Текст книги "Стремглав к обрыву"

– Он приехал сегодня утром. Теперь он иногда приезжает в середине недели.

– Как мило с его стороны, – недовольно заметил он. Я улыбнулась:

– Ты надолго?

– Не знаю. Дня на два.

Я огляделась. Приятная комната. Обои травянистого цвета, светлая мебель, на кровати яркое покрывало в зелено-оранжевую полоску, на стенах реклама швейцарских курортов. Посередине кровати – развернутая местная газета, рядом тарелка с недоеденным сэндвичем. Я подошла к окну и совсем рядом увидела ту сторону горы, по которой не ходил подъемник. Трава, земля, кое-где деревья. Дэвид подошел ко мне сзади и обнял.

– Здесь погиб Мартин. Вон там, справа.

– Я не знал.

– Конечно нет. – Я повернулась к нему. – Я уже почти не думаю об этом. Только иногда… тот момент, когда он врезался в дерево… Бывает, я лежу в постели… или просыпаюсь утром… и мне кажется, что это я. Что это случилось со мной.

Он поцеловал меня и, дотянувшись до молнии на моих брюках, начал ее расстегивать.

– Старый распутник, – пробормотала я и прислонилась спиной к подоконнику, чтобы удержать спадающие брюки, зажав при этом его руку. Он недоумевающе посмотрел на меня:

– В чем дело?

– Ни в чем. Колпачок забыла. Я же вылетела из дома как сумасшедшая.

Обернулась и еще раз посмотрела на гору, словно она меня притягивала. Дэвид подхватил меня на руки, перенес через комнату, уложил на кровать, сбросил на пол газету и убрал тарелку с сэндвичем на тумбочку.

– Закрой глаза и представь, что занимаешься любовью в Италии. – Аккуратно снял рубашку и брюки, повесил их на стул.

– Так странно видеть здесь белую рубашку и костюм.

– Я не предполагал, что приеду, – с легким раздражением ответил он.

– Я тоже тебя не ждала. Но все равно рада.

– Приятно слышать. А то я уже начал сомневаться. – Он присел на кровать.

– Какие могут быть сомнения? – искренне спросила я. Я еще не понимала, что с нами происходит.

– А, не бери в голову.

– Дэвид, – спросила я, поглаживая его бедро, – мистер Сигал – это был ты?

– Скорее всего. Уже не помню.

– Мне так не хотелось уезжать. Я чувствовала, что ты вот-вот появишься.

– А где ты была? Здесь?

– В Калифорнии.

Он изумленно посмотрел на меня.

– Глупая история. Уолтеру пришло в голову, что настало время познакомить меня с отцом. После стольких лет. И не только меня, детей тоже. А потом мы на неделю остановились в Сан-Франциско, и я каждый день собиралась тебе позвонить, но не знала, как это сделать, а в последний день чуть не позвонила. Но побоялась, что тебе это будет неприятно: вроде как я вторгаюсь на твою территорию. – Я чуть не призналась, что Уолтер вспомнил о нем и даже предлагал позвонить. Но что-то меня остановило. Он вел себя странно; если бы я хуже знала его, то подумала бы, что он ревнует.

Несколько минут он пристально смотрел на меня. Словно пытался уличить меня во лжи. Но я бы не смогла его обмануть. Я еще считала, что у меня нет для этого причин.

– Хорошо провели время? – холодно спросил он.

– Нет. Его отец – гнусный старик. Я с трудом его выносила. Он продолжал смотреть на меня сверху вниз и, похоже, думал о чем-то другом. Я погладила его руку, попыталась притянуть к себе; он не двигался и молчал.

– Что с тобой, Дэвид?

Тут он навалился на меня и принялся отчаянно целовать, а его руки, как руки слепца, упорно скользили по моему телу, пытаясь сорвать с меня одежду, и мне пришлось напомнить, что я все-таки должна в ней вернуться домой. В следующую минуту я забыла обо всем на свете.

В сентябре мы вернулись в город. Я не сразу заподозрила, что беременна. Убедившись в этом, обрадовалась: «Слава Богу, я спала с Уолтером. Он ничего не узнает». Мне до сих пор стыдно за эту мысль.

