Текст книги "Демоны"

– Здесь нет ничего особенного… – начал Айра.

Йанан поднял руку, требуя тишины, и откинулся на спинку стула, закрыв глаза. Казалось, он совершенно ушел в себя. Его губы двигались. Слышалось лишь тихое бормотание время от времени – Аире показалось, что слова были на греческом, хотя Йанан не был греком.

Айра обменялся взглядом с Пейменцем. Йанан вышел в контакт с остальными членами Круга Осознающих.

Еще мгновение – и он открыл глаза, встряхиваясь всем телом.

– Это Черная Жемчужина, – устало пробормотал он. – Подводное течение всех нас держит за глотку – и есть лишь один человек, кто может повернуть течение по другому пути, кто оставляет нам возможность выплыть на свободу.

– Кто? – спросил Айра, думая, что это Мелисса.

– Его имя Стивен… дальше что-то вроде Искьеро, кажется. Или что-то очень похожее. Если нам удастся создать достаточно сильный круг, Чаша найдет способ коснуться его. Но возможно, что для Стивена уже ничего не сделать. И соответственно для всех нас тоже.

ДНЕВНИК СТИВЕНА ИСКЕРОТА

Пишу это в своем ноутбуке в ожидании завтрака. Я сижу в маленьком ресторанчике – даже не заметил, как он называется, где-то на полпути к Лысому Пику, цели моей первой командировки от «Западного Ветра». Только сегодня утром получил ключи от машины, которую ссудила мне компания, их передала мне Жонкиль Уиндерсон. Когда она давала их мне, наши руки соприкоснулись. Я тешу себя мыслью, что ее рука как будто немного задержалась в моей. Впрочем, здесь без вариантов. Сегодня ногти у нее были персикового цвета, и персикового же цвета платье. Очень облегающее. Она, должно быть, просто жалеет таких парней, как я – кто никогда не спал с женщинами

Люди за столиком позади меня говорят о Демонических Галлюцинациях так, словно это все было на самом деле Мне хотелось бы, чтобы они держали свои бредовые идеи при себе. Я получил повышение, меня продвигают, и я должен чувствовать радость по этому поводу, но мне что-то не по себе.

Что это у меня за чувство… то ли я собираюсь передумать, то ли просто нервничаю? Или это что-то вроде страха перед сценой – из-за того, что я собираюсь делать серьезную работу перед лицом своих боссов, а они, как критики, будут судить, насколько хорошо я пляшу под их дудку? Но вот и опять оно появилось – это чувство сомнения, или скептицизм, или что-то вроде того. Наверное, я просто стесняюсь.

С тех самых пор как у меня на глазах умер отец – причем я знал, что если бы у него была лучшая страховка, больше денег, он, возможно, победил бы рак, – с тех самых пор я хотел только одного: иметь много денег и быть одним из тех людей, о ком заботятся, когда они заболеют. Одним из тех людей, к кому прислушиваются. Никто не станет прислушиваться к школьным учителям, таким как мой папа Да это больше никому и не нужно. Теперь они сажают ребенка на полдня перед компьютером, за какую-нибудь интернетовскую обучалку, и он играет в игры, которые считаются обучающими. В этом мире нет места для таких людей, как мой отец.

Не знаю, почему это меня так преследует. Ведь не то чтобы у меня были только две опции: «Быть Как Папа» и «Быть Мистером МВА». Я могу делать кучу других вещей. Этот мир спятил – люди видели в галлюцинациях демонов и выдавали себя за демонов. В подобном мире если человек сохраняет здравый смысл, сохраняет бдительность, он может сорвать большой куш. Пока все остальные ловят глюки, он ищет удобного случая.

И вот сейчас мне предоставляется такой случай. Я попрогибаюсь перед Уиндерсоном, поиграю какое-то время в его психономические игры. Если уж я обладаю способностью покидать свое тело и имею возможность обстряпать какое-нибудь дельце, шпионя для него, так какого черта! Я закончу с этим делом, потом получу некоторые навыки полевых работ, а потом меня поднимут до вице-президента и – кто знает? – может быть, даже до директора по маркетингу. Так что мне стоит отставить в сторону все эти дурацкие сомнения.

