Текст книги "Танцующая на лепестках лотоса"

Джон Шорс
Танцующая на лепестках лотоса

© John Shors, 2013

© Maryellen O’Boyle, обложка, 2015

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

Выражаем особую благодарность литературному агентству «Synopsis Literary Agency» за помощь в приобретении прав на публикацию этой книги

Переведено по изданию:

Shors J. The Temple of a Thousand Faces: A Novel / John Shors. – New York: New American Librarу, 2013. – 544 р.

Посвящается Эллисон

Предисловие

Легендарный храм Ангкор-Ват, расположенный в Камбодже, является одним из архитектурных и духовных чудес света. Он был построен почти тысячу лет тому назад и в те времена возвышался над городом Ангкором – одним из самых больших и развитых городов в мире с населением в миллион человек. Местные жители, кхмеры, были искусными ремесленниками, воинами и учеными.

Столетиями кхмеры сражались за господство в Юго-Восточной Азии с чамами – народом, населявшим тогда территории нынешнего Центрального Вьетнама. Враждующие армии постоянно нарушали границы соседних государств, грабили, вывозили сокровища, уводили людей в рабство. В 1177 году король чамов Джая Индраварман IV проплыл с громадным войском по реке Меконг и захватил Ангкор, разрушив большую часть города и поработив его жителей. Кхмерский принц и его любимая жена поклялись отвоевать Ангкор.

События, описанные в романе «Танцующая на лепестках лотоса», основываются на исторических фактах. Однако большинство подробностей этого грандиозного столкновения цивилизаций были утеряны со временем. До наших дней сохранилось лишь одно письменное свидетельство существования кхмерской империи, которое было составлено китайским посланником в тринадцатом веке. Так что в силу необходимости мне пришлось многие детали придумать. В интересах современного читателя я также упростил имена многих людей, которые сражались и любили в те далекие времена.

Большинство ученых считают Ангкор-Ват самым большим религиозным сооружением в мире; этот обширный культовый комплекс 50 000 кхмерских ремесленников и рабочих с помощью 4000 слонов строили в течение сорока лет. Храм, на возведение которого ушло пять миллионов тонн серого песчаника, произвел на меня неизгладимое впечатление. Он кажется слишком громадным и просто невероятным, чтобы быть результатом физических и умственных усилий человека.

Но то, что нам известно об истории Ангкор-Вата, не менее захватывающе, чем сам храм. За триста лет до путешествия Колумба предательства и великие битвы, подвиги и священные жертвы определили судьбу одной из величайших империй на земле – империи потерянной и найденной вновь.

Можно жить в доме, где царит хаос. Но с хаосом в сердце жить нельзя.

Кхмерская пословица

Часть 1

Глава 1
Падение

Ангкор, конец сезона муссонов, 1177 год

Храм Ангкор-Ват был задуман как жилище для индуистских богов, но казалось, что его эти боги и возвели. На вершине массивного, устроенного террасами храма были установлены пять башен в форме бутонов лотоса, центральная и самая высокая из которых устремлялась ввысь на двести футов. Эти башни символизировали собой пики горы Ме́ру – центра Вселенной в индуизме, где обитают все боги и берет начало жизнь. Широкий ров, окружавший Ангкор-Ват, был прообразом космического океана, а стены около этого рва должны были напоминать индуистам горные хребты, расположенные по дальним краям земли.

Храм Ангкор-Ват, посвященный богу Вишну, трудно было представить себе еще более грандиозным. Каждая башня, выстроенная ярусами, у основания была шириной с крону большого дерева и заострялась на самом верху. Все башни располагались на самой верхней из трех прямоугольных террас, сооруженных одна над другой. Башни эти было видно за много миль, однако они были не единственным, что поражало воображение тех, кто посещал Ангкор-Ват. Громадные проходы храма были богато украшены искусной резьбой с изображениями величественных богов Вишну и Шивы, а также короля, приказавшего построить этот храм, и простых кхмеров. Многие из этих барельефов были раскрашены, а некоторые позолочены.

