Текст книги "Византия: История исчезнувшей империи"

Глава 4
Мир меняется

Никто из тех, кто посвятил себя без остатка делам своей страны и уповал на свой народ, не окончил свои дни хорошо[3]3
  Павсаний. Описание Эллады. В 2 т. / Пер. С. П. Кондратьева. – 4-е изд. – М.: АСТ-Ладомир, 2002. – (Серия «Классическая мысль»).


[Закрыть].

Павсаний (ок. 160 г.)

Несмотря на все опасения, через 100 лет после разгрома императорского флота у Финикса Византия все еще существовала – хотя и очень отличалась от той империи, какой она была при Константине и Юстиниане. Размеры ее заметно сократились. Утрачены были не только восточные провинции Сирия, Палестина и Египет: в 697 году арабы вторглись в экзархат Карфаген и положили конец византийскому владычеству, длившемуся с 534 года, когда город был завоеван Велизарием. Больше всего территории оставалось у Византии в Малой Азии: ее земли тянулись там от Босфора до Таврских гор. Остров Крит также все еще был под властью Византии, но Кипр по договору 686 года был признан совместным владением византийцев и Арабского халифата. На Балканах империя сохранила за собой только несколько укрепленных анклавов, таких как города Салоники, Афины, Патры и Монемвасия, расположенные у моря, откуда можно было снабжать их. Все остальное было занято славянами. В Италии Византия также потеряла свои земли, когда в 751 году лангобарды захватили Равенну, положив таким образом конец экзархату и ограничив византийское владычество на юге, в Апулии, Калабрии и на острове Сицилия. С утратой большей части западных территорий использование при дворе латыни утратило всякий смысл, и официальным языком остался только греческий.

За пределами этих сузившихся границ на место старых врагов пришли новые. Государства Сасанидов не осталось: в борьбе с арабами персы оказались еще менее удачливы, чем византийцы. Потерпев в 636 году сокрушительное поражение в битве при Кадисии, они не смогли сдержать арабское завоевание. Последний Сасанид, Йездигерд III, погиб в 652 году, когда пытался тайно бежать. Его убил мельник, позарившийся на кошелек и драгоценности шаха. Вместо Персии Византия теперь граничила на востоке с халифатом Аббасидов, пришедших на смену династии Омейядов. Это была гигантская сверхдержава, которая простиралась от Афганистана до Марокко. Ее столице Багдаду суждено было стать одним из крупнейших городов мира с населением свыше миллиона человек и местом действия многих сказок из «Тысячи и одной ночи». На Балканах могущество аваров было подорвано неудачной осадой Константинополя в 626 году, и они утратили свою власть над славянами. Их место в качестве доминирующей силы в бассейне Дуная заняло другое пришлое тюркское племя, булгары. В 680-х они отправились по знакомому маршруту на юг и пересекли Дунай. Попытка византийского императора изгнать их прежде, чем они осядут и начнут угрожать прибрежным районам, все еще остававшимся под его властью, потерпела фиаско, и булгары смогли прочно закрепиться на территории между Дунаем и Балканскими горами. Они породнились с местными славянами, переняли их язык и в итоге слились с ними. Возникшее затем Болгарское царство было уже не просто совокупностью разных племен, а мощным единым государством с хорошо укрепленной столицей – городом Плиска. Болгары были язычниками, поклонялись своим богам и, как и Аббасиды в Багдаде, идеологически противостояли христианской власти Константинополя.

Резкое сокращение территории и сопутствовавшие этому потрясения не могли не отразиться на Константинополе. Население столицы сократилось и теперь составляло лишь малую долю того, что было во времена Юстиниана. Отчасти это было политикой государства: из-за постоянной угрозы осады со стороны арабов тех, кто не нужен был для обороны, выдворили из города, ибо с утратой Египта не стало достаточно зерна, чтобы кормить многочисленное население. Дело довершали повторяющиеся эпидемии чумы. Летом 747 года от нее погибло так много людей, что мест для захоронений не хватало, и трупы зарывали в садах и виноградниках. Великий кафедральный собор Святой Софии по-прежнему возвышался над городом, но дни больших строек вроде тех, что вели Константин и Юстиниан, давно миновали.

