Текст книги "Книга чая. Магия, пропитанная ядом"

Управляющая Ян смотрит на меня странным задумчивым взглядом.

– Можете положить конфету под язык, – объясняю я ей, думая, что в столице так делать не принято. – Сладость конфеты ослабит горечь отвара.

Женщина игнорирует предложенные ей конфеты, но все же следует моему наставлению, она медленно пьет, пока не опустошает все.

– Видишь, Цин'эр? – она показывает пустую посуду внуку. – Бабушка выпила все свое лекарство.

Мальчик лучезарно улыбается ей, его обожание видно невооруженным глазом.

– Молодец!

Управляющая Ян берет со стола мой носовой платок и рассматривает вышитую на нем птичку. Я изо всех сил сопротивляюсь желанию вырвать его у нее из рук; этот платок принадлежал Шу. Теперь, когда меня разлучили со шкатулкой шеннон-ши моей мамы, у меня осталось совсем немного вещей, напоминающих о доме.

– Ты сама его сделала? – спрашивает женщина. – Вышивка выглядит отлично, несмотря на грубый материал.

– Нет, это работа моей сестры, – я протягиваю руку и забираю у нее платок, даже не заботясь о том, что это грубо. Затем я прячу его за пояс, где он точно будет в безопасности.

– Лиан, ты не могла бы поиграть с Цин'эром на улице? Я хотела бы поговорить с Нин наедине.

Лиан вопросительно смотрит на меня. Я слегка пожимаю плечами, и она берет мальчика за руку, чтобы вывести его на улицу. Они еще не успели выйти, как Цин'эр снова начинает болтать.

Управляющая поворачивается ко мне, но, когда мы остаемся наедине, на ее лице снова появляется проницательное выражение, будто в ее голове заработали шестеренки, которые рассчитывают мою важность и ценность.

– Ты мне кое-кого напоминаешь, – говорит она.

Лиан рассказала мне о том, что Управляющая Ян была самым настоящим тираном на своей кухне, она способна замечать даже малейшие неуместные вещи: будь то отсутствие одного фрукта на витрине, неправильная расстановка посуды на подносе. Ее память безупречна, а внимание к деталям пугающе. Именно поэтому она вызывает одновременно уважение и страх.

– С годами моя память стала не такой, как раньше, поэтому мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить. Но теперь я вижу. Ваша схожесть прослеживается в форме твоих глаз и лица, в том, как ты говоришь. – Управляющая Ян берет грушевый леденец и подносит его к свету, разглядывая его свечение. – Однако именно это заставило меня вспомнить.

Мой пульс учащается. Мама никогда не упоминала ни о ком из столицы. Она очень мало рассказывала о городе, даже когда мы сами ее об этом просили.

– Я знала женщину, которая работала во дворце. Она трудилась акушеркой, ухаживала за слугами и заставляла нас пить самые горькие напитки, – Управляющая Ян посмеивается от нахлынувшего воспоминания, ее привязанность к этой женщине очевидна. – От этих отваров пальцы ног сгибались, а желудок переворачивался. Она давала всем нам квадратики этих грушевых леденцов, чтобы нам было легче пить, и каждый раз напоминала о том, чтобы мы держали их под языком.

Ее глаза встречаются с моими.

– Ты – дочь Итин?

Имя моей мамы разносится по комнате. Она всегда умела произвести впечатление. Даже сейчас, спустя семнадцать лет, кто-то ее помнит.

– Мне было интересно, как сложилась ее жизнь после того, как она покинула дворец. Случился… скандал. Первые несколько лет я была уверена, что она вернется, – Управляющая улыбается. – Итин ушла, как она всегда и говорила. Она обрела жизнь за пределами дворца, создала свою семью. Я восхищаюсь ею.

– Правда? – У меня на языке крутится так много вопросов о том, какой мама была в молодости и почему она решила покинуть дворец. От стольких вопросов она отмахивалась, так и оставив их навсегда без ответов.

