Текст книги "Буря мечей. Пир стервятников"

Арья

Маленький прямоугольный замок наполовину разрушился, и жил в нем только один большой седой рыцарь. Он был так стар, что не понимал, о чем его спрашивают. Что бы ему ни говорили, он только улыбался и бормотал:

– Я стойко держал мост против сира Мейнарда. Волосы у него были рыжие, а нрав черный, но поколебать меня он не смог. Шесть ран я получил, прежде чем убил его. Шесть!

Мейстер, который заботился о нем, был, к счастью, молод. Когда старый рыцарь уснул в своем кресле, он отвел их в сторону и сказал:

– Боюсь, что вы гоняетесь за призраком. К нам давно уже, с полгода назад, прилетала птица. Ланнистеры поймали лорда Берика у Божьего Ока и повесили.

– Верно, повесили, да Крос вовремя перерубил веревку. – Сломанный нос Лима, уже не столь красный и распухший, стал каким-то кривым, и все лицо из-за него казалось скособоченным. – Его милость так просто не убьешь.

– И не найдешь, как видно, – заметил мейстер. – Вы уже спрашивали Лиственную Леди?

– Спросим непременно, – сказал Зеленая Борода.

На следующее утро, проезжая через каменный мостик около замка, Джендри полюбопытствовал, не этот ли мост оборонял старый рыцарь, но никто этого не знал.

– Скорее всего этот, – сказал Джек-Счастливчик. – Других мостов тут вроде не видать.

– Мы бы знали наверняка, если б об этом сложили песню, – сказал Том Семиструнный. – Будь такая песня, мы бы знали, кто такой был сир Мейнард и зачем ему так приспичило перейти через этот мост. Бедный старина Лайчестер прославился бы не хуже Рыцаря-Дракона, если б у него хватило ума нанять себе певца.

– Сыновья лорда Лайчестера погибли во время Робертова мятежа, – проворчал Лим, – кто на нашей стороне, кто на другой. С той поры он умом и повредился, и никакая дурацкая песня этого не исправит.

– Что это за Лиственная Леди, о которой говорил мейстер? – спросила Арья у Энги.

– Погоди, сама увидишь, – улыбнулся он.

Три дня спустя, когда они ехали через желтый лес, Джек-Счастливчик взял свой рог и протрубил сигнал – не такой, как прежде. Не успели звуки рога утихнуть, с верхушек деревьев упали веревочные лестницы.

– Стреноживаем лошадей и лезем наверх, – пропел Том. И они поднялись в древесную деревню, где крытые мхом шалаши, спрятанные в золотой и красной листве, соединялись веревочными переходами. Их проводили к Лиственной Леди, хрупкой, как веточка, белоголовой старушке в домотканом платье.

– Настала осень, и долго мы здесь не проживем, – сказала она. – По Хейфордской дороге девять дней назад проехала дюжина волков – они охотились. Если б они посмотрели наверх, то могли бы нас увидеть.

– А лорда Берика вы не видели? – спросил Том.

– Он умер, – горестно ответила женщина. – Гора поймал его и вонзил ему в глаз кинжал. Нам рассказал об этом нищенствующий брат, а ему сказал человек, который видел это своими глазами.

– Это старая история и притом лживая, – сказал Лим. – Лорда-молнию убить не так просто. Может, сир Григор и в самом деле выколол ему глаз, но от этого еще не умирают – спросите Джека.

– Я, во всяком разе, не умер, – подтвердил одноглазый Джек-Счастливчик. – Вот родне моей не так посчастливилось. Отца повесил бейлиф лорда Пайпера, брата Уота послали на Стену, других братьев поубивали Ланнистеры. Глаз – это пустяки.

– Ты можешь поклясться, что он не умер? – Лиственная Леди стиснула руку Лима. – Да благословят тебя боги, Лим, – это лучшая новость, которую мы слышали за полгода. Да хранит его Воин, и красного жреца тоже.

