Текст книги "Психология зла"

Банальность убийства

Я очень не люблю типологии, которые пытаются распределить совершивших убийство людей по группам на основе анализа места преступления или их бессознательных мотиваций: «Право, я думаю, этот убийца ведом жаждой власти. Возможно, он все еще живет с матерью. Очевидно, это невменяемый психопат». Отчасти я виню телевидение, из-за которого создается впечатление, будто составление психологического портрета такого рода интересно или полезно, – на мой взгляд, это не так.

Однако я люблю функциональную типологию. В этом смысле то, что Альберт Робертс и его коллеги сформулировали в статье 2007 года, достойно изучения[49]49
  Roberts, A. R., Zgoba, K. M., & Shahidullah, S. M. ‘Recidivism among four types of homicide offenders: an exploratory analysis of 336 homicide offenders in New Jersey’. Aggression and Violent Behavior, 12 (5) (2007), pp. 493–507.


[Закрыть]. Они утверждают, что «все убийства – разные. Убийцы не одинаковы по своей мотивации, оказанным на них внешним воздействиям, демографическим показателям и межличностной динамике. Убийствам предшествует сложная комбинация факторов». Заметьте, что их таксономия исключает убийства по политическим причинам.

Несмотря на всю многогранность этого вопроса, авторы обнаружили, что большинство убийств хорошо укладывается в четырехмерную типологию, которая основана на самых базовых составляющих преступления. Первый тип: «убийство, которому предшествовала ссора или спор» – иными словами, стычки, переросшие в нечто большее и порой начавшиеся по нелепым поводам. Это импульсивные ответы на незначительные фрустрации. Примеры из статьи следующие:

● Ссора и драка из-за четырех долларов. Жертва погибла от побоев.

● Подсудимый ударил жертву по голове доской, потому что они дрались из-за велосипеда.

● Жертву застрелили из-за спора по поводу собаки.

● Жертву застрелили из-за спора об очках.

● Жертву избили битой, труп бросили в лесу. Спор из-за наркотиков.

● Подсудимый застрелил жертву после ссоры, произошедшей ранее этим же днем.

● Жертву избили бейсбольной битой из-за денег.

Похоже, это весьма обычные стычки, которые настолько вышли из-под контроля, что в разгар ссоры произошло убийство. С уверенностью можно сказать, что последствия подобных ситуаций непропорциональны значимости спора. Похоже, мотивы таких убийств основываются на впечатлении, что насилие оправдано моментом, а не тем, что большинство людей сочло бы впоследствии разумным оправданием.

Второй тип – «убийство из корыстных побуждений», когда кто-то намеренно убивает человека во время совершения тяжкого или особо тяжкого преступления. Такие убийства обычно происходят во время грабежа, кражи со взломом или похищения. В данном случае конечная цель – не убийство, а получение денег или других ценностей. Убитый становится либо препятствием на пути к цели (например, преступник пытается ограбить дом, а хозяева оказываются на месте), либо средством достижения цели (например, жертву держат в заложниках, а затем убивают).

Третий тип – «убийство, спровоцированное домашним насилием или насилием по отношению к романтическому партнеру». В этих случаях убивают члена семьи или возлюбленного. Примеры мотивов:

● Убийца застрелил жертву. Он считал, что она ему неверна.

● Убийца застрелил жену, потому что она с ним рассталась.

● Убийца зарезал жену, потому что считал, что она ему изменяла.

● Подсудимая переехала мужа машиной, после того как он сильно ее избил.

● Убийца застрелил жертву после многих лет психологических издевательств в свой адрес.

● Подсудимая ударила своего парня кухонным ножом в грудь после ссоры.

Эти убийства совершаются не ради денег, а из-за сложных переживаний и дисбаланса власти в отношениях. Похоже, что в подобных случаях наши фантазии об убийстве претворяются в жизнь. Убить бывшего возлюбленного, зарезать того, кто вам изменил, переехать машиной мужа, который систематически вас унижал, – все это ситуации, в которых наша душевная боль перерастает в желание причинить физическую боль другому человеку. Мы можем желать избавления для себя, а для партнера – чтобы он испытал такую же или еще более сильную боль.

