Текст книги "Стремглав к обрыву"

Он сделал мне предложение в последнюю неделю августа. Борис ушел спать, мы читали в гостиной. Подняв глаза от книги, я заметила, что Уолтер наблюдает за мной. Он улыбнулся и не отвел взгляд.

– Мне было очень хорошо с вами здесь, Руфь.

– Спасибо, – сказала я, чувствуя, что за этим последует, – мне тоже.

– Моя жена и я… Хелен и я не особенно… в общем, вы же знаете Хелен. Она не очень мягкий человек.

Я улыбнулась:

– Боюсь, я тоже.

– Ну, вы понимаете, что я хочу сказать. С ней было невозможно вот так спокойно посидеть, почитать… или еще что-нибудь. Она все время… развивала бурную деятельность.

– Она же деловая женщина, – пробормотала я несвойственным мне тоном скромницы, не преследуя, впрочем, никакой особой цели. Будто честно играла предназначенную мне роль. До этого момента я открывалась Уолтеру своей лучшей стороной, потому что мне хотелось произвести хорошее впечатление. С этого момента наши отношения изменились. Его предложение вызвало во мне противоречивые чувства, и большинство из них я предпочитала скрыть.

Он сказал, что ему всегда приятно было видеть, как мне хорошо на озере.

– Помню, как вы впервые приехали сюда в прошлом году. Приятно было смотреть, какое вы получали удовольствие от всего вокруг. Как купались в озере. Бегали с Борисом наперегонки. Наслаждались жизнью. Как молодой зверек, если позволите такое сравнение. Или жеребенок, которого слишком долго держали взаперти, а потом неожиданно выпустили на свободу. Я вдруг почувствовал… в общем…

Я отвела взгляд. Он замолчал.

– Мне здесь действительно очень нравится, – произнесла я наконец.

– Я бы хотел подарить вам все это.

Как ни ждала я этого, но все равно удивилась.

– Я хочу сказать, – продолжал он, с трудом подбирая слова, и я поняла, что он не готовился к разговору заранее, – что хотел бы стать вашим мужем и разделить с вами все, что имею. Потому что я вас люблю.

Я взглянула на него и подумала: интересно, что делает сейчас Дэвид и спит ли Борис? Снова подумала о Дэвиде: мне захотелось немедленно поговорить с ним. Если бы Мартин не умер, мы бы не поссорились. Потом сказала себе, что Дэвид тут ни при чем, и тут же одернула себя – Дэвид так же ни при чем, как я сама. Нечего себя обманывать.

– Я понимаю, – продолжал Уолтер, – это очень серьезный шаг. И не требую, чтобы вы дали ответ прямо сейчас.

– Спасибо, – сказала я и добавила, заметив, что он огорчен: – Я просто… мне очень… Я польщена, Уолтер. Но мне надо подумать. Это так неожиданно…

– Конечно, – с готовностью подхватил он мою ложь, – я прекрасно понимаю. Необходимо все обдумать. Я учитываю разницу в возрасте… и вероисповедании.

На самом деле я думала только о том, что нужно съездить в город и поговорить с Дэвидом.

Я улыбнулась:

– Дело в том, что вероисповедания-то у меня и нет. Наша семья, так сказать, антирелигиозна. По крайней мере, отец. Как многие евреи.

Он кивнул.

Если бы не надо было никуда ехать! В эту минуту я почти жалела о том, что есть на свете человек по имени Дэвид. Мне было так хорошо в этом уютном доме, в зелени и прохладе. В городе сейчас душно, мостовая раскалена, жара спадает лишь к вечеру. Конечно, еще лучше, если бы не было человека по имени Уолтер Штамм, а на его месте сидел бы Дэвид и предлагал мне руку и сердце, и этот дом, и все остальное в придачу. Нельзя сказать, что мне не нравился Уолтер. Я восхищалась им и вполне могла представить себя его счастливой женой. Мы в полном согласии провели вместе почти все лето, он приезжал каждую неделю, а в последние две недели вообще не уезжал. Его общество было мне в высшей степени приятно, он помог мне прийти в себя. И все-таки Дэвид есть Дэвид. После того как в три или четыре года меня убедили в том, что я не смогу выйти замуж за моего братика Мартина, я решила, что моим мужем станет Дэвид. Даже когда я выросла и поняла, что у каждого из нас может быть своя жизнь, я не переставала верить, что сама судьба предназначила нас друг для друга и, что бы ни случилось, в конце концов мы поженимся. Я вздохнула.

