Текст книги "Демократия и декаданс медиа"

Между тем некоторые критики деприватизации публично призывают юридически закрепить право граждан удалять все следы их прошлой «частной» коммуникации с другими, накопившиеся вплоть до сего дня. Цифровые коммуникационные технологии рассматриваются в этом случае как обоюдоострый меч: хотя индивиды вовсю пользуются коммуникационным изобилием, их жизням могут нанести вред оцифровка, дешевые хранилища информации, простота поиска отдельных ее составляющих, глобальный доступ и все более мощные программные средства – все это вместе увеличивает опасности навеки сохраняющейся цифровой памяти о нашей частной жизни, например, старой информации, вырванной из контекста, компрометирующих фотографий или сообщений, к которым могут получить доступ работодатели или политические враги. По мнению этих сторонников неприкосновенности частной жизни, если изобретение письма позволило людям многие поколения и годы хранить воспоминания, коммуникационное изобилие – это нечто совершенно другое: оно представляется потенциальной угрозой для нашей индивидуальной и коллективной способности забывать вещи, которые должны быть забыты. Прошлое становится вечно настоящим, которое можно воспроизвести одним щелчком переключателя или нажатием кнопки. Эта линия критики предполагает, что проблема цифровых систем не только в том, что они помнят вещи, которые иногда лучше забыть. Она еще и в том, что они мешают нашей способности принимать взвешенные решения, не отягощенные грузом прошлого[49]49
  Mayer-Schönberger V. Delete: The Virtue of Forgetting in the Digital Age. Princeton: Princeton University Press, 2011.


[Закрыть]. В то же время, занимая похожую позицию, новое поколение технически грамотных активистов, защищающее неприкосновенность частной жизни и связанное с такими сетевыми организациями, как Privacy International и Open Rights Group, запустило ряд публичных программ, например, в защиту более строгого применения правил, определяющих сроки действия тех или иных данных, за развитие технологий по защите частной жизни (так называемых PET), а также против некоторых явлений – публично доступной геопространственной информации о частных жилищах; правительственных инициатив по регулированию доступа к сильной криптографии; корпоративного злоупотребления базами данных о клиентах; нерегулируемой прослушки и хакерских подразделений медийных организаций[50]50
  Technology and Privacy…


[Закрыть].

Все эти процессы, сфокусированные на «праве на неприкосновенность частной жизни», подтверждают то, что коммуникационное изобилие выявляет неустойчивость и глубочайшую амбивалентность разделения публичного и приватного, которое, если говорить на языке философии, защищалось как священная первооснова либеральными мыслителями XIX в., например английским автором политических сочинений и парламентарием Джоном Стюартом Миллем или крупнейшим немецким философом свободы Вильгельмом фон Гумбольдтом[51]51
  Mill J.S. On Liberty // Mill J.S. Essays on Politics and Society / J.M. Robson (ed.). Toronto, Buffalo: University of Toronto Press / Routledge & Kegan Paul, [1859] 1977. P. 213–310 (рус. пер.: Милль Д.С. О свободе // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I половины ХХ века) / отв. ред. М.А. Абрамов. М.: Прогресс-Традиция, 2000); Humboldt W. von. Of the Individual Man and the Highest Ends of His Existence // Humboldt W. von. The Limits of State Action. L., N.Y.: Cambridge University Press, 1969. P. 16–21 (рус. пер.: Гумбольдт В. Рассмотрение отдельного человека и высших, конечных целей его существования // Гумбольдт В. О пределах государственной деятельности. Челябинск: Социум; Москва: Три квадрата, 2003).


[Закрыть].

Их требование обязательно четко отделять «приватное» (считающееся областью эгоистичных действий) от «публичного» (т. е. сферы действий, затрагивающих других) больше не выглядит реалистичным. В эпоху коммуникационного изобилия частная жизнь, определяемая как способность индивидов контролировать то, какую именно часть своей жизни они показывают другим, т. е. их «право на то, чтобы остаться в одиночестве»[52]52
  См. часто цитируемую статью Уоррена и Брандейса: Warren S.D., Brandeis L.D. The Right to Privacy // Harvard Law Review. 15 December 1890. Vol. 4. No. 5. P. 193.


