Текст книги "Убийства павлиньим пером"

– А что бы вы сделали на его месте?

– Не знаю, – отрывисто ответил его собеседник. – Между нами есть разница.

– Возможно. Вы будете продолжать расследование со своим достойным Шерлока Холмса анализом или моим признанием я уже испортил вам все удовольствие?

– Простите меня. Похоже, вы думаете, что все это идет от личной мстительности? Но, Соар, это не так. Вспомните, если можете, что в мире, кроме вас, есть и другие люди, и они оказались под подозрением. Я пытался единственным способом, каким только мог, очистить мое имя…

– Глупости, – отозвался Соар, щелкая большим и указательным пальцами. – Если бы вы знали, что мой отец убил Дартли, вы так же хорошо знали бы, что он не убивал Китинга. А полиция интересуется одним лишь Китингом. Ради чего вы вытащили этого мертвеца из могилы?

Дервент медленно покачал головой с хитрой улыбкой, которая ему совершенно не шла.

– Я доказал один пункт, который чрезвычайно интересует полицию: существует или нет тайное общество под названием «Десять чайных чашек». Я пытался показать, и, думаю, показал, к их глубочайшему удовлетворению, что такого общества нет. Вот в чем дело. А вы, как я заметил, все время хотите направить их по ложному следу.

– Вы еще не доказали этого, – мрачно заявил его собеседник. – А я собираюсь это сделать сейчас. Инспектор, я предлагаю вам разобраться с этим.

Мой отец хотел получить назад то «признание», которое он дал Дартли. Отец был готов заплатить за него хорошую цену, а когда Дартли не захотел его отдать, решил его убить. Вот так, быстрый и милосердный способ решения проблемы. В то же время Дартли, как вам известно, больше всего на свете желал получить набор чашек из майолики. Они уникальны, и мой отец предложил отдать ему эти чашки в обмен на признание.

Но он ни на йоту не доверял Дартли. Так же как и я не доверял ему. Отец начал готовиться к убийству. Вам, может быть, будет интересно знать, инспектор, что первоначальная версия полиции насчет этого преступления – во всяком случае та, о которой рассказывали газеты, – была верной. Дартли «заманили» в пустой дом, где и убили, и ничто там не указывало на то, кто это сделал. Ваш бывший дом, Дервент, был выбран только потому, что у него была репутация «дома с привидениями» – это обстоятельство подействовало на воображение моего отца. У него было богатое воображение, которое я, словно проклятие, получил по наследству. Заказал анонимно мебель и…

– Прекрасно, – вмешался Мастерс, – так мы и думали. Но объясните мне ради здравого смысла, зачем, задумав провернуть это дельце, ваш отец написал в полицию? Это же бессмысленно.

– Разве вы еще не догадались, инспектор? – спросил Соар. – Отец ничего не писал. Это Дартли послал письмо в полицию. Вспомните, в нем говорилось: «В номере 18 на Пендрагон-Гарденс состоится чаепитие на десять персон», и совершенно официальное требование: «Полиции следует держать ухо востро». Разве вы не установили, что это письмо про чаепитие и те письма, посланные в «Компанию домашней обстановки» и в «Компанию перевозок Картрайта», были напечатаны на разных машинках? Дартли доверял моему отцу не больше, чем мой отец доверял ему. Он не мог изложить все дело полиции целиком; но он думал, что сможет защитить себя. И попробовал сделать это еще и другим способом. Дартли не положил «признание» моего отца в конверт и не принес его в кармане. Мой отец был стар, но еще силен и крепок. Дартли же выступал в весе пера. Так что Дартли взял с собой кувшин-головоломку, свой личный сейф, внутри которого лежало признание отца.

Сейф нельзя разбить об пол, и никто не сумеет его открыть, не зная секрета, как снять крышку.

Да. И он умер потому, что написал в полицию, и потому, что взял с собой этот кувшин.

И хотя голос Соара дрожал, он говорил достаточно спокойно; но Поллард чувствовал, что ему с трудом дается это внешнее спокойствие.

