Текст книги "Наконец-то вместе"

Глава 19

Восемнадцатый полицейский участок располагался в самом шикарном месте Нью-Йорка, на Восточной Семьдесят второй улице Верхнего Ист-Сайда. Ни один из всех двадцати трех участков Манхэттена не имел столь престижного адреса.

Начальство, пытаясь приложить все усилия, чтобы строение не выглядело бедным родственником по сравнению с его роскошными собратьями, велело установить массивные резные двери, охраняемые по бокам древними газовыми фонарями. Внутри, однако, здание имело столь же непривлекательный вид, как и любой участок нью-йоркского департамента полиции. Те же неуютные клетушки, те же теснота и непрерывный гомон.

Когда в субботний полдень Сэм примчалась в участок, Шредер уже ждал возле кабинета капитана Холланда. Детектив выглядел усталым, растрепанным и мрачным.

– Черт возьми, – промямлил он, зевая, – я надеялся получить пару отгулов, пока следственная бригада работает в хижине. До чего же хорошо было выспаться в своей постели! Когда Холланд позвонил тебе и велел приехать?

– Что-то около восьми.

– Этот человек никогда не спит, – пожаловался Шредер. – Он всегда здесь. Живет своей работой.

По мнению Сэм, Том Холланд, вероятнее всего, живет своей будущей работой. Все знали, что скоро откроется вакансия помощника комиссара. Мало того, ходили слухи, что Томас Холланд – первый кандидат на должность.

– В понедельник на работу возвращается Стив Уомэк, – добавил Шредер с новым зевком. – Говорит, что плечо совсем зажило после операции, а еще одного дня дома он не вынесет.

Новость о возвращении постоянного напарника Шредера означала, что Сэм прикрепят к кому-то другому, и сердце ее упало при мысли о том, как теперь ее отстранят от дела Мэннинга.

– Наверное, поэтому меня и вызвали, – сказала она вслух. – Капитан Холланд потребует устного отчета от нас обоих, а потом переведет меня.

– Тебе лучше сделать счастливое лицо, Литлтон, – ухмыльнулся Шредер, – иначе сложится впечатление, что ты будешь тосковать по мне.

Сэм не подтвердила и не опровергла это нахальное заявление.

– Мне будет не хватать дела Мэннинга, – объяснила она, – если предположить, что таковое существует.

Дверь кабинета внезапно распахнулась, и капитан жестом пригласил их войти.

– Спасибо, что приехали в свой выходной, – кивнул он, закрывая за ними дверь. – Мне нужно подписать пару бумажек, а потом мы поговорим.

Он показал на стоявшие перед письменным столом стулья, сел сам и взял ручку.

Как капитан участка, Холланд пользовался правом занимать кабинет в самом конце длинного коридора, чуть в стороне от общего хаоса и немного просторнее, чем остальные клетушки, забившие все четыре этажа старого здания. Кроме того, здесь имелись такие трогательные, почти домашние штрихи, как антикварные кожаные книжные закладки на его столе или древний глобус, стоявший в углу у окна на затейливой медной подставке. И хотя вещи не имели высокой рыночной стоимости, все же придавали кабинету некую неуловимую элегантность, ценимую по достоинству теми немногими посетителями, которые разбирались в подобных вещах и имели достаточно вкуса, чтобы распознать их достоинства, и совершенно не замечаемую всеми остальными. Совсем как подчеркнуто скромные, но дорогие костюмы самого Томаса Холланда, чей кабинет носил явный отпечаток индивидуальности хозяина.

Как и его дяди и дед, сам Холланд выбрал своей профессией охрану закона, только в отличие от них получил степень магистра, трастовый фонд и ощутимую надежду стать следующим комиссаром полиции. В свои сорок один год он имел не только репутацию прекрасного полицейского и идеального администратора, но обладал еще и утонченно-красивой внешностью и хорошими манерами, необходимыми мэру Эдельману для создания нового, более рафинированного имиджа нью-йоркского департамента полиции.

Холланд подписал последний документ, отложил ручку и взглянул на Шредера.

