Текст книги "Взять хотя бы меня"

Днем я кое-как пыталась с помощью творчества контролировать свое пьянство. «Не смей пить, когда берешь интервью», – гласило одно из правил, которые я для себя сформулировала. «Не смей писать под алкоголем, если у тебя нет наркоты, чтобы мыслить трезво», – еще одно правило. Достать мет было легко – его тогда еще не причисляли к наркотикам класса А, – а он позволял пить сколько хочешь и не впадать в «отключку». Сочетание вина и мета казалось мне настоящим творческим эликсиром.

Вообще сотрудники Rolling Stone славились своими вредными привычками. Мне, как автору, тоже следовало оправдывать эту славу. Вот я и старалась. Моим собутыльником – в те дни, когда он прилетал в Вашингтон освещать всякие политические события, – стал Хантер Томпсон: честное слово, глядя, как он пьет и как злоупотребляет наркотой, я думала, что такие люди встречаются только в книгах. Длинноногий и ребячливый с виду, Хантер был непредсказуем: чаще всего он вел себя нежно, но порой на него находила необъяснимая жестокость.

Мы с ним устраивались в заведении под названием The Guest Quarters с бутылкой Southern Comfort или Wild Turkey наперевес. Потом к первой бутылке присоединялась вторая. И третья. Именно Томпсон первым сказал, что мне стоит все-таки бросить пить.

– Пять вечеров из шести ты лучшая девушка в городе, – говорил он. – Но на шестой вечер…

Мой писательский талант привлекал внимание и добрые советы.

– Знаешь, детка, – сказал как-то мне режиссер Джон Кассаветис, – тебе в самом деле не стоит столько пить.

Но мне нужно было пить именно столько. С самого первого своего бокала я влюбилась в алкоголь. Он был для меня кислородом – жизненно необходимым и совершенно естественным. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что была именно таким алкоголиком, про которых говорят «запойный». Мой организм уже просто не мог существовать без выпивки. У меня не было никакой «невидимой черты», за которой ждет алкоголизм: иные люди подбираются к ней годами, я же пересекла ее, взяв в руки первый в жизни бокал. Теперь первый глоток всегда заставлял меня пить дальше, заказывать вторую, третью, четвертую и так далее порцию. Как многие писатели, я смешивала и путала свою пьющую и свою творческую личности. Думала, они существуют вместе, неразрывно, – и, наверное, у людей из моего окружения так и было, но не у меня. Казалось, я должна пить, чтобы писать; мне и в голову не приходило, что на самом деле выпивка встает на моем творческом пути.

Под воздействием алкоголя собственная жизнь казалась мне управляемой – хотя она давно вышла из-под контроля. Я встречалась с парнем из Бостона, писателем Полом Монеттом. Каждую пятницу мы с Джо МакКлелланом забирались в его «фольксваген» и ехали далеко на север. Джо проводил выходные со своими детьми. Я проводила уик-энд с Монеттом – который тогда еще не окончательно разобрался со своей сексуальной ориентацией.

Для меня Пол был радужным, но в другом смысле. Высокий, красивый, убийственно очаровательный, он был прирожденным рассказчиком и составлял мне отличную компанию, очень соблазнительную компанию, надо признать. Пол считал, что его сексуальные предпочтения «под вопросом», но в нашей постели никаких вопросов не возникало. Из-за выпивки мои воспоминания размыты, однако помню, что близость с ним приносила радость. Настоящий «жаворонок» – среди моих знакомых таких людей немного, – Пол каждое утро просыпался в отличном настроении, иногда даже напевал под нос: «Теперь я отчетливо вижу. Дождь прошел. Я вижу все преграды на своем пути». Но было то, чего мы не видели – или не хотели видеть: отношения на расстоянии, со встречами только в выходные, не устраивали ни меня, ни его. Общаться становилось все труднее и труднее. В конце концов мы вежливо разбежались: Пол стал искать себе других спутников; я целиком ушла в отношения со старым верным другом – алкоголем.

