Текст книги "Путешествия Гулливера"

Глава V

Посещение столицы и королевского дворца. Я беру в плен неприятельский флот и получаю титул герцога

Выше я уже сказал, что мне было запрещено входить в королевскую резиденцию, а между тем мне очень хотелось посмотреть её. Поэтому при первом удобном случае я попросил у короля разрешения посетить его столицу. Король охотно согласился, но взял с меня слово, что я не причиню ни жителям, ни их жилищам ни малейшего вреда. Тотчас же он сам отправился в столицу и отдал приказ, чтобы все разошлись по домам и никто не смел оставаться на улицах, так как я скоро намерен посетить город. Это распоряжение было в точности исполнено, и пришедший ко мне курьер объявил, что я могу отправиться в путь.

Как вам известно, город был окружён стеной в два с половиной фута вышиной и одиннадцать дюймов толщиной, так что на городской стене могли свободно разъехаться две кареты лилипутов. Стены сложены настолько крепко, что могли выдержать продолжительную осаду. Высокие башни горделиво возвышались на расстоянии десяти шагов одна от другой.

Перешагнув через большие западные ворота, я осторожно пошёл по главной улице. Чтобы нечаянно не повредить крыши домов или целые здания полами своего кафтана, я снял его и гулял в одном жилете, соблюдая большую осторожность, боясь навлечь на себя неудовольствие короля. Я делал маленькие шаги, шёл стороной и зорко следил, чтобы не причинить вреда какому-либо существу, которое случайно могло попасться мне по дороге. И хотя я знал строгий приказ короля, запрещавший жителям гулять по улицам, пока я был в городе, я боялся, что любопытство этих маленьких людей окажется сильнее королевского приказа. Я шёл, как по горячим углям.

Окна и крыши домов были покрыты множеством маленьких существ. Мне казалось, что никогда в жизни я не видел более густонаселённого города. Я дружески кивал моим знакомым, которых узнавал в толпе, говорил то с тем, то с другим и вообще держался очень любезно.

Город Бельфаборак имеет форму правильного четырёхугольника. Каждая сторона тянется на протяжении пятисот футов. Две главные улицы, шириной в пять футов каждая, пересекаясь под прямым углом, делят его на четыре квартала.

Я мог двигаться только по главным улицам, и то с большой осторожностью, так как другие улицы и переулки были не шире двенадцати или восемнадцати дюймов. Проходя по улицам, я заглядывал во все углы и дворы и везде находил большой порядок и чистоту. Дома были красивы и выкрашены в разные цвета. Нигде в столице я не заметил и следа грязи и беспорядка.

Столица мне чрезвычайно понравилась. Общественные здания, лавки, бани были великолепны. Я не видел ни одного здания меньше трёх этажей.

Королевский дворец стоял в центре города, в том месте, где пересекались две главные улицы.

Огромный дворец имел четырёхугольную форму и был окружён стеной в два фута вышиной. Внутри стен находился большой двор.

Я легко перешагнул через стену и попал во двор. Теперь я видел весь дворец, но хорошо осмотреть мог только его фасад, где помещались кладовые и людские.

Королевские залы и парадные покои выходили окнами в два маленьких двора, куда я никак не мог попасть. Дворы сами по себе были достаточно велики, и я мог в них поместиться, но ворота представляли собой очень узкое отверстие, через которое я никак не мог пролезть.

Перешагнуть через здания внешнего двора, не причинив им вреда, я не мог, так как здания были вышиной не менее пяти футов. Правда, массивные стены строений, сложенные из плитняка в дюйм толщиной, ещё могли устоять, но зато крыши неизбежно пострадали бы. Тогда мне не миновать беды!

Чем больше препятствий я встречал на пути, тем сильнее мне хотелось осмотреть королевские покои. Я ломал себе голову, как выйти из этого затруднительного положения, и наконец нашёл вполне безопасный способ осуществить своё желание.

Когда я сообщил королю о придуманном мной способе, он даже привскочил от удовольствия, так сильно было желание его величества показать мне великолепие своего дворца.

Покинув столицу Бельфаборак, я отправился в ближайший лес, отстоящий от города на расстоянии приблизительно ста шагов.

