Текст книги "Он придет"

Глава 11

– И так! – объявил Майло. Мы устроились в комнате для допросов Западного полицейского дивизиона – тесноватом помещении с крашенными в цвет зеленого горошка стенами и односторонними зеркальными стеклами. С потолка свисал микрофон. Вся меблировка состояла из серого металлического стола и трех металлических складных стульев. В воздухе висел неистребимый запашок пота, вранья и страха – вонь униженного человеческого достоинства.

Майло сгрузил папки с историями болезни на стол и тут же подхватил верхнюю.

– Вот смотри, как устроились наши девять красавцев. Номер первый, Рекс Элиен Гэмблин, сидит в Соледаде – нападение и побои.

Он выпустил папку из рук, и та упала на стол.

– Номер второй, Питер Льюис Джефферсон, работает на ранчо в Вайоминге. Местонахождение подтверждено.

– Бедная скотинка!

– Это ты про кого?.. Ну да, вообще-то он и сам скотина порядочная. Номер три, Дарвин Уорд – ты просто не поверишь! – учится на юрфаке в Пенсильванском государственном университете.

– Адвокат-психопат – а что тут такого удивительного?

Майло хохотнул и подхватил следующую папку.

– Нумеро куатро, гм… Леонард Джей Хельсингер, трудится на строительстве газопровода на Аляске. Местонахождение также подтверждается департаментом полиции столичного города Джуно. Пятый, Майкл Пенн, – студент Калифорнийского университета в Нортридже. С ним мы сами пообщаемся.

Папку с карточкой Пенна он отложил в сторону.

– Шестой, Лэнс Артур Шаттак, – повар холодного цеха на шикарном теплоходе «Хэлена» компании «Куннард-Лайн», согласно данным Береговой охраны последние шесть недель болтался где-то там посреди Эгейского моря. Седьмой, Морис Бруно, – торговый представитель типографии «Престо» в Бербанке – тоже надо опросить.

Папка Бруно легла поверх карточки Пенна.

– Восьмой, Рой Лонгстрет, – фармацевт аптечной сети «Трифти», работает на точке в Беверли-Хиллз. Тоже к этой парочке… И наконец последний, но не крайний: Джерард Пол Менденхолл – капрал, вооруженные силы Соединенных Штатов, Тайлер, Техас, местонахождение подтверждается.

До Беверли-Хиллз было ближе, чем до Нортриджа или Бербанка, так что первым делом мы отправились в «Трифти». «Точка» в Беверли-Хиллз оказалась кирпично-стеклянным кубом на Кэнон-драйв, чуть северней бульвара Уилшир. Располагалась сетевая аптека в одном квартале с модными бутиками, по соседству с сетевой же мороженицей «Хааген дас».

Майло исподтишка показал девице за прилавком со спиртными напитками свой значок, и она моментально позвала менеджера, светлокожего черного средних лет. Менеджер сразу занервничал и принялся выяснять, не натворил ли что-нибудь Лонгстрет. В классическом коповском стиле Майло решительно пресек его попытки.

– Нам надо просто задать ему несколько вопросов.

Я с трудом сохранил серьезное выражение лица, но эта расхожая формула, судя по всему, менеджера вполне удовлетворила.

– Его сейчас нет. Он приходит к половине третьего, работает в вечернюю смену.

– Мы еще вернемся. Пожалуйста, не рассказывайте ему, что мы им интересовались.

Майло вручил ему свою визитку. Когда мы уходили, менеджер изучал ее, словно карту, на которой крестиком отмечен закопанный пиратами клад.

До Нортриджа мы за каких-то полчаса без особых помех доехали по автостраде Вентура-уэст. Въехав на территорию кампуса Калифорнийского государственного университета, направились прямиком к регистрационной стойке. Майло разжился там копией учебного расписания курса Майкла Пенна. Вооруженные этим документом и фотографией из его уголовного дела, мы отыскали парня буквально через двадцать минут – он шел через широкую треугольную лужайку в компании какой-то девушки.

– Мистер Пенн?

– Да?

Симпатичный малый среднего роста, широкоплечий, длинноногий. Светло-каштановые волосы, короткая стильная стрижка. Одет в светло-голубую рубашку-поло, синие джинсы и стильные мокасины на босу ногу. Из его досье я знал, что ему двадцать шесть, но выглядел он лет на пять моложе. Типичная американская физиономия, как с плаката, честная и открытая. Пенн явно не походил на человека, способного намеренно переехать кого-то «Понтиаком Файрбёрд».