– Немногие способны приспособиться к жизни за пределами столицы после того, как попробуют дворцовую роскошь на вкус. Обычно они возвращаются. Кого-то хватает на несколько дней, кого-то на месяц, но они всегда находят дорогу обратно. Но она… кстати, как поживает твоя мама?

– Она мертва, – я отвечаю не задумываясь, все еще охваченная волной эмоций, которая поднимается во мне. Я прикрываю ладонью рот.

– Мертва? – женщина протягивает руку и гладит меня по плечу. – Мне очень жаль.

Управляющая явно приняла мое потрясение за горе. Я закрываю лицо, позволяя ей поверить в это.

– Как давно это произошло? – тихо спрашивает она, и я ловлю себя на том, что рассказываю ей все. Я рассказываю о смерти моей мамы, о яде, о несправедливости всего этого. Потому что эта женщина знала мою маму. Она знала ее великолепие и великодушие, а также красоту, которая освещала ее изнутри.

Она делает вид, что не замечает, как я утираю глаза платком, предоставляя мне возможность погоревать.

Глава 14

Я наливаю Управляющей Ян еще одну чашку чая, и теперь, когда женщина уверена в том, что в ней нет никакой магии, она без опаски ее принимает.

– Не могли бы вы… можете побольше рассказать мне о моей маме? – я нерешительно спрашиваю ее, нуждаясь хотя бы в малейшей крупице информации.

– Оставим это на другой день, – отвечает она. – У меня осталось не так много времени, прежде чем я должна буду вернуться на кухню. Я должна поговорить с тобой и Лиан о состязании.

К моменту, когда Лиан с Цин'эр возвращаются, я уже успела умыться и привести себя в порядок. Я чувствую, будто меня опустошили изнутри, слезы все выжали из меня.

Управляющая Ян жестом приглашает Лиан присоединиться к нам, и я прячу дрожащие руки под стол.

– Я слышала о том, что произошло в первом этапе и что ваша позиция в состязании неопределенна.

Меня охватывает смущение. Я выставила себя дурой не только перед судьями и другими участниками, но и перед жителями столицы. И винить в этом я должна только себя.

– Она не виновата в том, что маркиз – тот еще денежный мешок, – бормочет Лиан.

Управляющая Ян изо всех сил пытается оставаться строгой, но ее выдает приподнявшийся уголок рта.

– Ты облегчила мою головную боль, – говорит она. – Я знала и уважала твою маму, к тому же я не выношу того, как богатенькие шеннон-ши нагло пренебрегают правилами, поэтому я помогу вам обеим.

– Вы поможете? – У меня перехватывает дыхание.

Лиан хлопает в ладоши. – Мы были бы вам очень признательны, тетушка.

– Я знаю, какой чай они будут использовать в следующем этапе, – женщина рассматривает свою чашку, хмурясь. – Но, прежде чем я скажу вам его название, я хочу, чтобы каждая из вас дала мне обещание.

Мы с Лиан внимательно слушаем, ожидая условий.

– Я не хочу, чтобы вы снова появлялись на кухне, это понятно? У меня есть люди, о которых я должна заботиться. Если кто-то из судей поймает вас… я не могу рисковать жизнями всех остальных, – она ждет, пока мы обе согласимся, а потом кивает. – Название чая – «Серебряная игла». Я достану для вас образец, если вы сочтете, что он может быть вам полезен.

Когда Управляющая Ян и Цин'эр уходят, мы с Лиан взволнованно поворачивается друг к другу. Наконец что-то, что мы можем использовать. Подсказка, которая предоставит нам ориентир вместо привычного ощущения, будто мы ходим кругами в темноте.

– Что тебе известно о «Серебряной игле»? – я не припомню этого названия из записей мамы.

– Звучит знакомо. Кажется, я когда-то читала о нем.

Мы возвращаемся в нашу комнату, где Лиан роется в своих вещах и достает книгу. Сидя на кровати со скрещенными ногами, она перелистывает страницы, пока не находит нужный раздел.

