Текст книги "Дневник безумного старика"

Мы проговорили с каменщиком с трех до пяти, сидя в вестибюле гостиницы вместе с Ицуко и Сасаки. Естественно, я никому из них не заикнулся о своем желании сделать изображение Сацуко, а только с видом знатока щеголял сведениями, почерпнутыми из книги господина Кавакацу. Все поражались моим знаниям о пятиярусных пагодах периодов Хэйан и Камакура, о буддах и бодхисаттвах на изображении четырех ликов будд в Имамия и о фигуре бодхисаттвы Сэйси из камня кагэроиси, сидящего со сдвинутыми коленями. План о бодхисаттве Сацуко я таил в душе и старался никому о нем не проговориться.

– Вам надо решить, в какой форме делать памятник, – сказал каменщик. – Вы обладаете такими обширными познаниями, какие и у специалистов не часто встретишь, и я ничего посоветовать вам не могу…

– Я сам не знаю, что выбрать. Совсем недавно мне на ум пришла одна мысль, но дайте еще пару дней на размышление. Когда я надумаю, я попрошу вас прийти опять. Извините, что отнял у вас так много времени.

После его ухода вскоре ушла и Ицуко. Я поднялся в номер и вызвал массажиста.

После ужина неожиданно я решил что-то купить и велел вызвать машину. Сасаки в испуге пыталась меня удержать.

– Куда вы собрались в такое время? Вечером холодно, подождите до завтра.

– Это совсем рядом, пешком можно дойти.

– Пешком – ни в коем случае. Ваша супруга мне наказывала, чтобы вы были особенно осторожны по вечерам, в Киото вечером очень холодно.

– Но мне обязательно надо кое-что купить. Вы можете поехать со мной, минут через пять-десять мы вернемся.

Не описываю наших пререканий – я вышел из гостиницы, Сасаки, нервничая, за мной. Я поехал в Тикусуйкэн, лавку письменных принадлежностей, расположенную на Каварамати Нидзё Хигаси Хаиру. Мы доехали менее чем за пять минут. Сев у входа, я разговорился с хозяином, которого знаю с давних пор, и купил палочку самой лучшей красной туши китайского производства, размером с мизинец, – выложил за нее две тысячи иен, – а кроме того тушечницу из камня тайкэй[86]86
  Камень, добываемый в Дуаньси (яп. Тайкэй), западной части провинции Гуандун, тушечницы из него ценились очень высоко.


[Закрыть] в лиловых разводах, которая принадлежала покойному Кувано Тэцуо[87]87
  Возможно, автор слегка изменил имя каллиграфа Кувано Тэцудзё (1864-1938).


[Закрыть], за которую я заплатил десять тысяч иен, и двадцать листов большого формата цветной китайской бумаги, окантованных золотом.

– Давненько я вас не видел, выглядите вы по-прежнему прекрасно.

– Что вы, здоровья совсем не осталось. Вот приехал в Киото устраивать себе могилу. В любой момент могу умереть.

– Не шутите так. Вам еще жить и жить. Вы ничего больше не хотите купить? У меня есть образцы каллиграфии Чжэн Баньцяо[88]88
  Чжэн Баньцяо (1693-1763) – китайский художник и каллиграф.


[Закрыть], не угодно ли взглянуть?

– Я хотел бы попросить у вас кое-что, только не удивляйтесь. Если у вас найдется, я бы купил.

– Что именно?

– Нет ли у вас куска красного шелка приблизительно в два сяку и ваты для тюфяков?

– Действительно, неожиданная просьба. Для чего же вам это нужно?

– Мне необходимо срочно снять эстамп, и я хочу сделать подушечку для нанесения краски.

– Понятно. Вам нужен материал для подушечки. Что-то подобное у меня найдется, сейчас спрошу жену.

Через две-три минуты показалась хозяйка с куском красного шелка и ватой для тюфяков в руках.

– Это вам подойдет?

– Прекрасно. Я таким образом очень быстро все сделаю. Сколько я вам должен?

– Ничего. Я вам могу дать еще, только скажите…

Сасаки, совершенно не понимая, зачем мне это понадобилось, стояла в полном недоумении.

– Вот и все. Можно возвращаться.

Я немедля сел в машину.

Сацуко в гостиницу еще не вернулась.

16 ноября.

