Текст книги "Свидание в Самарре"

6

За столом сидели Лют и Ирма Флиглеры, Уиллард и Берта Доаны, Уолтер и Элен Шейферы, Харви и Эмили Зигенфусы, Немец (Ральф) и Фрэнни Снайдеры, Вик и Моника Смиты и Дьюи и Лоис Харгенстины. С того места, где он сидел, сбоку и почти позади оркестра, практически у барабанщика на коленях, Алю Греко было видно их всех. Он знал всех мужчин в лицо, Люта Флиглера и Немца Снайдера называл по имени, а с остальными просто здоровался, не добавляя имени, и они отвечали ему, не называя его ни Аль, ни Греко. Он был знаком с Ирмой Флиглер и, когда разговаривал с ней, величал ее миссис Флиглер. С Фрэнни Снайдер он тоже был знаком, и если бы разговаривал с ней, то мог бы называть ее Фрэнни, или Малышка, или как угодно, но обычно ограничивался лишь коротким «Привет!» и сдержанно кивал. Какого черта! Она была замужем, хоть и за этим Немцем, но все-таки, и, насколько Алю было известно, была добродетельна, как сама матерь божья (а матерь божья, порой думал Аль, вовсе и не была добродетельна), уже целых два года. Поэтому заговаривать с ней не имело смысла. Кто знает, что вообразит этот крикливый юнец, ее муж, если увидит их за беседой? И что натворит. Кроме того, нельзя судить о Малышке по одному вечеру два года назад. Быть может, это был единственный раз, когда она изменила своему горлопану, и обвинять ее нельзя. Она легко досталась Алю, можно сказать, легче других. Он знал ее еще по школе, но потом, когда они выросли, редко встречал ее на улице. А когда видел на улице, она говорила: «Здравствуй, Тони Мураско!», он же отвечал: «Привет, Фрэнсис!» А потом он прочел в газете, что она выходит замуж за Немца Снайдера, и пожалел ее, потому что знал, что представляет собой Немец: горластый куклуксклановец, который, частенько получая по морде за глупые шутки в адрес католической церкви, тем не менее всегда старался приударить за католичками, что ему и удавалось. Когда Аль прочел об их свадьбе, он решил, что Фрэнсис забеременела, но ошибся. Получилось так, что отец Фрэнсис, Большой Эд Кэрри, полицейский, застал свою дочь и Снайдера в несколько неловкой ситуации и потребовал от Снайдера либо жениться, либо умереть. Аль об том не знал. Но зато ему было известно, что вскоре после свадьбы Немец, которого девицы из «Капли росы» звали Ральфи, снова там появился. Он никогда не давал чаевых и считался одним из самых нежелательных клиентов заведения. Однажды, два года назад, Аль ехал через Кольеривилл и увидел Фрэнсис. Она ждала автобус. Он остановился.

– Подвезти тебя? – спросил он.

– Нет… А, это ты, Тони? – узнала его она. – Ты возвращаешься в город?

– Так точно, – ответил Аль. – Садись.

– Видишь ли, не знаю…

– Как угодно. Мне-то что… – И потянулся закрыть дверь.

– О, я хотела… Я поеду с тобой. Только ты высадишь меня где-нибудь…

– Садись, объяснишь по дороге, – сказал он.

Она села, и он угостил ее сигаретой. Она ездила в Кольеривилл к бабушке. Она охотно закурила, выпила и легко согласилась немного покататься. Кататься и вправду долго не пришлось: в полумили от шоссе между Гиббсвиллом и Кольеривиллом у плотины был сарай для лодок. Во всей этой истории ощущалась какая-то неловкость, вроде когда имеешь дело с родственницей. Он помнил Фрэнсис в школе маленькой девочкой, и вдруг в один прекрасный день совершенно неожиданно перед тобой женщина, причем с опытом и все такое прочее – вот в этом и крылась неловкость. Как будто нашел деньги на улице: не зарабатывал, не добывал… Должно быть, и она испытывала то же самое, потому что если уж кого не пришлось уговаривать, так это ее в тот раз. Но по дороге домой она сказала: «Если ты кому-нибудь проболтаешься, убью. Я не шучу». И было видно, что она не шутит. Она отказалась от новых с ним встреч и не разрешила ему ни звонить ей, ни пытаться увидеть. Она, казалось, чуть жалела о случившемся, но он не был уверен, не притворяется ли она и тут. Он часто вспоминал это. И вспомнил сейчас, заметив, что она смотрит, как Немец танцует с Эмили Зигенфус, просунув колено между ее ног и делая вид, будто они танцуют так же, как и все остальные Сукин сын! Фрэнни – хорошая баба. Она нравилась Алю. А вот этот Немец – хорошо бы влепить ему как следует! И почему это женщинам (за исключением монахинь, весь женский пол он называл несколько по-другому) почти всегда достается какое-нибудь дерьмо? Очень редко им удается заполучить хорошего парня. Как Флиглер, например.

