Текст книги "В паутине дней"

Глава X

Три дня спустя Сент-Клер Ле Гранд и я отправились вниз по проливу на остров Св. Саймона и были обвенчаны тамошним священником.

Это была не такая свадьба, о которой можно мечтать. Мы уехали, не сказав никому о причине отъезда, и Руперту, умолявшему нас взять с собой, Сент-Клер сказал:

– Ты будешь мешать. Мы едем покупать мула.

– Но Эстер уже купила мула – разве нет, Эстер? В тот день, когда дядя Руа возил нас на ярмарку.

Я почувствовала на себе прищуренный взгляд Сент-Клера.

– Так Руа возил вас на ярмарку? – протяжно спросил он.

Руперт ответил за меня:

– Да, и там было так весело. Мы втроем ехали на Сан-Фуа, а дядя Руа попал генералу Шерману в глаз.

Я спокойно натянула перчатки и посмотрелась в зеркало – что не ускользнуло от внимания Руперта.

– Зачем ты надела свое лучшее платье, если едешь покупать мула, Эстер?

Я потрепала его по щеке.

– Я привезу тебе конфет, – пообещала я.

Пока Сей и Бой вели наш баркас вниз по каналу к проливу, я, сидя на носу, разглядывала человека, который должен был стать моим мужем, и, хотя я не ощущала того счастья, которое охватило бы меня при виде совсем другого мужчины, я все же была довольна тем, на кого смотрела сейчас. Сент-Клера Ле Гранда ни одной женщине не стыдно было бы назвать своим мужем. В самом деле, он выглядел очень элегантно в своем лучшем костюме черного сукна и был весьма привлекательным мужчиной; и если скучающий и равнодушный вид и раздражал меня, то я напомнила себе, что ни одна умная женщина не должна рассчитывать на идеал. Я решила миролюбиво принять его недостатки в качестве небольшой платы за то, что собиралась получить взамен.

И, конечно, он был весьма скромен с того утра, когда сделал мне предложение. Когда два дня спустя (которые я выждала, хотя и была растревожена до крайности) я сообщила ему, что согласна, он принял это известие спокойно, даже не поцеловав при этом мне руку, и сказал таким тоном, каким обычно просил положить ему рис за обедом:

– Мы обвенчаемся в среду на острове Святого Саймона.

Хотя я и поприветствовала его нежелание афишировать это событие, но меня огорчила ненужная поспешность, и я заметила, что в четверг должны прибыть негры из Дэриена – поэтому я предпочла бы назначить наше венчание на более поздний день. Но прежде чем я успела договорить до конца о своих соображениях, он, зевая, прикрыл белой ладонью рот и лениво проговорил:

– Какая разница. Лучше уладить это поскорее.

И я согласилась, хотя и была несколько разочарована, поскольку все это так не было похоже на ухаживания, о которых я читала в романах. Его отношение ко мне было таким же, как прежде, если не считать его желания поскорее пожениться; и я не переставала удивляться, всегда ли он такой холодный и замкнутый – и может ли он при каких-нибудь обстоятельствах хоть немного открыть свою душу.

Но в это утро уже ничто не могло заставить меня изменить свое решение. Теперь я рассматривала свое замужество как способ, который поможет разрушить те условия, в которых я до сих пор влачила свою жизнь: и если всю ночь я лежала не сомкнув глаз, глядя в темноту, и передо мной стояло смеющееся и презрительное лицо Руа, то дневной свет рассеял это видение.

В это утро я наслаждалась мечтами о том, что меня ожидало. Я торжествовала, представляя себя женой Сент-Клера Ле Гранда – хозяйкой Семи Очагов – под защитой брачных уз и благородного древнего имени. И я прекрасно помнила о том, что если я передумаю, как глупая школьница, то у меня в жизни нет ничего ценного, к чему я могла бы вернуться; и если с человеком, за которого я выходила, было несколько трудновато общаться, то я была уверена, что после свадьбы сумею с ним отлично поладить. Он будет жить по-своему, а я – по-своему; и я не представляла, что могло бы помешать нам подружиться.

