Текст книги "Проклятие памяти"

Глава 14

Некоторое время Кэйт Льюис молча слушала гудки, раздававшиеся в телефонной трубке, хотя давно поняла – дома никого нет. В четвертый раз за последние полчаса она принялась убеждать себя – мама повезла отца в больницу... Но если так, почему она не включила автоответчик? И не оставили на нем для нее, Кэйт, хоть пару слов? Повесив трубку, она вышла из телефонной кабинки позади стойки кафе «У Джека» и направилась к Бобу, ожидавшему ее за столиком.

– До сих пор никого? – спросил Боб, кивнув в сторону телефонной кабинки.

Кэйт расстроенно сказала:

– Не знаю, что делать. Я бы поехала домой прямо сейчас, но мама велела сначала позвонить...

– Ты же и так звонишь уже полдня, – заметил Боб. – По-моему, нужно все-таки поехать, а если окажется, что они все еще скандалят, обратно свалим. Даже входить в дом, в общем, необязательно. Но я готов спорить – она твоего папашу уже отвезла. – Протянув руку, он успокаивающе сжал ладонь Кэйт. – Просто если он действительно был уже в таком состоянии – представляешь, как она вымоталась, пока дотащила его до машины, вернуться и включить ответчик у ее уже, наверное, просто сил не было.

Кэйт подумала, что, может быть, Боб и прав, но прежде в таких случаях мать всегда успевала наговорить пару слов на автоответчик, а если с отцом было совсем плохо, не везла его в больницу сама, а вызывала "скорую".

А в это утро ее отец был именно в таком состоянии. Но сидеть здесь просто так, неизвестно чего дожидаясь...

– Ладно, поехали, – наконец кивнула она.

Десять минут спустя Боб уже загонял свой "порше" во двор дома Льюисов. Первое, что они увидели, были распахнутые ворота гаража, в нем стояли обе машины. Боб выключил мотор, Кэйт прислушалась. В доме – ни звука.

– По крайней мере, не ссорятся, – заметила Кэйт, взявшись за ручку дверцы, однако она явно не торопилась ее открывать.

– Может, она вызвала "скорую" да и сама поехала с ними? – предположил Боб.

Кэйт покачала головой.

– Она бы тогда за ними поехала на машине, чтобы потом самой добраться до дому.

– Хочешь, подожди здесь, а я посмотрю, есть ли кто дома, – предложил Боб.

Подумав, Кэйт снова покачала головой. Чувствуя, как начинают дрожать руки, она открыла дверцу, вышла и направилась к дому, Боб решительным шагом пошел за ней.

Входная дверь оказалась незапертой – и Кэйт с облегчением вздохнула. В одном она была уверена – уходя, мать обязательно заперла бы дом. Толкнув дверь, она шагнула в прихожую.

– Ма? Я уже дома! – позвала она, но ответом была лишь странная тишина, и Кэйт почувствовала, как сердце учащенно забилось. Она с тревогой посмотрела на Боба.

– Тут что-то не так, – прошептала она. – Если дверь не заперта, мама должна быть дома...

– Может, она наверху? – сказал Боб, сопровождая слова движением головы в сторону лестницы. – Давай я поднимусь, посмотрю.

Кэйт молча кивнула, и Боб зашагал по ступенькам. Через минуту он спустился, разочарованный.

– Там тоже никого нет. Остается еще глянуть в кухне.

– Нет, – Кэйт уже не пыталась скрыть страх. – Нужно вызвать полицию.

– Полицию? – удивился Боб. – Ее-то зачем?

– Затем, что мне страшно, – голос Кэйт задрожал. – Говорю тебе, здесь что-то не так... и в кухню я не пойду ни за что на свете!

– Да ну брось ты, Кэйт, – Боб решительно направился к закрытой, кухонной двери. – Чего ты перепугалась – ума не приложу. Говорю тебе, она вызвала "скорую помощь" и... – толкнув кухонную дверь, он осекся. – О, Господи... – он замер на несколько секунд, затем, шагнув назад, прикрыл дверь кухни. Когда он повернулся, лицо его было белым как мел. – Кэйт... – сдавленно позвал он. – Кэйт, твоя мама здесь, но с ней что-то... похоже, что она мертва...

Кэйт смотрела на него, ничего не понимая; слова Боба эхом отдавались в ее мозгу, лишенные смысла. Затем она оттолкнула Боба и, распахнув прикрытую дверь, ворвалась в кухню... Она увидела ее сразу; колени Кэйт подогнулись, и девушка с рыданиями опустилась на пол возле тела матери.

* * *

Сержант Роско Финнерти кинул на Джексона вопросительный взгляд.