– Вы не возражаете, если я на день съезжу в Нью-Йорк?

– Разумеется, нет, – любезно ответил он.

– Мне надо кое-что… дело в том… мне трудно решить здесь. Слишком… мне надо уехать отсюда, чтобы все обдумать. – Я солгала с такой легкостью, что сама почти поверила в свою ложь. Деликатный намек на то, что, принимая решение, я хочу думать только о нем, а не о благах, которые он мне предлагает.

– Можно мне вас довезти?

– Мне бы не хотелось. Но все равно спасибо. Просто… мне как раз хочется долго-долго ехать автобусом. Глупо, да?

– Ничуть. Утром я отвезу вас в поселок. Автобус отходит в полдень.

Я приехала в Нью-Йорк вечером и с автовокзала позвонила Ландау, но там никто не ответил, и я решила поехать к Tee. Да и вообще, дурацкая мысль – вдруг явиться к Дэвиду и сообщить, что мне сделали предложение. Теи тоже не оказалось дома; я в нерешительности села на крыльцо, раздумывая, стоит ли ее ждать, и через некоторое время она появилась – вместе с Дэвидом. Они шли, обнявшись, и весело смеялись. Увидев меня, Тея остановилась как вкопанная.

– Руфь! А я как раз вчера начала тебе письмо, правда, не успела закончить. Хотела сообщить, что мы с Дэвидом иногда встречаемся. Чтобы ты не думала ничего плохого.

Я не могла даже рассердиться на нее – она верила в эту чушь.

– Я понимаю, Тея. Не волнуйся. Я все прекрасно понимаю. Дэвид без тени смущения стоял и улыбался мне.

– Слушайте, – предложила Тея, – я сбегаю за мороженым. Заходите и подождите меня. Я быстро. Родителей нет, уехали, – объяснила она мне, отдав Дэвиду ключ.

Родители Теи каждый год на неделю уезжали в горы – регулярное напоминание о том, что они как-то отличаются от соседей; впрочем, они бы наверняка стали скромно уверять, что ничем не отличаются от своих друзей. Ведь все остальное время они дышат одним с ними воздухом.

Я не возражала, и Тея исчезла. Мы с Дэвидом молча вошли в дом. Я подождала, пока он включит свет. Зеленые обои в гостиной; удобная мебель, слишком буржуазная для такого района. Родители Теи, достигнув благосостояния, быстро усвоили привычки среднего класса. Я поставила саквояж на пол, подошла к креслу у окна, хотела сесть, но передумала и устроилась на ручке.

– Хорошо выглядишь, – заметил Дэвид.

Ты тоже. Но для меня ты вообще самый красивый, Дэвид.

– Это от хорошей жизни, – улыбнулась я. Мы оба держались настороженно.

Тея казалась такой счастливой. Вы тут неплохо проводите время. Он прислонился к двери, скрестив на груди руки, и небрежно спросил:

– Ты вернулась как предполагала или немного раньше?

– Немного раньше.

Ага, тебе тоже неловко. Так тебе и надо!

– Я должна обдумать кое-что, а там не получается.

Он улыбнулся:

– Крикет на нервы действует?

– Нет… Я… Уолтер Штамм сделал мне предложение.

– Поздравляю, детка. – С каменным лицом. – Я знал, ты своего добьешься.

– В самом деле? – С притворной легкостью, а сердце стучит как бешеное. – Какой ты проницательный.

– Какая там проницательность! Это было ясно с самого начала.

– Мне не было.

– Перестань, Руфь. – Сама рассудительность. – Ты же умная девочка. Ты знала, чем это кончится, когда согласилась поехать с ним.

Как будто я не такая, как все, и моя судьба не зависит от случая. Наверное, богиня судьбы объявляет перерыв на обед, как только я собираюсь принять решение.

– Я могла предположить, что мне придется делать какой-то выбор, но откуда я знала, что это будет такой выбор?

– Так уж и не знала.

– Сам себя пытаешься убедить, да? – разозлилась я. – Конечно, я все рассчитала заранее. Еще до того, как умерла мама, я уже знала, что поеду на озеро.