Последний тип убийств, который описывают Робертс с коллегами, – «случайные убийства». Сюда входят исключительно смерти в результате автоаварий, при вождении под воздействием алкоголя или наркотиков. Это немного странно, ведь это единственный тип убийств, когда человек в действительности не желает никого убивать. Такие действия не подпадают и под определение из доклада ООН, хотя они все же являются преступным причинением смерти. Однако, как согласятся те, кто потерял близкого в результате чьего-либо неосторожного или пьяного вождения, оплакивание такой смерти мало чем отличается от горя по убитому в результате ножевого или огнестрельного ранения. Злость и желание отомстить сопоставимо, даже если причины гибели различны.

Когда мы думаем об «убийце», мы представляем себе полицейский снимок, сделанный при задержании, с которого на нас скалится громила с татуировкой в виде слезы на лице[50]50
  Татуировка в виде слезы под глазом – одна из распространенных тюремных татуировок в США. – Прим. ред.


[Закрыть]. Напротив, эта типология показывает, что ситуации, в которых зачастую совершаются убийства, вполне обыденны. У многих из нас случались ожесточенные споры с партнером, мы чувствовали себя оскорбленными, когда кто-то не возвращал нам мелкий долг. Разница в том, что эти убийства происходили, если преступник воплощал в жизнь то, о чем многие из нас всего лишь фантазируют. В отношении «случайных убийств» все еще банальнее. Многие из нас поступали так же: садились в машину пьяными или под кайфом, но – благодаря одной лишь удаче – последствия были совершенно иными.

Все еще больше усложняется, когда мы узнаём, что большинство людей, убивших раз, никогда этого не повторяют. Показатели повторного осуждения за убийство (рецидивы) крайне низки. Исходя из обзора научных работ, опубликованного в 2013 году психологом-криминалистом Мариеке Лием, «исследования, которые оценивают специфический рецидивизм (то есть совершение другого убийства), обнаруживают, что показатели рецидивов колеблются в рамках 1–3 %»[51]51
  Liem, M. ‘Homicide offender recidivism: a review of the literature’. Aggression and Violent Behavior, 18 (1) (2013), pp. 19–25.


[Закрыть]. Можем ли мы называть человека, который однажды убил другого в разгар ссоры, убийцей всю его оставшуюся жизнь? Или он считался убийцей только в процессе совершения преступления?

Но прежде чем мы попытаемся ответить на этот вопрос, давайте вначале рассмотрим один любопытный факт, касающийся убийства. Если убивать способны и мужчины, и женщины, почему большинство убийств совершаются мужчинами?

Токсичная маскулинность

До этого момента мне нравился довод эволюционной теории: убийство может нести адаптивную функцию. Но наши приятели-эволюционисты Дантли и Басс на этом не останавливаются, они утверждают нечто еще более неоднозначное.

Они заявляют, что «у мужчин – но не у женщин – развились тела и умы, предназначенные для убийства». По их мнению, так произошло потому, что «в процессе эволюции бо́льшая репродуктивная изменчивость мужчин способствовала отбору более экстремальных и рискованных мужских стратегий для получения и удержания партнерш… половые различия в использовании рисковых стратегий, таких как насилие и убийство, стали результатом этого уникального давления отбора на мужчин… мужчины, которым не удавалось брать на себя риски, оказывались в невыгодном положении в состязании за партнерш и тем самым с меньшей вероятностью оставляли потомство». Мужчины, как утверждают ученые, генетически получают больше преимуществ от убийства, чем женщины. Это, разумеется, не оправдывает убийства, но поможет нам понять, почему они происходят так часто.

В соответствии с идеей, что мужчины предрасположены к агрессии и тем самым к убийству, метаанализ исследований, проведенный Джоном Арчером в 2004 году, показал, что «прямая, особенно физическая, агрессия, более распространена среди мужчин, чем среди женщин, и это верно для всех возрастных групп: показатель устойчив в разных культурах, он обнаруживается в раннем детстве, достигая пика между 20 и 30 годами»[52]52
  Archer, J. ‘Sex differences in aggression in real-world settings: a meta-analytic review’. Review of General Psychology, 8 (4) (2004), p. 291.


[Закрыть]. Благодаря обзору выяснилось, что причина не в том, что мужчины злятся больше женщин: «Комплексный анализ выявил, что мужчины чаще используют наказуемые способы выражения агрессии, хотя различий в пороговых значениях гнева у мужчин и женщин не наблюдалось». Это соответствует гипотезе эволюционистов: мужчины склонны рисковать больше, чем женщины, в том числе выражая агрессивные и гомицидальные побуждения.