– Ты в порядке?

Том Джексон кивнул.

– Продержимся. – Он перевел взгляд на тело Марти Льюис. Нет, прошлой весной, глядя на искалеченное тело сына доктора Лонсдейла, он чувствовал себя совсем по-другому. А здесь... если бы не мертвенная бледность кожи и перекошенный рот, можно было подумать, что женщина уснула. Опустившись на колени, он дотронулся пальцем до шеи Марти.

Нет, она не уснула. Она мертва.

– Так что нам делать дальше? – осведомился он, поднимаясь.

– Пока ничего – я переговорю с ребятами. – Снаружи завыла сирена, и через несколько секунд к дому подкатила машина "скорой помощи". Двое медиков вошли в кухню.

– Да мы уже все сделали, вы ее лучше не трогайте, – посоветовал эскулапам сержант. – Просто убедитесь, что она мертва, и оставьте все, как есть, до приезда детективов. Том, ты дуй наружу и смотри, чтобы никакие зеваки сюда и носа сунуть не смели, а я пойду переговорю с ребятишками.

Выйдя из кухни, Финнерти направился в гостиную, где четверть часа назад оставил на софе безудержно рыдавшую Кэйт и пытающегося утешить девушку Боба. Когда он вошел, то отметил, что картина изменилась весьма незначительно.

– Что ж, – развел руками сержант, – призываю вас принять это... хм... мужественно. – Он слегка нахмурился, пытаясь припомнить имя юноши. – Тебя ведь, по-моему, звать Боб Кэри?

Боб молча кивнул, было заметно, что он слегка успокоился.

– Ты своим-то родителям хоть позвонил? Они знают, что тут случилось? – Боб отрицательно покачал головой. – Ну ладно. Я им сам позвоню и попрошу за тобой приехать. А пока мне хотелось бы поговорить с вами. О'кей?

– Мы, – наконец выдохнул Боб, – мы только вошли, увидели и... сразу вам позвонили.

Финнерти похлопал юношу по плечу.

– Ладно. Через какое-то время мы все проясним.

Рядом с телефоном на столе лежала телефонная книга, сержант открыл ее, отыскал нужный номер и следующие пять минут на все лады уверял Дэйва Кэри, что его сын жив и чувствует себя хорошо. Попрощавшись и повесив трубку, сержант вышел из комнаты. В кухню же он вернулся, лишь когда увидел в окно въезжавший во двор "вольво" Кэри.

Там уже работали два детектива, и Финнерти лишь следил, как они в поисках возможных улик методически исследовали буквально каждый сантиметр стен и пола.

– Ну, какие идеи? – спросил он, когда старший из детективов по имени Билл Райан поднял наконец голову и, увидев Финнерти, поздоровался.

– Пока особо никаких, – Райан пожал плечами, – но вообще мне кажется, что все было задумано заранее и исполнено дьявольски хладнокровно. Никаких следов взлома, борьбы или, скажем, насилия.

– Если ребята говорят правду – это дело рук ег мужа. Дочка ее утверждает, что он напился и, когда она утром уходила из дому, мать с отцом здорово ссорились. Собственно, потому она и ушла – отец начал ее доставать, мать, естественно, пыталась его одернуть. Вообще она думает, что мать собиралась сегодня отвезти своего супруга снова в лечебницу.

– А он ехать, естественно, не хотел.

– Конечно.

На пороге распахнувшейся двери черного хода возник Том Джексон, поддерживая на ходу высокого мужчину с полными ужаса глазами на испитом лице. Финнерти сразу же понял, кто перед ним, и шагнул к вошедшим.

– Мистер Льюис?

Алан Льюис молча кивнул, не отрывая взгляда от накрытого простыней тела.

– О, Боже, – выдохнул он.

– Ознакомьте его с правами, – кивнул Райан. – Было бы неплохо прямо сейчас получить признание.

* * *

– Нет, я все равно в это не верю, – произнесла упрямо Кэрол Кокрэн. – Не могу поверить в то, что Алан мог убить Марти – неважно, в каком состоянии он находился.

Было уже около девяти вечера – к Лонсдейлам же Джим и Кэрол приехали в половине седьмого. Едва притронувшись к наскоро приготовленному Эллен ужину, все четверо говорили только о том, что случилось. Ким уложили в комнате для гостей, Лайза с Алексом отправились наверх, но разговор в полуобставленной гостиной дома Лонсдейлов не утихал.

– Может, хотя бы на время сменим тему? – Эллен Лонсдейл усталым жестом откинула назад волосы. Она знала, что сделать это им не удастся – сегодня весь город говорил и жил только одним: действительно ли Марти Льюис погибла от рук супруга... или к этому причастен кто-то еще?