Хотя принц Джаявар был буддистом, при виде Ангкор-Вата сердце его наполнялось гордостью. Ему было пятьдесят, и строительство этого храма проходило у него на глазах. Многие картинки и звуки из его ранних воспоминаний были связаны с обработкой блоков песчаника и перевозкой их на повозках к месту строительства. Теперь же он стоял на мощеной дороге, ведущей к главному входу в храмовый комплекс, и следил за тем, как индуистские священники метут каменные плиты метлами, связанными из тростника.

Джаявар бросил взгляд на свою старшую жену, Аджадеви, которая стояла рядом с ним. Волосы ее были зачесаны назад и собраны в узел на макушке – как и у большинства кхмерских женщин и мужчин. Как и все остальные, она была обнажена до пояса. Юбку, доходившую до середины голени, украшал цветочный орнамент – белые ирисы на синем фоне. Ее пальцы, руки и лодыжки были унизаны золотыми кольцами и обручами. На шее была гирлянда из цветов жасмина, свисавшая между ее пышными грудями и наполнявшая воздух тонким ароматом. Подошвы ее ног и ладони были окрашены красной краской. Как и все кхмеры, она была босой.

Аджадеви была моложе Джаявара всего на десять лет, но сохранила моложавый вид. Ее кожа цвета тикового дерева была гладкой, почти без морщин. Взгляд больших темных глаз остался острым и живым. Ее угловатое гордое лицо напоминало Джаявару нос лодки. Как и большинство кхмерских женщин, Аджадеви была худощавой – результат употребления в пищу риса, фруктов, овощей и рыбы.

Муж и жена прислонились к каменной ограде, тянувшейся вдоль вымощенной песчаником дороги. Ограда, вырезанная в форме нага – семиголового змея, считавшегося у индуистов божеством океана и гор, была закруглена сверху.

Джаявар и Аджадеви пока не знали, что им предстоит спасаться бегством еще до того, как закончится это утро.

– Твой отец слабеет, – сказала Аджадеви, поднося жасминовую гирлянду к лицу, чтобы вдохнуть ее аромат. – Никто не смеет говорить об этом, но каждый это видит.

Джаявар рассеянно кивнул, продолжая наблюдать за священнослужителями. Мимо них четверо рабов несли в паланкине на позолоченных шестах какого-то высокопоставленного чиновника.

– У них что, силы нет, чтобы идти своими ногами? – тихо заметил он, положив ладонь на рукоятку сабли в ножнах, висевшей на поясе.

Он был одет так же, как и его жена, хотя его набедренная повязка доходила ему только до середины бедер. На округлом и привлекательном лице в первую очередь притягивали внимание полные губы и широкий нос. Мягкие черты его лица резко контрастировали с его телом – очень мускулистым и покрытым многочисленными шрамами. В волосах, также собранных в узел на макушке, уже проглядывала седина.

– Прошлой ночью мне приснился сон, – сказала Аджадеви.

– Какой еще сон?

– Река стала красной. А красный цвет – это цвет рождения и смерти.

Джаявар оторвал взгляд от Ангкор-Вата и посмотрел на северо-восток, в сторону земель их исконных врагов, чамов.

– У отца все еще достаточно сил, – ответил он. – Он всегда отличался здравым умом и крепким телом.

– «Всегда» – это очень высокомерное, неправильное слово.

– Но ведь ничто не предвещает войну. Наши лазутчики молчат, как каменные изваяния. Да и армия наготове.

– Ты должен позаботиться о том, чтобы мы подготовились еще лучше. Мои видения говорят мне, что мы здесь не одни. Если река становится красной, это может означать только то, что на нас обрушится война, как это бывало уже много раз. Мы не хотим ее, но она подобна ветру, которому нет дела до того, чего мы хотим, а чего – нет.

Он подумал о своем отце, который теперь редко выходил из королевского дворца. Затем мысли Джаявара обратились к его армии. Многие из его людей помогали набирать ополченцев в окрестных деревнях, поскольку принесенные муссонами дожди были сильнее обычного, и это повышало опасность наводнений.