[Закрыть], трактуется в качестве весьма сложного и ставшего предметом общественного обсуждения права. Споры о неприкосновенности частной жизни и «вторжении» в нее давно приобрели политическое значение. В них подчеркивается, прежде всего, растущее общественное понимание изменчивого и обратимого характера различия публичного и приватного, которое уже нельзя прочитать однозначно, как хотелось бы многим либералам Европы XIX в., т. е. в качестве бинарной оппозиции, отлитой в граните, или в качестве божественной и таинственной ценности. Благодаря коммуникационной революции нашего времени различие приватного и публичного стало считаться ценным, но амбивалентным наследием былых времен.

Сфера «приватного» рассматривается в качестве хрупкого «временно спокойного места»[53]53
  Rorty R. Introduction: Pragmatism and Philosophy // Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1982. P. xiii – xlvii.


[Закрыть], которое обычно служит убежищем, где можно укрыться от вмешательства других, но при этом оно может выступать убежищем и для мошенников. Иначе говоря, коммуникационное изобилие демонстрирует глубинную двусмысленность, таящуюся в самом различии приватного и публичного. Оно побуждает отдельных людей и группы гражданского общества проявлять большую гибкость в рассуждениях о приватном и публичном, а также больше учитывать контекст этих категорий. Граждане вынуждены осознать то, что их «частные» суждения по вопросам общественной важности могут отличаться и от актуально существующих, и от желательных норм, разделяемых обществом. Также они учатся соглашаться с тем, что бывают времена, когда неприятная публичная огласка «частных» действий (или их «раскрытие») является вполне оправданной, например, когда речь идет о лживых политиках, людях, вероломно играющих на собственных сексуальных предпочтениях, или даже руководителях (итальянский пример – Берлускони), отчаянно стремящихся доказать свою мужественность[54]54
  Поскольку в распоряжении судей оказались свидетельства того, что премьер-министр Сильвио Берлускони был замешан в деятельности сети проституток (в том числе записи, полученные путем прослушки, на которых он хвалился, что был «премьер-министром только в свободное время», а также жаловался на то, что надо сократить поток женщин ввиду «ужасной недели», когда ему предстояло повстречаться с такими лидерами, как папа Бенедикт XVI, Николя Саркози, Ангела Меркель и Гордон Браун), он выступил с собственной защитой в письме в миланскую газету «Il Foglio», главный редактор которой работал министром в одном из его прежних правительств: «Я не сделал ничего такого, за что мне должно быть стыдно… Моя частная жизнь – это не преступление, нравится вам мой стиль жизни или нет, это мое личное дело, касающееся только меня, а потому к нему не может быть претензий» (17 сентября 2011 г.).


[Закрыть]. Наконец, граждане начинают понимать, что некоторые вещи наверняка лучше оставить в тайне. Они учатся тому, что бывают моменты, когда неприкосновенность частной жизни (некоторые вопросы – не дело других; индивиды и группы должны иметь право не выступать свидетелями по собственным поступкам и не комментировать их) оказывается весьма ценным наследием. Вот почему они поддерживают сохранение «приватного» статуса некоторых областей социальной и политической жизни – так, например, журналисты стремятся защитить анонимность своих источников, а некоторые общественные кампании выступают против использования государством камер для скрытого видеонаблюдения и других методов неразрешенного наблюдения.

Новое макрекерство

Наряду с демократизацией доступа к информации и политизацией различия публичного и приватного есть еще и третий демократический тренд, заслуживающий упоминания, – активная деятельность граждан, журналистов и контролирующих институтов, которая сводится к закидыванию органов власти «разоблачениями» и фактами, требующими «публичной огласки». Этот третий тренд можно назвать макрекерством, если использовать этот чудесный американизм – неологизм, возникший в конце XIX в., и обозначавший новый стиль журналистики, занятой публичным разоблачением коррупции[55]55
  Keane J. The Life and Death of Democracy. L.; N.Y.: W. W. Norton, 2009. P. 341–347.


[Закрыть]. Такие авторы, как Линкольн Стеффенс, Ида Тарбелл и Джейкоб Риис, называли себя общественными журналистами, пишущими для публики, жадной до фактов из жизни Америки тех времен. Вполне в соответствии со значением термина «макрекер» они не считали частную жизнь какой-то священной ценностью. Они полагали, что частные жизни богатых и власть имущих должны получить публичную огласку, если это имеет хоть какое-то значение для «общественных интересов». Ради этого они использовали новые методы расследования, например, интервью; несмотря на протесты (их часто ругали, называя сплетниками и прилипалами), они сумели воспользоваться обусловленным рекламой ростом тиража газет, журналов и книг, а также массовыми, более дешевыми методами производства и распространения и стали писать длинные, весьма подробные статьи и даже целые книги, в которых излагались сенсационные факты о темных коррупционных делишках в правительстве, растрате средств, махинациях в сфере бизнеса и социальном разложении.

