Текст книги "Румпельштильцхен"

– Альбом «Безумие» вышел в апреле 1965 перед самой Пасхой, – рассказывал Садовски, – Эдди и Кениг рассчитывали на то, что именно в это время толпы подростков и молодежи разъедутся по домам на каникулы, и тут же бросятся в магазины в поисках нового таланта. Всего за три недели наш альбом вырвался на первое место во всех хит-парадах, а в начале июня была продана его миллионная копия, и он стал «золотым». Сингл же лишь самую малость не дотянул до миллиона, и поэтому в этой категории «золотыми» мы не стали, но это было отнесено нами за счет того, что очень многие уже купили наш же альбом.

В ночь перед убийством Викки говорила мне, что ее Продюсер не хотел, чтобы она пела живьем, потому что «ему хотелось, чтобы все шли и покупали мой голос в записи, понимаешь?» Принимая во внимание ограниченные вокальные способности Викки, без поддержки студийных технических хитростей сами по себе ничего не значащие, принятое тогда Эдди решение казалось вполне разумным. Следующий альбом назывался «Снова Безумие», он вышел в 1966 году и тоже стал «золотым». Третий и последний их альбом назывался просто – «Викки». К тому времени стало вполне очевидно, что из всех них звездой почиталась только одна Викки; это именно Виктории Миллер «Ригэл Рекордз» был обязан своими доходами, ну а ребята с волосами цвета пшеницы на ее фоне казались не более чем обыкновенной соломой.

Отказы Викки выступать со сцены, и даже появляться в каких бы то ни было телешоу, относились целиком на счет присущей ей застенчивости. Миллионы поклонников Викки, как это утверждалось в пресс-релизах, довольствовались любыми подробностями из личной жизни звезды, освещавшимися в бесконечном потоке раздаваемых ею направо и налево интервью для газет и журналом, ни в одном из которых никто не смог бы услышать ее вполне заурядного голоса. Альбом «Викки» вышел в 1967 году и тоже стал «золотым». Это был ее последний альбом.

– А что потом? – спросил Блум.

– Потом она вышла замуж, – пожал плечами Садовски, – за Тони Кенига, в марте шестьдесят восьмого года. И практически сразу же после этого она забеременела. Мы как раз работали тогда над четвертым альбомом, а у нее тут случился выкидыш. Если мне не изменяет память, тот альбом должен был называться «Снова Викки», он так никогда и не был завершен. Потеряв первого ребенка, Викки забросила работу на полпути. Она сочла, что все это из-за того, что ей приходилось слишком много работать и выкладываться в студии. Она объявила всем репортерам, что личная жизнь для нее теперь куда важней, чем все «золотые» диски в мире вместе взятые. Так она закончила свою карьеру, а заодно и карьеру группы «Уит», и самого Эдди Маршалла. Тот начал покуривать «травку», и наконец кончилось все это тем, что Эдди стал работать диск-жокеем на какой-то захолустной радиостанции в…

– Мистер Хоуп, – обратился ко мне Кенион, заглянув к нам в кабинет, – вас просят к телефону, если хотите, то можете снять трубку прямо здесь.

– Спасибо большое. Прошу прощения, – извинился я и вышел из-за стола. Оказавшись в приемной, я взял трубку, которую Кенион протянул мне. – Алло?

– Угадай, кто это, – сказала Дейл.

– Привет.

– Ты знаешь, который час?

– А как же.

– Уже без пяти минут десять.

– В точности так.

– А ты обещал, что в десять ты там уже все закончишь.

– И закончу.

– Я просто хотела убедиться, – сказала Дейл. – А почему бы тебе не уехать оттуда прямо сейчас?

– Прямо сейчас и уеду.

– Мэттью, я…

– Что?

– Да нет, ничего, просто поторопись, – сказала она.

В трубке раздался щелчок. Я положил трубку на рычаг, поблагодарил Кениона и снова вернулся в кабинет капитана.

– Все в порядке? – поинтересовался у меня Блум.

– Да, но только мне уже пора, – ответил я. – У меня уже была запланирована еще одна встреча на сегодняшний вечер, но когда ты позвонил…

– Я здесь еще немного задержусь, – сказал Блум. – Но если тебе надо идти – нет проблем, иди.