Я все вспоминаю, как видел сон про старуху, а потом увидел ее наяву. Так и вижу мистера Дина на койке и его старческий гнев, проявляющийся в нем, даже несмотря на то что он вроде бы парализован. И я снова начинаю нервничать. Кажется, у меня в голове звучит папин голос, как сказали бы приверженцы трансакционной терапии. «Сынок, ты должен сделать что-то полезное, полезное для мира, для всех людей – не только для себя. Что-то, что будет ощущаться в твоем сердце как правильное». И этот папа во мне пытается заставить меня бросить «Западный Ветер».

Только ведь это бессмысленно, потому что он сам прежде всего и устроил мое назначение в «Западный Ветер». Но мне почему-то кажется, что он сделал это с досады. Ибо надеялся: я увижу, что это такое, и сам захочу уйти в другое место.

Это показывает только, как плохо он меня знал. Он никогда не понимал, на какую высоту я поднялся в онлайновой торговле. И однако меня грызут сомнения: если со всеми деньгами, которыми распоряжается «Западный Ветер», они не могут помочь Джорджу Дину, не могут вылечить его – насколько же можно ждать реальной помощи от денег? Может быть, когда что-то хочет достать тебя, оно все равно тебя достанет? Что бы это ни было.

До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что мои СВТ были настоящими, и я могу использовать их практическим путем.

И еще кое-что пришло мне в голову. Если эти состояния были настоящими, значит, действительно существует душа, которая может выходить из тела! Неужели это значит, что есть и жизнь после смерти? Иначе зачем нужна душа, которая может существовать отдельно от тела? А если есть жизнь после смерти, тогда, может быть, папа в действительности не мертв Его душа где-то там – не знаю где. Может быть, я смогу снова увидеть его? И маму тоже. Может быть, еще кучу всего. Когда я думаю об этом, у меня такое чувство, словно я могу раствориться в этом кресле. Почему я написал это – насчет того, чтобы раствориться в кресле? В этом же нет смысла!

И еще одно. Если есть жизнь после смерти, тогда, может быть, то, о чем говорят религии, верно и в других отношениях.

Ну ладно, вон мне уже несут яичницу с беконом Не знаю, смогу ли я ее съесть. Подташнивает.

Нужно стряхнуть с себя всю эту ерунду, все эти нервы. Нужно сосредоточиться на работе.

Туркменистан: между Узбекистаном, Ираном и Афганистаном

Мелисса зажмурилась, защищая глаза от въедливой пыли, и подула, чтобы закрывавшая ее лицо вуаль не забивалась тонким коричневым порошком пустыни.

Она сидела на переднем пассажирском сиденье джипа, остановившегося посреди грунтовой дороги рядом со старым пикапом. Она ощупала Маркуса, привалившегося к ее боку, проверяя, достаточно ли плотно он завернут в кокон одеяла. Ей очень хотелось, чтобы Ньерца поскорее вернулся из маленького оштукатуренного здания, стоявшего рядом с дорогой, или чтобы они могли пойти туда вместе с ним. Она едва могла рассмотреть очертания грузовика, припаркованного рядом с джипом, когда облака расступались достаточно, чтобы пропустить какую-то толику лунного света. На двух проводников-туркменов в выскобленном ветром фордовском пикапе можно было положиться, но эта темнота, и эта пыль, и ветер казались ей частями какой-то одной зловещей сущности, стремящейся деморализовать ее. Она знала, что это не так – она достаточно знала о лишенных тела злобных сущностях и о самой себе, так что могла отличить действительное демоническое влияние от порождений ее собственного обеспокоенного воображения.

Пыль улеглась, и она почувствовала, как Маркус пошевелился у нее под рукой.

– Мама? – послышался его сонный голос.

– Ш-Ш-Ш… СПИ.

