Текст книги "Graffitibook"

Глава 8

Червонец курил, глядя на закатное небо. Было зябко. Днем, когда он вышел из офиса, палило солнце, а к вечеру со всех сторон сбежались тучи, будто специально собрались посмотреть, удастся ли Червонцу то, что он задумал.

Тучи казались ему предвестием поражения. Его колотил озноб, то ли от ветра, налетающего порывами и бросающего в лицо – всегда, неизменно в лицо, как ни старайся повернуться к нему спиной! – мелкие холодные пылинки начинающегося дождя, то ли от волнения. А, может быть, от всего сразу.

Наверное, стоит плюнуть на все и пойти домой. Погода стремительно портится, ни один граффитчик не выйдет на работу в такую сырость… Червонец уже повернул домой, но не смог уйти. Ожидание давило на сердце, наливая его тяжестью, и Червонец знал, что не простит себе малодушия. Вернулся. Худо-бедно спрятался за углом от ветра, достал дрожащими пальцами сигарету, с третьей попытки извлек из зажигалки нежизнеспособный тонюсенький огонек. Закурил и продолжил ждать.

Силуэты домов помрачнели, посерели и растворились в наступающей темноте. Кое-где зажглись фонари. Дождю, наконец, надоело мелочиться, и он принялся ощутимо накрапывать. Никакого козырька или дерева поблизости не было, выпускать гараж из виду Червонец не хотел – уж лучше тогда домой пойти! – к тому же изрядно промок, и потому остался на месте. Дождь усилился, пропитал одежду холодной ночной влагой и прекратился. Штаны мокро и навязчиво липли к ногам, легкая куртка не грела, и Червонец уже который раз подумал о том, чтобы уйти, но снова остался из непонятного ему самому упрямства. Казалось бы, какая разница, сегодня или завтра? Или через неделю? Но нет, он решился, а, значит, не мог больше ждать.

Червонец злился. На ночь, на дождь, на себя самого. Повел себя как дурак! Когда в «Пятаке» к нему подошел незнакомый парень и предложил полсотни евро за Треффа, Червонец согласился не раздумывая. Прямо-таки со щенячьим восторгом, он понимал это сейчас, хмуро вспоминая тот вечер. Задуматься бы – полтинник за то, чтобы позвать знакомого…

Тогда Червонец думал, что Треффу грозят неприятности. И признавал, что был бы не против. О, да, он хотел, чтобы этому выскочке кто-нибудь навалял, наконец. Дело даже не в том, что Трефф был плохим парнем. Он был неглупым, дерзким, упертым. Все это вызывало бы в Червонце даже симпатию, если бы не тот факт, что в Треффе было всего этого слишком. Не просто неглупый, а умница, не просто дерзкий, а вызывающе смелый, не просто упертый, а стоящий на своем твердо, как скала. А ко всему этому еще и талант. Яркий талант, без сомнения, заслуживал уважения, но Трефф бессовестно выставлял его напоказ, бомбя рекламные щиты в людных местах, работая почти каждую ночь, выставляя работы в интернете. Это казалось Червонцу почти неприличным.

Эх, знал бы он тогда, что тот парень – сам Эн-Би! Разве взял бы он эти деньги? Нет, он аккуратно бы вернул их, отвел бы Эн-Би в сторонку и сообщил бы, что Трефф не стоит этих денег. Червонец знает все стены в городе, имеет знакомых в ментовке почти во всех округах и работает в типографии. А Трефф – голодранец и провинциал. А талант…

Талант должен быть один. Два таланта – это две точки зрения, это два лидера, это постоянный риск оказаться вторым. А Червонец готов на время присмирить гордыню и поработать парнем на побегушках… А потом его работы появятся рядом с работами Эн-Би – в галереях и на аукционах. Скромный, подающий надежды помощник, выросший, заматеревший, а там, глядишь, и перещеголявший учителя и – чем черт не шутит! – даже и самого Бэнкси.

Слишком поздно увидел Червонец тот рисунок на стене, подписанный Эн-Би и Треффом. Неподалеку от «Пятака», но, черт возьми, в этих окраинах можно плутать бесконечно, и так и не забрести в некоторые уголки… И потом, вглядываясь в гамбургер на экране монитора и узнавая руку Треффа, Червонец раз за разом складывал два и два, получал неизменный результат и отчаянно ругал себя. На месте Треффа мог быть он. Он, Червонец, целую минуту стоял на растоянии вытянутой руки от Эн-Би, и ничего не сделал! Только радовался, как идиот, глядя на пятидесятиевровую купюру.