– Что еще говорят тебе твои видения?

– Что ты любишь меня.

– Для этого тебе не нужны никакие видения – ты это и так прекрасно знаешь.

– Это верно, – сказала она и закрыла глаза.

Он подумал: «Уж не молится ли она?» Хотя большинство кхмеров были индуистами, она исповедовала буддизм Махаяны, причем он не знал более набожного человека, чем она, и во всем она видела знаки. Пока он смотрел на нее, где-то вдалеке протрубил слон. По мощи и глубине этого звука Джаявар понял, что это боевой слон, а не рабочий, – так трубить могут только самые крупные слоны. Значит, сейчас его люди совершенствуются в военном искусстве.

Он заговорил, только когда она открыла глаза:

– Я бы предпочел заботиться о нашем народе, а не воевать.

– И как бы ты мог заботиться о нем?

– Строил бы лечебницы. Дороги. Постоялые дворы для путешественников. Наш город слишком разросся, и потребности нашего народа многочисленны.

По мощеной дороге шел павлин, раскачивая распущенным хвостом, который переливался яркими красками. Аджадеви внимательно смотрела на птицу, пытаясь понять, что знаменует ее появление.

– Твоя сабля тяжела, я это знаю. Ты устал носить ее, а руки твои с возрастом ослабели и как бы обвисли, так со временем происходит с ветками деревьев. Но еще рано отдыхать, Джаявар. Сделай то, что должен был сделать твой отец, – разбей неприятеля. А потом будешь строить лечебницы и дороги. Потом будешь заботиться о своем народе.

Джаявар отвернулся и вновь посмотрел на северо-восток. Там, за бесчисленными городскими домами и великолепным королевским дворцом протянулось невидимое отсюда поле, где тренировались его воины. Принц представил себе, как работают его люди, как наконечники копий бьют в подставленные щиты.

– Мы должны использовать свою силу в борьбе с голодом, с проказой. Такую силу жаль растрачивать на чамов.

– Ты не сам выбираешь путь, по которому тебе идти.

– А что, если мы сбежим? Уйдем отсюда – только ты и я?

– Ты не доверишь судьбу нашего народа кому-то другому. Как не сможешь сбежать от своих жен и детей.

– Это верно. Своих детей я никогда не смог бы покинуть. Но я хочу, чтобы со мной была ты. Это и должно стать моей судьбой.

Она протянула к нему руку и стала гладить пальцами его грубые, мозолистые ладони.

– Расскажи мне, что ты станешь делать этими своими руками, таким замечательным инструментом.

– Они будут прославлять твою мягкость, холмы и долины, составляющие мир, имя которому – ты.

– Я покажу тебе этот мир, – сказала она. – Найди меня сегодня ночью, когда луна окажется в зените.

Он улыбнулся в ответ и, попрощавшись с ней, направился к ожидавшим его трем военачальникам – туда, где он должен был находиться, но не где ему хотелось быть.

* * *

В десяти милях ниже по течению двигалась вперед другая армия. Это войско передвигалось не на слонах и лошадях, а на больших плоскодонных лодках по вспучившейся и разлившейся реке Тонлесап, которая в сезон дождей изменила обычное направление своего течения и теперь несла свои воды от моря в сторону Ангкора. Лодки, прочные и длинные, управлялись с помощью примитивных рулей и вручную несколькими шестами, которыми можно было отталкиваться от дна. На каждом таком судне находилось от пятидесяти до ста воинов-чамов, на которых были стеганые доспехи с короткими рукавами, и у каждого имелся щит, сделанный из дерева, металла и кожи. Шлемов на чамах не было. Вместо этого на них были зеленые с розовым головные уборы, которые должны были напоминать перевернутый цветок лотоса – символ просвещенности и нирваны. Большинство из них были вооружены копьями, хотя некоторые отдавали предпочтение саблям, кинжалам, секирам и лукам со стрелами.

