Текст книги "Убийца Гора"

Даже Кернус испытывал благоговейный трепет перед этим блистательным, высокомерным молодым человеком.

Вдруг Сура вскрикнула:

– Это он!

В этот миг прозрение пришло ко мне так внезапно, что комната на мгновение словно погрузилась во тьму, и я почувствовал, что задыхаюсь.

Скорлиус с раздражением поглядел на Суру, стоящую неподалеку от него на коленях.

– Ваша рабыня сумасшедшая? – спросил он у Кернуса.

Тот бросил на неё недовольный взгляд.

– Конечно, это он – Скорлиус из Ара, – крикнул он Суре. – А теперь, безмозглая, замолчи, и не мешай игре!

Глаза женщины увлажнились слезами. Она низко опустила голову, стараясь сдержать сотрясающие её тело рыдания.

Я тоже почувствовал невольную дрожь.

Мне показалось, Кернус просчитался.

Я увидел, как Хул вперевалку подошел к Суре и, едва дотянувшись, положил свои узловатые руки ей на плечи.

Некоторые из сидящих за столами рассмеялись. Сура не отвернулась от приблизившегося к ней нелепого, страшного в своей уродливости лица. И тут, ко всеобщему изумлению, Хул, этот убогий, бесформенный карлик и полоумный дурачок, с нежностью, которой от него никто не мог ожидать, коснулся губами лба Суры. Глаза женщины были мокрыми от слез, плечи её вздрагивали, но какая-то светлая улыбка озарила её заплаканное лицо, и она низко опустила голову.

– Что происходит? – удивился Кернус.

Но Хул уже, издавая дикие звуки, снова заковылял на своих кривых ногах по всему залу и даже погнался за обнаженной рабыней, одной из тех, что прислуживала за столами. Та вскрикнула и ускользнула от него, а Хул, добежав до середины зала, завертелся на одном месте, пока у него не закружилась голова и он, жалобно хныкая, не упал на пол.

Скорлиус из Ара потерял терпение.

– Давайте начнем игру, – сказал он.

– Иди играть, дурачок! – крикнул Кернус Хулу.

Тот мигом уселся за стол.

– Играть! Играть! – заверещал он. – Хул играет!

Он схватил фигуру и неловко ткнул её на середину доски.

– Сейчас не твой ход! – рявкнул на него Кернус. – Первыми ходят желтые!

Скорлиус раздраженно, с едва сдерживаемой яростью и презрением снял с доски своего наездника.

Хул поднял красную фигуру и принялся внимательно её разглядывать.

– Какая хорошая деревяшечка! – забормотал он.

– Да знает ли этот идиот хотя бы, как ходят фигуры? – уныло поинтересовался Скорлиус.

За столами послышался смех.

– Хорошая деревяшечка! – пропел Хул и вверх ногами поставил фигуру на пересечение сразу четырех клеток.

– Нет, – раздраженно заметил ему Филемон, – не так!

Однако внимание Хула уже было приковано к лежащей на столе засахаренной пастиле, которую он пожирал глазами не в силах отвести от неё взгляд.

Я с радостью заметил, что Скорлиус из Ара, взглянув на доску, внимательно и как-то оценивающе посмотрел на Хула. Затем он пожал плечами и сделал свой следующий ход.

– Тебе ходить, – подтолкнул Хула Филемон.

И тот, не глядя на доску, своими кривыми пальцами передвинул одну из фигур, насколько я полагаю, писца убара.

– Хул есть хочет, – захныкал он.

Один из охранников бросил ему пастилу, на которую тот смотрел с таким вожделением, и Хул, взвизгнув от радости, поймал сладость и, усевшись на подлокотник кресла Кернуса, принялся с жадностью запихивать её в рот.

Я посмотрел на Суру. Ее глаза сияли. Она взглянула на меня, улыбаясь сквозь слезы. Я кивнул ей в ответ.

Она бросила взгляд на остатки куклы, валявшейся у её ног, потом подняла голову и засмеялась.