– Похоже, в деле Мэннинга имеются сдвиги, – объявил он с некоторым раздражением, заставившим Сэм подумать, что подобные сдвиги вряд ли пришлись ему по душе. – Комиссар Труманти хочет поручить расследование команде из четырех детективов и сам выбрал старшего. Вы и Уомэк будете в его подчинении.

– Кто старший? – коротко спросил Шредер.

– Его зовут Маккорд. Труманти желал передать дело в главное управление, но это наша территория, и результаты могут оказаться настоящей бомбой. Я убедил Труманти, что здесь мы сумеем легче контролировать всякую возможность утечки. Федералам так ни разу и не удалось прижать Валенте. Все обвинения рассыпались как карточные домики, но нам просто необходимо скрутить этого ублюдка. Благодаря прессе федералы уже знают, что он замешан в этом деле, и ищут любую щель, чтобы пролезть к нам и принять участие в расследовании, но этому не бывать. Единственное, в чем мы с Труманти полностью согласны, – все следственные мероприятия должны держаться в секрете, пока мы не узнаем точно, какова роль Валенте. Никто, подчеркиваю, никто, не должен и словом обмолвиться прессе или кому-то еще не занятому непосредственно в расследовании. Ясно?

Сэм кивнула.

– Абсолютно, – объявил Шредер.

– Если что понадобится, только попросите и все получите: лишнее время, дополнительные силы, ордера на арест и обыск, все что угодно. Если чего-то не добудем сами, обратимся в офис окружного прокурора.

Он встал, давая понять, что совещание закончено.

– Маккорд на время расследования займет пустующий кабинет лейтенанта Унгера. Он сейчас там и хочет встретиться с вами в двенадцать сорок пять. Сэм, я рекомендовал мистеру Маккорду взять вас четвертым членом команды. Только ваша интуиция натолкнула нас на мысль, что тут что-то нечисто, и если дело заведут, то исключительно благодаря вам. Однако окончательное решение за ним. Вопросы есть?

Сэм не успела собраться с мыслями, как Шредер ее опередил.

– Маккорд? – повторил он. – Случайно, не Митчелл Маккорд?

Холланд коротко кивнул.

– Сам великий человек.

– Спасибо, капитан Холланд, – чопорно выговорила Сэм.

Шредер вышел, но капитан дал Сэм знак задержаться.

Подождав, пока Шредер удалится на достаточное расстояние, он с улыбкой сказал:

– Прекрасная работа, Сэм. Хорошо, что сумели найти записку Валенте. Ваш отец гордился бы вами.

– Я еще не говорила об этом с отчимом, – тихо ответила она, тактично напоминая капитану о своем истинном родстве с этим человеком. – Он и мама очень заняты в это время года, а я последние дни совсем закрутилась.

– Понимаю, – кивнул он, отпуская ее очередным кивком и легкой улыбкой. – Закройте поплотнее дверь, когда уйдете.

Сэм старательно выполнила приказ.

Том Холланд, решив позвонить ее отчиму, поднял трубку и приказал секретарю:

– Попробуйте соединить меня с сенатором Холленбеком.

Глава 20

Шредер, естественно, разозлился, узнав, что не назначен старшим по делу Мэннинга, но, к удивлению Сэм, был также немного взволнован предстоящей работой с Митчеллом Маккордом.

– Этот парень – легенда, – сообщил он, сунув очередной четвертак в автомат столовой на третьем этаже.

– Почему?

– На то есть куча причин, и некоторые из них никому не известны.

– Весьма содержательная информация, – усмехнулась Сэм.

Шредер, сообразив, что Сэм действительно нуждается в доказательствах, пустился в подробности:

– Десять лет назад, работая в группе по особо тяжким преступлениям, он расследовал похищение Силкмена, Джои Силкмена, того малыша, который четыре дня пролежал в деревянном ящике, похороненный заживо, помнишь?

Сэм кивнула.

– Бригада Маккорда поймала одного из похитителей, когда тот пытался забрать выкуп. Но он упрямо молчал. Прошло два дня, потом еще один, и тогда Маккорд забрал парня из каталажки под свою ответственность и повез прогуляться. Не знаю уж, о чем они говорили, но похититель тут же раскололся и показал Маккорду место захоронения. Там они вдвоем выкопали мальчишку.