– Он все еще думает, что я к этому делу тоже какое-то отношение имею, – сказал Садовски, обращаясь ко мне.

– Так постарайтесь убедить меня, что это не так, – ответил ему на это Блум.

У дома Дейл на рифе Виспер я был не раньше, чем без двадцати минут одиннадцать. К этому времени я успел уже чертовски проголодаться, и когда я сказал Дейл о том, что я еще не успел поужинать, она тут же достала большой кусок жареного мяса и огромный спелый помидор, порезала и то и другое, сделала из всего этого огромный сэндвич и достала из холодильника бутылку холодного пива. Мы расположились во внутреннем дворике ее дома, где я и набросился на еду, в то время пока она неспешно потягивала что-то из фужера. Тем вечером на улице было довольно сыро, и стоявшая здесь мебель была несколько липкой и влажной на ощупь. На Дейл был голубой нейлоновый пеньюар, а волосы ее были распущены по плечам. Она смотрела на меня, пока я с жадностью поглощал свой сэндвич, запивая его пивом и сидя так с набитым ртом, рассказывал ей о сестрах Хайбель, живущих на Фэтбаке, и о «беседе» – как иносказательно данное мероприятие называется у полицейских – с Нейлом Садовски. Но Дейл, казалось, была поглощена своими собственными мыслями. Закончив наконец свой рассказ, я открыл для нее объятия, и она подошла ко мне, устроилась у меня на коленях, и положив мне голову на плечо, вздохнула.

– У тебя что-нибудь случилось? – спросил я.

– Очень неудачный день в «Блэкстоун».

– Ну, рассказывай.

– Все плохо, – продолжала Дейл, – с начала и до конца. Тебе будет не интересно.

– Все равно расскажи.

Помимо остальных небольших и досадных неприятностей, которые могут свести с ума любого адвоката, больше всего Дейл беспокоила встреча в самом конце ее рабочего дня, когда ей нанес визит адвокат, представлявший на бракоразводном процессе интересы некоего мужа. Дейл на том же процессе представляла интересы жены, и роль эта была ей не по душе с самого начала, хотя бы потому что на стороне мужа выступал мужчина, а сторону жены представляла женщина, все уже заранее было расписано, разложено по полочкам, и все роли распределены по половому признаку: мальчики с мальчиками, девочки с девочками. Пока она рассказывала мне все это, рука моя покоилась на ее прикрытой нейлоном груди, и когда я неожиданно отдернул руку, словно мне стало горячо, Дейл тут же притянула ее обратно к себе («Не дури, Мэттью», и затем сама положила ее к себе на грудь за V-образный вырез пеньюара.

Сначала Дейл решила, что адвокат противоположной стороны пришел к ней для того, чтобы обговорить детали бракоразводного договора. Вот уже несколько последних месяцев они безрезультатно торговались из-за алиментов и выплат на содержание, и поэтому-то Дейл, повинуясь логике, сделала для себя предварительный вывод о том, что он пришел к ней сегодня под самый конец рабочего дня, чтобы предложить что-нибудь более разумное, чем те цифры, на которых он так непреклонно настаивал еще во время их последней встречи перед рождеством. На этот раз первые двадцать минут своего визита он даже и словом не обмолвился ни об алиментах, ни о прочих выплатах, предпочитая вместо этого рассказывать о купленном им совсем недавно новом катере, а заодно и узнать о самой Дейл, что да, она замужем еще не была, и что в общем-то особых привязанностей у нее нет, и что ее не слишком занимают водные виды спорта и она была бы очень признательная ему, если бы он перешел бы непосредственно к цели своего визита, если у него на самом деле была какая-нибудь цель.

– Знаешь, Мэттью, к тому времени он мне уже порядком поднадоел и даже уже начинал раздражать, – говорила она мне, – и да, милый, я знаю, я прекрасно знаю, что хуже нет, когда юрист начинает выходить из себя при встрече с представителем другой стороны, это я знаю, но ведь этот тип уже начинал намекать, что не плохо бы нам с ним было встретиться, – боже мой, и это все вместо того, чтобы перейти к действительно важным – по крайней мере для меня – вопросам, касательно развода моей клиентки, который она пытается получить в течение вот уже целых восьми недель, с тех пор как она еще задолго до рождества покинула дом мужа, забрав с собой своего семимесячного сынишку.