Я жила в квартире по соседству с вашингтонским зоопарком. Работала за большим столом, придвинутым к открытому окну. С улицы доносился рев диких зверей – мою писательскую жизнь сопровождал экзотический саундтрек. «Ароматы» были тоже специфические. Пытаясь не терять контроль над собой, я заменила крепкий алкоголь на вино; моим любимым стало Bool’s Blood – темно-красное, венгерское, с едва уловимым солоноватым привкусом. Мое обиталище было тесным и темным, но стоило добавить алкоголя в кровь – и оно вспыхивало, словно освещенное прожектором. В такие моменты я чувствовала себя гражданином мира. Я пила – и писала, писала – и пила, пытаясь не дать алкоголю опередить слова, теснившиеся в голове. За окном ревели львы и выли гиены, а я долбила по клавишам, и на бумаге появлялись новеллы, рассказы и журналистские статьи. Я писала каждый день – и каждый день напивалась. О том, чтобы отказаться от чего-то из этого, страшно было даже помыслить. И так, во время долгих пьяных сражений с печатной машинкой, у меня в голове начал вырисовываться план. Вслед за успешным материалом об Уотергейте Rolling Stone попросил меня писать рецензии на фильмы, и я стала выдавать длинные, прямо «со съемочной площадки» статьи. В процессе обнаружилось, что я просто обожаю кино. Решено: подготовлю еще несколько материалов здесь, на Восточном побережье, а потом перееду в Голливуд. Там можно будет придумывать сценарии к фильмам и писать их, греясь на солнышке.

Мои публикации привлекли внимание Playboy и Oui: несмотря на собственный «несерьезный» характер, оба гордились своими серьезными статьями. В Playboy очень хорошо платили и хотели, чтобы я писала только для них. Понимая, что для поездки на запад мне понадобится «финансовая подушка», я забила на свои феминистские принципы и предложила сгонять в Италию и написать о Роберте Де Ниро, восходящей кинозвезде.

– Почему именно Де Ниро? – спросили меня.

– Поверьте, он скоро станет жутко знаменитым.

– Лучше поезжай в Нью-Йорк и напиши о Мартине Скорсезе.

О Мартине Скорсезе я не знала ровным счетом ничего. Несостоявшаяся поездка в Италию разочаровала меня – так хотелось пустить в дело те крохи знаний, что еще остались от первого курса в Джорджтауне. Но гонорар платили хороший, работа была мне нужна, поэтому я взялась за задание. Прежде чем писать о Скорсезе, следовало, конечно, разузнать о нем как можно больше. Это был молодой режиссер, о котором критики заговорили после фильма «Злые улицы» – автобиографической картины о жизни итальянской мафии в нью-йоркском квартале Маленькая Италия. С тех пор он снял еще один фильм – «Алиса здесь больше не живет», феминистскую комедийную драму с Эллен Бёрстин. Сейчас Скорсезе режиссировал картину под названием «Таксист», на главную роль в которой был обещан не кто иной, как Роберт Де Ниро. «Таксиста» снимали в Нью-Йорке. Там мне и нужно было искать встречи со Скорсезе.

Денег у меня было мало, а друзей – много. Я позвонила своему бывшему парню и спросила, можно ли перекантоваться у него, пока я буду писать статью. Встреча с режиссером была назначена на среду, в баре King Cole при отеле St. Regis. Я села в Вашингтоне на поезд и приехала в Нью-Йорк поздним вечером вторника.

План у меня был простой, но алкоголь здорово его усложнил. Итак, я оказалась в Нью-Йорке, в квартире моего бывшего. Мы открыли бутылку вина. Приговорив несколько бокалов, я уже не смогла толком вспомнить, почему именно порвала с этим парнем. Он ведь такой симпатичный, такой высокий и благородный, такой талантливый актер, такой чуткий и умный человек… Как я могла отпустить от себя такое сокровище? Хм, похоже, это была его инициатива…

Хотя прежде у нас был «вполне ничего себе» секс, сейчас мой бывший никак не мог определиться, интересуют ли его вообще женщины, или он все-таки гей. С тех пор как переехал в Нью-Йорк, он вел «однополый» образ жизни и откровенно наслаждался вниманием, которое теперь ему уделяли. Я была рада пожить у него, но сам бывший сомневался, хорошая ли это идея – снова спать вместе. А как долго я вообще планирую здесь пробыть? Я ответила, что интервью со Скорсезе назначено на следующий день – до этого времени мы как-нибудь выдержим, надеюсь? Но тут зазвонил телефон, и Марион Биллингс, пресс-секретарь Скорсезе, поинтересовалась, не могу ли я перенести нашу встречу с ним всего на один день… «Зато у вас состоится прекрасный обед, вы же не будете возражать и задержитесь в Нью-Йорке еще на денек?..» Да, пиарщики могут быть очень убедительными.

