Текст книги "Дурная кровь"

В тот же вечер я обнаружил в своих «входящих» сообщение от Элизабет Грегори.

Уважаемый доктор Кобб!

Ваше письмо пробудило во мне болезненные воспоминания, которые я давно похоронила. Я много о Вас слышала, ценю Вашу работу и не сомневаюсь в том, что у Вас есть серьезные причины интересоваться событиями тех лет.

Я редко выхожу из дома и поэтому хотела бы пригласить Вас к себе в любое удобное для Вас время. Нам будет о чем поговорить.

Всего наилучшего,

Элизабет.

Я написал, что смогу навестить ее на следующий день, и дал номер своего сотового. Она сразу ответила, что будет ждать меня в одиннадцать часов.

Глава семнадцатая

Элизабет Грегори жила в Брэдфорд-Эстейтс, этот район семейных коттеджей был построен в середине восьмидесятых неподалеку от железнодорожной станции Принстон-Джанкшен. Примерно три десятка домов и кондо расположились вокруг поля для гольфа, с небольшим озером в центре.

Элизабет жила в двухэтажном доме с белым фасадом и просторной террасой. Справа был пруд, а слева гараж, напротив него я припарковал свою машину.

Выйдя из машины, я посмотрел вокруг. Участок и дом выглядели так, будто их только вчера выставили на рынок. Все, каждая мелочь была на своем месте. Фасад недавно покрашен, вода в пруду, несмотря на погоду, кристально чистая. У меня было такое ощущение, словно я оказался перед гигантской версией кукольного дома, который бросил посреди поля ребенок великана, а сам теперь прятался в каком-то другом месте.

Я поднялся на крыльцо. В окне на первом этаже мелькнул силуэт. Миссис Грегори открыла дверь, не успел я позвонить.

Она была очень высокой, и, несмотря на возраст, можно было догадаться, что когда-то отличалась потрясающей красотой.

Я поздоровался, и она пригласила меня в дом.

– Вы выглядите моложе и стройнее, чем по телевизору, – заметила Элизабет и улыбнулась.

Она закрыла дверь и повела меня по увешанному черно-белыми фотографиями коридору. Мы вошли в просторную гостиную. Интерьер производил такое же впечатление, как и вид снаружи, – все безупречно; казалось, каждый предмет занял свое место только после долгих раздумий хозяйки. Аромат кофе смешивался с резким запахом освежителя воздуха и сдержанным ароматом духов. Единственным шумом, который проникал сквозь окна, был щебет птиц и шум изредка проезжавших по Винсент-драйв машин.

– Если вы еще не завтракали, могу предложить вам чудесные круассаны. – Элизабет неопределенно махнула рукой в сторону кухни. – Свежие, купила сегодня утром.

– Не беспокойтесь. И спасибо, что пригласили.

На столе стоял поднос с кофейником и двумя фарфоровыми чашками на блюдцах. Элизабет разлила кофе и поставила чашку передо мной. Все ее движения были спокойными и размеренными, как у человека, который прекрасно контролирует свое тело.

– Как вы обо мне узнали, доктор Кобб? И почему попросили у Тома мой адрес?

– Как я вам написал раньше, мистер Флейшер упоминал ваше имя в связи с человеком по имени Абрахам Хэйл. Он рассказал мне, что это благодаря вам мистер Хэйл на последнем курсе университета получил приглашение на работу в одном фонде во Франции. Собственно, я пытался больше узнать о том времени, когда они оба были студентами, и подумал, что вы можете мне в этом помочь.

– Понимаю… А что еще вам рассказал Флейшер?

– Ничего. Только то, что мистер Хэйл был вашим протеже.

– Ясно… Ваш интерес носит сугубо профессиональный характер?

– Признаюсь, не только. Но если вы попросите меня объяснить подробнее, это будет не так просто.

– Нет, я не намерена вас об этом просить. Я лишь хочу удостовериться в том, что ничего из того, что я вам расскажу, никогда не станет достоянием прессы. Надеюсь, ваш интерес не носит подобный характер.

