Текст книги "Демократия и декаданс медиа"
Автор книги: Джон Кин
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Демократизация информации
Начнем с наиболее очевидного политического следствия коммуникационного изобилия – демократизации информации. Благодаря недорогим и простым методам цифрового воспроизведения мы теперь живем во времена новых информационных банков и, как говорили раньше, распространения информации, внезапного и довольно заметного расширения доступа к опубликованным материалам, которые ранее были либо вообще не доступны публике, либо доступны только ограниченному кругу пользователей. Этот процесс демократизации включает отмену привилегий в области информации, ранее на ограниченной основе доступной только элитам. Он осуществляется одновременно на трех пересекающихся уровнях.
С одной стороны, пользователи получают удаленный доступ к материалам, которые ранее были доступны только в определенном географическом радиусе или только пользователям, го
товым преодолевать большие расстояния и оплачивать расходы, связанные с временным проживанием, чтобы познакомиться с материалами, к которым иначе не подобраться. Демократизация в этом смысле, символами которой выступают сетевые издания газет «New York Times», «The Hindu», «El País» и «Der Spiegel», обозначает существенное снижение тирании расстояния, радикальное расширение пространственных горизонтов, невиданное увеличение охвата потребителей опубликованных материалов. На практике она подкрепляется демократизацией информации во втором смысле – значительным расширением числа потенциальных потребителей материалов: любой человек с компьютером и доступом к Интернету или любой, кто использует такие инструменты, как Kindle, Nook, iPad или устройства, которые придут им на смену, может сегодня получить доступ к различным материалам одним щелчком мыши. Сетевая поисковая машина Grooveshark или шведский торрент-трекер thepiratebay.org – это примеры демократизации в этом смысле, означающем увеличение доступности материалов, которые можно теперь получать почти задаром, на общих условиях, а не на основе привилегированных прав. Наконец, есть третий и, возможно, наиболее важный в плане последствий смысл демократизации информации, связанный с процессом сбора рассеянных и разрозненных материалов, которые ранее не были доступны, их форматирования в виде новых массивов данных, которые публично предоставляются пользователям через совершенно новые каналы. К наиболее известным примерам относятся энциклопедия Wikipedia, содержащая несколько миллионов статей; Музей истории компьютера (Computer History Museum), расположенный в калифорнийском городе Маунтин-Вью; You-Tube, пользователи которого в 2010 г. каждую минуту загружали на сайт не менее 35 часов видео; наиболее популярный сайт на фарси balatarin.com (коллективная платформа, которая позволяет зарегистрированным пользователям публиковать статьи и ранжировать их по популярности); наконец, theeuropeanlibrary. org, консорциум библиотек почти 50 стран – членов Совета Европы, к которым можно получить доступ через единую поисковую систему и которые содержат материалы примерно на 30 языках.
Имеют ли эти примеры демократизации информации более широкое историческое значение? Имеют, но не потому, что они говорят о замещении старомодного модернистского «нарратива» «базами данных» новой компьютерной эпохи, как утверждали некоторые исследователи[36]36
«База данных и нарратив – это естественные враги. Поскольку они конкурируют за одну и ту же территорию, каждый претендует на исключительное право» (Manovich L. The Language of New Media. Cambridge, MA: The MIT Press, 2001. P. 225).
[Закрыть]. Конечно, новые базы данных обычно не выстроены в виде доходчивого нарратива. Они не рассказывают нам историй, у которых есть начало и конец. В действительности они являются разрозненными собраниями «информации», мультимедийных материалов, упорядоченных так, что внутри собрания каждый элемент обычно имеет то же значение, что и все остальные. Однако из этого не следует, что «база данных и нарратив – это естественные враги». Как раз наоборот: именно потому, что новые источники информации не представлены в виде моральных проповедей, их проще использовать в качестве «сырья» для нарративов, выбранных публикой, которая имеет к ним доступ. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что современное применение цифровых сетей для распространения всевозможных информационных материалов среди постоянно расширяющейся аудитории способствует оживлению политики. Демократизация информации выступает в качестве силы, нацеливающейся на голодные умы, ранее стесненные неэффективной коммуникацией. Некоторые наблюдатели даже предрекают пришествие эпохи, когда граждане будут «стоять на плечах сразу у множества великанов»[37]37
Calvin W. The Shoulders of Giants // How Is the Internet Changing the Way You Think? / J. Brockman (ed.). N.Y.: Harper Perennial, 2011. P. 66–69.