И тут он начал злиться на Ирму Флиглер. Интересно, соображает ли она, какой мировой парень у нее в мужьях. Наверное, нет. Наверное, считает, что ей так и положено. Вот вам пожалуйста: одна женщина замужем за подлецом, который ее бьет и обманывает, и уверена, что так и должно быть, а другой достался стоящий мужик, который и не думает шляться, и у нее нет даже сомнений, что иначе быть не может. Все женщины так привыкли иметь дело с дерьмом, убеждал себя Аль, что на это не ропщут, а если на их долю выпадает лучшая участь, то не теряют уверенности, что все может измениться к худшему. Черт с ними. Хорошо бы забыть про них.

Но в «Дилижансе» сделать это было трудно, ибо женщин тут полным-полно. Все танцзалы, ночные клубы, придорожные рестораны, магазины, церкви и даже публичные дома – все принадлежит женщинам. А хуже всего, вероятно, заведение вроде этого, где мужчины, напялив на себя обезьяний костюм и перерезав горло крахмальным воротничком, напиваются, не получая даже удовольствия от выпивки, потому что пили в присутствии женщин, отчего становилось совсем уж тошно. Раз есть оркестр, значит, женщины тут как тут, можете быть уверены. Женщины поют песни вроде: «Слышу ритм», «Три словечка», «Ты сведешь меня с ума», «Я думаю о милом», «Я так печальна, лишь по тебе тоскую, милый, по тебе, ах, что за радость тебе отдаться». «Отдаться, сука этакая!» – сказал Аль Греко и посмотрел через стол на Элен Хольман, которую он ненавидел сейчас в тысячу раз больше всех на свете. Весь вечер он исходил ненавистью. Сначала ему было ненавистно само поручение Эда Чарни: следить за Элен. Она превосходно знала, зачем он пожаловал, и вымещала на нем свою злость на то, что Эд остался дома с ребенком. И с женой. Элен, пожалуй, была единственным человеком, кто осмеливался открыто выражать свое презрение к Алю, и сегодня она измывалась больше обычного. «Ну и рождество у тебя», – заметила она. И пошло, пошло. Почему он не наладит себе жизнь? Что у него за роль? Да знает ли он, что он просто подпевала? Замечает он за собой странности? Какие странности? По-видимому, объяснила она, он гермафродит. И он был вынужден слушать эти бредни целых два часа без передышки, за исключением тех минут, когда она уходила петь. Но часов в десять – одиннадцать пыл ее остыл. Она перестала приставать к нему, решив применить другой метод.

На ней было платье с таким вырезом впереди, что он только пупка ее не видел. Когда она вставала, материал, атлас или что-то там другое, натягивался и грудь была видна лишь на одну треть. Зато когда она сидела напротив него, положив локти на стол и опершись подбородком на руки, платье было свободно, и при любом движении ему открывались ее соски. Она заметила, что он смотрит, а не смотреть он не мог, и улыбнулась.

– Вряд ли ты хочешь остаться без зубов, а? – спросил он.

– Кто же это сделает, позвольте поинтересоваться? – сказала она.

– Такие красивые зубки – и все к черту, а?

– Вот это да! Малышка Аль обиделся, потому что…

– Забудь про малышку Аля, девочка. И послушай меня для собственной же пользы. Умный понимает с полуслова.

– Я прямо трясусь от страха, – сказала она.

Внезапно желание у него пропало, но он поддался другой слабости.

– Перестань, слышишь? Я сижу здесь не по своей воле. Ты могла бы догадаться.

Она вонзилась в него взглядом.

– Тогда проваливай. Убирайся отсюда, дай мне повеселиться.

– Проваливай? Сию минуту. Ты что, спятила? Куда я уйду? Далеко мне придется пойти, если я смоюсь отсюда без приказания. Далеко. Да мне и не уйти. Как ты думаешь, что эта сволочь француз будет делать, если я двинусь к выходу? Думаешь, он меня выпустит? Как бы не так.

– Да? – улыбнулась Элен.

Что-то новое. Значит, Лис лезет к Элен, как Аль давно уже и предполагал. Но на это ему сейчас наплевать. Ему надо только, чтобы Элен вела себя прилично, иначе жди неприятностей от Эда.