Думая о будущем ребенке, я пыталась угадать, как Дэвид отнесется к известию. Иногда мне казалось, что он рассердится, и я мысленно оправдывалась: я же предупредила его о колпачке. (Вопрос: А на следующий день? А в последний? Ответ – неуверенным тоном: Может, глупо, но после первого раза не имело смысла об этом думать. Я как-то забыла о нем.) Бывали минуты, когда я не сомневалась: несмотря ни на что, он будет рад известию и горд тем, что я забеременела от него, – ведь его жене это не удалось. Потом я принималась ругать себя за эгоизм и жестокое самодовольство. Напоминала себе, что Дэвид щадил меня и только поэтому никогда не говорил со мной о своей дочери: люди, взявшие детей на воспитание, как правило, любят их больше собственных. Что нехорошо сравнивать себя с незнакомой женщиной, несчастье которой в том, что она по неизвестным мне причинам не может иметь детей. Но ничего не помогало. Ведь я ревновала Дэвида к жене с той минуты, как только Тея сообщила мне о ее существовании. И теперь не могла не радоваться, что я, а не она, жду от него ребенка.

На третьем месяце я сказала Уолтеру. Я была уверена, что он обрадуется. Он все больше любил детей. Его отношения с ними очень изменились с тех пор, как мы стали жить мирно. Прежде ему хотелось, чтобы я рожала детей, заботилась о них и перед ужином приносила их ему, сияющих чистотой, чтобы он мог несколько минут подержать их на коленях, особенно если у нас были гости. Ему нравился сам факт, что у него есть дети, а заботы о них он предоставлял мне. Мне же обязанности матери доставляли намного больше радости, чем обязанности жены, и это еще больше отдаляло его от детей. Только в последнее время он стал с удовольствием разговаривать с ними; когда требовалось, давал советы, сам водил их гулять, а в конце учебного года даже вызвался пойти на собрание к Энди и Филиппу и помог воспитательнице Сьюзен провести экскурсию в зоопарке.

Но мое сообщение не столько обрадовало его, сколько встревожило.

– В чем дело? Ты не рад?

– Не знаю. – Казалось, он обескуражен и слегка смущен этим. – Мне кажется… Боюсь… Мне ведь уже пятьдесят два, Руфь.

Я кивнула.

– По-моему, быть отцом младенца в таком возрасте…

– Ты кажешься мне моложе, чем десять лет назад, – искренне сказала я.

Он улыбнулся:

– Приятно слышать. Но позволь заметить, это потому, что ты стала старше. Ты уже не молоденькая девушка – молодая женщина. А это большая разница.

– Возможно, – ответила я и чмокнула его в щеку. – Но дело не только в этом. Годы тебя не старят. Собственно говоря, они теперь вообще мало кого старят – пятидесятилетние выглядят как…

Он снова улыбнулся. Немного встревоженно. Не то чтобы не веря. Он как будто знал. Нет, если бы знал, мое предательство вызвало бы гнев и боль, и я бы это заметила, несмотря на всю его сдержанность. Можно было подумать, что он смутно о чем-то догадывается и в то же время сам не может понять, что мешает ему радоваться будущему четвертому ребенку именно тогда, когда он по-настоящему полюбил тех, которые уже есть.

– Кроме того, ты стал прекрасным отцом. Он молчал.

– Прости, Уолтер. Мне надо было подумать… Но я не могла предположить…

Он рассеянно похлопал меня по руке:

– Это ты прости меня. Расстроил тебя своими глупыми опасениями. Но я привыкну…

Дэвид приехал только в конце декабря, когда я была на четвертом месяце. Было утро, и я прилегла отдохнуть, отправив детей в школу, – спала, когда он позвонил, поэтому звонок раздался неожиданно, хотя весь месяц я жила мыслями о Дэвиде и каждый раз, когда звонил телефон, готова была услышать его голос.

– Как у тебя со временем, детка? – спросил он.

– Я весь день свободна. Сьюзи в школе до двух, и мне необязательно быть дома к ее возвращению. Эстер ее встретит.

– Прекрасно. Значит, мы оба свободны. Топай сюда.