На следующую ночь они нашли приют в сожженной септе сожженной деревни под названием Веселушка. В окнах не осталось стекол, и пожилой септон, встретивший их, сказал, что грабители сняли с Матери ее дорогие одежды, забрали золотой фонарь Старицы и серебряную корону Отца.

– И отрубили Деве груди, хотя они-то были из простого дерева. Ну и глаза, конечно, выковырнули, янтарь, ляпис-лазурь и перламутр. Да смилуется над ними Матерь.

– Кто это был, Скоморохи? – спросил Лим.

– Нет, северяне. Дикари, которые поклоняются деревьям. Они сказали, что ищут Цареубийцу.

Арья прикусила губу. Она чувствовала, что Джендри смотрит на нее, и это вызывало в ней гнев и стыд.

В подвале септы, среди паутины, древесных корней и разбитых винных бочонков, жили с дюжину человек, но и они давно уже не слышали о лорде Берике – даже их вожак в зачерненных сажей доспехах и грубо намалеванной молнией на плаще. Зеленая Борода, поймав на себе взгляд Арьи, засмеялся и сказал:

– Лорд-молния везде и в то же время нигде, так-то, белочка.

– Никакая я не белочка. Я почти взрослая, мне скоро будет одиннадцать.

– Тогда смотри, как бы я на тебе не женился! – Он хотел пощекотать ей подбородок, но Арья хлопнула его по руке.

Ночью Лим и Джендри сели играть с местными жителями в плашки, а Том завел дурацкую песню о Пузатом Бене и гусыне верховного септона. Энги дал Арье свой лук, но она, как ни старалась, не смогла его натянуть.

– Тебе нужен лук полегче, миледи, – сказал конопатый лучник. – Если в Риверране найдется мореное дерево, я смогу такой сделать.

Том, услышав его, прервал пение.

– Дурак ты, Лучник. Если мы и завернем в Риверран, то ненадолго, чтобы выкуп за нее получить, и тебе некогда будет делать луки. Скажи спасибо, если цел оттуда уйдешь. Лорд Хостер вешал разбойников еще до того, как ты бриться начал. А уж сынок его… я всегда говорил, что человеку, который не любит музыку, доверять нельзя.

– Он ненавидит не музыку, а тебя, дурака, – сказал Лим.

– Без всякой причины. Если он так напился, что ничего не сумел сделать со своей первой женщиной, я-то тут при чем?

– А песню кто про это сочинил – ты или другая задница, влюбленная в собственный голос?

– Я всего-то один раз ее спел, – защищался Том, – и кто сказал, что эта песня про него? Она про рыбу.

– Про дохлую рыбку, – засмеялся Энги.

Арье было все равно, о чем говорится в дурацких песнях Тома, и она спросила у Харвина:

– О каком это выкупе он говорит?

– Мы нуждаемся в лошадях, миледи, и в оружии тоже. Нам нужны доспехи, мечи, щиты, копья, а еще семена. Зима близко – помните? – Он тронул Арью за подбородок. – Вы не первая знатная пленница, за которую мы берем выкуп, и, надеюсь, не последняя.

Это Арья понимала. Рыцарей постоянно берут в плен, а потом выкупают, и женщин иногда тоже. Но что, если Робб не захочет за нее платить? Она не какой-нибудь прославленный рыцарь, а для короля, интересы государства должны быть дороже сестер. И что скажет ее леди-мать? Хочет ли она, чтобы Арья вернулась, после всего, что ее дочка натворила? Арья прикусила губу и задумалась.

На другой день они приехали в место под названием Высокое Сердце. Это был холм, такой высокий, что Арье показалось, что с его вершины видно полмира. Там, наверху, она увидела кольцо огромных белых пней – все, что осталось от могучих некогда чардрев. Арья с Джендри, обойдя вокруг, насчитали тридцать один пень, и некоторые были так велики, что она могла бы спать на них.