У неё был сын. Тот, что сидел сейчас перед Хулом, этим безмозглым карликом, и звали его, конечно, Скорлиус из Ара. Он был зачат много лет назад, на праздновании Кейджералии. Поэтому и я узнал парня, хотя никогда не видел его раньше. Черты его были такими же, как у Суры, хотя, конечно, мужскими. Хромота Скорлиуса была, вероятно, наследием его несчастного отца, но парень был удивительно хорош собой и, что не вызывало ни малейшего сомнения, обладал высочайшим интеллектом. Это был тот самый блестящий, неповторимый Скорлиус, молодой, не знавший поражения гроссмейстер, живая легенда для всех поклонников игры.

Я смотрел на Суру со слезами на глазах, я был счастлив за нее.

Хул поцеловал её. Он все знал. Так мог ли он быть тем дурачком, каким хотел казаться? И Скорлиус из Ара, непревзойденный, прирожденный игрок, мастер, был сыном этих двоих. Сила Суры, её поразительная, интуитивная хватка в игре передалась сыну, и я подумал, что, вероятно, и Хул-дурачок, будучи отцом парня столь блестящих дарований, человек, знающий в игре толк. Я бросил взгляд на слепого игрока Квалиуса: он улыбался.

После второго хода Хула Скорлиус долго смотрел на доску, а затем на дурачка, жадно поглощавшего пирожное.

Кернус начал проявлять нетерпение. Филемон предложил Скорлиусу выигрышную комбинацию.

– Нет, это просто невозможно, – пробормотал Скорлиус, обращаясь скорее к себе самому. Снова пожав плечами, он сделал третий ход.

Хул, самозабвенно двигая челюстями, продолжал расправляться с пирожным.

– Ходи! – закричал на него Кернус.

Хул, просыпая на пол крошки, испуганно схватил желтую фигуру и ткнул её куда-то в сторону.

– Нет, – стараясь не терять терпения, сказал Филемон. – Ты играешь красными.

Хул послушно принялся двигать все подряд красные фигуры.

– По одной фигуре за ход! – рявкнул на него Кернус.

Хул совсем испугался и, глядя на Кернуса, а не на доску, быстро подвинул одну из своих фигур на пару клеток вперед и постепенно сполз с кресла господина дома.

– Он ходит наугад, – сказал Филемон Скорлиусу.

– Возможно, – ответил тот, делая свой четвертый ход.

Филемон фыркнул, развлекаясь складывающейся ситуацией.

Хул вперевалку шатался по залу… и, когда его подзывали к доске, поспешно хватал очередную фигуру и ставил её куда попало, после чего снова принимался бродить между столами.

– Он ходит наобум, – сказал Филемон. – Развивай своего наездника. Когда он пойдет Домашним Камнем, ты сможешь завладеть им за пять ходов.

Скорлиус окинул Филемона испепеляющим взглядом.

– Ты указываешь Скорлиусу из Ара, как ему играть? – спросил он.

– Нет, – ответил Филемон.

– Тогда помолчи.

Филемон хотел было что-то возразить, но промолчал и сердито уставился на доску.

– Смотрите внимательно, – сказал Скорлиус Кернусу, делая очередной ход.

Хул, оторванный от самозабвенного исполнения какой-то песни собственного сочинения, вернулся к столу и, усевшись у подножия кресла господина дома, не выглядывая из-под стола, передвинул очередную свою фигуру ещё на клетку вперед.

– Я дам тебе двести золотых монет, если ты закончишь партию за десять ходов, – сказал Кернус.

– Мой убар шутит, – заметил Скорлиус, внимательно изучая комбинацию на доске.

– Я не понимаю, – удивленно произнес Кернус.

– Моему убару не следовало разыгрывать этот фарс, – ответил Скорлиус, не отрывая взгляда от доски. – Редко Скорлиуса из Ара так одурачивали, – усмехнулся он. – Вас можно поздравить. Об этой шутке будут рассказывать в Аре тысячу лет.

– Ничего не понимаю, – признался Кернус.

– Разве вы не узнаете эту позицию, – загадочно глядя на него, говорил Скорлиус, – с двумя лучниками, выдвинутыми на защиту писца убара, предложенную Милесом с Коса и впервые продемонстрированную на турнире мастеров в Торе, состоявшемся в период Второй переходной стрелки па третий год правления Гераклитеса?

Кернус и Филемон промолчали. За столами воцарилась тишина.

– Человек, с которым я играю, – мастер, это очевидно, – сказал Скорлиус.

У нас с Сурой, Ремиусом и Хо-Сорлом невольно вырвался радостный крик. Мы приободрились.

