Текст книги "Венеция. История от основания города до падения республики"

15
Владения на материке
(1311 –1342)

Зачем дож посылает мне столько свинца? Пусть оставит себе – пригодится покрыть колокольню Сан-Марко.

Мастино делла Скала, по поводу писем от дожа, скрепленных свинцовыми печатями (из хроники Барбаро)

В августе 1311 г. Пьетро Градениго умер, и вся Венеция вздохнула с облегчением. Он был сильным дожем – даже чересчур сильным, по мнению большинства его подданных, – но не слишком мудрым. Упрямый и своевольный, прислушивающийся к чужому мнению лишь для того, чтобы понять, как навязать свое, он оставил республику в гораздо худшем состоянии, чем принял. Венеция все еще не оправилась от заговора Тьеполо и его последствий; объемы торговли сократились до минимума; папский интердикт оставался в силе. Поэтому неудивительно, что хоронили дожа без всяких церемоний – не только потому, что отлучение от церкви еще действовало, но и из страха перед новыми народными волнениями. Тело Градениго отнесли в аббатство Санто-Чиприано на острове Мурано и захоронили там в могиле без надгробия.

Желая, чтобы преемник как можно меньше походил на покойного дожа, выборщики поначалу ударились в противоположную крайность. Они проголосовали за престарелого сенатора Стефано Джустиниани, но тот, отказавшись от предложенного ему бремени, сбежал в монастырь. Следующий выбор пал на некоего Марино Цорци (который был еще старше) – по той единственной причине, что он как раз в этот момент проходил под окнами Дворца дожей с мешком хлеба, чтобы раздать его заключенным в ближайшей тюрьме. Историк XV в. Марино Санудо Младший так объясняет его избрание: «Его почитали за святого, таким уж он был добрым и верным католиком, – а к тому же он был богат». После Градениго вся Венеция мечтала именно о таком доже – безобидном и почтенном «свадебном генерале», пусть и не имеющем заслуг на дипломатическом поприще, но зато богатом и щедрой рукой раздающем свои богатства. К тому же Цорци славился благочестием (несколько лет назад он основал и щедро профинансировал сиротский приют), и это, возможно, дало дополнительные очки в его пользу: ведь первейшая задача нового дожа заключалась в том, чтобы добиться возвращения Венеции в лоно церкви.

Но Марино Цорци не успел этого сделать. Он умер в июле 1312 г., не продержавшись у власти и года. Снова собрались выборщики, на сей раз предусмотрительно закрыв ставнями все окна, выходящие на улицу, и избрали Джованни Соранцо, пятнадцатью годами ранее завоевавшего Каффу в войне с генуэзцами[154]154
   См. главу 12. Завоевание Каффы в 1296 г. и возвращение Соранцо в Венецию с богатыми трофеями – нагруженными до самой ватерлинии генуэзскими судами – к тому времени стали народной легендой. Позже Джулио даль Моро увековечил эти события в потолочной росписи Зала выборов во Дворце дожей.


[Закрыть]. Можно задаться вопросом, почему его не выбрали годом ранее вместо беспомощного Цорци, ведь Соранцо вдобавок отличился в Ферраре, а затем поднялся до поста главного прокуратора Сан-Марко. Ответ, вероятно, заключается в том, что его дочь была замужем за Марко Кверини и после заговора Тьеполо последовала за мужем в изгнание. Новому дожу было семьдесят два года; некоторые, должно быть, полагали, что его лучшие дни остались позади, но в итоге правление Соранцо продлилось шестнадцать лет, и за эти годы Венеция постепенно вернулась к былому процветанию. Восстановление началось в марте 1313 г., когда папу Климента V наконец-то с большими трудами уговорили снять интердикт. Цена была высока – 90 000 золотых флорентийских флоринов. Для истощенной казны республики эта сумма была непомерной, особенно из-за того, что папа требовал выплатить ее именно в такой монете. Тем не менее власти Венеции справились: они объявили обязательный государственный заем в размере 3 % от всех доходов и пригрозили флорентийским купцам немедленной высылкой из города, если те без промедления не обменяют необходимую сумму по справедливому курсу. В ответ папа постановил, что венецианцы снова могут беспрепятственно вести законную торговлю.