– Намекаешь, что Маккорд выбил из него информацию?

– Ничего подобного. На парне не было ни синячка. Он признал себя виновным, получил послабление от судьи за помощь в спасении ребенка и отправился отбывать свои двадцать пять лет. Два его приятеля получили пожизненное.

В ожидании реакции Сэм Шредер принялся открывать пакет с «эм-энд-эмз».

– Звучит впечатляюще, – признала она, сунув монетки в щель автомата с газировкой, – но этого недостаточно для титула «легенда».

– Да я могу рассказывать хоть до утра. Только дай подумать. О, вот еще. Маккорд возглавлял команду по ведению переговоров, когда четыре психа захватили летний лагерь для мальчиков и угрожали убивать каждый час по одному.

– И он спас всех, не вынимая оружия и ни разу не повысив голос? – поддела Сэм.

– Нет. Одному парнишке пустили пулю в голову, пока члены команды Маккорда, только прибывшие на место преступления, занимали свои места.

Сэм насторожилась:

– И что было потом?

– Как я уже сказал, его люди как раз съезжались на место преступления, и никто точно не видел, как это случилось. Показания свидетелей были крайне противоречивы. Но все сходятся на том, что Маккорд взбесился, отправился прямо на поляну, где держали детишек, поднял руки и сказал что-то вроде: «Зачем тратить время на двенадцатилетних сопляков, когда вы можете прикончить копа?»

А потом объявил, что приказал своим людям открыть огонь через шестьдесят секунд, и поскольку они все равно уже убивают детей, ни о каких переговорах не может быть и речи.

Несмотря на былой скептицизм, Сэм почтительно покачала головой.

– А дальше?

– Маккорд велел мальчишкам броситься на землю, чтобы их не задели пули. Это одна версия. По другой, он просто заорал мальчишкам: «На землю!»

– И?

– Психи тоже заорали, требуя, чтобы дети остались на ногах.

– И? Ну же?!

– Ребятишки, очевидно, вообразили, что Маккорд еще больший безумец и куда опаснее, чем те четверо, потому что мигом повалились на землю, а снайперы открыли огонь. Когда дым рассеялся, все четверо были мертвы. Тогда его произвели в сержанты. Нет-нет… он получил повышение после того, как раскрыл дело о подкупе и вымогательстве среди высших чинов городской администрации. Пару лет назад он перешел в Бюро по борьбе с организованной преступностью и там уже успел зарекомендовать себя. Потом снова перешел в городскую полицию и стал лейтенантом в разыскном отделе. Ему уже около сорока пяти, и все считали, что через пару лет он станет капитаном участка, а может, и главой всего разыскного управления, но этого не случилось.

– А что случилось? – полюбопытствовала Сэм, глядя на часы. У них еще оставалось четверть часа до встречи с Маккордом.

– Ничего. Год назад он заявил, что собирается уйти на покой, когда истечет двадцатилетний срок его службы, что может случиться в любую минуту. В прошлом месяце я слышал, что Маккорд уже подал заявление об отставке, но, может, у него просто накопилась куча отпусков, которые он решил использовать.

Шредер кивнул на пустые металлические столики, непременную принадлежность столовой полицейского участка.

– С таким же успехом могли бы и посидеть, вместо того чтобы болтаться за дверью, как парочка поденщиков, ожидающих папской аудиенции.

Обычно в это время дня здесь яблоку негде было упасть, но все дежурившие в эту субботу, очевидно, поели раньше, поскольку столешницы были буквально завалены остатками еды и одноразовой посудой. Сэм с омерзением оглядела бумажные тарелки, скомканные салфетки с прилипшими огрызками, но Шредер был не так брезглив. Усевшись за ближайший стол, он вытряс на ладонь несколько конфеток.

– Что ты делаешь?

– Ищу, чем бы вытереть стул, – вырвалось у Сэм, прежде чем она успела сдержаться.