Я заметил, что Дейл уже во второй раз в своем рассказе упомянула о рождестве; и я вдруг подумал о том, что Викки и Эдди Маршалл каждый год посылали друг другу открытки с рождественскими поздравлениями. Я также припомнил – и это тоже очень взволновало меня еще на похоронах, когда мне довелось услышать, как Блум расспрашивал Маршалла – что Викки даже не упомянула в своем рождественском послании о скорой премьере в «Зимнем саду», которая ожидалась менее чем через две недели после рождества. Мне это все же казалось очень странным – а Дейл все рассказывала:

– …в течение следующих пяти минут, что на самом деле перед ним стоят две цели. Первая – это убедить меня в непорочной нравственности его клиента, а также и еще одна – хоть она и была довольно утонченной, но не настолько, чтобы не заметить ее вовсе. Представляешь, он ничего не упустил, перечисляя такие достоинства своего клиента, как честность, добродетельность, целомудрие, набожность, способность к состраданию, честность – или я уже упоминала о его честности? – а также то, что его клиент ко всему прочему еще является очень способным игроком бейсбольной команды Первой Пресвитерианской церкви. И выдавал он это все, как будто его перед этим запрограммировали – мой клиент так честен, что он однажды; мой клиент такой добродетельный, что он даже; мой клиент такой целомудренный, что он иногда; мой клиент такой набожный и так далее и тому подобное до бесконечности. И как будто бы всего того было недостаточно, он снова повторил все заново, мой клиент такой, мой клиент сякой. Короче, словно вооруженный грабитель, которого видели входящим в восемь часов вечера в винный магазин с обрезом под мышкой, но зато он точно запомнил, во сколько начинается сеанс в кинотеатре – например, в семь-тридцать, если уж на то пошло – и даже может точно рассказать тебе, кто и кого целовал ровно в восемь часов на экране в темном зале старого доброго «Биджо» на Мейн-Стрит, но который, мой дорогой, уже давно снесен, чтобы на том месте появился бы еще один супермаркет. Мэттью, ты понимаешь, о чем я говорю? Он старался создать алиби своему клиенту, пытаясь обелить его, расписать передо мной как святого, и как будто бы это совсем и не жена его клиента впервые пришла ко мне в офис с фингалами, которые муженек поставил ей за то, что она имела наглость застукать его в постели с дешевой потаскушкой, что работает на разделке устриц в «Даунтаун Марин». В последствии бедная женщина показывала мне еще синяки на ногах и груди, нечего сказать, достойный образчик южной набожности и воспитанности. И вот это и есть ее муженек, замечательно играющий на второй базе за церковную команду. Это было его первой задачей. Алиби. Выдача рекомендаций.

Я же все еще думал о том своем разговоре с Эдди Маршаллом и о том, что как же все-таки странно, что Викки ничего не сообщила ему о своей премьере. И теперь, хотя конечно раньше до меня это не доходило, мне показалось, что слишком уж долго и чересчур навязчиво рассказывал Эдди о том, где он находился в ночь убийства. Теперь я думал о том, какое замечательное алиби могут предоставить яхта и океан. Двейн Миллер ничего не слышал о смерти внучки, потому что он был на рыбалке с двумя своими дружками, помешанными на рыбалке. Эдди Маршалл не слышал ничего об убийстве Викки, потому что он тоже был в море, а что, весьма удобно: «Я возвратился лишь вчера вечером. Я даже на знал, что Викки снова решила вернуться на сцену. Обо всем этому я узнал из газет. Если бы я только узнал о том чуть раньше, я бы тут же, сразу же, все бросил и примчался бы сюда…»

– … совсем другое дело. Все мы на определенном этапе попадали в подобные ситуации, когда из тебя стараются выудить, буквально выжать информацию… эй, ты вообще-то как, слушаешь меня?

– Да, продолжай.

– У тебя такой остекленевший взгляд. Может быть тебе лучше отпустить мою грудь?