– Если тебе необходимо оправдание…

– Еще до того, как поехала, знала, что выйду за него замуж, – продолжала я, не слушая его. – Еще до того, как вернулась на неделю раньше, знала, что не застану тебя дома, потому что ты ушел в кино с Теей.

– Ну наконец-то! Я все прекрасно понимаю, Тея… Я был уверен, что ты врешь.

– Почему вру? Я действительно понимаю – ее. Ей, правда, кажется, что в этом нет ничего особенного, и я ей верю. Но мы-то с тобой знаем, что происходит.

– Ладно, – рявкнул он. – Если ты так здорово все понимаешь, давай, объясни мне, что происходит.

– А то, что не успела я уехать, ты начал клеиться к моей лучшей подруге, вот что!

– А ты как думаешь? Что я тут засну на пару месяцев, пока ты ублажаешь своего богатенького приятеля?

– Ах, так вот кто во всем виноват! – возмутилась я. – Если бы не Уолтер Штамм, мы бы с тобой как пить дать поженились и жили бы долго и счастливо?

– Не знаю, может быть, – произнес он. – Почему нет? Если бы я прилично зарабатывал и не боялся, что, проголодавшись, ты сожрешь меня… Очень может быть.

– Черта с два! Никогда бы ты этого не сделал! – выпалила я и поняла, что попала в точку. Жаль, надо было сдержаться, пусть бы считал, что у него отняли его мечту. Впрочем, нет, он не из тех, кто станет сыпать соль на свои раны, вот бередить мои – тут он мастер.

– Ты никогда, ни на одну минуту не допускал, что женишься на мне! Я тебе нужна, чтобы смотреть на меня, спать со мной или ругаться! Для чего угодно, только не для женитьбы! Ты скорее женишься на последней шлюхе!

Он молча уставился на меня. И мы оба вспомнили, где находимся. Я прислушалась: все тихо. Тея специально задержалась, чтобы мы могли поговорить. Дэвид больше не злился. Казалось, он обескуражен – или просто о чем-то задумался. Ему расхотелось выяснять отношения.

– Ладно, – сказал он, – извини.

– И познаете истину, и истина сделает вас свободными, – горько прошептала я.

Он улыбнулся. По-дружески. Мне стало тошно от этой улыбки. Одно дело высказать кому-то под горячую руку все, что ты о нем думаешь, и совсем другое – видеть, как он молча глотает все это и потом еще улыбается. Он сел на диван, небрежно закинул руку на спинку с приколотой к ней кружевной салфеткой.

Вошла Тея и спросила, не помешает ли нам. Я взглянула на Дэвида; что мы могли еще сказать друг другу? Он ответил: ничуть, мы как раз ждем ее, потому что я не хочу без нее рассказывать. Тея собиралась подать мороженое, но Дэвид попросил чего-нибудь выпить, а мороженое пока убрать в холодильник.

– Что-нибудь случилось? – спросила Тея; она до сих пор считала, что пьют только с горя.

– Ничего страшного, – ответил Дэвид. – Но повод выпить сегодня есть.

Она не спросила, по какому поводу мы будем пить. Мне хотелось снова стать маленькой девочкой, показать Дэвиду язык и крикнуть: «Бе-бе-бе, знайка-зазнайка!» Тея ушла на кухню. Я закурила, села на стул напротив Дэвида; он старался на меня не смотреть. Тея вернулась, поставила на стол поднос с тремя бокалами, початую бутылку ликера и хрустальный графин с домашним вином, той сладкой, тягучей красной наливкой, которую мой отец угрюмо пил в гостях, где не подавали ничего покрепче, а потом на улице демонстративно отплевывался, вытирал рот платком и ворчал, что за такое угощение хозяев убить мало. Увидев графин, Дэвид невольно покосился в мою сторону и встретил мой взгляд. Я чуть заметно улыбалась; он отвел глаза. Я злорадно подумала: кто еще поймет тебя без слов? Мы все предпочли ликер.

– Хорошо, что ты вернулась, – сказала Тея.

– Внимание, внимание! – воскликнул Дэвид. – За счастливое будущее! – Глотнул ликеру и скривился. Тея удивленно посмотрела на меня.

– Он просто дурачится, Тея. Я выхожу замуж.

Она уставилась на меня, открыв рот. Стараясь казаться безразличной, я тоже пригубила ликера. Вкус, напоминающий сладкую микстуру от кашля, был особенно противен в жаркий летний день.