– Ни в коей мере, миссис Грегори. Интерес сугубо личный, и даю вам слово, полученная мной информация никогда не окажется на страницах какого-нибудь журнала или книги. В любом случае мистер Флейшер выдвинул точно такое же условие.

– Меня это не удивляет… Вы не расскажете, как Джошуа Флейшер стал вашим пациентом?

Пока мы пили кофе, я, не вдаваясь в подробности, рассказал Элизабет, как Джош вышел на меня, о дневнике Абрахама Хэйла. Но о том, что он попал в клинику после совершения убийства, упоминать не стал.

Элизабет слушала очень внимательно и на протяжении всего рассказа не сводила с меня глаз.

Когда я закончил, она спросила:

– Эйб и Джошуа теперь мертвы… Так почему для вас так важно узнать, что произошло тогда, много лет назад?

– Вы вправе задать мне этот вопрос… Видите ли, я вам еще об этом не говорил, но мистер Флейшер был убежден, что он или мистер Хэйл совершил в Париже нечто ужасное. В то же время я понял, что его воспоминания о тех событиях могут не соответствовать действительности. И теперь я пытаюсь понять, почему он создал ложные воспоминания.

– А такое возможно?

– Конечно. То, что мы называем памятью, не видеокамера, которая фиксирует все происходящее вокруг нас, а потом сохраняет полученную информацию в неизменном виде. По ходу записи происходят искажения. Со временем наше восприятие различных вещей меняется, что и приводит к искажениям памяти. Исследования доказывают, что около восьмидесяти процентов наших воспоминаний в большей или меньшей степени фальшивые.

– А то ужасное происшествие имеет отношение к женщине?

– Да. С этой женщиной он и мистер Хэйл познакомились в Париже летом, после окончания университета. Ее звали Симона Дюшан, и она пропала осенью семьдесят шестого года.

– Что ж, в таком случае, возможно, я смогу вам помочь, доктор Кобб. У меня есть серьезные основания полагать, что незадолго до получения диплома Флейшер был виновен в одном ужасном деянии. Вот только Эйб его прикрыл. Если не ошибаюсь, это было как-то связано с наследством Флейшера. Возможно, в Париже Эйб снова его прикрыл.

Элизабет сидела очень прямо, даже не касалась спиной спинки кресла. Она какое-то время смотрела в пустоту, потом встала и подошла к буфету. Выдвинула верхнюю полку, поискала немного и достала фотографию. Потом вернулась и без слов передала фотографию мне.

Фотография была нечеткая, видимо, сделана на дешевый «Полароид», и цвета были неестественными, но я смог узнать в молодой женщине с фигурой богини мою хозяйку. Она стояла под руку с высоким худощавым молодым человеком в джинсах и черной рубашке. Он показывал в камеру знак мира и улыбался. Они стояли на фоне высокого розового куста, а вдалеке я разглядел что-то похожее на церковный шпиль. Я посмотрел на обратную сторону снимка. В нижнем левом углу стояла дата: «14 июня 1976».

– В этот год мистер Флейшер и мистер Хэйл окончили колледж, – заметил я.

Элизабет кивнула:

– Это единственная фотография, на которой мы вместе. И до вас я никому ее не показывала.

– Простите, миссис Грегори, но у вас были отношения с мистером Хэйлом? Мистер Флейшер что-то такое говорил, но, насколько я понял, он был не очень хорошо информирован о деталях.

– Он был очень хорошо информирован обо всем, уж поверьте. Достаточно, чтобы нас шантажировать. Так это и случилось…

Она откинулась в кресле и закрыла глаза, словно так ей было легче поделиться со мной своей историей.

– Я познакомилась с Эйбом, когда он после окончания второго курса проходил практику в моем бюро переводов. Он был удивительно интеллигентный, стеснительный и очень красивый. Для своего возраста Эйб был невероятно начитан. Он был намного одареннее других студентов, его просто нельзя было не заметить. А теперь вы говорите мне, что он был психически ненормальным. При всем уважении, доктор Кобб, я так не думаю. Эйб, которого я знала, был самым добрым человеком в этом мире.