[Закрыть]. Такие тезисы склоняют к сравнениям с Реформацией в Европе, одной из причин которой была убежденность христиан-диссидентов в том, что можно расширить доступность печатных копий Библии, что нет никаких духовных или земных оснований, по которым ее чтение должно быть ограниченно узким кругом лиц, владеющих латынью, и что умеющие читать или имеющие уши, чтобы слышать, вправе вступать в группы для чтения, дабы вкусить радости осмысления и обсуждения печатных проповедей, духовных биографий и этических наставлений для всех этапов и форм жизни[38]38
См.: Cambers A. Godly Reading: Print, Manuscript and Puritanism in England, 1580–1720. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 2011.
[Закрыть]. Подобные сравнения, вероятно, чрезмерны, но вряд ли можно сомневаться в том, что, если оценивать коммуникационное изобилие по таким критериям, как равенство и простота доступа к ранее закрытым материалам, оно, очевидно, открывает двери и сносит заграждения, разделяющие производителей и потребителей информации, в том числе и высокоспециализированной, так что новые жизненно важные банки информации становятся доступными намного большему числу пользователей, которые часто могут обращаться к ним удаленно, примерно в одно и то же время и по нулевой или очень низкой стоимости.
В настоящее время этот тренд особенно силен в воссоздаваемых в цифровом виде собраниях редких и труднодоступных материалов. Некоторые проекты рассчитаны на достаточно узкие группы пользователей. Например, каждый год электронная библиотека, известная как Romantic Circles, распространяет примерно 3,5 млн страниц материалов среди пользователей, проживающих более чем в 160 странах. Историки искусства могут легко получить доступ к Digital Michelangelo Project, который нацелен на предоставление исследователям высококачественных лазерных копий трехмерных работ художника. Исследователям и просто интересующимся со всего мира доступны такие коллекции, как East London Theatre Archive (содержащий несколько тысяч театральных программ), Catalogue of Digitised Medieval Manuscripts и Prehistoric Stones of Greece Project. Далее, существуют банки данных, у которых есть возможность выйти на более широкую аудиторию, поскольку они связаны с коллективными воспоминаниями. К примерам можно отнести инициативу под названием «Американская память» (American Memory), которую спонсирует Библиотека Конгресса и чья цель – сохранить в цифровом виде звукозаписи, карты, печатные документы и изображения, составляющие ту или иную часть истории США. Библиотека Гарвардского университета планирует оцифровать свою обширную коллекцию документов на украинском языке – самое большое в мире собрание подобных материалов, значительная часть которых была уничтожена или потеряна на Украине в XX в., известном своими зверствами. В числе других примеров – «Коллекция Холокоста» (Holocaust Collection), содержащая аудиоклипы, карты, тексты, фотографии и изображения артефактов; сюда же можно отнести базы данных, созданные такими гражданскими сетями, как Ассоциация за восстановление исторической памяти (Association for the Recovery of Historical Memory) в Испании. Все это показывает значение демократизации информации в борьбе с двойной политической опасностью амнезии и вымысла. Сохраняя информацию о прошлых травмах, доступные для широкой публики информационные банки поддерживают политику памяти, по сути, предоставляя право голоса той группе, которой обычно пренебрегают, а именно умершим.
Не меньше впечатляют «изначально цифровые» коллекции, которые собираются, чтобы не допустить возможной окончательной потери некоторых материалов, циркулирующих по самому Интернету. Его рождение и рост сопровождались беспорядочным размножением веб-сайтов, многие из которых были эфемерными, структурировались различными не совместимыми друг с другом метаданными и часто сопротивлялись поисковым машинам, а потому могли легко исчезнуть в разряженной атмосфере того, что некоторые еще называют киберпространством. В США, где правительственные агентства использовали электронную почту с середины 1980‑х годов, имеющиеся данные указывают на то, что в следующие два десятилетия большая часть корреспонденции Белого дома была потеряна (в среднем 6 млн сообщений электронной почты порождалось ежегодно только в два срока президентства Клинтона). Исчезновение электронных данных на более низких уровнях правительства, в неправительственных организаций (НПО), например в университетах, и, говоря в целом, у частных пользователей различных частей Интернета, было еще более объемным. Прозвучал тревожный звонок, указывающий на опасность стирания воспоминаний у гражданского общества и правительства; и несмотря на нехватку денег, а также технические и юридические сложности появляется все больше планов по сохранению и спасению цифровых материалов – вместе с такими инициативами, как проект «Женские голоса: снимок» (Capturing Women’s Voices), поддерживаемый Библиотекой Артура и Элизабет Шлезингеров и представляющий собой собрание записей из самых разных блогов, которые ведут женщины[39]39
История этого проекта представлена в работе: Darnton R. The Future of Libraries // Darnton R. The Case For Books: Past, Present, and Future. N.Y.: PublicAffairs, 2009. P. 50–3.