– Полиция. – Опять демонстрация значка. – Мы хотели бы побеседовать с вами пару минут.

– О чем? – Карие глаза с серым ободком сузились, губы крепко сжались.

– Мы предпочли бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Пенн посмотрел на девушку – совсем молоденькую, не старше девятнадцати, невысокую, темненькую, с короткой стрижкой под Дороти Хэмилл[35]35
    Дороти Стюарт Хэмилл (р. 1956) – американская фигуристка, олимпийская чемпионка 1976 г., фотомодель.


[Закрыть].

– Я на минутку, Джули. – Он пощекотал ее под подбородком.

– Майк?..

– Всего на минутку.

Мы оставили ее стоять на месте и направились к бетонной площадке, обставленной каменными столами и скамейками. Поток студентов обтекал нас со всех сторон. Встать было практически негде. Это кампус для приезжающих, общежитий тут раз-два и обчелся. Многие студенты где-то подрабатывают и втискивают занятия в свободное от работы время. Отличное место, чтобы получить диплом компьютерщика или управленца, учителя или бухгалтера, но если вы мечтаете о знаменитых студенческих проказах или ленивых интеллектуальных дебатах в тени дуба, увитого плющом, то можете об этом прочно забыть.

Вид у Майкла Пенна был взбешенный, но он изо всех сил старался этого не показывать.

– Чего вам надо?

– Когда вы в последний раз видели доктора Мортона Хэндлера?

Он запрокинул голову и расхохотался. Гулко, демонстративно.

– Этого говнюка? Читал, что его убили. Невелика потеря.

– Так когда вы видели его в последний раз?

Теперь Пенн ухмылялся.

– Сто лет назад, офицер. – В его устах это обращение прозвучало как оскорбление. – Когда у него якобы лечился.

– Насколько я понимаю, вы о нем не слишком-то высокого мнения?

– О Хэндлере-то? Он же мозгоправ!

Как будто это все объясняло.

– Похоже, вы вообще невысокого мнения о психотерапевтах.

Пенн вытянул к нам руки ладонями вверх.

– Эй, послушайте! Все это было большой ошибкой. Я просто не справился с управлением, а какой-то параноидный идиот вздумал, будто я пытался его задавить насмерть! Меня избили, посадили, а потом предложили условный срок, если я буду посещать психиатра. Прогнали меня через все эти помоечные тесты.

Эти «помоечные тесты» включали «Миннесотский многоаспектный личностный опросник» и еще несколько проекционных тестов. Далеко не идеал, конечно, но по отношению к таким, как Пенн, на них вполне можно полагаться. Я прочел его профиль ММЛО, и психопатия лезла там из каждого коэффициента.

– Вам не нравился доктор Хэндлер?

– Не вкладывайте эти слова мне в рот, – понизил голос Пенн. Задвигал глазами туда-сюда, беспокойно, дергано. За приятным лицом проступило что-то темное и опасное. На сей раз Хэндлер не ошибся с диагнозом.

– Так что же, выходит, нравился? – Майло играл с ним, как со скатом-хвостоколом, надежно пришпиленным ко дну острогой.

– Мне он не нравился, не нравился! Мне не было от него никакого толку. Я не сумасшедший. И я его не убивал.

– Можете указать свое местонахождение в ночь, когда его убили?

– А когда это было?

Майло назвал ему дату и время.

Пенн хрустнул пальцами и посмотрел куда-то сквозь нас, словно прицеливаясь к какой-то далекой мишени.

– Конечно. Всю ночь я провел со своей девушкой.

– С Джули?

Пенн расхохотался.

– С ней-то? Нет, у меня зрелая женщина, офицер. Самостоятельная. – Тут его брови наморщились, а насмешливое выражение сменилось кислым. – Вы ведь собираетесь тоже с ней встретиться, так ведь?

Майло кивнул.

– Это для меня все здорово усложнит.

– Надо же, Майк, а без того все было просто замечательно?

Пенн бросил на него ненавидящий взгляд, который в какую-то долю секунды вдруг стал вкрадчиво-невинным. Он мог играть своим лицом, как колодой карт, перетасовывая, передергивая, доставая снизу. Вот была шестерка – стал туз, были трефы – стали пики…

– Послушайте, офицер, я не имею к этому происшествию никакого отношения. У меня есть работа, я учусь – через шесть месяцев получу диплом. Я не хочу, чтобы меня во все это вмешивали лишь из-за того, что моя фамилия нашлась в бумагах Хэндлера.