Однако Арчер также утверждает, что данные могут поддержать и другую теорию. Он пишет, что, с одной стороны, вероятно, эти различия обнаруживаются по всему миру потому, что мужчины такими рождаются: «для человеческого вида характерны половые различия»; а может, все дело в социальных ролях: «гендерные роли также устойчивы в разных культурах». И это определенно более сложная версия.

Мой взгляд противоречит эволюционной концепции агрессии и убийства. Ее слишком легко привлечь для оправдания: «Так уж устроены мужчины». Однако, во-первых, у людей существует способность подавлять свои импульсы. Это значит, что мужчины могут выбрать не вести себя агрессивно. Предрасположенность не вынуждает совершать убийство, человек действует исходя из своих решений. Это соответствует идее, что не ружья убивают людей, а другие люди. Во-вторых, возможно, мужчины убивают чаще, потому что общество растит мальчиков, поощряя их расторможенность, агрессивность и физическую активность больше, чем в девочках.

Существует немало исследований, подтверждающих это, а у меня есть и личная история, которая иллюстрирует такую версию. В детстве, когда я жила в Канаде, у меня была подруга. Наш статус лучших подруг подтвердился в первый день учебы в третьем классе, когда она подарила мне яркий браслет и объявила, что отныне мы друзья навек. И хотя она жила почти в часе езды от меня, мои родители регулярно возили меня к ней, чтобы мы могли поиграть. И вот настал ее десятый день рождения. Нам сказали ждать в ее спальне, пока нас не позовут. Мы взволнованно гадали, что же придумали ее родители. Они позвали нас спустя, как казалось, вечность, и мы восторженно выбежали в гостиную, обнаружив гору красиво завернутых подарков.

Несмотря на волнение, моя подруга послушно села на диван, ожидая, когда родители позволят ей все изучить. Прежде чем она смогла открыть первый подарок, ее пятилетний братец влетел в эту груду и начал рвать упаковки. Оберточная бумага разлеталась по всей комнате. Подруга не могла сдержать разочарования и начала плакать, но родители ничего не предприняли и лишь с интересом наблюдали за происходящим. Они так и не вмешались. Бедняжка расстраивалась несколько недель. Уже тогда я заметила двойные стандарты. Это было мое знакомство с мизогинией.

Когда люди говорят, будто «мальчики останутся мальчиками», а сексистские комментарии – всего лишь разновидность типичной болтовни в мужской раздевалке или что мужчины от природы более жестоки, чем женщины, я вспоминаю истории вроде этой. Общество часто слишком попустительствует разрушительным, агрессивным и жестоким действиям со стороны мужчин. Это плохо для женщин, например для моей подружки, которой испортили день рождения, но мужчинам от этого, пожалуй, еще хуже.

Когда мы рационализируем мужскую агрессию, называя ее естественной и нормальной, мы принимаем, что мужчины с большей вероятностью окажутся обвинены в преступлениях, закончат жизнь в тюрьме, подвергнутся преследованиям со стороны других мужчин. Но почему наши тюрьмы должны быть переполнены мужчинами? Разве это не катастрофическая ситуация для них? Гендерное неравенство при воспитании мальчиков и девочек в вопросах насилия и агрессии порождает проблемы. Если мы хотим, чтобы показатели насилия и убийств снизились, мы можем и должны что-то изменить.

Отбросим в сторону социальные споры: существует еще один фактор, который люди привлекают, когда обсуждают гендерные различия при совершении убийств и других насильственных преступлений. Речь идет об аргументе, что тестостерон «захватывает» мужской мозг и порождает излишние эмоциональные реакции. Давайте же изучим кое-какие подтверждения.

В 2001 году Джеймс Дэббс и его коллеги опубликовали статью, в которой рассматривалась корреляция между количеством тестостерона в слюне людей, обвиненных в убийстве, и тяжестью их проступков: чем больше тестостерона, тем более жестоким было преступление[53]53
  Dabbs, J. M., Riad, J. K., & Chance, S. E. ‘Testosterone and ruthless homicide’. Personality and Individual Differences, 31 (4) (2001), pp. 599–603.


