Текст книги "Белая дорога"

На горле человека зияла рваная рана – странная дыра, будто что-то было просунуто в его рот сквозь мягкую кожу под подбородком. Тело и ноги казались черными от крови.

Но были еще две вещи, которые успел заметить Губерт, перед тем как отвернуться и убежать.

Первая – мужчина был кастрирован.

Вторая – инструмент, который был воткнут в грудь мужчины. Он заржавел и имел форму буквы Т. Им была приколота к груди записка, слегка забрызганная кровью из раны. На ней аккуратными буквами было написано: «Копайте здесь».

И они принялись копать. Вызвали судью и подписали протокол эксгумации, поскольку у Беннета Спре не было живых наследников, чтобы дать свое согласие на эту процедуру. День или два спустя из земли был извлечен проржавевший гроб. Его осторожно подняли на веревках, дабы он не развалился на части и останки Беннета Спре не смешались с землей.

На том месте, где прежде располагался гроб, они нашли тонкий слой земли, под которым оказались кости. Сначала появились ребра, потом череп, нижняя челюсть которого была разбита вдребезги. Череп оказался сильно поврежден, трещины расходились от рваных, пробитых в нем смертельными ударами.

И это все, что осталось от девушки, едва успевшей стать женщиной.

Это было, что осталось от Эдди – матери Атиса Джонса.

И ее сын умрет, так и не узнав места, где окончила свои дни женщина, давшая ему жизнь.

Книга 4

"Когда [ангелы] спускаются с неба,

Они облачаются в одежды этого мира.

Если они не облачатся в одежды,

Подходящие для этого мира,

Они не смогут вынести его,

А мир не сможет вынести их".

Зогар

Глава 17[4]4
  Главная книга Каббалы, представляющей собой часть Устной Торы. По преданию, Зогар был написан Шимоном бар Йохаем со слов пророка Элиягу, а обнародован кастильским раввином Моше де Леоном в XIII в. Последнего ряд исследователей считает истинным автором книги.


[Закрыть]

Наступил рассвет.

Сайрус Найрн полз, почти совсем голый, в темной дыре. Скоро ему придется покинуть это место. Они придут и будут искать его, сразу же заподозрив своего рода вендетту, ведь убит охранник Энсон, и обратят повышенное внимание на тех, кто недавно освободился из Томастона. Сайрусу было жаль уходить отсюда. Он так долго мечтал, как опять окажется здесь, ощущая запах сырой земли, чувствуя, как корни растений щекочут его по голой спине и плечам. Все равно, еще будут другие награды. Ему обещано так много. Правда, в уплату придется принести кое-кого в жертву.

Снаружи сюда проникали пение ранних птиц, мягкий тихий звук воды, текущей через отмели, писк последних ночных комаров, скрывающихся при свете наступающего дня, но Сайрус был глух к звукам жизни над этой ямой. Он замер и затаил дыхание, сосредоточившись только на звуках, идущих из глубины земли под ногами, наблюдая и ощущая легкое колебание, когда Эйлин Энсон билась под слоем грязи, но вот, наконец, затихла.

* * *

Меня разбудил телефонный звонок. На часах было 8:15 утра.

– Чарли Паркер? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да. Кто это?

– У вас назначен завтрак через десять минут. Не заставляйте мистера Вимана ждать.

Он повесил трубку.

Мистер Виман.

Вилли Виман.

Босс Южного отделения мафии Чарлстона хочет позавтракать со мной.

Не самое лучшее начало дня.

Мафия Юга существовала в той или иной форме со времен Сухого закона – объединение самых отпетых бандитов, у которого были центры в большинстве городов Юга, и особенно много в Атланте, Джорджии и Билокси, штат Миссисипи. Они нанимали друг друга для работы за пределами своего штата: поджог в Миссисипи мог быть работой пиротехника из Джорджии, убийство в Южной Каролине – делом рук киллера из Мэриленда. Южане были чрезвычайно неразборчивы. Они занимались всем: наркотиками, игорным бизнесом, убийствами, вымогательством, ограблениями, поджогами. Правда, самым изощренным делом, уровень которого приближал их к элите мафии, было ограбление прачечной, но это не означало, что такую силу не стоит принимать во внимание. В сентябре 1987 года южная мафия совершила убийство судьи Винсента Шерри и его жены: они были застрелены. Ходили слухи, что Винсент Шерри был связан с незаконными операциями, проходившими через юридическую контору «Галат и Шерри». Его деловой партнер Питер Галат был позднее обвинен в рэкете и убийстве, связанном со смертью супругов Шерри, но причины, стоявшие за обоими преступлениями, оказались совершенно несущественными. Люди, убившие судью, опасны, потому что сначала действуют, а потом думают. Они не осознают последствий своих действий, пока не совершат их.