– Нет-нет. Продолжай.

– Ну вот. До меня дошло, что мой ученый оппонент просто-напросто избрал очень удобный способ получения нужных ему сведений, и перечислял он все эти достоинства своего клиента только для того…

«Я взял на время яхту у своего друга, что живет в Исламораде. И в воскресенье, когда я приехал туда…»

– … и теперь он старался выяснить все в той же своей дьявольски хитрой манере, знала ли я о том, что за дела творились у них там все эти последние восемь недель, после того, как моя клиентка ушла от мужа, взяв с собой лишь маленького сынишку. Она ушла в том, в чем был, имея при себе лишь двенадцать долларов шестьдесят шесть центов наличными.

«По пути туда я остановился в „Диснейуорлд“ – вы были когда-нибудь в „Диснейуорлде“ в Орландо? – после этого я отправился дальше и потом уж продолжил свое путешествие по воде.»

– И знаешь, мы ведь у себя в «Блэкстоуне» и не собирались суетиться. Мы обратились в частное сыскное агентство и сразу же после рождественских праздников они у проследили за мужем Эбби… ее Эбби зовут. И теперь уже у меня в правом верхнем ящике стола лежит их отчет, который подтверждает, что Харлоу – так зовут этого ублюдка, который избивал свою жену – что он и до сего времени продолжает встречаться с той потаскушкой, в постели с которой его и застала жена, и что девица эта уже поселилась у него в доме и в настоящий момент он с ней открыто живет во грехе – как об этом наверное сказали бы лет двадцать назад. Ты же сам уже прошел через жернова развода, и несомненно тебе должно быть известно, что в соответствии со статьей 61.052 законодательства штата Флорида, положительное решение по делу о разводе может быть вынесено лишь в следующих случаях: 1) если брак безнадежен или 2) если один из супругов признан умственно неполноценным. Короче говоря, это так называемый «неразводящий» штат, и даже если старый Харлоу перед уходом жены и содержал бы хоть целый гарем, это все равно не имело бы ровным счетом никакого значения. Но – и это очень большое «но» – но в статье 61.08 оговаривается возможность того, что в случае уличения одного из супругов в супружеской неверности, суд может вынести решение о том, присуждать ли данному супругу алименты, а также устанавливать размер подобных выплат, в случае принятия положительного решения – конец цитаты. Должна сказать, что это самое дискриминационное по отношению к женщинам положение, которое мне когда-либо приходилось встречать, потому что решающим фактором здесь считается неверность жены, а муж при этом наверное может перетрахать хоть всех женщин штата, до которых только сможет добраться.

Но вот обратная сторона медали в том, милый мой, что я решила, что все же я смогу настаивать на том – уж если до того дело дойдет – что если на основании все той же 61.08 при подтвержденном факте неверности жены размер выплачиваемых алиментов может быть уменьшен или даже в самой выплате алиментов ей может быть отказано, то тогда по аналогии с вышеизложенным, при доказанном факте супружеской неверности со стороны мужа, сумма выплат должна быть увеличена. Мне доподлинно известно, что старик-Харлоу до сих пор ведет очень интенсивную внебрачную жизнь – кроме шуток, агент установил за ним круглосуточное наблюдение, и в отчете очень подробно изложены все его приходы-уходы, и теперь же его адвокат пытался выяснить, насколько я осведомлена об этом. Она задавал мне вопросы, точные ответы на которые были ему уже известны, вот ведь умник выискался…

– «Зеленый уголок», так, кажется, называется то местечко?

– «Зимний сад».

– Ну и как она там звучала?