Однако, хотя империя сильно сократилась в размерах и оказалась в кольце могущественных врагов, бедствия, обрушившиеся на нее, в какой-то степени способствовали ее усилению. Утрата восточных провинций привела к прекращению богословских споров о природе Христа, поскольку на территории империи остались только халкидониты, а монофизиты жили теперь под арабским владычеством. С характерным для него упрямством Констант II все же примкнул к компромиссной доктрине монофелитства, возможно надеясь, что Египет и Сирию еще удастся вернуть. Но его сын и преемник Константин IV (правил в 668–685 гг.) в 681 году отказался от непопулярной доктрины, специально созвав для этого Вселенский собор. Таким же образом сокращение населения Константинополя свело на нет конфликт, длившийся на протяжении двух предыдущих веков. Хотя на ипподроме по-прежнему проводились гонки на колесницах, безумства болельщиков остались в прошлом. «Синие» и «зеленые» превратились в нечто вроде закрытых клубов, основной задачей которых было участие в императорских процессиях и церемониях.

Потеря столь значительных территорий означала также и то, что империя стала более компактной и ее легче было защищать, и особенно это касалось Малой Азии. Если в восточных провинциях на пути захватчиков было немного естественных преград, то Малую Азию заграждали с востока Таврские горы. Тем, кто стремился попасть на запад, приходилось использовать один из нескольких проходов, например так называемые Киликийские ворота, а потому их передвижения было проще отслеживать и определять, где они планируют нанести удар. Путь на север был легче, но там стояли суровые зимы и перевалы заваливало снегом на несколько месяцев в году, отрезая возможность двигаться дальше. Любой вражеской армии грозила мрачная перспектива провести эти месяцы на негостеприимном Анатолийском плоскогорье, так что лучше уж было отступить обратно. Поэтому арабы предпочитали возвращаться с добычей в жаркую Сирию и возобновлять боевые действия с наступлением весны.

Византийские императоры, правившие после Ираклия, стремясь использовать эти естественные преимущества, реорганизовали армию. Ее больше не держали на границах, а разместили по всей Малой Азии. В то же время прежняя административная система, когда города собирали налоги с окружающих территорий, перестала существовать или, возможно, стала неэффективной. Вместо этого Малая Азия была поделена на семь административных единиц, известных как фемы. На этих территориях, как прежде в экзархатах, гражданская и военная власть были объединены. Каждая фема имела свое войско, и его командующий, или стратиг, был также наместником. Он вел войско в бой, но был ответственен и за сбор налогов, и отправление правосудия. Однако со времен Юстиниана налоговые поступления резко сократились, и нужно было придумать новый способ кормить и экипировать воинов. Вместо денежного содержания им давали землю, на доходы с которой они должны были вооружить себя и купить лошадь.

Теперь им платили только во время военных кампаний, а в остальное время они и их семьи должны были кормиться с хозяйства.

Не ясно, через какие стадии проходило реформирование, прежде чем пришло к столь радикальному варианту, поскольку свидетельств современников о том, как оно развивалось, почти не осталось. Но точно известно, что в 685 году фемы уже существовали, так что созданы они были, вероятно, при Константе II и Константине IV, хотя процесс преобразований продолжался еще долго после этого. В черные, полные отчаяния времена, в VII и начале VIII века, новая система принесла ряд преимуществ. Стратиг был достаточно независим в принятии решений и мог реагировать на внешние угрозы, не дожидаясь приказов из Константинополя: собрать армию, чтобы немедленно отразить нападение арабов. Кроме того, поскольку войска были расквартированы по всей Малой Азии, мобильные конные отряды нападавших не могли проскочить мимо них: они давали отпор, где бы арабы ни собрались нанести удар. И наконец, хотя земля была предоставлена воинам, она все еще принадлежала империи. Ничто не было отчуждено или утрачено.