В 1983 году Пол Мазел, тогдашний босс чарлстонского отделения, был вместе с Эдди Мэриманом обвинен в убийстве Рикки Ли Сигривза, который захватил одну из партий наркотиков Мазела. С тех пор королем Чарлстона стал Вилли Виман. Ростом не выше метра семидесяти и весом около пятидесяти килограммов в мокрой одежде, он был злобным, хитрым зверем, способным на все, чтобы укрепить свое положение. В 8:30 он сидел за столиком у стены в центральном зале ресторана «Чарлстон Плейс» и поедал яичницу с беконом. У столика стоял еще один свободный стул. Рядом за соседними столиками попарно сидели четверо головорезов, постоянно наблюдая за Вилли, дверью и мной.

У Вилли были короткие очень темные волосы, дочерна загорелое лицо, казавшееся еще темнее на фоне ярко-голубой рубашки и голубых полотняных брюк. Рубашку украшали трогательные белые облачка. Когда я приблизился к столу, он поднял на меня взгляд и махнул вилкой, показывая, что я должен присоединиться к нему. Один из его людей собрался было обыскать меня, но Вилли, сделал знак, чтобы он ушел, потому что ему не хотелось привлекать внимание в общественном месте.

– Нам ведь не надо вас обыскивать, не так ли?

– Я без оружия.

– Хорошо. Не думаю, что публика в «Чарлстон Плейс» будет в восторге, если во время завтрака их столики изрешетят пулями. Вы закажете что-нибудь? Как хотите.

Он оскалил зубы, не собираясь смеяться.

Я заказал себе кофе, сок и тост. В это время Вилли закончил поедать свой завтрак и промокнул рот салфеткой.

– Теперь, – сказал он, – о деле. Я слышал, вы так саданули Энди Далитца по яйцам, что теперь он может нащупать их, засунув пальцы в рот.

Он ждал ответа. Учитывая обстоятельства, разумнее было подчиниться.

– "Лэп-Ленд" – ваше место? – спросил я.

– Одно из моих. Слушайте, я знаю, что Энди Далитц – кретин. Черт возьми, я и сам мечтаю засадить ему по яйцам с тех пор, как знаю его, но у парня теперь три адамовых яблока из-за вас. Не знаю, может он и заслужил это. Все, что я хочу сказать вам, это, если вы соберетесь посетить один из наших клубов, вам следует попросить разрешения, вежливо попросить. Бить управляющего так жестоко, что он чувствует вкус своих яиц на языке, не означает вежливо попросить. И я позволю себе заметить: если бы вы проделали это на людях, на глазах клиентов или девочек, мы бы сейчас беседовали совсем по-другому. Потому что, если вы делаете так, что Энди теряет лицо, это значит, и я тоже потерял лицо. Следовательно, среди моих парней найдутся такие, кто посчитает, что, возможно, пришло мое время и я должен уступить дорогу кому-нибудь другому. В таком случае у меня есть две возможности: либо я сумею убедить их в том, что они не правы, а потом мне надо будет найти место, где их зарыть, и мы потеряем целый день, разъезжая на машине с полным багажником свежих трупов, пока не найдем подходящее место; или же я самолично провоняю багажник, но, между нами говоря, это вряд ли произойдет. Мы поняли друг друга?

Принесли кофе, тост и апельсиновый сок. Я пригубил кофе и предложил Вилли повторить заказ. Он так и сделал и поблагодарил меня. Он был сама вежливость.

– Да, мы поняли друг друга, – заверил я его.