– Не слишком-то хорошо…

– …все ходил вокруг да около, подозревая, наверное, что я предприняла частное расследование в отношении его клиента. Задавал мне самые разнообразные вопросы, типа, знаю ли я, где его клиент живет, и он знал, что я это знаю; и известно ли мне о том, что с тех пор, как от него ушла жена, он живет совсем один, а это уже просто наглая ложь, потому что он все это время жил со своей подружкой, той самой, что разделывает устрицы; и пробовала ли я когда-нибудь звонить туда, естественно подобный вопрос выходил за рамки этики, но он все же любой ценой пытался выяснить, звонила ли туда Эбби, а если да, то случалось ли такое, что та шлюха первой снимала трубку и отвечала на звонки, и рассказывала ли Эбби об этом мне, своему адвокату – но слишком уж очевидно он забрасывал свою удочку. Наконец до меня дошло, к чему он клонит, но случилось это почти уже под самый конец нашего разговора. И после этого я уже просто сидела и слушала его, и у меня было такое ощущение, что мне вдруг неожиданное довелось увидеть его без одежды, совершенно голым, и что он вот так стоит передо мной…

– Вы думаете, ее кто-нибудь запугал?

– Я не знаю.

– Ну, а она ничего не упоминала ни о каких угрозах?

– Нет.

– Или может было письмо с угрозами?

– Когда он закончил говорить, я еще несколько минут сидела неподвижно, а затем выдвинула верхний ящик стола – и должна заметить, довольно резко – вынула оттуда отчет частного агента и положила его перед ним, сказав при этом: «Я думаю, что вам все же лучше решить поскорее, какой размер алиментов и расходов на содержание вы собираетесь предложить, потому что, хотя ваш клиент может быть действительно здорово играет в бейсбол, но даже этот ваш факт не произведет должного впечатления на судью, когда мы выложим в суде вот это». Он тут же побледнел, стал белый как мел. Он понял, что мне удалось подловить его, и было уже просто очевидным, что это он оказался у меня на крючке, это он… Мэттью?

– Да, Дейл.

– Да что с тобой сегодня? Что случилось?

У меня неожиданно всплыло в памяти еще одно воспоминание, связанное с днем похорон. Я вспомнил, как Маршалл подвел меня к тому месту на автостоянке, где была припаркована моя «Карманн Гиа».

– Мне нужно позвонить Блуму, – сказал я и ссадил Дейл с коленей.

Блум все еще был в участке, но ответившая на мой звонок женщина сообщила мне, что он все еще беседует с Садовски. Я попросил передать ему, что у меня к нему есть очень срочное дело, и пусть он позвонит мне, как только освободится. Дейл все это время наблюдала за мной.

– Ты хоть слышал, что я тебе говорила? – спросила она.

– Все до единого слова.

– Ты что, думаешь, что я идиотка и не понимаю ничего из того, что происходит…

– Нет. Я думаю, что ты неотразима.

– Ну уж конечно.

Я поцеловал ее. Я притянул ее к себе. Я снова поцеловал ее. А затем мы пошли в спальню, и Дейл стянула покрывало с кровати, а сама, извинившись, ушла в ванную. Оставшись один в темноте, я разделся и лег на постель, прислушиваясь к шуму разбивающихся о берег волн. Я слышал, как из крана в ванной лилась вода. Наконец Дейл закрыла кран, и наступила тишина, нарушаемая только рокотом прибоя. Дверь в ванную приоткрылась. На какой-то момент на пол спальни легла полоска света из дверного проема. Дейл щелкнула выключателем и стала пробираться в темноте ко мне. Мы уже находились в объятиях друг друга, когда снова зазвонил телефон.

– Черт, – ругнулась Дейл, включила ночник и сняла трубку с аппарата. – Алло? – сказала она, а затем, немного послушав, ответила, – Да, подождите немного, – и протянула мне трубку. – Это Блум.

– Алло? – сказал я.

– Что у тебя, Мэттью?

– Я тут кое-что вспомнил.

– Что такое?

– Во время похорон в прошлую среду, когда ты ушел, мы с Маршаллом остались вдвоем и еще немного поговорили. Морри, я думаю, что он тогда старался прозондировать почву. Мне кажется, что он пытался разузнать, что именно мне известно о тех телефонных звонках. Тех…

– Да? И что?

– Он проводил меня до машины.

– Мэттью…

– Морри, он знал мою машину. Он остановился у нее раньше меня. На заднем номере была надпись «ХОУП-1», но ведь он никак не мог ее видеть, потому что мы подошли к ней спереди. Если он знал мою машину, которая была припаркована у дома Викки той ночью, когда ее…

– Я тебя понял, – сказал Блум. – Давай быстро приезжай сюда, я хочу, чтобы ты подробно пересказал мне, о том вашем с ним разговоре. А я тем временем попридержу Садовски. Он здесь абсолютно не причем, но я думаю, что все же кое в чем он сможет оказаться нам весьма полезен.