– Вот и ты удивляешься, Тея. Я-то думала, это только для меня новость. А Дэвид, оказывается, заранее все знал.

Когда же я приняла решение? А может, я его и не принимала? Может, это сделал за меня Дэвид?

– Что он знал? За кого, Руфь?

– За Уолтера Штамма.

Она резко повернулась к Дэвиду, готовая утешить страдальца. Он пожал плечами и торжественно изрек:

– Предпочла более достойного.

– О Руфь, – произнесла Тея дрожащим голосом, – ты уверена, что поступаешь правильно? Ты и Дэвид… Он так…

Мне не хотелось ее разубеждать. В конце концов, я тоже не лишена тщеславия. Но именно из тщеславия я не могла допустить, чтобы Тея, с подачи Дэвида, считала меня обманщицей.

– Он давно мог бы жениться на мне, если бы хотел.

– Она мне льстит. Как я могу соперничать с ним? У него деньги, положение, образе..

– Заткнись.

– Но я серьезно.

– Я приехала, чтобы поговорить с Дэвидом, – объяснила я Tee. – Когда Уолтер сделал мне предложение, я ответила, что мне надо подумать, и приехала поговорить с Дэвидом.

– Ах, уже Уолтер! – вставил Дэвид.

– Да, Уолтер! – взорвалась я. – И что из этого следует? Что я шлюха?

Он засвистел с невинным видом, будто и не думал дразнить меня. Я решила, что больше не попадусь. Молчание. Я подлила себе ликеру, передала бутылку Tee, она подошла к Дэвиду и вылила остаток в его бокал. Вернулась на место и подняла свой.

– Я очень рада за тебя, Руфь. И уверена, он прекрасный человек.

– Да, – быстро ответила я. – И богатый.

– Ай да Руфи! – заметил Дэвид.

– Дэвид, – укоризненно сказала Тея.

– Не расстраивайся, Тея. – Я решила быть великодушной. – Мне плевать на его шуточки. Честное слово, плевать.

– А если сумеешь на все наплевать, миллионера удастся поймать, – негромко пропел Дэвид.

– Надо же, я и забыла. – Тея узнала песенку и с улыбкой повернулась ко мне. – Тебя же в детстве так мальчишки дразнили! Выходит, не зря. – Ни малейшей иронии в голосе.

Я резко поднялась:

– Мне пора. Я обещала не задерживаться.

– Да-да, конечно, – сказала Тея. Дэвид промолчал.

– Я вернусь в первых числах сентября, Тея. Сразу позвоню. Тея поцеловала меня в щеку и шепнула:

– Поздравляю. Дэвид молчал.

Я взяла саквояж и вышла. Быстро дошла до Второй авеню и остановилась в нерешительности. Совсем не хотелось возвращаться. Зато страшно хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Я зашла в магазин и позвонила Рите; незнакомый голос ответил, что она еще в Чикаго, у родственников. Тогда я поймала такси и назвала шоферу адрес Хелен Штамм. Но, уже войдя в вестибюль, я вдруг испугалась. Испугалась услышать, что решение, если его принял за меня кто-то другой, наверняка ошибочно. И тогда я останусь ни с чем. Я побежала прочь, опасаясь, что она увидит меня из окна и позовет; добежала до автовокзала и почти четыре часа просидела там на жесткой скамье, за все это время только раз выпив кофе в буфете, потому что боялась выйти на улицу, которая могла привести меня Бог знает куда.

Я вышла из автобуса в половине шестого утра и ждала до шести, чтобы позвонить Уолтеру; ждала бы и дольше, но было ужасно сыро и холодно. Как выяснилось, напрасно ждала: Уолтер не ложился и взял трубку после первого звонка. Через двадцать минут подъехал к остановке. По телефону я сказала:

– Я на остановке. Если вы не передумали, я согласна.

Он ответил:

– Я очень рад, Руфь. Еду!

Увидев его, я и сама неожиданно обрадовалась. Он вышел из машины и направился ко мне. В сумерках Уолтер казался высоким, красивым и надежным; я почти любила его в тот момент. Осторожно поцеловал меня в щеку и отдал мне свой джемпер, заметив, что я дрожу от холода. Надев его, я обхватила себя за плечи и погладила мягкую серую шерсть. Уолтер положил мой саквояж в машину, и мы поехали домой.

