Текст книги "Белгравия"

– Чарльз Поуп меня заинтересовал.

– Но чем?

– Видишь ли… – Каролина остановилась; замерла и Доусон. Держа одну щетку в правой руке, а другую – в левой, камеристка с любопытством наклонила голову. Самым интересным в ее работе было помогать хозяйке раздеваться после вечера в свете. Небольшое количество вина всегда развязывало языки, а мелкие намеки были хорошей разменной монетой в разговорах среди прислуги. – Дело в том, что…

Но тут Каролина перехватила взгляд Доусон и прикусила язык. Больше всего на свете ей хотелось рассказать мужу правду, но она дала слово. Распространяется ли клятва на мужей и жен? Разве, утаивая друг от друга секреты, супруги не нарушают одну из библейских заповедей? Но даже если и так, Каролина понимала, что не подобает пускать имя Чарльза по волне сплетен и говорить о нем в присутствии прислуги. Доусон, как правило, не отличалась болтливостью, но на благоразумие камеристки никогда нельзя положиться. Доусон могла промолчать, но могла с тем же успехом разболтать новость по всей Белгравии: в пять часов как раз должен прийти от мясника посыльный с окороком. Слуги хуже крыс: ходят из дома в дом, разносят слухи, рассказывая хозяйские тайны кому попало. Каролина знала, как они любят поболтать там у себя внизу, даже самые преданные из них. Нет уж, лучше промолчать. Потом – может быть, но сейчас мужу ничего говорить нельзя. И графиня прибегла к испытанному способу: переменила тему.

– Мария Грей превратилась в хорошенькую девушку, – сказала она. – Раньше всегда была такая серьезная, вечно зарывалась в книги. Теперь она просто красавица.

– Угу, – согласился Перегрин. – Повезло Джону. Надеюсь, он ее заслуживает.

Он скинул ботинки, собираясь с духом, чтобы отправиться в кровать.

– Мария ведь недавно пережила смерть отца.

– Да, страшное дело. Но, похоже, она не очень убивалась.

Доусон продолжила распутывать локоны леди Брокенхёрст. Она уже слышала эту историю: как лорд Темплмор на охоте упал с лошади и разбил голову о камень.

– Леди Темплмор очень хвалила Реджи.

– Какого еще Реджи?

– Это ее сын, брат Марии. Она рассказывала мне, что он фактически ведет все хозяйство в поместье. А ведь ему всего двадцать лет. Правда, леди Темплмор говорит, что у них хороший управляющий, но тем не менее.

– Если этот Реджи хочет уберечь поместье от судебных приставов, хорошего управляющего ему будет мало, – хмыкнул Перегрин. – Полагаю, долги после отца висят на их семействе, как мешок с камнями.

Каролина сочувственно вздохнула:

– Сегодня на них обеих были новые платья: и на матери, и на дочери. Я даже удивилась. Правда, они, видимо, знали, что придет Джон. Нельзя же им выглядеть перед названным женихом так, будто они разорились!

Перегрин сжал голову в ладонях. На него внезапно нахлынула печаль. Отчасти она была связана с приходом лета: в воздухе веяло надеждой, люди развлекались, носились с одного торжества на другое, все строили планы, как убежать от городской жары. И, глядя сегодня, как Джон флиртует с хорошенькой невесткой этого забавного мистера Тренчарда… Кстати, сколько лет его племяннику? Года тридцать два или тридцать три? Немного. Эдмунду сейчас было бы сорок восемь – мужчина в лучшей поре жизни. Но он никогда уже не отправится ни на северное побережье Франции, ни в горы, окружающие итальянские озера. Их бедный мальчик заперт в гробнице, как все доблестные молодые люди, которые погибли много лет назад в то июньское утро. Перегрин надеялся, что переезд в новый дом на Белгрейв-сквер, с его великолепными комнатами для приема гостей, вернет им обоим волю к жизни, придаст сил. Но сегодня произошло прямо противоположное: фривольные манеры, богатые костюмы, легкие разговоры, сверкающие бриллианты – все это послужило лишь иллюстрацией безумства человеческой жизни, которая всегда заканчивается в могиле, полной холода и одиночества. Перегрин с трудом поднялся на ноги и направился к двери.