Дождь снова начался, мелкий, но быстро входящий во вкус. Червонец посмотрел на часы. Ну где же этот чертов Трефф? Неужели он зря проторчал здесь полночи?

Он безнадежно посмотрел на небо, будто оно было виновато во всех его бедах. Впрочем, сегодняшнюю неудачу вполне можно было списать на его счет. Червонец повернулся и уверенно зашагал прочь от своего недавнего убежища.

И не сразу сообразил, что слышит не только эхо собственных шагов. Кто-то еще торопливо шел между гаражей, то и дело наступая в лужи. Червонец разом забыл о мокрой одежде, о холоде и о своем намерении уйти. Обернулся и увидел того, кого ждал.

Трефф вздрогнула, услышав шаги за углом, но испугаться толком не успела. Ее позвали, и она узнала голос Червонца. Она остановилась и подождала его.

– Привет, Трефф! – выпалил Червонец.

– Привет.

Червонец достал сигарету и, прикрыв огонек зажигалки от ветра и мелких дождевых капель, закурил. Трефф терпеливо ждала, жалея, что не курит. Так удобно прикрываться во время разговора выпущенным изо рта дымом вместо слов. Или отвернуться, чтобы прикурить, и хоть ненадолго спрятать глаза, а вместе с ними – страх, неуверенность, тревогу. Но, как не пыталась Трефф приучить себя к сигаретам, курение приносило ей только сильную головную боль. Поэтому она была вынуждена смотреть собеседнику в глаза, не имея уважительного предлога, чтобы отвернуться.

– Ну… – Червонец все никак не мог решиться. По лицу его Трефф видела, что эта встреча не случайна, что он хочет что-то сказать. – Как ты вообще?

– Нормально, – пожала плечами Трефф.

– Что-то работ твоих не видно в последнее время. Бросил?

– Немного… отошел пока в сторонку. Работа прижала.

– Работа? – Червонец смотрел мимо нее куда-то вдаль, потом вдруг посмотрел ей прямо в глаза. – Эн-Би, да? Ты же работаешь с ним?

Трефф лихорадочно соображала. Соврать? Но Червонец, похоже, знает, что говорит… Откуда он узнал? Чего хочет?

– Эн-Би? – переспросила она, чтобы потянуть время.

– Да, – Червонец выпустил аккуратное облачко дыма прямо Трефф в лицо. – Он в Москве. Разве ты не знал?

– Знал. Видел новости.

– Слушай, Трефф! – Червонец бросил бычок в лужу под ногами и придавил ботинком. – Давай так. Я открою карты. Я знаю, что ты работаешь с ним. Я узнал твою руку в том гамбургере с Лубянки. И я… я видел его.

– Эн-Би? – снова спросила она и разозлилась на себя. Эн-Би, Эн-Би… Как попугай, честное слово.

– Ну да, Эн-Би, – криво усмехнулся Червонец. – Не веришь? Он высокий, смуглый, ходит в камуфляжной куртке. На голове дредды. Выглядит на тридцатник. И такой, знаешь… Короче, девкам бы понравился.

Трефф медленно кивнула. Теперь отрицать что-то было просто глупо. Никита подставился, одному богу известно, как, но подставился.

– И чего же ты хочешь от меня? – спросила она, постаравшись взять себя в руки.

Червонец подошел на шаг, глядя ей в глаза. Сигарета плясала в пальцах, руки дрожали.

– Сведи меня с ним, а?

– Зачем?

– Вот, это уже разговор, безо всяких дурацкий отнекиваний… – Червонец, казалось, был доволен. – Зачем? А ты ему зачем? Вот затем же и я. Помогу вам.

– Нет.

– Почему?

– Он сам выбирает себе помощников.

Трефф стояла рядом с Червонцем и чувствовала его возбуждение и ярость. Он всегда был честолюбив, гнался не только за возможностью творить, но и за признанием, славой. Трефф знала, что он подрабатывал, разрисовывая стены в детских садах и переходах, правда, много этим не заработаешь. И прекрасно понимала, для чего ему понадобился Никита. Стрит-арт из года в год пользуется все большей популярностью, работы уличных художников продавались за бешеные деньги, которые магнитом притягивали ребят вроде Червонца.