– Как Борис? – спросила я, словно после долгой разлуки.

– Прекрасно. – Он улыбнулся. – Вечером заявил, что соскучился, будто прошло уже три дня, а не три часа, как вы уехали. Спрашивал, не знаю ли я, когда точно вы вернетесь.

– Надеюсь, он еще спит.

Но Борис давно проснулся и не мог понять, куда делся отец.

– Борис, – начал Уолтер, – у нас для тебя приятная новость.

Борис посмотрел на меня, потом на отца. По выражению его лица я вдруг поняла: он не в восторге от того, что сейчас услышит.

– У тебя будет новая мама, – с улыбкой продолжал Уолтер. – Вернее, мачеха.

– Что это значит? – в упор спросил Борис.

– Это значит, что мы – Руфь и я – собираемся пожениться. Она станет для тебя новой мамой.

Мы думали, он обрадуется. Какая наивность! Известие шокировало его. Привело в ужас.

– Но она же такая молодая! – воскликнул мой милый Борис, в своем горе забыв о приличиях. – А ты такой старый!

– Что ж, – Уолтер помолчал, подбирая слова, – мы думали об этом. Но, видишь ли, для взрослых людей это не так важно, как…

– Но ей же почти столько, сколько мне!

Я обняла его:

– Не совсем, дорогой. На десять лет больше. Эти десять лет очень многое меняют.

– Но… но… – начал он и, не найдя слов, чтобы выразить свою боль, выскочил из дома и два часа где-то пропадал. Вернувшись, он смущенно, как и полагается воспитанному ребенку, признал, что вел себя глупо, а вообще очень рад. Я поцеловала его, и он заплакал.

Глава 7

Уолтера удивило, что я не хочу устраивать торжественную свадьбу. Он явно готовился к разговору, думая, что ему пришлось бы терпеливо и снисходительно объяснять своей неразумной молодой невесте, почему, в силу каких обстоятельств пышная свадьба была бы неуместна. Ему нужна была жена, которая во всем полагалась бы на него: легкомысленная щебетунья, которая боготворила бы его за то, что он осчастливил ее, и трепетала при мысли, что она такая невежда; которая покупала бы себе немыслимые шляпки, и он терпеливо объяснял бы ей, что это не следует носить, а она начинала бы капризничать, и ему пришлось бы ласково убеждать ее, что глупо расстраиваться из-за пустяков. Шляпки дарили бы прислуге, а женушка проливала бы слезы благодарности.

В таком случае как он умудрился влюбиться в меня? Скорее всего он полюбил не меня, а какой-то выдуманный им образ бедной девушки. Что ж, не мне его судить. Его представление о зависимых бедняках оказалось ничуть не более нелепым, чем мое – о независимых богачах.

Уолтер первый вспомнил о моем отце. Мы решили назначить свадьбу на последнее воскресенье октября и в один из вечеров занялись списком приглашенных. Тея должна была быть подружкой невесты, Карл Симпсон – шафером. Мне этот выбор сразу не понравился, а в день свадьбы я окончательно поняла, насколько он неудачен. Еще решили пригласить нескольких друзей Уолтера, пару его сослуживцев, Лу Файна с женой, хотя я и не была уверена, что они придут, Сельму с мужем, Риту. Я собиралась послать приглашение Джерри Гликману и другим ребятам, с которыми вместе росла, но раздумала, хотя Уолтер и настаивал, чтобы я приглашала всех, кого хочу.

– Руфь, – сказал он, когда мы добрались до конца списка, – я подумал о твоем отце.

– Я тоже. Как-то неприлично не пригласить никого из родственников.

– Хочешь его позвать?

– Не знаю, – честно призналась я, – и да и нет. Тея говорит, что он все еще не в себе. Как полумертвый. Депрессия. Она просила меня навестить его. Но я не знаю, как себя вести. Глупо звучит: не знаю, как вести себя с родным отцом.

– Ничуть, – мягко ответил Уолтер, – в такой ситуации – нет.

– Вот именно, в такой ситуации. Как будто он не мой отец. Будь он прежним, я ненавидела бы его, как раньше. Но если бы ты видел его на похоронах… Несчастный, сломленный старик. Впрочем, ты ведь его раньше не знал… Он когда-то был…

А какой он был? Выше? Лучше? Раньше он любил меня – вот в чем дело.