Река Тонлесап, один из притоков реки Меконг, то и дело сливалась со множеством более мелких притоков, и они вместе с озерами образовывали настоящий водный лабиринт, в течение многих веков сбивавший с толку незваных гостей. Чамы никогда бы не отыскали этот путь к Ангкору, если бы не однорукий предатель, который сейчас стоял на носу королевского судна и раздавал команды. Хотя отец его был высокопоставленным чиновником в Ангкоре, изменника мало заботила судьба его соотечественников. Его преданность была куплена за мешок чамского серебра.

Королевское судно было самым крупным в этой флотилии. На нем разместились десять боевых жеребцов и почти сотня людей. И когда лошади встревоженно ржали, люди смеялись и трогали рукоятки своего оружия. Почти все они рвались в бой, потому что после сражения наступало время грабежа. Самый быстрый способ разбогатеть – захватить чужое имущество, а воины эти жаждали богатства.

На помосте, покрытом дорогой тканью, в тени нескольких шелковых зонтов восседал король чамов Индраварман. Трон принадлежал ему по праву рождения, но к власти он пришел силой оружия – то же самое он хотел сделать и в Ангкоре. На нем были богато украшенные доспехи, а в руке он сжимал копье из тикового дерева, отделанное серебром. На шее его висела огромная продолговатая жемчужина – величиной с кулак ребенка, запястья и пальцы украшали золотые браслеты и кольца. Под кожей на животе у него был специально вшит кусочек железа, приносивший ему удачу. Этот необычайно крупный человек уже не раз проливал кровь, и ему не терпелось сделать это снова.

Идравармана окружали несколько десятков его самых заслуженных военачальников, расположившихся в тени зонтов, которые держали почти голые рабы, захваченные в плен в горах на севере. Пока их король говорил о стратегии и о будущем, все внимательно слушали его, и только самые опытные и отважные из военачальников осмеливались высказывать свои предложения. Один из таких командиров, Асал, был моложе всех остальных и начал служить в армии задолго до того, как стал мужчиной. Его родители, братья и сестры умерли от холеры, когда он был еще ребенком. Каким-то образом ему тогда удалось выжить, и несколько последующих лет он перебивался тем, что воровал овощи на полях крестьян и рыбу из чужих ловушек, сплетенных из побегов бамбука. За ним охотились, избивали до полусмерти, дважды бросали после этого умирать. Однако с каждым новым шрамом он становился лишь сильнее. А когда мышцы его достаточно окрепли, он сделал себе копье и стал продавать свои услуги, в конечном счете взявшись охранять те же поля, которые он сам когда-то обворовывал. Жизнь его стала вполне сносной, но однажды он отпустил голодную девочку, сорвавшую два плода манго, и таким образом не выполнил свой долг. На следующее же утро он бросил все и ушел служить в армию.

Годы тренировок закалили его тело. Хотя Асал был почти на голову ниже своего короля, он все же был весьма крупным мужчиной с широкими плечами и мощными мышцами. Волосы его были зачесаны назад и связаны на макушке в узел, как и у других чамов, но все же они были немного длиннее и поэтому развевались, когда он бежал или сражался. Головной убор в форме перевернутого бутона лотоса частично закрывал его глаза и должен был приносить ему утешение в бою и говорить и другу и врагу о его просветленности. Время не наложило отпечаток на его лицо, которое все еще выглядело очень юным. Если он улыбался, улыбка его была широкой и доброжелательной. В глазах его горел огонь, а кожа была цвета меда. В отличие от большинства командиров, он не носил драгоценных украшений. Вместо того чтобы тратить военную добычу на кольца и ожерелья, он покупал себе самое лучшее оружие и щиты.

Осмелившись отвлечь свое внимание от короля, Асал взглянул на остальные лодки: их было бесчисленное множество, словно волосы, связанные в узел на его голове. Куда бы он ни посмотрел, взгляд его натыкался на сверкающую сталь и воинов, стоявших плотными группами. Во влажном воздухе висел тяжелый запах пота, экскрементов и рвоты. Над рекой разносились подбадривающие голоса командиров, настраивающих своих солдат сражаться так, чтобы их предки могли гордиться ими.