Военная и административная реорганизация изменила карту Малой Азии. Некогда процветавшие города Древнего мира, составлявшие основу прежней административной системы, исчезли. Магнесия сократилась в размерах до площади около 300 на 250 метров. Пергам, захваченный и разрушенный арабами в 715 году, так и остался стоять в руинах, которые сохранились до наших дней. Но по мере того, как жители покидали эти места, стал появляться новый тип городов, больше подходивших для жизни в то время. Небольшие поселения возникали вокруг кастро, крепости на вершине холма, где жители могли укрыться при приближении арабского войска. Одним из примеров такого города были Сарды в феме Фракиссия. Древний город, находившийся на открытой равнине, был оставлен, а новый вырос вокруг акрополя, где была построена крепость. К ней имелся только один, очень крутой подход, а с другой стороны стояли отвесные скалы, и укрепления были построены со стороны подхода, так что нападавшие могли быть поражены стрелами из амбразур прежде, чем окажутся у стены. Но, пожалуй, самые странные из таких городов-убежищ были обнаружены в Каппадокии, в центре Малой Азии. Там жители воспользовались мягкостью вулканического туфа и выдолбили в нем целые поселения, где были даже подземные часовни и зернохранилища.

Изменилась не только карта империи, но и демографическая ситуация. Византийцы понимали, что человеческие ресурсы важны не меньше, чем территории, и стремились заселять те районы, которые нуждались в укреплении обороны. Поэтому император Юстиниан II (правил в 685–695 гг. и 705–711 гг.) переселил многих жителей приграничного города Германикия на востоке Малой Азии, который вот-вот должны были захватить арабы, во Фракию, где они могли бы защищать подступы к Константинополю от славян. И как и в прошлом, византийцы селили в пределах своих границ поверженных врагов. В 688 году в ходе военной кампании против славян во Фракии Юстиниан II взял множество пленных, и в его войско вступило немало славянских дезертиров. С ними он отправился на юг в город Абидос, что на Дарданеллах, и переправил их в Малую Азию. Оттуда они двинулись севернее и получили земли для поселения в феме Опсикий, несомненно, в обмен на участие в боевых действиях против арабов, когда нужно. Точно так же мардаиты, христианский народ, живший на границе Византии с халифатом, был переселен на европейские земли империи. К 750 году Византийская империя представляла собой по-настоящему многонациональное общество. Греческий оставался языком власти и церкви, но во Фракии был широко распространен армянский, а в Малой Азии – славянские языки. Такая политика иногда приносила немало трудностей вынужденным переселенцам. Зачастую им приходилось оставлять значительную часть своего имущества, потому что вывезти его было невозможно, и находились люди, которые предпочитали наложить на себя руки, лишь бы не отправляться в чужие земли. Неизбежно существовала опасность, что насильно переселенные люди затаят глубокую обиду на то, что их оторвали от корней, и, когда придет время сражаться за империю, они не станут делать этого. В 692 году византийцы потерпели серьезное поражение от арабов, потому что множество славян из их армии перешли на сторону врага. Однако в мире, где молодые трудоспособные люди были самым ценным природным ресурсом, такой риск был оправдан.

Политика сокращения расходов и административная и военная реформы должны были доказать свою состоятельность, когда набеги арабов на Малую Азию стали повторяться чуть ли не ежегодно. Они становились все более дерзкими, особенно после того, как у халифата появились два важных форпоста. Одним был Тарс к югу от Таврских гор, другим – Мелитена на западе. Обладание последней означало, что теперь арабские войска имели возможность безопасно зимовать, не отступая за горы. Они стали пользоваться этим, чтобы проводить весь год в Малой Азии, переходя с места на место и грабя попадающиеся по пути города. В 726 и 727 годах войско под началом самого халифа отправилось в Малую Азию и захватило Кесарию, а штурмовой отряд был отправлен вглубь византийской территории, чтобы атаковать Никею. Он не смог взять город, но отступил, тяжело груженный добычей. Не в силах прекратить эти набеги, византийцы думали над тем, как снизить наносимый ими ущерб. Они стали использовать тактику слежения: не вступая в бой, шли за арабской армией, когда та двигалась с добычей в сторону Мелитены и Таврских гор. Таким образом византийцы могли отлавливать отставших и возвращать часть награбленного. Кроме того, они создали систему раннего оповещения – построили на возвышенностях маяки, которые могли предупредить стратига конкретной фемы, что арабы идут одним из проходов в Таврских горах, чтобы у него было время подготовиться к встрече с ними. Новая стратегия оправдала себя в мае 740 года, когда огромное войско арабов возвращалось на восток. Византийские военачальники не стали мешать отходу основных сил, но сумели отрезать два тыльных отряда и почти полностью уничтожили их в битве при Акроиноне.