[Закрыть].
Современная демократизация цифровой информации порождает ожесточенные диспуты. Предметом яростных споров становятся сложные, в том числе в политическом отношении, вопросы, связанные с авторским правом, а также с тем, законно ли и в какой именно мере коммерциализировать информацию. Рассмотрим Google Book Search – бизнес-инициативу, которая оказалась в подвешенном состоянии. Будучи самой смелой на сегодняшней день попыткой создать гигантскую сетевую биб лиотеку – намного более смелой, чем все придуманное со времен Александрийской библиотеки, – эта инициатива включала цифровое сканирование многих миллионов книг, которые должны были стать доступными для широкой публики в сети (бесплатно или же по годовой подписке на базу данных). Спорные детали будущей коммерческой мегабиблиотеки были предъявлены и подвергнуты корректировке в ходе нескольких раундов (2005–2011) судебного разбирательства, начатого группой авторов, издателей и правительств, которые настаивали на том, что законы об авторском праве будут нарушены планами Google по оцифровке книг из исследовательских биб лиотек и по отображению отрывков из этих книг в Интернете. Критики выступили против планов на рекламную прибыль и не слишком замаскированных коммерческих мотивов Google; компания, которую обвинили в монопольных практиках, нацеленных на сужение сетевого книжного рынка, была представлена врагом давно устоявшегося некоммерческого принципа библиотек, при верженных делу сохранения и распространения знаний ради пользы и радости читателей.
За этим обвинением скрывалось горькое, но вполне понятное осознание упущенной возможности, которая впервые возникла в начале 1990‑х годов, а именно существовавшего в те времена потенциала для развития действительной открытой публичной библиотеки, т. е. супербиблиотеки, построенной по образцу Британской библиотеки, Библиотеки Конгресса или Национальной библиотеки Франции и финансируемой, к примеру, консорциумом правительственных агентств и сетью благотворительных организаций, приверженных принципу, выгравированному на входе в Бостонскую публичную библиотеку: «Free to All» («Свободно для всех»). Были и другие возражения против схемы Google. Некоторые критики подчеркивали то, что авторы утратят контроль над авторским правом и потеряют лицензионные выплаты, на которые у них есть полное право. Другие критиковали неспособность предложенной Google общей схемы учесть мнение библиотек, а также широкого круга читателей. Другие указывали на то, что Google за счет своей секретной системы алгоритмического ранжирования может легко нарушить право на неприкосновенность частной жизни индивидуальных читателей; также критики, помнившие о том, что примерно 80 % немых фильмов и большинство радиопрограмм исчезли навсегда, были обеспокоены тем, что все «исходно цифровые» тексты зависят от технических и программных систем, которые уязвимы перед неизбежным для них устареванием.
Эти и иные претензии оставили свой отпечаток на предложенном (в октябре 2008 г.) итоговом юридическом соглашении, в котором была воспроизведена формулировка миссии Google: «Организовывать мировую информацию и делать ее доступной и полезной всем»[40]40
134-страничный текст предложенного соглашения и 15 юридических дополнений доступны по адресу: <http://thepublicindex.org/docs/amended_settlement/opinion.pdf>.