Было уже далеко за полдень, когда мы вышли из ветхой церквушки и направились к сосновой пристани, где в лодке нас ждали Сей и Бой. Мне было жаль. Я хотела прогуляться по острову, у которого – если верить рассказам Старой Мадам – была богатая история и где находилось много отличных плантаций, хотя он и казался состоящим из одних болот и лесов. Я намекнула об этом Сент-Клеру, когда он помогал мне садиться в лодку, но он, прикрывая зевоту узкой ладонью, сказал:

– Так вы хотели бы осмотреть достопримечательности. Еще бы, ведь у учительницы-янки медовый месяц!

Это было все, что он сказал за время всей нашей поездки назад, в Семь Очагов. Он удобно расположился в лодке, серая вода отлично оттеняла аккуратные черты его бледного лица и изящную руку, которой он поминутно прикрывал рот, стараясь унять зевоту. Я подумала, что никогда еще не было на свете такого равнодушного и скучного жениха. Но меня это не волновало. Я опустила руку в воду и, глядя, как солнце дотянулось своими угасающими лучами до болота и покрыло его дрожащую поверхность золотом, думала, как Сент-Клер объявит о нашей женитьбе домашним. Думал ли он, как я, о зловещих намеках, которые вызовет появление у него новой жены, когда могила прежней еще не остыла? Что касается меня самой, то я об этом не волновалась. Старую Мадам и негров я приструню, не шевельнув и пальцем. И только мысль о Руперте тревожила меня – почему-то я чувствовала, что ему не по душе будет эта женитьба.

Я заговорила об этом с Сент-Клером по дороге от причала к дому, но на него этот разговор – как и все остальное – лишь нагнал тоску.

– Мать может сообщить о нашей женитьбе прислуге, – сказал он.

И нетерпеливое пренебрежение в его тоне рассердило меня, но я промолчала. Нехорошо было ссориться с ним, еще даже не переступив порог его дома в качестве его супруги.

В гостиной мы застали Марго, зажигающую свечи, Старую Мадам в ее кресле-каталке и Руперта, который растянулся на ковре перед камином с книжкой. При нашем появлении он вскочил и подбежал ко мне.

– Вас не было целую вечность, Эстер! – упрекнул он. – Ты привезла мне конфет?

Я вручила ему пакет с леденцами, купленными Сэем, пока мы были в церкви, и он снова разлегся на полу, изучать его содержимое, не обращая внимания на отца, который подошел к камину и облокотился на него.

Старая Мадам вежливо спросила:

– Купили вы мула, мадемуазель?

Прежде чем я успела что-то сказать, ленивый голос Сент-Клера произнес:

– Мисс Сноу и я поженились сегодня.

В комнате вдруг стало так тихо, что слышен был только треск поленьев в камине. Я увидела, как взмахнула ручками Старая Мадам и сложила их на животе, увидела также, как Марго замерла на месте перед резным комодом с поднятой над головой лампой. Руперт же, забыв о конфетах, поднял на меня испуганные глаза.

Затем Старая Мадам прокашлялась.

– Это правда? – обратила она к сыну пустые глаза.

Он протянул:

– Стану я шутить по такому поводу.

Ее глаза переползли обратно ко мне, оглядели меня с ног до головы, и мне были хорошо известны мысли, что завертелись в ее мелком мозгу. Эта безродная особа в простой одежде – Ле Гранд! Хозяйка Семи Очагов! Я совершенно спокойно тоже смотрела ей в глаза. Я не собиралась дать себя запугать этой старой обжоре. Так что, когда она первой опустила глаза и проговорила: "Добро пожаловать в нашу семью, мадемуазель", – я ощутила победную дрожь.

Я коротко поблагодарила ее и повернулась к Руперту, который поднялся и стоял, зажав в кулаке пакет с леденцами. Я протянула ему руку и сказала:

– Ты тоже рад за меня, Руперт?

Он долго смотрел на меня, его глаза были презрительно прищурены, на лице – гаев, он так был похож на Руа, что я ощутила болезненный укол в сердце. Но он только тихо сказал: "Не думал, что ты можешь так со мной поступить, Эстер", – и, не приняв моей руки, прошел мимо меня вон из комнаты.

"Ох, ладно! – подумала я. – Уговорю его после" – и повернулась к выходу, чтобы пойти к себе в комнату, снять там шляпу и накидку. Тут я заметила, что Марго все еще неподвижно стоит на месте перед канделябром на резном комоде, и воспоминания о ее вечно высокомерной враждебности взорвали меня.

– Нечего стоять и разглядывать меня, Марго. Занимайся свечами.

– Хорошо, мисс Сноу.

– И запомни, пожалуйста, я – миссис Ле Гранд.