Здесь моим карманным ножом я срезал два самых больших дерева, отнёс их к себе домой и сделал из них две прочные скамейки в три фута вышиной.

Захватив скамейки, я снова отправился в столицу. Улицы были так же пустынны, как и при первом моём посещении. Жители, по приказанию короля, снова попрятались по своим домам.

Подойдя к дворцу со стороны внешнего двора, я встал на одну из скамеек, вплотную придвинутую к наружной стене большого строения. Другую я поднял над крышей и осторожно поставил её на внутренний двор. Потом я легко перешагнул через здания, переступая со скамейки на скамейку. Из первого внутреннего дворика я таким же образом, при помощи скамеек, перешагнул через здания во второй. Здесь, лёжа на земле, я стал смотреть в открытые окна среднего этажа дворца.

У одного из окон стоял король и милостиво мне улыбался.

Роскошь и великолепие палат превосходили всё, до сих пор виденное мной в самых пышных дворцах наших стран.

Вся мебель была искусно сделана частью из дерева, частью из литого серебра и золота. На стенах, в великолепных рамках, висели превосходно написанные картины. Большие зеркала, от потолка до земли, бесчисленное число раз отражали великолепное убранство зал. Мягкие ковры, сотканные из тончайших и самых дорогих волокон, покрывали полы.

Всюду, куда я ни обращал взор, царили ослепительное богатство и необыкновенные порядок и чистота. До крайней степени поражённый всем, что я видел, я не находил слов, чтобы выразить королю мои удивление и восхищение.

Мой непритворный восторг произвёл на короля очень хорошее впечатление. Когда аудиенция была окончена, он протянул через окно свою маленькую ручку для поцелуя. Я прижал её к своим губам, почтительно поклонился и тем же путём, шагая через крыши, выбрался на большой наружный двор, а оттуда через тесные улицы отправился домой. Благополучно вернувшись к себе, я стал размышлять обо всём виденном в этот день.

Прошло несколько дней. Я вышел подышать свежим воздухом и невольно залюбовался окрестностями. Вдруг на дороге, ведущей к моему жилищу, показалась придворная карета. Через несколько минут она остановилась у самых моих ног. Лакеи соскочили с козел, открыли дверцы, отбросили подножки и высадили важного господина в звёздах и с лентой через плечо. Во вновь прибывшем я узнал моего друга и покровителя статс-секретаря Рэльдреселя. Предложив мне отойти в сторону, он попросил уделить ему час времени для аудиенции. Сгорая от любопытства, я приготовился его слушать. Я собирался лечь на землю, чтобы статс-секретарю не нужно было напрягать голос, но он пожелал войти в моё жилище, чтобы переговорить со мной без свидетелей. Тогда мы вошли в храм и стали беседовать. В течение всего разговора статс-секретарь находился у меня на руке.

– Прежде всего, мой добрый Человек-Гора, – сказал статс-секретарь, – позволь тебя поздравить с освобождением. Я очень рад, что тебе всё же удалось получить свободу, хотя и с большими ограничениями. Ты её вполне заслужил своим безукоризненным поведением и тактом. В этом тебе немало помогли и твои добрые друзья, в числе которых прошу считать и меня. Но больше всего своей свободой ты обязан исключительному положению, в котором находится в настоящее время наше могущественное и великое государство.

Сделав маленькую паузу, оратор, насупив брови, продолжал:

– Я должен тебе сказать, что жители острова Блефуску много лет враждуют с нашим королём. Жестокая и разорительная война, которую мы с ними ведём, тянется уже тридцать шесть лун. То побеждаем мы, то счастье склоняется на их сторону. В этой войне мы потеряли сорок больших кораблей и огромное число малых судов. В многочисленных битвах и сражениях мы лишились тридцати тысяч наших лучших моряков. А сколько страданий и бедствий ещё ждут нас впереди! Несмотря на то что неприятель понёс ещё большие потери, он всё же успел снова вооружить значительный флот и опять грозит нашествием на нашу страну. Откровенно говоря, мы вряд ли будем в состоянии дать врагу достойный отпор. Не мудрено, что мы все очень боимся за исход предстоящей войны.

– Чем же я могу быть вам полезен? – спросил я.