Он вел себя как Уолли в «Проделках Бивера»[36]36
    «Leave It to Beaver» – американский телевизионный ситком про подростков. Оригинальная версия транслировалась с 1957 по 1963 г., после чего было несколько продолжений. Уолли – предприимчивый младший братишка главного героя Бивера, помогающий старшему устраивать свои сердечные дела.


[Закрыть] – честнейшее простодушие. «Господи, Бив, да я!..»

– Нам надо будет подтвердить ваше алиби, Майк.

– Хорошо-хорошо, подтверждайте. Только не рассказывайте ей слишком много, хорошо? Лучше так… в общих чертах.

«Не выдавайте подробностей, чтобы я смог что-нибудь сфабриковать». Я чуть ли не своими глазами видел, как за высоким загорелым лбом быстро проворачиваются шестеренки.

– Конечно, Майк. – Стёрджис достал карандаш и постучал им по губам.

– Соня Мэгэри. У нее детский бутик «Пафф’н’Стафф» на Плаца-де-Оро в Энсино.

– Номерочек телефонный помните? – любезно поинтересовался Майло.

Пенн стиснул зубы и дал ему номер.

– Мы позвоним ей, Майк. Только не звоните ей первым, хорошо? Мы очень ценим спонтанность. – Детектив убрал карандаш и закрыл блокнот. – Всего хорошего. Пока что.

Пенн перевел взгляд с меня на Майло, а потом опять посмотрел на меня словно в поисках союзника. Потом встал и шагал прочь широкими пружинистым шагом.

– Эй, Майк! – окликнул его Майло.

Пенн обернулся.

– А по какой специальности диплом?

– Маркетинг.

Уходя из кампуса, мы видели, как Пенн идет вместе с Джули. Ее голова лежала у него на плече, рукой он обнимал ее за талию; улыбался ей, наклонив к ней голову, и что-то быстро говорил.

– Что думаешь? – спросил Майло, усаживаясь за руль.

– Думаю, что в данном случае Пенн не при делах, но готов поставить все на свете, что рыльце у него в пушку. Он выразил явное облегчение, когда выяснил, с какой целью мы сюда заявились.

Майло кивнул.

– Согласен. Но какого черта – это не наша головная боль.

* * *

Мы опять вырулили на автостраду, направляясь к востоку. Съехали на Шерман-Оукс, нашли небольшой французский ресторанчик на Вентуре возле Вудман-авеню и пообедали. Майло позвонил с таксофона Соне Мэгэри. Вернулся за столик, качая головой.

– Она от него без ума. «Этот дорогой мальшик, такой сладкий мальшик, я надеюсь, у него нет неприятноштей», – передразнил он ее сильный венгерский акцент. – Подтверждает, что он был с ней в ту роковую ночь. Похоже, гордится этим. Я уже думал, что сейчас она опишет мне в красках, как и в какие места он ее имел.

Затем опять покачал головой и склонился над тарелкой источающих пар мидий.

* * *

Роя Лонгстрета мы перехватили, когда тот как раз вылезал из своей «Тойоты» на автостоянке «Трифти». Он был невысокий, хрупкого сложения, с водянистыми голубыми глазами и недокормленным подбородком. Преждевременно полысевший. Те волосы, что у него еще оставались, длинными неопрятными прядями свисали по бокам головы, закрывая уши, отчего он напоминал монаха-отшельника, который настолько погрузился в бдения, что совершенно запустил свой внешний облик. К верхней губе робко прилепились мышиные темные усики. В нем не оказалось ничего от бравады Пенна – лишь такая же тревожная настороженность во взгляде.

– Да, что вы хотите? – пропел он тонким скрипучим голосом после того, как Майло привычно махнул перед ним удостоверением. Поглядел на часы.

Когда Стёрджис объяснил ему, вид у него стал такой, будто он вот-вот расплачется. Не слишком-то характерная реакция для предполагаемого психопата. Если, конечно, он просто не ломал комедию. Никогда не знаешь, на какие трюки такие типы могут пойти, когда их реально припрет.

– Я как только прочитал об этом, так просто сразу же понял, что вы за мной придете! – Жалкие усики трепетали, словно камыш в бурю.