Понимая, что особого выбора у меня нет, я сказала «да». Интервью было перенесено на четверг. До того времени мне нужно было как-то умудриться остаться в целости и сохранности – легче сказать, чем сделать. Не желая показаться несовременной и все такое, я согласилась разделить квартиру – и кровать, чисто символически, – с бывшим бойфрендом. Раз уж он дал мне крышу над головой, то меньшее, что я могу для него сделать, – уважать его сексуальные предпочтения.

Хм… О чем я только думала? Нас явно влекло друг к другу – и это точно была плохая идея, учитывая его новый образ жизни.

– Мне всегда было так неловко с девушками, – рассказывал он. (Да неужели!) – С мужчинами все куда проще… Ага, особенно учитывая, что в таком статусе он оказался завидной добычей.

Конечно, мы пили, пока разговаривали. Сложные темы сменяли друг друга, как часто бывает, когда собеседники пьяны. Может, это и не такая плохая идея – вспоминать старые добрые времена… Может, бывший не так и сильно убежден, что он гей…

Зазвонил телефон. Он поднял трубку.

– Это тебя. Некто по имени Мартин Скорсезе.

Я перехватила телефон.

– Здравствуйте. Мистер Скорсезе? Только не говорите, что хотите отложить интервью еще на день, потому что я остановилась у своего бывшего и уже и так торчу тут слишком долго.

– О нет, я просто хочу подтвердить встречу.

– Это замечательно. До завтра, мистер Скорсезе. Спасибо, что позвонили.

Положив трубку, я вернулась к пьяной болтовне с бывшим. Чем больше мы пили, тем более привлекательной казалась идея спать вместе – по крайней мере, для меня. К его чести, мой бывший пил куда меньше меня. Маячившее на горизонте возобновление нашего романа навело его на мысль.

– Слушай, можно просто разделить кровать напополам, – предложил он. – То есть это здорово, конечно, спать вместе, но я буду только смущаться. Да и тебе завтра надо работать.

В общем, мы решили задвинуть подальше сексуальное притяжение, возникающее между нами, чтобы я смогла выспаться и отдохнуть перед важным интервью. В теории звучало прекрасно, на практике получилось не очень. Мягко говоря, очень трудно устоять, когда делишь кровать с бывшим любовником, особенно если сейчас он тебе недоступен.

Бывший еще никогда не казался мне таким желанным, как в ту ночь. Стоило длинной ноге или мускулистой руке пошевелиться или оказаться на Великом Рубеже, разделяющем кровать, я мысленно повторяла себе: «Джулия, он гей. Он теперь гей. Это ничего не значит». На какое-то время этого хватало, но потом бывший снова тянулся ко мне во сне, и я снова твердила: «Джулия, он теперь гей. Не обращай внимания». Это продолжалось всю ночь. К утру я просто свернулась в клубочек, а бывший внаглую раскинулся на остальном пространстве кровати. После такой ночи, полной искушения и недоступности, я точно была готова к встрече с Мартином Скорсезе.

Бар King Cole при отеле St. Regis встретил меня потрясающей настенной живописью Максфилда Пэрриша и атмосферой изысканного веселья. Я оказалась за покрытым розовой скатертью столом раньше Скорсезе и сразу же заказала себе черный кофе и двойной виски со льдом. Хотя правило «не пить во время интервью» еще действовало, я страдала от похмелья и слабости. Нужен был клин, которым можно было вышибить это дурацкое состояние.