У него был непривычно радостный голос; я решила – это из-за того, что мы можем целый день провести вместе. Словно заразившись его радостью, быстро приняла душ и надела одно из лучших платьев – «рубашку» из тонкой шерсти в цветочек, скрывавшее уже слегка заметный живот. Волосы были длиннее, чем обычно, закрывали шею и запутались в замке платья, когда я торопливо застегивала его. Поверх платья надела легкое красное пальто, хотя день был довольно холодный. Я не стала доставать зимнюю одежду, зная, что во время беременности мне обычно бывает жарко.

– Привет, красотка! – воскликнул Дэвид, открыв дверь. Прижал меня к себе и от избытка чувств громко чмокнул; помог снять пальто и, слегка отстранившись, повторил: – Да ты в самом деле красотка.

Я почувствовала, что краснею.

– Вот это да! Руфи, ты краснеешь? Первый раз вижу. Несмотря на смущение, меня распирало от счастья. Он сел на кровать и усадил меня к себе на колени.

– Ну, как дела? И что ты с собой сделала? Выглядишь как-то по-другому.

Я улыбнулась:

– И ты ведешь себя по-другому.

– Кто, я? У меня прекрасное настроение, только и всего. Могу я это себе позволить?

– Конечно.

– Между прочим, ты не ответила.

– У меня волосы отросли.

– Тебе идет. Но тут что-то другое. Погоди-ка, тебе убрали горбинку? – Он ощупал мой нос. – Нет, на месте.

– О Дэвид, – выдохнула я, смущенно рассмеялась и уткнулась ему в шею.

– Повтори.

– Что?

– Скажи еще раз «О Дэвид».

– Не могу. Я стесняюсь.

– Боже мой, ты стесняешься, – негромко повторил он.

Я поцеловала его, и он теснее прижал меня к себе.

– Я беременна, – прошептала я. – От тебя. С лета.

Он так стиснул меня, что я не могла дышать – и не хотела. Потом осторожно уложил на кровать, подсунул под голову подушку. Положил руку мне на живот и с серьезным видом стал его поглаживать.

– Еще рано, – умиротворенно сказала я. – Через месяц начнет толкаться.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прекрасно. Как всегда в таком состоянии, – похвасталась я.

– Август, – принялся считать Дэвид, – а когда…

– В мае. Ближе к концу.

– Жаль, я раньше не знал. – Он продолжал поглаживать мой живот.

– Да. Но по большому счету это ничего не меняет.

Его рука замерла, он встал с кровати и отошел к окну. Я с тревогой наблюдала за ним и подумала: ему, должно быть, странно, что я от него ничего не требую. Он закурил, глубоко затянулся, выпустил несколько колечек дыма и внимательно стал следить за тем, как они рассеиваются в воздухе.

– Я так долго не появлялся, потому что Сара ездила в Неваду, чтобы получить развод, и я не хотел тебе говорить, пока все не решилось.

– Сара, – повторила я. Он никогда не называл жену по имени; я думала, что он неосознанно стремился не допускать меня в эту часть своей жизни. Будто берег ее от меня. – Ты ни разу не говорил, как ее зовут.

– Я думал просто сказать тебе о разводе, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова. – Сообщить, что свободен. И ничего не жду от тебя. Не жду, что ты побежишь разводиться с Уолтером.

До этой минуты я просто слушала его, теперь начала понимать. Резко села.

– Что ты хочешь сказать? Ты собираешься на мне жениться? И поэтому тебе понадобился развод?

– И да и нет. Мне бы следовало это сделать, даже если бы не было тебя. Правда, я не уверен, что пошел бы на это.

– Не любишь жену?

– Ты что, думаешь, я из любви к жене под любым предлогом рвался сюда?

Я покраснела:

– Я думала, ты приезжаешь по делу. Он не ответил.

– Ну и еще… секс. Раньше… ты ведь спал со мной… даже когда… даже без любви.

– Раньше я разделял секс и любовь, – заметил он, горько улыбнувшись. – С возрастом граница стерлась.

– А твоя дочь? – помолчав, спросила я.

– Что моя дочь?

– Трудно будет ее оставить?

– Не трудно. – Он опять горько улыбнулся. – Прости, если я тебя разочаровал.

– Не разочаровал. Удивил. Он пожал плечами:

– Ничего удивительного. Я нашел жену, какую искал. Милую, симпатичную, неглупую. Не из еврейской семьи. Мне казалось, я ее достаточно люблю, чтобы жениться. Я никогда особенно не хотел детей. И не слишком страдал бы без них. Но Сара… женщины, похоже, думают, что ничего не стоят без детей.