– Почему это, Рой?

– Из-за того, что он про меня говорил! Он сказал моей матери, что я психопат. Сказал ей, чтобы не доверяла мне! Я, наверное, в каком-то списке чокнутых, да?

– Можете указать свое местонахождение в ночь, когда его убили?

– Да. Я про это первым делом подумал, когда обо всем прочитал, – что ко мне придут и зададут этот самый вопрос. Я постарался вспомнить. Даже записал. Написал сам себе записку. «Рой, в тот вечер ты был в церкви». Так что когда они придут и тебя спросят, ты будешь знать, что ты был…

Лонгстрет мог продолжать таким образом еще пару дней, но Майло бесцеремонно его перебил:

– В церкви? Вы верующий, Рой?

Тот издал смешок, придушенный паникой.

– Нет, нет! Я туда не молиться хожу. В группу несемейных Вест-Сайда при пресвитерианской церкви Бель-Эйр – это то самое место, куда Рональд Рейган захаживал.

– В группу холостяков?

– Да нет же, нет! В церковь. Он ходил туда до того, как его избрали, и…

– Ладно, Рой. Вы находились в той вест-сайдской группе от которого часа до которого?

– От девяти вечера до половины второго – я оставался до самого конца. Помог прибраться. Могу рассказать, что там подавали, – гуакамоле и начос, и еще был кувшин вина «Галло», и густой креветочный соус, и…

– И естественно, вас там видели множество людей.

– Конечно, – сказал он, но тут же остановился. – Я… я вообще-то мало с кем общался. Помог с тем-сем, постоял за баром… Видел множество людей, но не знаю… не знаю, припомнит ли меня кто-нибудь. – Его голос упал до шепота.

– Это может быть проблемой, Рой.

– Вот разве что… нет… да… миссис Хизерингтон… Она уже пожилая. Она там в церкви на общественных началах. Помогает. Убирается тоже. Подает еду. Мы с ней тогда очень долго проговорили – могу даже пересказать о чем. Это про коллекции – она собирает Нормана Рокуэлла, а я – Икара…

– Икара?

– Ну, знаете, такие картины в стиле ар-деко. Офорты.

Работы Луи Икара[37]37
    Луи Икар (1888–1950) – французский художник и гравер, известный своими гламурными сюжетами.


[Закрыть] в наши дни уходят за очень высокую цену. Интересно, как их может потянуть простой фармацевт из сетевой аптеки.

– Мать подарила мне одну на шестнадцатилетие, и они… – Лонгстрет поискал подходящее слово, – пленили меня. Она дарила мне их на каждый день рождения, а несколько штук я купил сам. Знаете, доктор Хэндлер тоже их собирал. Это… – Тут он окончательно умолк.

– Да ну? И он вам показывал свою коллекцию?

Лонгстрет энергично помотал головой:

– Нет. Одна у него висела в кабинете. Я заметил, и мы начали про них говорить. Но потом он использовал это против меня.

– Каким образом?

– После той оценки… Вы знаете, меня к нему направили по суду после того, как меня поймали, – Рой нервно оглянулся на здание «Трифти», – на краже в магазине. – На глаза ему навернулись слезы. – Господи, я взял тюбик резинового клея в «Сирсе», и меня поймали! Я думал, мама умрет со стыда! И я беспокоился, что в фармацевтическом училище тоже узнают… Это было ужасно!

– Так как он использовал против вас факт коллекционирования вами Икара? – терпеливо спросил Майло.

– Он типа как намекал, никогда прямо это не говорил, но формулировал так, что становилось понятно, что он имеет в виду. В случае чего не подкопаешься.

– Намекал на что, Рой?

– На то, что от него можно откупиться. Что, если б я отдал ему картинку-другую – он даже упомянул, какие ему больше нравятся, – то он напишет благоприятный отчет.

– И вы…

– Что? Подкупать его? Да никогда в жизни! Это было бы бесчестно!

– И он регулярно поднимал этот вопрос?

Лонгстрет принялся ковырять ногти.

– Как я уже сказал, напрямую он этого не говорил. Просто сказал, что у меня пограничный случай, можно трактовать и так и эдак – либо психопатический тип личности, либо что-то не столь клеймящее – невроз страха или что-то в этом роде, – и что я могу пойти по любому пути. В итоге он сказал маме, что я психопат.

Болезненно-бледное лицо Лонгстрета скривилось от злости.

