Текст книги "Потерянный рай"

Все, казалось, были довольны Его словами; казалось так, но не все были довольны. Тот день, как и все торжественные дни, прошел в песнопениях и танцах вокруг священной горы, мистических танцах; всего ближе сравнить их с вращением планет и неподвижных светил звездной сферы, когда они в своем запутанном лабиринте сталкиваются, чудно сплетаются и совершают свое течение правильнее, чем неправильнее кажется оно. Небесная гармония сопровождала их движения такими чарующими звуками, что ухо Самого Бога внимало им с наслаждением.

Приближался уже вечер (у нас также чередуется вечер и утро; необходимости нам в этом нет, но для приятной перемены); окончив небесные хороводы, Ангелы приступили к сладкой трапезе. Как стояли они в кругах, так и воздвиглись перед ними столы. Мгновенно явилась на них ангельская пища: рубиновый нектар, произведение чудных лоз Неба, пенился в тяжелых золотых, жемчужных и алмазных чашах. Покоясь на цветах, в венках из душистых цветов, вкушали мы и пили в безмятежном согласии, упоенные бессмертием и радостию, перед взором Всеблагого Отца, и Он обильной рукою осыпал нас щедротами и с любовью взирал на нашу радость. Между тем, ароматная ночь, рожденная дыханием облаков с той высокой горы Господней, где находится источник света и мрака, изменила блестящий лик Небес; приятным сумраком покрылись они (ночь не облекается там более темным покровом); небесная роса, изливая благоухание роз, склоняла ко сну все очи, кроме недремлющих очей Господних. По всей небесной равнине, более пространной, чем весь земной шар, если развернуть его в плоскость (так обширны обители Божий), рассеялось ангельское воинство; разделясь рядами на легионы, оно расположилось станом по берегам источников жизни, среди деревьев жизни. Мгновенно бесчисленными рядами раскинулись шатры: в их небесной сени спали Ангелы под прохладным веянием ветерков. Все покоились сном, кроме тех очередных Ангелов, которые всю ночь должны петь сладкозвучные гимны около трона Господня.

Не спал еще Сатана, – так зовется он теперь, прежнее его имя не произносится более на Небе, – но не спал по другой причине. Он, один из первых, если не первый Архангел по власти, по чину, по милости к нему Бога, вдруг закипел завистью к Сыну Бо-жию, Которого в тот день так возвеличил Отец и провозгласил Мессией, помазанным Царем. Его гордость не могла перенести такого зрелища; он почел себя униженным: негодование, злоба глубоко запали в него, и как только настал сумрачный час полночи, друг тишины и покоя, он решился со всеми своими легионами уйти, оставить высочайший трон в презрении, без поклонения, без покорных слуг. Он разбудил старшего из своих подчиненных и говорит ему шепотом: «Ты спишь, милый собрат? Как мог сон склонить твои веки? Или ты позабыл веление, провозглашенное вчера устами Всемогущего Царя Небес. Ты привык делиться со мною мыслями, и у меня не было от тебя тайн: наяву составляли мы одну душу, как же теперь разлучит нас сон? Ты знаешь, нам даны новые законы; новые законы, даваемые Властелином, могут возбудить в нас, его подвластных, новые мысли, соображения возможных последствий: говорить более об этом предмете здесь не безопасно. Собери вождей всех миллиардов, состоящих под нашей властью; скажи им, что получено приказание, прежде чем отойдут темные тени ночи, со всеми полками, чьи знамена развеваются под моей властью, спешит летучим маршем на север, в наши владения; что мы должны сделать там приготовления для достойного приема нашего Царя, великого Мессии, и Его новых велений; Он вскоре намерен с триумфом обойти все иерархии и начертать им законы». Так говорил вероломный Архангел, вливая яд своей речи в сердце неосторожного собрата.