Одна из представительниц этого направления, родившаяся в Пенсильвании журналистка, Нелли Блай (1864–1922) (илл. 5) совершила смелый, но опасный поступок: по заданию руководимой Джозефом Пулицером газеты «New York World» она притворилась сумасшедшей, чтобы опубликовать впоследствии репортаж из женской психиатрической лечебницы, написанный под прикрытием. Другие макрекеры открыто бросали вызов воротилам мира политики и бизнеса. Они готовы были заплатить любую цену, лишь бы поставить под вопрос промышленный прогресс. Макрекеры набросились на алчность, обманы и низкие стандарты в области государственного здравоохранения и страхования. Они обличали детский труд, проституцию и алкоголизм. Они взывали к обновлению городской жизни, которое должно было бы покончить с трущобами в городах. К 1905 г. макрекеры стали силой, с которой приходилось считаться, что было доказано Уильямом Рандольфом Херстом, который купил журнал «Cosmopolitan»; заслуженный репортер этого издания Дэвид Грэм Филлипс тут же начал публиковать серию статей под названием «Предательство сената», в которых сенаторы предстали ничтожествами, поскольку изображались как пешки промышленников и финансистов, как люди, подорвавшие принцип, согласно которому представители должны служить всем своим избирателям.

ИЛЛ. 5. Нелли Блай (псевдоним Элизабет Кокрейн Симан), около 1890 г., фотография Г.Дж. Майерса

В эпоху коммуникационного изобилия новые макрекеры продолжают развивать все эти темы, обращая внимание на вечную проблему, решением которой является демократия, а именно на то, что власть элит всегда любит тайну, молчание, покров темноты. В их обычае – собираться за закрытыми дверьми и решать свои дела полюбовно, между собой. Неудивительно, что в обществах, насыщенных медиа, «неожиданные» утечки и разоблачения парадоксальным образом становятся предсказуемым обыденным явлением. Обыденная жизнь постоянно прерывается медийными «событиями»[56]56
  Badiou A. Being and Event. N.Y.: Continuum, 2005.


[Закрыть]. Они ставят под вопрос и законные дела, и незаконные. Дело не только в том, что случаются разные вещи; поскольку есть потребители медиа, обязательно должно случиться нечто плохое. Макрекерство процветает. В иные моменты возникает ощущение, что вообще всем миром правят негодяи.

Макрекерство оказывает заметное политические влияние на стандартные институты представительной демократии. Можно утверждать, что оно углубляет и так уже достаточно значительные разрывы, открывшиеся между партиями, парламентами, политиками и доступными средствами коммуникации. В последние десятилетия накопленные данные опросов указывают на то, что граждане во многих стабильных демократических странах хотя и безусловно поддерживают демократические идеалы, меньше доверяют политикам, больше сомневаются в институтах правления и чаще разочаровываются в лидерах общественного сектора[57]57
  Norris P. Democratic Deficit: Critical Citizens Revisited. N.Y.: Cambridge University Press, 2011.


[Закрыть]. Паттерны разочарования общества в официальной «политике» во многом связаны с практикой макрекерства в условиях коммуникационного изобилия. Политики теперь – это легкая добыча. Ограниченное освещение деятельности парламентов в медиа и их уязвимость для СМИ поражают. Несмотря на попытки взять в свои руки новые цифровые медиа, партии в этом деле часто проявляли неловкость; они не владеют своими медийными рупорами и не контролируют их, т. е. они утратили почти всю удивительную энергию, которую в конце XIX в. демонстрировали такие политические партии, как Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), которая в те времена была величайшей партийной машиной на Земле. Одной из основных причин ее успешности было то, что она выступала в качестве активного защитника распространения грамотности и ведущего издателя книг, памфлетов и газет, отстаивающего свою собственную линию.