Как-то мы разговорились, и я спросила Эйба, не хочет ли он заняться научной деятельностью. Он признался, что это его заветная мечта. Я стала для него кем-то вроде наставницы, никаких других намерений на его счет у меня не было.

Так все продолжалось до конца года. В то лето он лишился стипендии и несколько месяцев был очень подавлен. Ему трудно было сосредоточиться, он забросил свои исследования, а под конец и вовсе перестал выходить из дома.

– А вы не считаете, миссис Грегори, что то состояние, которое вы сейчас описываете, могло быть началом его болезни?

– Нет, я так не думаю. Несмотря на свою хроническую печаль, он был абсолютно здравомыслящим человеком. Он не ладил с отцом, его мать умерла, когда он был еще ребенком, и он был в ужасе от того, что не сможет найти работу и будет вынужден вернуться в родной город, где всегда чувствовал себя чужаком. На экзамене он показал просто катастрофический результат и, как я уже сказала, лишился стипендии.

На лето я снова устроила его на работу в свою компанию. Отпуск я тогда не взяла, и виделись мы очень часто. Тогда и начались наши отношения. Не поймите меня неправильно – я не испытывала к нему жалости, я просто-напросто влюбилась. Думаю, я влюбилась в него еще в день нашего знакомства. Я была замужем, но только потому, что не признавала разводов. Мой муж Мэтт жил в Нью-Йорке, и мы почти не виделись. Он был известным женолюбом и мечтал, что станет новым Артуром Миллером, но в результате, как все алкоголики, превратился в банального пьяницу.

Элизабет встала и широко открыла окно. В комнату ворвалась волна холодного воздуха.

– С тех пор как я сюда переехала, я каждую весну планировала построить бассейн и еще много чего, – сказала она и, вернувшись к кофейному столику, снова села в кресло. – И каждую осень понимала, что так ничего и не сделала. С возрастом время приобретает совершенно другое измерение. Вы, полагаю, многое знаете об относительности того, что мы называем часами, сутками и годами?

В любом случае у меня нет желания вдаваться в подробности наших с Эйбом отношений, потому что они не связаны с предметом нашего разговора. Скажу лишь, что до нашего знакомства я даже не представляла, что на свете бывают такие прекрасные молодые люди. Все, кого мы ненавидим, похожи друг на друга, но те, кого мы любим, уникальны по-своему.

До замужества я даже с парнями не встречалась. Мои мужчины – это отец, которого я обожала и который умер, когда мне исполнился двадцать один год, и мой муж, Мэтт, высокомерный, бессердечный циник, которого я тем не менее любила несколько лет. Эйб не был похож ни на кого из них. В нем не было ни силы, которую я чувствовала в своем отце, ни огромного таланта, который мой муж позднее утопил в алкоголе. В нем я нашла нечто другое: какую-то почти неземную нежность, ангельскую доброту и деликатность, на которую, как я полагала до нашего знакомства, способны только женщины.

А потом случились две вещи. Эйб познакомился с Флейшером, который поселился с ним в одном доме. И однажды ночью мой муж застал нас вдвоем. Наши отношения были разрушены.

Элизабет не сделала ни единого жеста, даже ее тон был ровным, почти монотонным. Я, еще когда она открыла мне дверь, обратил внимание на ее зрачки и решил, что она сидит на каких-то таблетках.

– В ту ночь я впервые попросила Эйба остаться. Мы тогда пришли ко мне, чтобы я переоделась перед поездкой в мотель, и я вдруг подумала: почему мы это делаем, если весь дом, мой дом, в нашем распоряжении? Соседи через улицу уехали на выходные, так что никто не мог нас увидеть. Я тогда жила в Порт-Хертфорде. Это была самая неудачная идея, которая когда-либо приходила мне в голову.

У Мэтта был свой ключ, и мы даже не услышали, как он вошел. Он поднялся в спальню и увидел нас спящих в кровати. Он не стал нас будить, просто оставил в гостиной записку, в которой написал, что остановился в ближайшем мотеле. На следующий день он позвонил и попросил меня прийти.