Шредер хохотнул:

– Интересно, Литлтон, что с тобой будет, если придется копаться в мусорных баках в поисках улик?

– Надену перчатки, как все остальные, и вперед, – сообщила она, садясь на стул.

Шредер великодушно протянул ладонь с разноцветной горсткой конфет.

– Вот, возьми.

Выглядел цветной горошек соблазнительно.

– Ты касался чего-то этой рукой, кроме спинки стула?

– Лучше тебе не слышать ответ.

Сэм в неодобрительном молчании воззрилась на него, хотя в уголках губ играла легкая усмешка. Молчанием она пыталась запретить на будущее подобные замечания, а улыбка служила добродушным признанием того, что на этот раз она сама невольно дала повод для насмешек.

Шредер отлично все понял и принялся повествовать о многочисленных геройских подвигах Маккорда на ниве защиты закона.

К тому времени как они встали, Сэм уже горела желанием увидеться с человеком, обладающим инстинктами ясновидящего, интеллектом создателя космических ракет и настойчивостью питбультерьера.

– Погоди секунду, – попросил Шредер, когда они проходили мимо туалета. – Сейчас вернусь.

Пока она ждала Шредера, мимо прошли несколько человек – полицейские, клерки и детективы, которых она встречала и раньше, но вместо того чтобы, как обычно, подчеркнуто не заметить ее, большинство кивали или бормотали приветствия. Очевидно, отношение к ней менялось, и Сэм поняла, что причина в Шредере, из кожи вон вылезшем, дабы Холланд и некоторые полицейские в Катскилле узнали о том, как она сумела вывести дело Мэннинга на новый этап.

Несмотря на нелепый вид и сходство с ротвейлером, из-за чего он заслуживал, по мнению Сэм, прозвище Шреддер, в нем была какая-то внутренняя доброта, которую он старательно маскировал деланой свирепостью.

Когда он появился, Сэм мигом забыла обо всем и едва успела спрятать улыбку. Шредер старательно смочил короткие черные волосы, причесался, заправил рубашку в брюки и заново перевязал узел галстука.

– Выглядишь настоящим щеголем, – поддразнила она. – Маккорд будет просто ослеплен твоей красотой.

Сэм не слишком надеялась на собственные симпатии по отношению к Маккорду, но с удвоенным нетерпением ждала встречи с человеком, заставившим Шредера позаботиться о своей внешности. В горах он целую неделю носил одни и те же три сорочки с поношенными брюками. И хотя он распространялся только об отваге и достижениях Маккорда, Сэм подозревала, что Шредер стал прихорашиваться, зная о неких требованиях старшего к внешнему виду подчиненных. Учитывая быстрый подъем Маккорда по карьерной лестнице, Сэм предположила, что он не только талантлив, но и проницательный политик, возможно, высокомерен и при этом хорошо одевается.

Глава 21

Почти весь третий этаж занимала общая комната – уставленный металлическими письменными столами и каталожными шкафами просторный загон, в котором круглые сутки дежурила одна из трех смен детективов, включая Шредера и Сэм. Здесь всегда царила суматоха, и этот субботний день не стал исключением. Несколько детективов составляли отчеты и звонили по телефону, двое, занимающиеся уличными грабежами, допрашивали группу негодующих туристов, ставших свидетелями нападения на прохожего, а женщина с ноющим ребенком на коленях писала жалобу на мужа.

Бывший кабинет лейтенанта Унгера был в дальнем конце коридора. Двери как раз выходили на загон.

Когда пришли Сэм и Шредер, Маккорда там не оказалось, но свет был включен, а произошедшие перемены ясно показывали, что кабинет определенно перешел к новому владельцу. Как всякое незанятое пространство в переполненном здании, старый кабинет Унгера быстро приспособили для самых разнообразных целей, сделав из него одновременно дополнительную столовую, зал совещаний, кладовую и склад поломанной мебели. Всего этого больше не было.