– Вы не узнаете от меня каких-либо вызывающих ужас подробностей, инспектор. Я только могу объяснить, как все это произошло. Это произошло, когда Дартли вытащил кувшин-головоломку из картонной коробки, принялся размахивать им и объявил, что написал в полицию. Мой отец рассказывал: что-то тогда в его голове пошло не так. Вот так-то. Дартли стоял лицом к огню. Мой отец положил на него руки и зажал ему рот рукой, прежде чем Дартли успел закричать. Затем вытащил пистолет, но Дартли извивался, и первый выстрел угодил ему в шею. Дартли навалился на стол и был убит выстрелом в затылок.

У вас такой вид, словно вы в ужасе, не так ли? Я вас не виню. Я не ищу оправданий. И не защищаюсь. Я только рассказываю вам о том, что вижу в ночных кошмарах с тех пор, как впервые услышал об этом. Если вы полагаете, что это жестоко, то что, по-вашему, мог думать об этом я?

Благодарю вас: я закончу мой рассказ так быстро, как только смогу. Вы желаете знать, почему мой отец оставил чашки, расставив их на столе, когда они все еще были в коробке, и Дартли даже и не видел их в тот вечер. Причина так же проста, как и ужасна. Я вижу по взгляду Дервента, что он уже догадывается. Несколько логических заключений из имеющихся фактов, и вы сами к этому придете.

Он оставил чашки, но пропала их деревянная коробка в два фута длиной и в фут высотой. Когда мой отец разбирался с Дартли, тот стоял лицом к огню. Картонная коробка и оберточная бумага от кувшина-головоломки полетели в огонь случайно, когда Дартли пытался вывернуться. Отец не мог их спасти, потому что его руки были заняты другим. А когда забой свиньи был окончен, каким образом, вы думаете, он мог унести этот кувшин из дома так, чтобы его не увидели все на полмили вокруг? Посмотрите на кувшин! Он примерно в фут высотой; у него носики, словно соборные шпили, торчат во все стороны под разными углами, вдобавок он еще и ярко-синий – один взгляд на него, и любой потом вспомнит и этот кувшин, и того, кто его нес. Отец не мог спрятать его под пальто. И не мог завернуть его в кусок бумаги; попробуйте, и вы убедитесь сами. Однако этот кувшин следовало унести, потому что отец не знал секрета, как открыть крышку, а бумага все еще была внутри.

Можете представить себе ужасное положение, когда вы вынуждены шагать по лондонским улицам с монстром приблизительно двух футов высотой?.. Существовал только один вариант – запаковать этот кувшин в ящик из-под чайных чашек, обыкновенную деревянную коробку, которую могла увидеть дюжина людей и ничего такого не подумать. Но при этом отцу пришлось оставить чашки. Он со всей очевидностью не мог забрать и то и другое. Оба варианта были опасны, но я думаю, что он избрал лучший. Так что его воображение добавило делу цветистости, сделало из него головоломку, возможность строить самые разные предположения, которые с тех пор и сбивали вас с толку. Вы знаете, что он сделал. Он снял с чашек обертки, поставил их в круг на столе, словно символ, и оставил так. Превратил чертову улику в тайну, указывающую в сторону от нее. Отец укрылся, раскрывшись. Он создал миф о Десяти чайных чашках. – Тяжелое дыхание Соара стало несколько легче. Теперь он шагал взад-вперед перед камином, его черный фрак развевался, словно одеяние монаха, потом обернулся с сардонической усталой улыбкой. – Дервент прав, джентльмены. Никогда не существовало такого общества «Десять чайных чашек», насколько мне известно. Англичане любят тайны, они наделены воображением. Простите меня за большое количество намеков, болтовни и уловок. Должно быть, я сегодня вас огорчил. Но то, что я говорил вам об истории чая, – это правда. И когда я говорил вам, что эти чашки из майолики действительно были первыми чайными чашками, обнаруженными в Европе, – это тоже правда. Остальное – просто болтовня. Я же должен был спасти мое лицо и лицо моего старика или хотя бы попытаться спасти. А теперь делайте что хотите, я все сказал.