– Мне велели, – сказал он, – и, нравится или не нравится это нам с тобой, я должен здесь сидеть.

– Понятно, – отозвалась она.

– И приказано смотреть, чтобы ты не раздвигала колени, девочка.

– Пошел ты! – разозлилась она. – Выпить-то, по крайней мере, можно?

– Нельзя. Ты уже сегодня один раз окосела.

– Хочешь потанцевать со мной? Должна же я веселиться, а не только стоять там и петь, теша похоть этих мерзавцев.

– Не хочу я с тобой танцевать, – отказался он. – Мне этого не приказывали.

– Боишься?

– Пусть так, – сказал он. – Хочешь убедить меня, что я боюсь? Боюсь, только оставь меня в покое.

Музыканты заиграли вступление к песне «Вся целиком» из ее репертуара. Она встала и медленно двинулась к эстраде, где размещался оркестр.

– Как, она говорит, ее зовут? – спросила Эмили Зигенфус.

– Элен Хольман, – ответил Дьюи Хартенстин.

– Хольман? Вот нахалка! – возмутилась Эмили.

– Почему? – спросил Вик Смит.

– Потому что это фамилия настоящей певицы. Либи Хольман. Правильно? Либи? Или Лиди. Нет, Либи. Да, Либи Хольман. У нее есть свои пластинки, – объясняла Эмили.

– У Элен столько же прав на эту фамилию, сколько и у Либи Хольман, – сказала Ирма Флиглер.

– Нет у нее таких прав, – возразила Эмили.

– Есть, – упорствовала Ирма. – Либи Хольман – тоже не настоящее имя.

– Да? – Удивилась Эмили. – А откуда ты знаешь, Ирма?

– У меня есть друзья в Цинциннати, штат Огайо. Вернее, у Люта. Лют!

– Что? – спросил Лют.

– Что нам рассказывали эти твои приятели из Цинциннати, штат Огайо, помнишь, у которых двое детей умерли от менингита…

– Менингит спинного мозга, – сказал Лют, который разговаривал с Уиллардом Доаном.

– Я знаю, – ответила Ирма. – Как их фамилия?

– Шульцы. Гарри Шульц. А что? Позвонить им и пригласить сюда или что?

– Очень остроумно. Как по-настоящему зовут эту певицу Либи Хольман?

– Чего же ты сразу меня не спросила? – сказал Лют.

– Хватит. Скажи как.

– Фред. Ее настоящая фамилия Фред, – ответил Лют.

– Уф! Никогда не скажет сразу, – заметила Ирма, – несет какую-то чушь, остановиться не может. Во всяком случае, эти приятели, Шульцы из Кливленда…

– Ты только что сказала, что они из Цинциннати, – возразила Эмили. – По-моему…

– Пусть из Цинциннати. Хорошо, из Цинциннати. Из города, в котором родилась эта Хольман. Одним словом, они из того же города, что и она, и они назвали нам ее настоящую фамилию.

– Фред, значит, – повторила Эмили. – Все равно не верю. И ничего вы этого не знаете. – Эмили пила уже четвертый бокал.

– А мне она нравится, – заметила Фрэнни Снайдер. – Я люблю слушать, как она поет.

– Любишь? – переспросила Эмили. – Сидишь здесь и утверждаешь, что тебе правится такой голос? Да ты с ума сошла, Фрэнни.

– И мне нравится, – вмешался Харви Зигенфус.

– А тебя кто спрашивает? – воззрилась на него Эмили Зигенфус.

– Никто. Я что, не могу высказать свое мнение?

– Не можешь. Кому оно нужно, твое мнение? Посмотрите на нее. Хочет петь – пусть поет, а если собирается отбивать чечетку, то пускай начинает. Пора на что-то решиться. Она похожа на танцовщицу в бурлеске.

– Откуда ты знаешь, как ведет себя танцовщица в бурлеске? – спросил Харви Зигенфус.

– Откуда я знаю? – переспросила его жена. – И ты меня еще спрашиваешь? Ты, Харви Зигенфус, меня об этом спрашиваешь? Хорошо, я тебе объясню. Я знаю, потому что ты заставлял меня так себя вести. Когда мы только поженились, ты требовал, чтобы я раздевалась, снимая одну вещь за другой. Вот откуда я знаю.

Все, кроме Харви Зигенфуса, расхохотались.

– Ненормальная, – заметил он.

Но это только вызвало новый взрыв смеха.