Том сказал ей, что раньше Высокое Сердце было святыней Детей Леса и что остатки их волшебства еще сохранились здесь.

– С теми, кто здесь ночует, ничего дурного случиться не может, – сказал он, и Арья подумала, что это, пожалуй, правда: холм очень высок, место вокруг открытое, и ни один враг не подберется сюда незамеченным.

Том сказал еще, что окрестные жители сторонятся этого места: говорят, будто здесь являются призраки Детей Леса, погибших здесь, когда андалский король Эррег Братоубийца вырубил их рощу. Арья много чего знала и о Детях Леса, и об андалах, но призраки ее не пугали. В раннем детстве она играла в «приди ко мне в замок» и в дев и чудовищ в крипте Винтерфелла, среди сидящих на своих тронах каменных королей.

И все-таки в ту ночь она почувствовала, как стали дыбом волосы на затылке. Она спала, но ее разбудила буря. Ветер сорвал с нее одеяло и унес в кусты. Когда Арья пошла за ним, она услышала голоса.

У прогоревшего до углей костра сидели Том, Лим и Зеленая Борода, а с ними крошечная женщина на фут ниже Арьи и старше старой Нэн. Согнутая и сморщенная, она опиралась на кривую черную клюку. Ее длинные белые волосы ниспадали почти до земли, а когда дул ветер, стояли вокруг головы, как облако. Кожа у нее была еще белее, цвета молока, и Арье показалось, что глаза у нее красные, хотя сквозь кусты разглядеть было трудно.

– Старые боги неспокойны и не дают мне спать, – говорила женщина. – Во сне я видела, как тень с пылающим сердцем зарезала золотого оленя. Еще видела человека без лица – он стоял на мосту, который качался под ним. На плече у него сидела ворона-утопленница с водорослями на крыльях. Я видела ревущую реку и женщину-рыбу. Она плыла мертвая, с красными слезами на щеках, но когда она открыла глаза, я проснулась от ужаса. Я видела все это и много другого. Вы принесли мне дары, чтобы заплатить за мои сны?

– Какой в них прок, в снах? – проворчал Лим. – Женщины-рыбы и вороны-утопленницы. Мне самому прошлой ночью приснилось, будто я целую одну трактирную девку, которую знал когда-то. Не хочешь ли заплатить мне за это, старуха?

– Твоя женщина давно умерла, и теперь ее целуют одни только черви. А ты, – сказала старушка Тому, – либо спой мне песню, либо убирайся отсюда.

И он запел так тихо и печально, что Арья улавливала только обрывки слов, хотя они показались ей знакомыми. Санса бы точно узнала эту песню.

Она их все знала, и немного играла сама, и очень красиво пела. Не то что Арья, которая только выкрикивала слова.

Наутро старушки нигде не было видно. Когда стали седлать лошадей, Арья спросила Тома, живут ли по-прежнему Дети Леса на Высоком Сердце.

– Ты ее видела, да? – усмехнулся певец.

– Кто она – привидение?

– Разве привидения жалуются на боль в суставах? Нет, это просто маленькая женщина. Странная, конечно, и глаз у нее дурной. Но она знает вещи, до которых ей дела нет, и может рассказать тебе о них, если ты ей понравишься.

– Выходит, ты ей нравишься? – с сомнением спросила Арья.

– Не я, так мои песни, – засмеялся он. – Только она всегда заставляет меня петь одну и ту же. Песня, конечно, неплохая, но я знаю и другие не хуже нее. Ну ничего – главное, что мы теперь напали на след. Скоро ты увидишь Тороса и лорда-молнию, ручаюсь.

– Если вы – их люди, почему они тогда от вас прячутся?