Старший инспектор Мастерс тихо произнес:

– Черт меня побери, – потом повернулся к широкому покрытому чехлом креслу, в котором с закрытыми глазами сидел Г. М. и все это время хранил молчание. – Я начинаю припоминать вопросы, которые вы задали мне в самом начале этого дела… Послушайте! О, пропади все пропадом! Да старик спит!

– Я не сплю, черт тебя побери, – рассердился Г. М., открывая один глаз. – Я размышляю. Это мой способ размышлять.

– …Вопросы, которые вы мне задали, – повторил Мастерс. Вы хотите сказать, что знали все это, сэр Генри?

– Ну… нет. Знать было бы слишком хорошо. Предполагал, что дело могло быть так, это да. Все улики были разложены прямо перед нами.

– Тогда почему же вы не сказали мне этого? Это, я полагаю, никогда не приходило вам в голову?

– Сказать тебе? Я не думаю, что это было бы мудрым поступком, сынок. И можешь предположить почему. Мне было очень любопытно, сколько человек влезут в это дело и начнут доказывать, что существует общество Чайных чашек. Но ты шел по верному следу и даже быстро продвигался, потому что был последователен и всем сердцем отказывался верить в какое-то подобное общество. А теперь скажи, сынок, ты думаешь о Вэнсе Китинге?

– Да, я думаю о Китинге.

Г. М. поскреб челюсть.

– Тогда ты понимаешь, Мастерс, – сконфуженно произнес он, – к чему мы пришли в конце концов? Дело Дартли решено. Мифическое общество «Десяти чайных чашек» развеялось как дым и обман, хотя, разрази меня гром, мне жаль, что оно распалось, – было весело, пока оно фигурировало в деле. И теперь мы пришли к тому, что кто-то использовал случай с Дартли, чтобы запорошить нам глаза и убить Вэнса Китинга таким способом, чтобы полиция принялась с улюлюканьем разыскивать ужасное тайное общество, пренебрегая мотивами, близкими к делу. Мы должны были видеть в убийстве Китинга только звено в цепи не относящихся к делу убийств. Именно так преступник все задумал и потому намеренно во многих деталях, насколько мог, восстановил убийство Дартли. Он, правда, не смог найти десяти чайных чашек с узором из павлиньих перьев, потому что те чашки были уникальны, но тогда сделал то, что смог, – стащил миланскую скатерть с похожим рисунком. Начинаешь видеть кое-что еще? Вот почему он так щедро разбросал множество улик, словно бумажки, по следу которых нам предстояло идти. Постарался навести подозрение практически на каждого в этом деле, чтобы мы думали, что в этом зловещем клане Чайных чашек состоит большое количество людей. И зловещие знаки украсили одежду каждого. Должен заметить, он почти преуспел в том, чтобы одурачить нас, Мастерс. Однако я полагаю, что есть только один человек, который убил Вэнса Китинга, и мы его найдем. Или я должен сказать – ее? – добавил Г. М. – Потому что сам Китинг верил, что существует общество Чайных чашек. Им убийца и заманил его в тот дом, где застрелил.

Глава 17
СОБРАНИЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ

Тусклый свет фонарей, проникающий в комнату через два окна, делал многорукий синий кувшин, стоящий посередине стола, еще более чудовищным и уродливым. Все они собрались вокруг кувшина, и только Г. М. все еще сидел в неуклюжей позе на стуле.

– Вы же не думаете, что это женщина, – спросил Мастерс.

– Хотел бы я знать, что думают об этом наши друзья? – ответил Г. М. вопросом на вопрос.

Дервент мрачно огляделся вокруг, морщины прорезались на его тощей шее.

– Стоит только кому-нибудь упомянуть в этом деле женщину, – проговорил он, – как я начинаю думать, что имеют в виду мою жену. Но это, по-моему, нонсенс.

– А как ты думаешь, сынок?

– Я? – переспросил Соар. Он поднял тяжелый кувшин и с шумом опустил его обратно на стол. – В моем теперешнем положении я думаю только об одном. Мне сейчас наплевать на дело Китинга и то, что ваше предположение может оказаться правдой. Мне хотелось бы знать, на каком я свете. Принимая во внимание все мною сказанное…

– Ваше положение неплохо, – мрачно пояснил Мастерс. – Вы находитесь в положении соучастника после того, как признали факт убийства мистера Дартли – признали сами в присутствии свидетелей. Это удовлетворяет мои первоначальные требования.