Трефф и рада была бы помочь, но… Сейчас она оправдывала себя тем, что Никите это не нужно, что это помешает ему нести людям свои идеи, делать свое дело. Эн-Би – она знала это – работал не ради денег. Искусство ради денег – ремесло, а, значит, Эн-Би и Червонцу не по пути.

Но оправдываясь размышлениями о высоком, она понимала истинную причину своего отказа. Она и помыслить не могла о том, что кто-то встанет между ней и Никитой. Червонец не станет качать права, он будет преданно глядеть мастеру в глаза, соглашаться со всеми его идеями, кивать, как китайский болванчик. Не решит ли тогда Эн-Би отказаться от услуг строптивого Треффа, который позволяет себе спорить и отстаивать свою точку зрения?

Треффу-художнику было все равно. Ему не нужны были деньги и слава, он прекрасно понимал, что исчезни Эн-Би из его жизни – и ему найдется что делать. В конце концов, у него тоже есть убеждения.

Трефф-женщина готова была цепляться руками и ногами, чтобы удержать возле себя… не Эн-Би, нет. Никиту.

– Сам выбирает, значит, – процедил Червонец, прорываясь сквозь кокон мыслей Трефф. – Интересно… И кого он выбирал – парня или девку?

– Что?!

Червонец расхохотался:

– А ты думала, такой уж секрет, да? И с какой же целью он тебя выбрал? Рисовать-то он и сам умеет, может, он тебя трахает между набросками, а?

– Ты забываешься!

– Или ты ему тоже не сказала?

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь!

А что сама говоришь, ты понимаешь? Или ты все еще надеешься обмануть его?

– Послушай, – Червонец снизил тон. – Я не знаю, зачем тебе весь этот маскарад, но, видимо, зачем-то нужен. А раз так, давай договоримся – ты представляешь меня Эн-Би, а я держу язык за зубами. Идет?

Трефф отступила на шаг. Хотя она и не уступает ему ростом, но почему никогда не замечала, насколько он крупнее? По-мужски.

Червонец словно прочитал ее мысли.

– Ты же понимаешь, что проверить – проще простого? И никуда ты от меня не денешься, мальчик ты или девочка, а я сильнее…

Он схватил ее за рубашку и с силой рванул. Треск раздираемой ткани оглушил Трефф на миг. Она дернулась, желая спрятать худенькую, прикрытую только простым лифчиком грудь, затем поняла, что это уже неважно. Она выскользнула из рукавов рубашки и бросилась бежать.

– Я все равно выйду на него! – заорал Червонец, бросаясь за ней. – А тебя поимеют во все дырки, потому что ты всех надула!

Он кричал еще что-то, но Трефф уже не слышала. На бегу лихорадочно соображала: домой нельзя, еще не хватало ему узнать, где она живет… В гараж – тоже, не приводить же его к Никите. Остается только бежать прочь, стараясь не попасться никому на глаза.

Вскоре она и сама потерялась в лабиринте спящей окраины. Бесконечные гаражи и заборы, несколько домов – неясных черных громадин в свете нескольких блеклых фонарей. Трефф остановилась, прислушалась и, убедившись, что за ней никто не бежит, огляделась. Ага, вон, вдалеке, на темном небе едва выделяются черными провалами силуэты трех труб. Где-то в той стороне ее дом.

Трефф пошла вдоль забора, ориентируясь на эти три трубы, избегая редких пятен света. Только теперь она заметила, что все тело покрыто капельками дождя, а лицо мокрое еще и от слез. Слез ярости и стыда. Пожалуй, никто и никогда не унижал ее так. Даже Рэй, хотя уж, казалось бы, натерпелась она от него в первое время своего «ученичества».

Кроме всего прочего, было холодно. Трефф дрожала. Обхватила себя руками, но это не помогло.

Вот черт! Угораздило же попасть в такую идиотскую ситуацию!