– Мама, можно мы выйдем из джипа?

– Пока еще нет. Еще немного.

Мальчик закашлялся под одеялом. Может быть, они все же должны были зайти внутрь, невзирая на предостережения проводников. Ньерца был в маленьком здании, стоявшем в каких-то ста пятидесяти футах от развилки дороги. Но проводники предупредили их насчет племен текке, которые иногда находили укрытие в этих старых советских сторожевых постах. Было известно, что некоторые из них захватывали иностранцев и продавали их находящимся вне закона исламским боевикам, которые держали их при себе ради выкупа. В постсоветскую эпоху туркменское правительство, хотя и независимое от России, было все еще наполовину социалистическим, основываясь на советском принципе «железной руки», но при этом больше заботясь о своих нефте– и газопроводах, чем об усмирении текке. А некоторые туркмены вернулись к разбою, которым занимались в девятнадцатом веке.

Холодный ветер прокатился по равнине, как приливной вал, неся с собой царственное дыхание России, бросая им в лицо пыль, принесенную из пустыни Каракум. Она взглянула на грузовик проводников. Угол одного из темных окон освещался вспыхивающим красным огоньком – туркмен посасывал крепкую русскую сигарету. Какая польза от этих проводников, если они даже не знают дороги к Старому Храму? Она закашлялась и уже решила идти с Маркусом внутрь строения, когда свет пламени обрисовал открывшуюся дверь и она увидела Ньерцу, нагибающего голову, чтобы выйти. Он повернулся и помахал кому-то внутри здания. На мгновение перед ней промелькнул приземистый бородатый человек в телпеке – косматой шапке без полей, какие носят туркмены пустыни. Ньерца сделал прощальный жест, какой она видела у мусульман – он мог выглядеть совершенным мусульманином, когда хотел, – и зашагал к джипу, борясь с ветром и спотыкаясь на неровной почве: нелепо вытянутая, колышущаяся фигура в струях пыли, поблескивающей в рассветном свете.

Она обнаружила, что думает о совершенно другом человеке, глядя на приближающегося Ньерцу: перед ней вставал Айра, там, у них дома, в другом, более знакомом мире, дающий уроки рисования, обучающийся у Йанана, работающий над рисунками, беспокоящийся. С внезапным приливом теплоты она вспомнила, какая в нем поднялась буря – она так осязаемо ощущала ее, – когда он соглашался, что она поедет без него, что она возьмет с собой Маркуса, что она поедет с Ньерцей. Бешено ревнуя ее к Ньерце – все же позволил ехать с ним.

В сотый раз она спросила себя, зачем едет. Вопрос был обращен внутрь нее, но ее связь с Чашей уже некоторое время не давала о себе знать. Они были слишком заняты или просто предпочитали не отвечать. Ответа не было. Может быть, они вообще ушли из нее.

Может быть, она была недостойна.

Плотнее закутываясь в одежду, высокий африканец нырнул под защиту ветрового стекла, уселся на свое место. Наклонившись и приставив сложенную рупором руку к ее уху, чтобы быть услышанным за воем ветра, он сказал:

– Они дали мне карту. Может быть, она верна. Ветер утихнет с рассветом. Нам нужно добраться до подножия горы Ризе, прежде чем мы устроимся на отдых.

Ей хотелось бы поставить палатки в каком-нибудь защищенном месте. Она смертельно устала; глаза саднило; она была голодна. Но Ньерца сказал, что они должны двигаться как можно быстрее.

Он взглянул на нее; казалось, подыскивая, на что бы перевести разговор, дабы отвлечь ее. Он вновь нагнулся к ней.

– Вы знаете, сколько их там, в этом здании?

– Там места человек на двадцать, не больше.

– Я насчитал шестьдесят три – это в основном мужчины, еще пара старух, одна молодая женщина и горстка ребятишек.

– Шестьдесят три человека! В этой крошечной халупке!