[Закрыть]. В соответствии с их исследованием, жестокость проявлялась в следующем: «Среди заключенных, совершивших убийство, мужчины с повышенным уровнем тестостерона чаще знали своих жертв и планировали преступление заранее». Эти поступки считались более жестокими, поскольку они не просто являлись реакцией, а выполнялись по расчету и плану.

Почему? В 2013 году нейрофизиолог Сара Купер опубликовала совместное с коллегами исследование, в котором был изучен этот вопрос[54]54
  Cooper, S. E., Goings, S. P., Kim, J. Y., & Wood, R. I. ‘Testosterone enhances risk tolerance without altering motor impulsivity in male rats’. Psychoneuroendocrinology, 40 (2014), pp. 201–12.


[Закрыть]. На протяжении четырех недель ученые вводили тестостерон половине подопытных крыс-самцов, а затем дали им выполнить задание. Они предложили крысам выбрать между двумя рычагами. Если те предпочитали «безопасный» вариант, то получали меньше пищи; «рискованный» же вариант повышал не только количество еды, но и вероятность получения удара током. Самцы под тестостероном предпочитали риск. По мнению исследователей, «более частое предпочтение большой награды, несмотря на риск получить удар током, соответствует повышенной толерантности к риску».

Ученые провели этот эксперимент, отчасти чтобы помочь нам лучше понять «стероидную ярость» – когда мужчины, которые принимают определенные стероиды (анаболические андрогенные, то есть синтетические производные тестостерона), действуют более импульсивно и агрессивно. Они обнаружили, что, в соответствии с нашей эволюционной гипотезой, повышенный уровень тестостерона делает некоторых из нас более склонными к риску. Риску действовать агрессивно и даже убивать других людей.

Прежде чем я объясню, что связь между тестостероном и насилием гораздо более сложна, чем может показаться после знакомства с этими исследованиями, я хочу поделиться любопытной историей о том, как возникло представление, будто тестостерон и агрессия зависят друг от друга. Все началось в 1849 году с немецкого врача, шести петухов и статьи на четыре с половиной страницы[55]55
  Berthold, A. A. ‘Transplantation der Hoden’. Archiv für Anatomie, Physiologie und Wissenschaftliche Medicin, 16 (1849), pp. 42–46.


[Закрыть].

Вот как все было. 2 августа 1848 года Арнольд Бертольд решил, что будет здорово отрезать яички у шести петухов и посмотреть, что получится. У двух самцов он отнял по одному яичку. Четырем петушкам удалил оба яичка. И над двоими из этой четверки, назовем их Кристианом и Фредериком, Бертольд произвел совсем уж безумную операцию. Он хирургически вшил яички Кристиана в брюшину Фредерика. А Кристиан точно так же получил яички Фредерика. Ах, медицина XIX века!

Как сказано в оригинальной статье Бертольда[56]56
  Berthold, A. A., & Quiring, D. P. ‘The transplantation of testes’. Bulletin of the History of Medicine, 16 (1944), p. 399.


[Закрыть], он обнаружил, что два петушка, которым полностью удалили яички, стали «неагрессивными» и «редко и неохотно дрались с другими петухами». Четыре других самца вели себя как обычно: «они радостно кукарекали» и «часто вступали в драки друг с другом и с другими петухами». Он также заметил, что яички, помещенные во внутренности Кристиана и Фредерика, вросли в ткани брюшины.

Врач рассудил, что, скорее всего, в яичках содержится некое вещество, которое всасывается в кровь и переносится в другие ткани, вызывая агрессию. Позже вещество назвали тестостероном. Эта невинная статья легла в основу современной эндокринологии (науке о гормональной системе организма). Она также произвела революцию во взглядах на агрессию у мужчин и роль гормонов в человеческом насилии.

Кажется, все просто. Добавьте тестостерон – получите больше агрессии. Уберите тестостерон – получите меньше агрессии. Однако это представление постоянно оспаривалось, в последний раз в 2017 году Джастином Карре и его коллегами, которые изучили ряд исследований[57]57
  Carré, J. M., Ruddick, E. L., Moreau, B. J., & Bird, B. M. ‘Testosterone and human aggression’. In: The Wiley Handbook of Violence and Aggression, Peter Sturmey (ed.), Hoboken, NJ: Wiley-Blackwell, 2017.