И пусть бы Червонец растрезвонил всем, что она – вовсе не парень. Разве мир граффити закрыт для женщин? Улица-то общая, выходи и бомби, и совершенно неважно, в каком месте на теле у тебя выпирает. И легальные стены – для всех, и риск попасться при бомбежке нелегалок одинаков. Почему же ее так испугали угрозы Червонца? Расхохотаться бы ему в лицо, и пусть идет хоть к Никите, хоть к черту лысому…

Трефф сбилась с шага. Нет. Ей не простят лжи. Всем, кого она считала друзьями и приятелями, всем она врала. Никто не знал правды, кроме Рэя. А кому нравится, когда ему врут в лицо? Трефф понимала – стоит всплыть правде, и она останется одна против всех. Но на всех сейчас ей было наплевать.

А вот Никита… Никита, конечно, рано или поздно узнает – если еще не догадался. Но, черт возьми, он должен узнать об этом от нее самой. Разве получится иначе сохранить его доверие, дружбу, и – кто знает? – может быть, любовь? Завтра же надо сказать ему, а там – пусть будет то, что будет.

Снова начались гаражи. Трефф узнала собственные куски[8]8
  Кусок – часть стены, расписанная одним граффитчиком.


[Закрыть] и почувствовала, что успокаивается. До дома осталось совсем немного, но придется выйти на улицу. На ярко освещенную улицу, по которой ходят люди и ездят машины – и милиция тоже, кстати. А она одета в джинсы и старый лифчик – более подходящей одежды для ночной прогулки и представить нельзя.

Интересно, вдруг подумалось Трефф, а как бы вышла из положения Алекс?

Эта мысль удивила ее. Голова закружилась от идиотского предположения. Они с Рэем привыкли считать, что Пауль пишет Алекс с Трефф… А вдруг это она, Трефф – не что иное, как воплощение Алекс? Ожившая идея сбрендившего демиурга, живущего себе среди людей под маской Пауля из Саарбрюккена… А что, этим вполне можно объяснить те странные совпадения эпизодов ее собственной жизни с главами романа.

От абсурдности этой идеи Трефф рассмеялась. Паулю, небось, и самому такое в голову не приходило. Что-то она совсем забыла про него, а ведь он сейчас где-то недалеко. Спит себе под теплым одеялом, и снятся ему приключения Алекс… Надо бы ему позвонить все-таки. Только сперва стоит добраться до дома. Сейчас, сколько ни думай о Пауле, он тебе не поможет.

Утро медленно, неуверенно начинало рассеивать ночной мрак. Путеводные трубы скрылись за предутренним туманом. Трефф казалось, что она идет уже долго, что она заблудилась в безвременьи и теперь всю жизнь будет обречена бродить по задворкам Вселенной. Эдакое наказание от демиурга за то, что разгадала его игру. И все-таки ее не оставляло ощущение, будто она идет не просто так, и впереди, в этой серой и сырой неизвестности у нее есть цель.

Вскоре забор сменился кустами. Гаражи, наконец, закончились, а за трансформаторной будкой начинались жилые кварталы. Туда Трефф и было надо. Однако что-то нарушало гармонию предрассветного городского пейзажа, и Трефф далеко не сразу сообразила, что.

Тело.

Неподвижное человеческое тело, лежащее прямо у стен будки, под чьим-то неумелым граффити.

Трефф вгляделась в лежащего, пытаясь понять, пьян он, болен или – не дай бог! – мертв. Осторожно, с опаской коснулась руки. Нет, не мертвый: теплый и дышит, слабо совсем, но все-таки дышит. Трефф выдохнула с облегчением и снова принялась рассматривать свою находку.

Это был молодой мужчина с аристократически бледным, худым, не слишком красивым, но приятным лицом. Одет в тонкие шерстяные брюки, рубашку и пиджак. Трефф мало разбиралась в марках одежды, а уж тем более – мужской, но почему-то подумала, что одежда не просто подобрана со вкусом, но еще и очень дорогая. Вернее, была дорогая, до того, как ее хорошенько изваляли в грязи.

Он не был пьян. От него не пахло алкоголем, а струйка крови из носа, ссадины на лице и темные пятна на воротнике рубашки говорили о том, что вряд ли он улегся здесь по доброй воле. Светлые волосы были аккуратно подстрижены, и почему-то именно это окончательно убедило Трефф, что парню просто не повезло.

– Что же с тобой делать-то? – спросила у него Трефф.