Тот собирает подвластных ему вождей и объявляет им, как был научен, что по Высочайшему велению, прежде чем ночь, темная ночь покинет Небо, все иерархии великого знамени должны двинуться отсюда. Он повторяет им вымышленную причину и чтобы выведать мысли одних или поколебать других, бросает им разжигающие, двусмысленные намеки. Все повинуются обычному знаку и властному голосу своего великого вождя. И точно, славно было его имя, и велик он был на Небе! Как утренняя звезда ведет за собою всю звездную вереницу, так всех притягивает к себе его блестящий образ, и ложью он увлекает за собой третью часть небесного воинства.

Между тем Предвечный, оком проникающим в сокровеннейшие думы, с высоты святой горы, где ночью горят золотые светильники, увидел (и без их света) возникающий мятеж. Он увидел, кто распространил смуту между сынами зари[124]124
  Книга пророка Исайи, гл. XIV, 12


[Закрыть] и какие силы соединились для борьбы против Его высокого повеления. С улыбкой обращает Он речь к Своему единородному Сыну: «Сын Мой, в Ком вижу Я Мою славу в полном ее сиянии, Наследник всей Моей власти, близка для Нас дума, как обеспечить Наше всемогущество, какие принять меры, чтобы удержать за Собою древнейшие права Божества и власти. На Нас восстал враг; он намерен в обширном полуночном крае воздвигнуть трон, равный Нашему. Но, не довольствуясь этим, он питает мысль в войне испытать могущество Нашей власти и права. Обдумаем Наши действия, двинем против этой опасности все силы, какие у Нас остались, все обратим на защиту, чтобы не утратить Нашего высокого трона, святилища Нашего, Нашей горы».

С ясным, спокойным челом, невыразимо кроткий, блистая божественным сиянием, Сын отвечает: «Всемогущий Отец, Ты справедливо смеешься над Своими врагами; Ты так недостижим, что Тебе смешны их тщетные предприятия, их дерзкий, напрасный мятеж. Их ненависть возвеличит Мою славу; они познают державную власть, данную Мне, чтобы обуздать их гордыню; они увидят – сильна ли Моя рука, чтобы смирить мятежников, и считать ли им Меня последним в Небе». Так сказал Сын.

Между тем Сатана был уже недалеко; быстро неслось с ним крылатое воинство, несметное, как звезды ночи или капли росы, эти звезды утра, чудными жемчужинами дрожащие в солнечных лучах на каждом листке, на каждом цветке. Оно прошло обширные страны, прошло три могучих царства Серафимов, Держав, Престолов. Перед этими странами все твои владения, Адам, меньше, чем этот сад, в сравнении со всеми землями, со всеми морями, со всем земным шаром. Пройдя их, наконец, достигает оно пределов севера, а Сатана – царского своего трона. На высоком холме возвышается он и сияет издали, словно гора, воздвигнутая на горе, с пирамидами и башнями, высеченными из цельных алмазных глыб и золотых скал. Таков был дворец великого Люцифера[125]125
  Люцифер – утренняя заря, или денница, имя первого падшего ангела. С его падением сравнивается в книге пророка Исайи, 14.12, гордость и гибель царя вавилонского Валтасара.


[Закрыть] (на человеческом языке подобные сооружения называются дворцами). Во всем стараясь казаться равным Богу, в подражание той горы, откуда перед лицом всего Неба был провозглашен Мессия, назвал он гору, где возвышался его дворец, Горою Союза. Он собрал туда все свои силы и объявил, что ему повелено привести их сюда для совещания о торжественном приеме их Царя, Которого надо ждать вскоре. С коварным искусством подделываясь под язык истины, он так привлекает их слух к вниманию:

«Престолы, Власти, Царства, Начала, Силы! Если только эти великолепные титулы не должны остаться одним лишь пустым звуком, с тех пор как, по объявленному закону, другой захватил неограниченную власть над всеми, затмив нас под именем Помазанного Царя! Ради Него сделан этот быстрый полночный поход; так поспешно собрались мы сюда единственно для того, чтобы обсудить, с какими новыми почестями принять Того, Кто наложил на нас небывалую дань, дань коленопреклонения, униженного падения перед Ним ниц! Платить ее Одному было уже слишком тяжело, каково же будет воздавать ее вдвойне, еще Тому, Кого Он провозгласил образом Своим! О, если бы благороднейшие мысли могли поднять наш дух и внушить нам средство свергнуть это иго! Или вы хотите сгибать перед Ним шею и преклонять послушное колено? Нет, вы не захотите этого, или я ошибаюсь в вас, или вы сами забыли, что отчизна ваша – Небо, что вы сыны Неба, которым никто не владел ранее нас; и если мы не все равны, то все свободны, и в свободе все равны. Чины степени не противоречат свободе; они вполне совместимы с ней. Кто же, на каком основании, по какому праву может присвоить себе монархическую власть над равными ему, если не по власти и блеску, то равными по свободе? И кто же может подчинять нас уставу, закону? Кто чужд заблуждений, тому не надо закона, тем более такого, который повелевал бы признавать над собой Владыку и воздавать ему почести и поклонения, как бы в поругание наших царственных титулов, доказывающих, что нам назначено повелевать, а не раболепствовать!»

До сих пор дерзкая речь не встречала возражения. Но тут серафим Авдиил, пламенно преданный Богу, послушный божественным велениям, встал и, горя усердием и гневом, так прервал яростный поток безумной речи:

«О святотатственная, ложная, надменная речь! Чье ухо на Небе ожидало когда-нибудь услышать подобные слова, тем более от тебя, неблагодарный, когда ты сам так высоко стоишь над небесными чинами? Как смеешь ты делать нечестивые укоры и порицать справедливый закон, подтвержденный клятвой Всемогущего? Он клялся, что перед Его Сыном, Которому по праву даровал Он державный скипетр, преклонятся все колена, все воздадут Ему почести и признают в Нем законного Царя! Несправедливо, говоришь ты, неслыханно несправедливо, чтобы свободные существа были подчинены законам, чтобы равный царствовал над равными, один над всеми с властью, которую от Него никто не наследует? Не станешь ли ты предписывать законы Богу? Не станешь ли ты оспаривать права свободы у Того, Кто сделал тебя тем, что ты есть, Кто создал все небесные Силы так, как Ему было угодно, ограничив их существа? Но мы по опыту знаем, как Он благ к нам, как Он печется о нашем величии и счастии. О, как далек Он от мысли унижать нас; напротив, чтобы еще более возвысить наше счастье, скрепляет Он наш союз под властью единой главы. Но, пусть будет по твоему, допустим, что несправедливо, чтобы равный неограниченно царствовал над равными себе: неужели считаешь ты себя, как ни славен и не велик ты, в себе одном соединяя все свойства ангельской природы, неужели считаешь ты себя равным зачатому Им Сыну? Этому живому Слову Всемогущего Отца, Которым Он создал все живущее, и тебя самого, создал всех небесных Духов, увенчал их разными степенями славы и дал им, в зависимости от чина, царственные титулы Престолов, Властей, Князей, Начал, Сил! Не затмятся эти имена царством Сына Божия, но просветятся еще более; Он, Глава наш, так снизойдя до нас, будет ближе к нам; Его законы будут нашим законом; все почести, воздаваемые Ему, обратятся на нас самих. Итак, укроти твою нечестивую злобу и не совращай других. Спеши лучше смягчить гнев Отца и гнев Сына, пока раскаяние, принесенное вовремя, еще может заслужить тебе прощение». Так говорил Ангел; но ни один голос не поддержал его; рвение его нашли неуместным, смешным, опрометчивым. Отступник торжествовал и еще надменнее возразил Ангелу:

«Так вот как мы были созданы, говоришь ты? Мы – творение второстепенных рук? Отец предоставил этот труд Сыну! Странное учение и совершенно новое! Желали бы мы знать, кто передал тебе его? Кто видел, когда совершалось это творение? Ты помнишь свое происхождение, знаешь день, когда Творец дал тебе бытие? Ты не знаешь такого времени, когда бы мы не были тем, что есть теперь; мы не знаем никого, созданного до нас. Когда роковое течение вещей завершило свой полный круг, достигнув того мига, что Небо, наша отчизна, получило способность производить, мы возникли собственной нашей жизненной силой; мы, сыны эфира, сами собою зачаты, сами собою рождены. Мы никому не обязаны нашим могуществом. Нашей собственной рукою сотворим мы величайшие дела, чтоб испытать, равен ли Он нам. Ты увидишь тогда, как приступим мы к Всесильному трону: с смиренными мольбами или с оружием? Поди, передай эту весть Помазанному Царю; лети скорее, пока тебя не постигло зло», – сказал он, и, подобно шуму глубоких вод, глухой ропот одобрения несметного воинства был эхом его слов. Пылающий серафим, один среди врагов, бесстрашно отвечал:

«О ты, отверженный Богом, о Дух проклятия, лишенный всего святого! Твоя гибель решена; я вижу, это несчастное воинство опутано твоими коварными сетями; как заразило их твое преступление, так же разделят они и твою кару. Не беспокойся более о том, как свергнуть иго Мессии: ты не удостоишься теперь тех кротких законов; иной приговор неизбежно ждет тебя. Тот золотой скипетр, который ты отверг, обратится теперь в железный бич, – он сломит, смирит твою строптивость. Ты дал мне хороший совет: я бегу; но не по твоему наставлению, не перед твоими угрозами; я бегу от этих злочестивых шатров, обреченных на проклятие, из опасения, чтобы гнев, готовый разразиться над тобой, не охватил всех, без различия, яростным пламенем. Знай, скоро испытает твоя глава пожирающий огонь Его громов. Тогда в стенаниях познаешь ты, Кто тебя создал, познав Того, Кто может тебя уничтожить», – так говорил серафим Авдиил, один оставшийся верным среди всех неверных; среди бесчисленных сонмов мятежников он один твердо, бесстрашно, непоколебимо сохранил свою верность, свою любовь, свою преданность; ничто не могло ни обольстить, ни устрашить его. Число, пример восставших, ничто не совратило его с истинного пути и не заставило изменить своей твердой вере, хотя он стоял один против всех. Он вышел из их рядов и пошел прочь; длинный путь надо было ему пройти среди насмешек враждебной толпы. Он переносит их, не страшась насилия, и с презрением отворачивается от гордых башен, обреченных на быстрое разрушение.

Песнь 6-я

Рафаил продолжает рассказывать, как Михаил и Гавриил были посланы сражаться с Сатаной и его Ангелами. Описание первой битвы. Сатана и его Силы удаляются с наступлением ночи; Сатана созывает совет, изобретает адские машины, которые на другой день битвы приводят в некоторое смятение Михаила и его Ангелов; но они вырывают горы и подавляют ими сатанинские силы и машины. Однако, так как возмущение не прекращалось, Бог на третий день посылает Мессию, Своего Сына, Которому Он предоставил славу этой победы. Сын Божий, облеченный могуществом Отца, приближается к месту битвы. Он повелевает своим легионам стоять спокойно по ту и другую сторону, а Сам громом преследует их до небесной стены; последняя разверзается, и мятежники в смятении и ужасе низвергаются в место, уготованное в бездне для наказания их. Мессия с торжеством возвращается к Отцу.

«Всю ночь, никем не преследуемый, – продолжал рассказывать Рафаил, – бесстрашный Ангел шел через пространные равнины Небес, пока утро, пробужденное свершающими свой круг часами, не отворило пурпурною рукою врата света.

Есть пещера в горе Господней, подле самого Его трона; оттуда, в постоянном круговороте, входят и выходят, чередуясь, свет и мрак, и от этого бывает на Небе приятная перемена – подобие дня и ночи.

Свет выходит, а в другую дверь проскользает мрак, пока не настанет его час накинуть свой покров на Небо, хотя то, что называется там ночью, здесь показалось бы лишь приятным сумраком. Теперь выходило утро во всем блеске, каким сияет оно в высшей небесной сфере, все залитое золотом: ночь исчезла перед ним, пронзенная лучами востока.