– Я почти молилась на него. Сама не понимаю почему. Правда, он всегда ко мне прекрасно относился…

Уолтер понимающе улыбнулся:

– Что ж, поступай как знаешь. Тут я тебе не советчик.

– Жаль.

– Ну хорошо, – неохотно сказал он, – хотя повторяю: решать тебе. Но мне кажется, пригласив его, мы ничего не теряем. И потом, если он придет, ты по крайней мере будешь знать, что он тоже сожалеет о случившемся.

И я послала отцу приглашение, и Дэниелу с Розой тоже, и сказала Tee, что не могу пойти к ним сама и прошу ее передать им, что я действительно хочу их всех видеть. А за две недели до свадьбы попросила ее передать отцу, что Уолтер приглашает его на ужин. (Я еще не отказалась от комнаты и уходила ночевать туда, но большую часть дня проводила у Уолтера, готовясь к свадьбе.)

Отец выглядел лучше, чем я ожидала, судя по рассказам Теи, и я сразу насторожилась. Прошедший год не сломил его, хотя и превратил в старика. Костюм на нем болтался, но сразу было видно, что отец умеет носить вещи. Держался он не вызывающе, но и не робко.

– Привет, Руфи. Рад познакомиться, мистер Штамм.

– Мы рады видеть вас у себя, мистер Кософф.

Тея и я первыми прошли в гостиную. Сели на диван, отец устроился в кресле; Уолтер приготовил всем выпить: себе мартини, нам с отцом виски, Tee херес. Тея начала рассказывать о своей работе в школе, но разговор не клеился; мы с отцом изо всех сил пытались держаться непринужденно, и все же нам было не по себе.

– Да, – сказал Уолтер, ласково глядя на нас, – будем счастливы! – И поднял бокал.

– Лэхайм, – отозвался отец.

– Простите?

– Лэхайм, мистер Штамм, – серьезно повторил отец. – Вы еще не знаете, что это такое? Ай-яй-яй, Руфи, стыдно.

Ах, вот какую роль ты выбрал! Я не знала, смеяться мне или сердиться. Интересно, как Уолтер воспримет этого еврейского папочку, которого отец явно вознамерился изобразить.

– Лэхайм, мистер… Можно называть вас просто Уолтер?

– Буду очень рад.

– Это значит «За жизнь». Самое главное слово. Жизнь. С Божьей помощью вы с Руфи многим дадите жизнь.

– С удовольствием за это выпью, – благодарно сказал Уолтер, не подозревая подвоха.

Ах вот как – с Божьей помощью. А не ты ли орал на маму, когда у нее это случайно вырывалось?

Tee, судя по всему, тост понравился. Мы выпили за жизнь. Горничная внесла закуски. Я ненадолго вышла в кухню, чтобы посмотреть, готово ли горячее.

– Каждый вечер, – вещал отец, когда я вернулась, – этот цыпленок залезал-таки ко мне на кровать, у него даже была своя подушка. А когда его хотели зарезать, я рано утром тайком убежал с ним в лес. Потом меня нашли, но я прижал цыпленка к груди и сказал: «Лучше меня убейте, а цыпленка не трогайте!» А вот и Руфи. – Он повернулся ко мне: – Я тут рассказываю твоему… м-мм… жениху про нашу жизнь в Кейдане.

В Кейдане. За всю свою жизнь я почти не слышала рассказов о его родном местечке. Улыбнулась ему и подумала: «Ну и лицемер! Хоть бы меня постеснялся». Остаток вечера прошел в этой приятной, насквозь фальшивой атмосфере: Уолтер и отец, подвыпив, стали друзьями; Тея время от времени смотрела на меня, словно хотела сказать: «Видишь, я же знаю, в душе все люди очень хорошие». Я испытывала облегчение и раздражение одновременно, видя, с какой легкостью мужчины нашли общий язык. Я ушла вместе с отцом и Теей; прощаясь у метро, отец пожал мне руку.

Церемония происходила в гостиной. Наш брак скрепил раввин, которого Уолтер пригласил «из уважения к моим чувствам». Молодой блондин с модной короткой стрижкой, в совершенстве освоивший искусство проводить обряд по всем правилам и не казаться при этом смешным. Сначала он неуверенно прочел несколько стихов по-древнееврейски (словно повторяя их за невидимым суфлером); затем последовал маленький шедевр ораторского искусства, который мог произнести мало-мальски образованный священник любого вероисповедания. Суть этой речи сводилась к тому, что все люди, кем бы они ни были, достойны жить в любви и согласии.