Такие победы несомненно воодушевляли, но рейды после них не прекращались, и тем более они были бы совершенно напрасны, если бы арабам удалось-таки захватить их главную цель – Константинополь. В 674 году они напали на город с моря. Крупный флот халифата прошел через Дарданеллы и захватил город Кизик на берегу Мраморного моря, от которого можно было добраться до Константинополя. В Кизике к флоту присоединилось войско, которое шло на встречу с ним через Малую Азию. Там флот провел несколько лет, в летние месяцы вступая в сражения с византийскими судами недалеко от стен Константинополя. Возможно, эти испытания на прочность так и продолжались бы неизвестно сколько, но византийцам удалось получить преимущество с помощью необычного оружия. Экипажи арабских судов вдруг заметили, что на кораблях их противников, на носу, появились странные торчащие трубки. И уж, конечно, они никак не ожидали, что эти трубки вдруг издадут могучий рев и из них вылетит пламя. Этот огонь невозможно было погасить, он горел и в воде, грозя быстро охватить любой корабль, на который попадет.

Это был первый задокументированный случай использования так называемого «греческого огня» в морском сражении. Он был изобретен сирийским христианином по имени Каллиник, который бежал в Константинополь от арабского владычества и привез свое изобретение с собой. Рецепт «греческого огня» неизвестен, так как по понятным соображениям он держался в строжайшем секрете. Возможно, это была смесь серы, смолы, негашеной извести и сырой нефти, которую специально привозили с Кавказа, где несложно было найти места ее выхода на поверхность. Как эта смесь поджигалась и выбрасывалась через трубу – еще одна загадка, но есть основания думать, что для стрелявших она представляла не меньшую опасность, чем для их противников. Конечно, это не было супероружие, подобное тому, что изменило войны в ХХ веке, так как стрелявшие с трудом попадали по вражеским судам. Но его деморализующее психологическое воздействие было несомненно, особенно если учесть, что арабы никогда с ним прежде не сталкивались. Вполне возможно, что именно из-за него они приняли решение увести свой флот. И тут на помощь византийцам пришла погода: на пути в Египет вдоль побережья Малой Азии множество кораблей халифата уничтожил шторм.

На самом деле, вероятно, арабы не смогли одержать победу в 670-е не из-за «греческого огня», а из-за того, что не окружили город полностью. Пока флот сражался с византийцами в водах Мраморного моря, сухопутная армия оставалась на азиатском берегу и, похоже, многого не видела, поскольку на протяжении всей осады в город со стороны суши поступало продовольствие и подкрепление. Это упущение было исправлено почти 40 лет спустя, летом 717 года, когда арабы предприняли наиболее согласованную и опасную попытку взять город. Мощная армия под командованием Масламы ибн Абдул-Малика, сводного брата халифа, прошла через Малую Азию на соединение с флотом, который поднялся по Эгейскому морю к Мраморному. На этот раз сухопутная армия не осталась на азиатской стороне, но переправилась через Дарданеллы в Европу, а затем двинулась на север к стенам, защищавшим Константинополь с суши. Там Маслама приказал выкопать ров и возвести вдоль стен вал, чтобы никто не мог прийти Константинополю на помощь, а флот в то же время установил блокаду с моря. Арабы явно рассчитывали взять Константинополь измором, поскольку надеяться на успешный штурм его стен не приходилось.

С блокадой с суши византийцы не могли ничего поделать, но они ждали подходящего момента, чтобы напасть на корабли халифата. И 1 сентября такая возможность представилась. По Мраморному морю к Константинополю шли большие суда с припасами для войска, осаждавшего город с суши. Они попали в штиль, и течением со стороны Босфора их стало медленно относить назад. Византийский флот, оснащенный «греческим огнем», сразу же вышел к ним навстречу из бухты Золотой Рог. Поскольку тяжело нагруженные арабские корабли не могли быстро скрыться, к ним оказалось легко подойти и поджечь их. Часть горящих кораблей села на мель под морскими стенами Константинополя, часть беспомощно дрейфовала вдоль побережья Мраморного моря, около 20 из них были уничтожены вовсе. Это был успех, хотя он и не привел к прорыву блокады, которая продолжалась в течение зимы 717–718 годов. И конец ей был положен не силой оружия. Причина провала осады была прозаической: невозможность обеспечивать провизией тысячи воинов, что были на кораблях и стояли лагерем в траншее вдоль городских стен.