Было решено, что сегодня весь день я буду отдыхать в гостинице. С самого приезда, в течение четырех дней, я так много ездил, чего давно уже не позволяю себе, и так много писал в дневник, что мне необходимо отдохнуть. К тому же я дал обещание отпустить на сегодня Сасаки. Она родилась в провинции Сайтама и никогда не была в Кансай. Для нее приезд в Киото – большое удовольствие, и она попросила дать ей день отпуска для поездки в Нара. У меня свой план, поэтому я отпустил Сасаки именно сегодня и попросил Ицуко, которая сама давно не была в Нара, воспользоваться случаем и поехать с ней. Ицуко склонна к уединению и обычно никуда не ездит. С покойным мужем они путешествовали тоже редко. Я сказал, что им надо осмотреть в Нара хотя бы храмы; сейчас, когда я ищу место для могилы, Ицуко может снабдить меня некоторыми полезными сведениями. Я заказал для них на целый день машину и посоветовал по дороге в Нара остановиться в Удзи и посетить храм Бёдоин, а в Нара обязательно побывать в храмах Тодай-дзи, Син-Якуси-дзи, и в западной части в Хоккэн и Якуси-дзи. Одного дня на все это, конечно, маловато, они будут все осматривать бегом, но если они выедут рано, захватив с собой завтрак, – суси[89]89
  Рисовые колобки с кусочками рыбы или овощей.


[Закрыть] из угрей из «Идзу»[90]90
  Знаменитый ресторан в Киото.


[Закрыть], то успеют до полудня управиться с Тодай-дзи, поесть в чайном домике где-нибудь возле Великого Будды и осмотреть остальное. Смеркается рано, надо закончить осмотр засветло, поужинать в какой-нибудь гостинице и возвратиться. Пусть они не волнуются, если будут задерживаться: сегодня Сацуко никуда не пойдет и весь день будет в гостинице со мной.

В семь часов утра Ицуко в машине заехала за Сасаки.

– Уже поднялись? Вы, папа, всегда встаете рано, – сказала она.

Развязав платок, она вытащила из него и положила на стол два пакета, завернутые в пленку из бамбука.

– Вчера покупала суси из угрей, взяла и вам. Позавтракаете вместе с Саттян.

– Спасибо.

– Вам что-нибудь привезти из Нара? Печенье из риса с папоротником?

– Ничего не надо. Когда будете в Якуси-дзи, не забудь посмотреть на стопы Будды.

– Стопы Будды?

– Ага. Это камень, на котором вырезаны ступни Будды. Ноги Будды Шакьямуни обладали чудотворной силой. Когда он ходил, он поднимал их на четыре сун от земли, на его ступнях были чакраварти[91]91
  Чакраварти – «тысяча колес», символ колеса закона. Имеется в виду один из 32 признаков Будды, у которого на каждой ладони и ступне были чакраварти.


[Закрыть], которые отпечатались на поверхности земли. Всевозможные насекомые, попадавшие ему под ноги, в течение семи дней никакой опасности не подвергались. Его ступни вырезали в камне, они сохранились в Китае и Корее; а у нас стопы Будды находятся в Якуси-дзи. Обязательно посмотри на них.

– Непременно посмотрю. Нам пора ехать. Я забираю Сасаки-сан на целый день, – пожалуйста, будьте благоразумны.

– Доброе утро.

Из соседней комнаты появилась заспанная Сацуко, протирая глаза.

– Благодарю вас за вашу доброту. Я так виновата, что вам пришлось встать так рано, – Сасаки долго благодарила «молодую госпожу» и наконец вместе с Ицуко ушла.

Сацуко поверх неглиже надела синий халат на вате, на ногах у нее были атласные шлепанцы такого же цвета с розовым цветочным узором. Лечь на кровать Сасаки она не захотела и легла на диван, покрыла ноги пледом – на белом фоне черные, красные и синие квадраты, от Джейгера, который я захватил из дома, а голову положила на подушку, которую принесла из своего номера. Она лежала на спине, носом в потолок, закрыв глаза, и со мной не заговаривала. Я не мог понять, вернулась ли она вчера поздно из кабаре и не выспалась или притворяется спящей, не желая со мной говорить. Встав, я умылся, приказал, чтобы принесли японского чаю, и принялся за суси. На завтрак мне хватило трех из них. Я старался не производить шума, чтобы не разбудить Сацуко. Когда я кончил есть, она еще спала.