– И это еще не все – там с ними две лошади. Менее ценных лошадей они держат сзади, в импровизированных стойлах. Там все переполнено, но это здание дает им больше защиты, чем юрты. Они кочуют большими семьями – и ни один не должен быть оставлен вне убежища. Скажем, как я оставил вас! Я прошу прощения, что бросил вас здесь. Эти бездельники в грузовике должны были поменяться с вами местами, пока мы ждали.

– Ничего. Кажется, Маркус все равно уснул.

Когда он включил зажигание, стекло грузовика опустилось, осыпая струйки пыли, и наружу высунулось бородатое лицо, окруженное клубами дыма. Ньерца показал им поднятые большие пальцы и сказал что-то по-русски. Туркмены говорили на смеси туркменского, русского и азербайджанского и по-русски понимали вполне сносно. Борода отвечала кивком, и грузовик, взревев, пробудился к жизни. Джип ехал впереди, подскакивая в колеях гравийной дороги.

Дорога прямой линией пересекала равнину на протяжении еще восьми миль, а затем начинала извивами подниматься по склону хребта. Огромное море пыли расступалось перед ними, как Красное море перед Моисеем, оседая лишь когда утихал ветер. То здесь, то там, следуя за дорогой, – или это дорога следовала за ними? – вдоль обочины попадались стоячие камни. Когда-то, должно быть, на них были высечены изображения, но ветер и песок стерли все черты человеческого воздействия, не считая упрямой, ненадежно сбалансированной устремленности вверх.

Две машины, подпрыгивая, взбирались по склону хребта, направляясь к предгорьям Ризе. В отдалении, там, где первые лучи солнца перекрашивали индиговые равнины в пространства безжизненной блеклой голубизны с выходами серо-коричневого камня, виднелись многочисленные точки мерцающего, колышущегося света.

– Что это, огни города? – спросила Мелисса.

– Что вы! Разве вы не видите, как оно движется? Это языки пламени. Там свежеоткрытые месторождения природного газа – сжигают излишки. Когда здесь были обнаружены запасы газа, русские пожалели, что позволили Туркменистану отделиться. А сейчас открыли еще и нефть к югу отсюда.

– Нефть! Неужели еще не достаточно! У нас же есть теперь машины, работающие на водороде и электричестве!

– Они распространены только в Америке и в Европе; ну, может быть, еще в Японии. Большая часть мира по-прежнему жжет бензин и постепенно растапливает полярные шапки. У нас еще осталась вода в бутылке?

– Да, кажется, она у Маркуса. Сколько еще до храма?

– Около ста пятидесяти миль, но какую-то часть пути нам придется проделать верхом.

Она пошарила под одеялом в поисках пластиковой бутылки с водой, которую Маркус, засыпая, держал в руках, – и вдруг ощутила ужасную липкость запястья мальчика, пульсирующий жар, исходящий от его лба.

– О нет! Маркус? Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь? Маркус!

Мальчик не отвечал.

– Маркус?

Тело мальчика оставалось вялым, безответным. Трясущимися руками она нашарила аптечку в сумке на полу машины, отыскала сканер общих показаний и приложила его к виску мальчика.

– Остановите джип, я не могу ничего прочесть из-за этой тряски!

Ньерца дал сигнал грузовику, и две машины, кренясь, остановились в султанах пыли. Она прижала сканер к покрытому каплями пота лбу мальчика и прищурилась, всматриваясь в миниатюрный сияющий зеленым светом экранчик.

– Что там? – спросил Ньерца. Она длинно, хрипло вздохнула.

– Я не могу разбудить Маркуса. У него давление опустилось до критического уровня. И у него температура сто пять градусов [49]49
  По Фаренгейту – т. е. около 40, 5 по Цельсию.


[Закрыть].

3

Лысый Пик, Северная Калифорния

Стивен парил на краю райского сада – по крайней мере так ему казалось.

Он стоял над крутым обрывом на поросшей травой территории старой обсерватории «Лысый Пик», глядя вниз на Пепельную Долину. Он стоял, обдуваемый легким ветерком, засунув руки в карманы плотного черного пальто и нагнув голову, чтобы мелкий моросящий дождь не задувало ему в лицо, под поля непромокаемой шляпы.