– «Серебряная игла» известна своими тонкими, стройными листьями, которые покрыты тончайшим слоем серебристого пуха, – читает она вслух. – Было предпринято множество попыток вырастить его вне дикой природы, но ни одна из них не увенчалась успехом, что делает его очень востребованным. В руках умелого шеннон-ши он способен выманить правду у любого, но даже шеннон-ту может использовать его, чтобы отличить правду от лжи.

– Сыворотка правды? – спрашиваю я. – Любой, кто его выпьет, будет вынужден сказать правду? – Обладать подобной способностью кажется поистине невероятным.

Лиан смеется.

– Будь все так просто, не думаешь, что он стоил бы намного дороже «Золотого ключа»? Но то, как покажет себя «Серебряная игла», как и другие чайные листья, зависит от того, кто его заваривает. А еще от серьезности лжи и от того, насколько сильно другой человек хочет скрыть правду.

Когда мы с Лиан возвращаемся с ужина, мы находим на нашем столе небольшой сверток. Я открываю его и вытаскиваю записку от Управляющей Ян и несколько серебристо-желтых листов в маленьком мешочке. Мы договорились разделить количество поровну, чтобы подготовиться к следующему этапу соревнования, надеясь, что, если мы научимся тому, как обращаться с этим чаем, это даст нам преимущество.

Мы продолжаем размышлять о том, что произойдет завтра, до тех пор, пока не настает время отдохнуть. Однако я не могу уснуть, смотрю в темноту и слушаю ровное дыхание Лиан. Моей голове не дает покоя мысль о парне, который может перемещаться сквозь стены дворца в темноте. О том, кто пообещал вернуться, чтобы узнать мое настоящее имя.

Погруженная в свои мысли, я пугаюсь удара гонга.

– Три часа! – до моих ушей доносятся голоса, что звучат издалека. Это напоминает мне стишок, который каждый ребенок еще в школе выучил наизусть:

 
В первом часу все готовятся ко сну,
Во втором гонг звучит для тех,
              кто давно в кроватках спит,
В третьем – призраки являются из темноты,
В четвертом – воришки празднуют в ночи,
В последнем часу встает петух —
       он тянется навстречу новому дню.
 

Сейчас три – час призраков. Самое темное время ночи, когда духи наиболее активны. Мои ноги касаются холодного пола; рукой шарю в темноте, пока не нахожу плащ. Я оборачиваю его вокруг себя и прохожу на цыпочках мимо ширмы, которая отделяет нашу комнату от общей, а затем выхожу за дверь в сумрачный двор. Мысленно вспоминаю и другую фразу: Изгнанный Принц, порожденный демоном, процветает в сумраке ночи…

– Не был уверен, что ты вспомнишь, – из-за тени ивы выходит Бо, я тут же отскакиваю назад, проглатывая испуганный крик.

Кан, напоминаю себе. Его другое имя. Его настоящее имя.

– Прости, – он приближается до тех пор, пока мне не удается разглядеть его лицо в свете фонаря, который свисает со стропил. Он поднимает руки, показывая мне, что безоружен. Мои пальцы сжимают переднюю часть плаща, будто это броня, которая может меня защитить.

– Хочешь…

– Пройдемся… – мы говорим одновременно, и оба замолкаем.

Кан осторожно идет мне навстречу, пока не оказывается у подножия лестницы, где поднимает голову наверх.

– Это наша первая встреча, когда ты не напала на меня, – заявление парня сопровождается ухмылкой. Той, что выбивает меня из колеи, будто ему известно что-то, чего не знаю я. Я нахожу это невыносимым. Я нахожу его невыносимым, и все же… мне нравится эта ухмылка.

– Все те разы были заслуженными, – возражаю я.

– Справедливо, – улыбка на лице Кана растягивается еще шире. Похоже, его совсем не волнует моя резкость. – Так ты скажешь мне наконец свое имя?

Мое имя не имеет такого значения, как его. Моя семья не так известна – печально известна, – как его. Почему его так сильно волнует мое имя и то, кто я такая?

Должно быть, я слишком долго смотрела на него – я чувствую, как пропасть между нами снова расширяется, и его лицо становится серьезным. Кан поворачивается и со вздохом садится на ступеньки. Выдержав паузу, я следую его примеру, стараясь при этом держаться от него на расстоянии вытянутой руки.