Я вытащил купленную в Тикусуйкэн тушечницу, поставил ее на стол и начал медленно растирать тушь. Стер палочку почти до половины. Потом сделал подушечки: разделил вату, скатал ее в жгуты длиной в шесть-семь и в два сантиметра, обернул их кусками красного шелка, – получилось четыре подушечки, две побольше, две поменьше.

– Папа, можно мне пойти на полчаса поесть?

Сацуко проснулась уже некоторое время назад и сидела на диване, соединив колени. Я вспомнил фигуру бодхисаттвы Сэйси.

– Для чего тебе куда-то ходить? Я оставил тебе суси, поешь здесь.

– Спасибо.

– Мы с тобой не ели суси с тех пор, как ходили в Хамасаку.

– Да, кажется… Папа, а что ты делаешь?

– Да так, ничего.

– А для чего растер тушь?

– Лучше пока не спрашивай. Ешь суси с угрями. Мы не знаем, когда воспользуемся знаниями о том, на что мы в молодости бесцельно смотрели. Я несколько раз ездил в Китай и, бывало, случайно видел, как на улице снимали эстампы (это я видел и в Японии). Китайцы в этом добились замечательного мастерства. Не обращая внимания на ветер, они невозмутимо окунают кисть в воду и похлопывают ею по белой бумаге, растянутой на поверхности каменного памятника, при этом эстампы их превосходны. Японцы дотошнее, более нервны, осторожнее; пропитывая большие и маленькие подушечки тушью или штемпелевой краской, они тщательно снимают одну за другой копии с каждой тонкой линии. Тушь и штемпелевал краска могут быть черными или красными. Я нахожу, что красные эстампы особенно красивы.

– Спасибо за угощение. Давно я не ела таких вкусных суси.

Сацуко начала пить чай, и я неторопливо приступил к объяснению.

– Вот этот кружок с ватой – подушечка.

– Для чего она?

– Ее опускают в тушь или красную краску, потом похлопывают по каменной поверхности, и получается эстамп. Мне очень нравятся красные.

– Но где же камень?

– Сегодня я хочу сделать эстамп не с камня, а с другой вещи.

– С какой?

– Дай мне сделать оттиск с подошв твоих ног.

Получится красный эстамп на цветной китайской бумаге с подошвы ноги.

– Для чего это?

– С этого отпечатка твоих ног сделают стопы Будды. Я хочу, чтобы мои кости лежали под ними. Это будет действительно блаженной смертью.

Глава седьмая

17 ноября.

Продолжаю вчерашнее.

Сначала я не хотел открывать Сацуко, для чего собираюсь сделать копию с подошвы ее ног. Пусть даже она не знает, что с них вырежут стопы Будды, что под этим камнем похоронят мои кости и это будет моя, Уцуги Токусукэ, могила. Но вчера я неожиданно решил, что лучше ничего от нее не таить. С какой целью? Для чего я открыл ей свой план? Во-первых, мне хотелось наблюдать ее реакцию при моих словах: как изменится выражение ее лица, какие эмоции на нем отразятся. Кроме того, мне хотелось увидеть, с какими чувствами она будет ставить свою вымазанную красной краской ногу на цветную китайскую бумагу. Она так гордится своими ногами, что, наверное, не сможет сдержать внутренней радости, видя на бумаге их отпечатки, которые должны стать стопами Будды. Я хотел видеть ее лицо в эту минуту. Она, конечно, скажет, что это безумная затея, но разве душа ее не придет в восторг? После моей смерти она не сможет не думать: «Старый глупец спит теперь под моими прекрасными ногами. Даже сейчас я топчу жалкого старика». Она почувствует какое-то острое наслаждение, к которому будет подмешано что-то неприятное. Но если даже она захочет, ей не удастся так легко – а может быть, и за всю свою жизнь – изгладить из памяти это неприятное для нее воспоминание. При жизни я безрассудно любил ее, и если желаю после смерти немного расквитаться с ней, ничего лучшего я придумать не смогу. Может быть, умерев, я не захочу больше думать о чем-то подобном? Разум говорит, что со смертью тела исчезает и воля, но вряд ли это всегда справедливо. Например, какая-то часть моей воли останется жить, войдя в ее волю. Когда она, наступив на камень, скажет себе: «Сейчас я топчу лежащие под землей кости выжившего из ума старика», моя где-то живущая душа почувствует тяжесть ее тела, будет страдать от боли, ощущать гладкую кожу на подошве ее ног. Безусловно, я буду это чувствовать! Я должен буду это чувствовать! Но и Сацуко будет чувствовать, как радуется в могиле моя душа под ее тяжестью. Она будет слышать, как в земле будут стучать друг о друга кости, перемешиваться друг с другом, смеяться, петь, скрипеть. Для этого совсем не обязательно в действительности топтать камень ногой. При одной мысли о существовании стоп Будды, сделанных с ее ног, она услышит плач костей под камнем. Плача, я буду вопить: «Больно, больно. Больно, но приятно. Выше этого нет удовольствия, я наслаждаюсь больше, чем при жизни. Топчи сильнее, сильнее…»