– Вот именно его состояние многое и объясняет, – Марш, казалось, не слышал вопроса жены.

– Но Алан даже пьяным был всегда... безобидным. Господи, Марш, да ты вспомни сам – Алан и трезвый отнюдь не живчик, когда же он напивается, то просто засыпает – и дело с концом.

– Ну, не всегда, – заметил Марш. – Помню, мы с ним недавно играли в гольф, так он выдал такой свинг, что, я думал, разнесет вдрызг и мяч, и клюшку.

– И все же это не убийство собственной жены, – настаивала Кэрол.

– К тому же, – напомнил Марш, – никаких следов борьбы там ведь не обнаружили. Как считают полицейские, Марти хорошо знала убийцу.

Кэрол упрямо покачала головой.

– Марти хорошо знала полгорода – так же, как и мы все. И потом – в своем доме она всегда чувствовала себя в безопасности... хотя один Бог знает почему. – Она окинула взглядом гостиную дома Лонсдейлов и поежилась. – Простите, но в этих бывших гасиендах мне тоже как-то не по себе.

– Кэрол!

– Милый, мы с Эллен достаточно давно знаем друг друга, а потому мне нет нужды лгать ей. А по поводу этого дома я ей сказала с самого начала – если в первые шесть месяцев она не приведет его в относительно пристойный вид, в гости к ней я точно ходить перестану. Ты посмотри, на что он сейчас похож – не то монастырь, не то замок с привидениями. Мне все время кажется, что по ночам здесь должны раздаваться стоны. И эти окна с чугунными решетками... как в тюрьме! – Из Кэрол словно выпустили пар – съежившись в кресле, она внезапно замолчала, затем, после долгой паузы, слабо улыбнулась Эллен. – Ну вот, я и сказала тебе то, что думала.

– И кое в чем ты права, – согласилась Эллен. – Собственно, почти во всем – кроме одного обстоятельства: я-то как раз люблю всю эту старину. Но, откровенно говоря, не понимаю, какое все это может иметь отношение к Марти.

– Ну, она же все время твердила, что в этой старой крепости чувствует себя в безопасности – а видишь, что с ней случилось.

– Но, дорогая, – запротестовал Джим, – убийство может произойти где угодно. Совершенно неважно при этом, старый или новый дом и как он выглядит...

Кэрол вздохнула.

– Да я понимаю. И понимаю, что все действительно выглядит так, будто это дело рук Алана. Но – не верю. И думаю, что на самом деле все было иначе.

Неожиданно в большой арке, отделявшей гостиную от холла первого этажа, показалась фигурка Лайзы. Разговор разом стих, все четверо повернулись к девушке.

– Вы... все еще говорите про миссис Льюис? – спросила Лайза неуверенно. Кэрол, поколебавшись, кивнула. – Можно... ничего, если я сяду здесь и просто послушаю?

– Я думала, вы с Алексом наверху слушаете музыку...

– Нет, мне, не хочется, – неожиданная резкость тона Лайзы заставила всех взрослых обменяться недоуменными взглядами. Возникшую паузу нарушила Эллен.

– Лайза, может быть... что-то случилось? Может быть, вы с Алексом из-за чего-то поссорились? – Лайза некоторое время молчала, затем отрицательно тряхнула головой, но Эллен поняла – девушка что-то скрывает. – Ну, скажи, пожалуйста. Тебе же самой станет легче. Вы все-таки поссорились?

– С Алексом? – внезапно вскинула голову Лайза. – Да ведь с ним же нельзя поссориться! Ему ни до чего нет дела, из-за чего же ссориться с ним! – Уже не пытаясь сдержаться, она заплакала. – Ой, простите... Мне не нужно было говорить это, но...

– Но это правда, – мягко произнес Марш. Встав, он подошел к Лайзе и обнял ее за плечи. – Все верно, Лайза. Мы все знаем, каким стал Алекс после аварии, и тоже тяжело переносим это... А теперь рассказывай.

Съежившись на краешке кресла, Лайза вытирала глаза отцовским платком.

– Мы действительно сначала слушали музыку, ко я хотела поговорить о миссис Льюис, а Алекс... он не хотел. То есть он говорил, но такие ужасные вещи... понимаете, как будто ему все равно, что случилось с ней и кто сделал это... Ему... ему даже все равно, что ее больше нет. – Она взглянула на Кэрол. – Мама... он сказал, что никогда и не знал ее... то есть миссис Льюис... а если бы даже знал, это ничего бы не значило. Мол, все когда-нибудь умрут, и нечего делать из этого... – она недоговорила и снова начала тихо всхлипывать, уткнувшись лицом в платок.