Конечно, это капитуляция, но склониться перед папой в каком-то смысле было не так позорно, как перед каким-нибудь светским правителем, и большинству венецианцев это не показалось чересчур дорогой ценой за возвращение к нормальной экономической жизни и всему, что из этого вытекало. Шесть месяцев спустя Венеция усмирила Зару, которая в очередной раз взбунтовалась, воспользовавшись хаосом, воцарившимся в республике после заговора Тьеполо. В Венеции снова воцарился мир; возобновилась торговля; в следующие несколько лет республика заключила договоры с Византийской империей, Сицилией и Миланом, с Болоньей, Брешией и Комо, Тунисом, Трапезундом и Персией. Все это удачно совпало с гибелью марокканского флота, над которым в 1291 г. одержал победу генуэзец Бенедетто Заккария: флот этот годами старался не допускать средиземноморские суда в Гибралтарский пролив. Теперь пролив открылся, а Генуя по столь же счастливому совпадению пришла в упадок из-за долгой и ожесточенной ссоры с собственной колонией Пера на Босфоре. Венеции удалось перехватить значительную часть выгодной торговли с Англией и Фландрией.

Так под властью мудрого, скромного и всеми уважаемого дожа венецианцы воспряли духом. В республике открывались новые производства: на остров Мурано из Германии привезли мастера, который обучил местных ремесленников новой технологии изготовления зеркал, а на улице Бисса, близ Сан-Бартоломео, обосновалась целая колония шелкоделов из Лукки, которые бежали от раздиравшей город междоусобной вражды. Из Германии приезжало столь много купцов, что к 1318 г. им потребовалось отдельное здание: так появился первый дворец Фондако-деи-Тедеско[155]155
   В 1505 г. первое здание Фондако-деи-Тедеско сгорело дотла. Нынешний дворец, расположенный рядом с мостом Риальто и перешедший в собственность Почты Италии, а в 2016 г. переоборудованный под торговый центр, был построен через три года после пожара. Фасад, выходящий на Гранд-канал, был украшен фресками Джорджоне, боковая наружная стена – росписями Тициана; говорят, что остатки этих фресок сохранились до сих пор, но я так и не смог разглядеть их.


[Закрыть]. Продолжались своим чередом работы по мощению улиц и площадей – надо полагать, к большому огорчению свиней из монастыря Сан-Антонио, которые привыкли беспрепятственно рыться в земле по всему городу. Среди прочего замостили главный проезд от Пьяццы до Сан-Пьетро ди Кастелло. Выкопали 50 новых колодцев, а для хранения дополнительных запасов воды установили огромные цистерны. Привезли еще некоторое количество немецких мастеров для строительства ветряных мельниц. В Венеции впервые появилась городская пожарная служба.

Примерно в это же время был расширен Арсенал – этого потребовали новые технологии кораблестроения. Около 1275 г. появился морской компас, позволивший вычерчивать гораздо более точные карты. Еще через несколько лет появилось другое новшество – корабельный руль. До этого всеми большими судами правили с помощью кормового весла; это было не только чрезвычайно неудобно, но и налагало серьезные ограничения на размеры кораблей – слишком крупное судно оказывалось попросту неуправляемым. Зато руль давал возможность управлять сколь угодно большим судном: достаточно было лишь удлинить румпель и, при необходимости, добавить систему блоков. В результате тут же стали появляться более крупные корабли, которые теперь могли выходить в море зимой и летом. Так мореплавание стало круглогодичным, а профессия моряка – гораздо более выгодной.

В 1320-е годы появилась принципиально новая конструкция корабля, основной причиной чему, вероятно, стало установление торговых связей с Англией и Фландрией. Прежде торговые суда не оснащались веслами: гребцов использовали только на военных кораблях, которым требовалась высокая скорость и маневренность. Но благодаря торговой экспансии в начале XIV в. ситуация изменилась. Отныне торговцы тоже нуждались в скорости, а также в дополнительной защите, поскольку возросла ценность перевозимых грузов. Решением проблемы стала торговая галера. Она была длиннее и шире боевой: уже тогда, на заре своего развития, она вмещала около 150 тонн груза, и, помимо полного комплекта парусов, оснащалась командой из двухсот гребцов. Содержать такую команду, состоявшую, кстати, исключительно из свободных людей[156]156
   Гребцам на таких галерах хорошо платили и разрешали беспошлинно перевозить собственный товар. Труд рабов и каторжников на венецианских галерах стали использовать только с середины XVI в.