Когда я сказал: «Сегодня я хочу сделать эстамп не с камня, а с другой вещи», она спросила: «С какой?» На это я ответил: «Дай мне сделать эстамп с твоих ног. Получится красный эстамп на цветной китайской бумаге с твоих подошв». Если бы она почувствовала отвращение, оно бы выразилось на ее лице. Однако она только спросила: «Для чего это?» И даже узнав, что с отпечатка сделают стопы Будды и что кости мои будут лежать под этим камнем, никакого удивления не обнаружила. Я видел, что мое предложение не только не вызвало у нее возражений, но показалось забавным. К счастью, в моем номере есть вторая комната в восемь дзё, я велел принести в нее две больших простыни и, сложив их вдвое, расстелить на циновке. Приготовил тушечницу с красной тушью и кисть. Потом принес лежащую на диване подушку Сацуко.

– Тебе, Саттян, ничего не надо делать. Иди сюда и ложись на спину. Все остальное сделаю я сам.

– Прямо в одежде? Ты не запачкаешь ее тушью?

– Совсем нет. Я намажу тушью только подошвы ног.

Она сделала все так, как я просил: легла на спину, изящно сложив ноги, и приподняла ступни, чтобы я хорошо мог видеть подошвы. Когда она была готова, я обмакнул подушечку в тушь, потом похлопал ею по другой, чтобы слой туши стал тоньше. Раздвинув ее ноги на два-три сун, я начал похлопывать второй подушечкой по подошве ее правой ноги, чтобы ясно отпечаталась каждая ее часть. Было очень трудно положить ровный слой в переходе к своду плюсны. Левая рука у меня действует плохо, я не мог пользоваться ею, как хотел, отчего трудности возрастали. Я обещал Сацуко, что не вымажу ее одежду и наложу краску только на подошвы, но неловкими движениями то и дело пачкал подол ее нижней рубашки и тыльную часть ноги. Допустив оплошность, я вытирал ее ноги полотенцем и снова мазал их тушью, испытывая невероятное блаженство. Меня охватило возбуждение. Без устали я возобновлял свои попытки бесчисленное количество раз.

Наконец мне удалось удовлетворительно наложить тушь на обе подошвы. Приподняв ее правую ногу, я приложил снизу к ней цветную бумагу и попросил Сацуко немного надавить на нее. Но сколько я ни пытался, мне не удавалось достичь желаемого результата. Я без толку израсходовал все двадцать листов бумаги. Позвонив в Тикусуйкэн, я попросил привезти немедленно еще сорок. Я решил действовать по-другому. Я тщательно вымыл ноги Сацуко от туши, вытер каждый пальчик, попросил ее подняться с циновки и сесть на стул, а сам лег на спину возле и в этой неудобной позе накладывал подушечкой тушь на ее подошвы, а потом попросил наступить на бумагу…

Я предполагал окончить все до возвращения Ицуко и Сасаки, отдать коридорному испачканные простыни, листы бумаги с отпечатками отправить в Тикусуйкэн, комнату убрать и с невинным выражением лица ждать их, но не вышло. Они возвратились в девять часов, раньше, чем я думал. Я услышал стук в дверь и не успел ответить, как она открылась. Ицуко с Сасаки вошли в номер. Сацуко мигом скрылась в ванной. Маленькая комната в японском стиле была в страшном беспорядке, белые простыни в огромных красных пятнах. Ошеломленные Ицуко и Сасаки молча переглянулись. Сасаки, не говоря ни слова, измерила давление.