Лотта присутствовала на бракосочетании по настоянию Уолтера; он заявил, что она обязательно должна прийти. Она явилась за пять минут до начала в черном шелковом платье, старившем ее лет на десять. Несмотря на траурный наряд, она, казалось, была в прекрасном настроении. Излучала радость и доброжелательность настолько неискренне, что я невольно ежилась от неловкости, пока друзья Уолтера говорили ей комплименты.

– Руфь, – воскликнула она, – какая ты красивая. Как с обложки модного журнала. В жизни не видела такой красивой невесты.

Я еще больше съежилась в своем белом платье и ответила:

– Спасибо, Лотта. Спасибо, что пришла.

Она сбросила маску только один раз, когда ее знакомили с моим отцом.

– Лотта, – сказал Уолтер. – Это отец Руфи, мистер Кософф. Она резко побледнела, улыбка исчезла с ее лица.

– Рад познакомиться, Лотта, – сказал отец. Она в оцепенении смотрела на него.

– Лотта? – Уолтер ласково положил ей руку на плечо. Он не понимал, в чем дело, зато я понимала прекрасно.

Ах ты мерзкий старик! Он убил себя, чтоб не возвращаться домой! Он видеть тебя не мог! Спроси кого хочешь!

Положение спас раввин, который подошел к Уолтеру. Пора было начинать. Я взяла Лотту за локоть.

Но она не желала принимать от меня сочувствия. Повернулась спиной и отошла. Я подвела отца к Tee, потом встала рядом с Уолтером.

Как ни странно, я волновалась больше, чем Уолтер. Он был весел и с очаровательной улыбкой представлял своих друзей, с которыми я недавно познакомилась, моим: Лу Файну, который, к моему удивлению, пришел с женой («Я очень рад за вас, Руфи», – сказал он, покачивая головой. Лилиан, по-королевски восседая в своем кресле, заметила, что Лу не говорил ей, какая я хорошенькая); Tee и моему отцу; Рите, которая сердито отвернулась от меня, когда я сказала ей, что выхожу замуж за Уолтера, но нашла в себе силы прийти на свадьбу – с поджатыми губами, разобиженная и подчеркнуто вежливая; Сельме с Джерри. Почти такая же толстая, как во время беременности (ребенку уже исполнилось пять месяцев). Сельма надела на свадьбу прозрачное платье розового шелка и была похожа на ходячую рекламу сладкой ваты. Я была ужасно рада ее видеть. Джерри, казавшийся карликом рядом с этой розовой громадиной, сказал, что я обязательно должна прийти посмотреть на их ребенка, хотя я, наверное, не приду, и я ответила, что приду обязательно. Я почти не слушала раввина, думая о людях, стоящих за моей спиной. Карл Симпсон поздравил меня с видом, не оставлявшим никаких сомнений: он восхищается моей ловкостью. Тея. На фоне ее розового платья и мягких русых волос мое платье казалось мне слишком белым, помада – слишком яркой, волосы – слишком черными и вьющимися. Вряд ли издатели «Журнала для невест» одобрили бы мой вид. Борис. Я вспомнила, как недавно ехала в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Дэвидом, как старалась ни о чем не думать, просто смотреть в окно или уснуть, как не могла избавиться от одной и той же назойливой мысли:

Если я откажу Уолтеру, то потеряю Бориса.

Мартин.

Моя мать.

Дэвид.

Хелен Штамм.

Призраки на моей свадьбе. Я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из них вдруг появился. Помню, перед началом застолья я на какой-то миг застыла возле входной двери; дверь приоткрылась – наверное, кто-то из гостей не защелкнул замок. Никто не вошел. Чтобы избавиться от неприятного чувства, я подошла к двери, выглянула на площадку, оставив руку с бокалом за дверью, будто опасалась, что кто-то выхватит его у меня, потом плотно закрыла дверь и повернула замок. Потом, не в силах никого видеть, пошла в библиотеку, на ходу напомнив себе, что надо поставить туда другую пепельницу взамен той, которую забрала Хелен. Допила шампанское. С тревогой подумала, что нервное напряжение не оставляет меня. Подошла к полкам, заметила пустые места там, где стояли книги Хелен, – в основном справочники; взглянула на полки с книгами Уолтера – архитектура, промышленный дизайн, графика, бытовой дизайн, антиквариат, букеты и украшения из цветов, живопись, скульптура. (Через несколько месяцев Хелен скажет мне: «У нас было четкое разделение обязанностей: Уолтер занимался эстетикой, я – реальной жизнью».)