[Закрыть], было накладно, однако затраты легко окупались экономией времени и практически полной неуязвимостью для пиратов: не многие пиратские корабли могли угнаться за галерой, и даже в случае внезапного нападения всех гребцов можно было быстро вооружить и бросить на защиту судна. Вдобавок благодаря маневренности значительно снижался риск потерпеть крушение у каких-нибудь скалистых берегов.

Но главным достижением Джованни Соранцо – по крайней мере, с точки зрения горожан – было восстановление мирной жизни. После бурных событий предыдущих двадцати лет венецианцы отчаянно нуждались в передышке: требовалось не только восполнить огромные материальные потери, но и прийти в себя после эмоциональных и духовных потрясений, затронувших все области повседневной жизни. Требовалось время, чтобы остудить горячие головы, забыть вражду, приспособиться к изменившимся политическим условиям в Италии и за ее пределами. Соранцо дал своему народу такую передышку. Характерно, что самым волнующим событием за все шестнадцать лет его правления стало рождение трех детенышей у пары львов, подаренных королем Сицилии и живших во Дворце дожей. Говорят, это счастливое событие, случившееся в воскресенье 12 сентября 1316 г., в час заутрени, собрало перед клеткой «чуть ли не всех жителей Венеции и приезжих». Толпа была больше даже той, что за три с половиной месяца до этого удостоилась созерцать необходимые и не менее интересные приготовления к появлению львят. Сам дож расценил это событие как дело государственной важности и оставил о нем официальную запись, заверенную нотариусом.

Другое событие, которое нам сегодня кажется более важным, а именно приезд Данте Алигьери, в 1321 г. посетившего Венецию в качестве посла из Равенны, похоже, совсем не заинтересовало горожан. Том государственного архива за этот год, как ни обидно, считается утраченным, а дошедшие до нас хроники и прочие источники тех времен сообщают не так уж много. Все, что нам известно о посольской миссии Данте, связанной с давним вопросом прав на судоходство по реке По, – что ответ ему дали неопределенный, а когда настало время возвращаться, Венеция отказалась обеспечить ему безопасный проезд по самой удобной дороге. Данте пришлось возвращаться через малярийные болота, где он подхватил лихорадку, от которой и умер.

Но как бы прохладно дож Соранцо ни относился к иностранцам (а Данте, по собственному свидетельству, тоже был от него не в восторге), подданные его любили; и не исключено, что его популярность стала одной из причин, по которым Большой совет принял новое постановление, придавшее дожескому титулу еще больше великолепия. Дожу и членам его свиты повысили жалованье; для правителя республики заказали огромный драгоценный камень, который он в дальнейшем носил по праздникам, и новую, еще более роскошную, чем прежде, государственную барку «Бучинторо». Но исполнительная власть дожа по-прежнему оставалась ограниченной. В 1314 г. овдовевшая дочь Соранцо вернулась из ссылки и тотчас была заточена в монастырь Санта-Мария делле Вирджини в отдаленном уголке Кастелло. По традиции дож наносил ей официальный визит каждый год, но так и не смог уговорить Совет десяти освободить ее, и, когда в 1328 г., в возрасте под девяносто лет, Соранцо умер, она все еще оставалась узницей. Тело дожа, препоясанное мечом и обутое в церемониальные золотые туфли, было возложено для прощания в Зале владык ночи в южной стороне старого дворца, выходящей окнами на Моло, а затем доставлено в собор Сан-Марко, где его ожидала вдова. После отпевания дож упокоился в баптистерии собора, в простом саркофаге с гербом Соранцо, но без имени и эпитафии; его гробница сохранилась до наших дней.

У венецианцев всегда была долгая память. Прошло более пятнадцати лет мира и процветания, прежде чем черные дни папского интердикта забылись, а пятидесятым дожем был избран Франческо Дандоло – тот самый, чье терпение и дипломатическое искусство наконец заставили папу в Авиньоне смилостивиться над Венецией. Рёскин рассказывает, как Дандоло «укрылся (по общепринятому обычаю) под обеденным столом понтифика, а когда тот приступил к трапезе, припал к его ногам, обливаясь слезами, и вымолил отмену этого ужасного приговора». Злые языки утверждали, что свое прозвище Кане (Пёс) Дандоло получил из-за того, что предстал перед его святейшеством в ошейнике с цепью, дабы продемонстрировать смирение; но на самом деле это прозвище носил еще его отец. Кроме того, Псом не без гордости прозывался еще один человек, незадолго до избрания Франческо проявивший себя заклятым врагом республики.