– 232, – сказала она с каменным лицом.

17-го утром в одиннадцать часов я узнал, что Сацуко, никого не предупредив, своевольно улетела в Токио. Она не вышла к завтраку, но поскольку она любит утром поспать, я думал, что она нежится в постели. А она, вызвав такси, тем временем направлялась в аэропорт Итами. Приблизительно в одиннадцать часов ко мне вошла Ицуко и сообщила об этом.

– Вот так штука! – сказала она.

– Когда ты об этом узнала?

– Только что. Я пришла, думая, куда бы нам вместе пойти сегодня, и вдруг мне говорят, что госпожа Уцуги, одна, некоторое время назад уехала в Итами.

– Ты лжешь. Ты знала раньше.

– Как я могла знать?

– Хитрая лиса! Вы сговорились заранее!

– Совсем нет. Уверяю вас, я только что здесь об этом узнала. Я сама изумилась, когда мне сообщили: «Госпожа сказала, что втайне от отца вылетает в Токио; до тех пор, пока она не уедет, она не хочет, чтобы кто-нибудь об этом знал».

– Ты лжешь! Ты хотела рассердить Сацуко и заставить ее уехать! И ты, и Кугако – вы давно уже только тем и занимаетесь, что подстрекаете и обманываете всех. К сожалению, я забыл об этом.

– Это несправедливо! Как вы можете говорить такое!

– Госпожа Сасаки!

– Слушаю вас.

– Мне не нужны ваши «слушаю вас»! Вы, конечно, все знали от Ицуко. Вы решили вместе обмануть старика и избавиться от Сацуко.

– Своими словами вы огорчаете госпожу Сасаки. Сасаки-сан, выйдите, пожалуйста, на некоторое время. Я хочу что-то сказать отцу. Если я лгунья, то могу ничего не скрывать.

– Пожалуйста, осторожнее, – давление у господина и так высокое.

– Да-да, знаю.

Вот что она мне сказала.

– Все это чистая выдумка, что я вынудила Саттян уехать. Я предполагаю, что у Саттян были причины срочно возвратиться в Токио. Я этих причин не знаю, но разве вы сами ничего не замечали? – спросила она язвительно.

– Не только мне одному известно, что она в хороших отношениях с Харухиса, – ответил я, – она сама открыто говорит об этом, и Дзёкити об этом знает. Можно сказать, что об этом знают все. Но ничего не доказывает, что между ними тайная связь, и никто этому не верит.

– Неужели никто? – странно засмеялась Ицуко. – Может быть, мне не следует вмешиваться, но меня удивляет поведение Дзёкити. Если между Саттян и Харухиса что-то есть, разве Дзёкити не смотрит на это сквозь пальцы и не позволяет этого? Я-то думаю, что у самого Дзёкити кто-то есть, кроме Сацуко. Конечно, и Сацуко и Харухиса молча – да нет, совсем не молча – разве все они не сговорились между собой?

В этот момент, когда Ицуко это сказала, у меня в груди закипели невыразимое негодование и ненависть к ней. Еще немного, и я бы закричал, но, к счастью, удержался, испугавшись, что от крика могут лопнуть кровеносные сосуды. У меня потемнело в глазах, и несмотря на то, что я сидел на стуле, мне показалось, что я вот-вот упаду. Видя, как я изменился в лице, Ицуко побледнела.

– Хватит. Замолчи и уходи, – сказал я очень тихо, весь дрожа. Из-за чего я так рассердился? Разве она неожиданно раскрыла мне тайну, о которой я не подозревал? Или эта хитрюга выдала мне то, что я сам давно замечал, но все время старался закрыть глаза?

Ицуко исчезла. Шея, поясница, бедра страшно болели: я расплачивался за свою неразумную деятельность в течение всего вчерашнего дня, – ночью я не мог спокойно спать и принял еще раз три таблетки адалина и три атраксина, попросил Сасаки налепить мне на спину, плечи и поясницу пластырь Салонпас и лег в постель. Однако заснуть не мог и подумал, не сделать ли укол люминала, но мне нельзя было долго спать. Я решил ехать вслед за Сацуко немедленно, дневным поездом и с большим трудом купил билет, обратившись к другу, работающему в киотском отделении газеты «Майнити». (Самолетом я еще никогда не летал.) Сасакн возражала изо всех сил. Чуть не плача она пыталась уговорить меня:

– При таком давлении и думать нельзя о поездке, надо подождать три-четыре дня, пока давление не снизится.