Несколько небольших быстрых лодок обогнали королевское судно. В них плыли лучники и самые сильные бойцы. Заметив кхмерских рыбаков или охотников, они устремлялись вперед, и тогда воды реки окрашивались кровью неприятеля. В этом смысле армия чамов напоминала неумолимо распространяющуюся смертельную болезнь, убивающую все на своем пути.

Асал оглянулся на Индравармана. Выступить в поход на лодках была его, Асала, идея, и теперь он волновался, все ли пойдет так, как он задумал. Что, если кхмеры уже закончили собирать ополчение и готовы к нападению, ожидая их на своих грозных боевых слонах? Что, если слишком много чамов заболели в этом долгом путешествии по воде или плохо подготовлены для предстоящей жестокой битвы? Асал знал, что, если его план успешно сработает, он сам и его еще не родившиеся дети будут до конца своих дней обеспечены, у них будет достаточно и власти, и богатства. В случае же неудачи лучше уж погибнуть в бою, чем уповать на снисхождение или милость короля.

Слушая, как Индраварман говорит о разграблении городов врага и военной добыче, Асал напомнил себе, что следует избегать таких соблазнов. Он хотел захватить в плен кхмерского короля или принца. Это гарантировало бы ему славу и почести, и тогда его дети никогда не будут знать голода или бесчестия. Пока другие воины будут сражаться за драгоценности и женщин, он собирался с группой надежных, проверенных бойцов пробиться вглубь кхмерской цитадели.

Устав от собственных размышлений и монотонного неспешного движения лодки, Асал сосредоточился на Индравармане, обращая свое внимание на то, как подданные слушают короля, стараясь поймать на себе его взгляд.

– Наше противостояние с кхмерами слишком затянулось, – сказал Индраварман и с этими словами встал. Он резко выбросил вперед свое копье, и все остальные тоже вскинули копья. – Поэтому сегодня мы покончим с этим, – продолжил он и на удачу потер зашитый под кожу кусочек железа у себя на животе. – Оставьте их храмы мне, но уничтожьте их священников, чиновников, мужчин, их надежды. Пусть они испугаются нас настолько, чтобы уже больше никогда не решились пойти на нас войной. Я хочу, чтобы их женщины, старики и дети были такими же покорными, как собака, которую все пинают с самого ее рождения. Если кхмерский воин попросит у вас пощады, проткните его копьем, как жалкую свинью. Если ребенок увидит смерть своего отца, убейте и ребенка, ибо жажда мести бывает острее любого клинка.

Военачальники эхом повторяли слова Идравармана, в такт стуча оружием о свои щиты, а Асал тем временем пристально смотрел вперед, в сторону города, который вскоре будет сожжен. Он знал, что Индраварман будет внимательно наблюдать за ним, и он должен проявить себя в бою. Если он хочет с гордо поднятой головой жить свободной жизнью, сегодня он обязан биться как лев.

Закрыв глаза и полностью отрешившись от того, что происходило вокруг, Асал с такой силой сжал древко своего копья, что у него побелели костяшки пальцев. Он думал о своей жене, которую пока не встретил, и о своих еще не родившихся детях. Понимание, что их будущее зависит от сегодняшнего дня, придавало ему решимости и сил. Он знал, что кхмеры будут умирать, поверженные его копьем. Они будут гибнуть во множестве. Но создаст ли это ему имя? Будут ли его будущая жена и дети гордиться им, сумеет ли он сделать так, чтобы они никогда не знали боли, голода и страха?

Его соплеменники, плывшие впереди, настигли три кхмерские рыбачьи лодки. Вскоре трупы рыбаков проплыли мимо лодки. Чамы издевались над телами мертвецов, осыпая их насмешками и стреляя в них из луков.

Асал проверил заточку острия своего копья, проведя им по ногтю большого пальца. На палубу упала тонкая стружка.