Кан Гранде делла Скала, деспот Вероны, был всего тридцати семи лет от роду, но более половины из них потратил на расширение своих владений и правил уже не только Вероной, но и Виченцей, Фельтре и Беллуно (благодаря чему держал под контролем несколько важнейших перевалов через Альпы), а с сентября 1328 г. – еще и Падуей. Новоизбранный дож, вступив в должность, сразу столкнулся с угрозой, которая страшила Венецию сильнее всех прочих, – с опасностью экономической блокады; и, когда в июле 1329 г. веронская армия захватила Тревизо, положение стало отчаянным. Правда, через три дня после захвата Тревизо Кана Гранде унесла в могилу неожиданная лихорадка, и Венеция вздохнула с облегчением; но передышка оказалась недолгой. На смену веронскому Псу пришли двое племянников-соправителей, один из которых, Альберто, был ничтожеством, погрязшим в удовольствиях, но другой, Мастино, не уступал покойному дяде честолюбием и целеустремленностью и продолжил его дело. Транзитные пошлины на венецианские товары, огромный налог на грузы, которые ввозились в лагуну с материка (пусть даже из венецианских владений), таможенные дома вдоль реки По – все это венецианцам было слишком хорошо знакомо: они и сами поднаторели в таких делах. В ответ были введены столь же неподъемные пошлины на все товары, провозившиеся через Венецию в города, которыми правил Мастино, но битва была неравной, и венецианцы это понимали. Таким образом Падуя, Тревизо и остальные владения Мастино лишались только восточных предметов роскоши; возможно, это и доставляло им некоторое неудобство, но не представляло серьезной опасности. Венеция же, напротив, очень сильно зависела от поставок продуктов с материка. Во время кризиса 1268 г. ей как-то удалось найти другие источники продовольствия, но с тех пор ее население возросло почти вдвое, и полагаться на удачу было нельзя.

Теперь катастрофу можно было предотвратить лишь силой оружия. Однако в Большом совете многие выступали против такого решения, включая и самого дожа. Они полагали, что Мастино со своей огромной военной мощью почти наверняка одержит победу, а такая победа означает конец республики. Не имея сухопутной армии, Венеция будет вынуждена прибегнуть к услугам наемников и подвергнуться всем сопутствующим рискам и расходам. Кроме того, как показали события в Ферраре, вмешательство в политику на материке всегда заканчивалось для республики плохо. Все эти аргументы были разумны, но дела не меняли. У Венеции попросту не осталось выбора: она должна была сражаться или погибнуть.

Все же одно преимущество у нее имелось. Скорость, с которой расширялись владения Скалигери, вызывала беспокойство и в других городах. Даже за то время, пока венецианцы вели переговоры с потенциальными союзниками, Мастино успел приобрести новых врагов. В 1332 г. ему покорилась Брешиа; у правящей династии Росси он отобрал Парму, у флорентийцев – Лукку. За неудачи – такие, как попытки отнять Мантую у Гонзаги или отравить Аццо Висконти из Милана, – его ненавидели не меньше, чем за успехи. Вскоре против него сложился союз. В Венеции была проведена срочная перепись, показавшая, что в республике проживает 40 100 здоровых мужчин в возрасте от 20 до 60 лет[157]157
   Это число особенно важно ввиду того, что позволяет оценить совокупное население республики: на тот период оно составляло не менее 200 тысяч человек.


[Закрыть]. По обычной практике их разделили на группы по 12 человек. От каждой из них под знамена республики вставал один человек, выбранный по жребию (а затем, если потребуется, – второй, третий и так далее), остальные делили между собой расходы на его содержание. Но, как говорят, на сей раз многие вызвались добровольцами, не дожидаясь жребия и не требуя жалованья. Между тем Италия, Франция, Германия и Бургундия тоже выслали вооруженные отряды (далеко не всегда состоявшие из наемников), общим числом около 30 тысяч человек. Они собрались в Равенне под командованием Пьетро де Росси – самого выдающегося полководца того времени. Пьетро был младшим отпрыском семьи, которая правила Пармой до того, как ее захватил Мастино, так что можно было не сомневаться: он приложит все свои силы и умения, чтобы добиться победы.