Ицуко пришла с извинениями и сказала, что поедет с нами в Токио.

– Я не могу тебя видеть. Если поедешь, садись в другой вагон, – сказал я…

18 ноября.

Вчера выехали в Токио поездом «Эхо» № 2 в 3 часа 2 минуты. Я с Сасаки в первом классе, Ицуко – во втором. В девять часов прибыли в Токио. На перроне нас встречали жена, Кугако, Дзёкити и Сацуко. Они, наверное, подумали, что я не смогу идти, или решили, что мне этого нельзя, – меня ждало кресло на колесах. Это, конечно, дура Ицуко рассказала им обо всем по телефону.

– Это еще для чего? Я еще не господин Хатояма[92]92
  Хатояма Итиро (1883–1959) – политический деятель, в 1954-1956 гг. занимал пост премьер-министра. С 1951 г. был частично парализован, что не помешало его деятельности.


[Закрыть]!

Я раздражился, никто не знал, как быть, и вдруг чья-то мягкая ладонь коснулась моей правой руки, – это была Сацуко.

– Папа, пожалуйста, послушайте меня…

Я замолчал, сел в кресло, и мы сразу же двинулись. На лифте спустились в подземный переход, кресло со стуком быстро покатилось по длинному темному коридору. Все с трудом за мной поспевали. Жена моя в конце концов потерялась, и Дзёкити пошел искать ее. Я удивился, какой огромный и с какими ответвлениями подземный переход на Токийском вокзале. По особому коридору мы вышли на стоянку машин, недалеко от центрального входа со стороны Маруноути. Нас ждали две машины. В первую сели трое: я, с обеих сторон от меня Сацуко и Сасаки; во вторую четверо: жена, Ицуко, Кугако и Дзёкити.

– Папа, извините меня, я уехала, ничего не сказав.

– У тебя было назначено свидание?

– Нет. Если говорить откровенно, я страшно устала, пробыв с вами вчера весь день. С утра до вечера вы возились с моими подошвами, – это было невыносимо. Я совершенно выбилась из сил и уехала. Извините.

Ее голос был странным, в нем чувствовалось что-то нарочитое.

– Вы, наверное, устали. Я вылетела из Итами в 12.20, а в 2 уже приземлилась в Ханэда. Самолетом быстро…

Выдержка из записок сиделки Сасаки

…Возвратившись в Токио вечером 17-го ноября, пациент 18-го и 19-го большей частью спал; наверное, сказалась усталость от пребывания в Киото. Иногда поднимался к себе в кабинет и записывал в дневник то, что произошло за это время. Но 29-го числа в 10 часов 55минут утра произошел приступ.

Госпожа Сацуко приехала из Ханэда домой на Мамиана 17 ноября около трех часов дня. Она сразу же позвонила по телефону господину Дзёкити и сказала, что психическое состояние старого господина становится все более и более странным, что она не могла выдержать более ни одного дня в его обществе и возвратилась одна. Посоветовавшись между собой, они, ничего не говоря матери, отправились вдвоем к знакомому психиатру, профессору Иноуэ, и спросили, какие можно предпринять меры. По мнению профессора, болезнь старого господина заключается в патологической сексуальности, но в нынешнем состоянии нельзя говорить об отклонении от нормы в ментальном смысле; ему необходимо постоянно чувствовать сексуальные желания, это поддерживает его жизнь, и они должны соответствующим образом обходиться с ним; госпожа Сацуко должна быть особенно осторожна, она не должна ни слишком возбуждать пациента, ни перечить ему, но обращаться с ним как можно мягче, – это единственное средство. Поэтому по возвращении пациента из Киото господин Дзёкити с супругой насколько только возможно следовали советам профессора в обращении с отцом.

20 ноября. Вторник. Ясно.

В 8 часов утра температура у пациента была 35,5, пульс 78, число дыханий 15, давление 132 на 80. В общем состоянии никаких изменений не наблюдалось. Но, судя по словам и поступкам, было видно, что он не в духе.