Том закатил глаза, и за него ответил Харвин:

– Я не сказал бы, что они прячутся, миледи, но лорд Берик в самом деле не сидит на месте и редко с кем делится своими планами. Зато его никто не сможет выдать в случае чего. Теперь нас, должно быть, сотни, а то и тысячи – не можем же мы все таскаться за ним по пятам. Мы объели бы всю округу дочиста, и какое-нибудь войско больше нашего могло бы нас перебить. А маленькие отряды, такие, как наш, могут наносить удары в дюжине мест одновременно и уходить, пока враг опомниться не успел. Если же кого-нибудь из нас поймают и станут допрашивать, он не сможет их навести на лорда-молнию, что бы с ним ни делали. Вы знаете, что такое допрос, миледи?

Арья кивнула.

– Они называли это щекоткой – Полливер, Рафф и другие. – И она рассказала им о деревне у Божьего Ока, где их с Джендри взяли в плен, и о вопросах, которые задавал Щекотун. «Есть ли в деревне спрятанное золото? – всегда спрашивал он. – Серебро, драгоценные камни? Провизия? Где лорд Берик? Кто из ваших деревенских ему помогал? В какую сторону он отправился? Сколько с ним было человек? Сколько рыцарей, лучников, конных? Какое у них оружие? Сколько раненых? Так куда, говоришь, они ушли?» Стоило ей вспомнить об этом, и она вновь услышала крики, почувствовала запах крови, нечистот и паленого мяса. – Вопросы он задавал одни и те же, но щекотка каждый день была другая.

– Дети не должны такое видеть, – сказал Харвин, выслушав ее. – Мы слышали, что Гора потерял половину своих людей у Каменной Мельницы. Может, этот Щекотун плывет теперь по Красному Зубцу, и рыбы его обгладывают. А если нет, то им придется отвечать и за его преступления. Лорд Берик сказал как-то, что война началась, когда десница послал нас покарать Григора Клигана именем короля, и что этим он ее и закончит. – Он ласково потрепал Арью по плечу. – Садитесь в седло, миледи. Нам предстоит долгий дневной переход до Желудей, зато там у нас будет крыша над головой и горячий ужин.

Они и правда ехали целый день, но в сумерки, переправившись через ручей, они увидели каменные крепостные стены и большой дубовый сруб замка Желуди. Его хозяин сражался где-то вместе со своим хозяином, лордом Венсом, и ворота замка были наглухо заперты. Но леди-хозяйка была старым другом Тома Семиструнного – Энги сказал даже, что они когда-то были любовниками. Энги часто ехал рядом с Арьей – он был ближе к ней по возрасту, чем все они, не считая Джендри – и рассказывал ей всякие забавные истории о Дорнийских Марках. Но она не поддавалась на эту удочку, говоря себе: «Он мне не друг, он просто следит за мной, чтобы я опять не убежала». Ну что ж, она тоже будет следить. Сирио Форель научил ее этому.

Леди Смолвуд приняла разбойников довольно радушно, хотя и не преминула обругать их за то, что они таскают с собой в военное время маленькую девочку. Еще больше она рассердилась, когда Лим проговорился, что Арья знатного рода.

– Кто налепил на бедного ребенка эти болтонские лохмотья? – осведомилась она. – Эта эмблема… да девочку могут повесить в мгновение ока, увидев ободранного человека у нее на груди. – Тут Арью быстро погнали наверх, посадили в ванну и начали поливать кипятком. Служанки леди Смолвуд скребли ее так, будто с нее самой кожу хотели содрать, и даже добавили в воду что-то такое, пахнущее цветами.

После этого ее еще и одели как девочку. На нее напялили шерстяные чулки, полотняную сорочку, а поверх всего – зеленое платье с коричневыми желудями, вышитыми на лифе и подоле.

– Моя двоюродная бабушка – септа в староместском Доме Матери, – сказала леди Смолвуд, пока женщины зашнуровывали платье у Арьи на спине. – Когда началась война, я отправила свою дочь к ней. Она, конечно, уже вырастет из своих старых платьев, когда вернется. Ты любишь танцевать, дитя? Моя Кариллен прелестно танцует и красиво поет. А ты чем любишь заниматься?