Случилось так, что зима 717–718 годов оказалась очень суровой, и три месяца земля была скрыта под толстым снежным покровом. У византийцев припасов было достаточно, чтобы выжить, несмотря на блокаду. Они уже несколько лет знали, что нападение неизбежно, и подготовились, а также потребовали от тех, кто не мог заготовить провизию на три года, покинуть город. Воды также хватало, благодаря хранилищам под городскими улицами. Но по мере того, как погода ухудшалась, пищи стало недоставать осаждающим. Попав во фракийскую снежную ловушку, арабы были вынуждены есть ослов и верблюдов, которых привели с собой, а когда тех не осталось, перешли на листья и коренья. Поговаривали и о случаях людоедства. Было сделано все, чтобы наладить поставки морем. Весной 718 года большой флот из более чем 300 кораблей прибыл из Египта, груженный оружием и провизией, и направился к побережью Мраморного моря. Командующий флотом действовал очень осторожно, так как не знал, нет ли поблизости византийских кораблей, и только с наступлением ночи приказал подвести суда к берегу и встать на якорь. Под покровом темноты гребцы-христиане, коих было немало, решили воспользоваться случаем и угнали несколько небольших судов к Константинополю. Сойдя на берег, они сообщили императору, где находится арабский флот, и с приходом дня византийская флотилия напала на него. Запертые в бухте, без гребцов, арабские корабли стали легкой мишенью. Многие из них подожгли «греческим огнем», часть взяли на абордаж и сняли с них весь груз. После этого положение осаждающих еще больше осложнилось. Арабские фуражиры, которые высадились на азиатской стороне пролива, попали в засаду и были убиты, и в то же время союзники византийцев – болгары напали на арабское войско, и оно понесло многотысячные потери. К лету 718 года стало очевидно, что у осаждающих нет шансов на победу, и в августе арабское войско и флот ушли. Со стороны арабов это была последняя попытка захватить столицу Византии, и провал осады, а также последовавшая в 740 году победа византийцев при Акроиноне показали, что империя хотя и стала меньше и беднее, чем во времена Юстиниана, но исчезать не собирается.

* * *

Своим выживанием Константинополь и Византия в целом были обязаны не только географическому положению, погоде и действенным боевым пиротехническим средствам. В критический для империи момент у ее руля оказались выдающиеся люди. Во время осады 717–718 годов императором был Лев III (правил в 717–741 гг.). Он родился в городе Германикия в Малой Азии, и его семья была среди тех, кого переселили во Фракию во времена правления Юстиниана II. Еще молодым человеком он привлек к себе внимание Юстиниана II, когда в 705 году предоставил 500 овец для войска будущего императора, который вел армию на Константинополь, чтобы отобрать престол у узурпатора. Такая поддержка произвела впечатление на Юстиниана, и он тут же взял Льва к себе на службу. Постепенно возвышаясь, в 713 году Лев стал стратигом крупнейшей фемы Анатолик, а спустя четыре года возглавил государственный переворот, сверг Феодосия III и взошел на престол. Таким образом, он сам узурпировал власть, но, получив ее, показал себя блестящим правителем. Именно Лев руководил обороной Константинополя во время осады Масламы в самом начале своего царствования, и он же привел византийцев к победе при Акроиноне в 740-м. Кроме того, Лев III был не только талантливым военачальником. Он прекрасно понимал, что невозможно достичь безопасности, одолев арабов на поле сражения, поскольку халифат был слишком могуществен. Поэтому, как и его предшественники, Лев постоянно искал союзников, чье географическое положение позволяло бы наносить максимальный ущерб противнику. Во время осады 717–718 годов он привлек на свою сторону болгар, чьи территории находились в тылу у арабов, без сомнения, хорошо заплатив им за вмешательство. Еще более действенным противовесом арабам могли быть тюрки-хазары, чьи земли располагались на Кавказе между Черным и Каспийским морями, непосредственно к северу от халифата. Как и византийцы, хазары постоянно подвергались набегам со стороны своих арабских соседей и были рады заключить союз против общего врага. Император Юстиниан II стал инициатором этого альянса, женившись на сестре хазарского хана. Лев III закрепил союз, устроив в 733 году брак своего сына Константина с другой хазарской принцессой.