После завтрака пациент ушел в кабинет. По-видимому, он вел дневник.

В 10.55 в необычном возбуждении он прошел из кабинета в спальню. Он что-то хотел сказать, но я не понимала. Я уложила его в постель и велела полежать спокойно. Пульс был 126, учащенный, но ровный, без перебоев. Число дыханий – 23. Он жаловался на сердцебиение. Давление 158 на 92. Жестами показывал, что сильно болит голова. Лицо было страшно искажено. Я связалась по телефону с доктором Сугита, но он никаких указаний не дал. Он никогда не обращает внимания на то, что говорят сиделки.

В 11.15 пульс 143, число дыханий 38, давление 176 на 100. Я позвонила доктору Сугита еще раз, но он никаких указаний не дал. Я проверила комнатную температуру, освещение, вентиляцию. В комнате больного была лишь старая госпожа. Подумав, что может понадобиться кислородная подушка, позвонила в больницу Тораномон и, описав состояние больного, попросила приготовить все необходимое.

В 11.40 приехал доктор Сугита. Я рассказала все, что произошло. Осмотрев пациента, господин Сугита достал из портфеля лекарство и сам сделал укол, это были витамин К, контомин и неофилин. Господин Сугита еще не ушел, как больной громко закричал и потерял сознание. Все тело свели страшные судороги, на губах и кончиках пальцев показались признаки цианоза. Судороги вскоре прошли, но больной впал в сильное беспокойство, пытался вскочить с кровати.

Недержание мочи и кала. Весь приступ продолжался около 20-30минут. Потом больной заснул глубоким сном.

В 12.15 старая госпожа неожиданно пожаловалась на головокружение, ее отвели в другую комнату и положили в постель. Минут через десять ей стало лучше. Около нее осталась госпожа Ицуко.

12.50. Больной спокойно спит. Пульс 80, число дыханий 16. В комнату вошла госпожа Сацуко.

В 13.15 доктор Сугита ушел, велев никого к больному не пускать. В 13.15 температура была 37,0, пульс 98, число дыханий 16. Обильный холодный пот, меняю белье.

В 14.10 пришел родственник, доктор Коидзуми. Я рассказала ему все, что произошло.

В 14.40 больной проснулся. В полном сознании. В речи затруднений нет. Жалуется на острую боль в лицевой части, голове и шее. По совету доктора Коидзуми дала таблетку саридона и две адалина. Увидев госпожу Сацуко, больной остался спокойным и закрыл глаза. В 55минут помочился нормально, 100 см3, мутности нет.

В 20.45 пожаловался на сильную жажду. Госпожа Сацуко дала ему 150 см3 молока и 250 см3 овощного супа.

В 23.05 больной задремал. Он уже совершенно опомнился. По-видимому, опасность миновала, но нельзя сказать, что рецидив исключен. Поэтому решили вызвать профессора Токийского университета. Было уже поздно, но господин Дзёкити привез его. Профессор сказал, что это не кровоизлияние в мозг, а спазмы мозговых сосудов, и что сейчас можно не волноваться. Прописал два раза в день, утром и вечером, уколы 20 см3 20-процентной глюкозы, 100 мг витамина В1, 500 мг витамина С, за полчаса перед тем как ложиться, две таблетки адалина и четверть солвена. В течение двух недель абсолютный покой, никого не принимать; ванны отложить и возобновить их только тогда, когда больной полностью оправится; когда начнет вставать, ходить немного по комнате; если самочувствие будет хорошее, в ясную погоду можно немного гулять в саду, но из дома никуда не выходить; не напрягаться, нам нужно отвлекать его от сосредоточенных мыслей; дневника ни в коем случае не вести…

Выписки из истории болезни,

которую вел доктор Кацуми

15 декабря. Ясно, потом густой туман, потом опять ясно.

Основной диагноз: стенокардия. В анамнезе повышение артериального давления в течение тридцати лет, верхнее 150-200, нижнее 70-95. Иногда верхнее доходит до 240. Шесть лет назад больной перенес геморрагический инсульт, после чего испытывает некоторые трудности в ходьбе. В последние несколько лет острая боль невралгического характера в левой руке, особенно от запястья до пальцев, которая усиливается при холоде. В молодости болел венерической болезнью, выпивал до сё (1,8 л) сакэ, но в последнее время при случае пьет одну-две чашечки. Не курит с 11 г. эпохи Сева (1936 г.).