Арья поворошила ногой тростник на полу.

– Работать Иглой.

– Это очень успокаивает, правда?

– Только не меня.

– Правда? Я всегда любила шить. Боги каждой из нас дают свой маленький талант, и мы не должны дать ему зачахнуть, как говорит моя бабушка. Любое деяние может стать молитвой, если мы вкладываем в него все свое старание. Правда, чудесно сказано? Вспомни это, когда снова примешься за иглу. Ты этим каждый день занимаешься?

– Занималась, пока не потеряла свою Иглу, а новая уже не так хороша.

– В такие времена мы все должны делать лучшее, на что способны. – Леди Смолвуд захлопотала, оправляя на Арье платье. – Ну вот, теперь ты настоящая молодая леди.

«Я не леди, – хотелось сказать Арье. – Я волк».

– И не знаю, кто ты, дитя, – продолжала хозяйка, – и это, пожалуй, к лучшему. Боюсь, ты какая-то важная персона. – Она поправила Арье воротник. – В такие времена лучше быть мелкой сошкой. Жаль, что я не могу оставить тебя здесь – это небезопасно. Стены у меня есть, но людей, чтобы оборонять их, не хватает.

К тому времени, как Арью вымыли, одели и причесали, в чертоге замка накрыли ужин. Джендри, глянув на нее, начал так ржать, что вино потекло у него из носа, пока Харвин не съездил ему по уху. Пища была простая, но сытная: баранина с грибами, черный хлеб, гороховый пудинг и печеные яблоки с желтым сыром. Когда слуги, убрав со стола, вышли, Зеленая Борода понизил голос и стал расспрашивать хозяйку о лорде-молнии.

– Не прошло и двух недель, как они побывали здесь, – улыбнулась она. – Они двое и еще дюжина человек. Овец перегоняли. Я глазам своим не поверила. Торос в благодарность оставил мне трех барашков – одного вы только что съели.

– Торос перегоняет овец? – покатился со смеху Энги.

– Да уж, зрелище было престранное, но Торос сказал, что он, как пастырь, умеет обращаться со стадом.

– И стричь его, – хмыкнул Лим.

– Об этом можно сложить замечательную песню, – заметил, дернув струну, Том.

Леди Смолвуд наградила его уничтожающим взглядом.

– Пусть ее сочиняет тот, кто не рифмует «в паре он» с «Дондаррион». И не поет «Приляг на травку, мой дружок» каждой встречной молочнице, после чего две из них оказываются беременными.

– Песня называлась «Дай мне испить красы твоей», – возразил Том, – молочницы всегда охотно ее слушают. Некой высокородной леди, сколько мне помнится, она тоже нравилась.

Ее ноздри раздулись.

– В речных землях полно девиц, которым ты нравился, и все они теперь пьют чай из пижмы. Уж казалось бы, мужчина твоего возраста должен знать, как уберечь женщину. Скоро тебя станут звать Том Семь Сынов.

– Семь сынов у меня уже есть. Чудесные парни и поют, что твои соловьи. – Заметно было, что Тома это нисколько не удручает.

– А не сказал его милость, куда направляется, миледи? – спросил Харвин.

– Лорд Берик ни с кем не делится своими планами, но я знаю, что близ Каменной Септы и в Трехгрошовом лесу теперь голод. На вашем месте я поискала бы его там. – Леди Смолвуд отпила глоток вина. – Надо вам знать, что у меня бывали и менее приятные гости. Стая волков долго выла у моих ворот, полагая, что я прячу здесь Джейме Ланнистера.

Том перестал бренчать.

– Так это правда, что Цареубийца снова на свободе?

Леди Смолвуд презрительно прищурилась.

– Вряд ли они охотились бы за ним, если бы он сидел в цепях под Риверраном.