Он расспрашивал меня о том, кто такой Эйб и как я с ним познакомилась. Он грязно выражался, обвинял меня во всех смертных грехах, грозил, что, если я не разорву эти отношения, он меня уничтожит. Я его не боялась, то есть физически не боялась. Я знала, что он трус и трепло, но я опасалась скандала. Поэтому мы с Эйбом решили какое-то время не встречаться на публике, пока Мэтту не надоест изображать оскорбленного супруга и он наконец не уедет.

Вот тогда-то и появился Флейшер. Эйб с радостью представил меня своему новому приятелю, почти сразу после их знакомства.

До этого он не рассказывал мне о своих друзьях – только о случайных знакомых. Но Флейшер его, похоже, очаровал. И я, в общем-то, могла понять почему. Флейшер был красив, хорошо одевался, у него были прекрасные манеры. Настоящая клубная пантера, как их тогда называли. Самоуверенный и обаятельный. Мне был хорошо знаком такой тип, я ведь родилась и выросла в Нью-Йорке. Я знала, что за блестящей внешностью обычно скрывается извращенная душа и забитый модными клише мозг. Но для Эйба это был совершенно новый опыт – его принял в свое окружение настоящий «король джунглей».

Флейшер унаследовал большое состояние, и у него везде были полезные связи. Они были ровесниками, однако он обращался с Эйбом покровительственно, как с младшим братом, что я находила оскорбительным. Но в то же время было очевидно, что Эйб ему очень нравится.

Не поймите меня неправильно, Флейшер производил прекрасное впечатление, он был хорошо воспитан и почти всегда пребывал в хорошем настроении. Но бывает так, что чувствуешь за внешней стороной человека что-то темное и опасное, хоть и не можешь точно сказать, что именно тебя в нем настораживает. Возможно, понимаешь, что при определенных обстоятельствах он готов причинить тебе боль. Есть люди, которые просто не могут причинить вред другому, даже если их жизнь будет в опасности. А вот другие способны на самую большую жестокость. Джошуа можно было сравнить с прекрасным домом, ты с удовольствием ходишь по нему, любуешься, а в итоге оказываешься перед запертой комнатой и мгновенно понимаешь, что тебе не следовало переступать его порог.

Но, я думаю, Эйб был слишком молод и слишком устал от одиночества, чтобы понять это.

А потом случился скандал.

Вечер мы с Эйбом провели в мотеле, о котором я вам уже рассказывала. После приезда мужа мы не рисковали проводить ночь в моем доме. Я пошла домой и мысленно подготовилась к долгому и бессмысленному телефонному разговору с Мэттом. Он взял привычку звонить мне каждый вечер, причем обычно очень поздно. Если я клала трубку рядом с телефоном или не отвечала, он приезжал в Нью-Джерси и начинал выяснять отношения. Поэтому я предпочитала отвечать на звонки и выслушивать его пьяные бредни.

Начинал он всегда одинаково: «Нам надо серьезно поговорить». Как будто до этого все наши разговоры, которые продолжались часами, были несерьезными, мы просто болтали, чтобы убить время.

Звонил он всегда пьяный, но первые несколько минут наша беседа протекала относительно нормально. А потом, вне зависимости от того, что я сказала, он начинал меня попрекать. Говорил, что наша совместная жизнь могла бы стать похожей на рай, если бы я не совершила ряд ошибок и не дала бы волю своей врожденной безнравственности. Я, оказывается, с самого начала ему изменяла с каждым встречным и поперечным. А потом опустилась так низко, что стала, как озабоченная сука – он любил это выражение, – путаться с молодыми студентами. Он припомнил нескольких общих друзей из нашей прошлой жизни и начал пытать меня по поводу моей возможной связи с каждым из них.

В тот вечер, думаю, было уже за полночь, кто-то позвонил в дверь, как раз в тот момент, когда я пыталась подвести наш разговор, который проходил гораздо хуже обычного, к финалу. На деле это, конечно же, были бессвязные монологи Мэтта.