В комнате воцарилось долгое молчание. Встав, Кэрол подошла и села рядом с дочерью. Марш пристально посмотрел на жену.

– Но... но это же ничего... – начала было Эллен, но Марш оборвал ее.

– Как бы то ни было – говорить подобное он не имеет права! Он достаточно умен, чтобы сознавать – иногда лучше промолчать, хотя бы в данном случае... – Повернувшись, он направился к лестнице, ведущей наверх.

– Оставь его в покое, Марш! – крикнула Эллен вдогонку мужу, но тот уже поднялся на верхнюю площадку лестницы. Эллен, с дрожащими губами, повернулась к Лайзе.

– Но ведь правда, Лайза, – тихо произнесла она, – это... это же еще ничего не значит?

* * *

В комнату Алекса Марш вошел без стука, стиснув зубы от гнева и тяжело дыша. Алекс лежал на кровати, держа в руках книгу, из динамиков проигрывателя доносились звуки негромкой музыки. Увидев отца, Алекс отложил книгу и убавил звук.

– Гости уже ушли, да?

– Еще нет, – с нажимом произнес Марш. – Из-за тебя, между прочим. Какого дьявола ты тут наговорил? – Но прежде чем Алекс успел ответить, Марш продолжал гневным голосом: – Ничего, не трудись. Лайза и так уже нам все рассказала. Я же хочу знать только одно – почему ты это сказал. Лайза сейчас внизу, плачет, и не могу сказать, чтобы мне это казалось странным.

– Плачет? Из-за чего?

Марш всматривался в лишенное всякого выражения лицо сына. Неужели он действительно не понимает – из-за чего? И понял – да, это возможно, Алекс действительно не сознает, какое действие могут оказать на нормального человека его слова.

– Из-за того, что ты тут наговорил ей, – повторил он. – О миссис Льюис и о том, что она умерла.

Алекс пожал плечами.

– Я никогда не знал эту миссис Льюис. Лайза хотела поговорить о ней, но я не мог – я же ее никогда не видел.

– Дело не в этом, Алекс, – Марш не узнавал собственного голоса. – Ты еще сказал, что все умрут – и неважно, мол, когда и как, и...

– Но это же правда? – вскинул на отца глаза Алекс. – Все действительно когда-нибудь умрут. И если так, то к чему делать из этого проблему?

– Алекс, миссис Льюис убили.

Алекс кивнул.

– Но ведь из-за этого она не оживет, верно?

Марш глубоко вдохнул – и заговорил, медленно подбирая слова и глядя в упор на сына:

– Алекс, есть вещи, которые тебе придется понять... или просто принять на веру, если они сейчас для тебя ничего не значат. Я говорю о чувствах... о чувствах и об эмоциях.

– Про эмоции я знаю, – откликнулся Алекс. – Только я никогда их не испытывал.

– Вот именно. Но другие люди, понимаешь ли, испытывают их. И ты, когда выздоровеешь, тоже начнешь испытывать. Но даже сейчас тебе нужно быть осторожнее, потому что своими словами ты можешь случайно обидеть людей, которые окружают тебя.

– Даже если я сказал им правду?

– Даже если ты сказал им правду, – подтвердил Марш. – Ты должен запомнить – как бы ты ни был умен, всей правды ты все равно не знаешь. Например, ты не знаешь, что боль может испытывать не только тело, но и чувства людей. Вот почему ты обидел Лайзу. Ей... ее чувствам стало больно от того, что ты сказал. Она очень любит тебя, а из-за твоих слов ей показалось, что тебе совсем нет дела даже до нее...

Алекс молчал. Наблюдая за ним, Марш не мог понять, думает ли он сейчас над его словами. И в этот момент Алекс заговорил:

– Понимаешь, папа... я действительно не думаю, что мне, как ты сказал, до чего-то есть дело. По крайней мере, у меня это не так, как у других людей. Наверное, это и мешает мне выздороветь. И, наверное, поэтому доктор Торрес считает, что выздороветь полностью я не смогу никогда. Потому что у меня нет, как у других людей, этих самых эмоций и чувств, и, наверное, никогда не будет.

Бесстрастность тона только усилила отчаяние, сквозившее в словах сына. Внезапно Маршу захотелось взять его на руки, как он это делал, когда Алекс был еще малышом. Но сейчас это не заставит Алекса чувствовать себя увереннее и не избавит его от одиночества. Потому что Алекс не испытывал неуверенности и не чувствовал себя одиноким. Он вообще ничего не чувствовал.