Глава 11

Большинство людей даже и не предполагают, что профессия полицейского – это круглосуточное занятие, и что жизнь в полицейских участках не останавливается ни на минуту в любое время суток. Удивительно еще, что здания всех полицейских участков не изнашиваются до основания уже где-нибудь на третий год после их ввода в эксплуатацию; но даже это относительно новое сооружение, возведенное у нас в Калусе, стало подавать признаки того, что здание это мало-помалу начинает приходить в упадок. В то время, когда часовая стрелка стенных часов подобралась к цифре «12», а затем к ней присоединилась и минутная стрелка, и обе они замерли в строго вертикальном положении на весьма непродолжительное время, здесь, в полицейском участке даже в полночь царило полуденное оживление. Наверное целый дивизион детективов и облаченных в форму полицейских сидела за стоявшими в комнате столами и названивали по телефонам, один из них сидел и выискивал нужные буквы на пишущей машинке, разглядывая ее клавиатуру с таким недоверием, как будто буквы на ней были написаны на санскрите. За соседним с ним столом шел допрос какого-то порядком подвыпившего мужика, которым занимался детектив в рубашке с закатанными рукавами и пистолетом.38 калибра в наплечной кобуре. В другом конце комнаты женщина в забрызганной кровью кофточке рассказывала что-то полицейскому в форме. Садовски сидел за одним из столов рядом с Блумом; я к тому времени уже пересказал Блуму тот разговор, который произошел между мной и Маршаллом в день похорон – и теперь Блум принимался за работу.

– Конечно, прошло уже очень много времени с тех пор, как вам довелось слышать его имя, – сказал Блум Садовски, – но ведь вы все же совсем недавно говорили мне, что это было нечто похожее на Марчиано, или Мариани, или Мастрояни, или Мариэлли, что-то типа этого, но точно вы так и могли припомнить.

– А я и сейчас не могу его вспомнить, – отозвался Садовски.

– Правильно, и вот что я собираюсь сейчас сделать. Я хочу попытаться помочь вашей памяти вспомнить, о'кей?

– Конечно, если вам так угодно, – со вздохом проговорил Садовски.

Я вдруг понял, чем были заняты полицейские на телефонах. Они обзванивали все, даже самые захолустные отели и мотели, расположенные в городе Калуса, и возможно также в граничащей с нами Манакаве, а также Хезтервилле.

– Полиция Калусы, – сказал один из полицейских, – не можете ли вы сказать мне, мэм, не останавливался ли у вас постоялец по имени Эдвард Маршалл?

– Да, Маршалл, – говорил в трубку другой полицейский, – М-А-Р-Ш-А-Л, два «л» на конце, да, сэр.

– У вас там значится Эдди Маршалл?

– Или вообще хоть какой-нибудь Маршалл? А у вас проживают постояльцы по имени Эдвард?

– Да, мэм, я подожду.

– Это довольно длительный процесс, вы должны это понять, – говорил Блум, – и мне очень жаль, что нам приходится утруждать вас подобным образом, но велика вероятность того, что он мог воспользоваться именем, которое было ему уже хорошо знакомо, то имя, с которым, по существу, он был рожден. Тогда ему не понадобилось бы выдумывать себе что-нибудь новое. Большинство из тех, кто регистрируется в отелях под вымышленными именами, тем не менее некоторым образом зачастую используют при этом свои собственные инициалы. Я надеюсь, вы знаете об этом. Здесь нет ничего загадочного, просто очень многие мужчины и женщины имеют при себе вещи с монограммами, ну там, рубашки, носовые платки, чемоданы, и поэтому было бы по крайней мере очень странно, если бы парень по имени Эдди Маршалл, одетый к тому же в рубашку с вышитыми на ней инициалами, вдруг взял да и записался в книге для гостей отеля как какой-нибудь Джон Смит, понимаете, о чем я?

– Да, – ответил Садовски и снова вздохнул.