– Выпьем! – крикнул Лют Флиглер. – Эмили, тебе налить? Немец, ты уже давно готов пропустить еще стаканчик. Фрэнни, тебе вполне можно. Вик, что с тобой? Ты не пьешь?

– Я лучше воздержусь, – ответил Вик Смит.

– Тебе бы тоже полезно воздержаться, Лют Флиглер, – заметила Ирма Флиглер.

– Воздержание хуже простуды, Вик, – пытался уговорить его Лют. – А это что за звуки раздаются? – И он наставил ухо в сторону Ирмы.

– Ты слышал, что я сказала. Тебе бы тоже стоило воздержаться. Вик правильно делает.

– Хуже простуды, – повторил Лют. – Тот, кто хоть раз в жизни не напился, не мужчина. Дьюи, налить тебе? Ты знаешь, что губернатор Северной Каролины сказал губернатору Западной Виргинии?

– Ты хочешь сказать, губернатор Южной Каролины? – поправила его Эмили.

– Нет, я хотел сказать, Северной Дакоты, – ответил Лют. – Ладно, давайте выпьем, ребята.

– Я уже окосел, – заметил Дьюи Хартенстин.

– Да и я на грани, – сказал Харви Зигенфус.

– А тебя кто спрашивает? – опять рассердилась Эмили Зигенфус.

– Эй вы, Зигенфусы, хватит миловаться на людях, – крикнул Лют. – Подождите до дома.

– Выпьем за добрый старый Йель, – предложил Немец Снайдер, который был лучшим защитником в сборной гиббсвиллских школ в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда Гиббсвилл одержал победу и над Редингом и над Аллентауном.

– Обними меня, милый. Обними меня, ненаглядный, ля-ля-ля, тра-та-та, тра-та-та, – напевала Моника Смит.

– Фу, какая гадость! – заметила Эмили. – Наша кошка и та лучше мяукает.

– Обними меня, милый, – пела Моника. – Обними меня, ля-ля-ля. Улыбнись мне и папе. Улыбнись же скорей.

– У всех налито? – беспокоился Лют. – Эмили, тебе нужно еще выпить.

– Да-да, – согласился Харви Зигенфус. – Ей просто необходимо еще выпить.

– Обязательно, – говорил Лют. – Правда, я не сказал, чего выпить.

– По-моему, карболки, – сказала Моника Смит.

– Да хватит вам ссориться, – вмешалась Элен Шейфер, которая до сих пор не принимала участия в разговоре.

– Голос из провинции, – отозвалась Эмили.

– Кто хочет танцевать? «Слышу ритм, я слышу ритм!» – пропел Немец Снайдер.

– Слышишь, значит? Утверждаешь, что слышишь ритм? – спросила Эмили.

– Пойдем, убедишься. За чем остановка? – спросил Немец.

– За Фрэнни, – ответила Эмили.

– Вот уж нет, – сказала Фрэнни. – Если хочешь, иди и танцуй с ним. – И чуть тише добавила: – Тебе ведь это нравится.

– Что ты сказала? – спросила Эмили.

– Я сказала, что тебе это нравится. Идите и танцуйте, – повторила Фрэнни.

– Хорошо, – сказала Эмили. – Я буду танцевать с ним. Пойдем, Немец.

– Пойдем, – обрадовался Немец. – «На зеленых лугах навеваются грезы».

Остальные, за исключением Люта и Фрэнни, так или иначе обзаведясь партнерами, тоже пошли танцевать. Лют встал и, подвинув стул, сел рядом с Фрэнни.

– Эта Эмили Зигенфус, – сказала Фрэнни, – что она о себе воображает? Я-то знаю, что она за птица.

– Ага. Только не говори, – ответил Лют, – не говори. Вот чего я терпеть не могу, это когда одна женщина называет другую сукой.

– Верно, именно это я и хотела сказать, – подтвердила Фрэнни. – И ты тоже виноват, Лют. Ты ведь знаешь, что она не умеет пить. Зачем же ты все подливаешь ей и подливаешь?

– Она и после двух стаканов так же себя ведет, как после четырех или пяти, – ответил он. На минуту он стал серьезным. – Сейчас нужно одно: чтобы она заснула. А это скоро случится.

– Для меня не так скоро, как хотелось бы, – отозвалась Фрэнни. – И этот ее муж, этот Харви. Все пытается дотронуться до меня под столом. Честное слово! Представляешь? Она делает из него идиота, а он считает, что раз Немец такой дурак, значит, у него есть право меня лапать.

– Не могу его упрекать, – сказал Лют. – Я бы тоже не прочь попробовать.