– Я все о вас знаю, – сказал он. – Вы готовы испоганить даже рай. Единственная причина, по которой вы все еще живы, это та, что даже Господь Бог не хочет иметь вас у себя под боком. Я слышал, вы работаете с Эллиотом Нортоном по делу Джонса. Есть что-нибудь, что мне следует знать, потому что это дело воняет, как подгузники моего беби? Энди рассказал, что вы хотели поговорить с полукровкой Терезием.

– А что, он действительно полукровка?

– А хрен его знает, я что, его племянник? – он немного успокоился. – Его народ пришел из Кентукки давным-давно – это все, что я знаю. Кто скажет, с кем они спаривались по дороге? В этих горах есть людишки, которые трахают козлов, потому что им приспичило в недобрый час. Даже черные не хотят иметь дел с Терезием или такими, как он. Урок окончен. Теперь ваша очередь: выкладывайте мне что-нибудь. У меня не было иного выбора, пришлось рассказать ему кое-что из того, что было мне известно.

– Терезий навещал Атиса Джонса в тюрьме. Я хотел узнать почему.

– Узнали?

– Я думаю, Терезий знал его семью. И плюс он обрел Бога.

Вилли сделал притворно-несчастное лицо.

– Это то, что он рассказал Энди. Полагаю, Иисусу следует быть более разборчивым с теми, кто Его ищет. Я знаю, вы не расскажете мне всего, что вам известно, но я не собираюсь делать из этого выводы, по крайней мере, не сейчас. Я бы предпочел, чтобы вы больше не появлялись в клубе, но, если вам действительно понадобится туда попасть, ведите себя учтиво и больше не бейте Энди Далитца по яйцам. В обмен на это я рассчитываю узнать от вас обо всем, чего мне следует опасаться. Вы понимаете?

– Понимаю.

Он кивнул с видимым удовлетворением, затем допил остатки кофе.

– Вы выследили проповедника, так? Фолкнера?

– Точно.

Он внимательно рассматривал меня. Казалось, он забавляется.

– Я слышал, Роджер Боуэн пытается вытащить его.

Я не звонил Эллиоту с тех пор, как Атис Джонс рассказал мне о связи Мобли и Боуэна. Я не был уверен, насколько это согласуется с тем, что мне уже известно. Теперь, когда Вилли упомянул имя Боуэна, я постарался отвлечься от шума за соседними столиками и слушать только его.

– Вам интересно, что бы это значило? – продолжил Вилли.

– Очень.

Он откинулся назад и потянулся, демонстрируя пятна пота под мышками.

– Мы с Роджером когда-то имели общие дела, но не дружили. Он фанатик и никого не уважает. Я подумывал, не отправить ли мне его в круиз прямо на дно морское, но, если после этого какие-то психи примутся колотить ногами в мою дверь, это обещает стать круизом для всей компании, а мне не надо лишних проблем. Я не знаю, чего Боуэн хочет от проповедника: может, сделать из него украшение, а может, у старика что-то припрятано и Боуэн хочет получить это. Не знаю. Но можете задать ему этот вопрос сами: я скажу вам, где он будет сегодня.

Я ждал.

– Сегодня в Антиохе митинг. Говорят, Боуэн собирается там выступать. Там будет пресса, может, и телевидение. Боуэн обычно не слишком часто появляется на публике, но это дело Фолкнера заставило его вылезти из своей норы. Поезжайте поприветствуйте его.

– Зачем вы рассказываете мне это?

Он встал, остальные четверо немедленно поднялись.

– А почему только я должен страдать из-за того, что вы мне испоганили весь день? Если к вашим подметкам прилипло дерьмо, вы пачкаете им все вокруг. А у Боуэна уже неудачный день. Мне нравится сознавать, что вы сделаете его еще хуже.

– И чем же так плох сегодняшний день для Боуэна?

– Вам стоит заглянуть в газеты. Они нашли его питбуля Мобли на кладбище «Магнолия» прошлой ночью. Он был кастрирован. Я собираюсь пойти сказать Малютке Энди об этом: может быть, его порадует то, каким счастливчиком он оказался, – ему только раскололи его «орехи», а не отрезали их напрочь. Спасибо за завтрак.