Три параллельных наклонных снопа света пронзали огромную зеленую с золотом чашу Пепельной Долины; солнечный свет прорывался сквозь разрывы в неплотном одеяле серо-сизых облаков. Солнечные лучи перемещались, как прожектора, по поросшим сосной рядам холмов, извивам оливково-бурой реки, кучкам домиков в объятиях растительности и щетинистым нивам, ограниченным Северокалифорнийским нагорьем. К северному концу долины ее поверхность понижалась к серебристым, как след улитки, каналам рисовых полей.

– Это эксперимент, – произнес женский голос за самой его спиной. Он обернулся и увидел низенькую, слегка полноватую женщину в ветровке цвета ржавчины с поднятым капюшоном. Стивен даже вздрогнул при виде ее живых золотисто-карих глаз, глянцевитых каштановых волос, выбившихся из-под капюшона и вскипавших локонами, обрамляя ее лицо. Она улыбнулась, ее щеки с ямочками были розовыми от ветра. Он подумал о племяннице Уиндерсона, Жонкиль – насколько она отличалась от этой женщины! Но это отличие только взбодрило его.

– Какой эксперимент? – спросил Стивен. Он пока что не хотел спрашивать, как ее зовут: ему хотелось еще ненадолго остаться подвешенным в восхитительной неопределенности этого момента, здесь, на краю бездны со смягченными дождем очертаниями.

– Рисовые поля. Мне показалось, вы так на них смотрели, словно вам хотелось спросить: «А это еще что за чертовщина?» Это болота – там, в северном конце долины. Там разводят болотных птиц, которые поедают насекомых и личинки, но не рис. Получается, что птицы охраняют рис, а рисовые поля обеспечивают для них болота. И, разумеется, болота предохраняют остальную часть долины от затопления. Но сейчас, когда «Западный Ветер» купил почти всю долину, я не знаю, что они станут делать с этой землей.

Он был уверен, что в ее голосе прозвучало скрытое огорчение.

– Вы живете там, внизу? – спросил он.

– Я? Нет, что вы! Я теперь живу при обсерватории – хотя, конечно, ее почти не используют как обсерваторию. Я работаю на «Западный Ветер», как и вы. Меня зовут Глинет Соломон. А вы ведь Стивен Искерот, правда?

– Спасибо вам за то, что произнесли мое имя правильно. Это освежает. А то я слишком часто слышу это «Искэррот». Но я ведь еще не отметился! Что, «Западный Ветер» уже в курсе, что я здесь?

– Похоже, что так. Во всяком случае, меня послали спросить вас, не нужно ли показать, как пройти к зданию. Подозреваю, – ее улыбка вспыхнула и вновь погасла, – они просто не могут понять, зачем вам понадобилось стоять здесь, разглядывая долину.

Он повернулся и вновь посмотрел вниз, на Пепельную Долину.

– Я просто подумал, что это место… прекрасно. Даже в дождь. А может быть, особенно в дождь. Не знаю. У меня сегодня такое настроение… – Стивен осекся, недоумевая, зачем говорит ей это.

Он взглянул на нее, но не смог прочесть выражения на ее лице. То ли оно было сочувственным, то ли озадаченным. Она сказала:

– Вам сказали, что я буду вашим новым ассистентом? Стивен покачал головой.

– Нет, но… это замечательно! То есть мне говорили, что у меня будет ассистент. Рад познакомиться. – Он откашлялся. – Что ж, я уже здесь достаточно промок. Вы можете провести меня к кофе?

– Разумеется. Я совершенно точно знаю дорогу. А потом мы найдем Дикинхэма – он, конечно, захочет вам все здесь показать.

Портленд, Орегон

Айра сидел с котом на коленях, на рабочем столе перед ним стоял переносной компьютер. Он ждал звонка Мелиссы.