Куда-то подевались фотографии мэра, губернатора и полицейского комиссара, висевшие на стене за столом, вымпелы, таблички, сертификаты, благодарности начальства, сплошь покрывавшие остальную часть стены. Исчезла старая доска объявлений, вместе с вырезками, фотороботами и извещениями. Единственным украшением осталась пыльная школьная доска в правой стороне комнаты, но теперь она была старательно оттерта. На деревянном подносе, где обычно валялись грязные тряпки и крошки мела, красовались новая коробочка с мелом и чистая губка.

Из мебели здесь стояли только металлический письменный стол, канцелярское кресло, деревянная стойка и два стула для гостей.

– Похоже, Маккорд любит содержать вещи в большем порядке, чем Унгер, – шепнул Шредер, когда они уселись на стулья.

Сэм подумала, что это еще очень мягко сказано. Стулья и стол были не только отмыты и передвинуты, но еще и располагались параллельно стенам. На стойке ничего не было, если не считать двух компьютеров. Один, лэптоп, явно принадлежал Маккорду, другой, с громоздким монитором, был собственностью участка. Лэптоп находился прямо за стулом Маккорда: темно-синий экран освещался двумя словами: «Введите пароль». Монитор был смещен влево и выключен. На столе, строго по углам, возвышались четыре аккуратные стопки папок. Для каждого угла был свой цвет наклеек. В центре, прямо перед пустым вращающимся креслом, виднелись чистый желтый блокнот и остро заточенный желтый карандаш. Под блокнотом лежали еще два скоросшивателя, либо случайно, либо намеренно прикрытых так, что наклеек почти не было видно.

Это аскетическое окружение поразило Сэм. Почему Маккорд не попытался привнести в общее окружение какие-то более личные, персональные детали и штрихи? Ему самому будет приятнее находиться здесь во время расследования, которое может продлиться недели или даже месяцы. Но похоже, это мало волнует Маккорда. Ни единой фотографии жены, подружки или ребенка, ни кофейной кружки, ни пресс-папье, ни даже таблички с именем, которую каждый коп ставит на стол, хотя бы на время принадлежащий ему.

Несмотря на все истории об отваге и приключениях Маккорда, которых наслушалась Сэм, она тут же решила, что герой Шредера либо неисправимый педант и зануда, либо полный невропат. Она уже наклонилась к уху Шредера, чтобы сообщить свое мнение, когда ее взгляд упал на лежавшие под блокнотом досье. Черт, да ведь это их собственные!

– Шредер, неужели тебя зовут «Малкольм»?

– Я что, похож на Малкольма? – негодующе взвился он, но Сэм не проведешь! Уж она как-нибудь с первого взгляда распознает сконфуженного мужчину!

– Прекрасное имя! Почему ты отнекиваешься? Малкольм Шредер – звучит!

– В таком случае, – объявил Митчелл Маккорд, врываясь в комнату, – вы, должно быть, Саманта Литлтон.

Шок, а не требования устава, поднял Сэм на ноги, пока Шредер обменивался рукопожатиями с Маккордом.

– И если я не ошибаюсь, мое собственное имя Маккорд, – сухо добавил он и каким-то образом успел одновременно кивнуть им, давая знак садиться, уселся сам и потянулся к телефону. – Мне нужно быстренько позвонить, а потом займемся делами.

Получив несколько минут, чтобы отдышаться, обрадованная Сэм оглядела Митчелла Маккорда, отмечая шрам на щеке и грубоватые черты. Нет, на педанта он не похож, но у нее не нашлось слов, чтобы охарактеризовать его. Ничто в нем не соответствовало общему впечатлению. Высокий, стройный, он двигался с проворством человека спортивного, но был куда тоньше, чем следовало бы. Ему действительно было лет сорок пять, но коротко стриженные волосы уже поседели, отчего он немного напоминал Сэм Джорджа Клуни. Одет хорошо, особенно для детектива, коричневые брюки аккуратно выглажены, кожаный ремень в тон, причем оттенок подобран весьма тщательно, бежевая тенниска с короткими рукавами безупречна, но коричневый твидовый пиджак слишком широк, особенно в плечах.