– Пойду, пожалуй, лягу. Завтра предстоит тяжелый день.

Его печаль облаком висела в воздухе. Каролине мучительно хотелось рассказать мужу новость – теперь, когда она во всем убедилась. У Эдмунда остался сын! Им снова есть кого любить!

– Дорогой! – Перегрин обернулся. Каролина некоторое время молчала, а потом тепло произнесла: – Хороших снов. Может быть, наутро все покажется тебе иным.

Джеймс Тренчард боялся завтрашнего дня. Да и послезавтрашнего тоже. Ведь в любой момент мог разразиться скандал. «Словно тикают часы, приближая Судный день, – подумалось ему, пока он лежал в постели, вперив взгляд в изящный белый карниз. – Или же как будто вот-вот разорвется граната». Неудивительно, что Джеймсу не спалось. Он лежал вот уже целый час, прислушиваясь к тишине. Анна тоже не спала. Она неподвижно лежала рядом, повернувшись к мужу спиной. Джеймс чувствовал ее напряжение.

Домой приехали в молчании. Джеймс сразу исчез у себя в комнате, Анна выгуляла собаку, потом вернулась в спальню. Она и всегда была не слишком словоохотлива, но сейчас даже Эллис удивилась воцарившейся в комнате тишине. Вежливые попытки служанки вызвать хозяйку на разговор о приеме у леди Брокенхёрст успеха не имели, и Эллис постаралась побыстрее закончить работу и уйти. Когда появился Джеймс, Анна уже лежала в постели, плотно закутавшись в одеяла, и притворялась спящей. Собака свернулась у нее на руках. Тренчард некоторое время постоял босиком и в ночной сорочке, прикидывая, не вернуться ли в свою роскошную спальню – такое за сорок лет брака он проделывал всего несколько раз. Но потом все же забрался в постель, задул свечу со своей стороны и лег на спину, с широко открытыми глазами. Не было смысла уклоняться от столкновения, которое неминуемо должно состояться, поскольку в их мучениях каждый винил другого. Оба кипели гневом, негодовали на скрытность и вероломство друг друга.

– Чарльз наверняка все знает, – наконец сказал Джеймс, не в силах дольше хранить молчание.

– Нет, не знает!

Анна села на кровати, испугав задремавшую Агнессу. Свет газовых фонарей с улицы обрисовывал в темноте профиль мужа. Анне порой недоставало полной тьмы ночного города времен ее юности. Этот вездесущий тусклый свет погрузил мир в постоянные сумерки. Но зато теперь в Лондоне стало безопаснее, что, конечно, не могло не радовать.

Однако Джеймс продолжил развивать свою мысль:

– За ужином леди Брокенхёрст посадила его рядом с собой. Справа. Все заметили, включая и семью Белласис. Это все равно что пропечатать в «Таймс». Она явно стремилась привлечь к Чарльзу внимание в расчете сделать тайну всем известной, зачем еще бы это ей понадобилось? Если мальчик до сих пор не знает правды, то узнает буквально через несколько дней, а то и часов.

– Как долго ты поддерживаешь с нашим внуком отношения? – спросила Анна.

– Откуда тебе известно, что леди Брокенхёрст ничего ему не рассказала? – продолжил Джеймс, не посчитав нужным ответить. – По какой еще причине он мог получить приглашение? Нет, наверняка он знает правду. Таких людей, как Чарльз Поуп, не приглашают на частные приемы в Белгравии разделить трапезу с половиной пэров Англии. Такие люди, как Чарльз Поуп, не сидят рядом с леди Брокенхёрст. Юноши вроде него просто не имеют возможности познакомиться с титулованными особами. При обычных обстоятельствах графиня Брокенхёрст даже не удостоила бы Чарльза Поупа вниманием, не говоря уже о том, чтобы пригласить его за свой стол!

Джеймс тоже сел на кровати, повернувшись к жене, и его голос становился все громче и громче.

– Не кричи! – прошипела Анна.