[Закрыть]. Они обнаружили, что «отношения между тестостероном и агрессивным поведением гораздо сложнее, чем считалось прежде». Рассмотрев результаты экспериментов – проведенных с участием людей и животных, как в лабораторных, так и в естественных условиях, – они заключили, что «несмотря на данные, связывающие тестостерон с человеческой агрессией и/или доминантным поведением, эти отношения оказались слабы или неустойчивы». Так что трюизм, будто мужчины более жестоки и агрессивны из-за уровня тестостерона, может оказаться ошибкой.

Ученые даже предположили, что связь между тестостероном и агрессией может быть обратной. Потенциально более интересно, как поведение влияет на выработку тестостерона и как затем тестостерон влияет на поведение. Специалисты заключили: «Устойчивее подтверждается открытие, что содержание тестостерона в крови быстро меняется в контексте человеческого состязания – и эти изменения положительно предсказывают текущую и/или будущую человеческую агрессию». Это значит, что, когда мы соревнуемся друг с другом, уровень тестостерона растет, и это может привести к бо́льшим проявлениям агрессии.

Это подтверждается разными исследованиями, особенно серией экспериментов, проведенных во время спортивных состязаний. Одна из первых статей, в которой демонстрировалось, что состязание повышает уровень тестостерона, была опубликована в 1980 году (авторы Аллан Мазур и Теодор Лэмб). У небольшой выборки, состоящей из игроков в теннис – мужчин, наблюдалось повышение уровня тестостерона после победы и снижение после поражения[58]58
  Mazur, A., & Lamb, T. ‘Testosterone, status, and mood in human males’. Hormones and Behavior, 14 (1980), pp. 236–46; https://doi.org/10.1016/0018-506x(80)90032-x.


[Закрыть]. Карре и коллеги объясняют это тем, что «уровень тестостерона сильно реагирует на конкурентные взаимодействия… Победители обычно имеют повышенный уровень содержания тестостерона в крови по сравнению с проигравшими». Затем специалисты говорят, что «резкие изменения в уровне тестостерона, возможно, нужны для поддержания состязательного и агрессивного поведения». Вероятно, тестостерон прочнее связан с полезным аспектом агрессии, который способствует выигрышу в состязании, а не с ее криминальными формами. Тестостерон помогает нам зарабатывать олимпийские медали и продвигаться по службе.

В другой раз, когда вы услышите, как кто-то говорит, будто тестостерон делает людей более жестокими, пожалуйста, поправьте их.

А теперь я слегка сменю тему. Настало время упражнений на эмпатию, и пора поставить новый вопрос.

Когда убийство оказывается «верным» решением?

Проблема вагонетки

Не все убийства одинаковы. Например, убийство может быть оправданным, если вы на войне, действуете из соображений самозащиты, спасаете чью-то жизнь или убиваете ради высшего блага: сражаетесь во имя справедливости, свободы или прав. Так когда же убивать плохо? Некоторые скажут: когда вред, причиненный убийством, перевешивает блага. Конечно, «блага», возникающие в результате убийства, могут быть весьма субъективными.

Чтобы проиллюстрировать это, давайте проведем классический мысленный эксперимент: решим «проблему вагонетки». Ее формулировка претерпела немало изменений, но современную версию обычно приписывают Филиппе Фут и относят к 1967 году[59]59
  Crockett, M. ‘The trolley problem: would you kill one person to save many others?’ The Guardian, 12 December 2016; https://www.theguardian.com/science/head-quarters/2016/dec/12/the-trolley-problem-would-you-kill-one-person-to-save-many-others/.


[Закрыть]. Существует масса исследований разных типов проблемы вагонетки, а саму область изучения этого вопроса даже называют вагонеткологией.

Вот базовый сценарий: вагонетка на железнодорожных путях лишается управления. На рельсах лежат пятеро человек, связанных каким-то безумцем. К счастью, вы можете перевести стрелку и направить вагонетку по другому пути. Но, к несчастью, на нем лежит один связанный человек. Нажмете ли вы на рычаг?