– Соучастник – после того как факт имел место? Храни Бог наши законы, – искренне произнес Соар. – Но я хочу спросить вас снова, мистер Мастерс: поверите ли вы, что я ничего не знал об этом деле до самой смерти моего отца? Вы ожидали, что я побегу в Скотленд-Ярд и скажу: «Смотрите, какой я хороший гражданин. Вот перед вами факты, теперь вздерните мертвеца и сокрушите мою карьеру»? Что бы там ни говорил закон о гражданском повиновении, полагаю, вы же не думаете, что я сошел с ума?

Слова Мастерса прозвучали с большой горечью.

– Вы можете говорить что угодно, сэр. Все, что вы можете, – это изворачиваться. Но в первую очередь у нас нет никаких доказательств, что ваш отец рассказал вам об этом, только когда умирал…

– Нет, я могу представить вам такое доказательство, – перебил его Соар, и луч надежды осветил его землистое лицо. – Отец написал мне письмо. Оно в этом кувшине, если вы позволите показать вам трюк с его открыванием. Но удовлетворит оно вас или нет, я не думаю, что оно удовлетворит Дервента.

С того момента, как стало понятно, что Соару известно все об убийстве Дартли, реакция адвоката изменилась, хотя он старался этого ничем не показать, и Поллард подумал, что Дервент испытывает облегчение, и вдруг неожиданно осознал, что ведь этому человеку за семьдесят. И все были немного удивлены, когда дрожащим голосом он сказал:

– Должно быть, все думают, что я, как и все люди, сделал это исключительно по злому умыслу? Я не хочу, чтобы вас арестовали, Соар. Не хочу, чтобы вообще кого бы то ни было арестовали. Я терпеливо пытался вам показать, что сделал это, только чтобы очистить себя от подозрений в убийстве Дартли. Поскольку они это признают, меня не заботит, что они будут думать об остальных. Что же касается смерти Китинга, мне очень жаль беднягу, но тут мне нечего опасаться. Так случилось, что я…

– Имеете алиби, – подсказал ему Соар. В первый раз за все время он вдруг заговорил более дружелюбным тоном, хотя в его голосе и слышалось уныние. – Да, у обоих вас, и у вас и у миссис Дервент, есть алиби. А это означает, что крайним оказываюсь я. Если даже они не считают меня соучастником в деле убийства Дартли, то могут решить, что я – главный злодей в деле Китинга. – Похоже, Соар пришел к какому-то решению, в его лице появился фантастический свет, похожий на вдохновение. – Может быть, есть способ убедить вас? – обратился он к Мастерсу. – Если бы я был на вашем месте, инспектор, я не терял бы больше времени даром и обыскал бы этот дом.

– Как раз это я и собираюсь сделать, – откликнулся Мастерс. – Но почему вы внезапно так встревожились?

Соар посмотрел на него:

– Потому что вы или блефуете, или можете очистить меня от подозрений. Вы же говорите, что в доме есть еще кто-то, кроме Дервента и меня. Вы утверждаете, что этот человек вошел через боковую дверь в четверть девятого…

– Мы это знаем.

– Тогда я должен был обустраивать мое гнездо в перчатках, – сказал Соар. – Потому что вы получили убийцу Китинга.

– Глупости, – вмешался Дервент. – В доме никого нет, кроме нас. Кто бы это мог быть?

– Все дело в том, что это вы, к несчастью, и привели его, Дервент. Вы сыграли хорошенький маленький трюк, приведя сюда полицию. Посмотрите на это! «В четверг, 1 августа, ожидается чаепитие на десять персон в номере 5Б по Ланкастер-Мьюз, в точности в 9.30». Поскольку это написал не убийца, вы не думаете, что он мог заинтересоваться, почему и кто это написал? Не думаете ли вы, что он мог почувствовать искушение узнать?.. Что вы говорите, сэр Генри?