– Я очень рад, что он сдох! Вот, я это высказал! Это как раз то, о чем я сразу подумал, когда прочитал об этом в газете!

– Но вы этого не делали.

– Конечно же нет! Я бы не смог. Я бегу от зла, я не приемлю его!

– Мы поговорим с миссис Хизерингтон, Рой.

– Да. Спросите ее про начос и про вино – по-моему, это было бургундское «Галло». И был еще фруктовый пунш с кусочками апельсина, которые там плавали. В хрустальной чаше. И еще одну из женщин стошнило на пол в конце. Я помог убрать…

– Спасибо, Рой. Вы можете идти.

– Да. Пойду.

Он развернулся, как робот, – худая фигура в коротком синем аптекарском халате, – и вошел в «Трифти».

– И такой вот готовит и отпускает лекарства? – недоуменно произнес я.

– Если его нет в том списке чокнутых, то он явно должен там быть. – Майло убрал блокнот в карман, и мы направились к машине. – Как, на твой взгляд, похож он на психопата?

– Нет, если только не лучший актер на свете. Вообще-то типичный астеник. Шизоидный темперамент, замкнутость, уход в себя. Может, даже на грани шизофрении, если что.

– Это опасно?

– Кто знает… Подвергни его достаточно сильному стрессу, и он может взорваться. Но, по моему мнению, он скорее предпочитает вести образ жизни отшельника – свернуться калачиком в кровати, ублажать сам себя, чахнуть, и будет оставаться в таком виде еще лет десять-двадцать, пока мамочка поправляет ему подушки.

– Если вся эта история про Икара – правда, то это проливает кое-какой свет на нашего дорогого покойника.

– На Хэндлера? Ну да, просто настоящий доктор Швейцер[38]38
    Альберт Швейцер (1875–1965) – известный немецкий и французский врач-гуманист и благотворитель.


[Закрыть].

– Угу, – кивнул Майло. – Тот тип парня, смерти которого вполне может кто-нибудь пожелать.

* * *

Каньон Колдуотер мы проскочили еще до того, как его заткнул поток машин с обитателями Долины, возвращающимися домой с работы, и в половине пятого уже были в Бербанке.

Типография «Престо» оказалась одним из серых бетонных строений, громоздящихся в индустриальном парке возле аэропорта Бербанк, словно огромные надгробия. В воздухе витали ядовитые ароматы, а небо с регулярными интервалами вспарывал натужный рев самолетных турбин. Интересно, подумал я, какова средняя продолжительность жизни у тех, кто проводит здесь все дневные часы.

Морис Бруно успел порядком возвыситься в мире с тех пор, как его фамилия попала в медицинскую карточку. Теперь он был вице-президентом, командовал продажами. Его тоже не оказалось на месте, как сообщила нам его секретарша, гибкая проворная брюнетка с выгнутыми бровями и ротиком, предназначенным говорить слово «нет».

– Тогда давайте сюда его босса! – рявкнул Майло. Удостоверение он сунул ей прямо под нос. Мы оба взмокли, устали и были удручены. Последним местом, в которым мы хотели застрять, был Бербанк.

– Это мистер Гершман, – сказала она, словно раскрывая какую-то секретную информацию.

– Тогда именно с ним я и хочу поговорить.

– Секундочку.

Она удалилась, виляя задом, и вернулась со своим полнейшим клоном в блондинистом парике.

– Я секретарь мистера Гершмана, – объявила клонированная копия.

Должно быть, это все отрава в воздухе, решил я. Она вызвала необратимые повреждения, разъела кору головного мозга до такой степени, что простейшие вещи обрели ауру проблем вселенского масштаба.

Майло глубоко вздохнул.

– Мы бы хотели побеседовать с мистером Гершманом.

– А можно осведомиться, по какому вопросу?

– Нет, нельзя! Сейчас же отведите нас к Гершману!

– Хорошо, сэр…

Секретарши переглянулись. Потом брюнетка нажала на кнопку, затрещал электрический дверной замок, и блондинка провела нас через двойные стеклянные двери в огромный производственный цех, забитый машинами, которые безостановочно чавкали, шлепали, рубили, взрыкивали и пачкались. Вокруг этих бешеных стальных чудищ суетилась горстка людей с отупевшими взглядами и отвисшими ртами, вдыхая пары, сочащиеся спиртом и ацетоном. Одного только шума здесь было вполне достаточно, чтобы вас прикончить.