[Закрыть]. Пространное соглашение по коллективному иску должно было закрепить право Google на создание и продажу доступа к цифровой базе данных, включающей многие миллионы книг, в настоящее время хранящихся в американских библиотеках, – в основном книг, более не продающихся и не защищенных авторским правом. Объем предложенного соглашения был достаточно широким. Договор по коллективному иску покрывал значительную категорию авторов и издателей в США (а также в Канаде, Великобритании и Австралии). Также он содержал оговорку о предоставлении режима наибольшего благоприятствования, которая в будущем должна была бы помешать любому конкуренту Google предлагать авторам и издателям лучшие условия. Следовательно, договор должен был быть исключительным; хотя защищенные авторским правом и имеющиеся в продаже книги были исключены, если только их авторы не решат предоставить их для сканирования, договор призван был ограничить всех американских издателей, авторов и читателей сложной четырехуровневой системой подписки. Книги, уже перешедшие в общественное достояние, например, «Богатство народов» Адама Смита, «Здравый смысл» Томаса Пейна и «Эссе по химии и физике» Антуана Лорана Лавуазье (все эти книги опубликованы в 1776 г.), были бы бесплатно доступны в сети для читателей, которые могли бы также скачивать и распечатывать для личного пользования копии таких книг, тогда как такие организации, как университеты и частные исследовательские институты, должны были бы платить «институциональную лицензию». Публичные библиотеки, которые уплатили «лицензию публичного доступа», получили бы доступ к гигантскому банку данных, который был бы безо всякой дополнительной платы доступен для читателей библиотеки с одного компьютерного терминала. Физическим лицам, выбравшим «клиентскую лицензию», предоставлялась бы возможность читать и распечатывать книги из базы данных, а также дополнительная возможность глубинного изучения и анализа книг – за счет либо простого текстового поиска, либо более сложных методов интеллектуального анализа текстов. Читателям с ограниченными возможностями должна была предоставляться особая схема доступа. Соглашение привело бы к созданию организации под названием «Регистр книжных прав» (Book Rights Registry). Его предположительная задача заключалась в представлении общих задач и интересов владельцев авторского права и в распределении полученных доходов (37 % – Google, 63 % – владельцам авторских прав). Индивидуальные читатели и организации-участники, например библиотеки, не получили бы отдельного права представлять свои интересы.
Предложенное юридическое соглашение, обещавшее стать эпохальным, было отвергнуто американским окружным судом Южного округа Нью-Йорка в марте 2011 г.[41]41
Authors Guild et al. vs. Google Inc., United States District Court, South District of New York, Opinion 05 Civ. 8136 (DC), 2011. 22 March. <www.scribd.com/doc/51331062/Google-Settlement-Rejection-Filing>.
[Закрыть], поскольку было признано не соответствующим «честным, адекватным и разумным» стандартам. Этот вывод указывал на неадекватное отражение интересов владельцев авторских прав и авторов, у которых есть право предоставлять свое согласие или отказывать в нем; также в нем подчеркивалась обеспокоенность тем, что Google сформирует «фактическую монополию» на невостребованные книги (так называемые сиротские книги, владельцы авторских прав на которые неизвестны или не обнаруживаются) и на сетевой поиск по книгам. Решение суда оставило открытыми двери для нового соглашения, неожиданно заставив спорящие стороны замереть в возбуждении. Только один исход казался практически неизбежным: со временем мир книг, многие из которых ранее были недоступны, окажется под рукой у граждан, пользующихся подключением к сети. На момент судебного решения Google оцифровал лишь небольшую часть 550 млн книг, в настоящее время хранящихся в американских исследовательских библиотеках. В результате осталось пространство для новых предложений по дополнению этого архива и по выходу за пределы схемы Google. Готовятся планы по созданию «цифровой публичной библиотеки Америки», которая включает Библиотеку Конгресса. Национальные библиотеки Норвегии и Нидерландов заняты активной оцифровкой их полных собраний книг, газет, фотографий, радио– и телепередач. Наконец, и сам Google провел переговоры по условиям «совместного проживания» с несколькими национальными библиотеками Европы.