10 октября 1336 г. в главном соборе Венеции дож Дандоло вручил Пьетро знамя святого Марка, а народ, собравшийся внутри и снаружи, приветствовал полководца громкими возгласами. Через день или два Пьетро во главе объединенного войска форсировал Бренту и ступил на землю Падуи, а 22 ноября, в день святой Цецилии, взял крепость, защищавшую огромные соляные копи, с помощью Мастино надеялся лишить Венецию монополии на торговлю солью. Затем Пьетро двинулся дальше, на Тревизо. Первые победы убедили присоединиться к союзу еще нескольких правителей, которые до тех пор колебались. В их числе были Аццо Висконти, Луиджи Гонзага из Мантуи и Обиццо д’Эсте, семья которого еще в 1317 г. вернулась к власти в Ферраре. В марте 1337 г. в Венеции был подписан новый договор об официальном основании лиги, призванной «сокрушить и уничтожить братьев Альберто и Мастино, синьоров делла Скала». Треть расходов брала на себя Венеция, треть – Флоренция (на условии, что Лукка вернется под ее власть), а еще треть – остальные города Ломбардии.

Мастино оказался окружен врагами и внезапно атакован с нескольких сторон одновременно. Ему ничего не оставалось, кроме как просить о мире, – и он отправил в Венецию Марсилио ди Каррару в качестве своего личного посланника. Это был очень необычный выбор. Марсилио единолично правил Падуей, пока Мастино не захватил ее несколько лет назад; после этого Марсилио продолжал править уже от имени Скалигери, фактически превратившись в их марионетку. Естественно, он затаил обиду, к которой вскоре добавилось новое унижение: Альберто делла Скала соблазнил (или, возможно, даже взял силой) жену его кузена Умбертино. И вот наконец представилась возможность для мести. Как говорят, во время своей миссии Марсилио ди Каррара однажды ужинал с дожем и уронил салфетку на пол. Оба встали, чтобы поднять ее. «Что вы дадите мне, если я отдам Падую в ваши руки?» – шепотом спросил Марсилио. «Власть над городом», – ответил дож. Этого было достаточно. Договор был заключен[158]158
   Как ни занятна мысль о том, что две свои главные дипломатические победы Франческо Дандоло одержал не за столом, а под ним, по справедливости надо признать, что лучший источник сведений о событиях того времени, Лоренцо де Моначи, утверждает, что эта тихая беседа состоялась во время прогулки под балконом дворца.


[Закрыть].

Мастино между тем свирепо оборонял Падую от сил лиги, но вскоре его внимание отвлекла атака Аццо Висконти на Брешию. 3 августа ворота Падуи открылись, и Пьетро де Росси вошел в город. Альберто делла Скала, как обычно, развлекавшийся у себя во дворце, был схвачен и доставлен в Венецию. Его брат еще некоторое время сражался, но напрасно. Его империя рушилась на глазах, и Мастино был вынужден капитулировать.

Мирный договор подписали 24 января 1339 г. (1338-го по венецианскому летосчислению). Условия были на удивление щедрыми. Как ни странно, братьям Скалигери разрешили оставить себе Лукку (хотя окрестные земли и крепости возвратили Флоренции) и Парму (за скромную компенсацию семейству Росси). К Венеции отошли Падуя, где к власти вернулся дом Каррара под условным сюзеренитетом Венеции, и Тревизанская марка. Западную часть последней тоже передали под управление Каррара, но область к северу от Венеции, состоявшая из Конельяно, Кастельфранко, Сачиле, Одерцо и самого Тревизо, осталась под непосредственным контролем республики.

Впервые в истории Венеции к ней присоединилась крупная и важная территория на материке (Терраферма, domini de terraferma). На первый взгляд это давало явные преимущества. Появился надежный источник продовольственных поставок, снизилась опасность экономической блокады. Столь ценное приобретение, доставшееся республике на волне победы над Скалигери и предотвратившее угрозу самому выживанию Венеции, существенно укрепило моральный дух народа. Заключение договора отметили грандиозным турниром на Пьяцце в день святого Валентина. Несколько важнейших союзников, в том числе Каррара, Гонзага и Эсте, были допущены в ряды венецианской аристократии.