Блондинка резко свернула влево – явно в надежде на то, что мы потеряемся и сгинем в утробе одного из этих железных бегемотов, но мы старались не отставать, держась в кильватере ее покачивающихся ягодиц, пока не добрались до вторых распашных пружинных дверей. Она решительно протолкалась через них, не озаботившись их придержать, так что Майло пришлось чуть ли не выпасть вперед, чтобы поймать створки. Короткий коридорчик, опять стеклянные двери – и мы вдруг оказались в такой гробовой тишине, что заложило уши.

Управление типографии «Престо» могло с равным успехом располагаться на другой планете. Мохнатые темно-вишневые ковры, с которыми еще надо было договориться, чтобы получить обратно свою лодыжку, стены, отделанные панелями из настоящего ореха… На ореховых же дверях выделялись выпуклые медные буквы фамилий и должностей, изящно подогнанные по центру. И тишина.

Блондинка остановилась в конце коридора, перед особенно внушительной дверью с особо изящными золотыми буквами, которые гласили: «Артур М. Гершман, президент». Впустила нас в приемную габаритами со средних размеров дом, взмахом руки пригласила сесть в кресла, которые и на вид, и на ощупь были как смежезамешенное хлебное тесто. Устроившись за своим столом – хитроумной конструкцией из плексигласа и розового дерева, являвшей миру превосходный вид на ее ножки, – нажала кнопку на пульте, который принадлежал, очевидно, Центру управления НАСА, немного пошевелила губами перед микрофоном, кивнула и опять поднялась.

– Мистер Гершман сейчас вас примет.

Кабинет за приемной, как и ожидалось, оказался размером с собор и декором напоминал нечто сошедшее со страниц «Архитектурного дайджеста» – мягко подсвеченное и удобное, но с достаточным количеством острых углов, чтобы вы особо не расслаблялись. Однако человек за письменным столом оказался полным сюрпризом.

На нем были затрапезные штаны цвета хаки и белая рубашка с коротким рукавом, явно нуждающаяся в утюге. На ногах – растоптанные «Хаш Папис», и, поскольку он закинул их на стол, дыры в подметках красовались на самом виду. Хозяином кабинета оказался дядька хорошо за семьдесят, лысый, очкастый – причем одна дужка очков скреплена изолентой – и с выпирающим брюшком.

Когда мы вошли, он разговаривал по телефону.

– Повиси-ка на трубочке, Ленни. – Поднял взгляд. – Спасибо, Дениза. – Блондинка немедленно испарилась. Потом нам: – Секундочку. Присаживайтесь, налейте себе чего-нибудь. – Он махнул на полностью оснащенный бар, занимавший половину стены.

– О’кей, Ленни, у меня тут копы, надо бежать. Ну да, копы, копы! Не знаю, хочешь сам спросить? Ха-ха! Обязательно скажу, момцер ты эдакий. Скажу-скажу, что ты тогда в последний раз в Палм-Спрингс вытворял! Угу. Ладно, заказ с логотипом «Сахары» в количестве триста тысяч штук, подкладки под пиво и спички – не коробки, а книжечки. Понял, не дурак. Книжечки. Отгружу через две недели. Что? Забудь! – Он подмигнул нам. – Валяй, обращайся к местным, мне насрать. Мне всего месяц, максимум два осталось, когда я загнусь от этого бизнеса, – думаешь, меня колышет, если какой-то несчастный заказ загнется? Все отойдет Дяде Сэму, Ширли и этому моему драгоценному сыночку, который рассекает на немецкой машине. Не, не! На «бэхе». На мои бабки. Угу. А что поделаешь, это уже вышло из-под контроля… Десять дней? – Он сжал свободную руку в кулак, энергично подергал им вверх-вниз и ухмыльнулся нам во всю ширь. – Подрочи, Ленни. Только дверь прикрой, чтоб никто не увидел. Двенадцать дней максимум. Лады? Всё, двенадцать. Хорошо. Надо идти, эти казаки готовы уволочь меня в любую минуту. Пока.

Трубка шлепнулась на аппарат, а человек вскочил, словно отпущенная пружина.

– Арти Гершман.

Протянул заляпанную чернилами руку. Майло пожал ее, потом я. Она оказалась мозолистой и твердой, как гранит.

Он опять уселся, закинув ноги на стол.