Общее следствие заключается в том, что в условиях коммуникационного изобилия основные институты представительной демократии становятся легкими мишенями для нападок. Вспомните о любом современном публичном споре, который привлекает широкое внимание: порождаемые им новости и комментарии обычно берут начало за пределами формальной машины представительной демократии. Сообщения становятся мемами, которые быстро передаются многими организациями, следящими за деятельностью власти, – большими, средними и малыми. В мире коммуникационного изобилия подобная решетчатая или сетевая схема распространения спорных сообщений является типичной, а не исключительной. Она постоянно создает эффекты обратной связи, т. е. непредсказуемые нелинейные связи между поступающими сигналами и результирующими. Этот тренд приводит к устареванию некогда влиятельных в поле политических коммуникаций установок, в частности тезиса, утверждающего, что демократии определяются «эффектами присоединения к большинству», «стадным поведением» и «спиралью молчания», которые обусловлены страхом изоляции от остальных граждан[58]58
  Влиятельный тезис, гласящий, что общественное мнение – это одиночество, вывернутое наизнанку, был всесторонне развит в классической работе Элизабет Ноэль-Нойман: Noelle-Neumann E. The Spiral of Silence. Public Opinion: Our Social Skin. Chicago; L.: University of Chicago Press, 1984 (рус. пер.: Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М.: Прогресс-Академия, 1996).


[Закрыть]. Вирусные факторы общественного контроля оказывают глубокое влияние и на государственные институты старой представительной демократии, которые оттесняются сетью медиатизированной критики, часто попадающей в цель, причем иногда с большого расстояния и благодаря эффекту бумеранга.

Рассмотрим несколько примеров макрекерства 12‑месячного медийного цикла (2008–2009) в демократических странах: в законодательном собрании Флориды мужчина-законодатель замечен за просмотром порнографии в Интернете, когда его коллеги обсуждали вопросы аборта. Во время жесткой кампании перед президентскими выборами в США один из кандидатов (Барак Обама) переключается в режим сглаживания отрицательных последствий после того, как назвал одну журналистку «дорогушей» (sweetie); он отправляет ей извинение по голосовой почте: «Я достаточно наказан». В Японии матерый политик (Масатоси Вакабаяси) был вынужден подать в отставку и покинуть парламент после того, как попал на камеру в тот момент, когда нажимал на кнопку для голосования за своего коллегу-парламентария, который до этого покинул помещение; неудачливый законодатель, который, очевидно, полагал, что сидит в слепом пятне камер, позже признался, что нарушил парламентские правила: «Я был неправ. Это было непростительно, и мне хотелось бы принести извинения»[59]59
  Martin A. Wakabayashi Exits Diet due to Illicit Votes // Japan Times. 2010. 3 April.


[Закрыть]. Во время государственного визита в Чили президент Чешской Республики попал в кадр, когда на церемонии подписания сунул себе в карман золотую шариковую ручку. В Финляндии заслуженного политика сместили посредством мобильного телефона – его приватные СМС-сообщения получили публичную огласку. В результате министр был вынужден уйти в отставку. Это случилось в апреле 2008 г., когда журнал «Hymy» обнародовал информацию о том, что министр иностранных дел Илкка Канерва отправил несколько сотен СМС-сообщений, в том числе и скабрезных, танцовщице эротических танцев, которая сначала продала сообщения журналу, а затем не смогла оспорить судебный запрет на их публикацию. Министр безуспешно пытался оправдываться, заявив: «Я не стал бы так говорить в воскресной школе, однако это все же не нечто из ряда вон выходящее». В эпоху коммуникационного изобилия ручные камеры Sony постоянно используются закадровыми репортерами и просто любителями, которые снимают видео и ведут блоги, освещающие жизнь политиков, – вне студии и без сценария. Именно это происходило в последние годы во Франции; если судить по видеоролику, быстро загруженному на сайт LeMonde.fr, министр внутренних дел (Брис Ортефё) согласился сфотографироваться с молодым арабом из группы поддержки, а на шутку зеваки о «маленьком арабе» как символе интеграции ответил абсолютно искренне: «Нужно, чтобы был один араб. Когда он один, все хорошо. Но когда их куча, появляются проблемы».

Под удар попали не только избранные политики и формальные политические институты. В условиях коммуникационного изобилия кажется, что ни одна организация и ни один руководитель в правительстве, бизнесе или общественной жизни не защищены от политических проблем. Все это нашим прапрадедам показалось бы проявлением удивительной демократизации. И, несомненно, все это ставит под вопрос паникерские теории современных медиа, стремящиеся убедить нас в том, что демократия обречена, поскольку «медиа» «отупляют» или же «развлекают до полного бесчувствия» граждан, фабрикуя низкопробную и даже опасную продукцию. В этом пессимизме заключено фундаментальное заблуждение: он упускает из виду скандальность, грубость, беспорядочность коммуникационного изобилия, его склонность будоражить публику, выставляя на всеобщее обозрение неявные формы дискриминации и несправедливости.