«Пришло мое время! – подумал он. – Время мое, моих предков, моей семьи – оно наступает прямо сейчас».

* * *

Чуть выше по течению, на притоке главной реки отец и двое его сыновей втаскивали в лодку длинную рыбацкую сеть. Отец семейства, хоть ему еще не было и сорока, выглядел таким же ветхим, как и его лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева. Когда-то она была гладкой, без царапин, но это было в далеком прошлом. Хотя лодка все еще была довольно прочной и пригодной для использования, всю ее поверхность покрывали следы многочисленных повреждений. Этим она напоминала главу семейства – лицо его преждевременно покрылось морщинами и складками от длительного пребывания на солнце, а кожа была такой же темной, как грязные воды реки, на которой он занимался своим ремеслом. И хотя тело его было еще мускулистым и сильным, он был крайне изможден: тридцать лет ежедневной ловли карпов и сомов в этой реке не прошли даром. На левой руке отсутствовал большой палец. И руки и ноги были покрыты шрамами – следами ран от рыболовных крючков и ножа, а также полученных в результате встреч с каймановыми черепахами и крокодилами.

На носу лодки двое его сыновей, четырнадцатилетних близнецов, поднимали на борт крупноячеистую сеть. Как и их отец, они были практически голыми, если не считать совсем небольших набедренных повязок. Ни на одном из них не было никаких украшений – это был удел богатых, а даже самый хороший улов сомов никогда не приносил в руки их отца серебра.

Во время работы юноши постоянно наклонялись и разгибались. Хотя внешне и поведением они во многом были очень похожи, все же между ними имелось одно очень существенное различие – один из них был зрячим, а второй почти ничего не видел. Зрячего звали Вибол, а его брата – Прак. Хотя отец гордился обоими своими сыновьями, он все же в глубине души всегда восхищался Праком, которому ни в чем не препятствовал его недостаток. Во многих отношениях Прак был той самой веревочкой, которая связывала вместе членов семьи, помогая им не унывать и с улыбкой встречать пустые сети, а также находить слова утешения, когда из-за полчищ комаров и постоянной нищеты жить становилось невмоготу.

Вдруг Прак окликнул брата. В их сеть попался громадный желто-зеленый угорь – толщиной с руку взрослого мужчины. Он бился и извивался, пытаясь выпутаться из ловушки, в которой оказался. Несмотря на то что Прак видел угря лишь как размытую тень, он проворно нагнулся и ловко схватил рыбину за голову, продев пальцы под жабры. Вибол быстро подоспел на помощь и вонзил короткий нож в шею угря. Тот еще немного поизвивался, но вскоре затих.

Сопя от натуги, Прак втащил тяжелого угря в лодку и бросил его в бамбуковую корзину, где лежала остальная пойманная ими рыба.

– Пора возвращаться, – сказал он, полоща руки в воде. – Рынок уже должен открыться.

– Вот поднимем остаток сети и поплывем, – сказал довольный уловом отец, которого звали Боран. Он подгреб немного вперед, чтобы приблизить борт лодки к еще остававшейся в воде сети.

– Этого мы должны оставить себе, – сказал Прак, кивая в сторону угря. – Закоптим его сегодня вечером и тогда сохраним то, что не сможем съесть сразу.

Вибол покачал головой, барабаня пальцами по краю борта.

– Как я устал все время ловить рыбу! Давайте уедем в город!

– Ты от всего устаешь, – отозвался Прак. – Похоже, это твоя главная отличительная черта.

Вибол дал подзатыльник брату тыльной стороной кисти.

Но Прака это не смутило, он не унимался:

– Тебе бы только купаться с красивыми девушками. И не говори, что ты не следишь за ними, потому что даже я вижу, как ты на них пялишься.

– Мы тоже должны купаться. Раз уж мы так прованиваемся рыбой, почему и нам не купаться, как всем остальным?

– А почему бы тебе не помыться тут? Прямо сейчас? Зачем ждать, пока мы приедем в Ангкор?