Лев III был выдающимся администратором, а также дипломатом. Он провел целый ряд внутренних реформ, издал свод законов и ввел новую серебряную монету, милиаресион. Он также продолжил развитие системы административного деления на фемы, поскольку не понаслышке знал об одном из ее главных изъянов. Возложенные на стратигов широкие полномочия позволяли им не только быстро и эффективно отражать набеги арабов, но и пытаться узурпировать императорскую власть в Константинополе, что сам Лев с успехом и проделал. Поэтому он раздробил крупную фему Анатолик, тем самым сократив ресурсы, которыми мог располагать стратиг, и лишив кого бы то ни было возможности последовать его собственному примеру. Принятые меры оказались действенными: Лев правил долго, умер своей смертью и оставил престол сыну.

Сын и преемник Льва III, Константин V (правил в 741–775 гг.), второй представитель так называемой Исаврийской, или Сирийской, династии, остался в истории как один из величайших правителей Византии. Правда, жил он в такое неспокойное и опасное время, что сведений о нем дошло очень немного. Письменные свидетельства крайне скудны, нет и прижизненного портрета, вроде мозаики Юстиниана и Феодоры в Равенне, лишь стилизованные поясные изображения на монетах. На них мы видим человека с короткой бородой и длинными распущенными волосами, в руках у него крест или держава, и выглядит Константин почти точно так же, как и его отец на монетах. Некоторое представление о его характере дают записи, оставленные современниками. Он очень любил смотреть гонки на колесницах на ипподроме, настолько, что приказал изобразить сцены состязаний на Милионе – двойной триумфальной арке, стоявшей на Августеоне. Константин был начитан и грамотен и написал 13 богословских трудов. Возможно, он также любил музыку и именно поэтому в качестве дипломатического подарка отправил королю франков орган.

Но главное, что мы знаем о Константине V, – он думал о том, как сократившейся в размерах Византийской империи выживать в этом новом и опасном мире, в условиях арабской экспансии, с одной стороны, и непрекращающихся волн миграции племен из Центральной Азии – с другой. С утратой стольких территорий было как никогда важно сохранить Константинополь, но в последний год царствования Льва III землетрясение большой силы обрушилось на город. Оно разрушило не только многие храмы, монастыри и статуи, но также и несколько участков стены, защищавшей столицу со стороны суши. Восстановительные работы начались сразу же и были завершены при Константине: на некоторых башнях до сих пор можно увидеть сделанные в память об этом надписи. На протяжении всего правления Константин заботился о своем главном активе – столице. Чтобы восполнить потерю населения после эпидемии чумы 747 года, он привез в нее новых жителей с греческих островов. Когда в засуху хранилища воды опустели, Константин перестроил всю систему водоснабжения. Он восстановил акведук Валента, который сильно пострадал во время аварской осады 626 года. Для этого были привлечены сотни каменщиков и штукатуров из провинции, и вода вновь стала поступать в Константинополь. То, что император смог переселить всех этих людей, кормить их и платить им, означало, что экономика Византии выстояла, несмотря на все перипетии прошедшего века. Казна Константина V пополнялась за счет приличных доходов от налогов, и он мог тратить эти средства на реализацию столь масштабных проектов.

Но какое бы значение ни имела столица, Константин V не впадал в заблуждение, как некоторые из последующих императоров, и не считал, что она единственно важна. Как и его предшественники, он постоянно стремился заселять территории, важные для защиты границ. По свидетельствам, именно он поселил 208 000 славян на реке Артана в северо-западной части Малой Азии и столько же христиан-сирийцев и армян во Фракии – в крепостях вдоль опасной границы с болгарами. Константин понимал, насколько важно противопоставить одну силу другой, чтобы свести к минимуму угрозы своим границам. Он продолжил союз с хазарами, заключенный его отцом, и в 760-х годах Византия пользовалась всеми преимуществами от вторжений хазар в халифат, которые отвлекали арабов от завоеваний. И, как и прежние императоры, Константин понимал значение фем в обеспечении обороны Малой Азии без необходимости содержать постоянную армию, но также осознавал, чем грозит концентрация больших полномочий в руках стратигов. В самом начале своего правления он едва не был свергнут Артаваздом, стратигом фемы Опсикий, и даже был изгнан из Константинополя. Только после трех лет войны император сумел подавить бунт, во многом благодаря поддержке войск фемы Анатолик. Не удивительно, что сразу после этого он разделил Опсикий на более мелкие административные единицы, чтобы сократить возможности ее стратигов.