– Хорошо, – сказал Блум, – очень хорошо, – и неожиданно он усмехнулся. В тот вечер его отличала необычайная веселость, которой никогда раньше я за ним не замечал. Казалось, что даже лишь один повод для подозрений – в дополнение к тому, что все сотрудники были уже просто-напросто захвачены этим – послужил для Блума тем самым толчком, в котором он так нуждался.

– Если вы не возражаете, мистер Садовски, то мне хотелось бы сейчас вместе с вами просмотреть телефонный справочник Калусы, весь его раздел на букву «М», строка за строкой, и это совсем не потому, что Маршалл здесь жил, конечно же нет, даже если это и было бы так, то он все равно значился бы в нем под своим теперешним именем, а вовсе не под тем, которое он сменил уже много лет назад, еще когда жил в Калифорнии – Пит, – неожиданно окликнул он, – ты уже дозвонился до Департамента полиции Лос-Анджелеса?

– Ага, – ответил Кенион, – они перезвонят утром, когда начнется рабочий день в судах.

– А что там слышно о Сан-Диего и Фриско?

– Над этим работают Рейнолдс и Ди Лука.

– Он уже вернулся из отпуска? – спросил я.

– Кто вернулся из отпуска? – повернулся ко мне Блум.

– Ди Лука.

– Во как. А я даже не заметил, что его не было, – проговорил Блум и рассмеялся.

– Он вернулся уже, – сказал Кенион. – Приехал вчера. А вы что, знакомы с ним?

– С Сакраменто ты тоже свяжись, – посоветовал Блум. – Пусть они утром как раз и начнут свой рабочий день с этого. Если парень меняет свое имя, то должна же запись об этом где-то сохраниться.

– Точно, – согласился Кенион и вышел из комнаты.

– Вот телефонная книга, – сказал Блум, обращаясь к Садовски, – и вот что мы сейчас сделаем: я буду опускать все фамилии, которые вовсе не похожи на итальянские, такие как, Мейсон, Мур или Мориарти, ну вообще, таких. Но вот например здесь дальше встречается фамилия с множеством гласных – на, например, вот, здесь, Макалерро, это похоже на то, как его звали?

– Нет. Я не знаю, не уверен.

– А вы подумайте немного. Макалерро. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Нет, ничего.

– А вот еще одно, сразу за ним. Макарро.

– Нет. Его звали длиннее.

– Ладно, еще ниже на той же странице Макиниста, похоже?

– Нет, – сказал Садовски.

– Маэгли?

– Нет.

– Маэстро?

– Нет.

– Маффето?

– Нет.

– Мфрисиано?

– Нет.

– Магалетто?

– Нет.

– Если тот парень изменял себе имя, – сказал один из детективов, которого все звали Грегорио, – то он мог просто-напросто перевести его.

– Как это? – заинтересовался Блум.

– С итальянского. Один мой друг тоже изменил имя, и теперь его зовут Фрэнк Лэмб.[9]9
  Лэмб – (англ. lamb) – ягненок.


[Закрыть] А хочешь узнать, как его имя звучало по-итальянски?

– Как же?

– Франческо Аньелло. Тот же «ягненок», только по-итальянски.

Блум уставился на него. Мы все теперь смотрели на Григорио.

– А как будет по-итальянски «Маршал»? – спросил наконец Блум.

– А я откуда знаю? – ответил Григорио. – Возьми словарь, да и посмотри.

Где-то около полутора часов ушло на то, чтобы раздобыть наконец итало-английский/англо-итальянский словарь. Все книжные магазины в городе были закрыты, а в телефонном справочнике не было ни одного телефона, по которому можно было бы разыскать кого-нибудь из их владельцев. В конце концов Блум нашел в здании полицейского участка кого-то, кто смог наконец назвать имя человека, ведающего системой публичных библиотек Калусы. Блум быстро разыскал его координаты в телефонной книге, а затем, позвонив ему домой без четверти час ночи, попросил его прислать кого-нибудь с ключами в центр города к «Библиотеке Хенли», с тем чтобы ее срочно открыли, потому что ему, Блуму, прямо сейчас нужен итальянский словарь. Человек тот, кстати, звали его Роджер Малер, из-за того, что сама работа его была сопряжена с разными видами неудобств и оскорблений, которые ему приходилось зачастую претерпевать по роду службы, но вот подобное, видимо, встречалось в его практике впервые, терпеливо поинтересовался у Блума, а не мог ли тот потерпеть до утра. Блум же ответил на это, что утро практически уже наступило, и что он сам сейчас непосредственно занимается расследованием двойного убийства, и что все же он был бы весьма признателен лично ему, мистеру Роджеру Малеру, если бы сюда прямо сейчас приехал бы кто-нибудь со связкой ключей от библиотеки. В конце концов Малер согласился подъехать сам туда, где его ожидал детектив Кеион, вернувшийся затем около двух часов ночи обратно в участок. Он положил словарь Блуму на стол.