– Простите, что пришлось подождать. – У него была словоохотливая общительность того, кто окружен достаточным количеством роботов вроде Денизы, охраняющих его покой. – Как свяжешься с казино, так им все сразу вынь да положь. Мгновенно. Это ж натуральные бандюки – да чего мне вам рассказывать, вы же копы, наверняка ведь и сами в курсе… А теперь, как говорится, чем могу, офицеры? Да, ситуация с парковкой сложная. Если этот урод из «Кемко» из соседнего здания жалуется, то все, что я хочу сказать, это что он может идти прямиком в жопу, потому как его мексиканские дамочки постоянно паркуются на моих законных местах, и вам обязательно следует проверить, сколько из них работает легально, – если он реально хочет скандала, я могу ему это устроить.

Он примолк, чтобы перевести дух.

– Это не насчет парковки.

– Нет? А что тогда?

– Мы хотим побеседовать с Морисом Бруно.

– С Морри? Морри в Вегасе. У нас там много клиентов – казино, мотели, рестораны… Вот. – Гершман вытащил ящик стола и бросил нам пригоршню спичечных книжечек. На большинстве из них были известные громкие названия.

Майло припрятал несколько штук в карман.

– А когда он вернется?

– Через несколько дней. Две недели назад как уехал, клиентуру окучивать – сначала в Тахо, потом Рино, а потом под конец в Вегас – наверняка еще и слегка поиграть в рабочее время, не говоря уже о командировочных; но кого это волнует, он просто офигительный продажник.

– А я думал, он вице-президент.

– Вице-президент, ответственный за продажи. Это продажник с шикарной должностью, большей зарплатой, более крутым кабинетом – как вам, кстати, это место? Похоже, какой-то пидор тут ремонт делал, точно?

Я изучил лицо Майло в поисках реакции, но ничего не обнаружил.

– Все женка моя. Сама руку приложила. Когда-то здесь было чудесно. Повсюду бумажки раскиданы, пара стульев, белые стены – нормальные стены, через которые ты слышишь шум завода, понимаешь, что там что-то происходит. А тут просто мертвецом себя чувствуешь. Вот что я получил, женившись по второму разу! Первой жене на тебя начхать, а вторая хочет превратить тебя в нового человека.

– А вы уверены, что мистер Бруно в Лас-Вегасе?

– С чего это мне не быть уверенным? Куда еще он мог деться?

– Давно мистер Бруно работает у вас, мистер Гершман?

– Эй, а это не насчет алиментов или чего-нибудь в этом духе?

– Нет. Мы просто хотим побеседовать с ним в рамках расследования случая насильственной смерти, которое в данный момент проводим.

– Насильственной смерти?! – Гершман буквально подскочил с кресла. – Убийства? Морри Бруно? Вы, должно быть, шутите. Да это же просто золото, а не парень!

«Золото», которое великолепно умело вдувать необеспеченные чеки.

– Так давно он у вас работает, сэр?

– Дайте подумать… Года полтора, может, два.

– И у вас не было с ним никаких проблем?

– Проблем? Говорю же – золото, а не парень! В бизнесе не сёк ни шиша, но я нанял его чисто по интуиции. Просто бог в продажах. Переторговал всех других парней – даже тех, что со старых времен, – уже на четвертый месяц. Надежный, дружелюбный, обаятельный, никогда не создавал проблем.

– Вы упомянули про алименты. Мистер Бруно разведен?

– Разведен, – пригорюнился Гершман. – Как еще куча народу. Включая моего сыночка. Им сейчас разойтись – раз плюнуть.

– А бывшая семья у него здесь, в Лос-Анджелесе?

– Не. Жена, детки – трое, по-моему, – переехали обратно на Восток. В Питтсбург или в Кливленд – в общем, куда-то, где нет океана. Он скучал по ним, постоянно про это говорил… Вот потому-то и пошел волонтером в Каса.

– Каса?

– Детский дом такой, где-то в Малибу. Морри частенько ездил туда на выходные, возился с детишками. У него даже почетная грамота есть. Пошли, покажу.

Кабинет Бруно был вчетверо меньше, чем у Гершмана, но обставлен все с той же эклектичной элегантностью. Здесь царили идеальные чистота и порядок – неудивительно, поскольку Бруно большую часть времени проводил в разъездах.

Гершман ткнул пальцем в обрамленную в рамку грамоту, которая висела на стене в компании полудюжины дипломов со званием «Лучший агент по продажам».