Я пожалела Сару, которая любила Дэвида и не могла иметь детей.

– Я не хотел брать ребенка на воспитание. Не хотел – еще мягко сказано. Сама мысль была мне отвратительна. Делать вид, что я отец какого-то чужого ребенка. Когда она впервые заговорила об этом, я даже слушать не стал. Она не спорила. Ждала – у нее хватило ума и терпения. Ждала шесть месяцев, но не забеременела и вернулась к этой теме. А потом еще раз. И еще. И я сдался. Мы объявили о своем решении, я сказал все, что требовалось. Потом пришлось еще ждать: нами занялась контора по смешанным бракам, потому что Сара, по их понятиям, не еврейка, раз ее мать протестантка. Потом получили Салли. Ей было четыре месяца. Через пару дней у нее начался жестокий понос, оказалось, это целиакия. Слыхала, что это такое?

– Слыхала. Ферментная недостаточность или что-то в этом роде. В группе Сьюзен был такой мальчик. Он приходил к ней на день рождения и ничего не мог есть.

– Нам еще повезло. Форма была не самая тяжелая, и к трем годам все прошло.

– Все равно, с такими детьми нелегко. Мимолетная улыбка.

– Ты так говоришь, будто я жалуюсь. Так вот, я не имею на это права. Сара все взяла на себя. Не взваливала на меня ребенка, как ее приятельницы, которые только и ждут, когда муж придет домой, чтобы отправиться по магазинам. Не пыталась сделать из меня няньку. Нашла прислугу и делала все, что надо, когда та раз в неделю оставалась с Салли. Она безумно любит малышку, и ей все эти заботы не в тягость. Она ничего не говорила, когда я задерживался в конторе, или встречался с приятелями, или два раза в неделю уходил в клуб. Даже если ей было очень трудно. Впрочем, она не считала, что ей трудно. Салли – очень милая, спокойная девочка, и, по моим наблюдениям, они ладят лучше, чем многие другие матери и дочери, хотя я не большой знаток чужой семейной жизни. – Он замолчал, тревожно огляделся, взъерошил волосы и невидящим взглядом уставился прямо перед собой. – Две хорошо одетые, хорошо воспитанные голубоглазые подруги. Приходят меня навестить – обе в белых перчатках. Когда я прихожу к ним… когда сижу в их гостиной, я так же далек от них, как сейчас, здесь.

Договорив, он закурил новую сигарету, пару раз глубоко затянулся и смял ее.

– Дэвид, я тебя ужасно люблю.

– Сейчас не это главное. Главное, что ты намерена делать. Готова ли ты…

– Все так неожиданно, я не могу сразу…

– Ответь мне, Руфь, – спросил он вдруг изменившимся тоном (так адвокат говорит с клиентом), – как ты думаешь, Уолтер что-нибудь подозревает?

– Нет, – медленно ответила я, – пожалуй, нет. Все слишком… Он знает о том, что было раньше. Несколько месяцев назад сказал… – Он сказал, что его в тот момент чуть удар не хватил. – Помнишь свадьбу Теи?.. И мы… он ужасно расстроился, увидев нас вместе… Сказал, что…

– Он знает о ребенке? – Дэвида не интересовали переживания Уолтера. – То есть не о том, что ребенок мой, а о том, что ты беременна?

Я непроизвольно прикоснулась к животу.

– Конечно. Я должна была ему сказать. Мне бы и в голову не пришло скрыть от него.

– Это усложняет дело. А, черт! – Забыв о недокуренной сигарете, он взял новую. – Черт, надо было сначала мне сказать.

– Думаешь, он его не отдаст? И придется сказать, что это не его ребенок?

– Дело не только в этом ребенке. Ты не боишься, что он вообще попытается отнять у тебя детей?

– Нет! – Это не был ответ на вопрос. Я просто не могла даже в мыслях допустить, что у меня могут отнять детей.

Оглядевшись, я обнаружила, что стою в центре комнаты, хотя не помнила, как встала с кровати. Взглянула на Дэвида. Он внимательно наблюдал за мной. Как будто изучал какой-то редкий экземпляр. Или вещественные доказательства.