– И что же миледи им сказала? – спросил Джек-Счастливчик.

– Что сир Джейме лежит голый у меня в постели и слишком обессилел, чтобы спуститься к ним. Один из них имел наглость обозвать меня лгуньей, и мы спровадили их, пустив пару стрел. Думаю, они отравились к Черной Луке.

Арья поерзала на сиденье.

– А что это были за северяне, которые спрашивали о Цареубийце?

Леди Смолвуд, видимо, удивило то, что она заговорила.

– Они не назвались, дитя, но одеты были в черное, с белыми солнцами на груди.

Белое солнце на черном – эмблема лорда Карстарка. Это люди Робба. Может, они все еще где-то поблизости. Если бы она сумела ускользнуть от разбойников и найти их, они, возможно, отвезли бы ее к матери в Риверран…

– Не говорили они, как Ланнистеру удалось бежать? – спросил Лим.

– Говорили, да только я не поверила ни одному их слову. Они утверждают, что его освободила леди Кейтилин.

Тома это так поразило, что он снова дернул струну.

– Полно вам. Это же безумие.

Неправда это, подумала Арья. Не может это быть правдой.

– Я того же мнения, – сказала леди Смолвуд.

Тут Харвин вспомнил об Арье.

– Такие речи не для ваших ушей, миледи.

– Я хочу послушать, – воспротивилась Арья, но разбойники были непреклонны.

– Ступай, белочка, ступай, – сказал Зеленая Борода. – Веди себя, как подобает маленькой леди, и поиграй во дворе, пока мы разговариваем.

Арья сердито вышла и непременно хлопнула бы дверью, не будь она такой тяжелой. Ночь уже опустилась на замок, на стенах которого горело всего несколько факелов. Ворота были на запоре. Она, конечно, обещала Харвину, что не будет снова пытаться бежать, но это было до того, как они начали говорить неправду о ее матери.

– Арья! – позвал вышедший следом за ней Джендри. – Леди Смолвуд сказала, у них тут есть кузница. Не хочешь посмотреть?

– Пошли. – Все равно делать больше нечего.

– Этот их Торос, – сказал Джендри, когда они шли мимо псарни, – не тот ли самый, который жил в Королевской Гавани? Красный жрец, толстый, с бритой головой?

– Думаю, что тот. – Арья, насколько помнила, ни разу не разговаривала с Торосом в Королевской Гавани, но знала его в лицо. Они с Джалабхаром Ксо были самыми заметными фигурами при дворе Роберта, а Торос к тому же состоял в дружбе с королем.

– Он меня, конечно, не помнит, но он бывал у нас в кузнице. – Кузницей Желудей некоторое время никто не пользовался, но кузнец аккуратно развесил свой инструмент на стене. Джендри зажег свечу, поставил ее на наковальню и взял пару щипцов. – Мой мастер всегда ругался с ним из-за его горящих мечей и говорил, что не годится так обращаться с хорошей сталью.

Но Торос хорошей сталью никогда и не пользовался. Просто окунал какой-нибудь дешевый меч в дикий огонь и поджигал, мастер говорил, что это алхимический фокус, но лошади пугались такого меча, и неопытные рыцари тоже.

Арья наморщилась, стараясь вспомнить, говорил ли что-нибудь отец о Торосе.

– Он ведь не очень благочестив, верно?

– Верно. Мастер Мотт говорил, что Торос может перепить даже короля Роберта. Они оба одного поля ягоды, говорил он – дураки и пьяницы.

– Не годится обзывать короля пьяницей. – Король Роберт и правда много пил, но он был другом ее отца.

– Я про Тороса говорю. – Джендри протянул щипцы, как бы желая ущипнуть ее за нос, но она отбила их в сторону. – Он любил пиры и турниры, за это король Роберт его и отличал. Кроме того, он смелый. Когда проломили стену Пайка, он первый ворвался в брешь и стал рубить своим горящим мечом, поджигая островитян при каждом ударе.