– Хорошо, мадам.

– И не "мадам". Просто миссис Ле Гранд.

– Хорошо, миссис Ле Гранд.

Я поднялась по лестнице, на повороте снова обернулась.

– И когда пойдешь на кухню, сообщи остальным слугам, что сегодня я вышла замуж за мистера Ле Гранда.

Я стояла, пока не услышала ее неохотное: "Хорошо, миссис Ле Гранд" – и пошла дальше, так, чтобы ей было ясно – и Старой Мадам тоже, – что у меня нет ни малейшего намерения мириться с каким-нибудь иным положением в этом доме, кроме того, что теперь принадлежит мне по праву. И должна признаться, что, проходя по верхнему залу, я испытала настоящий вкус торжества – впервые в жизни я была "кем-то" – я шла по своему собственному коридору, у меня есть свои собственные слуги, которые обязаны подчиняться моим приказам; сироте, выросшей в бедности, которая только тешила себя мечтами о счастье, не веря, что они когда-то сбудутся, мне почти не верилось в то, что для меня это стало реальностью.

Однако я сознавала, что род Ле Грандов тоже приобрел кое-что ценное. Я принесла запас жизненных сил этому семейству, вырождающемуся от паразитического образа жизни, энергию и трудолюбие – этим аристократам, неспособным трудиться. "Нет, – сказала я себе, – не только я заключила выгодную сделку".

Сняв шляпу и накидку и приведя прическу в порядок, я отправилась в комнату Руперта, чтобы помириться с ним. Он сидел у окна, положив подбородок на руки, и смотрел в сумерки. Когда я вошла, он встал и повернулся ко мне.

– Зачем ты пришла, Эстер?

– Я пришла, потому что хочу стать твоим другом. Его улыбка была презрительной, но детской улыбкой.

– Я не сумасшедший.

– Ведь тебе не понравилось то, что я… – я запнулась.

– Что ты вышла за папу замуж?

– Да. Почему ты так, Руперт?

Он стал водить по протертому ковру носком старого ботинка, и, опустив глаза, внимательно наблюдал за этим своим движением. Минуту он стоял так. Затем выпалил:

– Папа всегда все забирает себе. Никому ничего не оставляет.

– Но это же ерунда. Он и женился-то на мне, чтобы удержать в Семи Очагах – для тебя.

В его смехе послышалась осведомленность о чем-то отталкивающем, невообразимая для такого юного существа.

– И ты этому веришь, Эстер? Ну так это неправда. Ты нужна ему самому – он испортит тебя, как и все остальное; ты больше не будешь такой, как прежде.

Так, значит, его напугало, что эта женитьба уменьшит мою привязанность к нему, и я подошла к нему, обняла за плечи и поклялась, что этого ничто не сможет изменить. Сначала он вызывающе смотрел на меня, но когда я стала говорить о своих планах сделать из Семи Очагов место, которым он мог бы гордиться, то почувствовала, что напряженность в его теле исчезла, и немного погодя он, покраснев, прижался щекой к моей щеке и сказал: "Если ты изменишься, Эстер, у меня никого не останется". Пока он умывался перед ужином, я раздумывала над его словами. Странно, что и Руперт говорил об одиночестве.

Мой первый ужин в качестве хозяйки Семи Очагов своей тоской ничем не отличался от всех предыдущих трапез. Старая Мадам с безобразным чавканьем удовлетворяла свой жуткий аппетит, что было гораздо более важно, чем появление у нее новой невестки. А новобрачный? Он развалился на стуле, не проявляя ни к чему ни малейшего интереса, словно первый ужин с молодой женой – самое незначительное событие в его жизни. Только Марго слегка обращала на меня внимание; но настолько высокомерно, что, будь я новоявленной невестой в этом доме, была бы запугана до смерти.

И все же в конце ужина кое-что сломило его монотонный ход. Когда Марго уже подавала десерт, со стороны заднего двора, что находился как раз рядом со столовой, раздался хохот, пронзительный и хриплый женский смех, который продолжался так долго, что стал раздражать, как кудахтанье курицы. Я спросила у Марго, кто это так смеется.

Она не спеша сначала подала десерт Старой Мадам и лишь потом ответила мне. Ее дерзкие глаза пристально уставились на меня и, когда наконец последовало: "Не знаю, мэм", я почувствовала: если бы она могла, то сказала бы нечто другое.