– Сейчас ты это узнаешь! – отвечал Рэльдресель. – Его величество, всемилостивейший государь, надеется, что ты не откажешься помочь нам в затруднительном положении. Вспомни те любовь и уважение, которыми ты всегда пользовался у нас.

Статс-секретарь замолчал и умоляюще посмотрел на меня, как бы боясь, что я могу не оправдать ожиданий короля. Но чувство неблагодарности всегда было чуждо моей душе, и я тотчас, без малейшего колебания, выразил свою полную готовность.

– Достопочтенный друг, – сказал я королевскому послу. – Отправляйся к своему могущественному и милостивому повелителю и скажи, что король может вполне на меня рассчитывать: я буду стоять за него до последнего вздоха.

Услышав мой ответ, статс-секретарь весело улыбнулся, вытер со лба крупные капли пота и признательно пожал мою руку.

– От души благодарю тебя, Человек-Гора, – сказал он, – другого ответа я от тебя и не ждал.

Теперь я не утерпел и спросил королевского посла, из-за чего, собственно, воюют два столь великих и славных народа. Оказалось, что много лет назад дед нынешнего короля, в те времена ещё наследный принц, за завтраком разбил яйцо с тупого конца и скорлупой порезал себе палец. Тогда король, отец раненого принца и прадедушка нынешнего короля, издал указ, в котором запретил жителям Лилипутии под страхом смертной казни разбивать варёные яйца с тупого конца.

С того времени всё население Лилипутии разделилось на два лагеря – тупоконечников и остроконечников.

Тупоконечники не захотели подчиниться указу короля и бежали за море, в соседнюю страну Блефуску.

Лилипутский император потребовал, чтобы блефускуанский император казнил беглых тупоконечников. Однако король Блефуску не только не казнил их, но даже взял к себе на службу.

С тех пор между Лилипутией и Блефуску идёт непрерывная война.

Мне было непонятно, как можно воевать по столь незначительному поводу, но я только что дал клятву и готов был её исполнить.

Простившись со мной, статс-секретарь сел в карету и приказал как можно скорее везти себя в столицу.

Я следил за быстро удаляющейся каретой. Когда она скрылась за деревьями, я лёг на землю и стал обдумывать, что предпринять, чтобы одним ударом покончить с врагом и поскорее обрадовать короля полной победой.

Я знал, что остров Блефуску отделяется от земли лилипутов проливом шириной в восемьсот футов. Против нас у северо-западного берега острова Блефуску стоял на якоре неприятельский флот, готовый напасть на нас при первом попутном ветре.

Неприятель ничего не знал о моём присутствии, во-первых, потому что всякое сношение между воюющими сторонами было прекращено, как только начались военные действия, и, во-вторых, потому что мне никогда не приходилось бывать на берегу, обращённом в неприятельскую сторону. Я составил свой план действий, исходя из того, что моё неожиданное появление среди блефускуанцев, таких же маленьких людей, как лилипуты, произведёт ужасную панику.

Прежде всего я обратился к морским офицерам, много раз бывавшим в плаваниях, за сведениями относительно глубины пролива.

От моряков, часто производивших измерения глубины пролива, я узнал, что при высокой воде глубина в средней части пролива доходила до семидесяти «глумлов», или шести европейских футов. В остальных местах пролив был не глубже пятидесяти «глумлов», или пяти европейских футов. Собрав все нужные сведения, я, захватив подзорную трубу, отправился на гористый, поросший лесом берег, откуда был виден остров Блефуску. Спрятавшись за бугор, чтобы неприятель не мог меня видеть, я в свою подзорную трубу рассмотрел, что блефускуанский флот состоял из пятидесяти кораблей, больших и хорошо вооружённых. Суда стояли на якорях, в полной готовности при первом попутном ветре сняться и ударить в нас.

В эту минуту мне страшно захотелось понюхать табаку, но увы, табакерка была отобрана и хранилась в королевском арсенале. По привычке сложив пальцы так, как будто в них была щепотка табаку, я поднёс их к носу и, глядя на неприятельскую сторону, думал: «Смотрите, как бы эта шутка не окончилась для вас плохо. Кто роет яму другому, сам в неё попадёт».