– Это невозможно! – воскликнул Кернус.

Хул-дурачок сидел на полу у трона, уперев в щеки кулаки.

– Хул, мой друг, – сказал слепой Квалиус, – может помериться силами с самими Царствующими Жрецами.

– Дайте ему плетей! – заорал Кернус.

– Тише, – заметил Скорлиус. – Я играю.

Все притихли, только Хул издавал какие-то нечленораздельные звуки. Игра продолжалась. Скорлиус, внимательно изучив положение фигур на доске, сделал очередной ход. Хула вытащили из-под стола, и он, взглянув на доску, подвинул ещё одну свою фигуру.

Наконец через каких-нибудь полчаса с начала игры Скорлиус встал. Лицо его было пунцовым. На нем читалось и раздражение, и искреннее расстройство, и уважение к своему нелепому противнику. Он порывисто наклонился и, ко всеобщему изумлению, протянул руку Хулу.

– Что ты делаешь? – закричал Кернус.

– Я благодарен тебе за игру, – не обращая на него внимания, сказал Скорлиус Хулу.

И двое мужчин – один блестящий, непревзойденный мастер, пылкий, неистовый Скорлиус из Ара, а другой тщедушный, несчастный уродец – с достоинством пожали друг другу руки.

– Я ничего не понимаю, – сказал Кернус.

– Твое уклонение от размена обоих лучников на шестнадцатом ходу было очень разумным, – не замечая слов убара, повелителя города, сказал Хулу Скорлиус, – только я слишком поздно понял твой план и этот четырехходовой отвлекающий маневр, позволяющий тебе обходным путем выйти на комбинацию Сентиана с последующим нападением на писца убары. Это было блестяще.

Хул опустил голову.

– Я ничего не могу понять, – в сотый раз за сегодняшний вечер повторил Кернус.

– Я проиграл, – сказал Скорлиус.

Кернус оторопело посмотрел на доску. Он обливался холодным потом, руки его дрожали.

– Этого не может быть! – закричал он. – У тебя выигрышная позиция!

Скорлиус ладонью повалил на доску своего убара, отказываясь продолжать игру.

Кернус дотянулся до фигуры и поставил на место.

– Игра не окончена! – крикнул он, хватая Скорлиуса за накидку. – Ты предаешь своего убара! – вне себя завопил он.

– Нет, повелитель, – задумчиво ответил Скорлиус.

Кернус отпустил накидку Скорлиуса. Он дрожал от ярости. Они с Филемоном долго изучали позицию на доске. Хул безучастно смотрел куда-то в сторону, глубокомысленно ковыряясь в своем носу.

– Играй! – снова крикнул Кернус Скорлиусу. – Твоя позиция выигрышна!

Скорлиус ответил ему недоуменным взглядом.

– Это же захват Домашнего Камня на двадцать втором ходу, – сказал он.

– Да нет, это невозможно, – дрожащим голосом пробормотал Кернус, уставившись на слишком сложную для его понимания позицию на красно-желтом игровом поле.

– С вашего позволения, убар, я удаляюсь, – сказал Скорлиус.

– Продолжай! – настаивал Кернус, не отрывая взгляда от доски.

– Возможно, с тобой мы ещё сыграем, – наклонившись к карлику, сказал Скорлиус.

Хул радостно завертелся на месте.

Скорлиус подошел к Квалиусу.

– Я ухожу, – сказал он, – и желаю тебе всего хорошего, Квалиус.

– И я желаю тебе того же, Скорлиус из Ара, – ответил слепой игрок, и лицо его осветилось улыбкой.

Скорлиус обернулся и снова посмотрел на Хула. Карлик уже устроился на подлокотнике кресла убара и сидел на нем, болтая ногами. Однако, увидев, что Скорлиус наблюдает за ним, он спрыгнул с кресла, встал и распрямился, насколько это могли позволить его горб и ноги – одна короче другой. Он пытался стоять прямо, и это непривычное для него положение тела, без сомнения, должно было вызывать у него боль.

– Я желаю тебе всего наилучшего, маленький победитель, – сказал ему Скорлиус.

Хул не мог ничего ответить, но продолжал стоять у трона прямо, как мог, со слезами на глазах.

– Нет, я сумею развить твою позицию и выиграю! – вскричал Кернус.