Он сидел в онлайне, ища имя «Искериа» или «Искьерро» и все его варианты, какие приходили ему в голову, работая в конусе света от настольной лампы на изогнутой шее, время от времени отпихивая с пути локтем принадлежности для рисования. И ожидая звонка Мелиссы.

«Зачем ей было брать с собой Маркуса?» – в сотый раз спрашивал он себя. Мальчик должен быть в школе. Он должен быть здесь, где будет в безопасности, где сможет жить нормальной жизнью маленького мальчика. Он должен играть, в конце концов! Он вспомнил, как Маркус играл с котами Пейменца. Как он опускался на пол, становясь на четвереньки, и бодался с ними, как он смеялся, когда кот хлопался перед ним на спину в знак того, что не прочь поиграть. «И как же мне в это играть, если у меня нет таких когтей, как у тебя? – спрашивал мальчик. – Ты сначала дай мне такие когти, а уж потом будем играть…»

«Очень мудро, Маркус», – сказал тогда Пейменц. Как раз в этот момент Маркус решил похвастаться недавно выученным кувырком, но в результате своего сальто-мортале врезался в угол заваленного бумагами стола Пейменца, отчего на него ливнем посыпались листы. «Смотри, папа, бумажный дождь!»

«Эй, Маркус, – сказал Айра, – смотри, ты чуть не своротил компьютер, а он дорогой!» – Он сделал попытку неодобрительно нахмуриться, но это было трудно сделать. У Маркуса были глаза матери; улыбка мальчика была одновременно образцом невинности и лукавства.

Неделей позже у Маркуса случились неприятности в школе. Было созвано родительское собрание. Как оказалось, Маркус распевал в школе песню, услышанную на видеоканале: «Я секс-божество из тринадцатого ада, на моих губах любовь, но нюхать лучше не надо – о да, крошка, о да!» Более того, Аире сообщили, что распевал он это, танцуя вокруг маленькой девочки.

Школьный учитель Маркуса, вежливый симпатичный американский вьетнамец по имени Нхе, откровенно сказал ему, что мальчика обвиняют в сексуальном домогательстве.

«А что это такое?» – спросил Маркус.

Айра пожал плечами:

«Это значит, что ты приставал к этой девочке или делал еще что-то неуместное в этом роде».

«К какой девочке?»

«К Диане», – сказал Нхе.

«Когда это?»

«Когда ты плясал вокруг нее и распевал песенку про секс-божество». – Айра вздохнул, пытаясь не рассмеяться.

«Я только один раз спел эту песенку! Мне просто нравится, как она звучит. А Диану я просто не заметил. Это та девочка с рыжими волосами?» – Нет, сказали ему, это девочка с длинными черными волосами. – «Ну ладно, – сказал Маркус, – если я ее замечу, я не буду больше петь эту песню рядом с ней. Но если я ее не замечу, я могу ее спеть ненарочно».

«Надо говорить „случайно"», – поправил Айра.

Айра пообещал, что проследит, чтобы мальчик больше не пел неуместных песен в школе.

Ладно, сказали ему, но Маркус должен будет в наказание какое-то время оставаться в школе после уроков.

И Маркус принял это спокойно, с нежностью думал Айра, он не стал дуться из-за того, что ему придется оставаться в школе без необходимости, хотя и не испытал энтузиазма по этому поводу. Он только улыбнулся и сказал: «Хорошо».

По дороге домой, сидя в машине рядом с Айрой, мальчик сказал:

«Я ни к кому не приставал».

«Я знаю».

«Но они решили, что приставал. Они хотели защитить ее». – Он говорил скорее для себя, чем для Аиры.

Айра посмотрел на мальчика с восхищением. Он все понял!

Маркус спросил:

«А вообще, что такое секс-божество?»

«А черт его знает, сынок!»

Они оба рассмеялись; этот смех был между ними, как две краски на картине, думал Айра, смешивающиеся в один тон, утверждая их близость.

И вот теперь этот смеющийся, прощающий мальчик скитался где-то со своей матерью по диким пустынным землям.