Я вернулась в столовую, где гости собрались вокруг стола с закусками. Специально нанятый официант подлил мне шампанского. Уолтер уже искал меня. Спросил, как дела, я ответила – все в порядке, но слишком много впечатлений. Он нежно улыбнулся мне, я снова вспомнила о Дэвиде и уронила бокал. Он ударился о натертый до блеска пол, разлетелся на мелкие кусочки, более мелкие, чем во время церемонии, когда Уолтер, как положено, разбил бокал. Уолтер отвел меня в сторону, пока горничная убирала осколки, и сказал, что мне нужно что-нибудь съесть.

– Не могу. Переволновалась.

Он понимающе кивнул.

– Тогда выпей еще шампанского.

– Не знаю, стоит ли, – сказала я, зная, что не стоит. Голова уже кружилась.

– Это твоя свадьба, дорогая, веселись!

Я благодарно улыбнулась. Он пошел за шампанским.

Если опьянею, наговорю лишнего. Глупости. Что я такого могу сказать? А вот что: «Уолтер, я тебя ненавижу». Чушь. И неправда к тому же. Зачем мне врать? Никогда я так не скажу.

– Я обязательно приду посмотреть на малыша, – пообещала я Сельме и Джерри, одиноко стоявшим в углу. – Скажи еще раз, как его зовут. Я опять забыла. Просто ужас.

Сельма как-то странно посмотрела на меня:

– Грегори Мартин.

Мартин. Пять месяцев назад, когда от них пришла открытка, я не обратила на это внимания. Сейчас повторила за ней: Грегори Мартин.

Она энергично кивнула:

– Грегори – в честь моего отца. Он умер два года назад. Мартин – в честь твоего брата, пусть земля им будет пухом.

Я заплакала.

– В чем дело? Ты что, не получила открытку?

– Получила. Но не… в общем, мне не пришло в голову…

– Не плачь, а то все подумают, что тебя насильно выдают замуж.

– Не могу…

– Сознайся – ты ничего не ела.

– Не в этом дело.

Уолтер, увлеченный беседой с одним из своих друзей, сунул мне в руку бокал шампанского и исчез.

– Пойду принесу тебе что-нибудь поесть, – объявила Сельма, неодобрительно глядя на бокал. – Джерри, займи ее чем-нибудь, покажи фотографии. Я скоро.

Джерри вынул бумажник, и я уставилась на фотографии Грегори Мартина Вайнштока – прелестного пятимесячного толстяка с глазами-щелочками. Наполнив тарелку едой, Сельма вернулась к нам и увела меня в спальню; там я умылась и попыталась съесть что-нибудь из деликатесов, горой лежавших на тарелке, пока она звонила домой, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она повесила трубку, и кусок омара упал с вилки мне на платье.

– По-моему, ты совсем готова, – заметила она, вытирая пятно салфеткой.

– По-моему, я совсем готова, – послушно согласилась я. Она потерла пятно мокрой губкой, оно поблекло, но не исчезло.

– Принеси из кухни пятновыводитель, – посоветовала я.

– Ну да, чтобы все узнали, что ты заляпала свадебное платье.

– Сельма, – зевнула я, – я так рада, что ты здесь.

Я допила шампанское и осторожно поставила бокал на ночной столик.

– Очень хорошая свадьба, – вежливо сказала она. Я сонно улыбнулась:

– Немного скучно, а так ничего, да?

– Я этого не сказала. Замечательная свадьба.

– Замечательная, – кивнула я. – Жених с невестой слегка подкачали, а так все прекрасно. – Слова вырвались против моей воли.

Она с ужасом уставилась на меня. Я пошла на попятный:

– Не огорчайся, дорогуша. В конце концов, у всех свои недостатки. Я только это имела в виду. Совершенных людей нет. – Я прислонилась к спинке кровати.

– Надо вернуться к гостям, – сказала она.