На то, чтобы избавиться от него, мне потребовалось еще десять минут. Я подошла к двери. Это был Эйб. Я пригласила его зайти, и он рассказал мне, что какая-то девушка по имени Люси обвинила Флейшера в изнасиловании. А телефон тем временем продолжал звонить, и я была уверена, что это Мэтт. Я сказала Эйбу, что должна ответить, и попросила его подождать. На этот раз я убила на разговор с Мэттом целый час. Эйб все это время ходил из угла в угол и каждую минуту в отчаянии жестами показывал, что не может больше ждать.

В общем, он попросил меня подтвердить алиби Флейшера. Мы должны были сказать в полиции, что во время изнасилования он был с нами.

Я отказалась.

Эйб уверял меня, что знает, где был в это время Флейшер – абсолютно точно не дома, где якобы имело место изнасилование, – но не может никому, и даже мне, сказать, где и с кем был его друг. Говорил, что Флейшер невиновен, а все это наверняка подстава или какая-то ошибка.

Мы проговорили всю ночь. Он настаивал, я отказывалась выполнить его просьбу. Я задала ему тысячу вопросов, он на все отвечал уклончиво. Я поняла, что ему известно больше, чем он говорит. Он предполагал, что эта так называемая жертва изнасилования все спланировала, видимо, из жадности. Но кто мог желать Флейшеру зла? Кто мог заплатить ей за такое? Эйб сказал, что знает, но не может сказать, потому что тогда я решу, что он сошел с ума, а это приведет к ужасным последствиям для нас обоих. Я спросила, способен ли Флейшер на шантаж. Эйб не дал прямого ответа, но я не сомневалась, что это – единственное объяснение его поведения.

Думаю, я сдалась, потому что вымоталась до предела. После бессмысленных двухчасовых препирательств с Мэттом и еще двух часов напряженного разговора с Эйбом я уже плохо соображала. Я оделась, и мы отправились в полицейский участок, где держали Флейшера. Там мы поговорили с детективом. Он сказал, что предполагаемая жертва, мисс Люси Сандлер, находится в ближайшем отеле и с ней беседует психолог, а Флейшер утром предстанет перед судом и ему нужен адвокат.

Потом пришлось пережить еще несколько кошмарных часов в шумном, прокуренном помещении, где было полно полицейских и задержанных правонарушителей. Я подтвердила, что Флейшер был в моем доме, готовил дипломную работу. Детектив, который снимал показания, все время улыбался и задавал скользкие вопросы. Мне показалось, что он не верит ни одному моему слову. Я наняла адвоката, и он ознакомился с делом. Он рассказал, что мисс Сандлер заявила, будто днем, около полудня, имела сексуальную связь с обвиняемым в месте его временного проживания, куда они приехали накануне вечером, после того как познакомились на одной вечеринке. Потом Флейшер ушел, сказал, что у него дела, а она легла спать. Он вернулся поздно вечером, пьяный, избил ее, изнасиловал и ушел.

Адвокат сказал, что вся история совершенно неубедительна. Начиная с того, что у предполагаемой жертвы не были обнаружены следы насилия. Он пришел к заключению, что речь в данном случае идет о шантаже и вымогательстве.

Эйб признал, что это он познакомил Люси Сандлер с Флейшером и теперь в шоке от того, что все так обернулось. В какой-то момент он шепнул мне, что, если Флейшера признают виновным, он лишится наследства, но не объяснил почему.

Утром я пошла вместе с Флейшером в суд. Казалось, этот ночной кошмар никогда не кончится. Судья согласился отпустить его под залог, но запретил уезжать из города. В тот же день, ближе к обеду, мы узнали, что мисс Сандлер забрала заявление и вернулась в Нью-Йорк.

Перед тем как мы расстались, Флейшер сказал: «Возможно, когда-нибудь я смогу отблагодарить вас за вашу помощь». Я ответила, что не жду от него никаких благодарностей, это был худший поступок в моей жизни и я хочу забыть о нем навсегда.

Но по странному совпадению вскоре после этого случая произошла трагедия с Мэттом.