Однако с новой ролью Венеции как континентальной державы были сопряжены и некоторые трудности, пусть не настолько очевидные, как преимущества. Основные сложности были связаны с безопасностью границ. Недавняя война значительно усилила позиции миланского правителя Висконти, который стал даже сильнее, чем когда-то были Скалигери. По счастью, Милан был далеко, и Падуя под властью Каррары могла при необходимости послужить буфером. Но вместе с тем любое посягательство на земли Каррары отныне автоматически считалось нападением на саму Венецию, так что в этом отношении Милан оказывался для венецианцев сопредельной территорией. Возникала общая граница с Миланом. В будущем ожидались проблемы и в связи с сухопутной границей на северо-востоке, где патриарх Аквилейский и его сосед граф Гориции только и ждали случая посеять смуту.

Но пока все эти затруднения казались далекими. Перед венецианцами стояла более насущная задача, связанная с новой административной ответственностью, и они взялись за ее решение со всей энергией и энтузиазмом. Опираясь на прошлый опыт управления заморскими колониями, они использовали некоторые полезные прецеденты в Тревизо и соседних городах. Эти территории нельзя было объявить ленными владениями, как поступили когда-то с греческими островами. По очевидным причинам невозможным казалось и обращаться с ними как с факториями наподобие Модона, Корона, Акры или Негропонта. Требовались новые механизмы управления; и венецианцы решили воспроизвести в Тревизо и, с некоторыми незначительными вариациями, в других материковых городах ту же систему, которая действовала в самой республике, только в миниатюре. Во главе этой системы стоял подеста (в городах поменьше он носил звание capitano – «капитан» или provveditore – «провиантмейстер»), избиравшийся по такой же сложной системе, как дож, и наделявшийся схожими полномочиями. Подеста мог стать и венецианский аристократ, и местный гражданин. Подобно дожу, он жил в богатстве и роскоши, но почти не обладал реальной властью. Как дож был, по существу, слугой Совета десяти, так и подеста на самом деле выступал марионеткой ректора. Ректором мог стать только венецианец; он поддерживал постоянную связь с сенатом и с Советом десяти и отвечал непосредственно перед ними. Ректору подчинялась полиция; именно он в конечном счете возглавлял всю городскую администрацию, военную и гражданскую. Но повседневная законодательная деятельность, местное налогообложение, коммуникации, благоустройство города и так далее находились в ведении муниципального совета – аналога Большого совета Венеции. В Тревизо этот орган насчитывал 300 человек – немалую долю образованного мужского населения города. Такая система была не просто эффективной, но и, с определенными оговорками, демократической, тем более что Венеция всегда проводила в подвластных ей городах политику индивидуальной свободы и независимости – в той мере, в которой та не противоречила соображениям безопасности. Надо полагать, под управлением Венеции городам жилось совсем иначе, чем под пятой какого-нибудь деспота-автократа, наподобие Скалигери и Висконти.

Всего за год до смерти Франческо Дандоло, в последний день октября 1338 г., завершилось строительство церкви Санта-Мария-Глориоза деи Фрари. Ее возводили целых сто лет, а по завершении тотчас решили снести и заменить другой, более просторной и обращенной фасадом в другую сторону. Работы по сносу шли одновременно с новым строительством, и оба процесса затянулись еще на сто лет, что поставило под вопрос последнюю волю дожа, желавшего быть похороненным именно в этой церкви. Однако он завещал церкви большую часть своего имущества, и поступить вопреки его воле было невозможно. Саркофаг дожа установили в зале капитула; затем его убрали, но в конце концов (после долгого перерыва, по поводу которого так громогласно сокрушался Рёскин)[159]159
  The Stones of Venice. Vol. III, ii, paras. 58−60.


[Закрыть] вернули на прежнее место. Фреска работы Паоло Венециано над саркофагом изображает, как святые Франциск и Елизавета представляют дожа и его супругу Деве Марии. Вероятно, это старейший прижизненный портрет венецианского дожа, сохранившийся до наших дней.