Кофе я выпила залпом. Голова немного прояснилась. Потихоньку, по глотку, я потягивала виски и ждала. Так, пунктуальность явно не входит в число лучших качеств Скорсезе. Прошло десять минут, потом пятнадцать, потом двадцать. Я была голодна и раздражена. Да кто он такой, этот Скорсезе? Я попросила повторить напиток. Раз ему можно нарушать правила, то и мне тоже.

Он приехал, пока я ждала заказ. Вошел и сел напротив. А я смотрела на него и ловила себя на одной-единственной мысли: «О Господи! Я встретила мужчину, за которого выйду замуж».

2

Скорсезе устроился поудобнее – или, по крайней мере, настолько удобно, насколько это под силу человеку, испытывающему неловкость. Усевшись за стол, сразу же сгорбился. Рассеянно перебирал приборы. Наконец заметил мой бокал с виски и готовые к работе диктофон и блокнот. Я взяла ручку.

– А разве мы не будем есть? – спросил Скорсезе.

Он был невысокий, темноволосый, быстроглазый и привлекательный, с аккуратно подстриженной бородкой и усами. Говорил Скорсезе отрывисто и сразу же повел себя весело, озорно, чем отчего-то напомнил мне выдру или, скорее, ее более верткую родственницу куницу. Мартин не спросил: «Выйдешь за меня?» – но мог бы спросить. Я не ответила «да» – но хотела бы ответить. От него шла волна напряженно-внимательной энергии с легким призвуком беспокойства и в то же время неудержимого веселья.

– Так мы, что, не будем обедать? – вновь спросил он.

Я отложила ручку, согласившись, что нам действительно стоит поесть, а вопросы пока подождут.

– Что вы там рассказывали по телефону про бывшего? – поинтересовался Скорсезе. Похоже, он решил для начала вытянуть из меня побольше информации – в качестве аперитива. Да, такого насмешливого, ироничного, проказливого человека я еще не встречала.

«Женись же на мне, – подумала я. – Будем насмешничать вместе. Отличное получится время».

Прежде мне и в голову не приходило думать о приданом или просматривать журналы со свадебными нарядами. Я никогда не представляла себе будущего мужа и не размышляла, каково это – быть женой. Будущее виделось мне исключительно в литературно-писательской сфере. Замуж я не рвалась, идеального спутника жизни не искала. А тут, нежданно-негаданно, обнаружила его. Более того, знакомство с ним оказалось частью моей работы.

С запланированного часа обед растянулся на два. Я приговорила тарелку кобб-салата. Понемногу допила второй виски. Где-то к десерту мы решили, что лучше подняться наверх, в номер Скорсезе, и продолжить интервью там – потому что, несмотря на пролетевшее время, я едва-едва успела задать первые вопросы. С безмятежного детства разговор незаметно переметнулся на личное. Я была не замужем и ни с кем не встречалась. Скорсезе мучительно пытался покончить с прежними, очень долгими отношениями.

– Встретимся наверху, – сказала я, когда он подписал чек. – Мне нужно позвонить.

– Надеюсь, не бывшему? – вроде бы пошутил Скорсезе, но это не было шуткой.

– Это секрет…

Когда Скорсезе ушел к себе в номер, я взялась за телефон. Но звонила я не бывшему. Я звонила маме. Какой бы взрослой, самодостаточной и умудренной опытом женщиной я ни была, порой маленькой девочке, которой я оставалась в душе, нужен был материнский совет. Это был как раз такой момент.

– Мам? Мам, я встретила мужчину, за которого собираюсь выйти замуж, – выпалила я в трубку.

– Серьезно?

– Да. Его зовут Мартин Скорсезе.

– А он сам в курсе, что ты собираешься за него замуж?

– Начинает догадываться. Все, я больше не могу разговаривать. Просто хотела поделиться новостями.

– Удачи, милая.

Поболтав с мамой, я отключилась и снова набрала номер. На сей раз – прозаика Джорджа В. Хиггинса, моего друга, которому безоговорочно доверяла.

– Джордж? Я тут познакомилась с парнем, за которого собираюсь выйти замуж, и мне нужно перехватить денег, чтобы на лето остаться в Нью-Йорке. Выручишь меня?