– Ах ты! – удовлетворенно усмехнулась Фрэнни. – Знаешь, если бы все они, я говорю о мужьях, были бы похожи на тебя, то на свете совсем бы неплохо жилось. Одним словом, я обожгла мистера Зигенфуса горящей сигаретой. Он решил, что идет к победе, и тут я сунула под стол сигарету и прижала ее к его руке.

– Вот это да! То-то я видел, как он с минуту висел в воздухе.

– Он подпрыгнул будь здоров, – сказала Фрэнни. Она отпила из стакана и, не отнимая его от губ, обвела взглядом зал. – Послушай, – сказала она, – это не твой босс только что вошел вон там?

– Господи! Он самый, – ответил Лют. – И какая у него красивая дама, а?

– Еще бы! Это его жена, да?

– Она самая, – ответил Лют. – Интересно. Они сегодня должны были пойти на бал в загородный клуб. Я это точно знаю.

– Ну и что? – возразила Фрэнни. – Они часто приезжают сюда, когда им надоедают эти танцы в клубе. В парикмахерской, куда я хожу завиваться, я слышу их разговоры про клуб. Они иногда уходят с танцев.

– Выпил он, видать, как следует, – заметил Лют.

– Но пьяным не выглядит, – возразила Фрэнни. – Бывает и похуже.

– Да, этот парень умеет пить. Но раз у него такой вид, значит, он уже много выпил. Он может пить весь вечер, и заметно не будет. А уж когда заметно, значит, у него в животе уместилась почти целая кварта.

– А с ним Картер Дейвис, – заметила Фрэнни.

– Ага. Картер Дейвис и… Не вижу, кто эта женщина.

– Я тоже не вижу. Хотя обожди. Это – Китти Хофман. Да, Китти Хофман, а вот идет и сам Уитни Хофман. Он, наверное, ставил машину.

– Наверное. Неужели Инглиш сидел за рулем? – удивился Лют.

– Вряд ли, – ответила Фрэнни. – Раз Уитни Хофман парковал машину, значит, нет.

– Ничего не значит. Инглиш бывает пьян, а машину ведет сам, только вот парковать… Нет уж, такое сложное дело он предоставляет другим.

– Смотри-ка, им дали хороший стол, – заметила Фрэнни. – Этот старик француз – забыла, как его зовут – пересаживает людей из Таквы, чтобы освободить место для Инглиша.

– Для Хофмана, ты хочешь сказать, – поправил ее Лют.

– Да, конечно. Я об этом как-то не подумала. Мне нравится этот Уитни Хофман. Он такой простой.

– Будь у меня четырнадцать миллионов долларов, я, наверное, тоже был бы простым. Он может себе это позволить, – сказал Лют.

– О чем ты говоришь, Лют? – удивилась Фрэнни. – Те, у кого есть деньги, сроду не держатся просто.

– Тут-то ты и ошибаешься. Те, у кого есть монета, большая монета, те всегда держатся запросто, – объяснил ей Лют.

– У тебя все шиворот-навыворот, – не соглашалась Фрэнни. – Всем известно, что те, у кого много денег, смотрят на других свысока.

– Вовсе нет, Фрэнни. Я считаю, что люди, у которых в самом деле денег куры не клюют, держатся запросто. А вот когда у тебя нет денег, тогда простым не будешь. Незачем тебе играть в демократию. Веди себя естественно, и никому и в голову не придет считать тебя простым или еще каким-нибудь. Это вроде истории, что я слыхал про Джима Корбета.

– Про Джима Корбета? Это тот, что остановился в общежитии «Молодых христиан»? Инженер-электрик?

– Да нет. Фамилия того – Корбин. Нет. Джим Корбет был боксером, чемпионом в тяжелом весе. Его обычно называли «Джентльмен Джим».

– А, Джентльмен Джим? Я слышала про него. А я-то всегда думала, что это какой-то жулик. Тем не менее я про него слышала. Ну и что?

– Когда он приезжал сюда два года назад…

– Сюда? В Гиббсвилл? Я об этом не знала, – огорчилась Фрэнни.

– Он приезжал на банкет. Так вот, один из репортеров спросил у него, почему его прозвали «Джентльмен Джим», и он рассказал, что один раз, в Нью-Йорке, в подземке его кто-то толкнул. Нет, это про Бенни Леонарда. Подожди минуту. Ага. Вот как. Его спросили, почему он всегда со всеми вежлив. И он ответил: «Чемпион мира в тяжелом весе, джентльмены, может себе позволить быть вежливым».

– Что он этим хотел сказать? – спросила Фрэнни.

– Как что? – удивился Лют. – Ладно, Фрэнни, хватит об этом.