Смех звучал все громче, и я резко сказала: "Скажи там, чтобы поискали себе другое место для веселья".

Прежде чем она успела выполнить мой приказ, Сент-Клер отодвинул стул и своей бесшумной походкой устремился через зал на заднее крыльцо. Как только дверь черного хода закрылась за ним, смех оборвался. Я думала спросить у него, кто это был, когда он вернется, но он до конца ужина так и не появился больше за столом. И когда мы уже сидели в гостиной, я видела, как он поднялся к себе.

Так что свой первый свадебный вечер я провела в обществе мальчика и его бабки, слушая хвастливые излияния Старой Мадам. На этот раз она завела разговор на весьма животрепещущую тему. А известно ли мне, спросила она, и конечно, не случайно, что Ле Гранды всегда женились только на красавицах из знатных семей? Такой была Сесиль де Монтале, супруга первого Пьера Ле Гранда, построившего Семь Очагов! Ах, она была первой красавицей французского двора – ее отец был наперсником короля; а что касается ее собственного рода (тут она с притворной скромностью жеманно улыбнулась), то известно ли мне, что она обедала за одним столом с самим императором? Это уже потом она встретила своего будущего мужа, услышала о его огромном поместье в Американских штатах.

Я прекрасно понимала, что таким образом она давала мне понять, что последний Ле Гранд оскорбил свой род женитьбой на безродной гувернантке-янки. Когда я выслушала все, что можно было вынести с дружелюбной миной, то коротко попрощалась и мы с Рупертом пошли наверх.

Около двери своей комнаты он посмотрел на меня:

– Где ты теперь будешь спать, Эстер?

Я была так смущена его вопросом, что голос мой против воли прозвучал резко:

– Где же, как не в своей комнате?

– И папа тоже будет спать в твоей комнате?

Я почувствовала, как краска заливает мои щеки, но я так спокойно, как только смогла в тот момент, объявила, что его папа будет ночевать, как обычно, в своей башенке. Но его вопросы оживили все смутные знания и образы, которые тревожили меня с того дня, когда я дала Сент-Клеру согласие стать его женой. До сих пор я безжалостно отбрасывала их, как человек, который ради главной цели решается не застревать на мелких препятствиях, что могут появиться на его пути. Теперь же, после расспросов Руперта, сомнения, одолевавшие меня, поднялись как грозная стая каркающих ворон, от которой уже не отмахнешься.

"Что ж, я заключила сделку, – сказала я себе, – и теперь должна платить, хотя я точно и не представляю, какова будет эта плата". Сент-Клер, конечно, ни словом, ни жестом даже не намекнул, будет ли этот брак только деловым партнерством, или же сделка подразумевает и право на мою постель. И потом он казался таким равнодушным и холодным, что я с трудом представляла его в роли, требующей проявления страсти. Теперь-то я знаю – и, думаю, знала тогда, – что я лишь пыталась себя обмануть.

С этими тревожными противоречивыми чувствами я уложила Руперта в кровать и пожелала ему спокойной ночи. Когда же я вошла в свою комнату, аккуратную и чистую, как обычно, то уверенность и здравый смысл вернулись ко мне. "В конце концов, – напомнила я себе, – я же не выданная кем-то замуж робкая невеста, чтобы дрожать в ожидании своей первой ночи с неведомым мужем"; и хотя образ Руа возник передо мной так явственно, что мне казалось, я улавливаю запах его табака, я сказала себе, что Сент-Клер, а не Руа стал моим мужем и, уж конечно, я не первая и не последняя женщина, которая спит с одним мужчиной, а мечтает при этом о другом. Я была женщиной, которая при определенном стечении обстоятельств решила не упускать свой шанс.

Я уже собиралась ложиться спать и раскладывала одежду, приготовленную на завтра, когда дверь отворилась и вошел Сент-Клер в своем залатанном пурпурном халате. Он закрыл за собой дверь и прищуренным взглядом обвел комнату.

– Завтра Марго приготовит для вас большую спальню.

Я продолжала раскладывать вещи.

– О нет, не надо, – воскликнула я беспечно, – я предпочитаю остаться здесь.

– Вам нельзя здесь оставаться. – Он казался по-прежнему высокомерным, то ли потому, что говорил неторопливо, то ли оттого, что лениво поигрывал кисточкой на поясе халата.