– Такая возможность есть, – признал Г. М. – Ты уже думал об этом, не так ли, сынок?

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну… вот что. Я сомневаюсь, стал бы ты стоять тут перед нами так свободно и весело, с открытой дверью в коридор, рассказывая нам вещи, которые более чем разрушают схему убийцы с десятью чайными чашками, если бы думал, что он может стоять в коридоре и слушать с пушкой в руках. Говорю тебе, Мастерс, нам нужно было это выслушать. Нам следовало послушать о Дартли, иначе мы не знали бы, на каком свете находимся. Но я также говорю тебе, что последние десять минут я сижу здесь и у меня мурашки ползут по спине, словно я – терка для мускатного ореха.

Соар уныло улыбнулся:

– Нет, меня это не тревожит. Кроме того, вы забыли, что убийца умеет появляться и исчезать, когда только захочет. Может быть, он уже ушел. Или решил не показываться нам, пока не стукнет половина десятого. Но если он действительно желает сыграть с нами злую шутку, жаль, что он не решил показаться сейчас.

В этот момент кто-то постучал во входную дверь. Позже Мастерс утверждал, что в комнате не было человека, включая самого Г. М., чье сердце не ушло бы пятки. Между тем стук в дверь стал громче шума дождя, бившего в окна. На мгновение он прекратился, но начался снова.

– Это – не наши люди, – сказал старший инспектор. – Они не двинутся с места, пока я не подам им светового сигнала. Вот. – Он обернулся к Полларду: – Пойди к парадной двери с этим фонариком. Впусти любого, кто бы там ни был, и приведи его сюда, только никого не выпускай. А когда это сделаешь, снова подойди к парадной двери и посвети на улицу фонариком три раза. На зов явятся Райт и Бэнкс. Ну давай пошевеливайся!

В холле было очень темно, но веерообразное окно над дверью все же пропускало слабый свет с улицы. Поллард обошел справа колонну винтовой лестницы и услышал слева сочное тиканье старинных дедовских часов. Он невольно посветил фонариком на циферблат и увидел, что стрелки показывают пять минут десятого. Потом открыл парадную дверь.

– Это дом мистера Бенджамина Соара? – мелодично спросила крупная блондинка.

– Да, мадам.

– Я – миссис Джереми Дервент. Мой муж здесь?

– Да, мадам. Не будете ли так добры войти?

Она рассматривала его в полумраке, слегка наклонив голову в сторону. И хотя Поллард не мог видеть ее лица, он почувствовал, что миссис Дервент усмехнулась.

– Но какой дворецкий! – воскликнула она. – Вы, несомненно, тот юный сержант полиции, который предпринимал такие невероятные усилия, чтобы повидать меня сегодня днем? В данных обстоятельствах я не думаю, что мне следует входить. Если только…

– Ваше такси уехало, – подсказал Поллард, когда она уже повернула назад. – Вы промокнете. Я думаю, вам все же лучше войти. – Он протянул руку и сомкнул пальцы вокруг ее запястья, которое под плащом было гладким и мягким. – Я ничего вам не сделаю, миссис Дервент, но предостерегаю вас, что, если вы издадите хотя бы звук, его услышат только наши люди на улице.

Она рассмеялась, и он отошел, чтобы пропустить ее мимо себя в коридор. Следуя за ней, Поллард освещал им дорогу фонариком. Миссис Дервент не оборачивалась. Сержант не знал, какое впечатление произведет ее появление, но понимал, что встреча Дженет Дервент и сэра Генри Мерривейла будет любопытной, и не хотел бы ее пропустить.

– Миссис Дервент, сэр, – произнес он в дверях библиотеки и увидел, как вытянулись лица мужчин. И хотя сержант помнил, что ему было велено вернуться к парадной двери, он еще какое-то время потоптался на месте. Потом, выругавшись сквозь зубы, вернулся к входной двери, высунув голову в сырую непогоду, и трижды посветил фонариком. Через несколько минут из измороси материализовались две фигуры, двинулись мимо конюшни и остановились у парадной двери. Сержанта Бэнкса Поллард знал довольно хорошо, а сыщик Райт был ему известен как хороший человек.