– Я думал, ты хотела, чтобы я вернулся, – его голос наполнен разочарованием.

– Так и было! – В момент, когда слова слетают с моих губ, я думаю только о том, как бы забрать их назад. Я спешу объясниться. – Но мне все еще трудно доверять тебе. Учитывая то, что мне известно.

– Почему? Кто я такой, по-твоему? – требовательно спрашивает Кан. – Ты все еще думаешь, что я убийца?

С ним куда проще общаться, когда он ведет себя резко и воспринимает все в штыки, нежели когда он мягкий и уязвимый.

– Это ты мне скажи! – настаиваю я. – Ты – Тень? Это ты отравил чайные брикеты?

Я пытаюсь уловить малейший намек на обман – блеск в глазах, нервное подергивание, – чтобы подтвердить свои подозрения. Но Кан выглядит удивленным, будто его поразила лишь одна мысль о том, что я могла заподозрить его в подобном; он что-то бормочет, перед тем как начать говорить членораздельно.

– Зачем мне отравлять чай? Какая мне от этого выгода?

– Чтобы создать новые беспорядки в империи, – я повторяю то, что слышала в деревне, на кухнях и в разговорах других шеннон-ту. – Чтобы вернуть трон своему отцу. Я уже видела, на что способны пойти люди ради власти, – в памяти всплывает образ губернатора и его отвратительного правления в Су. Налоги, которые с каждым годом только растут. Якобы мы выплачиваем их ради нашей собственной безопасности, в то время как люди давно уже подозревают, что бандиты, от которых мы «защищаемся», – это наемные головорезы губернатора.

Я жду, когда Кан гневно отреагирует на мои обвинения, когда он скажет, что я вынуждаю его уйти и никогда больше не встречаться со мной, но вместо этого он выглядит задумчивым.

– Бремя ощущается во всех уголках империи, – наконец отвечает он. – Вот почему я здесь, в столице. Я хочу попросить императора помочь моему народу. Если мы не встретимся, регент продолжит править. Пока двор продолжает свои политические игры, народ так и будет голодать.

Я не знаю, что на это ответить.

– Как мне убедить тебя в том, что я говорю правду? – он сжимает пальцы в кулак. – Если мне не под силу склонить на свою сторону незнакомку с рынка, то каким образом мне удастся повлиять на двор?

Я открываю рот, когда до меня наконец доходит, что к чему.

– Так вот почему ты так переживаешь о том, что я думаю о тебе? Я для тебя – объект в оттачивании ораторских навыков? Думаешь, если сможешь убедить необразованную простолюдинку присоединиться к тебе, то сможешь убедить в этом и ученых с дворянами?

– Это не… – Кан хмурится. – Это не то, что я имел в виду. Ты все переворачиваешь с ног на голову. Ты намеренно не хочешь даже попытаться понять меня.

Даже с уязвленной гордостью я помню о словах Лиан: если столичные шеннон-ту используют все имеющиеся у них в распоряжении средства для того, чтобы одержать победу, то и нам тоже нужно сплотиться. «Серебряная игла» способна отличить правду от лжи, так на ком же мне опробовать эту силу, как не на Кане?

– Докажи мне это, – отвечаю я, поднимаясь на ноги. Настала моя очередь смотреть на него сверху вниз. – Докажи мне, что ты не лжешь.

Он вглядывается в мое лицо, на этот раз настороженно.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Следующий этап соревнования – проверка на честность, – отвечаю я. – Я должна уметь отличать правду от лжи. Мне нужно на ком-то потренироваться. Если ты говоришь правду, тогда тебе нечего бояться. – Возможно, он даже сможет рассказать мне что-то о дворе, что поможет мне преуспеть в состязании.

Кан без колебаний соглашается, чем порядком меня удивляет. Этот парень так сильно уверен в своих способностях обмануть шеннон-ши или он верит в правдивость своих слов?