7 ноября был избран преемник Дандоло – Бартоломео Градениго. В какой степени родства он состоял с дожем Пьетро, мы не знаем, но сам факт избрания кого-то из семейства Градениго служил верным знаком того, что Венеция начала забывать о событиях тридцати-сорокалетней давности. К тому же новый дож явно не собирался идти по стопам своего ужасного однофамильца: помимо всего прочего, ему было уже семьдесят шесть лет. Похоже, поэтому его и выбрали – чтобы обеспечить пересмену. Первым из предложенных кандидатов и очевидно пригодным как по своим компетенциям, так и с точки зрения популярности, был еще один Дандоло, Андреа. Но Андреа было лишь немногим за тридцать, и он не жаждал принять бремя власти; к тому же венецианцы старались не выбирать из одного и того же семейства двух дожей подряд, даже если они состояли друг с другом лишь в дальнем родстве. Поэтому эстафету передали почтенному старцу, старшему прокуратору Сан-Марко, – чтобы создать прослойку между двумя родственниками и дать младшему Дандоло еще немного повзрослеть.

Бартоломео Градениго в точности исполнил возложенную на него задачу. Он оставался у власти всего три года, но его правление не обошлось без происшествий. Как раз на тот период пришлось, прежде всего, самое грандиозное наводнение за всю долгую историю Венеции, которую вообще-то было не удивить потопами. Катастрофа разразилась 15 февраля 1340 г., и город спасся лишь благодаря чудесному заступничеству святых – Марка, Николая и Георгия[160]160
   Рыбаку, на лодке которого эти трое святых пересекли лагуну, дабы избавить город от напасти, святой Марк вручил кольцо, наказав передать его дожу. Рыбак так и поступил; момент передачи кольца дожу запечатлен на картине Париса Бордоне, хранящейся в VI зале Академии.


[Закрыть]. Два месяца спустя прибыло посольство от Эдуарда III Английского, сообщившее правительству республики, что грядет война, поскольку самозваный король Филипп Французский отказался разрешить споры между Англией и Францией честным поединком или испытанием прожорливыми львами, «которые не причинили бы никакого вреда истинному королю». Соответственно Эдуард просил предоставить ему сорок или более галер сроком на год, предлагая заплатить любую сумму, какую назовет дож, и даровать венецианцам на английской земле все права и привилегии, какими пользуются его подданные. Более того, король передал дожу: если тот пожелает отправить в Англию двух своих сыновей, то они будут приняты со всеми почестями, приличествующими их рангу, и посвящены в рыцари. Градениго ответил, что ввиду угрозы для всего Восточного Средиземноморья, которую представляет турецкая армада численностью 230 судов, Венеция не может выделить ни одного корабля для войны с христианской державой на западе. Тем не менее привилегии, столь щедро обещанные венецианцам в Англии, он принял с благодарностью, а по поводу приглашения, переданного сыновьям, выразил «сердечную и беспредельную благодарность», – но сыновья никуда не поехали.

Ответ был типично венецианским, но турецкую угрозу Градениго не выдумал. К тому времени уже была потеряна вся Малая Азия. Османский султан Орхан перенес свою столицу в Бурсу, расположенную менее чем в ста километрах от Константинополя, а некогда славная Византийская империя, так и не оправившаяся от последствий Четвертого крестового похода, подвергалась атакам от всех своих соседей, как мусульманских, так и христианских; вдобавок ее разрывали на части религиозные распри и гражданская война. Имперская казна опустела; ни для кого не стало неожиданностью, когда император Иоанн V Палеолог в 1345 г. заложил венецианским купцам не только все золото и серебро из дворца, но и драгоценные камни из короны империи[161]161
   Внимательные очевидцы подметили, что на коронации Иоанна VI Кантакузина в 1347 г. все драгоценности императорских диадем были заменены стеклянными подделками.


[Закрыть]. Итак, если понадобится сдерживать натиск турок, то основное бремя войны ляжет на плечи венецианцев и, в меньшей степени, генуэзцев. Ввиду этого поддерживать добрые отношения между двумя республиками становилось особенно важно – пусть и не менее сложно, учитывая давнюю историю их ожесточенного соперничества.