Но кто или что движет всем этим макрекерством? Конечно, дело тут не только в технических свойствах носителя информации – вопреки мнению тех, кто верит в магические силы технологии. Отдельные люди, группы, сети и целые организации – вот кто занимается макрекерством. Однако в инфраструктуру коммуникационного изобилия встроены технические качества, которые позволяют макрекерам выполнять свою работу по общественному контролю властей. Как мы уже отмечали, с конца 1960‑х годов инновации в области продуктов и процессов шли практически во всех сферах все более коммерциализирующихся медиа, что было обусловлено техническими факторами, такими как электронная память, более плотное разнесение каналов, распределение новых частот, прямое спутниковое вещание, цифровая настройка и передовые техники сжатия информации[60]60
  Анализ базовых вопросов см. в работах: Castells M. The Rise of the Network Society. Oxford; Malden, MA: Blackwell Publishers, 1998. Ch. 5; Castells M. The Internet Galaxy: Reflections on the Internet, Business, and Society. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2003 (рус. пер.: Кастельс М. Галактика Интернет. Размышления об Интернете, бизнесе и обществе. Екатеринбург: У-Фактория, 2004); Castells M. Networks of Outrage and Hope: Social Movements in the Internet Age. Cambridge: Polity Press, 2012.


[Закрыть]. Все эти технические факторы оказали огромное влияние, однако в инфраструктуре коммуникационного изобилия есть особая черта, связанная с его распределенными сетями. В противоположность, например, централизованным системам государственного вещания прошлых времен благодаря паутинным ссылкам между многими узлами в распределенной сети повышается внутренняя устойчивость последних по отношению к централизованному контролю (илл. 6). Сеть работает по принципу коммутации пакетов: потоки информации проходят через многие связанные решеткой узлы на пути к своему пункту назначения. Эти потоки, которые сначала разбиваются на биты и затем снова собираются вместе в пункте доставки, легко проходят сквозь цензурные барьеры. Если сообщения блокируются в том или ином пункте решетчатой системы, информация автоматически обходит его, перенаправляется на другой путь к заданной точке назначения.

ИЛЛ. 6. Централизованные, децентрализованные и распределенные сети

Источник: Джованни Наварриа.

Эти сетевые, связанные с коммутацией пакетов, качества, обществ, насыщенных медиа, гарантируют то, что сообщения могут приобретать вирусный характер, даже когда они сталкиваются с организованным сопротивлением. Это значит, что общества, насыщенные медиа, склонны к спорам и разногласиям. Некоторые наблюдатели утверждают, что необходимо новое понимание власти как «совместно разделяемой слабости», чтобы осмыслить влияние сетей на распределение власти в том или ином социальном порядке. Этот тезис гласит, что те, у кого есть власть над другими, постоянно подвергаются непредвиденным обратным реакциям, становятся мишенью для возмущения и бунта. Манипуляция безвластными людьми, их прессинг и запугивание – все это становится сложным; не имеющие власти быстро находят средства сетевой коммуникации, при помощи которых они могут отомстить власть имущим. Получить власть, не сдерживаемую никакими противовесами, становится сложнее, и намного проще – ее потерять. Это тренд, примерами которого выступают такие сетевые политические инициативы, как южнокорейский сайт гражданской журналистики OhmyNews, сайт UK Uncut, индийский сетевой сервис I Paid a Bribe («Я заплатил взятку»), американская сеть политических кампаний MoveOn.org Political Action и СМС-активизм того рода, что способствовал смещению филиппинского президента Джозефа Эстрады. Общую формулу этого тренда предложил американский исследователь и активист Клэй Ширки: в сравнении с эпохами, когда господствовали газеты, телеграф, радио и телевидение, эра коммуникационного изобилия – это, как он говорит, время, когда «стало проще действовать группой». Благодаря сетевым коммуникациям и простым инструментам до невиданного уровня выросла гражданская «способность к выражению». Ширки пишет: «Поскольку коммуникационный ландшафт становится более плотным, более сложным, с большим числом участников, а сетевое население имеет теперь все больше доступной информации, оно получает больше возможностей публичного выступления, а его способность к проведению коллективных действий усиливается». Другие говорят о росте стремления к «самоорганизации» и «связном действии», запускаемом верой в то, что «жизнь может быть более кооперативной и децентрализованной, менее зависимой от традиционных моделей организации в рамках государства или большой компании»[61]61
  Navarria G. Citizens Go Online: Probing the Political Potential of the Internet Galaxy. PhD dissertation, University of Westminster, 2010; Shirky C. Here Comes Everybody. L.: Penguin Books, 2008; Shirky C. Cognitive Surplus: Creativity and Generosity in a Connected Age. L.: Penguin Books, 2010 (рус. пер.: Ширки К. Включи мозги. Свободное время в эпоху Интернета. М.: Карьера Пресс, 2012); Shirky C. The Political Power of Social Media // Foreign Affairs. 2011. January/February; Yochai Benkler, цит. по: Kulish N. As Scorn for Vote Grows, Protests Surge Around Globe // New York Times. 2011. 27 September; Bennett W.L., Segerberg A. The Logic of Connective Action: Digital Media and the Personalization of Contentious Politics // Information, Communication & Society. 2012. P. 1–30. <http://ccce.com.washington.edu/ about/assets/2012iCS-LCA-Bennett&Segerberg-LogicofConnectiveAction. pdf>.