Я обдумываю свои действия, пока разжигаю огонь. Я использую это время, чтобы собраться с мыслями. Меня никогда не учили подобной магии, поэтому меня продолжают одолевать сомнения. «Невозможно вытянуть правду из того, кто этого не желает, равно как и нельзя вытянуть что-либо из закрытого разума».

Захочет ли он сказать мне правду? Смогу ли я справиться с секретами, которые он скрывает?

Я поставила чайную посуду на каменный стол во дворе и зевнула, пока он отвлекся. Усталость потихоньку начинает брать свое, ведь я уже потратила достаточно магии на Управляющую Ян.

Моей порции «Серебряной иглы» хватит только на приготовление одной чашки. Я лью воду на нежные листья заварки. Что мне удалось узнать, так это то, что «Серебряная игла» – чай, сила которого скрыта в каждом листке, который по отдельности вручную срывается с дерева. Он невесомый, как перышко, даже малейшее движение воды заставляет каждый листик закручиваться в вихре, вплоть до кульминации. Как говорят, именно в этот момент чай способен пронзить завесу, чтобы вытянуть тонкую нить истины из разума человека.

Я делаю первый глоток и подвигаю чашку к Кану. Это вызов.

– Мне просто это выпить? – спрашивает Кан, осторожно поднимая чашку. Перед глазами всплывает воспоминание, как он сбежал после того, как мы в последний раз пили чай. Я киваю.

Встретив мой взгляд, парень молча опустошает чашку. Магия мгновенно разгорается внутри меня, вспоминая его. Свет во дворе вспыхивает, снова окружая нас до тех пор, пока все не становится серебряным. Я слышу бренчание пипы и сладкий голос певца, который плывет по Нефритовой реке…

Настало мое время спрашивать, а его – отвечать.

Глава 15

– Ты – Тень? – Магия проникает в мой голос, делая его низким и хриплым, будто кто-то другой говорит через меня. Как будто я и в самом деле призываю богов.

– Нет, – в ответ шепчет Кан. Его образ расплывается перед моими глазами из-за внезапно возникшего тумана, и нас снова окутывает аромат камелии.

Мы смотрим друг на друга так, будто находимся по разные стороны водопада. Я поднимаю руку, и рука парня тоже поднимается, раздвигая туман до тех пор, пока наши руки не соприкасаются. Я думаю о фигуре в темноте, с которой мне пришлось сразиться, и о лице, скрытом черной маской.

Тень… заварка «Серебряной иглы» вращается в водовороте на дне чашки в поисках ответов. Но что-то не сходится. Это не он.

– Ты желаешь зла принцессе? – я задаю следующий вопрос. – Почему ты здесь, Кан? – При звуке его имени пальцы юноши начинают дрожать под моей рукой. Туман разделяется, меняясь. Дворец, окружавший меня, исчезает, и туман показывает мне видение.

Декоративный мост. Двое детей стоят над водой, разбрасывая чернику и дикий рис на кои, которые плавают внизу. Это Кан и принцесса. Они смеются, я вижу их теплые дружеские отношения.

Снова надвигается туман, затмевая воспоминание и заменяя его другим.

Принцесса выходит вперед, на ее лице нет косметики, а в волосах украшений. Она выглядит моложе величественной красавицы, которая руководила церемониями.

Они в саду. В ее саду. Над головой шумят ветки, а весенние почки только-только начинают распускаться. Кан замечает стоящих на страже солдат. Они – очередное напоминание: кто-то всегда наблюдает.

– Почему ты здесь, Кан? – голос принцессы звучит резко и обвинительно.

– Я надеялся, что мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах, – отвечает он.

– В таком случае выпей со мной, хоть так я смогу отблагодарить человека, который спас мне жизнь, – уголки губ принцессы приподнимаются, и парень понимает, что она насмехается над ним. Перед ней стоит поднос с чайником и чашками.

– Это был мой долг, принцесса.