– Почему ты так смотришь?

– Пытаюсь понять, о чем ты думаешь.

– О чем я думаю? – волнуясь, повторила я. – Ты представляешь себе, что такое отсуживать детей? Вот о чем я думаю. Ты хоть на одном таком суде был за свою счастливую жизнь?

– Приходилось, – спокойно ответил он. – Приятного мало.

– Приятного мало! Это ужасно, чудовищно, это невозможно выдержать! Им всем плевать на чьи-то там чувства! Это жестокая, страшная мясорубка, и она перемалывает всех без разбора – и детей, и родителей! Всех подряд!

Он молча стоял, скрестив руки на груди, и мне захотелось его ударить, чтобы он хоть что-то ответил; это желание быстро прошло, но я продолжала возмущаться:

– Что ты на меня уставился? Скажи что-нибудь!

– А что я должен сказать? Думаешь, я этого не знаю? Разумеется, ты слегка драматизируешь и изображаешь все хуже, чем на самом деле, – если может быть хуже, – но в целом ты права. Если он начнет процесс, всем не поздоровится.

Я снова села.

– Я даже не представляю себе, как ему сказать. У нас не те отношения, что раньше. Лучше. Не смейся, он изменился. С ним стало легче. Наверное, со мной тоже. И он лучше относится к детям, сблизился с ними. Поэтому все будет так… Правда, он и сейчас не требует ничего от них, но раньше вообще не обращал внимания. Считал, что выполнил свой долг, произведя их на свет. Будто их рождение что-то доказывает. Не знаю что, но явно не его мужские способности. В постели он никогда не был особенно хорош. – Почти никогда – за исключением недели в Кармеле. – Мне не нравилось его отношение к детям, даже к Борису, с тех пор как мы поженились. Раньше он был к нему очень привязан, а потом вдруг стал таким равнодушным, даже ругал его равнодушно. Понимаешь? Отстраненно. Как будто…

Сидя в их гостиной, я так же далек от них, как здесь.

Я невольно вздрогнула. Он заметил это и спросил:

– В чем дело?

– Так, ни в чем.

– Не говори глупостей. Тебя будто ударили.

Я улыбнулась:

– Очень трудно быть женой человека, который читает твои мысли.

– А того, кто не может их читать, – легче?

– Ладно, Дэвид. Я просто подумала, что на месте Уолтера ты вел бы себя точно так же. Как со своей женой и дочерью. То, что ты рассказал, мало отличается от того, что делал Уолтер. Может, вы оба просто не любите детей.

– А может, мы оба считали, что это не наши дети. По разным причинам, правда.

– Может, и так.

– И может, все-таки стоит рискнуть? Мы же будем вместе. Что ни говори, порознь у нас ничего не вышло. Это уж точно.

– А вдруг мы разлюбим друг друга? Ты и я. Ребенок тут ни при чем. Я умру, если ты меня разлюбишь. Хотя ты ни разу не признавался мне в любви.

– Все это бред, – почти спокойно ответил он, не сводя с меня глаз. – Ты снова пудришь мне мозги. И себе тоже. Придумываешь всякие сложности, чтобы улизнуть…

– Неправда! – возмущенно закричала я и вскочила с кровати. – Неправда! Я всего лишь пытаюсь предугадать…

– Что ты несешь – предугадать! – взорвался он. – Сокрушаешься: ах, ты не говорил мне о любви, когда я жизнь готов перевернуть, только чтобы быть с тобой!

Помолчав, я ответила:

– Вряд ли твоя жизнь перевернулась. – Я думала, что права, потому что рассуждаю очень разумно. – Да, ты оставляешь жену и дочь, но ты же их не любил.

– Между прочим, я оставляю им кучу денег, которые даже еще не успел заработать. Более того… – Увидев, насколько я поражена, он успокоился и грустно улыбнулся. – Видишь, не стоит выдумывать сложности. Их и так больше чем достаточно.

– Ты имеешь в виду деньги, – тупо сказала я.

– Именно.

– Это меня не остановило бы.