Оливер и Сьюзен спали прямо над ними. Кьюбитт заложил в потолки домов раковины, чтобы шум не проходил между этажами, но все же промежуточный слой был не настолько толстым, чтобы полностью заглушать все звуки.

– А что касается этой чуши, что она якобы собирается вложить деньги в его дело…

– Почему чуши? Ты же вложил. Ты уже несколько месяцев поддерживаешь Чарльза, – отнюдь не примирительным тоном заметила Анна.

– Я мужчина. У леди Брокенхёрст нет денег. По крайней мере, денег, которыми она могла бы распоряжаться без разрешения мужа. А с какой стати Перегрин вдруг будет давать деньги не пойми кому и зачем? Нет, поверь мне: все это вздор и пустая болтовня, и дело закончится гибелью семейства Тренчард!

Джеймс недаром преуспел в свободной, не скованной правилами и условностями атмосфере военного Брюсселя. Когда нужно было сыграть грубо, он именно так и поступал. Он все еще оставался сыном рыночного торговца и умел постоять за себя. И сейчас это умение понадобилось Тренчарду. Ведь все, за что он боролся и чего добился, грозило вот-вот рухнуть стараниями его жены. Не чужих людей, а его собственной супруги.

– Я просто не могла допустить, чтобы леди Брокенхёрст продолжала считать себя и мужа последними в роду, – сказала Анна, разгладив вокруг себя простыни.

– Подумаешь! Они же считали так двадцать пять лет. Могли бы и привыкнуть! – Лицо мужа снова побагровело. Дав волю гневу, Джеймс уже не мог его обуздать. – И что в результате изменилось? Чарльз не может иметь к их семье ни малейших претензий. У него нет никаких прав. Поуп незаконнорожденный, и, боюсь, он вряд ли будет тебе благодарен за то, что ты сделала этот факт общественным достоянием!

– Лорд и леди Брокенхёрст имели право узнать о том, что у них есть внук.

– Так вот, значит, зачем они нас пригласили? – спросил Джеймс. – Да?

Анна молчала, ибо не видела никакого смысла продолжать беседу. Однако муж не успокаивался:

– Чтобы мы смотрели, как леди Брокенхёрст водит перед нами Чарльза, а мы даже не можем с ним поговорить? Она решила нам отомстить?

– Ты вполне мог с ним поговорить. Вы же старые друзья. – Голос Анны был холодным как лед.

– И разумеется, его появление на вечере не было для тебя сюрпризом. Так?

– Так, – не без облегчения призналась Анна. – Да, я знала, что Чарльз там будет. И ты ошибаешься, если думаешь, что я вытерплю хоть слово упрека. Позволь заметить, что ты сам заслуживаешь обвинений ничуть не в меньшей степени.

– Я? – подскочил Тренчард. – Да я-то что сделал?

– Ты поддерживал связь с нашим внуком, ты встречался с ним, ты даже работал с ним вместе, и тебе не пришло в голову, что об этом стоит рассказать мне, твоей жене, матери женщины, которая его выносила!

Голос у нее дрогнул. Она это слышала, но, как ни старалась казаться сильной и решительной, слезы продолжали рваться наружу.

– Ты разговаривал с мальчиком. Прикасался к нему. И ничего мне не сказал. Я больше двадцати лет жила в неведении, каждый день гадая, как Чарльз выглядит, какой у него голос, а ты познакомился с ним, не ставя меня в известность. Не было дня, когда бы я не пожалела о своем решении отдать его в чужую семью. Я лишилась нашего дорогого внука, потому что ты боялся получить меньше приглашений на обеды, если мы будем воспитывать его сами. А теперь ты обманываешь меня. Это низко, просто отвратительно!

Разумеется, произнося эту тираду, Анна благоразумно умолчала, что в свое время безоговорочно поддерживала план избавиться от нежеланного младенца, особенно после того, как умерла София. Джеймс хотел было напомнить жене об этом, но решил, что не стоит. Пожалуй, это было бы уже слишком. Слезы, сверкая, текли у Анны по щекам. Она отчаянно стискивала простыни.