– Ты отказываешься выполнять приказ? – резко спрашивает телохранительница принцессы, которая выходит из-за дерева; ее рука покоится на рукояти меча. Ее белый наряд контрастирует с золотом ее загорелой кожи. Даже в этом частном саду на ней нагрудник, это значит, что она в любую минуту готова защитить принцессу от угрозы.

– Нет, – вздыхает Кан, – здравствуй, Руйи.

Телохранительница кивает в знак приветствия, но ее рука все еще остается на мече.

– Я просто не достоин этого, – он кланяется и садится напротив принцессы.

– Мои охранники говорят, будто ты спустился с небес, чтобы защитить меня от стрел убийцы, – закатав рукава, принцесса кладет чайную ложку в чайник. Горячая вода выплескивается на мраморный поднос. – Они были готовы убить тебя, если бы ты представлял какую-либо угрозу, – как ни в чем ни бывало продолжает принцесса, будто она рассказывает историю о ком-то другом.

– Я предан императору! – протестует Кан. – Я обязан ему жизнью, двоюродная сестра.

Мой желудок сжимается от его слов. Она хочет, чтобы он сломался.

Одним наклоном запястья принцесса выливает воду. Свет красивой дугой ловит струящийся поток, наполняя две чашки. Она подталкивает одну чашку в сторону парня.

Он не двигается.

– Не будешь пить? – резко спрашивает принцесса. Смертельный вопрос.

– Я не буду пить перед вами, ваше Высочество, – Кан слегка наклоняет голову, сохраняя при этом спокойный тон.

Меня впечатляет его сдержанность, то, как он не позволяет вырваться ни единой эмоции наружу, особенно учитывая, как отчетливо я чувствую его смятение.

Жидкость в чашке сверкает перед ним. Это не магия, а совершенно другой вид оружия.

– Ты говоришь о преданности моему отцу, – девушка улыбается, но это больше похоже на оскал. – Думаешь, я дам тебе яд?

– Прежде чем я выпью, попрошу тебя услышать мою просьбу, – Кан склоняет голову. – И тогда моя жизнь будет в твоих руках.

– Как ты смеешь… – Руйи возмущенно шагает вперед, но принцесса от нее отмахивается.

– Ты используешь такие слова, как «долг» и «преданность», – принцесса бросается словами, словно оружием, которое обязано его ранить, – и все же ты забываешь, откуда ты родом.

– Я знаю свое место, – уступает Кан. – Я только лишь хочу поговорить со своим дядей.

– Все, что ты хочешь сказать моему отцу, ты можешь сказать мне, двоюродный брат, – последние слова намеренно произнесены словно неприятное воспоминание о происхождении его семьи.

– Я лишь хочу попросить его пересмотреть наше изгнание, – продолжает Кан, ничуть не испугавшись ее предупреждения. – И убедить его в нашей преданности. Сейчас опасные времена. Со всеми беспорядками на границах, бандитами, угрозами северного клана… он может положиться на нас, потому что мы семья…

– Семья… – Принцесса проводит пальцем по краю чашки. – Моя семья отказывается пить то, что налито моей рукой.

Одним быстрым движением Кан подносит чашку к губам и осушает ее, затем отдает честь принцессе. Он с сильным стуком ставит чашку на поднос, выдавая тем самым свое нетерпение.

– Этого достаточно? – спрашивает юноша. – Теперь ты позволишь мне с ним поговорить?

Принцесса перепрыгивает через стол, сверкая сталью в руке. Острие кинжала упирается в горло Кана, но он не вздрагивает. Кан сидит, сложа руки на столе. Он ожидает.

– Напомню тебе, что тебя изгнали и велели никогда не возвращаться в Цзя даже под угрозой смерти. – Острие ножа скользит вниз, к его сердцу, к красной печати, которая заклеймила его как предателя.

– Это вопрос жизни и смерти, принцесса, – отвечает Кан, сидя при этом неподвижно.

– Чьей жизни, – спрашивает принцесса, – и чьей смерти?

Кан отдергивает свою руку от моей, и видение растворяется в пустоте. Магия освобождает нас из своей хватки, ослабляя связь между нашими разумами. Я не просто слушала их разговор, – я чувствовала каждое движение, словно находилась внутри его тела.