– Я зарабатываю пятнадцать тысяч в год. Саре придется выплачивать сто двадцать пять долларов в неделю. Остается сто семьдесят пять. Если она снова выйдет замуж – вряд ли это произойдет скоро, она клянется, что никогда, но я оптимист и допускаю, что она передумает, – сумма уменьшится вдвое, но все равно минимум лет пятнадцать я буду платить алименты Салли. Ты, со своей стороны, вряд ли можешь рассчитывать на алименты. Если на минуту предположить, что дети останутся с тобой, вероятнее всего, получишь приличную сумму на их содержание.

– Ты говоришь так небрежно: «Если на минуту предположить…»

– Согласен, звучит жестоко. Извини. Но я не намерен смягчать ситуацию, я хочу, чтобы ты поняла, на что мы можем рассчитывать.

Я кивнула:

– Сто семьдесят пять в неделю плюс то, что удастся получить на детей. Примерно столько зарабатывают учителя, да? – Я презирала себя за то, что думаю о деньгах, но глупо было бы притворяться.

– Примерно. Иногда больше, иногда меньше.

– На это можно прожить?

Он улыбнулся:

– У многих даже этого нет.

– Не смейся.

Мне вдруг стало безумно жалко себя, и я чуть не расплакалась. Он сел на кровать, подозвал меня к себе. Я не двинулась с места. Я боялась забыть о реальности, с которой не имела права не считаться. Он предлагал мне сломать свою жизнь, но, оказавшись с ним в постели, я забыла бы об этом. Он настойчиво похлопал по кровати рядом с собой. Я неохотно подошла; он усадил меня к себе на колени, и я, шмыгнув носом, уткнулась ему в плечо.

– Вот это и есть жизнь, – прошептал он мне на ухо. – Люди работают, едят, любят друг друга, по субботам ходят в кино. Ты ждешь, когда первая жена твоего мужа отправится на тот свет или выйдет замуж и он перестанет платить алименты. Но потом денег все равно не хватает, и ты ругаешься с ним чаще, чем прежде, потому что зарабатывает он меньше, чем ты ожидала. Потом вы миритесь в постели и ему повышают жалованье, а потом вы опять ссоритесь и опять миритесь.

Я с упреком посмотрела на него сквозь слезы:

– Ты так говоришь, будто это игра. И всем весело. Я видела людей, которые так живут, – им не до веселья.

– Они – не мы. Нам с тобой всегда весело. Я встала, хотя он пытался меня удержать.

– А Уолтер? Это убьет его. Особенно сейчас.

– От этого не умирают. Ему будет плохо, как и тебе, если ты останешься с ним.

От этого не умирают. Но много лет назад его уже чуть удар не хватил. Только оттого, что понял, как мало мне нужен. В последнее время я часто думала, что обманула Уолтера и не принесла ему счастья. Сейчас я попыталась отогнать эту мысль: и так не знала, что делать.

– Как бы ему сказать, чтобы он не разозлился и не стал мстить?

Дэвид пожал плечами:

– Вряд ли это возможно. Как бы ты ни сказала, факт остается фактом. Когда пинаешь человека ниже пояса, ему не легче от того, что это не со зла.

Я посмотрела на него:

– То есть ты тоже уверен, что он не отдаст детей?

– Думаю, нет.

– А в чью пользу решит суд?

– Трудно сказать. С одной стороны, дети почти всегда остаются с матерью. Но хороший юрист без труда докажет твою вину.

– Я плохая мать?

– Ты плохая жена и, соответственно, не имеешь морального права воспитывать детей. Подумай сама. Бедная девушка вышла замуж за богача, который намного старше. Забеременела от друга детства. Любой приличный адвокат наймет детектива и легко докажет, что все эти годы наш роман не прекращался.

– Не может быть.

– Еще как может. Он предъявит свидетельства тех, кто видел, как мы встречались, и сумеет убедить всех, кого надо, что в остальных случаях мы просто были осторожнее.

Я поняла, что он прав. От беспомощности к горлу подступила тошнота.

– Зачем ты все это говоришь? Будто не хочешь, чтобы я ушла к тебе.

– Глупости. Тебе нужна утешительная ложь. Не дождешься. Если я сейчас не скажу правды, ты все равно никуда от нее не денешься.

Дэвид, я без тебя не могу. Ты единственный, кому я не в силах солгать.