Вдруг Ангел видит, что вся равнина сплошь покрыта блестящим воинством в боевом строю, колесницами, сверкающим оружием, огненными конями; все сияло и горело перед ним; он увидел войну, войну во всей ее грозе, – значит, здесь уже известно то, что он нес, как новость.

Радостно вмешивается он в дружеские ряды этой рати; его встречают с радостью и громкими кликами, что один из всех павших мириад, один он устоял и вернулся. Осыпая хвалами, ведут его к святой горе, к высшему трону, и из середины золотого облака раздается кроткий голос:

«Служитель Божий, твой поступок похвален! Со славой выдержал ты лучший бой, один против целых сонмов мятежников стояв за правое дело, более могущественный словом, чем они своим оружием. За свидетельство истины ты понес всеобщие укоризны, которые ужаснее насилия, но ты заботился лишь о том, чтобы быть правым перед лицом Бога, хотя бы миры все считали тебя порочным! Теперь тебе остается одержать еще победу, но уже не столь трудную: ты с дружеским войском вернешься к врагам, покрытый славой более, чем был ты покрыт насмешками, покидая их стан. Сила обуздает тех, которые отказались принять своим законом разум, и царем своим Мессию, царствующего по праву Своих высоких достоинств. Иди, Михаил, Князь небесных воинств, и ты, Гавриил, первый после него по доблести, ведите в бой этих непобедимых сынов Моих, ведите Моих вооруженных Святых; тысячи, миллионы их стоят, готовые к бою: число их равно тому мятежному войску, отвергшему Бога. Бесстрашно разите их огнем и грозным мечом, преследуйте их до пределов Неба, изгоните их от лица Бога и обители блаженства в место их кары, в глубь Тартара, уже широко развергшего свой огненный Хаос для их падения[126]126
  Откровение Св. Иоанна, гл. 12:7.


[Закрыть]» – так изрек Владычный голос; и густые тучи стали заволакивать всю гору, взвились черные клубы дыма, из них с силой вырывалось пламя, признак пробужденного гнева, и грозно раздался свыше звук небесной трубы.

По этому знаку все воинские Силы, сохранившие верность Небу, соединились в могучую четырехстороннюю фалангу, и в несокрушимом союзе, молча двинулись их блестящие легионы под гармонические звуки боевой музыки, которая вдохновляет их отвагой на геройские подвиги, под предводительством их богоподобных вождей, в защиту прав Бога и Его Мессии. Они идут неразрывным строем: ни горы, ни узкие долины, ни леса, ни реки не нарушают их стойких рядов. Высоко над небесным подножием несутся они, и воздух послушно служит опорой их легким стопам.

В таком порядке слетались в Эдем бесчисленные птицы, чтобы ты, Адам, дал им названия. Так проходят небесные легионы многие страны, многие пространные области, из которых каждая в десять раз обширнее этого земного мира.

Наконец, далеко на северном горизонте, расстилаясь от одного его края до другого, открылась нам огненная страна в виде ратного ополчения. Подходим ближе и видим все соединенные силы Сатаны; как буря неслись они, сверкая лучами прямых, неподвижных копий, сплошной стеной шлемов, бесчисленным множеством щитов с дерзкими, хвастливыми изображениями. Они думали в этот самый день силой или хитростью овладеть горой Господней и на престоле Его возвести надменного соперника, завистника Его славы. Но не пройдя и половины пути, увидели безумие и тщетность своей мысли.

Сначала казалось нам чудным, чтобы Ангелы сражались с Ангелами, чтобы мы, дети Единого Отца, встретились в ожесточенном бою, когда так часто встречались мы в дни празднеств и в единодушной любви и радости воспевали гимны Предвечному. Но раздался грохот битвы, и дикие клики брани заглушили всякое кроткое чувство.