Хорошенько обдумав свой план, я отправился с докладом к королю.

Он слушал меня с большим вниманием. По ходу моего рассказа лицо его всё более и более оживлялось и в глазах засветилось удовольствие. Когда я окончил доклад, король не выдержал, подскочил от радости и воскликнул:

«Мне нравится твой план. Благодаря ему я надеюсь не только уничтожить врага, но и принудить его заключить мир на самых выгодных для меня условиях».

Король осыпал меня благодарностями. Одобрив мой план во всех подробностях, он приказал придворным исполнять все мои требования.

Получив необходимые полномочия, я тотчас принялся за дело. Прежде всего я приказал доставить мне как можно больше самых толстых канатов и железных брусьев, что и было исполнено без малейшего промедления.

Канаты были толщиной с обыкновенную бечёвку, а железные брусья были не длиннее и не толще наших булавок. Чтобы сделать канаты прочнее, я сплёл бечёвку втрое. Железные брусья я скрутил по три вместе и наделал из них крючков. Я свил пятьдесят таких канатов и к концу каждого из них привязал по изготовленному мной крючку. Захватив канаты, я отправился на северо-восточный берег, с которого был виден неприятельский флот. Сюда же прибыл и король со всем двором.

Сняв кафтан, башмаки и чулки, я вошёл в воду и отправился к острову Блефуску. Я шёл вброд, пока не погрузился по шею. Проплыв около тридцати футов, я достал ногой дно и снова пошёл вброд. Через полчаса я приблизился к неприятельскому флоту.

Случилось то, что я предугадывал. Страх и ужас охватили неприятелей, когда они увидели, что к ним по воде направляется человек чудовищных размеров. Матросы, капитаны и офицеры стали бросаться с бортов кораблей, чтобы вплавь добраться до берега. Я не мешал их бегству, так как это вполне соответствовало моим планам. Блефускуанцев было до тридцати тысяч, и если бы всем им удалось напасть на лилипутов, последним не посчастливилось бы. Теперь об этом не могло быть и речи.

Каждый из принесённых мной канатов я цеплял за носовое отверстие корабля. Во время этой работы неприятель, не решаясь подойти ко мне ближе, осыпал меня градом стрел. Блефускуанцы стреляли очень метко и нанесли мне множество ран. Лицо и руки сильно болели; кое где показалась кровь. Но я мало придавал значения этим ранам и боялся только одного, чтобы какая-нибудь шальная стрела не попала мне в глаз и не ослепила бы меня.

Тут мне в голову пришла счастливая мысль. Я вспомнил об очках, которые постоянно носил с собой, быстро достал их и надел. Стёкла очков защищали мои глаза как панцирь. Теперь я мог спокойно работать. Все старания неприятеля ранить меня в глаза ни к чему не приводили. Случалось, что стрела попадала в стекло и тотчас же отскакивала, иногда она сдвигала очки несколько в сторону. Но это были такие пустяки, на которые я не обращал внимания.

Зацепив все пятьдесят крючков, я связал в узел концы верёвок и потянул к себе корабли. Но ни один из них не двинулся с места, так как они крепко держались на якорях. Тогда я подошёл к кораблям и своим перочинным ножом перерезал все якорные канаты. Осыпаемый градом неприятельских стрел, я и эту часть моего предприятия благополучно довёл до конца.

Больше двухсот стрел впились мне в лицо. Испытывая мучительную боль и подавляя страдания, я терпеливо продолжал свою работу. Перерезав канаты, я схватил узел и свободно потащил к лилипутскому берегу пятьдесят самых лучших неприятельских линейных кораблей.

Блефускуанцы, не зная о моих дальнейших намерениях, думали, что, перерезав якорные канаты, я оставлю корабли. Они надеялись снова завладеть ими, как только я пущу их на волю ветра и течения.

Когда же они увидели, что я потащил за собой флот, и поняли, что я хочу передать его их врагам-лилипутам, они были несказанно поражены. Из тысяч грудей вырвался такой страшный крик отчаяния, что в моё сердце невольно закралась жалость. Обернувшись, я увидел потрясающую картину: блефускуанцы бились об землю, ломали руки, рвали на себе волосы, раздирали одежды и на все лады выражали своё горе.