Бросить его здесь, ограничившись собственными проблемами, она не могла. Человек явно нуждался в помощи, в первую очередь – медицинской. Вызвать скорую? У нее нет с собой телефона. Обратиться в милицию? Так ее же первую и повяжут в таком виде, а пока она будет объяснять, что к чему, парень тихо загнется под кустом.

Трефф еще немного подумала, взвешивая разные варианты, а затем осторожно принялась стаскивать с парня пиджак.

– Я ненадолго его возьму, ладно? Просто нам обоим будет лучше, если я не буду показываться на улице в таком виде… Я верну через несколько минуточек, ты уж подожди меня здесь, ладно?

Уйти он, впрочем, вряд ли смог бы, да и по сравнению с тем, что с ним приключилось этой ночью, потеря пиджака вряд ли выглядела бы трагедией, поэтому Трефф, собрав остатки сил, бросилась к дороге, по которой начинали ползти первые ленивые машины.

Пауль приподнялся из последних сил, протянул к Алекс руки, но она вдруг пропала. Пропал и Мастер, растворился в тумане и холодной измороси, а туман затвердел до черноты. Потом в черноте что-то забрезжило, слабое и тонкое, как отраженное в оконном стекле пламя свечи. Пауль разлепил веки и увидел, что это лампочка. Обычная лампочка, прикрытая простым пластиковым абажуром.

Пауль медленно обвел взглядом комнату. Грязь и беспорядок. Вещи накиданы, где попало. От темного пятна в углу потолка, точно лучи от солнца, разбегаются тонкие, кривые трещины. Окно узкое, в пыльных разводах, давно не мытое. Плотные темно-зеленые шторы не стираны по меньшей мере лет пять. А то и шесть. У окна деревянный мольберт на трех ножках, а чуть подальше – письменный стол, весь заваленный листами бумаги, карандашами, тюбиками и прочей мелочью. В углу сиротливо ютится ноутбук. Из книжного шкафа будто выпали книги. Несколько штук лежит на полу, одна – на запыленном подоконнике. На спинке стула – нечто, похожее на лифчик… Да, точно лифчик.

– Oje, ist das schlimm,[9]9
  Oje, ist das schlimm! – Ох, как скверно! (нем.)


[Закрыть] – простонал Пауль, в ужасе зажмуривая глаза. Куда он попал?

– Что?

Пауль испуганно повернул голову. Хозяйку-то он и не приметил. Высокая, тощая девчонка в очках. Хотя нет… уже не девчонка, молодится, как Эллочка. Белая блузка, светлые джинсы – уж не ангел, случайно?

«Может, я умер? – подумал Пауль. – Э, нет, чтобы ангел жил в таком бедламе?!» От это мысли ему стало так смешно, что он расхохотался и тут же мучительно закашлялся. Девушка в очках нерешительно приблизилась.

– Вам лучше? Я позову врача…

Некрасивая, отметил про себя Пауль. Не в его вкусе. Угловатая, костлявая, движения резкие – не женщина, а мальчишка-подросток. С Паулой не сравнить. И все-таки что-то в ней есть… да, что-то такое в лице, что останавливает внимание. Какая-то особая искренность. К худобе и угловатости можно приглядеться, а вот к искренности не привыкнешь никогда, она всегда будет восхищать.

– Да, мне уже лучше, – Пауль благодарно улыбнулся. – Не надо врача, со мной все в порядке. И потом… у меня нет страхового полиса. Украли, вместе с кошельком. Вот если бы глоточек чая… теплого… Можно?

Все-таки простудился. Горло болит, грудь сдавило так, что чуть не расплющило легкие – каждый вдох дается с трудом. И, кажется, жар. Щеки пылают, в голове горячий туман.

Конечно, Пауль лукавил. Его страховой полис остался вместе с паспортом в квартире тети Раи. Но ехать в больницу Пауль боялся: если сделают анализ крови, то домой его больше не отпустят.

Девушка вышла и через несколько минут вернулась с чашкой в руке. Пауль осторожно втянул носом душистый пар, и все перед ним поплыло.