Изучая подобные нравственные дилеммы, воспроизводившиеся как в письменных сценариях, так и в ситуациях виртуальной реальности, исследователи обнаруживают, что почти все стараются спасти как можно больше людей. В статье, опубликованной в 2014 году, Александр Скалмовски и его коллеги пишут, что в таких ситуациях «когнитивные ответы доминируют вследствие безличности ситуации»[60]60
  Skulmowski, A., Bunge, A., Kaspar, K., & Pipa, G. ‘Forced-choice decision-making in modified trolley dilemma situations: a virtual reality and eye tracking study’. Frontiers in Behavioral Neuroscience, 8 (2014).


[Закрыть]. Авторы утверждают, что «в безличных дилеммах большинство людей обращаются к утилитаризму (или, в более широком смысле, консеквенциализму): они склонны принимать решения, которые приводят к наилучшим последствиям ценой благополучия единственного человека. Это подтверждалось даже в экспериментах, организованных в условиях виртуальной реальности. Ученые провели собственное исследование, в рамках которого участники играли в виртуальной реальности и в процессе им нужно было решить: позволить поезду, которым они управляли, убить десятерых человек или изменить его движение и позволить убить одного. Так, 96 % добровольцев пожертвовали одним человеком. Сценарий был повторен десять раз, и почти никто из участников не поменял своего решения. Высшим благом для большинства являлось решение, когда они действовали рационально и обезличенно.

Но затем исследователи слегка поменяли условия и придумали следующее: вагонетка неуправляема и несется по путям. Впереди развилка. Слева стоит мужчина. А справа – женщина. Кого вы выберете убить? Куда вы направите вагонетку – налево или направо?

Скалмовски и коллеги меняли положение мужчины и женщины, но обнаружили общую тенденцию: люди жертвовали мужчиной. Это более надежно подтверждалось для участников-мужчин: 62 % убили другого мужчину (или позволили ему умереть). Авторы полагают, что на решение влияет социальная желательность: в обществе защита и спасение женщины считаются более похвальными, чем спасение мужчины. Похоже, мы не просто хотим чувствовать, что поступаем правильно, нам важно, чтобы и другие согласились, что мы приняли наиболее этичное решение. Мы стремимся представляться хорошими. Ждем похвалы. Пусть нас считают героями.

Но все меняется, когда ситуация требует личного участия.

Давайте рассмотрим другую версию. Вагонетка на путях лишается управления. Впереди пятеро человек, привязанные к рельсам безумцем. Вы стоите на мосту над путями, а рядом с вами – толстый человек. Если вы столкнете его с моста на пути, вагонетка остановится. Он погибнет, но вы спасете пятерых. Станете ли вы это делать?

Если вы засомневались и подумали, что не сможете жить в ладах с собой, убив кого-то голыми руками, вы не одиноки. «Напротив, в ситуации личных дилемм, которые требуют задействовать непосредственную физическую силу, чтобы пожертвовать одним человеком, люди оказываются более пассивными и позволяют тем пятерым погибнуть». Исследования показывают, что гораздо меньше людей готовы столкнуть кого-то, чем перевести стрелку, даже если итог – чья-то гибель – один.

Давайте изменим ситуацию в последний раз, как сделала в 2010 году исследовательница Эйприл Блеске-Речек вместе с коллегами[61]61
  Bleske-Rechek, A., Nelson, L. A., Baker, J. P., Remiker, M. W., & Brandt, S. J. ‘Evolution and the trolley problem: people save five over one unless the one is young, genetically related, or a romantic partner’. Journal of Social, Evolutionary, and Cultural Psychology, 4 (3) (2010), pp. 115–27.


[Закрыть]. Вот четыре варианта развития событий, которые бы вам предложили как участнику мысленного эксперимента.

Вагонетка на путях лишается управления. Впереди пятеро человек, связанных безумцем. К счастью, вы можете перевести стрелку и поменять путь.

Вариант 1. К несчастью, ко второму пути привязана незнакомая семидесятилетняя старушка.

Вариант 2. К несчастью, ко второму пути привязан ваш двадцатилетний двоюродный брат.

Вариант 3. К несчастью, ко второму пути привязана ваша двухлетняя дочь.

Вариант 4. К несчастью, ко второму пути привязан(-а) ваш(-а) возлюбленный(-ая).