Но все это совершенно не имело значения: Сэм прекрасно понимала, что нельзя судить о человеке по одежде, а вот лицо… лицо – дело другое и в некоторых случаях крайне загадочное. Судя по глубокому зимнему загару, у него не только есть деньги, но и сила воли, чтобы неделями лежать на тропическом солнце. Да, все это у него было, но, судя по жесткости выражения, он не знал слов «лень» и «сибаритство», особенно если учесть двухдюймовый шрам, вьющийся по правой щеке, или еще один, потолще, рассекший бровь. По бокам рта шли две глубокие канавки, лоб бороздили морщины. Две таких же виднелись между бровями.

Лицо Митчелла Маккорда не было ни моложавым, ни красивым, вернее, далеко не красивым, но отмеченным такой яркой индивидуальностью и следами горьких испытаний, что, по мнению Сэм, редко приходилось встречать у мужчин столь обаятельную, привлекающую внимание внешность.

Поймав себя на мысли о том, что следовало бы вымыть волосы и надеть что-то поприличнее, чем джинсы и свитер, Сэм выругала себя и заставила встряхнуться.

Минутой спустя Маккорд повесил трубку и обратился не к ней, а к Шредеру, как, в общем, и полагалось, учитывая более высокий ранг и давний опыт Шредера:

– Ладно, введите меня в курс дела. Дайте мне посекундный, поминутный отчет всего, что до сих пор происходило. – И, взглянув на Сэм, добавил: – Если он что-то пропустит, немедленно вмешивайтесь, не молчите и не скрывайте ни единой детали, пусть самой маленькой.

Не тратя попусту слов, он поднял желтый блокнот с карандашом, отъехал в сторону, закинул ногу на ногу, положил блокнот на колено и, стоило Шредеру заговорить, начал делать заметки.

Сэм тоже делала заметки, только мысленные, но все они касались его лица, бессознательной мимики и жестов и того факта, что коричневые мокасины были начищены и блестели. Немного опомнившись, она все свое внимание уделила обсуждению расследования и в процессе забыла, каким непонятно-привлекательным посчитала Маккорда. И когда он искоса взглянул на нее, выпалив первый вопрос, ответила спокойно и четко.

– Вы поверили Ли Мэннинг, когда она сказала в больнице, что не знает Валенте и что впервые его встретила накануне на вечеринке?

– Поверила.

– И в то время вы были убеждены, что ее тревога за мужа искренна?

– Да, – кивнула Сэм.

– Теперь, зная, что она лгала, не можете ли вспомнить какую-то мелочь, крошечную деталь, которая могла бы ее выдать, если бы вы пристально наблюдали за ней?

– Нет…

Он мгновенно уловил ее колебание и уточнил:

– Что именно «нет»?

– Просто «нет», – повторила Сэм и нерешительно добавила: – И я не уверена, что страх за мужа был притворным. Когда мы впервые увидели ее в больнице, она была почти без сознания и находилась под действием наркотиков, но говорила только о муже и вроде бы действительно считала, что он где-то рядом, в больнице. Наутро она полностью пришла в себя, но казалось, с ума сходила от беспокойства, хотя старалась не дать волю панике. По-моему, она вовсе не устраивала спектакль, скорее наоборот.

– В самом деле? – спросил он, но Сэм уловила покровительственные нотки в его голосе.

Задав еще десятки вопросов Шредеру и ни одного – Сэм, Маккорд наконец угомонился и отложил блокнот. Потом отпер ящик стола и вытащил желтовато-коричневый конверт для хранения улик, который Харвелл надписал в горах и по приказу Шредера отправил капитану Холланду. Потом достал оттуда прозрачный пластиковый пакетик с запиской Валенте, которую прочел вслух:

– «Оказалось, нет ничего сложнее, чем делать вид, что в ту субботнюю ночь мы встретились впервые». – Все еще улыбаясь, он взглянул на Сэм: – Вы посчитали, что груши ей послал предполагаемый преследователь, и поэтому стали искать записку, верно?

– Да.

– Почему именно груши вас насторожили?

– Миссис Мэннинг упомянула, что всегда ест их на завтрак и что муж вечно подшучивал над этим. Корзина груш показалась мне очень дорогим, изысканным подарком. И я предположила, что пославший их знает ее привычки.