Второй раз он очнулся уже под вечер, когда комната была полна теплым оранжевым светом, а по потолку, от окна до самого пятна с трещинами протянулись длинные красноватые лучи. Увидел, что хозяйка квартиры сидит к нему спиной перед раскрытым ноутом. На мгновение и девушка, и ноут, и он сам показались ему парящими в центре гигантской золотой паутины. Блестящие нити, точно волокна из брюшка паука, вытягивались из экрана, на котором тускло мецало нечто, похожее на заставку литературного портала, и липко оплетали все находящиеся в комнате предметы. Самые толстые – подобные крупным янтарным бусам – опутывали головы людей. Пауль испуганно моргнул и рывком сел на кровати.

– Привет! – окликнул он хозяйку. – Спасибо, что помогли мне…

Она обернулась, и в ее глазах Паулю почудились янтарные отблески. Смотрела немного растерянно, словно была еще там, по ту сторону экрана. Пауль решил представиться:

– Меня зовут Пауль. Я из Саарбрюккена.

Неужели он ляпнул что-то не то? Глаза девушки сделались большими, удивленно-испуганными.

– Из Саарбрюккена? Пауль?!

– Ну, да… Это в Германии. На самом западе, возле французской границы.

Глава 9

Вот тебе и раз!

Трефф сидела за столом, подливала неожиданному (или все-таки ожиданному?) гостю чай, задавала вопросы и лихорадочно соображала.

Пауль. Тот самый Пауль. Добрый виртуальный знакомый, который оказался бледным долговязым парнем с тихим голосом, сильным акцентом и смущенным взглядом. Так ли она его себе представляла? Она и сама не могла понять. Вроде и так… а может, совсем по-другому.

Господи, о чем она думает? Этот странный человек сидит у нее дома, пьет чай из ее любимой чашки и рассказывает о себе. Как будто так и надо, честное слово! И его будто бы совсем не волнует то, что они встретились – странное, невозможное совпадение, вероятность которого… Трефф не была сильна в математике, но больше одного шанса на миллион ни за что бы не дала.

Она старательно уводила разговор от своей персоны и старалась говорить о нем и только о нем. Он явно не был этому рад, но настаивать не решался и послушно рассказывал про свой Саарбрюккен, и про то, почему он принялся писать роман, и зачем приехал в Россию… А Трефф внимательно слушала и не верила ни единому слову.

Гость тем временем пил чай и почти ничего не ел. Впрочем, на столе много и не было – кое-какое печенье, ссохшийся до каменной твердости мармелад, относительно свежий сыр и три кубика сахара. Неудобно получилось, ну да она не ждала гостей.

– Давай, я налью еще? – спросила она, заметив, что чашка Пауля пуста.

– Nein, danke… – отозвался он, и голос звучал словно издалека. – То есть, спасибо, нет, я хотел сказать!

Трефф поглядела на него с беспокойством. Улыбается, пытается быть вежливым и ненавязчивым, а сам еле на ногах держится. Недурственно, однако, его по голове огрели…

– Тебе надо прилечь, – сказала Трефф. – Пойдем, я отведу тебя в комнату.

– Я, наверное, очень тебе тут мешаю? – виновато улыбнулся он.

– Именно тут и именно сейчас – да. А на диване в маленькой комнате мешать не будешь. Пошли!

Она помогла ему подняться, отвела его в дальнюю комнату, одним привычным движением смахнула с дивана все, что на нем валялось. Достала подушку и плед.

– Ты уверен, что тебе не нужен врач? – неуверенно спросила она, глядя, как тяжело он садится на приготовленную лежанку.

– Уверен. Не беспокойся, пожалуйста. Мне вообще, наверное, лучше уйти…

Пауль сделал попытку встать, но в недолгой борьбе со слабостью слабость взяла верх.

– Куда ты пойдешь? – вздохнула Трефф. – Тебе надо выспаться. А потом я позвоню своему другу, и мы отвезем тебя домой. Хорошо?

– Другу?

Это что, ревность?

– Да, другу. У него есть машина.

Трефф задвинула плотные шторы, и яркий летний день остался за окном. Он пытался ворваться в комнату солнечными лучами и теплым ветром, но тяжелая ткань надежно сдерживала его натиск. Трефф глянула на тихо лежащего Пауля и улыбнулась.