Совсем ничего. И он, Марш, ничего с этим не мог поделать.

– Да, Алекс, ты прав, – сказал он тихо и, протянув руку, слегка сжал плечо сына. – Как бы я хотел, сынок, хоть чем-то помочь тебе. Чтобы ты стал таким, как прежде. Но я не в силах.

– Ничего, папа, – ответил Алекс. – Это не больно, и я все равно не помню, каким я был.

Марш безуспешно пытался проглотить застрявший в горле комок.

– Ничего, сынок, – наконец выдавил он. – Я знаю, что тебе приходится трудно, и знаю, как ты стараешься. И мы – все вместе – преодолеем все. Это я тебе обещаю. Так или иначе – но мы победим. – Марш поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы Алекс заметил выступившие слезы.

Десять, минут спустя, собравшись с силами и взяв себя в руки, Марш спустился вниз и подошел к Лайзе.

– Он просит прощения, говорит, что вовсе не хотел обидеть тебя.

Но через четверть часа, когда Кокрэны ушли, он устало подумал – вряд ли кто-нибудь ему поверил... Сам он теперь верил только себе.

* * *

Проснувшись, Алекс с минуту не мог понять, где находится. Наконец он узнал стены своей комнаты – и в ту же минуту в мозгу с ужасающей четкостью предстал только что увиденный сон.

Он помнил его до мельчайших подробностей и готов был поклясться, что сам являлся участником сна, но в то же время понимал – это лишь сон.

Он был в доме, очень похожем на их собственный, с белыми оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой. Он стоял в кухне и разговаривал с женщиной – и хотя раньше он никогда не видел ее, сразу понял: это Марта Льюис.

А потом снаружи послышался какой-то звук, и миссис Льюис пошла к двери черного хода, заговорила там с кем-то, затем открыла эту дверь и впустила его.

Сначала Алексу показалось, что в дверь черного хода вошел он сам – но тут же он понял, что, хотя вошедший юноша и был очень похож на него, кожа его была темнее, а глаза – такими же черными, как его волосы. В черных глазах горел гнев – хотя их обладатель старался и не показывать этого.

Миссис Льюис, как видно, тоже приняла этого странного гостя за него, Алекса, потому что о нем сна, казалось, забыла, а разговаривая с тем, то и дело обращалась к нему по имени – Алекс.

Она предложила ему стакан колы, тот взял его, но сделал всего пару глотков – резко поставил его на стол и шагнул к миссис Льюис.

Что-то пробормотав сквозь зубы, с горящими яростью глазами он сомкнул пальцы на шее миссис Льюис и начал душить ее.

Замерев в углу кухни, Алекс помимо воли не мог отвести глаз от сцены, разыгрывавшейся всего в нескольких футах от него.

Он чувствовал – вместе с миссис Льюис – слепящую боль в шее, которую все сильнее сжимали пальцы смуглокожего юноши.

Чувствовал животный страх – когда миссис Льюис осознала, что с ней сейчас случится.

Но он ничего не мог поделать, кроме как остаться в своем углу. Потому что раздирающая нервы боль, которую он ощущал вместе с миссис Льюис, померкла перед неожиданной, простой и оттого еще более страшной мыслью.

Это же я. Это я – парень, ее убивающий.

И сейчас, наяву, эта мысль никуда не ушла; не ушли и воспоминания о том, что он чувствовал, наблюдая за убийством.

Значит, это и были чувства. Эмоции.

Жалость к миссис Льюис, ненависть к смуглокожему, страх за то, что может произойти после того, как он прикончит свою жертву.

Но миссис Льюис умерла, Алекс проснулся, смуглокожий исчез... а вместе с ним исчезли и все эмоции. Зато память о них осталась. И память о перекошенном лице жертвы, и еще – о словах, которые произносил смуглокожий, убивая ее.

Встав с кровати, Алекс спустился в гостиную, взял с полки толстый том испанского словаря и без труда нашел слова, которые повторял смуглокожий.

Venganza – месть.

Ladrones – грабители.

Asesinos – убийцы.

Но если месть – то за что?

И кто эти грабители и убийцы?

Слова эти не имели для него никакого смысла, и хотя во сне он узнал ее, Алекс готов был поклясться, что никогда в жизни не встречал Марту Льюис.

И не знал испанского.

Но тогда этот парень во сне – не он.

Это был просто сон.

Поставив словарь обратно на полку, Алекс пошел наверх, в свою комнату.

Но на следующее утро, развернув свежую "Ла-Палома Геральд", он долго смотрел на фотографию Марты Льюис на первой полосе.

Никаких сомнений – ночью во сне он видел именно эту женщину.