Легко представить разветвление и глобальное объединение подобных трансграничных схем. Если бы удалось достичь такого результата, благодаря библиотекам-участникам решетчатая сеть универсума книг открылась бы многим сотням миллионов человек, живущих в самых разных частях света. Можно было бы подумать, что в подобной перспективе нет ничего нового. Ведь, если следовать такому возражению, со времен Гуттенберга книги не знали границ. Их часто сравнивали с пчелами, переносящими пыльцу идей и чувств от одного читателя к другому, на большие расстояния; также (в XIX в. это был весьма распространенный мотив) их уподобляли компасам и телескопам, секстантам, морским картам и маякам, без помощи которых людям не обойтись, когда надо проложить путь в опасных морях. Говорили, что дома без книг – это как комнаты без окон. Считалось, что книги не ограничены лингвистическими или национальными различиями; авторы представляли, что сами они связаны невидимыми нитями с другими авторами, поскольку все они являются участниками международной республики словесности; издатели заключали договора с книготорговцами в самых разных странах; а переводчики позволяли текстам родиться в новой форме для читателей, не знакомых с языком, на котором они были изначально опубликованы. Все это так, однако предпринятые в начале XXI в. попытки развить и популяризовать цифровые книги – неотъемлемая часть именно эпохи коммуникационного изобилия. Эти первые эксперименты, целью которых является доступность книг, несут в себе неслыханную идею: одна и та же книга (а также копия газеты, радио– или телепрограммы) должна быть в открытом доступе одновременно для читателей и аудитории как богатейших городов, так и беднейших поселений Южной Африки, для студентов университетов Гонконга, Тель-Авива, Чикаго и Монтевидео, но также для любителей книг и бульварного чтива, проживающих в столь разных местах, как захолустные городки Австралии, деревни Индии и Пакистана или высотные многоквартирные комплексы Бангкока и Джакарты.
Новая публичность
Вернемся к политическим последствиям незавершенной коммуникационной революции, поскольку в ней есть и второй заметный тренд, пока упоминавшийся нами лишь мимоходом: коммуникационное изобилие вызывает споры среди граждан и их представителей об определении и этико-политическом значении разделения публичного и приватного. Публичность ныне обращена на все личное; область, которая ранее называлась «приватной», становится предметом публичных споров; вырабатываются реакции, призванные защитить «приватное». В условиях коммуникационного изобилия постоянно ведутся битвы вокруг неприкосновенности частной жизни – некоторые из них завершаются победой, но не все. Частные лица, омываемые океаном информации, которая стала портативной и легко воспроизводимой, практикуют искусство выборочного обнародования и сокрытия некоторых деталей личной жизни; общим местом стала обеспокоенность неприкосновенностью частной жизни; решения о том, выдавать ли другим свои «координаты» и кому именно, остаются подвешенными[42]42
Nippert-Eng С. Islands of Privacy: Selective Concealment and Disclosure in Everyday Life. Chicago; L.: University of Chicago Press, 2010.
[Закрыть].
Что бы там ни думали о недостатках всего этого процесса, набеги на территорию частной жизни и ее «разоблачения» говорят не только о том, что граница публичного и приватного стала источником постоянных правовых, политических и этических споров. Разногласия по поводу приватности оказывают долговременное положительное воздействие: они учат граждан тому, что личное – это политическое, что область приватного, некогда скрытая от глаз и ушей других людей, и при этом все еще считающаяся многими необходимой для того, чтобы можно было сделать нечто рискованное и даже сомнительное, на самом деле включена в сферы власти, в которых укрываются мошенники, творя несправедливость. Ушли в прошлое времена, когда приватность могла считаться чем-то «естественным», неким заранее данным основанием или субстратом для само собой разумеющихся впечатлений и значений. Более поколения назад моравский философ Эдмунд Гуссерль именно так думал о «мире повседневной жизни» (Lebenswelt). Он предполагал, что повседневные взаимодействия людей в типичном случае определяются привычкой. Повседневная жизнь обладает явным «априорным» качеством. Это социальное взаимодействие, определяемое актами эмпатии между людьми, которые верят другим и ожидают от них, что они будут вести себя примерно так же, как они сами. Интерсубъективность структурируется бесспорными предпосылками взаимного знакомства. Акторы исходят из «естественной установки» по отношению к самим себе и к миру вокруг них; они взаимодействуют, опираясь на принятую за данность веру в то, что их модус отношения к вещам и поступков «естественным» образом разделяется и другими[43]43
Husserl E. The Crisis of European Sciences and Transcendental Phenomenology / transl. by D. Carr. Evanston, IL, [1936] 1970 (рус. пер.: Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб.: Владимир Даль, 2004). Ср. логику анализа современных трендов в сборнике: Technology and Privacy: The New Landscape / P. Agre, M. Rotenberg (eds). Boston, MA: Harvard University Business Press, 1997, и особенно: <http://polaris.gseis.ucla.edu/pagre/landscape.html>
[Закрыть].