Сколько раз мечтала она о том, чтобы в ее доме, в ее, как говорила она сама, холостяцкой берлоге, поселился кто-то, о ком можно заботиться. Сколько раз порывалась завести собаку или котенка и каждый раз откладывала «на потом», потому что сама не знала, где окажется завтра ночью. Привыкшая к одиночеству, она ненавидела его и мечтала когда-нибудь найти хоть кого-то, на кого можно было бы вывалить все скопившиеся в душе нежность и любовь. И чтобы этот кто-то не сломался под таким грузом. Ради исполнения своей мечты Трефф была готова совершить любой, самый безумный поступок. Не готова была только к одному – повседневной, ежеминутной, выматывающей своей неотступной монотонностью любви.

А сейчас в ее доме спит чужой мужчина. Тот самый, толкнувший ее к поступку, которым она втайне гордилась. Ведь она могла просто сделать вид, что не заметила его, лежащего у пестрой стены трансформаторной будки, отговориться от своей совести тем, что парень был пьян… А сейчас, если отбросить все страхи и сомнения и просто поверить его искренней улыбке, то впервые за долгое время она могла бы почувствовать себя счастливой.

На цыпочках Трефф выбралась из комнаты, плотно прикрыла за собой дверь и сняла трубку телефона.

Надо было позвонить Рэю.

– Что ты сказала? – в третий раз переспросил Рэй, не в силах поверить услышанному. – Ты уверена, что это тот самый человек?

– Да уверена, Рэй, уверена, – Трефф, похоже, теряла терпение. – Только что с ним теперь делать – не представляю!

– Я сейчас приеду.

– Зачем? – она, кажется, смутилась. – Ты уверен, что так надо?

– Уверен, уверен, – в тон ей пробурчал Рэй. – Я должен на него посмотреть.

Ведя машину до дома Трефф на максимальной скорости, Рэй пытался обдумать ситуацию. В подобные совпадения он не верил и не поверит никогда. Он немало времени потратил на то, чтобы найти Пауля Циммера из Саарбрюккена. С огромными усилиями нашел двух таких Паулей, связался с ними, и оба они оказались не теми. А ведь того вполне могли звать вовсе не Паулем, а Иваном, Педро или Саккариусом, и проживать он мог где угодно.

Чертов интернет, этот идиотский маскарад, где снятие масок не предусмотрено условиями игры! Будь неладен тот день, когда его нашел Никита и попросил помочь с парой интересных идей! И будь неладен он сам, потому что впутал в это дело свою девочку…

Рэй был уверен, что Пауль и Эн-Би как-то связаны. Объяснить этой связи он не мог, но в груди копошилось нехорошее предчувствие. Рэй дал себе слово разобраться с этим.

Пауля, или как бы его там ни звали, нельзя выпускать из виду. Но и оставлять у Трефф тоже нельзя. Совершенно непонятно, что ему нужно от девчонки.

Рэй оставил машину у подъезда и бегом бросился наверх.

– Где он? – спросил с порога, едва Трефф успела открыть дверь.

– В маленькой комнате, – тихо ответила она. – Спит.

– Спит?

– Ну да. Похоже, ему хорошо досталось… Сделать тебе чай?

– Какой, к черту, чай?! Рассказывай давай, подробно.

Они прошли в комнату и сели на диван. Рэй обвел комнату глазами.

– Ты убралась?

– Мгм… – неопределенно кивнула Трефф. Похоже, она и сама не решила, может ли ее квартира называться теперь убранной. Рэй тоже не взялся бы сказать наверняка, но стало почище, это точно. Почему-то это его расстроило. То ли вдруг проснулась ревность к незнакомцу, появление которого толкнуло ее на подобный подвиг, то ли просто грустно было видеть очередное свидетельство перемен, произошедших в его девочкой за последнее время.

Трефф рассказывала. Как возвращалась под утро по промзоне, – что она там делала-то? – как нашла молодого человека, лежащего без сознания, как поймала машину и упросила водителя отвезти его к ней домой…

– Почему не в больницу? – перебил ее Рэй.

– До больницы далеко, никто ехать не хотел.

– Врача вызвала?

– Нет. Он пришел в себя. А потом он сказал, что его зовут Пауль, и он из Германии, и я…

– И ты сразу уши развесила, – покачал головой Рэй. – Это никуда не годится. Не дай бог, случится с ним что… Ты же крайней будешь. У него хоть какие-то документы есть?

– Страхового полиса нет, он сказал – украли… А остальное – не знаю.