Кан не хочет причинять ей вреда. Это его жизнь находится в опасности.

Нас снова окутывает полумрак двора, мы сидим по обе стороны каменного стола. Я замечаю страдание на его лице, и я все еще чувствую притяжение его отчаяния и потребность выполнить задачу, которую он поставил перед собой. Кан сражается за свой народ – за народ своей матери, женщины, которая приняла его за родного.

– Теперь ты мне веришь?

Я лишь киваю, не доверяя своему голосу.

– Лучжоу – не то место, куда шеннон-ту горят желанием приехать, – продолжает Кан, – но, может быть, однажды ты присоединишься ко мне там и сможешь обучить нас своему искусству. Это прекрасное место, даже несмотря на его репутацию.

Его предложение меня пугает; я хорошо помню отвращение Кана, которое заставило его отстраниться, когда он узнал в Доме Азалии, на что я способна.

– Это не… – Кан моргает. – Это не по той причине, по которой ты думаешь…

Юноша не заканчивает предложение, потому что лишь от одного его воспоминания нас возвращает назад. Призрачные звуки флейты парят в воздухе. Остатки «Золотого ключа», мерцая, вновь возрождают нашу связь, пока мы оба не задыхаемся от этой силы.

Кан пытается отступить, вырвать это воспоминание, но уже слишком поздно.

Мы возвращаемся в сад.

Кинжал направлен в сторону его сердца. Слова Кана:

«Интересно, что скажут люди Цзя о регенте, который скрывает смерть императора. Интересно, примут ли они принцессу, восседающую на троне лжи?»

Принцесса откидывается на спинку стула. Казалось, будто ее лицо лишилось всех красок.

Император мертв. Такое откровение выбивает весь воздух из моей груди.

Туман быстро рассеивается, когда Кан сокращает расстояние между нами. Его руки хватают меня за плечи.

– Послушай, это важно, – шипит он. Я чувствую, как все его тело дрожит. – Ты что-то подсыпала в чай? Ты положила больше положенного «Золотого ключа»?

Я начинаю мотать головой:

– Нет… – и тут я останавливаюсь, потому что это ложь, и Кан все почувствует.

«Серебряная игла» может действовать в обе стороны.

– Я не знаю. Я думаю, это произошло… раньше. Возможно, какие-то остатки «Золотого ключа».

– Это опасно, – отвечает Кан. – Забудь то, что ты услышала. Я не понял, я недооценил твою силу…

Поднимается ветер, свистя вокруг нас. Мы застряли в головокружительном пространстве между воспоминаниями прошлого и настоящим.

– Они убьют тебя. – Кан так близко. Я разглядываю выражение его лица. Он испуган. – И я не верю в то, что шеннон-ши способы к воскрешению.

– Думаешь, это правда? – шепчу я, не желая верить, что дворец может хранить такую большую тайну.

Его руки ускользают от меня. Связь между нами дрожит, подобно струне цитры.

– Я пробыл в столице несколько недель, – говорит юноша, отворачиваясь, чтобы я могла видеть лишь часть его лица. – Я наблюдал, кто входит во дворец и кто выходит. В последних вестях говорится, что император тяжело болен, но сейчас… сейчас я уже не знаю, что замышляет Чжэнь. Ожидает того, кто примет на себя роль потенциальной угрозы? Того, кто предложит союз?

Кан ходит передо мной, теряя самообладание.

– Они убьют тебя, понимаешь? Даже глазом не моргнут.

Откуда-то издалека раздается грохот грома, хотя небо было чистым. Сила эмоций Кана вызвала ветер, волосы хлещут по лицу. Ветер поднимает и закручивает нас. Мой желудок восстает от внезапного движения. Я должна удержать нас обоих вместе, прежде чем наши души окончательно не разлучатся и мы не сможем вернуться к нашим физическим формам.

– Кан! – кричу я, ведя борьбу с ветром, чтобы сохранить хватку на его плече. Дотянувшись, я впиваюсь пальцами в его шею. Его глаза прожигают мои. – Мое имя, ты хотел узнать мое имя, да? Нин. Чжан Нин.