– Потому что ему при этом не хочется смотреть на наши с тобой уродливые задницы. А в Ангкоре есть кое-что намного привлекательнее, – с улыбкой сказал Боран.

Вибол брызнул водой на отца и брата, которые начали хохотать. Затем он снова переключил внимание на вытаскиваемую сеть, но замер, когда с большого дерева вдали вдруг с криками сорвалась большая стая скворцов, закрыв небо своими темными крыльями.

Боран и Прак тут же прекратили смеяться. Отец стал пристально вглядываться вдаль, тогда как Прак закрыл глаза и весь обратился в слух.

– Тигр? – спросил Вибол.

Боран отрицательно покачал головой:

– Птицы не боятся тигров.

– Тогда леопард? Леопард ведь лазит по деревьям.

– Нет.

– Помолчите, – сказал Прак, все еще не открывая глаз.

Он сразу обратил внимание на то, что в джунглях внезапно стало необычайно тихо. Все вокруг было неподвижно – и даже слишком. Сначала он подумал, что другие рыбаки вторглись на их участок реки, но затем ветер принес необычные запахи. Пахло дымом костров и человеческими экскрементами. Еще через несколько биений сердца он уловил едва слышимое ржание – похоже, лошадиное. Затем послышались приглушенные голоса людей, только говорили они на незнакомом языке.

– Отец, – сказал он, – сюда приближаются люди. Но… это не кхмеры.

Боран напряженно вслушивался, но так ничего и не услышал.

– Ты уверен в этом?

– Да. И они уже близко.

Всматриваясь в то место, где их речка впадала в широкую протоку, Боран услыхал ржание коней. По спине побежали мурашки.

– Обрезай сеть, – прошептал он. – Быстрее.

Вибол взялся за нож.

– Но, отец, мы…

– Делай, что говорят.

Обрезанная сеть скрылась в воде. Боран беззвучно подогнал свою лодку к большому фиговому дереву, свалившемуся в реку и перекрывшему ее почти до середины русла, и спрятал ее среди самых густых ветвей, закрывавших их со стороны реки.

– Не шевелитесь, – прошептал он.

– Но почему? – спросил Вибол.

– Потому что, боюсь, мы из охотников можем превратиться в добычу.

Время тянулось очень медленно, словно облака по небу в безветренный день. Голоса приближались. И все же пока гладь большой реки оставалась пустынной, мерцая под лучами жаркого солнца. В корзине затрепыхался карп, и Вибол воткнул нож ему в спину. В воздух поднялась еще одна стая птиц, но уже гораздо ближе, чем уже улетевшие скворцы. Отец с сыновьями пригнулись пониже в своем укрытии.

Наконец показалось несколько небольших лодок. На них плыли воины в полном боевом снаряжении, и Боран почувствовал, как сердце у него оборвалось, словно при падении с высоты. Далее появилось громадное королевское судно, плотно заполненное людьми и лошадьми. Даже в Ангкоре Боран никогда не видел такого судна. Он с тоской посмотрел в сторону их дома, где его жена сейчас, должно быть, чинит сети, не догадываясь о приближении врага.

Мимо них одна за другой проплывали другие плоскодонные лодки. Казалось, что им не будет конца, и вскоре королевское судно уже представлялось им каким-то давним воспоминанием. Хотя Боран часто видел в Ангкоре выстроившихся в боевые порядки воинов, вид многих тысяч врагов вселил страх в его сердце. Их, похоже, было больше, чем всей рыбы, которую он выловил за свою жизнь, больше, чем рассветов, которые он встречал на своем веку.

– Мы должны предупредить их, – прошептал Вибол. – И мы можем это сделать. По протокам мы доберемся до Ангкора быстрее, чем…

– А как же ваша мать? – спросил Боран. – Что мы можем сделать для вашей матери?

Вибол закрыл глаза, только сейчас сообразив, что их дом находится как раз на пути чамов.

– Нет, – пробормотал он. – Они же не могут…

– Могут, – сказал Боран по-прежнему шепотом. – И мы должны добраться до нее. И как можно быстрее.