– А что вы собираетесь предпринять? – спросил Скорлиус.

Кернус раздраженно сделал очередной ход.

– Наездника убара – к писцу убары, на клетку четыре, вот что! – продолжал он в одиночку вести сражение.

– Это захват Домашнего Камня желтых на одиннадцатом ходу, – усмехнулся Скорлиус.

Уже выходя из зала, не участвуя больше в игре, он на мгновение остановился перед Сурой. Женщина низко опустила голову, смутившись, что находится от него так близко. Он, растерянный, задержал на ней взгляд и затем обернулся к Корпусу.

– Красивая рабыня, – заметил он.

Кернус, поглощенный изучением позиции на игровой доске, не обратил на его слова внимание.

Скорлиус отвернулся и, прихрамывая, оставил комнату.

Я увидел, как Хул, находившийся уже возле Суры, снова со всей возможной нежностью поцеловал её в лоб.

– Иди сюда, дурак! – крикнул ему Кернус. – Я пошел наездником убара к писцу убары, на клетку четыре! Что ты теперь будешь делать?

Хул вернулся к столу и, едва взглянув на доску, передвинул одну из своих фигур.

– Он поставил наездника убара к наезднику убары, на клетку шесть, – в замешательстве произнес Кернус.

– А какой смысл в этом ходе? – спросил Филемон.

– Да никакого! Он сделан наобум, – ответил Кернус. – Это же идиот!

Я начал подсчитывать ходы, и на одиннадцатом Кернус гневно швырнул доску с фигурами со стола. Хул с тем же невозмутимым видом ковылял по залу, бормоча себе под нос слова какой-то бесхитростной песенки и сжимая в своей маленькой ладони желтую деревянную фигуру – Домашний Камень Кернуса.

Ремиус, Хо-Сорл и я завопили от радости. Сура тоже вся сияла.

– Теперь я свободен, – объявил я Кернусу.

Тот, кипя от ярости, посмотрел на меня.

– Ты будешь свободен завтра, – в бешенстве заорал он. – Причем лишь на то время, что тебе понадобится, чтобы встретить смерть на Стадионе Клинков!

Я запрокинул голову и громко расхохотался. Теперь я мог и умереть, но сколь сладка была эта минута отмщения! Я, конечно, не сомневался, что Кернус никогда не освободил бы меня, но мне доставляло громадное удовольствие видеть его, честолюбивого, без маски, униженного и публично выставленного как изменника своему слову.

Ремиус и Хо-Сорл смеялись, когда их, закованных в цепи, уводили из зала.

Кернус посмотрел на Элизабет в оковах, находившуюся в шаге от его мраморного кресла, и бешенство его ещё больше усилилось.

– Уведите эту девку в апартаменты Самоса из Порт-Кара! – завопил он, сжимая кулаки.

Охранники подскочили с места и чуть ли не бегом бросились выполнять его приказание.

Я не мог остановить смех, хотя и был уже изрядно избит; я смеялся даже тогда, когда, закованного, спотыкающегося на каждом шагу, охранники выводили меня из зала Кернуса – этого благородного убара славного города Ар.

Глава 21. СТАДИОН КЛИНКОВ

Снаружи, словно откуда-то издалека, доносился рев зрителей, заполняющих трибуны Стадиона Клинков.

– Мурмилиус, кажется, снова одержал победу, – заметил Вансиус, охранник из дома Кернуса, надевая мне на голову защитный шлем и запирая его на ключ.

Прорезей для глаз на шлеме не было, и внутрь этого металлического плотно облегающего футляра не пробивался ни единый луч света.

– Интересно будет посмотреть, – сказал он, – как ты вслепую будешь тыкать своим мечом, стараясь угодить в кого-нибудь из твоих противников. Публике это нравится. Это хороший отдых и развлечение между серьезными поединками.

Я не ответил.

– Всем известный Тэрл Кэбот наверняка предпочтет встретить смерть с мечом в руках.

– Сними с меня наручники, и тогда – с мечом я буду или нет – ты получишь ответ, достойный воина.

– Наручники с тебя снимут, – заверил меня Вансиус, – но только когда ты будешь уже на арене.

– А если я откажусь драться? – спросил я.

– Думаю, плети и раскаленное железо помогут тебе принять правильное решение.

– Сомневаюсь.