– То, что леди Брокенхёрст ни о чем даже не подозревала, не оправдание. С нашей стороны было бы жестоко и дальше хранить от нее этот секрет. Она обязана была узнать, что у них есть внук.

Говорить что-либо еще не имело смысла. Джеймс понимал это, но не смог удержаться от еще одной, последней колкости:

– Твоя сентиментальность нас погубит. Когда имя нашей дочери вываляют в грязи, когда о ней будут говорить как о падшей и распутной женщине, когда все двери, которые мы так долго старались открыть, перед нами закроются, вот тогда тебе останется винить только саму себя.

С этими словами Джеймс Тренчард решительно повернулся спиной к всхлипывающей жене и закрыл глаза.

5. Тайное свидание

Сьюзен Тренчард лежала в постели и прислушивалась к звону колоколов церкви Всех Святых в Айзелуорте. То и дело из-за стены пробивались звуки реки: плеск вёсел, крики лодочников. Сьюзен оглядела комнату. Она была отделана как спальня в аристократическом доме, а не в съемном жилище: тяжелые парчовые гардины, камин в классическом стиле и изысканная кровать с пологом, которая оказалась такой удобной. Другая женщина встревожилась бы, обнаружив, что Джон Белласис держит в Айзелуорте домик: маленькая столовая и просторная, роскошно обставленная спальня – вот, в общем-то, и все, не считая служебных помещений и, вероятно, каморки для единственного, на редкость молчаливого человека, который им прислуживал. Кстати, слуга не задавал никаких вопросов, когда они с Джоном приехали, а просто подал им аппетитный обед и провел в спальню, где уже были задернуты гардины и зажжен свет. И это опять-таки могло бы навести на размышления, что малый подозрительно хорошо знаком с привычками хозяина и подобные визиты ему не в новинку. Но Сьюзен была слишком довольна, чтобы выискивать недостатки во внезапно свалившемся на нее счастье. Давно уже ей не было так хорошо. Она потянулась.

– Тебе, пожалуй, надо одеваться, – сказал Джон, стоя в изножье кровати и застегивая брюки. – Я ужинаю в городе, а тебе надо вернуться, так чтобы успеть переодеться.

– Нам обязательно уходить прямо сейчас?

Сьюзен села на кровати. Каштановые кудри змеились по ее гладким белым плечам. Она подняла глаза на Джона и прикусила пухлую нижнюю губку. В таком настроении она была неотразима и знала об этом. Джон подошел, сел рядом, провел пальцем по ее шее, по изгибу ключицы, и Сьюзен прикрыла глаза. Он взял ее за подбородок и поцеловал.

Как удачно все сложилось! Отправляясь на званый вечер к тетушке, Джон вовсе не планировал заводить очередную интрижку. Их встреча со Сьюзен Тренчард была неожиданной, но за весь светский сезон эта находка оказалась для него самой удачной. Белласис не сомневался, что Сьюзен развлечет его еще не на одну неделю.

Их отношения развивались быстро, за что следовало благодарить Спир, камеристку Сьюзен. Эта костлявая невзрачная женщина на удивление легко взялась помогать ему в соблазнении своей госпожи. Правда, и саму Сьюзен не пришлось долго уговаривать: трудно устоять перед человеком столь опытным в альковном искусстве, как Джон Белласис. Он всегда безошибочно выделял в толпе женщину, способную на адюльтер. Откровенная скука и нелюбовь миссис Тренчард к мужу стали очевидны, как только Джон подошел к ней в тот вечер в Брокенхёрст-Хаусе. Оставалось только сделать пару комплиментов, сказать, как она красива, с интересом нахмуриться, выслушивая ее болтовню, – и через некоторое время уже можно будет спокойно забрать свой трофей у рыхлого и безвольного Оливера Тренчарда. И сейчас, глядя в голубые глаза Сьюзен, Джон думал о том, что женщины, в сущности, очень примитивные существа. Они будут трепетать от нерешительности, делать вид, что одна только мысль о супружеской измене ввергает их в смятение и наводит ужас. Однако все это были лишь хорошо известные Джону стадии, через которые женщины чувствовали себя обязанными пройти. Как только Сьюзен начала смеяться его шуткам, он уже знал, что она будет принадлежать ему.