Спасете ли вы незнакомую старушку, вашу дочь или любовь всей своей жизни? Ученые обнаружили: «Как и ожидалось, мужчины и женщины были менее склонны жертвовать одной жизнью ради жизни пятерых, если этот гипотетический человек молод, является генетическим родственником или их романтическим партнером». Столкнувшись с необходимостью пожертвовать близким, личным, мы часто меняем свою позицию по поводу того, как следует поступить. Мы можем счесть, что ничья жизнь так не важна, как жизнь любимых. Даже если придется пожертвовать тысячей людей, чтобы спасти собственного ребенка, опираясь на мораль или по крайней мере на свои инстинкты, мы можем рассудить, что это будет правильным решением.

Джошуа Грин и его коллеги, изучавшие нейропсихологию нравственного выбора, полагают, что мы меняем свою точку зрения относительно дилеммы, поскольку в таких решениях важную роль играют эмоции[62]62
  Greene, J. D., Morelli, S. A., Lowenberg, K., Nystrom, L. E., & Cohen, J. D. ‘Cognitive load selectively interferes with utilitarian moral judgment’. Cognition, 107 (3) (2008), pp. 1144–54.


[Закрыть]. Когда мы осуществляем нравственный выбор, полагаясь исключительно на логику, на то, что называют «управляемые когнитивные процессы», мы гораздо более склонны принимать утилитарные решения, которые соответствуют общему благу.

Однако «автоматические эмоциональные ответы», например эмоции, сопутствующие мысли о том, что придется кого-то убить или потерять дочь, могут возобладать над этим процессом. Когда у нас возникает эмоциональный всплеск такого рода, для нас становятся характерны эгоистичные решения. Вместо того чтобы взвесить, что хуже: убить пятерых людей или одного, мы оцениваем эмоциональные последствия убийства собственной дочери или пятерых незнакомцев для себя.

Но нейронаука может сообщить нам еще кое-что об этих дилеммах. В 2017 году команда ученых опубликовала обзор всех существующих нейрофизиологических исследований о нравственном выборе и моральных оценках[63]63
  Garrigan, B., Adlam, A. L., & Langdon, P. E. ‘The neural correlates of moral decision-making: a systematic review and meta-analysis of moral evaluations and response decision judgements’. Brain and Cognition, 108 (2016), pp. 88–97.


[Закрыть]. Авторы показали, что при принятии нравственных решений обычно активны определенные зоны мозга. Обнаружилось, что любой нравственный выбор повышает активность левой средней височной извилины, медиальной лобной извилины и поясной извилины.

Авторы также пришли к выводу, что «принятие собственных нравственных решений задействует одни зоны мозга, а суждение о нравственных поступках других людей – другие». Наш мозг по-разному отреагирует, если нас спросят, обязаны ли мы спасти тонущего человека или это должен сделать кто-то другой. Когда мы принимаем нравственное решение для себя лично, дополнительно задействуется три участка в мозге: «личный моральный выбор также активирует левую и правую среднюю височную извилину и предклинье правого полушария». Последняя зона, предклинье, обычно вовлечена в мышление высшего уровня, в том числе в рефлексию (размышления о «я») и самосознание.

Нейронаука объясняет нам лишь часть того, как люди совершают нравственный выбор. Она отмечает роль эмоций, а также показывает, что мозгу приходится работать усерднее, когда принимаются решения о поступках его обладателя. Однако нет такого участка мозга, который делает нас нравственными существами. По мнению Беверли Гэрриген и ее коллег, «похоже, нет подтверждений существования уникального “нравственного мозга”, поскольку те зоны мозга, что демонстрируют повышенную активность во время решения нравственных задач, также вовлечены и в выполнение других функций». Продолжаются споры и о роли эмоций, и о применимости гипотетических дилемм к решениям, которые людям приходится принимать в реальности. В настоящей жизни, возможно, вы бы и не задумались, должны ли спасать свою дочь. Вы бы просто сделали это. О пятерых незнакомцах вы бы вообще вряд ли вспомнили.

Так что, если мы взглянем на убийство с позиции мысленных экспериментов, похоже, оно считается допустимым, если совершается во имя высшего блага или чьего-либо спасения. Настало время перейти к убийствам, которые совершаются ради самого убийства людьми, которые не считают, что поступают правильно или действуют исходя из социально желательных, утилитарных правил, установленных обществом. Они планируют свои нападения, порой наслаждаются ими и дотошно исполняют их. Эти люди не просто оказываются в плену банальных ситуаций: они убивают не в разгар ссоры и не ради спасения мира. Я говорю, разумеется, о серийных убийцах.