– Я не понимаю, что здесь общего с демократичностью Уитни Хофмана. Я считаю, что он держится очень просто.

– Выпей лучше еще, – предложил Лют.

– Я что, дура, что ли? – спросила она. – Ты ведешь себя со мной так, будто я либо дура, либо ребенок.

– Вот уж нет. Будешь пить просто водку или разбавить ее лимонадом?

– Лучше просто. А потом нальешь с лимонадом.

– Вот это дело, – оживился Лют. – Не смотри сразу, но, по-моему, наша компания увеличивается. Теперь можешь посмотреть.

– Ты имеешь в виду Инглиша? Он идет сюда. Познакомь меня с ним, слышишь?

– Обязательно. Если только он сумеет до нас дойти, – ответил Лют.

Джулиан Инглиш встал и, оглядев зал, заметил Люта Флиглера. И тотчас заявил Кэролайн, Китти, Уиту и Картеру, что должен поговорить с Лютом. По неотложному делу. Он извинился и, хватаясь за спинки стульев и плечи гостей, пустился в путь к столу, за которым сидели Лют с Фрэнни. Он протянул Люту руку.

– Лютер, я подошел специально, чтобы поздравить тебя с днем рождения. Специально. Желаю тебе счастья, Лютер.

– Спасибо, босс. Садитесь и выпейте с нами. Это – миссис Снайдер. Миссис Снайдер, разрешите представить вам мистера Инглиша.

– Очень рада познакомиться с вами, – сказала Фрэнни и начала вставать.

– Уходите? – спросил Джулиан.

– О нет, – ответила Фрэнни. – Я никуда не ухожу.

– Очень хорошо. Очень, очень хорошо. Очень хорошо. Лютер, я хочу поговорить с тобой по делу… Нет, не уходите, миссис Снайдер. Прошу вас, не уходите. У нас не секретный разговор. Лютер, у тебя есть виски?

– Нет, к сожалению, у меня только хлебная водка.

– Ну и что ж такого? – спросил Джулиан. – А кто этот человек вон там, Лютер?

– Где?

– Тот, что уставился на нас. По-моему, он умер. Ты когда-нибудь слышал историю про мертвеца в подземке, Лютер?

– Нет. Вроде не слышал.

– Счастливчик ты, Лютер. Счастливчик! Я всегда говорил, что ты отличный малый. Тебе здесь весело?

– Довольно весело.

– А вам, миссис Снайдер? Правильно я произношу вашу фамилию?

– Правильно, мистер Инглиш. Мне очень весело.

– А мне нет. Или, по крайней мере, не было, пока я не подошел к вашему столу. Вы замужем, миссис Снайдер?

– Да, замужем.

– Это – жена Немца Снайдера, – объяснил Лют.

– А! Да, конечно. Конечно. Немца Снайдера. Черт бы меня побрал! А что сталось со стариком Немцем? Я не встречал старика Немца уже много лет.

– Вон он танцует, – сказала Фрэнни.

– Танцует? Он всегда здорово танцевал, наш Немец. А вы, значит, вышли замуж за Немца? Как хорошо! Как мило! Как ты думаешь, Лютер, у Немца есть виски?

– Нет, у него тоже только хлебная водка, – ответил Лют.

– Ну и что ж такого? Что мне за дело, у кого есть виски, а у кого водка? Ладно. Пожалуй, на этом я и покину вас, друзья мои. Должен сказать вам, что каждая минута моего короткого визита доставила мне истинное удовольствие. Лютер, смотри не обижай миссис Снайдер. Она – мой идеал женщины. Но сейчас мне нужно идти. Я вижу там малышку Аля Греко и думаю, что если правильно поведу дело, то сумею вытянуть из него стаканчик виски. Как я понимаю, он знаком с человеком, который может добыть виски.

– И я это слышал, – подтвердил Лют.

Джулиан встал.

– Мистер Снайдер, благодарю вас за доставленное удовольствие. Сердечно благодарю. Лютер, увидимся в другой раз. Мы с Лютером работаем вместе, миссис Снайдер. Он мой приятель, а я его приятель. Мы друзья. Он мой друг, а я его друг. Если друг увидит вдруг, что его друг ищет виски… Если кто-то звал кого-то… Как поживает мой старый друг Немец? Auf wiedersehen.[3]3
  до свидания (нем.)


[Закрыть]

– Auf wiedersehen, – повторил Лют.