Среди своих легионов, возвышаясь над всеми, на колеснице, сияющей подобно солнцу, как бог восседал Отступник. Жалкое подобие божественного величия, он был окружен пылающими херувимами и золотыми щитами. Он встает со своего пышного трона, так как теперь оба воинства отделялись лишь узким пространством (ужасный промежуток!). Сошлись они фронт против фронта; на страшную длину растянулись грозные ряды. Но до начала битвы Сатана, покрытый броней из адаманта и золота, надменными шагами проходит перед рядами своего мрачного войска; он возвышается подобно башне. Авдиил не вынес этого зрелища: он стоял в это время среди самых доблестных воинов, готовясь к геройским подвигам, и так излил чувства своего пламенного сердца:

«О, Небо! Зачем остается такое подобие с образом Всевышнего в том, в ком нет ни веры, ни правды? Зачем сила и могущество не покидают того, в ком нет более добродетели, зачем слабость не есть удел дерзких? Он кажется непобедимым, но, уповая на помощь Всемогущего, я померяюсь с ним силой, уже изведав ум его – порочный и лживый; и не справедливо ли, чтобы тот, кто победил словом, ратуя за истину, одержал победу и оружием, одинаково восторжествовав в обоих спорах? Хотя груба и постыдна борьба, когда разум спорит с силой, но тем законнее, чтоб одержал верх разум».

Размышляя так, выходит он из строя, и на полпути встречает своего смелого врага, который, видя себя предупрежденным, разъяряется еще более. Авдиил бесстрашно бросает ему вызов;

«Гордец, к тебе ли идут навстречу? Ты надеялся без препятствий достигнуть той высоты, на какую ты посягал, и на то, что трон Господень останется без защитников; ты думал, они рассеются от страха перед твоим оружием или перед могуществом твоего слова. Безумец! Ты не подумал, как тщетно подымать оружие против Вседержителя, Который из малейшей пылинки мог бы поднять несметные легионы, чтобы поразить твое безумие! Который одним мановением десницы, досягающей далее всяких пределов, сразу может обратить тебя в ничто и погрузить твои легионы в бездну мрака! Но ты видишь: не все последовали за тобою, нашлись такие, что предпочли веру и любовь к Богу. Ты не видел их, когда среди твоих сил я один подымал голос против всех; ты считал, что я один в заблуждении. Сочти теперь всех, кто его разделяет, и познай, хотя уже поздно, что истина бывает иногда на стороне меньшинства, когда тысячи в заблуждении».

Смерив его презрительным взглядом, великий враг отвечает: «В час гибельный для тебя, для меня – в желанный час мщения, возвращаешься ты из бегства, бунтовщик! Тебя-то и искал я прежде всех! Получи заслуженную награду; первый узнай силу этой десницы, раздраженной тобою, как первый ты, вдохновенный духом противоречия, дерзким языком осмелился восстать против третьей части богов, собравшихся в великом синоде для утверждения своих божественных прав. Пока жива в них божественная мощь, никого не допустят они до неограниченной власти. Ты, верно, спешил опередить твоих собратьев в надежде сорвать с меня перышко и этим подвигом показать всем, что ты сразил меня. Но я промедлю еще минуту, чтобы ответить тебе (не хвались, что я смолк перед тобою), – знай: я думал прежде, что для небесных Духов Свобода и Небо нераздельны, теперь я вижу, как многие из лени предпочитают рабство! Этих слуг, приученных распевать гимны на празднествах, этих небесных песнопевцев, вот кого собрал ты под свои знамена! Ты вооружил рабство на борьбу с свободой. Что из них выше – покажет сегодняшний день.»