Он оставил меня. Его голубая рубашка вздулась пузырем. Четверо головорезов потянулись за ним, как на буксире, словно большие дети за корабликом.

Эллиот не явился на встречу утром, как мы договаривались. Автоответчик был включен на прием сообщений и в его офисе, и дома. Его мобильные телефоны – оба: его собственный и тот, номер которого нигде не значился и которым мы пользовались для ежедневных переговоров, – были выключены. Между тем газеты пестрели сообщениями о находке на кладбище «Магнолия», но наиболее шокирующие детали были опущены. Согласно сообщениям, Эллиот Нортон не вступал ни в какие контакты, чтобы не давать комментариев по поводу смерти своего клиента.

Я провел все утро в поисках дополнительных свидетелей по делу – стуча в двери трейлеров и пугая собак в огромных дворах. К середине дня я забеспокоился. Проверил, как там Атис, и старик сказал мне, что с ним все в порядке, хотя он и начинает понемногу сходить с ума. Я поговорил с Атисом пару минут, но он отвечал злобно и нехотя.

– Когда я отсюда уйду, парень? – спросил он меня.

– Скоро, – пообещал я.

Это было полуправдой. Если опасения Эллиота небеспочвенны, я полагаю, нам придется перевезти его очень скоро в следующий надежный дом. До того как появиться в суде, Атису предстоит привыкнуть смотреть телевизор в незнакомых квартирах. Хотя очень скоро он перестанет быть объектом моего внимания. Я не слишком продвинулся с очевидцами.

– Ты знаешь, что Мобли умер?

– Да, слышал. Я весь истерзан.

– Но не настолько истерзан, как он. У тебя есть мысли, кто бы мог проделать с ним такое?

– Нет, ни одной, но, когда узнаете, сообщите мне. Я хочу пожать руку этому человеку. Правильно говорю?

Он повесил трубку. Я взглянул на часы. Было лишь двенадцать с небольшим. Мне нужно больше часа, чтобы добраться до Антиоха. Я мысленно подбросил монетку и решил ехать.

* * *

Кланы Каролины были разбросаны по всей стране и пребывали в состоянии полного упадка уже лет двадцать. Закат наступил в ноябре 1979 года, когда пятеро рабочих-коммунистов умерли в перестрелке с членами Клана и неонацистами из Гринсборо, штат Северная Каролина. Движение против кланов означало толчок к их разрушению. Члены Клана продолжали умирать и в тех случаях, когда выходили на улицы: их противников становилось все больше и больше. Большинство редких слетов организации в Южной Каролине проходили на базах Американских рыцарей Ку-Клукс-Клана в Индиане, пока местные рыцари Каролины не стали выражать нежелание участвовать в этих сборищах.

Но, несмотря на то, что было сделано все, чтобы они прекратили свое существование, сожжение тридцати черных церквей в Южной Каролине в 1991 году и причастность членов Ку-Клукс-Клана по крайней мере к двум случаям поджога в Вильямсбурге и Кларендоне свидетельствовали об обратном. Другими словами, бойцы Клана, возможно, и поутратили свой пыл, но воинствующие расисты, которых он представлял, все еще были живы и процветали. Теперь Боуэн пытался придать новый импульс движению. И, если верить сообщениям прессы, действовал он успешно.

Антиох не выглядел так, будто когда-либо знал лучшие времена. Он походил на предместья города, которого никогда не было: здесь были дома и улицы, которые кто-то взял на себя труд назвать, но не имелось ни одного крупного магазина. Наоборот, вдоль отрезка 119-го шоссе, которое проходило через Антиох, жались мелкие строеньица, как шляпки грибов, среди которых были пара заправок, магазин видеокассет, один-два крохотных магазинчика, бар и прачечная самообслуживания.