К тому времени, как мы с Мартином встретились у него в номере, я заполучила материнское благословение и деньги, чтобы прожить здесь все лето. Теперь нужно было дать Скорсезе понять, что он должен на мне жениться.

На время съемок Мартин поселился в «Люксе Сесила Битона» – ярких апартаментах, интерьеры которых проектировал сам Битон. С восемнадцатого этажа, из огромного круглого окна, открывался вид на север, на Пятую авеню. Отсюда, сверху, такси казались золотыми рыбками, снующими в ручье.

Устроившись прямо на полу в гостиной, я быстро водила ручкой по страницам блокнота и только и успевала менять кассеты в диктофоне. Я расспрашивала Мартина о его детстве, об учебе, о семье, о друзьях. Он делился своими взглядами на религию, рассказывал, что когда-то всерьез намеревался стать священником. Я тоже не осталась в стороне – говорила о трудностях, пережитых в католической школе, о своих исследованиях творчества Тиллиха и Тейяра де Шардена.

Я по-прежнему храню первые шесть часов нашего знакомства, записанные на пленку. На кассетах слышно, как торопливо мы пробираемся через вступление, нервничая, что приходится тратить время на светскую болтовню. Мартин говорит о переезде в Лос-Анджелес, об астме, мучающей его всю жизнь. В школе ему приходилось все время носить с собой ингалятор и таблетки, а приятели-одноклассники потешались над ним, дразнили «Марти-пилюля». Вспоминая об этом, Скорсезе грустно пожимает плечами. Вечерний поток такси теперь струится за круглым окном яркой рекой. Где-то по ходу интервью я успела переключиться с виски на Courvoisier, и вопросы мои становятся все более и более личными. Мартин снимает ботинки.

– У вас красивые ноги, – замечаю я. И этот мой неуклюжий комплимент, сделанный спьяну, и удивленный ответ Мартина – все записано на пленке.

Время, отведенное для интервью, давным-давно истекло. Я мелкими глотками тянула коньяк из бокала – мне не хотелось, чтобы эта встреча заканчивалась. Сделав мне знак задержаться, Мартин ответил на несколько телефонных звонков. У него была назначена встреча с продюсером Майклом Филлипсом, и обязательно нужно было что-то уточнить с Полом Шредером, его сценаристом. Не сказать, что мы действительно все обсудили и интервью было закончено, – но, с другой стороны, Мартин не мог одновременно и рассказывать о своей режиссерской работе, и заниматься ею. Вручив мне экземпляр сценария, он с неохотой проводил меня к выходу и предложил встретиться, когда я прочту текст. Дверь щелкнула за спиной, закрываясь, и я осталась стоять посреди гостиничного коридора. Голова кружилась – вот только алкоголь тут был ни при чем.

– Ну, как все прошло? – набросился на меня бывший, едва я переступила порог его квартиры. – Тебя не было целую вечность, – он многозначительно поднял бровь.

– По-моему, все превосходно, – ответила я. – Только меня немного потряхивает.

Положив сценарий на стол, я опустилась в кресло.

– Потряхивает? Это еще почему? Ты же на интервью собаку съела, разве нет? – бывший подмигнул мне, разливая вино по бокалам. Вечно он меня дразнит.

– Мне кажется, – медленно, торжественно объявила я, – я выйду за него замуж.

– А-а.

Бывший, надо отдать ему должное, не стал смеяться ни надо мной, ни над моей неправдоподобной уверенностью. Он просто предложил выпить за это, как будто самое обычное дело – познакомиться с мужчиной, а через несколько часов заявлять о будущей свадьбе с ним. Я же просто чувствовала необъяснимую уверенность, не покидавшую меня с того самого момента, как позвонила маме. Тост я, разумеется, поддержала.

Сценарий «Таксиста» читался легко и был отличным, за исключением нескольких эпизодов, касавшихся политики и звучавших ужасно наивно. Я дружила с Ричардом Гудвином, спичрайтером Джона Ф. Кеннеди, и знала, что политики, особенно в свободное время, не разговаривают в таком официозном стиле, какой приписывали им в сценарии Мартин со Шредером. Недолго думая, я взяла ручку и вписала в текст кое-какие изменения. В целом я вмешалась в полдюжины сцен. Благодаря журналистскому и писательскому опыту работа со сценарием показалась мне совсем не сложной.