Элизабет умолкла, как будто потеряла нить рассказа. Я поинтересовался, где в доме ванная комната, и там заглянул в ее аптечку. У нее там был целый склад таблеток. На обратном пути я уже не был уверен, что могу верить в достоверность истории Элизабет Грегори.

Я сел в кресло, и она продолжила свой рассказ:

– Как я уже говорила, тогда в ту ночь я проспала целых четырнадцать часов. Перед тем как лечь, сняла трубку телефона, так что муж тщетно пытался мне дозвониться. Утром, около шести часов, он сел в поезд на Нью-Джерси.

Вел он себя ужасно. Обшарил весь дом в поисках моего любовника. Потом кто-то вызвал полицию, приехала патрульная машина, и его забрали в участок, хотя я говорила двум офицерам, что не стану писать заявление.

Я позвонила Эйбу. Он не подходил к телефону.

Надо было идти на работу, у меня скопилось много дел, и я не могла больше их откладывать. Мне постоянно казалось, что все за мной наблюдают и перешептываются у меня за спиной. Я позвонила в участок, и мне сказали, что мистеру Мэтту Грегори вынесли предупреждение и отпустили несколько часов назад. Я снова позвонила Эйбу, но он не отвечал.

На следующее утро меня разбудил звонок в дверь. Два полицейских офицера сообщили мне, что Мэтт убит, точнее говоря, его зарезали.

Они сказали, что его тело около четырех утра обнаружил случайный прохожий в темном переулке недалеко от железнодорожной станции в Принстон-Джанкшне. Врачи «скорой» там же констатировали его смерть. Убийца, видимо, был профессионалом – он нанес всего один удар прямо в сердце. Денег и ценных вещей на теле убитого обнаружено не было, так что, вероятнее всего, это было ограбление. Хотите еще кофе?

Элизабет задала этот вопрос, не меняя интонации, я даже растерялся и не сразу понял, о чем это она.

– Нет, спасибо. Какая ужасная история… А как среагировал мистер Хэйл, когда узнал?

– Повторяю, он был очень напуган. Не смог толком объяснить, как провел предыдущий день. Бормотал что-то о том, что помогал Флейшеру с бумагами, ходил в библиотеку. Он обманывал. Я потом проверяла, записывались ли они на тот день, и узнала: нет.

– Вы подозреваете, что кто-то из них или они оба могли быть причастны к гибели Мэтта? Полиция поймала убийцу?

– Нет, убийцу так и не поймали. Версия такова: это был бродяга, который покинул город сразу после убийства.

Мистер Кобб, вам случалось на секунду увидеть что-то краешком глаза, а потом ломать голову, видели вы это в реальности или это был всего лишь плод вашего воображения? Я никогда не забуду выражение лица Флейшера, когда он сказал, что когда-нибудь отблагодарит меня за мою помощь.

Позже я поняла, что с самого начала подумала о том, что он, или Эйб, или они оба могли быть причастны к убийству Мэтта. Но тогда я была слишком напугана и потрясена, моя жизнь внезапно пошла под откос, и я не была ни в чем уверена. Мой мир разбился вдребезги, превратился в водоворот, который мог в любой момент утащить меня на дно.

Так или иначе, мы с Эйбом пришли к соглашению, что лучше нам какое-то время не встречаться.

Тело Мэтта забрали из морга его родители и отвезли в Нью-Йорк. Они даже не пригласили меня на похороны. Повели себя так, будто меня больше не существует.

Не помню, как прожила следующие несколько месяцев. Эйб сдержал обещание и не пытался со мной увидеться. Он больше не работал в моей компании, и мы даже случайно не сталкивались. Позвонил он мне в конце декабря, поздравил с Рождеством. Я сказала, что проведу каникулы у родителей во Флориде. На самом деле я осталась дома в одиночестве, но хотела быть уверенной в том, что Эйб не появится у меня на пороге. Он заверил, что работа над дипломом продвигается весьма успешно. Мы не виделись всю зиму. И это я зашла к нему уже в середине марта.