Но, как ни жаль мне было блефускуанцев, я ничего не мог сделать, чтобы изменить их печальный жребий, и, больше не оборачиваясь, быстро пошёл вперёд.

Когда я очутился вне неприятельских выстрелов, я остановился, чтобы вынуть из рук и лица стрелы, причинявшие мне сильную боль. В поражённые места я втёр мазь, которая однажды уже сослужила мне службу. Тотчас боль прекратилась и опухоль спала. Потом я снял очки, положил их в футляр, спрятал в карман и снова двинулся в путь.

Я спокойно проплыл середину пролива, опять прошёл вброд и наконец благополучно достиг лилипутского берега, где был восторженно встречен королём и его многочисленной свитой.

Король с берега всё время следил за мной. Сначала, когда он увидел, что я тащу на буксире неприятельский флот, сердце его затрепетало от радости. Но радость его сменилась испугом, когда на середине пролива я погрузился в волны и несколько секунд оставался под водой. Когда же я снова показался на поверхности воды и смело поплыл по волнам, не выпуская из рук верёвок, за которые были привязаны неприятельские корабли, король и свита пришли в неописуемый восторг. Когда я подошёл к гавани так близко, что меня могли услышать, я что было мочи закричал: «Да здравствует храбрейший и могущественнейший король лилипутов!»

Когда же я вошёл в порт и привязал корабли, лилипуты просто ошалели от радости и уже не знали, чем её выразить: они кувыркались, бросали шапки вверх и оглашали воздух восторженными криками. Король всенародно обнял меня, осыпал милостивыми похвалами и возвёл меня в звание «нардака», самое высшее в королевстве, равняющееся титулу герцога.

Глава VI

Придворные строят мне козни. Заключение мира с Блефуску. Ночной пожар в королевском дворце

До сих пор, как мог заметить читатель, я всё больше и больше пользовался расположением короля. Но на земле нет прочного счастья. Скоро я заметил, что отношение короля ко мне изменилось. Эта перемена очень огорчала меня.

Ближайшей причиной охлаждения ко мне короля был отказ исполнить одно его требование.

Удачный исход моего смелого предприятия, отдавшего в его руки главные неприятельские силы, вскружил голову королю.

Он приказал мне ещё раз переплыть пролив и привести коммерческие и транспортные суда, которые стояли на якоре в гавани Блефуску.

Я исполнил приказание короля, и это рискованное предприятие также увенчалось полным успехом. Но, к сожалению, король не удовольствовался и этой победой. Он задумал напасть на блефускуанцев, разбить их наголову и обратить королевство Блефуску в свою провинцию. Король не сомневался, что с моей помощью ему удастся привести в исполнение свои воинственные замыслы. Все желания его были направлены на то, чтобы, победив блефускуанцев, послать в их страну своего наместника, который стал бы управлять от его имени.

Эти честолюбивые и преступные стремления короля, направленные на порабощение свободного народа, вызвали во мне сильное негодование. Я не выдержал и откровенно объявил его величеству, что я категорически отказываюсь помогать ему в этом деле и скорее соглашусь умереть, чем совершить бесчестный поступок.

Когда король увидел, что он ничем не может склонить меня на свою сторону, лицо его омрачилось и он недовольно отвернулся. Однако он немедленно передал на рассмотрение государственного совета свой план кампании.

Сначала министры, которые рассчитывали на мою поддержку, были на стороне короля. Но когда они узнали, что я отказываюсь быть их союзником, со всех сторон послышались возражения. После продолжительных прений было решено не объявлять войны.

Королю ничего более не оставалось, как отказаться от своих первоначальных планов. Весь его гнев обрушился на меня. Даже в государственном совете он открыто выразил своё неудовольствие. Некоторые из министров, мои тайные враги, воспользовались этим, чтобы ещё сильнее восстановить против меня короля. Они клеветали на меня и возводили всякие небылицы. Король, недовольный мной, всему верил. С этого момента король и мои завистники повели против меня интригу, которая чуть было не погубила меня.

Из этого случая я заключил, что даже исключительные заслуги перед государством забываются, если не умеешь угождать прихотям короля.