Джулиан отошел и через минуту уже сидел за столом Аля Греко на стуле Элен Хольман, а Элен пела «Продажную любовь»: «Пусть о любви поет поэт, но нам уже немало лет…»

– Не вставай, Аль, не вставай, – говорил Джулиан.

– Хорошо, хорошо, – отвечал Аль.

– Я хотел сделать тебе одно деловое предложение, – начал Джулиан.

– Минутку, – сказал Аль, поднимаясь со стула. – Может, мы…

– Сиди, сиди. – Джулиан положил руку на плечо Аля. – Мы можем поговорить и здесь. Я хотел бы выяснить, не знаешь ли ты, кто мог бы дать мне виски?

– Знаю, – ответил Аль. – А что? Разве Лебри с вами не знаком? Не может быть. Сейчас я все устрою. Официант! Эдди!

– Нет, нет, – заспешил Джулиан, – я могу купить здесь виски. Мне продадут. Но я не хочу покупать. Я просто не желаю покупать спиртное, Аль. Вот чего я не хочу делать, так это покупать виски. Тебе я куплю виски. Я куплю виски… вон тому человеку. Ему я куплю. Но покупать виски себе не желаю. Понятно, о чем я говорю?

– Нет. Мне непонятно, о чем вы говорите, мистер Инглиш.

– Называй меня просто мистер Инглиш, Аль. Ты будешь называть меня мистером Инглишем, а я тебя – Алем. Черт бы побрал все формальности. Мы знакомы друг с другом всю жизнь. Знаешь, мы, жители Гиббсвилла, должны в таком заведении, как это, держаться рука об руку. А если мы не будем, знаешь, что случится? Жители Хейзлтона нападут на нас. О чем я говорил перед тем, как ты меня перебил?

– Что?

– А, да, про виски. Значит, так: чего я не желаю делать, так это покупать себе виски. И знаешь почему? Хочешь знать, почему я так настроен?

– Очень.

– Это как любовь, Аль, – объяснял Джулиан. – Понятно? Или непонятно? Ты покупаешь виски, и все кончено: это – купленное виски. В то время как с другой стороны, au contraire, au contraire[4]4
  напротив (фр.)


[Закрыть], Аль, тебя кто-нибудь угощает, и это как любовь. Почему… Послушай, кто это?

– Вы заняли мое место, мистер, – заявила Элен Хольман, которая закончила свое выступление.

– Ни в коем случае, – ответил Джулиан. – Пожалуйста, садитесь. Не извиняйтесь. Просто садитесь. Если это ваше место, то извиняться незачем. Садитесь, и Аль найдет нам еще один стул, правда, Аль?

Аль подтащил стул от соседнего стола.

– Поздоровайся с мистером Инглишем, – сказал Аль. – Он приятель Эда.

– А вы приятельница Эда? – спросил Джулиан у Элен.

– Пожалуй, можно и так сказать, – ответила Элен.

– Прекрасно, – восхитился Джулиан. – Какого Эда?

– Эда Чарни, – ответил Аль.

– Ах! Эда Чарни! – воскликнул Джулиан. – Господи, почему же вы сразу не сказали? Боже мой, Исус Христос всемогущий, почему вы не сказали сразу? Я и представления не имел, что вы приятельница Эда Чарни. Боже мой!

– А о каком Эде, по-вашему, он говорил? – спросила Элен.

– Не знаю. Да и какое это имеет значение? – ответил Джулиан. – Как вас зовут?

– Элен Хольман.

– А, да, да, – согласился Джулиан. – Что? Будьте добры повторить.

– Элен Хольман, – повторила она.

– А! Элен Хольман. Вы жена Немца Снайдера? Как поживает старик Немец? По-прежнему много танцует?

– Никогда о таком не слышала, – сказала Элен.

– И я не слышал, – согласился Джулиан. – Тут мы едины. И я не слышал. И не хочу слышать. Господи, какое у вас красивое платье!

– Мне оно тоже нравится, – улыбнулась она Алю.

– Мисс Хольман – очень, очень близкая приятельница Эла Чарни, – сказал Аль.

– Прекрасно. Мне это весьма по душе, – отозвался Джулиан. – Скажу вам больше. Я сам очень, очень близкий приятель Эда Чарли.

– Я знаю, – сказал Аль. – Я просто объясняю вам, что мисс Хольман тоже очень близкая приятельница Эда. Вам понятно, о чем я говорю?

– Пожалуйста, без подробностей, – заметила Элен.

– Ты хочешь сказать, что мисс Хольман – любовница Эда? Это ты хочешь сказать? – спросил Джулиан.

– Да, именно это он хочет сказать, – подтвердила Элен.