– А вам не пришло в голову, что груши мог послать муж? Он таинственно исчез, и неожиданно появляется корзина груш без карточки. Что, если это было нечто вроде шифрованного сообщения жене? Вы не учли этого?

– В то время нет. Если бы я не нашла записки от Валенте, наверное, пришло бы в голову и нечто подобное, если бы и тогда Логан Мэннинг не объявился живым и здоровым.

– Он не объявится. Валенте об этом позаботится. К сожалению, эта записка вовсе не является неопровержимым доказательством преступного сговора. Он будет отрицать, что написал ее, мы обратимся к экспертам-почерковедам, а его адвокаты найдут своих экспертов, которые опровергнут наших. Уж поверьте мне, адвокаты Валенте заявят, что всякий владеющий двухсотдолларовым принтером, включая бесчисленных врагов Валенте, сумел бы сфабриковать записку.

Воспользовавшись шансом привнести что-то ценное в дискуссию, Сэм заметила:

– Имя Валенте не просто напечатано, оно выгравировано. Это работа профессионального типографа.

– Откуда вам это известно?

– Переверните и слегка проведите пальцем по обратной стороне: почувствуете крохотные впадинки на месте каждой буквы его имени.

– Вы правы, так и есть.

Она не поняла, произвело ли какое-то впечатление на Маккорда ее открытие, известное, впрочем, каждой женщине, получавшей и отправлявшей приглашения на специальной, купленной в дорогом магазине бумаге. Правда, Сэм и не подумала сообщить ему об этом факте. Ее не оставляло чувство, что он колеблется и никак не может решить, оставить ли ее в бригаде.

– Ладно, мы знаем, что почти без усилий сумеем доказать ее связь с Валенте и что в момент аварии она направлялась не к горам, а назад, в город.

Он спокойно смотрел на нее, и Сэм всей душой желала, чтобы он отвел взгляд, тем более что в нее полетел очередной вопрос.

– И какую форму, по-вашему, приняло дело?

Кажется, он испытывает ее, задав скользкий вопрос, потому что сейчас, на данном этапе, не было никакого дела.

– Какое дело? – осторожно ответила она.

– У вас есть версия, основанная на том, что вы до сих пор видели и слышали? – терпеливо повторил он.

– У меня пока нет версии. То есть нет фактов, подтверждающих версию. Мы знаем, что миссис Мэннинг и Валенте знали друг друга еще до вечеринки, и хотели сохранить это в тайне. Помимо этого, нам известно, что на прошлой неделе миссис Мэннинг просто рвалась в хижину, настолько, что даже была готова показаться на людях с Валенте. Мы пытаемся преследовать ее в судебном порядке за адюльтер? Потому что, если так, мы не смогли бы сделать это с тем, что имеем…

Взгляд, брошенный на нее Маккордом, заставил Сэм ощутить, что она безнадежно проваливает экзамен – экзамен, который, как он надеялся, она сдаст. Сконфуженная девушка осеклась на полуслове. Маккорд снова взялся за блокнот, повернулся на кресле и положил блокнот на колени.

– Хотите сказать, что за последнюю неделю не видели и не слышали ничего подозрительного?

– Разумеется, я подозреваю Мэннинг и Валенте.

– В таком случае позвольте услышать ваше мнение.

– Я еще не составила мнения, которое стоило бы высказывать вслух, – упрямо ответила Сэм.

– У американцев на все имеется свое мнение, детектив, – нетерпеливо бросил он. – И не важно, каким бы плохо информированным, односторонним или своекорыстным оно ни было, их так и подмывает не только поделиться с окружающими, но и навязать это самое мнение. Что поделать, любимый национальный спорт. Вернее, всеобщая одержимость. Но вы, вы считаетесь детективом, а это по определению значит быть наблюдательным и иметь тонкую интуицию. Докажите, что это так. И если у вас нет мнения, расскажите о своих наблюдениях.

– Над чем?

– Над чем угодно. Хотя бы надо мной.