И, заглянув ему в глаза, я сразу поняла, что передо мной уже не тот мужчина, которого я когда-то любила. Когда тебе чуть за двадцать, два месяца – большой срок. Нет, он меня не забыл, я все еще что-то для него значила. Но я с первой секунды почувствовала, что стала для него кем-то вроде старинного приятеля, с которым можно делиться воспоминаниями.

И Флейшер тоже изменился. От его прежней веселости не осталось и следа, на вопросы он отвечал коротко и без особого желания и большую часть времени, казалось, был погружен в свой мир. Я не понимала, почему Эйб упорно приводил его с собой на наши встречи.

Вообще, у Эйба появилась новая причина для волнений. Экзамены он сдал средне и не видел в перспективе достойной работы. Он боялся, что состарится, преподавая в какой-нибудь провинциальной школе, где в учительской его будут окружать озлобленные неудачники, а в классе – враждебно настроенные ученики. Как я вам уже говорила, отношения с отцом у него были плохие и он не хотел возвращаться в Луизиану. Я пообещала найти ему работу, но он сказал, что не надо. Так или иначе, встречались мы крайне редко.

Думаю, где-то в мае, перед выпуском, он пришел ко мне и рассказал про Мексику. Насколько я могла судить, идея принадлежала Флейшеру. Они собирались поехать в Мексику, не помню, куда именно, хотели купить отель на побережье и жить с этих денег. Эйб даже показал мне флаер с фотографиями: обветшавший двухэтажный особняк с белеными стенами и деталями из коричневого дерева где-то на берегу океана.

Когда я спросила, где он собирается достать деньги, Эйб напомнил, что Флейшер – наследник солидного состояния.

Я решила сделать все, что в моих силах, чтобы уберечь его от участия в этой авантюре. Он ведь ничего не смыслил в гостиничном бизнесе. Я описала ему состарившегося раньше времени алкоголика, местное посмешище с отечным лицом, который в окружении забулдыг сидит и потеет на крыльце полуразвалившегося дома.

По счастливому стечению обстоятельств один мой знакомый из Франции попросил рекомендовать кого-нибудь для временной работы в культурном фонде «Л’Этуаль». Деньги были небольшие, но для молодого человека в начале карьеры это была возможность поработать в Европе, к тому же Эйб свободно говорил на французском.

Сначала Эйб категорически отказывался, и я думаю, это Флейшер убедил его принять мое предложение. Тогда я еще не знала об их уговоре, что Флейшер при первой возможности присоединится к нему.

В июле я отвезла Эйба в аэропорт, и он улетел. Когда я его провожала, у меня возникло такое чувство, что мы больше никогда не увидимся.

Яркое солнце пробилось сквозь облака. Элизабет встала и жестом пригласила меня следовать за ней. В коридоре она накинула висевший на вешалке плащ. Мы вышли из дома.

На террасе стоял деревянный стол с лавкой. Элизабет пригласила меня сесть. Воробей спикировал на край стола, посмотрел на нас глазками-бусинками и улетел в подлесок.

– Первые две недели Эйб звонил мне почти каждый день. Он был счастлив и полон энтузиазма. А потом звонки прекратились. Я попыталась связаться с Флейшером и узнала, что он тоже улетел в Париж. У меня были адрес и телефон Эйба, которые он мне оставил, когда летал в Париж в первый раз. Я ему написала, пыталась дозвониться, но безуспешно.

В итоге я полетела туда сама. До этого я была в Париже пятнадцать лет назад, летом, сразу после окончания школы. В те времена путешествия в Европу только-только становились для среднего класса частью обязательной программы, вместе с домом с тремя спальнями в пригороде, гаражом на две машины и цветным телевизором.

– И вы познакомились с Симоной?

Элизабет кинула:

– Да, но не напрямую… В своих редких письмах Эйб рассказал мне, что встретил женщину с таким именем и она просто сразила его своей красотой и образованностью. Эта Симона помогла ему адаптироваться к парижской жизни. Он писал о ней так, будто делился своими чувствами с близким другом, и это выводило меня из себя. Он, вероятно, считал, что правильно поступает, если держит меня в курсе своей личной жизни, но для меня это было равносильно удару по лицу. Именно присутствие этой женщины в жизни Эйба заставило меня бросить все и отправиться на его поиски. Вы когда-нибудь бросали женщину, которая любит вас, доктор Кобб?