Этот способ осмысления повседневного мира, сколь бы правдоподобным он ни казался в прошлом, сегодня является устаревшим. Те, кто все еще думают о повседневной жизни как о преграде для внешнего мира или даже как безопасной и закрытой гавани свободы в мире, где господствуют огромные сильные институты, просто потеряли контакт с реальностью. А она указывает на то, что повседневная жизнь более не является субстратом самоочевидных вещей и людей, которым безоговорочно доверяют. Например, в эпоху коммуникационного изобилия пользователи Интернета обнаружили, что их личные данные стали топливом для быстро развивающейся в сети рыночной экономики; традиционные методы соотнесения рекламы с интересами людей быстро замещаются миром, структурированным цифровыми «куками», небольшими кусочками программного кода, которые устанавливаются на персональные компьютеры и действуют в качестве уникальных идентификаторов веб-страниц, посещаемых пользователями, – они могут хранить отслеженную информацию, составляя таким образом общую картину демографических характеристик и интересов пользователей, которая крайне ценна для таких компаний, как Facebook и Google, а также для их рекламных клиентов. «Десилосование» (как они говорят) личных данных позволяет рекламодателям точно отслеживать пользователей; коллективный иск против Facebook, урегулированный до суда, показал, что «лайки», оставляемые пользователями, могут использоваться для «спонсируемых историй» (рекламных объявлений) при маркетинге тех или иных продуктов[44]44
См.: Sengupta S. On Facebook, “Likes” Become Ads. <www.nytimes.com/2012/06/01/technology/so-much-for-sharing-his-like.html?_r=0>. См. также: Levine D. Facebook “Sponsored Stories” Class Action Settled. <www.huffingtonpost.com/2012/05/22/facebook-sponsored-stories-class-actionsettlement_n_1537182.html>.
[Закрыть]. Подобные тактики являются частью постоянно углубляющегося тренда: никакие частные дела и личные подробности не могут теперь находиться вне поля зрения средств информации, т. е. они не могут быть обнесены кордоном, защищающим их от освещения в медиа. Чем более «частным» является тот или иной жизненный опыт, тем больше «публичной известности» он, судя по всему, получает, особенно когда речь идет о вопросах вкуса и потребления, о сексе и насилии, рождении и смерти, личных надеждах, страхах, мошенничестве и трагедии. Похоже, что мы в XXI в. опять живем как при дворе Людовика XVI, т. е. в мире, в котором утреннее пробуждение (le lever) и укладывание в постель (le coucher), как и другие подробности личной жизни короля, считались «публичными» событиями, пробуждавшими у всех, кто были их свидетелями, чувство неимоверного удивления (в азиатских придворных обществах, например в имперской Японии, монархия которой была импортным продуктом, завезенным из Европы Нового времени, публичное пространство также определялось в качестве придворного домохозяйства правителя, чей «частный», как мы могли бы подумать, мир, считался достойным показа заинтригованным и подчас восторженным людям[45]45
Fujitani T. Splendid Monarchy: Power and Pageantry in Modern Japan. Berkeley, CA; L.: University of California Press, 1996.
[Закрыть]).
Сравнение наших времен с эпохой Людовика XVI, конечно, слишком вольное; однако трудно сомневаться в том, что в современных обществах, насыщенных медиа, частная жизнь становится все менее частной. Правительственные агентства создают системы сетевой фильтрации контента; устанавливают секретные приборы наблюдения, анализирующие интернет-трафик; накапливают горы данных и участвуют в широкомасштабных программах интеллектуального анализа жизни граждан; отслеживают точное месторасположение частных лиц с точностью до секунды, используя новейшие техники, известные под названием «трилатерации». В то же время цифровые идентичности частных лиц изучаются и отслеживаются компаниями. Личные данные – больший бизнес. Набирают обороты техники «захвата данных». Мы живем в экономике слежения, в которой компании – брокеры данных и торговцы информацией собирают, а затем продают другим компаниям, в том числе рекламным, сотни и тысячи детализированных сведений о потребительских паттернах, расовой и этнической идентичности, проблемах со здоровьем, социальных сетях и финансовых обстоятельствах большинства людей, заходящих в Интернет. В то же время дешевые и удобные методы воспроизведения информации и доступа к портативным сетевым инструментам коммуникации определяют эпоху медийного гиперпокрытия, в которой мы теперь живем. Все происходящее в кулуарах власти, начиная со спальни и ванны и заканчивая советами директоров и полями сражений, – все это моментально подхватывается медиа. Одним щелчком переключателя или нажатием кнопки на камере мир приватного внезапно становится публичным. Немедиатизированная приватность осталась в прошлом.