Но пока длился мир, Венеция по-прежнему неслась на волне торговых успехов – пожалуй, крупнейших за всю свою историю; и венецианцы – как всегда, когда позволяла политическая и экономическая ситуация, – снова принялись расширять и украшать свою столицу. Близ церкви Сан-Франческо делла Винья построили первую больницу для сирот; на набережной Моло, за зданием Новых Прокураций, где сейчас разбит общественный сад, появилось огромное государственное зернохранилище; на северной окраине города воздвигли большую церковь и монастырь Серви[162]162
   Ни одно из этих зданий не сохранилось до наших дней. Больница для сирот (прозванная «Пьета», то есть «Сострадание», из-за привычки ее основателя, брата Пьераццо Ассизского, который ходил от дома к дому, собирая пожертвования с криками «Pieta, pieta!») была перенесена на ее нынешнее место в начале XVI в., а двести лет спустя ее работницы составили лучший в Венеции оркестр под руководством Антонио Вивальди. Зернохранилище в 1808 г. приказал снести Наполеон, чтобы оно не заслоняло окна здания Новых Прокураций, которое он преобразовал в королевский дворец. Монастырь Серви снесли в начале XIX в. В 1852 г. его руины – «землю со всем, что на ней находится, или по частям, камень за камнем» – предлагали купить Рёскину.


[Закрыть]. Но самым важным строительным предприятием того времени стала реконструкция Дворца дожей, начатая в январе 1341 г. В итоге здание обрело те два главных фасада, южный и западный, которые известны нашим современникам.

Правительство Венеции располагалось на этом самом месте уже более пятисот лет, со времен дожа Аньелло Партичипацио. С тех пор было построено и разрушено несколько дворцов. До 1341 г. правительственным дворцом служило здание, возведенное при Себастьяно Дзиани и дополненное в начале XIV в. новым Залом совета с восточной стороны (той, что выходит окнами на тюрьму по ту сторону узкого канала Рио-ди-Палаццо, через который ныне переброшен мост Вздохов). Но этот зал уже стал безнадежно тесным, в связи с чем назначили комиссию из трех человек, которой предстояло решить, расширить ли старое помещение или построить новое в другой части дворца. Комиссия благоразумно отдала предпочтение второму варианту, и решили, что новый зал займет большую часть второго этажа в южной части дворца.

Дворец дожей уникален по любым меркам, но в одном отношении он особенно явственно отличается от правительственных зданий, строившихся в материковых городах Италии, – от этих темных и грозных отражений своего жестокого времени. Макиавелли правильно заметил, что Дворец синьории во Флоренции задуман как крепость для защиты городских властей. Прав и Джон Эддингтон Саймондс, столетиями позже говоривший о Ферраре, где «твердыня Эсте, окруженная рвом с подъемным мостом и опускной решеткой, бросающая мрачную тень на воду, что защищает этот донжон, до сих пор как будто угрожает площади и тяжело нависает над домами горожан». В Венеции, напротив, те, для кого строился Дворец дожей, не нуждались в защите и не желали никого устрашать. Глядя на него в наши дни, ощущаешь, что этим ослепительным сочетанием изящества, света и красок создатели дворца инстинктивно стремились восславить и возблагодарить политический порядок и спокойствие, которыми венецианцы, единственные среди всех своих соседей, могли наслаждаться в полной мере.

Работы начались в первые дни 1341 г. под руководством гениального архитектора Пьетро Баседжо и продолжались с перерывами на протяжении восьмидесяти двух лет. На первом этапе ограничились возведением нового Зала совета, протянувшегося почти вдоль всей южной стороны дворца, а по стороне, выходящей окнами на Пьяццетту, – до седьмой колонны. Зал был более или менее достроен к июлю 1365 г., когда Гвариенто украсил его восточную стену огромной фреской, изображавшей коронацию Девы Марии в раю[163]163
   После пожара ее заменили фреской Тинторетто на тот же сюжет. Остатки фрески Гвариенто хранятся в другом зале дворца.


[Закрыть]. Центральный балкон со стороны Моло добавили, как сообщает надпись на нем самом, только в 1404 г., но и тогда, по-видимому, продолжались работы по внутренней отделке: известно, что первое заседание Большого совета в новом зале состоялось лишь в 1423 г. В том же году решили расширить фасад со стороны Пьяццетты до его нынешней длины. Из этого следует, что во всем своем великолепии дворец предстал лишь около 1425 г. – весьма своевременно, потому что эпоха Возрождения уже вступала в свои права. Еще полвека – и столь удачный первоначальный замысел остался бы неосуществленным: было бы принято новое решение, согласующееся с модой на классицизм, и величайший образец светской готической архитектуры был бы навсегда потерян для человечества[164]164
   Еще больше Дворцу дожей повезло в 1577 г., когда было отвергнуто предложение Палладио снести здание как морально устаревшее целиком и заменить его новым, по собственному проекту, в ренессансном стиле.


[Закрыть].