– Тогда, может, тебя приободрит известие о том, рассмеялся он, – что твоими противниками будут лучшие меченосцы таурентинов?

– И тоже в слепых шлемах?

Он снова рассмеялся.

– Так будет только казаться публике, – ответил он. – А на самом деле в их шлемах есть отверстия у глаз. Они смогут тебя видеть, а вот ты их – нет.

– Это действительно будет очень смешно, – согласился я.

– Конечно, – подтвердил он.

– И благородный Кернус, естественно, не откажет себе в удовольствии посмеяться вместе с остальными? – поинтересовался я.

– Боюсь, что откажет.

– Что так?

– Сегодня он будет присутствовать на состязаниях тарнов, – ответил он. – Гонки в Аре более популярны, чем поединки, и ему как убару следует быть на Стадионе Тарнов.

– Ну да, конечно, – согласился я, улыбнувшись в темноте своего шлема. – Кернус, этот надежный покровитель зеленых, вероятно, будет очень обеспокоен тем, чтобы победа не досталась желтым.

– Так только считают, будто он благоволит к зеленым.

– Не понимаю.

– На самом деле Кернус оказывает поддержку желтым.

– Как это может быть?

– Ну ты тупой, – рассмеялся Вансиус. – Сам факт, что Кернус является болельщиком зеленых, дает ему поддержку их многочисленных сторонников, которых они собрали вокруг себя своими столь частыми победами. Но если ты внимательно пронаблюдаешь результаты состязаний, то заметишь, что за желтыми, как правило, остается не только нисколько не меньше выигранных заездов, но и победа в наиболее престижных состязаниях там, где ставки наиболее высоки.

Мои руки невольно сжались в кулаки.

– Тайно поддерживая желтых, Кернус через сеть своих агентов собирает значительные барыши на состязаниях. – Он усмехнулся: – А лучший гонщик желтых, Менициус из Порт-Кара, вообще находится у него на содержании.

– Кернус – проницательный человек, – сказал я. – Но что будет, если болельщики узнают о том, кому он покровительствует в действительности? О том, что он оказывает поддержку желтым?

– Ну, этого они не узнают.

– Да и стальные представляют собой серьезную угрозу для желтых.

– В главном заезде на приз убара они никогда не победят, – заверил Вансиус.

Заезд на приз убара, девятый по счету, является последним и решающим в ходе состязаний и знаменует собой окончание Праздника Любви.

– А почему ты так в этом уверен? – спросил я.

– Потому что за желтых выступает Менициус.

– Он, кажется, пользуется у тебя большим уважением.

Вансиус рассмеялся.

– Не меньшим, чем полосатый ост, – ответил он.

Я усмехнулся. Полосатый ост является широко распространенной на Горе рептилией, обычно имеющей яркую оранжевую окраску. Эта ящерица отличается чрезвычайной ядовитостью и тем, что её туловище желтовато-оранжевого цвета отмечено также черными кольцами.

– Менициусу приказано победить в главном заезде, – сказал Вансиус. – И он сделает это, даже если ему придется пойти на убийство.

Я помолчал и через некоторое время спросил:

– А как насчет Гладиуса с Коса?

– Его предупредят, чтобы он не участвовал в гонке.

– А если он все же примет участие?

– Тогда он умрет.

– А кто этот Гладиус с Коса? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Вансиус.

Я усмехнулся под шлемом. Ну что ж, по крайней мере, этот секрет хранится надежно.

– Мы дали возможность распространиться по всем тавернам Ара сообщению для Гладиуса с Коса, чтобы он под страхом смерти не принимал участия в гонках. Не думаю, что он появится на Стадионе Тарнов.

Меня охватила ярость. Если в этот вечер я не буду в седле, каждый житель Ара решит, что я просто поддался страху.

– Что с тобой? – спросил Вансиус, заметив мои сжатые кулаки.

– Ничего, – ответил я.

До нас снова донесся далекий ликующий рев зрителей.

– Снова Мурмилиус! – воскликнул Вансиус. – Что за человек! Это уже его пятая победа за сегодняшний день.

– А что там слышно насчет девушек, проданных на Куруманском невольничьем рынке? – поинтересовался я. – Тех, за которых выложили самую высокую цену?