После той первой встречи на Белгрейв-сквер Белласис отправил Сьюзен письмо. Из осторожности послал его по почте, наклеив на конверт «красный пенни» – так называлась новая почтовая марка. В письме он в самых цветистых и романтических выражениях описал, как ему приятен был их разговор и какая миссис Тренчард редкая красавица. Он вспоминает о ней с восторгом и никак не может забыть ту встречу. Джон удовлетворенно улыбался, представляя, как она читает всю эту чушь.

Далее Белласис предлагал встретиться: он приглашал Сьюзен на чашку чая в отеле «Морли» на Трафальгарской площади. Это было популярное заведение, куда тем не менее не заходили знакомые Джона. Приглашение служило своего рода пробой. Если Сьюзен принадлежит к тем женщинам, которые в состоянии изобрести предлог проехаться по Лондону и встретиться с ним в середине дня, значит она готова вольно обращаться с правдой, способна на изворотливость, и, следовательно, стоит продолжать ее добиваться. Когда Сьюзен в сопровождении Спир прошла через вращающуюся дверь отеля, Джон едва смог сдержать ликование.

Однако следует сказать, что во многом молодой человек ошибался. Он так высоко ставил свои способности к обольщению, что ему совершенно не приходило в голову: соблазнять Сьюзен вовсе не было необходимости. На самом деле та затеяла собственную игру. Да, миссис Тренчард с первой встречи почувствовала к Джону искреннюю симпатию, но вполне возможно, что этим бы дело и ограничилось, не узнай она в тот же вечер о блестящих перспективах молодого Белласиса. Именно тогда Сьюзен и решила, что сперва станет его любовницей, а там уже посмотрит, как далеко все может зайти. Джону следовало насторожиться: с какой стати в тайну посвящена камеристка? А иначе просто и быть не могло, поскольку Спир сопровождала госпожу в отель. Однако он ничего не заподозрил и не понял, что миссис Тренчард во всей этой истории – активная, а отнюдь не пассивная участница.

Сьюзен прекрасно знала, что никто не заподозрит ни в чем предосудительном замужнюю женщину, выходящую из дому с камеристкой. Есть масса законных причин передвигаться по Лондону, да и не только по городу: магазины, обед, визиты – при условии, что госпожу сопровождает служанка. Сделав Спир доверенным лицом, Сьюзен обеспечила успех своим планам. Джону она, разумеется, позволит считать, что это он вскружил ей голову и вовлек в грех – все мужчины любят чувствовать, что ведут в танце, – однако на самом деле Сьюзен вполне осознанно приняла решение сойти с прямой дороги.

В назначенный день она сказала Оливеру, что встречается со старой школьной подругой, приехавшей из провинции, а потом заглянет на выставку в Национальную галерею. Оливер даже не дал себе труда спросить, как зовут женщину, с которой она встречается. Кажется, он только обрадовался, что супруга нашла себе занятие.

Спир тактично исчезла, как только они вошли в холл отеля, и предоставила госпоже подойти к Джону одной. Он сидел в углу, рядом с роялем, а за спиной у него стояла пышная пальма в кадке. Джон был еще привлекательнее, чем Сьюзен запомнилось, – намного привлекательнее ее жалкого мужа. Пробираясь между стульями и столиками, Сьюзен, к своему удивлению, вдруг почувствовала, что теперь, когда наступил решающий момент, она волнуется. Только не подумайте, что ее пугала перспектива адюльтера. Миссис Тренчард вот уже год или два знала, что рано или поздно это произойдет – такой убогой стала редкая и неловкая возня в постели с Оливером. И к тому же Сьюзен была бесплодна. Раньше это разбивало ей сердце, но теперь оборачивалось на пользу. Она позволила себе улыбнуться. Видимо, волнение осталось у нее от девичьей скромности, осколок которой каким-то образом уцелел, когда она закалилась, превратившись во взрослую женщину. Сьюзен опустила голову, чтобы не встретиться взглядом с компаниями дам, сидевших за столиками и пивших чай. «Морли» был не из тех отелей, куда заглядывали ее близкие знакомые – по крайней мере, в этом Джон не ошибался, – но осторожность никогда не помешает. Столица Великобритании – город маленький, а репутацию можно разрушить за один день.