На это Авдиил возражает строго и кратко: «Отступник, ты все еще в заблуждении; совратившись с истинного пути, ты вечно будешь блуждать во мраке. Напрасно клеймишь ты именем рабства служение Тому, Кому Богом и Природой назначено воздавать эту честь. Бог и Природа повелевают это поклонение, когда Тот, Кто царствует достойнее, выше всех, кто под его началом. Служить безумцу, дерзнувшему возмутиться против достойнейшего, как служат тебе твои приверженцы, вот истинное рабство. Сам ты, правда, лишился свободы, став рабом самого себя, и ты осмеливаешься дерзко поносить наше священное служение. Царствуй ты в Аду, твоем царстве, меня же оставь служить на Небе Богу, вечно Славному, покоряться божественным Его законам, достойным повиновения. Но знай, не царства – цепи ждут тебя в Аду; пока же, от меня, вернувшегося, прими этот привет на твою нечестивую главу». Сказал, и высоко занесенная рука, как громовой удар, падает на горделивую голову Сатаны; быстрее взгляда, быстрее мысли был благородный удар: никакой щит не мог отразить его. На десять страшных шагов отпрянул Сатана; – на десятом пал на колено, но успел удержаться громадным копьем. Так на земле подземные бури или пробивающие себе путь воды покачнут иногда гору, и она, с покрывающим ее лесом, нависнет над морем. Мятежные Троны были поражены изумлением при виде такого падения сильнейшего из них; это еще более разожгло их злобу. Ангелы, исполненные радости, испускают клик – предвестник победы и нетерпеливого желания битвы. Тотчас Михаил повелел трубить в архангельскую трубу. По всему пространству Небес пронесся ее звук; верное войско огласило воздух громким «осанна» Всевышнему. Но и враждебное войско не теряло времени; столь же грозное, ринулось и оно в ужасную сечь. Загорелся яростный бой; такого дикого шума еще никогда не слышало Небо; звенит оружие, ударяясь о броню, бешено гремят колеса медных колесниц. Ужасен был грохот битвы! Над нами с пронзительным свистом летят тучи раскаленных стрел, образуя огненный свод над обоими войсками. Под этим огненным куполом обе стороны стремительно наступают друг на друга и смешиваются в гибельной, кипящей дикой яростью, схватке. Дрожало все Небо, и если бы Земля была уже создана тогда, вся Земля потряслась бы до основания. И удивительно ли? Когда с обеих сторон, пылая гневом, сражались миллионы Ангелов, из которых слабейший мог бы обратить эти стихии в свое мрачное оружие и сражаться всеми их силами. Каковы же были силы этих бесчисленных сонмов, когда они подняли свой ужасный мятеж! Они не могли разрушить своей блаженной отчизны, но могли бы сильно потрясти ее, если бы Вечный Всемогущий Царь, с высоты Своего небесного трона, могучей десницей не положил предела их силе. Каждый легион их равнялся по силе целому многочисленному войску; каждый воин был целый легион; каждый вождь был воин, и каждый простой ратник обладал опытностью полководца, зная, когда наступать или останавливаться, как пользоваться разными оборотами битвы, смыкать или открывать грозные ряды; о бегстве, об отступлении никто и не мыслил, ни один поступок не обличал в них страха: каждый полагался сам на себя, будто одна его рука должна была решить победу.

Славные, бессмертные подвиги совершались; они были бесчисленны! Сражение, занимая громаднейшее пространство, изменялось каждую минуту: то сражались на твердой почве стоя, то, взвившись на широких крыльях, лютым боем терзали воздух, и воздух казался тогда борющимся огнем. Долго чаша победы не склонялась ни в ту, ни в другую сторону, пока Сатана, – он выказал в тот день исполинскую силу, не встретив еще равного себе, – пробившись сквозь страшную сечу в смятенных рядах серафимов, не увидел, наконец, Михаила, который одним взмахом меча скашивал целые полки. С ужасного размаха его сильных мышц падало беспощадное лезвие, опустошая все кругом. Сатана спешит дать отпор гибельным ударам и подставляет свой несокрушимый щит, – громадный круг, в десять рядов покрытый адамантовыми плитами. При его приближении великий Архангел останавливает сокрушительные удары: он радуется в надежде сейчас же окончить междоусобную войну на Небе, сразив главного врага или заковав его в цепи. С пылающим лицом, гневно сдвинув брови, он первый обращается к нему так: «Виновник зла, до твоего возмущения чуждого Небу, неизвестного даже по имени, теперь, как ты видишь, изобильно порожденного ненавистной войной, ненавистной для всех, хотя, по справедливости, главная ее тяжесть падет на тебя и твоих сообщников. Зачем смутил ты благодатный мир Небес, внес в природу ужас, неведомый до твоего преступного бунта? Как могла твоя злоба заразить миллионы Духов, некогда чистых и верных, теперь же исполненных лжи? Но не думай нарушить наш святой мир; Небо изгонит тебя из своих пределов. Небо, обитель блаженства, не терпит деяний насилия и войны. Исчезни, и зло, твое исчадие, да отойдет вместе с тобою в обитель зла; Ад да разверзнется для тебя и твоей злочестивой шайки; там сей раздоры, пока этот карающий меч не решит твоей участи, или другое внезапное мщение, окрыленное Господом, повергнет тебя в страшнейшие муки». Так говорил Князь ангельских сил. Супостат отвечает ему: «Не думай пустой угрозой, которую разнесет ветер, устрашить того, кого не мог устрашить делами. Обратил ли ты в бегство слабейшего из моих воинов? И если кто пал, тот не встал ли вновь, непобежденным? Не думаешь ли ты легче справиться со мною повелительной речью и угрозами изгнать меня отсюда? Не заблуждайся, не так окончится борьба, которую ты называешь злом, а мы считаем нашей славой. Мы одержим победу или самое это Небо превратим в измышленный тобою Ад, – если не царствовать, то мы будем жить здесь свободными. Собери же все твои силы, призови на помощь Того, Кого величаешь ты Всемогущим; я не отступаю; тебя-то и искал я вдали и вблизи».