Встретившись с Мартином на следующий день, я заявила:

– У тебя в сценарии несколько сцен, которые никуда не годятся. Но я их поправила.

Как всегда, когда дело касалось писательского мастерства, моя уверенность в себе была непрошибаемой. Мартин прочитал мои поправки, и ему все понравилось. Я ему понравилась тоже, это было очевидно. Интервью стало отличным предлогом для более тесного знакомства. Нас ждал долгий ужин с вкусным вином в маленьком романтичном французском ресторане. Из ресторана мы прямиком переместились в постель. Наверное, я должна была мысленно вздыхать: «О боже, что же будет со статьей!» – вместо этого я лишь окончательно поняла: «За этого мужчину я выйду замуж».

Журналистская этика выпорхнула в окно, когда пришла любовь. Квартиру бывшего бойфренда теперь заменил гостиничный номер Мартина. Мы просто стали жить вместе, даже не обсуждая особо эту тему. Наши дни протекали по одному и тому же несложному сценарию. Я от зари до зари писала. Скорсезе пропадал на съемочной площадке, работал над фильмом, а вечерами мы встречались в отеле, чтобы поужинать и лечь спать. Уезжая в Нью-Йорк, я взяла с собой одежды на неделю, но эта проблема быстро решилась – когда я поняла, что синие джинсы Мартина, как и его черные футболки, сидят на мне идеально. Теперь мы с ним выглядели как близнецы, этакие куклы-режиссеры, он и она. Мартин еще носил легкий пиджак цвета хаки, и я вскоре обзавелась точно таким же.

– Я встретила мужчину, за которого собираюсь замуж, – объясняла я своим вашингтонским друзьям: мой внезапный отъезд в Нью-Йорк сбил всех с толку, за меня переживали и беспокоились. Мама начала читать нотации в духе: я, дескать, «подержанный товар», Мартин может и не захотеть на мне жениться.

– Господи, мам, – отмахивалась я, – он так вообще не думает.

А вот о чем Мартин думал, так это о том, что он по-прежнему остается объектoм моего восхищенного изучения. Следовало бы, конечно, позвонить редактору, давшему мне задание, и признаться, что увлеклась героем статьи и потому не смогу быть непредвзятой. Но вместо этого я поставила перед собой невыполнимую задачу – написать-таки объективный материал о Мартине Скорсезе.

Вскоре обнаружилось, что если я остаюсь в отеле на весь день, то начинаю взаперти сходить с ума. Поэтому я была в восторге, когда Playboy предложил мне совершенно бесплатно уютный офис, где я могла бы работать. Теперь Мартин уезжал по утрам на работу, и я тоже. Я решила начать статью с описания роскошного люкса Сесила Битона и с того, как Мартин в своих простых синих джинсах смотрится среди всего этого великолепия.

График съемок «Таксиста» был очень плотным и насыщенным, но вскоре у меня появилась возможность каждый день наблюдать Мартина за работой. Рано утром мы вместе садились в машину, и его водитель отвозил нас на площадку. Очарованные друг другом, мы не думали о том, как это выглядит со стороны, и уж тем более не помышляли о сдержанности. Мы любили друг друга, и это было видно. Сплетни о наших отношениях просочились в журнальные колонки. Впрочем, даже если мой редактор и видел те статьи, он ни разу не дал мне этого понять.

На площадке я быстро уловила особенности режиссерского стиля Мартина – он был почти таким же доверительным, даже интимным, как и при общении со мной. Когда нужно было подсказать что-то исполнителю, Скорсезе подходил к нему и, склонившись, шептал на ухо. Так взаимодействие актера и режиссера оказывалось чем-то секретным, не подлежащим разглашению, даже личным. Со съемочной группой Мартин всегда разговаривал негромко, специально понижая голос. Это походило на знаменитую уловку Жаклин Онассис – она шептала, и собеседник невольно должен был уделять ей все свое внимание, просто чтобы расслышать ее слова. И, как и миссис Онассис, Мартин поэтому выглядел восхитительно притягательным. Случалось, я даже подшучивала над ним, сравнивая Скорсезе с кипящим адреналином Кэри Грантом. Съемочная группа была от него без ума. Актеры боготворили. Мои чувства подсказывали, что такая реакция вполне уместна.