Но этим Константин не ограничился, и, чтобы в случае очередного бунта ему было что противопоставить войскам фем, создал тагмату. Это были несколько небольших элитных полков, которые дислоцировались в Константинополе и его окрестностях и подчинялись непосредственно императору, – преданные ему войска, готовые в случае необходимости выступить против армии мятежной фемы. Чтобы сохранить эту преданность, император заботился о своих людях. Болгарскую кампанию 773 года он объявил «благородной войной», поскольку в ней было мало жертв со стороны христиан. Во время другой кампании, когда часть его кораблей затонула у побережья Черного моря, император отказался покинуть место крушения, пока море не протралили рыболовными сетями, чтобы собрать тела и предать их достойному погребению. Нет сомнений и в том, что Константин был очень популярен среди солдат своей тагматы не только потому, что заботился о них, но также и потому, что сам был чрезвычайно умелым воином и одерживал впечатляющие победы и на Востоке, и на Западе. В 746 году, воспользовавшись гражданской войной в халифате, чтобы перейти в наступление, он повел свое войско через Таврские горы в Сирию, на территорию, куда византийская армия не ступала на памяти живших в то время. Ему удалось отбить город своих предков Германикию, хотя он и не рассчитывал удержать ее навсегда, потому как воевал на два фронта и его присутствие было необходимо в другом месте. Болгары, бывшие союзниками византийцев против арабов в 718 году, теперь стремились расширить свою территорию и в ходе войны 756 года напали на приграничные крепости, которые Константин построил, чтобы создать там гарнизоны из переселенных сирийцев и армян и защищать византийскую территорию. Когда же Константин отказался платить болгарам дань за эти города, те вторглись на земли Византии и дошли почти до Константинополя, грабя и сжигая все на своем пути. В июне 763 года Константин взял реванш. Пройдя на север вдоль побережья Черного моря, при поддержке мощного флота, он встретил и разгромил болгарское войско в битве при Анхиало во Фракии. Сражение длилось весь день. Свою победу император отметил триумфальным въездом в Константинополь, каких жители столицы не видели со времен Ираклия.

В свете таких достижений можно было бы ожидать, что современники и последующие поколения византийцев относились к Константину V с почтением и любовью. Но нет. В сохранившихся исторических свидетельствах его называют отродьем Сатаны и врагом Христовым. Авторы этих записей – монахи – неизменно добавляют к имени Константина оскорбительное прозвище «копроним», труднопереводимый эпитет, означающий нечто вроде «тезоименитый навозу, калу». Как утверждали недоброжелатели, младенцем, во время крещения, Константин испражнился в купель. Священник не заметил этого и приступил к таинству, начав поливать грязной водой голову ребенка. Но эти брызжущие ядом эпитеты и истории никак не были связаны с военными и управленческими достижениями императора. Дело было в его теологических воззрениях. Константин V был иконокластом – противником икон.

* * *

В VII веке считалось, что иконы Христа, Богородицы и святых сыграли свою роль в спасении Византии от врагов. Ираклий нес икону Спасителя в бой, а патриарх поместил образ Богоматери с младенцем на стену, когда к Константинополю подступили полчища аваров. Иконы стали неотъемлемой частью жизни империи. Они были в каждой церкви, от собора Святой Софии до скромной сельской часовни, будь то великолепная мозаика, более дешевая в изготовлении настенная фреска или просто роспись по дереву. Их роль выходила далеко за рамки простого украшательства или визуального наставления. Они сами по себе становились объектами поклонения, им приписывали способность совершать чудеса. Из уст в уста передавались истории, например, о женщине, которая выкопала колодец, но до воды так и не добралась. Только когда она опустила вниз икону святого, колодец чудесным образом наполнился водой. Зачастую это было проявлением фанатизма, но правящие круги понимали, что его можно использовать в своих целях. Юстиниан II чеканил образ Спасителя на своих золотых монетах и украсил им Медные ворота, главный вход в Большой дворец, в качестве символа божественного покровительства.