– Вот бы и мне горящий меч. – Арья с удовольствием подожгла бы целую кучу народу.

– Говорю же тебе, это просто фокус. Дикий огонь губит сталь. Мастер продавал Торосу новый меч после каждого турнира, и каждый раз они торговались как одержимые. – Джендри повесил щипцы обратно и снял со стены тяжелый молот. – Мастер Мотт говорил, что мне пришло время выковать свой первый длинный меч. Он дал мне кусок хорошей стали, и я уже прикидывал, как примусь за дело, но тут пришел Йорен и забрал меня в Ночной Дозор.

– Ты все еще можешь ковать свои мечи, если хочешь. Ты сможешь работать на моего брата Робба, когда мы приедем в Риверран.

– Риверран, – протянул Джендри, положив молот. – А ты теперь совсем другая. Настоящая девочка.

– С этими дурацкими желудями я похожа на дуб.

– Ничего. Ты красивый дубок. – Он подошел поближе – и понюхал ее. – Даже пахнет от тебя хорошо в кои-то веки.

– Зато от тебя воняет. – Арья пихнула его на наковальню и бросилась бежать, но Джендри поймал ее за руку. Она подставила ему ногу и повалила. Он увлек ее за собой, и они принялись кататься по полу. Сила была на его стороне, но Арья брала проворством. Всякий раз, как он сжимал ее руками, она вывертывалась и давала ему тумака. Джендри только смеялся ее ударам, и ее это злило. Наконец он захватил обе ее руки своей, а другой стал ее щекотать. Арья двинула его коленом между ног и вырвалась. Они оба перепачкались, и от ее желудевого платья оторвался рукав.

– Спорю, теперь я уже не такая красивая, – крикнула она.

Когда они вернулись в зал, Том пел:

 
Ты будешь спать, моя любовь,
В постели пуховой,
Ходить в шелках и кружевах,
В короне золотой.
Клянусь тебя всю жизнь мою
Лелеять и беречь,
И защитит от всех врагов
Тебя мой верный меч.
 

Харвин, взглянув на них, расхохотался, а Энги расплылся во всю свою веснушчатую ряшку и спросил:

– Неужто правда, что она – благородная леди?

Но Лим дал Джендри подзатыльник и сказал:

– Если хочешь подраться, дерись со мной! Она девочка и наполовину младше тебя. Держи свои грабли подальше от нее, понял?

– Я первая начала, – сказала Арья. – Джендри просто разговаривал.

– Оставь мальчишку, Лим, – вмешался Харвин. – Я не сомневаюсь, что первой начала Арья. В Винтерфелле было то же самое.

Том подмигнул ей и запел дальше:

 
Лесная дева говорит
С улыбкою ему:
Твоя постель не для меня,
И шелк мне ни к чему.
Наряд из листьев я ношу,
В косе – цветок живой,
Но если хочешь, будь моим
Здесь, под густой листвой.
 

– Наряда из листьев у меня нет, – с доброй улыбкой сказала леди Смолвуд, но у Кариллен остались еще платья. Пойдем наверх, дитя, и подыщем тебе что-нибудь.

Все обернулось еще хуже, чем прежде. Леди Смолвуд настояла на том, чтобы Арья выкупалась еще раз, а потом ей подстригли и расчесали волосы. Платье, которое надели на нее теперь, было сиреневое, вышитое маленькими жемчужинками. Одним оно было хорошо: всякому ясно, что в таком нарядном платье верхом ездить нельзя. Поэтому наутро после завтрака леди Смолвуд принесла Арье бриджи, пояс, рубашку и замшевую курточку с железными заклепками.

– Это вещи моего сына, – сказала она. – Он умер семи лет.

Арье внезапно сделалось стыдно.

– Простите, миледи, что я порвала платье с желудями. Оно было красивое.

– Да, дитя, как и ты. Будь храброй.