Похоже, я опоздал на парад, но в центре прохода вдоль ленты ограждения располагался зеленый квадрат, окруженный заборами из колючей проволоки и чахлыми деревьями. Машины были припаркованы рядом, всего их оказалось около шестидесяти, а в кузове грузовика была сооружена самодельная трибуна, с которой к толпе обращался какой-то мужчина. Около дюжины людей решили пофорсить в белых костюмах, но большинство пришли в обычных футболках и джинсах. Те, что в костюмах заметно потели в своем дешевом полиэстере. Толпа из 50 – 60 протестующих стояла несколько поодаль, отделенная от людей Боуэна шеренгой полицейских. Некоторые их них выкрикивали лозунги и свистели, но человек на сцене ни разу не сбился.

У Роджера Боуэна были большие усы и вьющиеся каштановые волосы. Складывалось впечатление, что он поддерживает себя в хорошей форме. На его красной рубашке, заправленной в синие джинсы, несмотря на жару, не было заметно следов пота. По обе стороны от вождя стояли двое человек, которые дирижировали вспышками аплодисментов, когда он произносил что-то особенно важное, что происходило, как мне показалось, каждые три минуты, судя по жестам его помощников. Каждый раз, когда они аплодировали, Боуэн смотрел себе под ноги и качал головой, демонстрируя, что взволнован их энтузиазмом и не хочет его сдерживать. Я заметил оператора ричлендского с телевидения, плотно притиснутого к сцене, и очаровательную репортершу-блондинку рядом с ним.

Когда я подъезжал к месту, в моей машине надрывался проигрыватель, включенный на максимальную громкость. Я специально подобрал диск по этому случаю: девушка Джоя Рамона отправилась в Лос-Анджелес и больше не вернулась, и Джой обвинял Ку-Клукс-Клан в том, что он отнял его девочку, как раз в тот момент, когда я сворачивал на парковку.

Боуэн прервал свою пламенную речь и уставился поверх голов в мою сторону. Часть толпы проследила за его взглядом. Парень с бритой головой, одетый в черную майку с надписью «Блицкриг» приблизился к машине и вежливо, но твердо попросил выключить музыку. Я отключил мотор, и музыка смолкла. Затем я вышел из машины. Боуэн продолжал смотреть в моем направлении еще секунд десять, а затем продолжил свою речь.

Возможно, он учитывал присутствие прессы, но, так или иначе свел свои выпады к минимуму. Правда, по ходу дела он кидался и на евреев, и на цветных, говорил о том, как иноверцы захватили контроль над правительством в ущерб белым людям, говорил о СПИДе как о Божьей каре, но старался держаться на расстоянии от худших расистских лозунгов. И только в самом конце своей речи он сказал, наконец, о главном:

– Есть один человек, друзья мои, очень хороший человек, настоящий христианин, Божий человек, который подвергся наказанию за то, что отважился сказать, что гомосексуализм, аборты и смешение рас противоречат воле Господа. Против него был сфабрикован процесс в штате Мэн, чтобы поставить его на колени, и у нас есть доказательства, друзья мои, серьезные доказательства, что его поимка была финансирована евреями.

Боуэн взмахнул какими-то бумагами, которые отдаленно напоминали документы.

– Его имя, и, я надеюсь, вы его уже знаете, – Аарон Фолкнер. Сейчас они говорят о нем всякие гадости. Они называют его убийцей и садистом. Они стараются очернить его имя, сбросить его вниз до того, как состоится суд над ним. Они делают это, потому что у них нет доказательств против него, и они стараются отравить мозги слабых людей, чтобы он был признан виновным еще до того, как получит шанс защитить себя. Миссия преподобного Фолкнера – это то, что все мы должны носить в своем сердце, потому что мы знаем, что это – правда. Гомосексуализм – против Заповедей Божьих. Убийство нерожденных детей – против Заповедей Божьих. Смешение кровей, подрыв института семьи и брака, усиление чуждых церквей, их возвышение перед лицом единственной подлинной веры в Иисуса Христа, нашего Господа и Спасителя, – это все противоречит Его воле. И этот человек, преподобный Фолкнер, выступает на переднем крае борьбы против всего этого. Теперь его единственная надежда на честный суд, где он сможет достойно защитить себя, а для этого ему нужны деньги. Ему нужен фонд, который поможет этому святому человеку выбраться из тюрьмы и оплатить услуги лучшего адвоката. И это то самое дело, которое вы, парни, можете поддержать: дайте, кто сколько сможет. Я насчитал нас здесь около сотни. Каждый из вас даст двадцать баксов – я знаю, что для некоторых из вас это большая сумма, – и мы соберем две тысячи долларов. Если кто-то из вас может дать больше – хорошо, это все пойдет на благое дело. Запомните мои слова: он не единственный, кто предстает перед неправедным судом. Это не только его жизнь. Это наша жизнь, наша вера, наша судьба, наше будущее, которые будут стоять перед судом вместе с ним! Проповедник Аарон Фолкнер представляет нас всех, и если он проиграет, то проиграем и мы вместе с ним. С нами – Бог! Бог даст нам силу! Хайль победа! Хайль победа!