– Почему вы против другой комнаты? – спросил он, глядя мне в глаза.

Я подумала, как лучше ему ответить. Сказать, что та, другая комната внушает мне ужас, потому что его первая жена, недавно погибшая – совсем недавно, – боролась в ней со своими кошмарами? Или сказать о том, что было ближе к истине, – что ничто, даже это, не удручает меня так, как необходимость подчиниться его воле?

Я быстро остановила себя. Какая польза от этого моего раздражения? Этот человек мой муж, и я знала, что за этот брак потребуют расплаты. Что же я буду ворчать при возведении меня на престол?

Однако я настаивала.

– Но если эта комната устраивает меня больше, почему вы против? – спросила я.

Он надменно отмахнулся:

– Моя жена не может жить в комнате для гувернантки.

– Ваша жена ничем не лучше Эстер Сноу.

Он зевнул и хлопнул себя по губам – таким образом сообщая мне, что разговор на эту тему исчерпан.

– Завтра Марго приготовит для вас другую комнату.

Я с удивлением посмотрела на него. Неужели я узнаю его с другой стороны? Неужели то, что я принимала за томность и равнодушие, оказалось высокомерной властностью, которая неумолимо настаивает на своем, пока то, что она преследует, не сдастся со временем окончательно? Эта мысль испугала и неприятно поразила меня, так как я не собиралась уступать никакому давлению на мою волю – даже самому маленькому. Поэтому я обернулась и посмотрела ему в лицо.

– Давайте объяснимся, – мой голос прозвучал резко и резал слух мне самой. – Вы назвали меня своей женой. Так к чему же обязывает этот титул?

Его глаза были прикрыты веками, и мне показалось, что кислая улыбка коснулась его губ, но, когда он поднял глаза на меня и посмотрел странным птичьим взглядом, улыбка исчезла.

– Может быть, нам подписать контракт, – протянул он, – указывающий, что за пищу и кров некая Эстер Сноу – девица – берет в мужья Сент-Клера Ле Гранда и предоставляет ему все супружеские права?

– Значит, вы намерены воспользоваться этими правами?

Бледные, окруженные черной каймой зрачки смотрели прямо на меня.

– А вы думали, что я монах, Эстер? Что я женился на вас потому, что вы можете позаботиться о хлопке – или сторговать хорошего мула?

Он подошел ко мне – так и хотелось ударить его, чтобы высечь хоть искру страсти на его лице или в голосе.

– Для этого я мог бы нанять кого угодно, Эстер. Он возвышался надо мной, и я смотрела, как его левая рука обняла мое тело, а правая лениво потянулась к ночному столику погасить свечу.

Глава XI

Утром, когда первый туман, почти такой же мрачный, как и сама ночь, возвестил о начале нового дня, я уже была на ногах и одета, все мои мысли были о работе, которая предстояла мне в тот день. Только смятая головой Сент-Клера подушка напомнила о том, что ночь – в течение которой я не сомкнула глаз – была не что иное, как неприятный, напряженный сон.

Но по дороге вниз на кухню я почувствовала, что силы мои поддерживает возбуждение, которое часто приходит вместе с болью, и я быстро приказала Маум Люси, возившейся у огня, позвонить в колокол и поднять людей. Ведь у нас было столько дел. Сегодня должны прибыть рабочие, нанятые капитаном Пиком в Дэриене; Сею и Бою предстояло встретить их на лодке; нужно было подписать контракты, на поляне перед хижинами разжечь костры под железными котлами, чтобы в полдень была готова для них чечевица со свининой.

В девять часов первая лодка, нагруженная освобожденными трудящимися, причалила к месту. Группка оборванцев выглядела довольно жалко в свисавших с плеч лохмотьях, они казались такими грязными, что Маум Люси и Марго брезгливо отвернули носы и пробормотали с глубочайшим презрением что-то о "полевой скотине".

Все утро я просидела в своей конторке с Шемом, их старшим, чтобы получить подпись каждого негра на контракте, что оказалось настоящим наказанием божьим. Это было тягостное испытание. Мне приходилось читать и перечитывать контракт, потом ждать, пока негр вникнет в суть – иногда даже выйдет советоваться с друзьями. Оказалось, что все они были почти уверены, что, подписав контракт, опять попадут в рабство. Один старый негр, в поношенной шелковой шляпе и с зонтиком (хотя бескрайняя синева заливала все небо), возвращался несколько раз и просил снова и снова прочитать ему контракт, но под конец все же подписал.