Это времена, когда частная жизнь знаменитостей – их любовные истории, вечеринки, здоровье, ссоры и разводы – становится предметом интереса и фантазий миллионов людей.
Благодаря таким жанрам, как Twitter, телевизионные ток-шоу и радиопередачи, на которые звонят слушатели, мы наблюдаем бесконечную процессию «обычных людей», которые публично обсуждают то, что волнует лично их или, напротив, оставляет их безучастными. Мы живем во времена, когда миллионы людей считают, что могут совершенно свободно говорить о своих частных страхах, фантазиях, надеждах и ожиданиях, действуя так, словно они – знаменитости, выставляющие свои личные душевные переживания в Facebook. Мы живем в эпоху, когда вещи, сделанные «в частном порядке», становятся громкими публичными историями. Сегодня на так называемом реалити-телевидении плановую послеобеденную программу могут прервать, чтобы показать нам вооруженного озлобленного человека: он взял заложника, он направляет пистолет на самого себя, стреляет в полицейских – и все это в прямом эфире, который ведут с новостного вертолета или передвижной телевизионной станции. Бывают моменты, когда граждане делают то же самое самостоятельно, как, например, было с женщиной, которая выкрикивала расистские комментарии в битком набитом лондонском трамвае, и ее засняли, а потом выложили ролик в сеть. После того как ролик с ней стал в Twitter вирусным, его за неделю посмотрело около 10 млн зрителей. Это времена, когда то, что раньше обходилось молчанием, например совращение детей священниками Римской католической церкви, выставляется газетами и другими медиа на всеобщее обозрение – не без помощи жертв, которым удается получить подробную информацию о своих мучителях, иногда совершенно случайно, благодаря новым средствам коммуникации. Наш век – это эпоха, когда приватно снятые кадры доказывают, что солдаты в зонах военных действий стреляли по своим, пытали пленных, лишали невинных гражданских лиц жизни, насиловали женщин и запугивали детей.
Глубокое проникновение культуры и практик коммуникационного изобилия в повседневную жизнь заметно и по другим признакам. Коммуникационное изобилие, питаемое агрессивными стилями журналистики, ориентированными на подсматривание, а также простыми в использовании портативными медиаинструментами, разрушает свойственную раннему Новому времени европейскую посылку, согласно которой частная собственность, рыночные условия, домашняя жизнь, эмоции и такие биологические события, как рождение и смерть, – нечто данное или богоданное. Все эти аспекты жизни ныне утрачивают свою «естественность». Становится очевидной их условность; порой они выступают предметом публичного расследования и политических действий. По той же самой причине коммуникационное изобилие не оставляет камня на камня от более древнего, исходно греческого убеждения в том, что демократическая публичная жизнь требует дополитических оснований, немногословной частной жизни (или, если использовать греческий термин, «идиотии»), которая характерна для «ойкоса», т. е. пространства домохозяйства и рыночной жизни, в котором производятся, распределяются и потребляются продукты, удовлетворяющие основные жизненные потребности. В эпоху насыщения медиа приватность той области, что называется частным рынком, сходит на нет. Несправедливости и неравенства, скрываемые рынком, больше не считаются необходимыми или неизбежными, раз они якобы никого не касаются.
Так же, как и демократизация информации, деприватизация и демократизация приватного потенциала повседневной жизни – сложный и в высшей степени спорный процесс. Он подрывает устоявшиеся очевидности и предпосылки, которые некогда казались «естественными». Однако при том что предположительно априорные качества повседневной жизни ставятся под вопрос и критикуются, развивается и обратная реакция на весь процесс в целом. Появляется все больше политических возражений на разрушение приватности. Некоторые наблюдатели заявляют, расширяя и переворачивая стереотип XVIII в., что коммуникационное изобилие лишает граждан их идентичности, поэтому оно похоже не на богиню свободы, а на суккуба, демона в женском обличье, который, как считалось, насилует спящих мужчин, собирает их сперму и передает ее другим женщинам. Используя другие метафоры, некоторые обличают растущее давление, заставляющее выдавать секреты о частной жизни, называя его «тоталитарным»[46]46
См., например, комментарий Жака Деррида: «У меня есть вкус к секрету, который, очевидно, связан с желанием ничему не принадлежать; меня охватывает страх, когда я сталкиваюсь с политическим пространством, например публичным, в котором нет места для секрета. Для меня требование выставить все на публичной площади и уничтожить любой внутренний форум – это более чем очевидный признак “тоталитаризации” демократии» (Derrida J., Ferraris M. A Taste for the Secret / G. Donis, D. Webb (eds). Malden, MA: Blackwell, 2001. P. 59).