Бэнкс закрыл дверь, отодвинул Полларда в сторону и не громче, чем тиканье часов, спросил:

– Что, черт побери, здесь происходит? Я как раз шел с обходом и…

– Погоди, послушай! – попросил Поллард, не обращая внимания на то, что Бэнкс, отряхнув свою шляпу, окатил его водяным душем. – Кто-нибудь пытался выйти отсюда, с тех пор как мы вошли?

– Нет. Как я уже сказал, я пошел с обходом. В этом-то все и дело. Никогда не слышал, чтобы такое количество копов собралось в одном месте со времен битвы на Сидней-стрит. Брр! Здесь можно курить? Знаешь ли ты, что Его Величество Босс приказал следить за каждым участником этого дела сегодня с полудня? Ну так вот, большинство из них притащились сюда или куда-нибудь поблизости. Мы только что это выяснили. Этот юрист, Дервент, внутри. Соар внутри. И теперь еще какая-то женщина – я почти уверен, что это миссис Дервент.

– Послушай, но если за ними следили… Да, Дервент здесь, и Соар здесь, но кто тот третий человек, который вошел сам через боковую дверь в четверть девятого?

– Не знаю, – ответил Бэнкс. – И похоже, никто не знает. А ты знаешь парня по имени Гарднер?

– Это он в доме?

– Нет, в доме его нет. Знаешь, что он делает? Сидит на стене с констеблем Митчеллом. Этот Гарднер умен, он с самого начала сообразил, что Митчелл за ним следит, и заставил его побегать. Протащил через весь город к Лондонской башне, провел через всю выставку в башне, потом снова вернул через Чипсайд к Святому Павлу, заставил подняться по сотне миллионов ступенек в собор, три раза обошел Галерею шепотов – кстати, Митчелл думает, что он слышал всякие умные замечания, которые просто витают в воздухе в Галерее шепотов, – наконец, вернулся автобусом в Вестминстерское аббатство… Ну, в общем, таскал его таким образом до самого вечера. Затем он подождал, когда Митчелл наткнется на него, и сказал: «Послушай, парень, я устроил тебе поучительный день и дал тебе возможность расширить кругозор; но мы оба теперь товарищи по несчастью, так что давай посидим и посмотрим, что произойдет». Вот они теперь и сидят вместе на стене конюшни под деревом, курят сигареты и говорят о пушках. Так я снова спрашиваю тебя, что происходит?

– Бог его знает. А как насчет Филиппа Китинга?

– Это я могу тебе сказать. Никаких следов его присутствия поблизости не наблюдается, насколько я знаю.

– Тогда кто же все-таки этот третий человек в доме? Ты точно уверен, что он вошел и не выходил?

– Точно. Я не знаю, кто он. Это не моя работа. Моя работа…

– Да, я забыл. Пройди к старшему инспектору.

В библиотеке желтый абажур лампы теперь был немного наклонен, но света она давала немного. Дженет Дервент сидела на стуле, который раньше занимал ее муж. А он стоял рядом с ней. Поллард видел миссис Дервент в том же освещении, что и прошлым вечером, только сегодня на ней вместо черного было серебряное платье. Белую бархатную накидку она отбросила в сторону, явив их глазам платье с очень низким вырезом, которое оттеняло сиянием ее достойные Рубенса пропорции. Когда женщина двигалась, локтем она упиралась на ручку стула, и тогда на ее запястье сверкал бриллиантовый браслет. Пока Поллард докладывал обстановку, никто не проронил ни слова, но в комнате ощущалась атмосфера успешной перебранки. В щель двери за своей спиной Поллард даже умудрился расслышать хриплый шепот П.С. Райта:

– Полкроны за то, что сэр Генри ее расколет.

– Маленькая ставка, – пробормотал Бэнкс. – Три и шесть на блондинку.

– Пять шиллингов.