Кульминация «Таксиста» – сцена кровавой стрельбы, которая растягивается на несколько мучительных минут. Мартин отлично знал, что день, когда будет сниматься эта сцена, станет трудным и для команды, и для актеров: слишком много крови, слишком сильный удар по чувствам людей. «Снимаем снова». «Давайте еще дубль». «Еще раз, пожалуйста». С подчиненными Мартин работал быстро, но размеренно, не лихорадочно. Дотошно выстраивал сцену, тщательно режиссировал все моменты, несмотря на тяжесть атмосферы съемок. Наблюдая за ним, я поймала себя на мысли, что хотя он еще молод, но уже настоящий мастер своего дела. Решено: напишу, что Скорсезе – блистательный режиссер, и к черту объективность. К тому же, даже если б могла судить беспристрастно, вряд ли бы я выбрала иные слова.

«Таксиста» снимали долгим, жарким манхэттенским летом. Когда работа над фильмом закончилась, перед нами с Мартином замаячило неминуемое расставание. Ему нужно было ехать в Европу на кинофестиваль, а мне – возвращаться к жизни в Вашингтоне, от которой я когда-то так внезапно отказалась.

– А поехали со мной, – вдруг предложил Мартин.

Но у меня не было ни паспорта, ни билетов, и времени решить эти проблемы до отъезда тоже практически не оставалось. На фотографии для документов, которую я сделала перед поездкой, моя прическа напоминает воронье гнездо. Больше всего я там похожа на террориста. Что ж, бешеная влюбленность спокойствию точно не способствует.

Сначала мы полетели в Шотландию, на Эдинбургский кинофестиваль. После роскоши, окружавшей нас в отеле St. Regis, эдинбургская гостиница казалась верхом скромности: белые стены, белое покрывало и ощущение, что чистота аж скрипит на зубах. Впрочем, девственно белоснежная кровать быстро была пущена нами в дело. Великолепные фильмы Мартина тоже встречали у публики возбужденно-восторженный прием. По-прежнему держа в голове его «досье», я мысленно поставила пометку – написать, что он не только американский режиссер, но и личность мирового масштаба.

Эдинбург – небольшой мрачный городок, каждая улочка которого дышит историей. Официальные обеды нам устраивали в темных шотландских замках. На кинопоказы мы пробирались узкими средневековыми переулками. В одном из них, крошечном и кривом, Мартин как-то завел меня в тесный магазинчик и купил мне килт, бархатный жакет и шелковую блузку в шотландскую клетку моих «семейных» цветов, цветов клана Кэмерон из Лохила.

Но на этот раз наше время действительно заканчивалось, и в преддверии разлуки мы просто цепенели от горя. Напоследок мы с Мартином отправились поездом в Лондон, где забронировали люкс в отеле Cadogan. Комнаты в номере оказались большими, просторными, с высокими потолками. Ванные были искусно отделаны плиткой. Одно из моих любимых воспоминаний той поры – как я путешествовала на руках у Мартина, уткнувшись лицом ему в шею, до огромной ванны. «За этого мужчину я выйду замуж», – вновь и вновь говорила я себе.

Как бы там ни было, нам все-таки пришлось расстаться. Мартин застрял в Лондоне, решая деловые вопросы. Я улетела в Штаты, где меня встретили с экземпляром очередного номера Playboy. «Гвоздем» выпуска была статья о Мартине Скорсезе, написанная одним из моих коллег. Материал открывался описанием люкса Сесила Битона… моим описанием люкса Сесила Битона! С ужасом я вчитывалась в текст. Это был плагиат!

Я позвонила коллеге. Спросила:

– Как ты вообще мог?

– Ну, я подумал… учитывая обстоятельства…

– Какие обстоятельства?

– Ну, то, что вы со Скорсезе, типа, встречаетесь, нет?

– Но это не значит, что можно воровать мой текст!

Он засмеялся.