[Закрыть]. Другие же экспериментируют с этим принципом в области партийной политики, например, пытаясь оттеснить основные политические партии методами «текучей демократии». Примерами являются «Движение 5 звезд» Беппе Грилло в Италии и Пиратская партия в Германии. Также можно указать на исландскую Лучшую партию, которая в 2012 г. набрала достаточно голосов, чтобы войти в управление городского совета Рейкьявика. Причина успеха отчасти заключалась в том, что она пообещала не выполнять ни одного из своих обещаний, т. е. быть открыто коррумпированной, поскольку все остальные партии коррумпированы тайно.

Здесь нужно проявить определенную осторожность, поскольку, повторим еще раз, изменения, вызванные сетевыми инновациями, не являются плодом одного лишь технического проектирования или сетевого коммуникационного изобилия. Часто забывают то, что должно быть самоочевидным: происходящие изменения были запущены комплексом технических и человеческих причин, включая радикальные трансформации в экологии огласки общественных вопросов и их комментирования. Когда началась революция, провозгласившая коммуникационное изобилие, вся медийная инфраструктура, посредством которой производятся и распространяются новости о мировых событиях, стала еще более сложной и запутанной. Теперь она выглядит намного более беспорядочной, так что профессиональная новостная журналистика сегодня – это просто один из многих типов институтов, контролирующих власть. Во всех демократических государствах многие сотни и тысячи контролирующих институтов умело ведут свой бизнес – раскручивают вопросы, связанные с властью, что часто приводит к политическим последствиям. Доклады по правам человека, блоги, суды, сети профессиональных организаций и гражданских инициатив – это лишь несколько примеров механизмов контроля, сопровождения и запугивания, которые на фундаментальном уровне меняют дух и динамику демократии.

Все эти формы общественного контроля расцвели в новой галактике коммуникационного изобилия. Они не просто дают голос тем, кто был его лишен; они порождают эхо. Важным примером выступает испанское движение Los Indignados («Недовольные»), или «Движение 15 мая», которое использовало обширный спектр новых медиаинструментов для отслеживания эпизодов жестокого обращения со стороны полиции, программ по сокращению социального бюджета, случаев конфискации домов, коррупции в кредитно-банковской системе, несправедливых электоральных законов, устаревших парламентских процедур, цензурирования «неудобных» новостей в центральных медиа, а также для сопротивления всем этим явлениям[62]62
  Лучшее описание можно найти в работе: Feenstra R.A. Democracia monitorizada en la era de la nueva galaxia mediática. La propuesta de John Keane. Barcelona: Icaria, 2012.


[Закрыть]. Политические эффекты подобных движений усиливаются ростом новых агрессивных форм профессиональной и гражданской журналистики. Уходит в прошлое журналистика, гордившаяся приверженностью принципу «комментарии свободны, но факты святы» (это выражение придумал в 1921 г. Ч. П. Скотт, долгое время работавший на посту редактора «Manchester Guardian») и основанной на фактах «объективности», т. е. идеалам, рожденным в эпоху представительной демократии, пусть даже на практике они всегда оставались исключением. Мы видим теперь, как вместо «ритуалов объективности»[63]63
  Scott C.P. A Hundred Years. 1921, перепечатано в: The Guardian. 2002. 29 November; Tuchman G. Objectivity As Strategic Ritual: An Examination of Newsman’s Notions of Objectivity // American Journal of Sociology. 1972. January. Vol. 77. No. 4. P. 660–679.