– Идет. Увидимся в понедель…

Мастерс, не сделав никаких комментариев насчет новостей о Гарднере, отдал прибывшим полицейским приказание:

– Кто-то прячется в этом доме. Я не знаю, жив он или мертв, но мне он нужен. Не пропустите ни сантиметра, переверните дом вверх дном, но найдите его. Нет, Боб, ты останешься здесь: я хочу, чтобы ты записывал ответы этой леди. – Старший инспектор захлопнул дверь с излишней яростью и обернулся: – Итак, продолжим, мадам! Вы все еще отказываетесь сообщить нам, для чего приехали сюда?

– Но, мой дорогой мистер Мастерс, – отозвалась она низким, мелодичным голосом. – Вы так ужасно неверно меня поняли? Вы знаете, что я не отказываюсь делать чего бы то ни было, что велит мне сделать полиция. Вы должны это знать, в конце концов, мы все прошли через это вместе…

Голос Мастерса стал хриплым.

– Прекратите это, леди. Прекратите это здесь и сейчас. Это больше не сработает. Вы сами вышли на нас, когда мы вас об этом не просили. – Пока он это говорил, суставы ее пальцев медленно поднялись к ее полным губам. – А теперь вы здесь, и будьте добры ответить на несколько вопросов прежде, чем вы покинете этот дом.

– Джереми, дорогой…

– Да? – откликнулся Дервент.

– У него есть право так со мной говорить?

– Нет, моя дорогая.

– И ты позволишь ему говорить со мной таким образом, Джереми?

– Да, моя дорогая, – ответил он.

– Ну что ж, я полагаю, мне придется позволить себя запугать, – заявила миссис Дервент, быстро оглядываясь вокруг, – если никто не встанет на мою защиту. Но я и в самом деле думаю, что это слишком плохо, когда я приезжаю сюда только потому, что так должна сделать всякая жена, если она хочет позаботиться о своем муже…

– Вы приехали сюда сегодня вечером, чтобы позаботиться о мистере Дервенте?

– Конечно! Зачем же еще? – Ее рука мягко скользнула и легла на руку мужа, лежащую на спинке ее стула. – Конечно, я не должна была бы упоминать подобных вещей, пока вы не вытянете их из меня, но у нас есть строжайшее предписание доктора, бедняжка Джереми уже не молод, и иногда у него бывают небольшие…

– Дженет, – остановил ее Дервент. Легкая дрожь в голосе и расслабленность, которые он выказал некоторое время тому назад, теперь исчезли. Адвокат снова стал прежним – сухим и вежливым. – Что конкретно ты имеешь в виду? Ты имеешь в виду то, что касается головы? Мое слабоумие? Безумие?

– Нет, конечно нет! Ничего подобного. Только… – Она медленно оглянулась на него, показав изогнутую линию своей шеи, и, к изумлению присутствующих, задала следующий отталкивающий вопрос: – Разве девочки не должны заботиться о своих милых стареньких мужьях?

Невероятная физическая привлекательность этой женщины была такой, что она, казалось, заполнила всю комнату, перед ней бледнело даже ироническое хладнокровие ее мужа. Миссис Дервент заставляла его выглядеть слабым. Она намеренно играла против него на этой привлекательности и выигрывала. И прежде чем Мастерс выкроил время подумать, миссис Дервент снова обернулась к нему.

– Так что если он пишет вам записку, в которой сообщает, что стоит во главе такой шокирующей организации, как «Десять чайных чашек», – произнесла миссис Дервент, – в которой, по его словам, женщины делают самые ужасающие вещи, пожалуйста, постарайтесь ему не поверить. А если вы все-таки должны ему поверить, я надеюсь, вы устроите для него самый честный судебный процесс и проследите, чтоб его возраст был принят во внимание? Пообещайте мне это, мистер Мастерс.

Мастерс моргнул. Наверху над их головами раздались легкие шаги. Кто-то двигался туда-сюда, вверх и вниз, покуда Бэнкс и Райт совершали обыск. Они продвигались вперед, они отступали, они замирали совсем и возвращались снова. На Полларда эти шаги произвели такое впечатление, будто человек что-то тащит. Очевидно, такое же впечатление они произвели и на Соара. Он уселся в свое любимое кресло подальше от света, тревожно поглядывая на потолок. Г. М. оставался спокойным.