– Вот дура баба, а? – рассердился Рэй. – Сидит в своей норе, трясется из-за каких-то картинок, а сама приводит домой незнакомого мужика, иностранца, который ей вешает на уши лапшу, и даже документы не спросила…

– Рэй…

– Что Рэй?! Я не узнаю тебя в последнее время! Раньше ты была умницей, а теперь делаешь одну глупость за другой… Тебя этот хиппи недоделанный ни на что не подсадил случайно?

– Рэй, ну о чем ты говоришь?!

– О дурости твоей!

– Простите, я не помешаю?

Рэй резко обернулся на незнакомый, с сильным акцентом, голос. В дверном проеме стоял тот, кто, очевидно, мог быть только Паулем Циммером. Невнятный белобрысый тип самой рядовой наружности. Бледный, сонный, худой, но помирать у Трефф на руках, похоже, не собирается. Смущен или делает вид, что смущен. Скорее всего, делает вид – иначе не выполз бы и не влез бы в разговор.

– Я слышал, вы обо мне говорили… – начал Пауль, и быстро добавил: – Вы очень громко говорили, нельзя было не улышать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила у него Трефф.

– Спасибо, немного лучше.

Повисло молчание, во время которого Рэй беспардонно разглядывал Пауля, а Пауль переводил смущенный взгляд с Трефф на Рэя и наоборот. Наконец, насладившись в полной мере неловкостью гостя, Рэй протянул ему руку:

– Рэй.

– Пауль.

– Может, пойдем чаю выпьем? – предложила Трефф.

Пока она возилась с чашками, Рэй уселся за столом.

– Итак, господин Циммер, Пауль батькович, что же с вами произошло?

Пауль вспыхнул, но ответил:

– Я поздно возвращался домой, и попал в переделку. Никто от этого не застрахован, к сожалению…

– И какие же такие достопримечательности вы смотрели в нашем неспокойном районе в такое время?

– Я…

Рэй с удовольствием смотрел, как Пауль смущается и с трудом подбирает слова.

– Пауль – писатель. Он пишет роман о граффити, – пришла ему на помощь Трефф. – А в нашем районе этого добра пруд пруди, тебе ли не знать. И среди них есть весьма достойные работы… Убери руки, могу ошпарить.

– Да, роман – это хорошо! – Рэй одобрительно цокнул языком и поднес чашку к губам. – Поистине, такая самоотверженность достойна уважения. Ведь сейчас все, что угодно, можно найти в интернете, и совершенно не обязательно самому бродить по ночным окраинам. Это небезопасно, как вы сами могли убедиться. Как вы себя чувствуете, кстати? Я могу порекомендовать хорошего врача…

– Спасибо, – кивнул Пауль. – Я прекрасно себя чувствую. Думаю, я скоро перестану утомлять вас своим обществом, тем более мои родственники наверняка волнуются…

– О, я не знаю, как немцы, а русские – люди увлекающиеся. Как там было-то… Вы не знаете эту песню? – Рэй театрально прокашлялся и пропел хорошо поставленным голосом:

 
Любить – так любить!
Гулять – так гулять!
Стрелять – так стрелять!..
 

– Собственно, можно продолжать: лупить – так лупить! А вам, Циммер, попало хорошо, я вижу. У меня тоже есть некоторый… хм… опыт в таких делах. Я тебе, – он повернулся к Трефф, – дам телефончик Родиона… Ты же знаешь, у него своя клиника. Положит к себе и подлечит, совершенно бесплатно, только скажи, что от меня. Я ему брякну сегодня, объясню ситуацию…

Рэй беззаботно болтал и наблюдал за Паулем. Невозможно было не признать – образ парень выбрал самый выигрышный. Как говорила Эльвира – типичный душка. Эдакая жертва обстоятельств, которую хочется пожалеть, приласкать и оставить при себе, хотя бы для того, чтобы осознавать собственную важность и значимость. Трефф он уже купил – вон, суетится вокруг него: Пауль, налить тебе чаю? Пауль, тебе не холодно? Пауль, может, пойдешь приляжешь? Рэй, не утомляй Пауля свой болтовней! Тьфу…

А ведь парень не так прост, как кажется. Прекрасно говорит по-русски, но, когда надо, очень убедительно отмалчивается под предлогом того, что иностранец и не совсем понимает, о чем речь. Принимает искреннюю симпатию и заботу, но взаимностью не платит – вежлив и замкнут.