Лозунги были подхвачены толпой, когда мужчины стали продвигаться внутри нее с ящиками для пожертвований. Я видел, как старые бумажки в десять, пять долларов нырнули внутрь, но большинство давали по двадцать, иногда по пятьдесят или даже сто. При строгом подсчете я прикинул, что Боуэн этим днем наберет около трех тысяч долларов. Согласно сообщению в сегодняшней газете, в которой был комментарий к предстоящему слету, люди Боуэна работали не покладая рук с первых минут после ареста Фолкнера, используя все возможности: от распродаж старых вещей до выездных пикников и лотереи с главным призом – грузовиком марки «додж», пожертвованным симпатизирующим им автодилером. Тысячи билетов уже были проданы по 20 долларов за каждый. Боуэну даже удалось заставить принимать участие в акциях тех, кто обычно не был связан с его делами – огромную аудиторию преданных Фолкнеру последователей, которые видели в нем Божьего человека, осужденного за веру, похожую, если не тождественную их убеждениям. Боуэн сумел подать арест Фолкнера и суд над ним как акт осуждения добродетели и поругания веры, борьбы между теми, кто боялся и любил Бога, и теми, кто отвернулся от Создателя и стал гонителем истинной веры. Когда был поднят вопрос о жестокости, Боуэн уклонялся от обсуждения, возражая, что вера Фолкнера была чиста и его нельзя считать виновным во всем, что сделали остальные, даже если его причастность во многих случаях была доказана. Расистские выпады приберегались для старой гвардии и для тех случаев, когда поблизости не было телекамер и микрофонов. Сегодня же он проповедовал для новообращенных или тех, кто собирался присоединиться к ним.

Боуэн сошел со сцены, люди обступили его, чтобы пожать ему руку. Сразу же за ограждением были установлены два стола на козлах так, чтобы женщины, которые находились там же, могли разложить на них вещи, привезенные для продажи: флаги Ку-Клукс-Клана, боевые знамена нацистов, украшенные орлами и свастикой, наклейки на автомобили, сообщающие, что водитель «Белый по рождению, южанин милостью Божьей». Здесь также были кассеты и лазерные диски с музыкой кантри и вестерн, хотя, я думаю, они были того сорта, который Луис вряд ли захотел бы иметь в своей коллекции. Очень скоро торговля у обеих женщин пошла очень бойко.

Рядом со мной появился человек, одетый в темный костюм и белую рубашку. Парадный прикид дополняла совершенно нелепая бейсболка. Лицо было красно-сизым и плохо выбритым. Кустики светлых волос торчали на скулах, как редкая растительность на неплодородной земле. Тени окружали его глаза. Я видел наушник в его левом ухе, присоединенный проводом к аппарату на поясе. Я моментально ощутил беспокойство и тревогу. Возможно, виной тому его странный вид, но от него определенно веяло чем-то нереальным, потусторонним. И еще я ощутил специфический запах, похожий на запах горящей нефти.

Запах медленного сожжения.

– Мистер Боуэн хочет поговорить с вами, – сказал он.

– Это была группа «Рамоны», – сообщил я. – Запись на диске. Я сделаю для него копию, если ему понравилось.

Он смотрел не мигая.

– Я же сказал, мистер Боуэн хочет поговорить с вами.