Айра пытался не думать об этом. Снова и снова делал он внутренние упражнения, которым научил его Йанан, чтобы оставаться центрированным, присутствующим, не отождествляющимся с внешним миром. Какое-то время это действовало, но затем он внезапно заметил настенные электронные часы. Она должна была позвонить через спутниковый канал. И у нее, и у Ньерцы были с собой аппараты. Он справлялся в международной компании сотовой связи – с их стороны все было в порядке.

Неловким движением он смахнул со стола свои маркеры, и они, стуча, рассыпались по полу; он не стал нагибаться поднимать их. Лоснящийся черный кот выпрямился у него на коленях и заглянул ему в лицо.

– Лежи, лежи, Домаль, – сказал коту Айра.

Он не мог найти в Интернете ни одного имени, которое бы подошло к запросу. Вновь бросив взгляд на часы, он набрал новый запрос: «Туркменистан и права человека». Из выданного поисковым аппаратом списка он выбрал один вебсайт, просмотрел его и начал прокручивать страницу.

«Отчет департамента США по обеспечению безопасности дипломатических служб и прав человека:

Туркменистан.

Досье по соблюдению туркменским правительством прав человека остается чрезвычайно скудным. Правительство продолжает допускать существенные нарушения прав человека; туркменские власти грубо ограничивают политические и гражданские свободы в пределах страны. Некоторое количество политзаключенных умерли под стражей при подозрительных обстоятельствах. Сотрудники служб безопасности по-прежнему избивают и другим образом жестоко обращаются с подозреваемыми и заключенными, и условия содержания последних остаются плохими и ненадежными. И полиция, и КНБ действуют почти безнаказанно, нарушая права граждан, а также осуществляют правительственную политику подавления политической оппозиции. Произвольные аресты и содержание под стражей, длительное содержание под стражей до начала судебного процесса, пристрастные приговоры и вмешательство в личную жизнь граждан остаются серьезными проблемами.

Правительство полностью контролирует средства связи, подвергает цензуре все газеты и редко допускает независимую критику правительственной политики или действий властей».

Дойдя до одного абзаца, Айра остановился и вновь перечитал его:

«Правительство налагает ограничения на незарегистрированные религиозные группировки. Закон позволяет правительству неограниченный контроль над религиозными группировками. Чтобы легально зарегистрироваться, необходимо, чтобы религиозная организация включала в себя в качестве своих членов по меньшей мере 500 туркменских граждан, проживающих в данной местности. Благодаря этому единственными религиозными группами, которые смогли легализоваться в Туркменистане, оказались мусульмане-сунниты и члены Русской Православной Церкви».

Айра обнаружил, что прижал кота к животу с такой силой, что тому пришлось выпустить когти, чтобы высвободиться. Он позволил Домалю спрыгнуть на пол и попытался разобраться в своих мыслях.

Мелисса и Ньерца направлялись к Старому Храму. Несомненно, то, что оставалось от древней школы в Старом Храме, будет расценено как несанкционированная религиозная группировка – хотя на самом деле они совершенно не являлись религиозной организацией в обычном смысле слова. Но вряд ли правительство станет делать различия между метафизической наукой и религией.

Он вновь наклонился к компьютеру, прокрутив страницу дальше.

«Правительство налагает определенные ограничения на свободу передвижения по стране. Жестокое обращение с женщинами остается одной из главных проблем; женщины испытывают дискриминацию со стороны общественности. Как правило, правительство при разборе дел дает преимущество мужчинам перед женщинами и урожденным туркменам перед представителями национальных меньшинств.

В январе этого года Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (OSCE) открыла отделение в Ашгабате. В октябре Георгий Гараев, политзаключенный и гражданин России, был найден повешенным в своей камере в тюрьме особо строгого режима в Туркменбаши. Правительство Туркменистана отклонило требования российского правительства и международных организаций по правам человека о проведении расследования подозрительных обстоятельств смерти Гараева (см. раздел 1.с и 1.е). Конституцией 1992 года пытки и прочее жестокое, бесчеловечное или унизительное обращение объявлено незаконным. Тем не менее, согласно многочисленным достоверным отчетам, сотрудники органов безопасности часто избивают подозреваемых и заключенных и используют силу для получения признания.