– Ладно, – сказала я, пытаясь рассуждать спокойно, – предположим, из меня сделают шлюху, а детей отдадут Уолтеру. Что же дальше?

– Мы будем вместе, у нас будет ребенок, и тебе разрешат видеться с детьми. Возможно, Уолтер женится и у них будет другая мать. Возможно даже, через год или два их отдадут тебе, например, если не сложатся отношения с мачехой.

– О Господи, что ты говоришь?!

– Что жизнь – трудная штука. Иногда можно добиться своего, ничего не потеряв, но это не тот случай. Мне кажется, для детей будет лучше, если ты сделаешь неудачную попытку, чем если не сделаешь никакой. Потому что ты никогда не простишь им, если не сделаешь. – Он помолчал, словно не решаясь продолжить. – И еще. Я перееду в Нью-Йорк независимо от того, получишь ты детей или нет. Я навел справки – тут есть кое-какие возможности. Платят больше, чем в Сан-Франциско, но, как я понимаю, и жизнь дороже, особенно если ты не захочешь менять район, чтобы не переводить детей в другую школу. И тогда для них все не так уж страшно: не придется менять школу, если они останутся с тобой; а если нет, ты будешь совсем рядом и сможешь часто их видеть.

– Какой ты добрый.

– Я не добрый, – раздраженно ответил он. – Я только пытаюсь получить то, что мне нужно.

– Но тебе ведь не нужны мои дети.

– Нужны, но не так, как их мать. Я же их совсем не знаю. Было бы глупо уверять тебя, что полюблю их всей душой, даже если уверен, что так и будет. Я и Салли полюбил бы, если бы хоть немного любил ее мать.

Мы помолчали. Я была в ужасе и от того, что он ждет от меня, и от того, что ждет меня, если я откажусь.

– Дэвид, ты, кажется, сказал, что не требуешь, чтобы я ушла от Уолтера.

Он мрачно улыбнулся:

– Все верно, только ты употребила не то время. Я не требовал. Пока не узнал, что оставил в тебе кое-что.

– А теперь требуешь.

– Именно.

– Когда я должна решить?

– Сейчас.

– Сейчас!

– Именно.

– Но почему, Дэвид? Почему не подождать денек-другой?

– Зачем? Денек-другой ничего не изменит. Я только хочу избавить нас обоих от медленной пытки.

– А если я не смогу, что ты будешь делать?

– Это тебя не касается. Что бы я ни сделал потом, тебя это уже не будет касаться. Никогда.

Я беспомощно посмотрела на него:

– Я боюсь.

– Чего?

– Всего. Боюсь потерять детей. Боюсь, что ты не будешь их любить. Что разлюбишь меня. Что не хватит денег. Что…

– Довольно. Я все понял. Ты боишься.

От стыда я не могла поднять глаз, как ребенок, который признался, что обмочил штанишки.

– Все-таки попытайся, Руфь. В жизни часто приходится преодолевать страх. – Он подошел ко мне, обнял, погладил по голове, поцеловал. – Ты же будешь не одна. Я буду рядом, я помогу тебе. Помогу все объяснить детям. Они уже не маленькие и смогут понять.

– Они ведь могут сами захотеть остаться со мной. То есть могут сказать Уолтеру и он может…

– Они могут. И он может.

А потом он может умереть. Если окажется, что он не нужен ни мне, ни им. То, на что я так надеюсь, убьет его.

– Нет, не могу, – прошептала я.

Он вздрогнул, разжал руки, поцеловал меня в лоб и оттолкнул.

– Дэвид, – жалобно воскликнула я. – Дэвид, прошу тебя…

– О чем? Иди домой, Руфи.

Он повернулся ко мне спиной. Меня охватил страх. Будто я по собственной воле улеглась в гроб, и он заколачивает крышку.

– Как я могу уйти?

– Чего ты хочешь? Утешения? Оно ждет тебя дома.

Я надела пальто, взяла сумку, уронила ее, подняла.

Еще не поздно. Ты еще можешь передумать. Ничего не потеряно, пока ты не ушла.

Зачем? Я не могу сказать ему, что оставлю детей; я могу лишь просить об отсрочке, которой он мне не даст.

– Я люблю тебя, Дэвид.

– Тогда ты знаешь, как надо поступить, Руфь.

И я ушла.