[Закрыть] распространяются «рекламные» и «прикольные» стили коммерческой журналистики, те жанры письма, которые определяются рейтингами, политическими связями, продажами и посещаемостью. Встречается едкая политическая сатира, иногда просто разящая наповал, вроде той, что была популяризирована в Индии благодаря еженедельному шоу «Poll Khol» на телеканале STAR, в котором роль комедийного ведущего играет мультипликационная обезьяна. Также в нем используются новостные клипы и саундтреки из болливудских фильмов (название программы переводится как «открытые выборы», но на самом деле оно происходит от популярной метафоры на хинди, означающей «открыть тайную историю»). Все эти методы не слишком хорошо совмещаются с разговорами о «честности» (как известном критерии хорошей журналистики, провозглашенном Юбером Бёв-Мери, основателем и первым издателем газеты «Le Monde»). Также мы видим открытые нападки на профессиональную «этаблированную» журналистику, связанные с распространением так называемой гражданской журналистики и анклавами самодельных изданий[64]64
  Hartley J. Communicative Democracy in a Redactional Society: The Future of Journalism Studies // Journalism: Theory, Practice & Criticism. 2000. Vol. 1. No. 1. P. 39–47.


[Закрыть]. Силы профессиональной и гражданской журналистики часто пересекаются, и когда это происходит (как в случае «The Guardian»), они явно гордятся своим вкладом в движение макрекерства. Они любят подчеркивать, что отрицательного ответа для них не существует, что их работа – раскрывать вещи, ранее скрытые, сообщать о происходящем, бичевать глупцов и осложнять жизнь лжецам и ворам. Они уверены, что функция журналистики не сводится к удовольствию, ущербу, «объективности» или «сбалансированности». Скорее, ее цель – обнажать язвы, находить слова, чтобы выступить против несправедливости, дать жертвам власти возможность говорить от собственного лица. Иногда они утверждают, что журналистика должна руководствоваться инстинктами хищника, даже если это значит, что будут и жертвы. Порой такие разговоры играют роль всего лишь самооправдания, и (как мы вскоре поймем) следует с большим скепсисом относиться к тому, что многие профессиональные и гражданские журналисты любят выдавать себя за повивальных бабок «истины». Но, если принимать во внимание этот дерзкий стиль независимой журналистики, вряд ли можно удивляться тому, что публичные обвинения в коррупции и мошенничестве стали ныне обычным делом.

Вскоре мы увидим, что новая эпоха коммуникационного изобилия отягощена тенденциями, которые противоречат базовому демократическому принципу, согласно которому у всех граждан есть равное право высказывать свои мнения и периодически устраивать своим представителям взбучку. Такие взбучки и в самом деле устраивают, но в ранее невиданном масштабе и с неслыханной силой. Фигурально выражаясь, коммуникационное изобилие словно нож рассекает все властные связи между правительством, бизнесом и остальной частью гражданского общества. Кажется, что в эпоху медийного насыщения скандалам нет конца; бывают моменты, когда так называемые гейты, т. е. особенно громкие скандалы, выбивают почву из-под ног целых правительств. Частота и интенсивность раскручиваемых медиа «гейтов» изрядно пугают власть имущих; и хотя скандалы могут оказывать отрицательное влияние на дух и институты демократии, они служат трезвым напоминанием о вечной проблеме, с которой сталкивается любая политическая система, а именно о том, что люди во власти всегда стремятся организованно манипулировать теми, кто ниже их и кто с ними на одном уровне.

Вот почему это грязное политическое дело – срывание с власти покровов секретности – сохраняет фундаментальное значение. Не стоит поддаваться искушению и думать, будто общества, насыщенные медиа, с их решетчатыми сетями, множественными каналами, трезвомыслящей журналистикой и институтами контроля власти – это пространство с равными правилами игры, как они понимались в демократии. Однако, даже если общества, определяемые коммуникационным изобилием, – это не рай открытого общения, исторические сравнения показывают, насколько это выдающиеся качества: постоянное волнение этих обществ, вечное беспокойство, подзуживаемое сложными медийными сочетаниями различных игроков и институтов, которые постоянно силятся что-то сделать, работая то совместно, то с противоположными целями. Властители обычно стараются определять и решать, кто что, как и когда получает; однако люди, не обладающие властью, пользуясь преимуществами коммуникационного изобилия, следят за руководителями, что иногда приводит к драматическим последствиям или неожиданному успеху.