– Высади меня на берег. Я быстро добегу до Ангкора и окажусь там раньше чамов. Эти лодки движутся медленно.

– Недостаточно медленно. Поэтому мы будем держаться вместе.

– Я смогу обогнать их. А потом я найду вас. После того как я…

– После того как тебя убьют?

– Но город! Мы должны предупредить их!

Боран сжал кулаки, понимая, что сын прав и что каким-то образом необходимо предупредить соотечественников об опасности. Но если они сделают это, то бросят одну ничего не подозревающую жену. А он очень хорошо понимал, какая судьба ждет ее, когда чамы доберутся до их дома. Она будет изнасилована, убита или отдана в рабство, и он не мог бы вынести ни одного из этих вариантов.

– Отпусти меня! – настаивал Вибол.

– Нет.

– Высади меня на берег и позволь бежать в город.

– Ты останешься со мной. Ты мне нужен.

– Но я нужен моему народу!

Боран зажал рот Виболу ладонью, боясь, что их могут услышать. Мимо как раз проплывали две лодки с чамами. Солнце блестело на их доспехах и оружии. Воины, казалось, смотрели в их сторону, но так и не заметили их. Затем лодки скрылись за поворотом.

Кляня себя за то, что потерял столько времени, Боран взял весло и осторожно вывел лодку из-под свисающих к воде ветвей. Он старался держаться подальше от чамов, направляясь в лабиринт проток, через который можно было пробраться к их дому. Хотя они наклонялись как можно ниже, вскоре сзади раздался отдаленный крик. Боран не обернулся, не замедлил хода лодки. Его весло еще глубже вошло в воду, и он крикнул сыновьям, чтобы они выбросили за борт их улов и все снаряжение. Выполнив его распоряжение, Прак и Вибол тоже принялись грести. Позади них в воду ударила стрела, потом еще одна. Боран живо представил себе, как эти стрелы попадают в его сыновей, и это придало ему сил. Он принялся кричать, предупреждая своих односельчан о нападении неприятеля и надеясь, что голос его далеко разнесется над рекой.

В воду полетели новые стрелы, и он свернул в боковую протоку, стараясь скрыться от преследователей за ветвями деревьев. Оглянувшись, он увидел, что одна лодка чамов по-прежнему гонится за ними – быстрая лодка, в которой гребли сильные мужчины. Боран испытывал большое искушение причалить к берегу, но он понимал, что густые джунгли сильно замедлят их продвижение. Там их точно догонят. Нет, разумнее было оставаться в лодке, чтобы выжить или умереть на реке, которую он знал лучше чамов.

Несмотря на то что до их дома было еще далеко, он начал звать свою жену. Он кричал, чтобы она пряталась, чтобы ждала его. Просвистевшая в воздухе стрела оцарапала ему ногу и вонзилась в днище лодки.

Прак принялся выкрикивать чамам оскорбления, и Вибол последовал его примеру. Вызов врагу, брошенный сыновьями, нашел отклик в душе Борана, и его отеческая любовь воспылала с удвоенной силой. Он не вынесет, если станет свидетелем смерти своих детей или жены. Лучше уж в открытую броситься на врагов и дать им изрубить себя на мелкие кусочки.

Боран, срывая кожу на ладонях, греб так, как не греб никогда в жизни. Вдруг он уловил запах дыма. А затем услыхал отдаленные крики. Неужели наступил тот миг, когда вся его жизнь, весь его мир рухнут?

* * *

Третий и последний день их свадьбы понравился Воисанне больше всего. Ее друзья и родственники уже стали свидетелями большой части самых важных элементов церемонии – торжественной процессии жениха, обращения к предкам, благословения священников и ритуала очищения. Теперь, когда солнце на небе поднялось уже достаточно высоко, Воисанна и ее будущий муж Нимит совершали обряд чествования своих родителей, поскольку без родителей они не только не могли бы появиться на свет, но и не добьются расположения богов и в будущем не родят своих собственных детей.