– Не знаю, как к этому отнестись, – заявил Джулиан. – Кроме того, что мне нравится ваше платье. Да, мне нравится ваше платье.

– И мне тоже, – сказала Элен.

– И мне, – повторил Джулиан. – А тебе, Аль? Что ты думаешь о платье мисс Хольман? Скажи, не стесняйся.

– Хорошее платье, – отозвался Аль. – Очень хорошее.

– Еще бы! – восхищался Джулиан. – Как насчет того, чтобы потанцевать, мисс Хольман?

– Она устала, – сказал Аль.

– В таком случае, пусть идет в постель, – посоветовал Джулиан.

– Эй! – предостерегающе воскликнул Аль.

– Чего тебе? – спросил Джулиан.

– Ничего. Только не забывайте, что я сказал вам про мисс Хольман и Эда.

– Мой друг, я уже давно забыл эту ничтожную сплетню, – заявил Джулиан. – Меня совершенно не интересует личная жизнь мисс Хольман. Правда, мисс Хольман?

– Ни капельки.

– Правильно, – подтвердил Джулиан. – А поэтому пошли танцевать.

– Раз – и в дамки, – сказала Элен и, встав, вышла с Джулианом на середину зала.

Все присутствующие не сводили с них глаз. И она и Джулиан – оба хорошо танцевали. И они танцевали, что было разочарованием для отдельных личностей, которые жаждали несколько иного зрелища. Не совсем ожидала этого и сама Элен, удивлен был и Аль Греко. Когда они снова сели за стол, Аль вздохнул с облегчением и был способен даже смеяться над репликами Джулиана. Но тут к ним подошел Картер Дейвис. Джулиан познакомил его с Элен и Алем.

– Ты нужен Кэролайн, – сказал Дэйвис.

– А я знаю, что не нужен, – ответил Джулиан.

– Нет, нужен, – настаивал Картер.

– Картер, сядь, а то мы поругаемся, – пригрозил Джулиан.

Картер постоял в нерешительности, потом сел.

– Ладно, – согласился он, – но только на минутку. Джу, ты должен…

– Вы знакомы с моим другом, мистером Дейвисом? – спросил Джулиан.

Элен и Аль утвердительно кивнули.

– Да, мы знакомы, – сказал Картер.

– Отлично, – одобрил Джулиан. – Что ж, давайте поговорим о чем-нибудь еще. О книгах, например. Скажите, мисс Хольман, вы читали «Морских цыган»?

– Нет, что-то не припомню, – ответила Элен. – О чем это?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказал Джулиан. – Я получил книгу на рождество, или, верней, не я, а член моей семьи.

– Член твоей семьи? – удивился Картер.

– Да, член моей семьи, – повторил Джулиан. – Моя жена, мисс Хольман. Мистер Дейвис, вот он, сидит с нами, мистер Дейвис подарил моей жене на рождество «Морских цыган». А мне что ты подарил, приятель?

– Ты знаешь, что я тебе подарил, – ответил Картер.

– Конечно, знаю, и сукин я был бы сын, если бы не помнил. – Джулиан наклонился вперед к Элен и Алю. – Мистер Дейвис подарил мне галстук из магазина Финчли. Прямо от «Финчли». Прямиком. Ты помнишь, какой галстук ты подарил мне, Картер?

– Конечно, помню, – ответил Картер.

– Спорим на пять долларов, что не помнишь, – загорелся Джулиан. – Аль, будешь свидетелем. Вот моя пятерка. Держишь пари, Картер?

– Не нужны мне твои деньги, – ответил Картер.

– Нужны, нужны. Давай пять долларов. Вот, Аль. А теперь как решить, кто прав? – продолжал Джулиан. – Ага, придумал. Опиши нам галстук, а потом подойди к Кэролайн и повтори это ей, понятно? И если ты скажешь правильно, она кивнет головой, а если ошибешься, она…

– Покачает головой, – закончил Картер. – Ладно.

Он встал и пошел к своему столу.

– Потанцуем еще? – спросил Джулиан.

– Разве вы не хотите подождать, попа ваш друг проверит, кто выиграл пари?

– Да ну его к черту. Я это все наговорил только, чтобы избавиться от него, – объяснил Джулиан.

– Но вы теряете пять долларов, – сказала Элен.

– Да, вы теряете пятерку, – подтвердил Аль.

– Плевать, – ответил Джулиан. – Я отделался от него, верно? Пошли лучше танцевать.

– Шах и мат, – сказала Элен.

Не обращая никакого внимания на Аля, они снова вышли на середину зала.

– Это ваша жена? – спросила Элен.