– Сейчас они уже наверняка, хорошо упакованные, летят на тарнах в транспортировочных корзинах в Порт-Кар, к великой радости всех его жителей.

До меня донесся далекий сигнал трубы, требующий от подсобных рабочих очистить арену стадиона.

– Скоро твоя очередь, – сообщил мне Вансиус.

Тут послышался легкий звук шагов, очевидно женских.

– Эй! Сюда нельзя входить! – крикнул Вансиус.

– Мне нужно увидеть Вансиуса! – ответил девичий голос.

– Кто там? – недоуменно, с нотками раздражения спросил Вансиус.

Женский голос показался мне странно знакомым, словно мне уже приходилось где-то его слышать.

– Вансиус, любимый! – зазвучал тот же голос рядом со мной.

– Кто ты? – спросил Вансиус.

Внутри слепого шлема мне ничего не было видно, и я сидел как истукан, тщетно пробуя, не удастся ли мне каким-то образом разорвать цепи, стягивающие наручники.

Я услышал, как босые ноги пробежали через комнату.

– Вансиус! – раздалось у меня над самым ухом.

Голос определенно был мне знаком.

Я уловил движение девушки, скользнувшей в объятия Вансиуса, к его очевидному удивлению, какому-то даже испугу, но никак не неудовольствию. Послышался их негромкий разговор, перемежающийся страстными вздохами девушки и их поцелуями. Вероятно, это какая-нибудь рабыня, большинство из которых отличается своим бурным темпераментом, увидевшая своего возлюбленного, поспешившая к нему и теперь отчаянно добивавшаяся его внимания.

– Я твоя, Вансиус! Твоя! – долетели до меня слова девушки.

– Да, да, – ответил тот.

И тут я услышал глухой звук падающего тела.

– А теперь, Вансиус, ты – мой, – пробормотала девушка.

Я попытался дотянуться до шлема и снять его, но оказалось, что мои наручники прикованы к каменному столу, за которым я сидел.

– Кто здесь? – шепотом спросил я.

В ответ я снова услышал голос девушки.

– Свяжи нашему дорогому Вансиусу руки и ноги и надень на него колпак, – говорила она кому-то.

– Я потом с ним позабавлюсь.

– Кто здесь? – потребовал я ответа.

– А как быть со вторым охранником? – не обращая на меня внимания, продолжали совещаться девушки.

– Свяжи его тоже, – ответила первая.

– Можно, он будет моим? – спросила вторая.

– Можно, – позволила первая.

Я почувствовал, как какие-то мужские руки начали ощупывать замок на моем шлеме.

– Да кто здесь, черт возьми! – не выдержал я.

Ключ в замке повернулся, шлем с меня сняли, и лицо мне овеял свежий воздух.

– Хо-Ту! – воскликнул я.

– Тише, – сказал Хо-Ту. – Вокруг полно людей Кернуса.

– Но ведь все говорят, что ты уехал в Тор за рабами! – удивился я.

– Не время сейчас покупать рабов, – ответил он.

– Значит, ты никуда не уезжал?

– Конечно, нет.

– А что ты здесь делаешь? – спросил я.

Хо-Ту усмехнулся.

– Твоя жизнь в опасности, – продолжал я.

– Мы все подвергаемся опасности, – ответил он. – Величайшей опасности.

За его спиной я увидел черноволосую девушку, ту самую, длинноногую, с Горшечной улицы, поглядывающую на меня, уперев руки в бока.

– Это ты! – удивленно воскликнула она.

– А это ты! – с не меньшим удивлением отреагировал я.

Из-за спины у неё выглядывали ещё две её подруги.

– Что вы все здесь делаете? – недоуменно спросил я.

– Сегодня Ар либо должен стать свободным, – ответила она, – либо окончательно превратиться в раба.

– Не понимаю, – признался я.

Со стадиона донесся второй сигнал трубы.

– У нас нет времени, – прервал нас Хо-Ту. – Давайте другой шлем!

Одна из девушек подала ему шлем. Он казался абсолютно похожим на только что снятый. Но я заметил, что на передней части его имеются смотровые отверстия.

– Это такой же шлем, что будет на твоих противниках, – пояснил Хо-Ту, – на лучших меченосцах таурентинов.

Он надел шлем мне на голову.

– Этот получше, чем прежний, – усмехнулся я.