– А я уже успел заглянуть в него, – проговорил он.

Блум перелистывал страницы англо-итальянского раздела словаря. Наконец он нашел нужную страницу и принялся водить пальцем по строчкам.

– Маршал… хм, вот он, маршал, – произнес он и посмотрел на Садовски. – «Maresciallo» – прочитал он. – Грегорио, это как произносится?

– Так какое сочетание? C-H-I?

– Нет, просто C–I.

– Тогда это надо читать как «ш».

– Маршьялло, – сказал Блум. – Ну как, это похоже на его имя, как вам кажется, мистер Садовски?

– По-моему, это оно и есть, – ответил Садовски.

Полицейский, которому удалось разыскать тот мотель, сидел за столом рядом с Блумом.

– Маршьялло, – говорил он в телефон и затем повторил фамилию еще раз по буквам. Внезапно его глаза округлились, и он отчаянно зажестикулировал свободной рукой, стараясь обратить на себя внимание Блума. – Да, именно так, а имя у вас какое значится? Потрясающе! – произнес он вслух. – Так когда он у вас остановился? Когда-когда? – Все это время он записывал что-то на клочке бумаги, лежавшим перед ним на столе: левым локтем он прижимал бумагу к столу, в то время как ручка, зажатая в правой руке, быстро двигалась по листку. – Подождите немного, – сказал он и прикрыл трубку рукой. – Мотель «Марджо» на Саут Трейл. Остановился у них одиннадцатого числа, это пятница, за два дня до того, как ее убили.

– Он все еще у них? – спросил Блум.

– Он все еще у вас? – спросил полицейский по телефону, потом немного послушав, он снова прикрыл трубку ладонью. – Сегодня уехал.

– Ладно, тогда спроси у этого парня…

– Это женщина.

– Спроси у нее, во сколько он рассчитался с нею за номер.

– В котором часу он уехал от вас? – снова спросил полицейский на телефоне, затем он кивнул и проговорил вслух. – В половине одиннадцатого.

– А ты спроси-ка еще у нее… хотя, ладно, дай я сам поговорю, – сказал Блум и взял у него трубку. – Мэм, – заговорил он, – когда этот человек снимал у вас комнату, вы отметили, на какой машине он приехал, я имею в виду год и модель, как этого требует закон? Хорошо, тогда назовите мне их, – Блум начал записывать. – А номерной знак? Хорошо, очень хорошо. Джорджия, так, да, я записал уже, а сам номер? Благодарю вас, мэм. А в каком месте на Трейл находится ваше заведение, мэм? Ага… Когда он уезжал от вас, вы не заметили случайно, в какую сторону он повернул: на север или на юг? Так, спасибо, мэм, все равно большое спасибо вам. Спокойной ночи, – положив трубку, он обратился к нам. – Вот, синий «Олдсмобиль», зарегистрирован в Джорджии, вот под этим номером. Она не видела, в какую сторону он отправился, потому что смотрела в это время в офисе телевизор. Итак, у него четыре часа форы. Если он отправился в Джорджию, то где он может находиться сейчас? До Тампы, считай, часа два езды отсюда, и еще тогда у него остается в запасе два часа, посчитаем по пятьдесят пять в час – ведь следует все же принимать во внимание еще и то, что он скорее всего не станет превышать скорость, так? Итак, до куда в таком случае он уже мог добраться? Что это может быть – Тампа и плюс еще сто десять от нее?