– Мы еще не бросили вашего мужа в тюрьму, миссис Дервент, – подчеркнул старший инспектор. – Откуда вы узнали о записке, которую написал ваш муж?

– Но я ее, разумеется, прочитала.

Она откинулась в кресле, расслабившись. Ее грудь слегка вздымалась с тем же скрытым возбуждением, с которым она сюда вошла. Но теперь миссис Дервент успокоилась, она стала любопытна и – как бы это точнее выразиться? – почти бескостной. Лежа на спине так же, как она лежала вчера в лимузине, она изучала Мастерса.

– Он показал ее вам, мадам?

– Какой абсурд! – Миссис Дервент улыбнулась. – Когда вчера веером я вернулась из этого путешествия, от которого мы с вами получили такое удовольствие, я заметила, что Джереми вручил Арабелле, нашей горничной, письмо, которое она должна была отнести в почтовый ящик, чтобы его отправили рано утром. Я видела, что письмо было адресовано сэру Генри Мерривейлу, – она ни разу не посмотрела в сторону Г. М., – а поскольку конверт был запечатан неплотно, пожелала убедиться, что мой дорогой мальчик не навлек на себя каких-либо ложных обвинений… Вас это шокирует? Мой дорогой Хамфри, если вы будете арестовывать женщин, которые читают корреспонденции своих мужей, то в Англии просто не хватит для них тюрем. Разве ваша жена не читает вашу корреспонденцию, Хамфри?

– Моя жена тут ни при чем, мадам. – Мастерс посмотрел на нее неожиданно подозрительно. – А как вы полагаете, кто мог «навлечь на себя ложные обвинения»?

– Мой муж, – ответила она и снова дотронулась до руки Дервента.

– Что заставило вас думать, что он может так поступить?

– Вы, Хамфри, во время нашего тет-а-тет.

– О? Разве я упоминал мистера Дервента?

– Нет, но вы ужасно много говорили о Десяти чайных чашках.

– Вот оно, мадам, я как раз подхожу к этому. Вы сами сказали, минуту назад, что вам известны определенные вещи о тайном обществе, под названием «Десять чайных чашек». Так что вы можете мне о нем рассказать?

Наступила тишина, во время которой каждый рассматривал расставленную ловушку.

– О, перестаньте, Хамфри, – протянула с мелодичной усмешкой миссис Дервент, упираясь в него взглядом. – Вам отлично известно, что ничего такого не существует.

– А откуда вам это известно?

– Мне и не известно, но вы с такой настойчивостью пытались заставить меня признаться, что нечто подобное существует, что я почувствовала уверенность в том, что этого не может быть. Не смейтесь надо мной, Хамфри, пожалуйста.

– А могу ли я спросить, – неудержимо потребовал Мастерс, – как случилось такое, что вам известно мое имя?

– Я позвонила вашей жене и сказала ей, какой вы прекрасный человек. Она мне многое о вас рассказала. Если только вы попытаетесь засунуть меня в эти ужасные коробки для допроса во время дознания и попытаетесь сказать, что я что-либо вам сообщила, у меня против вас есть показания очаровательного свидетеля.

– Во время дознания не используют свидетельских показаний, миссис Дервент.

– О? – проворковала она. – Вы так добры?

– Так вы ничего не знаете о Десяти чайных чашках?

– Ничего, кроме того, что вы мне рассказали.

Мастерс обернулся.

– Хотя, – неожиданно сказал он, – та золотая скатерть, которой был накрыт стол в комнате, где убили Вэнса Китинга, была передана вам, и последнее, что о ней известно, – это то, что она была у вас в руках.

Миссис Дервент посмотрела на него из-под тяжелых век. Поллард подумал: «Почему не вмешается Г. М.?» Но Г. М. оставался словно статуя, высеченная из камня, уголки его губ опустились вниз, его цилиндр лежал на коленях. Впечатление могло быть более чем зловещее, чем могла себе представить эта женщина, поскольку каждым своим словом она бросала ему вызов. Наверху снова послышались шаги.

– Итак, миссис Дервент?

– Материя! Разве это доказывает, что я что-то знаю о чайных чашках?