Одна из девушек отыскала ключ от замка, пристегивающего мои цепи к подножию каменного стола. Вторая, обшарив карманы связанного стражника с надетым ему на голову колпаком, нашла ключ от моих наручников и протянула его Хо-Ту. На старшем надсмотрщике было одеяние охранника из дома Кернуса. Он снял с себя меч и прикрепил его мне на пояс. Я улыбнулся. Это был мой собственный меч, с которым я не расставался уже много лет, со времен осады Ара.

– Спасибо, Хо-Ту, – поблагодарил я.

Тот кивнул и принялся крепить себе на пояс меч Вансиуса.

Через отверстие в шлеме я видел его ухмылку.

Мы услышали третий сигнал трубы, призывающий к началу поединка.

– Они уже ждут тебя, воин, – заметил Хо-Ту.

– Не застегивайте ему пока шлем, – попросила атаманша девушек с Горшечной улицы.

– Его уже ждут, – воспротивился было Хо-Ту, но девица быстро прижалась ко мне и, подняв шлем, поцеловала меня в губы.

– Быстрее! – поторопил её Хо-Ту.

Но не вернуть поцелуй девушке я не мог.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Таис, – ответила она.

– Красивое имя.

Она улыбнулась.

– Правда, красивое, – повторил я.

– Если хочешь, приходи опять на Горшечную улицу.

– Ну, в следующий раз я приведу с собой целую армию, – пообещал я.

Она улыбнулась.

– Вряд ли кто-нибудь из нас будет против.

– Быстрее! – воскликнул Хо-Ту.

Он поправил на мне шлем, Таис закрыла его на замок и засунула ключ мне под ремень.

В доносившихся с трибун криках зрителей угадывалось нетерпение.

За спиной у меня щелкнула плеть: Хо-Ту вошел в свою роль.

– Скорее, – в последний раз поторопил меня он.

Притворяясь, будто я сопротивляюсь его попыткам вывести меня на арену, я побрел за ним. Хо-Ту тащил меня за цепи, щелкая кнутом и покрикивая во весь голос:

– Давай, давай, раб! Пошевеливайся, ленивая скотина!

Я услышал смех находившихся в проходе людей.

У самого выхода на арену Стадиона Клинков солнце, брызнувшее мне в глаза, на минуту ослепило меня. Я почувствовал, как Хо-Ту снимает с меня наручники украденным у Вансиуса ключом.

– Быстрее! – услышал я команду подсобного рабочего на арене.

Я старался не поворачиваться в его сторону, чтобы он не заметил смотровых отверстий у меня на шлеме.

Человек, в руках которого находился раскаленный металлический крюк, был одним из тех, в чьи обязанности входило вытаскивать на арену упирающихся, не желающих драться людей или животных, либо убирать с поля их мертвые тела.

Настойчивый звук судейской трубы требовал начала поединка.

Зрители на трибунах гоготали в предвкушении увлекательного зрелища.

Хо-Ту щелкнул за моей спиной кнутом, якобы указывая, в каком направлении мне двигаться. Я, словно слепой, наткнулся на ложу убара. Самого убара на стадионе не было, но в ложе в качестве его доверенного лица находился Филемон. Тут я заметил, как на арену вывели ещё нескольких человек, держащихся крайне неуверенно, и подвели их к ложе убара. Я не смотрел в их направлении, но знал, что это таурентины. На них также были шлемы, через которые они могли за мной наблюдать.

Двое из них, исполняя предназначенную им роль, жалобно стонали, отказываясь выходить на арену, ещё один упал на колени, умоляя зрителей даровать ему возможность не принимать участия в нелепом поединке.

Наконец всех их удалось подвести к ложе убара и попарно выстроить в ряд одного против другого.

– Обнажить мечи! – последовала команда.

Все мы, повинуясь, вытащили мечи из ножен.

По рядам зрителей снова пронеслась волна хохота.

– Приветствие! – приказал распорядитель состязаний.

Это вызвало очередной хохот толпы. Приветствие, которым обменивались принимавшие участие в серьезных поединках гладиаторы, принимало в наших устах, устах выгнанных на бойню никчемных слепых глупцов и преступников, какими нас должны были воспринимать зрители, комичный характер.

Традиция самого обмена приветствиями и их формулировка, несомненно, уходила корнями в далекое прошлое и, вероятно, брала свое начало ещё во времена формирования правил состязаний на арене значительно менее жестоких и кровавых, чем то, во что они впоследствии превратились.