Существуют достоверные сведения, что жестокому обращению подвергаются в первую очередь политзаключенные. Органы безопасности также отказывают им в медицинской помощи, лишают пищи, применяют словесные оскорбления и антисанитарные условия, вынуждая их сделать признание. По сообщениям, в октябре с. г. несколько свидетелей Иеговы были избиты во время содержания под стражей в полиции (см. раздел 2. с). Тюрьмы антисанитарны, переполнены и не обеспечивают безопасности заключенных. Их плохо кормят, среди них свирепствуют инфекционные заболевания. Помещения для выздоровления и восстановления сил заключенных крайне ограничены. Некоторые заключенные умерли в результате переполненности камер, отсутствия лечения и достаточной защиты от жестокой летней жары. Женщинам-политзаключенным, как правило, не позволяют видеться со своими детьми, которые часто помещаются в исправительные заведения».

– Черт побери! – сказал Айра.

Обсерватория «Лысый Пик», Северная Калифорния

В гулком округлом пространстве комнаты с телескопом, куда Гарольд Дикинхэм привел на экскурсию Стивена и Глинет, было зябко.

– Это телескоп, он еще в рабочем состоянии. Мистер Уиндерсон время от времени пользуется им, когда приезжает сюда. Но большинство сотрудников считают это пустой тратой помещения. Мы могли бы извлечь из этой комнаты гораздо больше пользы, если бы устроили здесь лабораторию; надеемся, что мистер Уиндерсон в конечном счете передаст ее нам.

Дикинхэм был широкоплечим лысеющим человеком с щетиной недавно трансплантированных волос на голове. Под его щурящимися, почти бесцветными голубыми глазами располагался покрытый красными прожилками нос, напоминавший носы алкоголиков, но Стивен подумал, что такие носы встречаются также у людей, которые много работают с пестицидами. Их можно видеть на лицах разрушителей. С подобным состоянием у него ассоциировался также рак – но в наши дни рак в большинстве случаев можно было излечить. Если у тебя было страховое обеспечение.

Оглядывая огромное, полное теней, лишенное окон помещение, Стивен размышлял, что переоборудованная обсерватория кажется странным местом для опорной базы химической компании, проводящей полевые испытания.

«Западный Ветер» внешне вполне соответствовал обычным представлениям о промышленной корпорации. Подобно большинству корпораций, он где только возможно использовал временных сотрудников, чтобы не приходилось тратиться на пенсионные фонды и страховые компании. Как и все, он сокращал персонал, как только чувствовал, что это поможет повысить его акции; как и все, он отыскивал лазейки в налоговом законодательстве; как и все, он содержал штат лоббистов и финансируемых компанией политиков; как и все, он стремился добиться статуса «автономной корпорации», чтобы получить возможность загрязнять окружающую среду без помех.

Но время от времени в «Западном Ветре» неожиданно проглядывало что-то необычное, что-то странное, как, например, эта больница на одного человека на самой вершине пирамидального здания корпорации – или психономика. А теперь вот это: переоборудованная обсерватория. Возвышаясь над головой Стивена, направленный на закрытый люк телескоп выглядел гигантским насекомым, остановленным в тот момент, когда оно было готово прыгнуть в небеса. У Стивена промелькнула мысль: интересно, какие миниатюрные звезды и галактики видит он в облупившемся ржавом металле люка?

Они покинули обсерваторию, выйдя в продолговатое помещение, идущее вдоль изогнутой стены обсерватории. Она тоже была переоборудована и использовалась как лаборатория для испытания химикатов на животных; здесь стояли длинные столы, заставленные мензурками, запечатанными контейнерами с предупреждающими этикетками на каждом из них, клетками, микроскопами и мониторами компьютеров.