Сьюзен быстро села спиной к залу и посмотрела на Джона. Искушенный в любовных делах – или, по крайней мере, считавший себя таковым, – Белласис тут же взялся успокаивать Сьюзен, а та ему не мешала. Миссис Тренчард прекрасно знала, что Джон сможет в полной мере наслаждаться этой интрижкой только в том случае, если будет испытывать азарт завоевания добродетельной женщины, а ей очень хотелось сделать ему приятное. Ее скромность и смущение сыграли свою роль, и, разумеется, вскоре Джон начал предлагать встретиться снова, но на этот раз при несколько иных обстоятельствах.

Оливер Тренчард не удовлетворял Сьюзен как мужчина. Первые пять лет брака они безуспешно пытались зачать ребенка, но потом Оливер практически оставил жену в покое. Она и не винила его. Как только стало понятно, что наследника не будет, мысль о соитии уже не привлекала двух не слишком привязанных друг к другу людей. Они практически никогда не обсуждали это между собой, разве что иногда Оливер, особенно если выпивал лишнего, желая во время ссоры обидеть Сьюзен, упрекал ее в бесплодии. Это случалось редко, однако Сьюзен со временем поняла, что, как бездетная жена, она потеряла влияние на мужа и ей никогда не добиться влияния на его родителей. Отсюда следовало, что если она не будет осторожна, то может остаться ни с чем. Даже родной отец постепенно потерял интерес к дочери. Виной этому, по крайней мере отчасти, было безрассудное поведение Сьюзен, однако сама она предпочла объяснять отцовскую холодность разочарованием: как же, единственная дочь не может родить ему внуков. Тренчарды, полагала она, наверняка были бы рады, если бы невестку унесла какая-нибудь болезнь: это позволило бы Оливеру найти себе другую жену, и тогда детские на Итон-сквер уже больше не пустовали бы. Наверное, осознание этой горькой истины и склонило Сьюзен к мысли, что если она хочет чего-то добиться в жизни, то пора уже активно действовать самой. Естественно, этот путь занял немало времени – от оптимизма к разочарованию, а затем к решимости взять судьбу в собственные руки, – и как раз когда эти идеи окончательно сформировались у нее в голове, она встретила Джона Белласиса.

Поэтому, когда в тот день Джон предложил Сьюзен проехаться в Айзелуорт, где у него было «несколько комнат, в которых можно укрыться от лондонской суеты», она едва дала себе труд сделать вид, что колеблется. Однако следовало придумать убедительный повод для поездки в Айзелуорт на целый день. Сьюзен решила не лгать относительно того, в какое место направляется, поскольку ее мог кто-нибудь случайно увидеть и уличить во лжи. К чему лишний риск? Можно сказать, что она подумывает купить небольшой садик и хочет посмотреть, что сейчас продают. Многие богатые лондонские семейства держали в том районе сады, которые снабжали своих владельцев фруктами до конца лета и даже осенью, и хотя Оливер проворчал, что лишние расходы им ни к чему, возражать не стал. Чтобы окончательно придать поездке невинный характер, Сьюзен решила поехать вместе со Спир и подыскать там место, где служанка будет ждать, пока госпожа не освободится.

Так они и сделали. Чуть дальше по набережной, недалеко от жилища Джона, нашелся отель «Бридж инн», где Спир предстояло коротать время с трех часов дня. Когда все было улажено, Сьюзен ушла пешком, ничего не сообщив кучеру. Она предусмотрительно рассказала всем, даже слугам, о покупке сада, поскольку это давало повод для множества подобных визитов в будущем.

– Я тут подумал, может, дать лошадям отдохнуть и вернуться вместе с тобой? – сказал Джон, погладив ее щеку большим пальцем.

– Это было бы замечательно! – ответила она, сонно потянувшись. – Если бы было возможно.