– Да, думаю, что да…

– Что ж, я не знаю, что она после этого сделала, как на это среагировала, но поверьте, она не сделала и четверти того, что собиралась сделать с вами в своих фантазиях. Я строила самые разные планы отмщения, один страшнее другого. Хотела разрушить его репутацию, обвинить в смерти мужа, сказать в фонде, что я отзываю свою рекомендацию, найти Симону и рассказать ей, что Эйб – опасный маньяк, а между ним и Флейшером нечто большее, чем просто дружба, если вы понимаете, о чем я.

К тому моменту, когда я прилетела в Париж, я уже сама не знала, чего хочу. Я чувствовала себя как брошенная домохозяйка, способная пойти на унижение, лишь бы вернуть своего молодого любовника. Я сознавала, в каком жалком положении нахожусь, но ничего не могла с собой поделать.

Я сняла номер в отеле на соседней с ним улице. На следующий день зашла в первый попавшийся салон красоты и, что называется, навела марафет. А потом пошла в фонд и старалась при этом выглядеть счастливой и уверенной в себе. Эйба там не было, и я отправилась к нему, мысленно умоляя Господа, чтобы ее с ним не было. Он оказался не один – с ним сидел Джошуа.

Консьерж позвонил наверх и сообщил, что к мистеру Хэйлу пришла женщина, но имени моего не назвал. Эйб остолбенел, когда увидел меня в холле. Он сказал, что в квартире сейчас Флейшер, и мы пошли в ближайшее кафе.

Вся моя уверенность в себе исчезла без следа. Я стала умолять его вернуться ко мне. Эйб никогда не бывал в подобных ситуациях, он растерялся и не знал, как реагировать. Просил понять его, говорил, что думал, что наши отношения закончились еще до его отъезда в Европу.

Короче говоря, я устроила сцену. Но потом смогла взять себя в руки и поняла, что безумно счастлива его видеть, даже при таких обстоятельствах. Я спросила его, любит ли он ту девушку и можно ли назвать их любовниками. Он не отрицал этого, но и не признавал, так что я до сих пор ничего не знаю о природе их отношений.

Нет смысла утомлять вас деталями… Эйб пытался все объяснить, просил прощения, а я настаивала на том, что наш разрыв – большая ошибка. Я соврала ему, что у меня есть кое-какие дела в Париже. В общем, я осталась там еще на несколько дней и стала за ним следить. Он встречался с Симоной, и я была больше чем уверена, что они без ума друг от друга. Я была не в себе, понимала, что веду себя постыдно, но, как я уже говорила, ничего не могла с собой сделать.

Под каким-то нелепым предлогом я забросила все дела в компании, бродила, как привидение, по огромному чужому городу и постоянно спрашивала себя: что я здесь делаю? Я даже не уверена, что события, о которых я впоследствии думала как о реальных, произошли на самом деле. Всю свою жизнь я была рассудительным человеком и вела себя согласно здравому смыслу – и вдруг превратилась в потерянную женщину, которая своим поведением принижает свой статус.

У меня было ощущение дежавю, я будто бы снова оказался в Мэне, в поместье Джошуа Флейшера, и мне рассказывали ту давнюю историю, только теперь от другого лица и под другим углом.

– Человека, который попросил меня рекомендовать кого-нибудь для работы в фонде, звали Пьер Золнер. Он преподавал в Политехническом институте. Я была уверена, что, если Эйб потеряет работу в фонде, он непременно вернется в Штаты. Поэтому я написала письмо, в котором оклеветала Эйба и Флейшера, и анонимно отправила его Золнеру. Позже Пьер позвонил мне и сообщил, что, несмотря на все его уважение ко мне и наши дружеские отношения, фонд был вынужден отозвать предложение о работе.