Я пожал плечами и последовал за ним сквозь толпу. Боуэн уже закончил пожимать руки своим бойцам и прошел в небольшую зону, отгороженную белой парусиновой занавеской, которая была натянута около грузовика. За занавеской стояли стулья, портативный холодильник и стол с переносным вентилятором посередине. Мне указали на Боуэна, который сидел на одном из стульев, потягивая пепси из банки. Мужчина в бейсболке остался, а остальные быстро вышли, чтобы оставить нас наедине. Боуэн предложил мне выпить. Я отказался.

– Мы не ожидали увидеть вас здесь сегодня, мистер Паркер, – сказал он. – Вы решили присоединиться к нашему делу?

– Я что-то не вижу здесь никакого дела, если не считать делом созыв простаков для вытряхивания из них мелочи.

Боуэн обменялся взглядом, выражающим разочарование, с тем, кто привел меня сюда, и его глаза налились кровью. Хотя Боуэн якобы занимал руководящий пост, казалось, он подчиняется человеку в костюме. Даже поза вождя подтверждала, что он опасается этого человека: он сидел вполоборота с опущенной головой и выглядел при этом как сторожевой пес.

– Я должен был представить вас, – сказал он. – Мистер Паркер, это мистер Киттим. Рано или поздно мистер Киттим собирается преподать вам суровый урок.

Киттим снял свои очки. Глаза оказались зелеными, пустыми, как необработанные изумруды с трещинами.

– Простите, что не пожимаю руки, – сказал я ему. – Вы выглядите так, будто сейчас рассыпетесь на кусочки.

Киттим не отреагировал на колкость, но запах бензина усилился. Даже нос Боуэна слегка сморщился. Пламенный вождь допил свою колу и выбросил жестянку в мусорное ведро.

– Зачем вы здесь, мистер Паркер? Если я поднимусь на сцену и объявлю публике, кто вы такой, полагаю, ваши шансы вернуться обратно в Чарлстон целым и невредимым будут нулевые.

Возможно, мне следовало удивиться, что Боуэну известно, где я остановился, но я не удивился.

– Вы следите за моими передвижениями, Боуэн? Я польщен. Кстати, это не сцена. Это грузовик. Не заноситесь. Вы хотите рассказать заблудшим, кто я, так пойдите и сделайте это. Телекамеры это с удовольствием скушают. А что касается того, почему я здесь, так я просто хотел взглянуть на вас, посмотреть, действительно ли вы такой дурак, каким кажетесь.

– Почему это я дурак?

– Потому что поставили себя в один ряд с Фолкнером. А если бы вы были умнее, вы бы заметили, что он сумасшедший, гораздо более сумасшедший, чем все ваши дружки.

Глаза Боуэна стрельнули в сторону другого человека.

– Я н-не считаю мистера Киттима... сумасшедшим, – выдавил он с таким видом, словно вынужден был сжевать лимон целиком.

Я проследил за его взглядом. Ошметки сухой кожи, застрявшие в островках волос на лице Киттима, пульсировали под давлением нахлынувшего на него гнева. Казалось, он вот-вот лопнет. Этот малый находился в критическом состоянии №22: чтобы так выглядеть и чувствовать себя так да при этом не сойти с ума, надо уже быть законченным психом.

– Отец Фолкнер – человек невинно осужденный, – заключил Боуэн. – Все, что мне нужно, это увидеть, как свершится правосудие, а правосудие – это его полное оправдание и освобождение.

– Фемида слепа, но не глупа, Боуэн.

– Иногда и то и другое вместе. – Он поднялся. Мы были почти одного роста, но он шире меня. – Преподобный Фолкнер скоро станет центральной фигурой для нового движения, объединяющей фигурой. Мы привлекаем все больше и больше сторонников в наши ряды. С людьми приходят деньги, сила и влияние. Это совсем несложно, мистер Паркер. Это все очень просто. Фолкнер – это средство. А я – альфа и омега нашего дела. Теперь я предлагаю вам уехать и полюбоваться видами Южной Каролины, пока вы еще в состоянии это сделать. У меня такое ощущение, что это ваш последний шанс. Мистер Киттим проводит вас до машины.