– А это невозможно? – удивленно спросил Белласис. – Но почему?

Сьюзен одарила его томной улыбкой, обещавшей в будущем, как только представится возможность, намного больше.

– Я еду со служанкой в экипаже своего мужа.

Сначала Джон не мог сообразить, в чем суть затруднения. Можно посадить служанку на козлы с кучером, а самим преспокойно ехать в город в экипаже. Кто-то может увидеть его с хорошенькой замужней женщиной в карете ее супруга? Ну и что? Белласиса это нисколько не беспокоило. Но по зрелом размышлении даже он понял, что Сьюзен очень важно сохранить репутацию, так что о совместной поездке не может быть и речи. На секунду Джон заподозрил, что она так же сильна, как он сам, и столь же уверенно управляет событиями, но наваждение тут же исчезло: он видел лишь смеющуюся женщину, с полуприкрытыми глазами, лежавшую на подушках, безумно в него влюбленную. Это его устраивало, и он не стал настаивать.

Со вздохом, который должен был продемонстрировать, что самое страстное ее желание – никогда не разлучаться с любимым, Сьюзен встала с постели и накинула ночную сорочку. Потом босиком подошла к окну, шаркая по роскошному турецкому ковру, и взяла корсет.

– Спир осталась ждать в «Бридж инн», – сказала она, с притворной скромностью поджав губы. – Так что мне потребуется помощь.

Джон удивленно поднял брови и тоже делано вздохнул. Сьюзен засмеялась, и он к ней присоединился, хотя, по правде говоря, сложные детали женской моды находил чрезвычайно утомительными.

– Мне придется зашнуровывать корсет?

– Нет. Это делают только в театральных комедиях. Шнуровку затягивают, но главное другое – самыми упрямыми бывают вот эти крючки спереди.

Чтобы управиться с этими кошмарными крючками, Джону потребовалось больше пяти минут, а потом Сьюзен еще попросила помочь ей застегнуть сзади непослушные пуговички, которые шли по всей спине сверху донизу. В комнате становилось все жарче, и у него вспотели пальцы, пока он возился с желтым шелком.

– Хорошо бы в следующий раз ты надела что-нибудь менее… утомительное, – беззлобно проворчал он.

– Увы, я не могу разгуливать по улицам в халате. Даже ради тебя. Кстати, когда ты помогал мне раздеваться, то так не переживал.

И опять у Джона закралось подозрение, что Сьюзен над ним смеется. Каким-то образом получалось, что это он идет у нее на поводу, а не наоборот, как ему представлялось. Но молодой человек снова решительно отмел эту мысль.

– Давай в следующий раз встретимся в Лондоне? – предложил Белласис, глянув на карманные часы. – Ну или хотя бы где-нибудь поближе?

Сьюзен кивнула:

– Эти новые железные дороги все меняют.

– В каком смысле?

– Я только хотела сказать, – улыбнулась она, – что мы можем встретиться в каком-нибудь удаленном местечке и успеть домой к чаю. Говорят, до Брайтона теперь можно будет доехать за час-два, а до Йорка – всего за пять-шесть часов. Дух захватывает от такой перспективы!

Но Джон не разделял ее восторгов.

– Не понимаю, зачем постоянно что-то менять. Меня все устраивает как есть.

– Ну, что касается нашего сегодняшнего дня, я бы и впрямь ничего не стала менять. – Сьюзен потешила тщеславие любовника именно таким способом, как ему нравилось. Разумеется, она знала об этом. – А теперь мне и правда пора.

Она еще раз поцеловала Джона, проведя языком по его губам – обещание следующей встречи.

– Не заставляй меня ждать слишком долго, – шепнула она ему на ухо и, не успел он ответить, уже вышла и направилась к прихожей, где ждал молчаливый слуга, чтобы открыть ей дверь. Видно было, что малый следует привычному порядку действий, в котором его ничто не удивляет.