И оба готовятся к бою – небывалому, невыразимому! Кто, даже на языке Ангелов, может дать о нем понятие? С чем сравнить его на земле, что могло бы возвысить человеческое воображение до представления всего величия богоподобных сил? Двигались они вперед или стояли неподвижно, – по осанке, поступи, оружию, это были боги, достойные решать судьбу небесного владычества. Взмахнулись огненные мечи, описав в воздухе ужасные круги; щиты, подобные двум громадным солнцам, пылают один против другого, и в ужасе стоит Ожидание. Быстро раздвинулись ангельские сонмы, оставив им широкое поле там, где прежде была самая густая сеча: все страшатся быть вблизи подобного боя. Так как я должен описывать здесь величайшие вещи в слабых образах, то подобное было бы сравнимо, если бы вдруг разрушился порядок Природы, если бы возникла война между созвездиями и две планеты, зловещие, грозные, стремительно несясь друг на друга, яростно столкнулись среди неба и смешали в бою свои враждебные сферы.

Оба вместе грозно поднимают руки, сильнейшие после руки Всемогущего, оба метят решить все одним ударом, – повторять его было недостойно их славы. Оба казались равны в силе, в быстроте и ловкости; но меч Михаила, из Господней оружейной, был такого закала, что никакое лезвие, никакая твердыня не могли устоять против него. Он встречает меч Сатаны, тяжело опускавшийся, чтобы пасть могучим ударом, и мгновенно рассекает его надвое; потом, не останавливаясь, быстрым поворотом меча пронзает весь правый бок противника, раскрыв широкую рану. Впервые узнал Сатана боль; в судорогах метался он туда и сюда, с такой болью прошел через него острый меч. Но эфирная сущность не может долго быть разделенной; она срослась, из раны вытек поток нектар-ной влаги; она текла как кровь, такая кровь, какую могут проливать небесные Духи. Вся некогда столь блестящая броня Сатаны обагрилась ею.

Тогда со всех сторон устремились к нему на защиту многочисленные легионы сильнейших его Ангелов; одни заграждают его собою, другие уносят его на щитах к колеснице, стоявшей вдали, за пределами боя. Они возлагают на нее супостата. Он скрежещет зубами от боли, от злобы и стыда: теперь он не мог сказать, что ему нет равного. Как страдала его гордость, как был унижен он, безумно считавший себя равным Богу!

Однако рана его скоро закрылась, так как Духи живут всеми частями своего состава; они не могут, как бренный человек, умереть, когда будет уничтожена какая-нибудь отдельная часть – сердце, голова, печень, легкие. Подобно воздуху, неосязаемый состав их не может получить смертельной раны: они вполне живут сердцем, вполне живут головою, зрением, слухом, разумом, чувствами; по желанию принимают и цвет и вид, увеличивая или уменьшая свой объем.