С Киттимом рядом я прошел через толпу. Команды телевизионщиков уже упаковали свои вещи и уехали. К празднованию присоединились дети, которые принялись бегать между ног своих родителей. Музыка раздавалась со стороны импровизированных столов, музыка кантри, в которой пелось о войне и мести. Были установлены жаровни для барбекю, запах свежезажареного мяса наполнял воздух вокруг. Стоя вплотную к одной из жаровен, человек с гладко зачесанными назад волосами жадно пожирал обжаренный хот-дог. Я отвернулся раньше, чем он успел перехватить мой взгляд. Я узнал в нем человека, который следил за мной от аэропорта до «Чарлстон Плейс» а позже показал меня Ларузу-младшему. Оба они – Атис Джонс и Вилли Виман подтвердили мне, что покойный Лэндрон Мобли, вдобавок к тому, что был клиентом Эллиота, был также одним из боевых псов Боуэна. Мобли, как оказалось, помогал также и Ларузам охотиться на Атиса, перед тем как погибла Марианна. Теперь прояснилась еще одна связь между Ларузами и Боуэном.

Возле машины я обернулся к Киттиму. Он опять снял очки, показывая свои глаза. Некий предмет лежал на траве между нами. Он указал пальцем на него.

– Вы что-то уронили, – сказал Киттим.

Это была черная ермолка, прошитая красной и золотой тесьмой. Она оказалась буквально пропитана кровью. Ее не было здесь, когда я парковал машину.

– Не думаю, что это мое, – заметил я.

– Я предлагаю вам взять ее с собой. Уверен, что вы знаете некоторых старых жидов, которые будут рады получить ее. Это поможет им ответить на некоторые вопросы, должно быть возникшие у них.

Киттим повернулся ко мне спиной, сделал из пальцев пистолет и выстрелил в меня на прощание через плечо.

– Еще увидимся, – пообещал он.

Я поднял с земли ермолку и смахнул с нее грязь. Внутри не было имени, но я знал, что она могла появиться только из одного источника. Я отъехал подальше к ближайшему пестрому магазинчику и позвонил в Нью-Йорк.

* * *

День подходил к концу, а я так и не смог связаться с Эллиотом, так что пришлось отправляться на его поиски. Я подъехал к дому Нортона, но рабочие не видели его со вчерашнего дня, и по их словам выходило, что хозяин не ночевал дома прошлой ночью. Тогда я вернулся в Чарлстон и решил проверить кодовый номер партнера Эллиота, с которым он обедал в начале недели. Вытащил свой ноутбук и, игнорируя сообщение, что поступила почта, подключился к Интернету. Я отметил зону поиска в Субтрейс и менее чем через час получил ответ. Эллиот поссорился с некой Адель Фостер, проживающей на Би Три-драйв, 1200 в Чарлстоне. Я нашел эту улицу в своем атласе Делорма и поехал туда.

Дом номер 1200 представлял собой классический образец шотландского пасторского дома, построенного больше ста лет назад, с фасадом из известняка и мрамора с включениями устричных раковин. В дом вело крыльцо с двумя лестницами и навесом, поддерживаемым тонкими белыми колоннами. Справа от него был припаркован внедорожник. Я медленно поднялся по центральной лестнице, остановился в тени навеса над крыльцом и позвонил в дверь. Звук разнесся; прозвучал эхом где-то в глубине дома и почти сразу был заглушен твердыми шагами по паркету; дверь открылась. Я почти ожидал увидеть этакую Хитти Мак-Дэниэл в белоснежном переднике, но вместо нее на пороге появилась женщина, которая ссорилась с Эллиотом Нортоном в ресторанчике. За ее спиной тень дерева протянулась сквозь пустую освещенную прихожую, как грязная вода сквозь снег.

– Да?

И вдруг я понял, что не знаю, что сказать. Я и сам-то не был вполне уверен в том, зачем сюда добрался, кроме того, что не могу найти Эллиота и что-то подсказывает мне, что ссора, свидетелем которой я был, значила больше, чем обсуждение деловых, профессиональных вопросов, что между ними нечто большее, чем простые взаимоотношения между клиентом и адвокатом. Впервые увидев ее рядом, я получил подтверждение своим подозрениям: на ней было платье вдовы. Все, что было нужно, чтобы довершить наряд, это шляпка и вуаль.