Шестеро старших братьев Сэм большую часть своей жизни посвятили издевательствам над ней, так что она уже много лет назад стала совершенно нечувствительной к мужским подначкам. Но как оказалось, не совсем. Не в эту минуту. В эту минуту ее система обороны подверглась неожиданной атаке, и единственное, что она могла сделать, – лишить его единственного удовольствия, которого добиваются мужчины в подобные моменты: удовольствия знать, что она взбешена. Поэтому она широко раскрыла глаза и невинно улыбнулась, когда он рявкнул:

– Если вы все еще помните о моем присутствии, детектив, позвольте услышать ваши наблюдения обо мне!

– Да, сэр, конечно. Ростом вы приблизительно шесть футов один дюйм, вес – около ста семидесяти фунтов, возраст – лет сорок пять.

Она помедлила, надеясь, что он отвяжется, зная, что этого не произойдет.

– И на большее вы не способны? – издевательски бросил он.

– Ну что вы, сэр! Вы велели отмыть и отскрести мебель и комнату. Это означает, что вы либо чрезмерно аккуратны, либо просто невропат.

– Или что я терпеть не могу, когда в ящиках стола бегают тараканы.

– Не было никаких тараканов. Столовая находится в другом конце этого же этажа, следовательно, все тараканы поселились бы именно там. Но их там нет, возможно, потому, что весь этаж дезинфицировали менее двух недель назад. Я знаю это, потому что у меня аллергия на химикаты.

– Продолжайте.

– Вы не выносите хаоса и одержимы порядком. Посмотрите, мебель расставлена точно по стенам, папки на вашем столе сложены по углам. Я бы сказала, что вы помешаны на порядке, а это обычный симптом человека, неспособного управлять собственной жизнью. Следовательно, он пытается контролировать каждую грань собственного окружения, систематизируя каждую мелочь. Довольно?

– Нет, пожалуйста, продолжайте.

– Вы носите коричневые мокасины, коричневые брюки и коричневый ремень. Лицо загорелое, что придает вам здоровый вид, но недавно вы сильно похудели, возможно, по причине болезни, заставившей вас взять зимой отпуск, чем и объясняется этот загар.

– Почему вы считаете, что я потерял вес?

– Потому что пиджак слишком широк для вас, особенно в плечах.

– Что может означать также, что вчера вечером я гостил у сестры и позаимствовал пиджак у зятя, узнав о сегодняшней поездке сюда.

– Вы не стали бы пользоваться чужой одеждой. Вам не нравится даже пользоваться чужим кабинетом, – парировала она и, помедлив, скромно пропищала: – Ну и как вам я?

Он опустил глаза на блокнот, и шрам на его лице чуть сместился, создав у Сэм полное впечатление, что и этот сфинкс умеет улыбаться.

– Неплохо. Давайте дальше.

– Вместо того чтобы сидеть лицом к посетителям, вы все время стараетесь устроиться боком. Это может означать, что вы стесняетесь своих шрамов, в чем я сомневаюсь. У вас могут быть также проблемы со слухом, и поэтому вы постоянно поворачиваетесь к собеседнику здоровым ухом, в чем я тоже сомневаюсь. Возможно, у вас проблемы со спиной, или таким образом вы лучше сосредотачиваетесь. Люди с остеохондрозом иногда так делают.

– И какая из этих теорий, по-вашему, верна?

– Ни одна, которую стоило бы излагать, – буркнула она с невинно-встревоженным видом, но все же грациозно наклонила голову, признавая его старшинство и право командовать. – Думаю, вы сидите именно так, чтобы держать блокнот подальше от чужих глаз, где никто не увидит написанного. Я также считаю, что когда-то для этого была веская причина, но сейчас подобная поза стала просто привычкой.

– Какого цвета мои носки?

– Коричневые?

– А глаза?

– Простите, – солгала Сэм, – понятия не имею.

Ох уж эти голубые глаза оттенка закаленной стали…

Но нет, она ни в чем не признается. Потому что уже выиграла турнир, гейм, сет и матч. Она не позволит ему взять дополнительное время, чтобы набрать лишнее очко за раздутое эго!