[Закрыть]. Другие критики говорят об этом иначе, разоблачая хищнические инстинкты чрезмерного освещения деталей частной жизни в медиа; обвинение в медиаубийстве – проблема, впервые отчетливо сформулированная в книге Джанет Мальколм «Журналист и убийца», – нередко становится лейтмотивом медиасобытий, например, когда публично отслеживались все подробности смерти принцессы Дианы, ставшей следствием того, что за ее скоростным автомобилем пытались угнаться так называемые папарацци[47]47
См., например: Brown T. The Diana Chronicles. N.Y.: Doubleday, 2007. Этические опасности подглядывания медиа за личными подробностями жизни других были описаны в работе Джанет Мальколм (Malcolm J. The Journalist and the Murderer. N.Y.: Vintage, 1990. P. 1), где профессиональный журналист рассматривается как «своего рода мошенник, который охотится за людьми, пользуясь их тщеславием, невежеством или одиночеством, завоевывает их доверие, а потом бессовестно предает их. Подобно доверчивой вдове, которая однажды просыпается и узнает, что очаровательный молодой человек исчез вместе со всеми ее сбережениями, герой той или иной журналистской истории, давший на нее согласие, оказывается, когда книга или статья выходит, наедине с жестоким уроком, который ему предстоит выучить. Журналисты оправдывают свое коварство по-разному, в зависимости от темперамента каждого из них. Более пафосные говорят о свободе слова и “праве общества знать”; наименее талантливые говорят об Искусстве; самые приличные бормочут о том, что им нужно зарабатывать на жизнь».
[Закрыть]. Тогда как другие критики, ощущающие, что частная жизнь совершенно необходима для формирования здравого самопонимания, принимают решение не публиковать твиты, не покупать смартфон или не использовать электронную почту. Тот же смысл несут в себе разные явления: обращенные к журналистам призывы уважать частную жизнь других людей, повышать свои этические стандарты и не пренебрегать моральным самоограничением, определяющимся устоявшимися кодексами поведения; критика спама и других типов докучливых сообщений; схемы резервирования данных (предлагаемого такими компаниями, как Reputation.com), которые позволяют частным лицам за определенную сумму хранить свои приватные данные и управлять ими; наконец, судебные разбирательства, нацеленные на то, чтобы закрыть для журналистов возможность неограниченного копания в личных данных, каковое, к примеру, вскрылось в спорах вокруг «хакерского» скандала 2011–2012 гг. в издании Мердока и громкой (хотя и безуспешной) апелляции, направленной в Европейский суд по правам человека Максом Мосли, призвавшим к ответу британскую газету «News of the World» за передовицу, в которой рассказывалось, что он участвовал в «грязной нацистской оргии с пятью шлюхами»[48]48
См. решение Европейского суда по правам человека по делу «Мосли против Великобритании» (European Court of Human Rights (Fourth Section), Case of Mosley vs. United Kingdom (Application No. 48009/08; Strasbourg, 10 May 2011), § 131–132. Ссылаясь на ст. 8 и 10 Европейской конвенции по правам человека, суд признал фундаментальное значение ситуаций, в которых «ставшая предметом спора информация имеет частную или личную природу, а потому общество не заинтересовано в ее распространении». Также он отметил, что «частные жизни таких людей, выставляемые на всеобщее обозрение, стали весьма прибыльным товаром для отдельных секторов медиа». Суд тем не менее предупредил об «отрицательном воздействии» требования предварительного уведомления и снова утвердил принцип, который применялся к этому конкретному делу, а именно: «публикация новостей» о людях, занимающих публичные посты, «служит расширению спектра сведений, доступных обществу». В заключении напоминалось об «ограниченном числе возможностей» применения «ограничений свободы прессы в случае публикации материала, который вносит вклад в спор по вопросам, интересным для общества в целом».
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?