Теперешняя история болезни. Вот уже с год электрокардиограмма показывает депрессию ST–сегмента и сглаживание зубца Т, что может указывать на нарушение кровоснабжения, но до настоящего времени пациент не жаловался на боли в сердце. 20 ноября имел место приступ: сильная боль в голове, спазмы и потеря сознания; профессор Кадзиура определил спазмы мозговых сосудов. Лечение было правильным, и болезнь развивалась нормально, но 30 ноября пациент поссорился с дочерью, с которой не ладит, после чего почувствовал в течение 10минут легкую боль елевой стороне груди, и с тех пор такие приступы повторяются часто. Электрокардиограммы, снятые, тогда, не показывали значительных изменений по сравнению с предшествующим годом. 2 декабря вечером, когда он силился иметь стул, он почувствовал в области сердца острую боль, сопровождающуюся удушьем, которая продолжалась около 50 минут. Вызвали врача. Электрокардиограмма, сделанная на следующий день, показала возможный инфаркт миокарда передней стенки левого желудочка. Вечером 5 числа у него был такой же сильный приступ, который продолжался минут 10, а в следующие дни несколько слабых приступов. Пациент страдает запорами, и приступы всегда имели место после стула. Врач прописал принимать таблетки PuQ кислородную подушку, болеутоляющее и инъекции папаверина. 15 декабря пациент поступил в больницу, был положен в палату первого класса. Выслушав лечащего врача С. и невестку пациента, которые рассказали, как развивалась болезнь, я сделал общий осмотр. Пациент полный, признаков анемии и желтухи нет, голени несколько отекшие. Давление 150 на 75, пульс 90, частый, но ровный. На шее вздутых вен не заметно. В нижних отделах легких с двух сторон слабые влажные хрипы, сердце не увеличено, легкие шумы в проекции аортального клапана. Печень и селезенка не прощупываются. Пациент жалуется на ограниченную свободу движений правой руки и ноги, но ни ослабления мышечной силы, ни патологических рефлексов не наблюдается. Коленный рефлекс ослаблен на обеих ногах в одинаковой степени.

Никакой аномалии в мозговых нервах. Домашние сообщают, что речь пациента не изменилась, но сам он после геморрагического инсульта жалуется на затруднения. Его лечащий врач, господин С. сказал, что у пациента наблюдается повышенная индивидуальная чувствительность к лекарственным препаратам, что требует уменьшения в две или три стандартных дозировки. Невестка посоветовала не прибегать к внутривенным уколам, которые уже приводили к спазмам.

16 декабря. Ясно, потом переменная облачность.

Может быть, оттого, что пациент успокоился после приезда в больницу, прошлую ночь приступа не было, и он спал хорошо, утром несколько раз жаловался на легкую боль в верхней части груди в течение нескольких секунд, возможно, нервного характера. Я посоветовал принимать слабительное, чтобы избежать запоров, но он с той же целью принимает истицин фирмы Бауэр, который выписал из Германии. Пациент уже долгое время страдает высоким давлением и невралгией, поэтому прекрасно разбирается в лекарствах, гораздо лучше, чем начинающие врачи. Он привез с собой столько препаратов, что нет необходимости искать новые, – я велел принимать таблетки Р и Q. В случае приступа я прописал положить под язык таблетку нитроглицерина, который он тоже привез с собой, велел приготовить возле больного кислородный баллон и все, что нужно для срочных уколов. Давление 142 на 78, электрокардиограмма показывает, как и три дня назад, депрессию ST–сегмента и сглаживание зубца Т и признаки, которые заставляют подозревать инфаркт миокарда передней стенки левого желудочка. Рентгеновский снимок показывает, что сердце несколько увеличено, но признаков артериосклероза нет. Заметного ускорения СОЕ нет, ни повышенного лейкоцитоза, ни роста ACT. Пациент в течение некоторого времени страдает увеличением предстательной железы и жалуется на трудности в мочеиспускании и мутность в моче. Но сегодня моча прозрачная, без белка, анализ показал небольшое количество сахара.

18 декабря. Ясно, потом облачно.