– Отчего же? Как раз и можно.

Я осознала, что коллега прав. Сказать тут больше было нечего. Я не могла одновременно развивать отношения с Мартином и строить блестящую карьеру. Выбор был сделан еще в тот момент, когда я впервые увидела Скорсезе, и сейчас просто аукался мне.

Как всегда в моменты растерянности и непонимания, что делать, я позвонила маме. Рассказала, что случилось: как мою работу украли и опубликовали под чужим именем. И как коллега-соперник объяснил мне, что поступил со мной честно.

– Ты ведь и в самом деле не сможешь усидеть на двух стульях, не так ли? – спросила мама.

– Ну помоги! Ты же должна мне сочувствовать!

– Я тебе сочувствую. Но ты же сама говорила, что собираешься за этого человека замуж. Вряд ли ты можешь писать о нем объективно.

– Не надо мне нотации читать.

– Так как дела?

– Ты о чем? Дела идут, – еще не хватало мне снова выслушивать мамины намеки на «подержанный товар».

– Мартин остался в Лондоне?

– Мартин остался в Лондоне, но он вернется в Лос-Анджелес, и я собираюсь там к нему присоединиться. Он наверняка пришлет за мной.

– А ты не хочешь ненадолго заглянуть домой?

– Мама… Я же сказала, он пришлет за мной.

– Ну разумеется, дорогая. Просто подумала, что ты могла бы побыть дома, раз уж все равно будешь ждать.

Моя мама умела одновременно быть и доброй, и удивительно проницательной. Ей хотелось «подстелить мне соломки», натянуть страховочную сетку, хоть я и утверждала, что не нуждаюсь в такой заботе. Но мамино приглашение оказалось очень заманчивым. Насколько лучше быть дома, с родными, чем торчать в одиночестве в вашингтонской квартире, мучительно ожидая телефонного звонка!

– Наверное, я могла бы ненадолго заехать, – вздохнула я.

– Вот и славно.

– Но только пока он не позвонит.

– Конечно, милая. Пока он не позвонит.

Так я и вернулась в Либертивилль, штат Иллинойс, в большой желтый особняк посреди рощи. Ужасно не хотелось признаваться себе, что я лично, собственными руками пустила под откос свое журналистское будущее, умудрившись закрутить роман с героем статьи. Вместо того чтобы оплакивать руины собственной карьеры, я пыталась сконцентрироваться на мечтах и планах. Ведь я же встретила мужчину, за которого выйду замуж? Значит, теперь остается только ждать его звонка.

Вытащив из подвала пишущую машинку, я вновь начала сочинять рассказы. Я пыталась забыться в хитросплетениях сюжета, но реальная жизнь все время вторгалась в воображаемую. Что, если мама права и Мартин действительно посчитал меня «бракованной»? Пожалуй, настолько драматичный сюжетный поворот я не смогла бы выдумать ни в одной из своих новелл. Прошел день – телефон молчал. Потом еще один день, и еще. К тому времени я уже плохо спала и почти не ела. Пыталась напомнить себе, какими настоящими были наши отношения, – но память подводила, подсовывая размытые, призрачные картинки.

– Вспомни, какой уверенной ты тогда себя чувствовала, – приказывала я себе. – На это и рассчитывай.

Видя мои терзания, мама еще сильнее начинала меня жалеть.

– Может, попробуешь снова писать? – порой спрашивала она.

– Попробую. Думаю, получится.

– Я дам знать, если тебе позвонят.

– Спасибо, мам. Не переживай, он позвонит.

Минуло десять с лишним дней, когда Мартин наконец позвонил. Он скучал по мне. Извинялся, что дела так надолго его задержали, зато теперь шумиха улеглась. Когда я могу прилететь к нему? Через двадцать четыре часа я уже была на пути в Лос-Анджелес. Мартин встретил меня в аэропорту, в своих неизменных синих джинсах и черной футболке, за рулем темно-красного «Лотус-Илан». Машина походила на туфлю-переросток. С трудом запихнув в нее весь мой багаж, мы поехали по холмам «домой», под льющиеся из динамиков звуки «Зигги Стардаст» Дэвида Боуи.