– Вот, видите: выдано Морису Бруно в признание его волонтерских заслуг по работе с бездомными детьми в Ла-Каса-де-лос-Ниньос, бла-бла-бла. Говорю же, чистое золото, а не парень.

Грамота была подписана мэром в качестве почетного свидетеля и директором детского дома, преподобным Огастесом Д. Маккафри. Сплошь каллиграфия и резной цветочный орнамент. Солидная бумага.

– Очень мило, – сказал Майло. – А вы не в курсе, в каком отеле остановился мистер Бруно?

– Обычно он останавливался в «МГМ», но после того пожара уже не знаю. Давайте вернемся ко мне в кабинет и выясним.

Вернувшись в Святилище, Гершман снял трубку, ткнул на кнопку интеркома и гаркнул:

– Дениза, где Морри остановился в Вегасе? Быстро разузнай.

Буквально через полминуты интерком опять загудел.

– Да? Хорошо. Спасибо, дорогая. – Он повернулся к нам. – В «Паласе».

– В «Цезарь-плас»?

– Угу. Хотите, я позвоню туда, и вы сможете с ним поговорить.

– Если вам не трудно, сэр. Счет можно будет переслать в департамент полиции.

– Не! – отмахнулся Гершман. – Мы и сами с усами. Дениза, позвони в «Палас», пускай позовут Морри к телефону. Если его нет на месте, пусть оставят записку, чтобы мигом перезвонил, э-э…

– Детективу Стёрджису, в Западный дивизион.

Гершман закончил давать инструкции секретарше.

– Вы ведь не рассматриваете Морри в качестве подозреваемого, а? – спросил он, когда положил трубку. – Чисто свидетельские дела?

– Мы правда не можем разглашать подробности дела, мистер Гершман, – опять предпочел готовую формулу Майло.

– Просто не могу поверить! – Гершман хлопнул себя ладонью по лбу. – Вы думаете, что Морри – убийца? Парень, который возится с детишками по выходным, парень, который тут никому и слова поперек не сказал, – можете идти поспрашивать, я не против! Если вы найдете кого-нибудь, у кого найдется дурное слово в адрес Морри Бруно, я съем вот этот стол!

Его перебило гудение интеркома.

– Да, Дениза. Что еще? Точно? Наверное, это какая-то ошибка… Проверь еще разок. А потом позвони в «Аладдин», в «Пески» – может, он передумал…

Лицо старика стало официальным, когда он повесил трубку.

– Его нет в «Паласе». – Он произнес это с досадой и страхом человека, которого оторвали от успокоительного тепла собственных предубеждений.

Морис Бруно не обнаружился ни в «Аладдине», ни в «Песках», ни в каком-то другом крупном отеле Лас-Вегаса. В результате дополнительных звонков из кабинета Гершмана выяснилось, что ни в одной авиакомпании не зафиксировано, чтобы он покупал билет на рейс из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас.

– Мне хотелось бы получить его домашний адрес и телефон, если не трудно.

– Дениза все вам даст, – отозвался Гершман.

Мы оставили его в одиночестве в его огромном кабинете. Он молча сидел, подперев руками покрытый седой щетиной подбородок, – хмурый, как старый потасканный бизон, которого слишком много лет продержали в зоопарке.

* * *

Бруно жил в Глендейле – в обычное время всего минутах в десяти езды от типографии «Престо», но было уже шесть вечера, а вдобавок где-то у развязки с Вентура-фривей произошла авария, и автострада встала на всем пути от Бербанка до съезда на Пасадену. К тому времени, как съехали с Вентуры на бульвар Брэнд, уже стемнело, и мы оба пребывали в крайне скверном расположении духа.

Покатили на север, в сторону гор. Дом Бруно стоял на Армелита-стрит – боковой улочке в полумиле от того места, где заканчивался бульвар. Располагался он в самом конце тупика – маленькое одноэтажное строение в псевдотюдоровском стиле, с аккуратным квадратным газончиком спереди, живой изгородью из тиса и зарослями можжевельника, втиснутыми на свободные места. Прямо перед входом, как стражники, возвышались два туевых куста. Дом оказался не того типа, который я ожидал от постоянно мотающегося по вегасам холостяка. Но потом вспомнил слова Гершмана насчет развода. Несомненно, это бывшее семейное гнездышко, оставленное сбежавшей вместе с детьми женой.