Вывод в том, что общества, насыщенные медиа, являются крайне конфликтными политическими порядками, в которых, вопреки мнению некоторых пессимистов и пуристов, политика отнюдь не исчезла. Ничто не решено и не определено. Составляя резкий контраст с галактиками коммуникации, которые были структурированы печатным станком, телеграфом, радио и телевидением, общества, насыщенные медиа, значительно об легчают выступления против привычек, предрассудков и властных иерархий. Они пробуждают ощущение того, что люди могут на равных условиях оформлять и изменять свои жизни; неудивительно поэтому, что часто они вносят в этот мир движение. Общества, насыщенные медиа, отличаются отчетливыми «вирусными» качествами. Споры о власти часто начинаются как гром среди ясного неба; они развиваются по непредсказуемым траекториям, порождая удивительные выводы, которые приводят к неожиданным последствиям.

Показательным примером является скандал со взломом телефона, разразившийся в News Corporation в середине 2011 г.: он начался с расследования, проведенного газетой «The Guardian», которое открыло, что принадлежащее корпорации издание «News of the World» взломало голосовую почту 13‑летней жертвы убийства Милли Даулер. Внезапно поднялась волна общественного негодования. Глобальная компания понесла значительные репутационные издержки. Друг за другом последовали несколько событий: арест нескольких руководителей News Corporation; закрытие «News of the World» – издания, просуществовавшего 168 лет; парламентские слушания; публичные извинения Руперта Мердока, председателя и генерального директора компании. Ему пришлось наблюдать, как публика накинулась на его друзей по политике, а его планы по покупке многомиллиардной спутниковой телекомпании British Sky Broadcasting рухнули. Вскоре рекомендация перетрясти управление фирмы поступила со стороны крупнейшей инвестиционно-консалтинговой компании, которая раскритиковала начальников News Corporation за «вопиющие промахи в руководстве и неспособность к самостоятельным действиям», проявленную советом директоров, когда он не смог сделать однозначное заявление по неэтичным бизнес-практикам; также началось публичное расследование культуры, практик и этики британских СМИ, руководимое лордом-судьей Левесоном[65]65
  Материалы, собранные Комиссией Левесона, доступны по адресу: <www.levesoninquiry.org.uk>; см. также: de la Merced M.J. Advisory Firm Urges Ouster of Murdoch and His Sons // International Herald Tribune. 2011. 12 October. P. 21; Watson T., Hickman M. Dial M for Murdoch: News Corporation and the Corruption of Britain. L.: Blue Rider Press, 2012.


[Закрыть].

Можно легко вспомнить и о других примерах неожиданно разгорающихся споров о власти. Группам, использующим мобильные телефоны, форумы, рассылки, вики и блоги, иногда вопреки всякой вероятности удается привлечь внимание рассерженной публики к своим противникам. Корпорации становятся мишенью для атак (со стороны хорошо организованных и разбирающихся в медиа групп, таких как Adbusters), поводом для которых выступают их услуги и продукты, инвестиционные планы, отношение к сотрудникам и их влияние на биосферу. Такие занятые мониторингом власти организации, как Human Rights Watch, Avaaz.org, Global Witness и Amnesty International, регулярно делают то же самое, обычно при помощи сетей поддержки, разбросанных по всему земному шару. Существуют такие инициативы, как «Консорциум World Wide Web» (известный как W3C), которые отстаивают всеобщую доступность цифровых сетей. Есть даже организации (например, сеть Democratic Audit, Accountability Project и Transparency International), которые специализируются в публичной оценке качества существующих механизмов контроля власти и того, насколько полно они представляют интересы граждан. Политикам, партиям и парламентам приходится несладко от таких некоммерческих интернет-организаций, занимающихся макрекерством, как California Watch и Mediapart (парижская контролирующая организация, в которой работает несколько ветеранов французских газет и новостных агентств). На всех уровнях различным органам власти постоянно приходится отвечать на острые вопросы по широкому спектру таких тем, как права человека, правительственные планы по производству энергии или качество питьевой воды в городах. Даже программы по поставке вооружений, обычно особенно тщательно скрываемые, сталкиваются с проблемами из-за инициатив подкованных в сфере медиа граждан, руководствующихся духом, а иногда и буквой принципа, утверждающего, что «в отсутствие государственных сдержек и противовесов <…> единственным эффективным ограничением политики исполнительной власти, а также действий власти в области национальной обороны и международных дел, может выступать <…> информированное и критическое общественное мнение, которое одно лишь способно <…> защитить ценности демократического правления»[66]66
  Это слова судьи Поттера Стюарта из его знаменитого выступления в Верховном суде США по делу «New York Times Co. против Соединенных Штатов Америки» (1971 г.), известному как дело «Документов Пентагона».


[Закрыть].