Вскоре от короля Блефуску прибыло посольство для переговоров о мире. Оно состояло из шести послов со свитой в шестьсот человек. Условия, на которых послы предлагали мир, были так выгодны, что их немедленно приняли. Въезд посольства отличался великолепием и вполне соответствовал могуществу и величию их монарха и важности возложенной на них миссии.

Как только мирный трактат был подписан, послы Блефуску, к немалому моему удивлению, прибыли ко мне с торжественным визитом.

До их сведения дошли моё рыцарское отношение к их народу и мой смелый ответ королю лилипутов на его предложение идти войной против Блефуску. Они благодарили меня в самых изысканных выражениях и сказали много лестного по поводу моего великодушия, скромности, твёрдости характера и храбрости. Они приглашали меня в самом скором времени посетить короля Блефуску, их могущественного повелителя, который очень желает меня видеть.

Когда официальная часть миссии была окончена, мы провели ещё четверть часа в живой дружеской беседе. Затем послы попросили показать им мою необыкновенную силу.

Я доставил им это удовольствие: ломал дубы, самые толстые куски железа, бросал на большие пространства огромные куски скал, сажал к себе на плечи лилипутов и блефускуанцев и свободно танцевал с ними. Одним словом, я всячески старался занять моих высоких гостей.

Прощаясь со мной, их превосходительства чистосердечно благодарили меня за приятно проведённое время. Не оставалось никакого сомнения в их искренности, которую вообще так редко можно встретить при дворе.

При прощании они ещё раз пригласили меня посетить короля Блефуску. Я обещал непременно прибыть в их страну и засвидетельствовать своё почтение их королю, прежде чем вернусь к себе на родину. На этом мы расстались.

При первом же свидании с моим повелителем, королём лилипутов, я попросил у его величества разрешения посетить королевство Блефуску. Хотя король и дал своё согласие, но по холодному и натянутому обращению со мной я понял, как неприятна ему была эта просьба и что вообще он сильно недоволен мной.

Причина его неудовольствия скоро выяснилась.

От одного приятеля я узнал, что Флимнап и Болголам с целью очернить меня в глазах короля выставили мою встречу с послами Блефуску как несомненное доказательство моей измены. Конечно, все это были одни сплетни; моя совесть была совершенно чиста. Гнусное поведение клеветников меня сильно возмутило, и с тех пор я составил себе весьма нелестное мнение о министрах и других придворных особах.

Я забыл сказать, что я беседовал с посольством через переводчика. Язык блефускуанцев настолько отличался от языка лилипутов, насколько французский язык отличается от немецкого или испанский от английского.

Язык, как и многое другое, служил предметом постоянного соперничества между этими народами. Каждый гордился своим языком, считал его более древним, красивым, выразительным, а к языку соседей относился с презрением.

При заключении мирного договора король лилипутов, в руках которого находились все морские силы неприятеля, пожелал воспользоваться правом победителя. Он потребовал, чтобы не только верительные грамоты послов Блефуску были написаны на языке лилипутов, но и все переговоры велись на том же языке. Этот пункт договора, который должен был служить выражением покорности побеждённого народа, не представил затруднений для посланников. Благодаря тесным связям между двумя государствами всякий образованный человек свободно говорил на обоих языках.

Я сам убедился в этом несколько недель спустя при посещении соседнего острова, куда отправился, чтобы засвидетельствовать почтение королю Блефуску.

Впоследствии, когда я окончательно впал в немилость, это посещение принесло мне много пользы. Но об этом я расскажу в другом месте. Замечу мимоходом, что, несмотря на все превратности судьбы, я никогда не терял бодрого настроения.

Как помнит читатель, находясь в плену у лилипутов, я должен был купить себе свободу ценой унизительных соглашений. Тогда необходимость заставила меня этому подчиниться. Но, после того как я захватил неприятельский флот и за своё геройство был возведён в высший государственный сан «нардака», о выполнении мной унизительных пунктов договора не могло быть и речи. Я не могу пожаловаться, что мои заслуги не были оценены. Не только король, но и двор стали относиться ко мне, как того требовало моё высокое звание первого сановника в государстве. Но почести не вскружили мне голову. Я ещё охотнее шёл туда, где нуждались в моей помощи. Чтобы доказать королю мои верноподданнические чувства, я воспользовался первым представившимся случаем.