Единственной трудностью для Сьюзен было добраться из комнат Джона до отеля «Бридж инн». После этого при ней окажутся служанка и экипаж, и она будет степенна и благопристойна, как истинная лондонская матрона. Сьюзен предусмотрительно надела более густую, чем обычно, вуаль, чтобы любой, кто бросит на лицо женщины случайный взгляд, не мог бы с уверенностью ее опознать. Так или иначе, самообладание не покинуло ее, и обратный путь до отеля она проделала спокойно и без приключений. Спир чинно ждала госпожу с пустой чайной чашкой. Когда Сьюзен вошла, служанка встала:

– Я гуляла, мэм.

– Ну и правильно. Хуже было бы, если бы вы весь день проторчали в пабе.

– Я ходила встречаться с агентом по недвижимости, и он дал мне несколько описаний садов, выставленных на продажу. – Спир достала три-четыре рекламных проспекта. – Подумала: может, пригодится.

Сьюзен молча взяла листки, аккуратно их сложила и убрала в ридикюль. Теперь прочное алиби было обеспечено.

«Действительно ли существует такое явление, как черная полоса? – равнодушно думал Стивен Белласис, глядя, как крупье снова сметает его фишки. – Обычно говорят о полосе везения, о счастливой полосе, но бывает же и несчастливая?»

Вопрос сей недаром занимал преподобного Белласиса. Ведь любая полоса должна когда-нибудь закончиться, однако его проигрыши все не кончались и не кончались. Сегодня днем он потерял уже немало. Можно сказать, небольшое состояние. Пока сын развлекался в Айзелуорте с любовницей, Стивен погорел на тысячу фунтов в клубе «Джессопс», неподалеку от Киннертон-стрит.

«Джессопс» не входил в число клубов, куда стремились попасть честолюбивые джентльмены; он был одним из тех мест, где в конце концов оказывались моты и транжиры. Клуб состоял из нескольких обшарпанных комнат, разбросанных аж на четырех этажах. В этих грязных, с затхлым воздухом помещениях разномастным игрокам подавали низкосортный алкоголь, пока те спускали на ветер остатки сбережений или деньги, которые им удалось выпросить, занять или украсть. Такова была оборотная сторона Белгравии.

За несколько лет до этого Стивен состоял в клубе «Крокфордс» на Сент-Джеймс-стрит, где сильные мира сего собирались, чтобы приятно провести время и перекусить. Но Уильям Крокфорд был человеком хитрым. Он изучил историю и нынешнее состояние самых видных семей страны и выяснил, сколько они стоят. Знал, кому можно предоставить долгосрочный кредит, а кому не следует. Нетрудно догадаться, что достопочтенный Стивен Белласис протянул в «Крокфордсе» недолго. Вскоре он смог убедить себя, что к игре совершенно не обязательно должны прилагаться модный французский шеф-повар и изысканное общество, и стал посещать не столь элитные заведения. Он полюбил «Виктория спортинг клуб» на Веллингтон-стрит, где не играли, а «делали ставки», и сам ставил на рысаков на скачках в Аскоте и Эпсоме. К сожалению, с лошадьми ему везло примерно так же, как и с картами.

Но как же он любил ощущение победы! Многого не требовалось, всего лишь легкая удача, всего несколько фунтов выигрыша – и Стивен уходил. Иногда, чтобы насладиться томным очарованием «Аргайл румс», где праздновал удачу на свой манер: взять бутылочку портвейна, а может, запустить руку под юбку хорошенькой танцовщице. В другой раз он позволял себе более отчаянные поступки и перемещался к востоку, в район притонов у Семи углов, куда даже полиция лишний раз не совалась. Как человек, готовый внезапно рискнуть жизнью, Стивен выпивал в тамошних барах, болтал с ворами и проститутками, порой не мешая ночным событиям принимать пугающий оборот и не зная, застанет ли его утро мертвым в канаве, с ножом в боку, или же в супружеской постели, рядом с постылой женой.

Но сегодня победа куда-то запропала. Стивен обладал определенными способностями к висту и частенько отыгрывался, хотя бы частично возмещая потери. Он рассчитывал на это, пока тасовал карты. Но сегодня почему-то все шло наперекосяк. Леди Удача явно покинула его, и Белласис начинал жалеть, что так небрежно обошелся со своими деньгами.