– Чжан Нин, – мягко повторяет он.

Со следующим порывом ветра мы возвращаемся в наши тела, оба падаем. Я прислоняюсь к каменному столу в поисках опоры, неуверенная, выдержат ли меня ноги. Кан напротив меня тяжело дышит, будто пробежал марафон.

– Я простая девчонка из Су, – говорю я ему. – Даже если попытаюсь рассказать им, кто мне поверит?

Я не могу прочитать выражение на его лице.

– Нин, – вздыхает Кан, и по мне пробегает волна дрожи. – У тебя… у тебя есть сила. Намного больше, чем ты думаешь. У тебя больше силы, чем у этих глупых дворян, которые сидят в своих величественных резиденциях, защищенных от всех невзгод этого мира. Ты знаешь, каково это, проживать день за днем, задаваясь вопросом, сколько тебе еще осталось. Ты изголодалась.

Слова Кана звучат резко, напоминая мне, что он мог бы стать принцем, если бы его отцу удалось занять трон. Вместо этого он будет жить во внутреннем дворце, нося шелка. В рассказах мамы у принцев никогда не было счастливых историй. Их обменивали на ободранных кошек, украденных в темноте. Их убивали в собственных постелях, стоило лишь другой силе появиться.

Быть принцем опасно.

– Когда она придет к власти, советники предложат избавиться от всех противников. Я ушел без ведома отца, надеясь, что она хотя бы пощадит народ моей матери, – взгляд Кана устремлен вдаль. – Я надеялся, что смогу предложить себя в качестве… заложника? Гарантии? Того, что жители Лучжоу присягнут на верность до тех пор, пока она не причинит нам вреда. Лучжоу достаточно настрадался от рук моей семьи.

– Что ты будешь делать, если она откажется?

Его челюсти напрягаются.

– Мы надеемся, что она другая. В противном случае мы будем сражаться, чтобы защитить то, что принадлежит нам по праву. Она…

– Не надо, – предупреждаю я. – «Серебряная игла» все еще действует. Не говори ничего, чего не хочешь мне рассказывать.

Кан колеблется, но все же кивает.

– Надеюсь, она выберет мирный путь.

Кан – хорошо обученный фехтовальщик, и если жители Изумрудных островов такие же… речь идет о бунте.

Империя на пороге перемен. Альянсы сменяются по прихоти власть имущих. Точно так же, как Провозглашенный Император проложил путь через провинции, чтобы заявить свое право на трон, так и его сыновья боролись за власть. Один правит, другой изгнан.

Теперь, когда император мертв, возможно все.

У всех нас есть люди, о которых мы заботимся и за которых мы готовы отдать жизнь. Это подвергает нас опасности и делает нас опасными. В каком-то роде я ненавижу деревню, откуда я родом. Меня злят узы, связывающие меня с тем местом, потому что местный народ помнит мою маму, которая вернулась в деревню незамужней и беременной. Им известно о моей неуклюжести, о моей неприспособленности к светским тонкостям и о моих многочисленных ошибках. Но они также являются частью меня. Грязь под ногтями, кровь в жилах. Я принадлежу тем чайным деревьям, рисовым полям, глине на речных берегах и огню в печах.

Я эгоистка, и теперь я это знаю наверняка и больше не буду извиняться за это. Пусть весь мир сгорит, только бы Шу жила.

Раздается удар гонга. Настал час воров.

– Мне нужно идти, – говорит Кан, но он даже не пытается пошевелиться.

– И впрямь нужно, – отвечаю я, при этом мне отчаянно хочется, чтобы он остался.

– Еще увидимся, – прощание звучит как обещание. Кан кланяется – учтивый жест, совершенно необязательный по отношению к кому-то вроде меня. И все же я чувствую призрачное натяжение нити, которая все еще связывает нас.

Я еще долго чувствую ее после того, как он исчезает в ночи. Спустя долгое время мне начинает казаться, будто Кана и вовсе здесь никогда не было.