К сожалению, всё увеличивающееся нерасположение короля и здесь нашло новую пищу для неудовольствия и окончательно лишило меня милости его величества и всего августейшего семейства. Сейчас я расскажу читателю об этом случае, который, наверное, покажется ему очень забавным.

Однажды в полночь меня поднял с постели сильный шум. Несколько сот человек кричали и стучались ко мне в дверь.

Не вполне ещё проснувшись, я стал наскоро одеваться. До меня всё время доносилось одно и то же слово – «бэрглум», что на нашем языке означает пожар. Едва я успел накинуть кафтан и отворить дверь, ко мне, расталкивая толпу, ворвались придворные лакеи и, задыхаясь от усталости, умоляли поспешить во дворец, который был объят пламенем. По их словам, пожар произошёл по неосторожности одной придворной дамы, которая, ложась спать, забыла погасить свечу. Я тотчас побежал на пожар.

Была лунная ночь. Я свободно перемахнул городскую стену. К счастью, король успел приказать очистить для меня дорогу и потому мне удалось благополучно добежать до дворца, не причинив ни малейшего вреда людям. Горел флигель, в котором находились покои королевы.

Множество лилипутов тушили пожар: кто подставлял лестницы, кто таскал воду в вёдрах, не больше напёрстка, кто выносил мебель из горящего здания. Несмотря на все усилия, они не могли справиться с огнём; пожар разгорался всё больше и больше. За водой приходилось ездить далеко, да и много ли её привезёшь в маленьких бочках. К несчастью, поднялся небольшой ветер и пожар разыгрался ещё сильнее.

Будь со мной моё верхнее платье, я бы набросил его на горевшее здание и тотчас потушил пожар. Но я нарочно его не надел, чтобы фалдами не повредить крыши домов.

Положение было критическое. Одну минуту я не знал, что предпринять, чтобы спасти прекрасный дворец, над сооружением которого трудились тысячи лилипутов и в котором было собрано множество редких произведений искусства. Огонь распространялся всё дальше. Искры сыпались огненным дождём, и каждую минуту можно было ожидать, что загорятся соседние здания. «Бэрглум! Бэрглум!» – кричали тысячи глазевших на пожар зрителей.

Тут я вспомнил, что за городской стеной был грязный бассейн, куда по каналам спускались все нечистоты. Так как чистой воды достать в большом количестве было негде, а бассейн, как я знал, был полон до краёв, я, не теряя времени на размышление, тотчас побежал за город, зачерпнул полную шляпу грязной воды и, как вихрь, помчался назад к пылающему дворцу. Жидкость, которую я принёс, я вылил не сразу, а понемногу, чтобы не тратить её понапрасну и не бежать за ней в другой раз. Через пять минут пожар был потушен и всякая опасность миновала. Я был очень рад, что благодаря присутствию духа мне удалось спасти здание, великолепием которого я так восторгался.

Погасив огонь, я пошёл домой, не решившись принести королю мои поздравления с благополучным окончанием пожара, так как я не знал, как отнесётся его величество к моему способу тушения. Если вспомнить, какие нечистоты находились в бассейне, откуда я взял жидкость, то опасения мои были довольно основательны.

На другой день, однако, мне передали, что король не только не сердится, но, напротив, приказал меня очень благодарить. Это известие обрадовало меня, и я успокоился.

Но радость моя была непродолжительна. Скоро я узнал, что королева далеко не так милостиво отнеслась к моему способу тушения пожара и страшно сердилась, что я загадил её покои. Её величество поклялась никогда больше не занимать ту часть дворца, которую я осквернил вонючей жидкостью, и решила не отделывать её вновь. Мало того, она поклялась своим приближённым, что не успокоится до тех пор, пока не отомстит мне за оскорбление, которое я ей нанёс.

Итак, меня не только не поблагодарили за мои труды, но и собирались злом заплатить за добро. Не сознавая за собой никакой вины, я не придавал особого значения немилости королевы и предоставил всё на волю судьбы в надежде, что всегда сумею избежать беды.