– Да здравствует Кернус, убар Ара! Прими приветствие тех, кто идет умирать за тебя!

Я промолчал, не желая присоединяться к этому очередному прославлению работорговца. В четвертый раз послышался звук судейской трубы, давая сигнал к началу поединка.

Стоящий напротив меня противник, притворяясь, будто не видит меня, принялся отчаянно размахивать мечом, делая выпады в воздух. Рабочий арены с плетью в руке тут же подскочил к нему и звучным щелканьем хлыста у него за спиной начал координировать его действия, показывая ему таким образом, где я нахожусь. Второй рабочий с раскаленным крюком стал криком подгонять к нам остальных противников. Я знал, что они, размахивая мечами, не причинят друг другу вреда, что все их внимание вскоре будет сосредоточено на мне. В обычных же поединках в слепых шлемах гладиаторы вместо противника нередко нападают на своих союзников, что делает такие поединки ещё смешнее.

– Он прямо перед тобой! – закричал рабочий моему противнику. Тот наотмашь рубанул мечом у самого моего плеча. Ради забавы я также сделал несколько выпадов, что очень напоминало тренировочный бой с тенью. Продолжая внимательно наблюдать за действиями моего врага, я заметил, что он медленно, но неумолимо приближается ко мне. Он кричал, словно подбадривая себя, и я охотно подыгрывал ему в этом представлении. Однако долго подобный спектакль продолжаться не мог, зрители требовали крови, а против меня выступали лучшие меченосцы таурентинов, специально обученные и подготовленные для поединков, обладавшие несравненно большим опытом, чем я – Тэрл Кэбот, простой воин, приобретавший опыт только в сражениях. Едва ли я мог представлять для них серьезную опасность, состязаться с ними в мастерстве было для меня делом совершенно безнадежным. Однако, думаю, было во мне нечто, отличающее меня от остальных, – некая, очевидно, врожденная способность, дар, талант, если угодно, который я нередко с приятным изумлением и, признаюсь, с некоторым ужасом замечал в себе в ходе поединков. В разгар схватки во мне словно просыпалось мое второе «я», руководившее моими действиями и никогда не подводившее.

Я пытался даже не обращать внимания на эту свою особенность, каким-то образом отделаться от нее, но мне это не удавалось. Так, врожденная способность певца заставляет его петь, медика – лечить, торговца – совершать коммерческие операции. Мой же талант был талантом воина, заставлявшим меня сражаться, рождавшим чувство упоения в игре со смертью.

Клинок противника скользнул по лезвию моего меча, и я с легкостью парировал удар. Я заметил, как таурентин отступил на шаг, очевидно удивленный моей реакцией. Меч мой, принесенный Хо-Ту, словно придавал мне силы. Это был тот самый клинок, что помнил ещё осаду Ара, тот, что побывал со мной и в Тарии, и в обширных южных степях Гора, и в самом Рое Царствующих Жрецов. Это именно с ним я несколько месяцев назад вошел в Центральные городские ворота славного Ара.

Таурентин снова нанес удар, и снова я отклонил его меч в сторону. Он поспешно отступил и занял оборонительную позицию.

С трибун понеслись крики, сначала недоуменные, затем наполненные гневом. Я расхохотался; в ушах у меня все ещё пел удивительный, будоражащий кровь звон клинка.

Все во мне затрепетало. Опьянение наполнило каждый мускул, каждую клеточку моего тела. Природный дар снова рвался наружу. Я услышал звон стали. Это – сигнал. Медик должен лечить. Торговец – продавать. Воин – сражаться.

– Я – Тэрл Кэбот! – рассмеялся я. – Помни об этом. Я знаю, ты видишь меня, но знай также, что и я тебя вижу. Убирайся с арены или я убью тебя!

С яростным воплем он бросился на меня с мечом, и крик застрял у него в глотке. Смерть приняла его в свои объятия раньше, чем он, поливая кровью арену, рухнул на землю.

Я повернулся к следующему нападающему.

– Я не шучу, – сказал я. – Вы – таурентины, я это знаю. Меня зовут Тэрл Кэбот. Мы с вами заклятые враги, но если вы покинете арену, я дарую вам жизнь.