Но один раз я все же вышла из себя. Это случилось, когда один юноша по имени Джон Итон сказал, когда я объяснила ему условия контракта:

– Хорошо – вы подпишите мой контрак', мистис, – тода я подпишу ваш.

Потеряв терпение, я выгнала его; но через пять минут он опять возник в дверях.

– Я снова тута, мистис, – сказал он с добродушной улыбкой и без дальнейших замечаний поставил свою подпись на бумаге.

Там же, в конторке, я наметила с Шемом план работ, которые предстояло сделать в первую очередь. Сначала обжечь хлопковые и рисовые почвы и очистить до последнего корешка, вспахать хлопковые земли, а потом прорыть каналы на рисовых участках и наполнить их водой, отремонтировать дамбы и укрепить их от аллигаторов; и рисовые поля должны быть засеяны до того, как начнется мартовское половодье.

Шем, широкий темнокожий здоровяк, кивнул:

– Да, мэм, – нада чтоб проросло до марта. Ясно дело, нам нужно успеть.

Но это не все, продолжала я. Возвышенность тоже надо вспахать и засеять. Здесь мы будем выращивать зелень, кукурузу, горох и капусту, картофель и бобы – для домашней кухни; ухаживать за ними потом будут Вин, Сей и Бой, так как все остальные будут нужны на рисе и хлопке; и он должен следить, указала я, чтобы на рисовых болотах работали самые здоровые и сильные – а те, что послабее, и неокрепшие юноши должны работать на хлопковом поле.

Он снова кивнул.

– Да, мэм, – рисные болота вредные здоровью. Прошлый год пропасть цветных померло от болотной лихоманки.

Тут я его перебила, не желая вести подобные беседы.

– И запомни, Шем, – сказала я ему строго, – я не потерплю безделья и халатности на работе. Растолкуй каждому. Скажи им, что, если хоть один бушель риса пропадет из-за их лени или небрежности, им придется платить за него, согласно контракту.

Несмотря на усталость после утренней работы, я определенно чувствовала себя победительницей. Пятьдесят две подписи были поставлены под контрактом; первый шаг на пути к осуществлению моих замыслов был сделан. Я понимала, какие трудности у меня впереди. Но уже сейчас, направляясь по полю к дому, я видела черную плодородную землю вспаханной и засеянной; видела, как прорастают семена и ростки тянутся вверх; как зреют и раскрываются хлопковые коробочки; и я вдруг поняла, что выиграю; я должна; здесь я не должна потерпеть поражение.

За обедом Руперт обрушил на меня целый шквал новостей. За утро он успел побывать везде – у хижин, в конторке, с жадным интересом смотрел, как негры едят, сидя под деревьями; теперь ему не терпелось поделиться увиденным. Оказывается, Джон Итон умеет играть на варгане, а дядюшка Эрли подвязывает кудрявый чуб конским волосом, чтобы отгонять ведьм.

Сент-Клера не было видно, но Марго сообщила, что он отобедал у себя в комнате. Ее презрительная ухмылка не ускользнула от меня, и меня охватило раздражение при мысли о том, что, пока я трудилась с рассвета, он бездельничал в своей спальне – конечно, еще в пижаме, – ничуть не интересуясь, как идут дела. Но я отмахнулась от этого раздражения. "Какая мне разница, – спросила я себя, – интересуют его дела или нет?" У меня еще полно работы – во вторую половину дня мне надо закончить с Шемом составление списка работ, чтобы завтра же они развернулись по плану. Так что еще два часа я просидела в маленькой конторке, и до нас доносился беззаботный хохот новых работников, которые разлеглись перед хижинами, наслаждаясь последним днем отдыха. Когда я поняла, что Шем усвоил все мои наставления о том, как должна продвигаться работа, я велела ему идти к остальным и отдыхать, а сама пошла вымыться и переодеться.

Но, открыв дверь своей спальни, я замерла. В комнате уже не было моих вещей, стол был пуст, открытая дверца шкафа обнажала его пустоту. Пока я работала, Марго переселила меня в большую спальню; и, развернувшись, я бросилась наверх, быстро прошла через зал и распахнула дверь комнаты Лорели.

Сент-Клер стоял, непринужденно облокотившись на каминную полку. Когда я замешкалась на пороге, он заговорил:

– Вы довольны?

Осмотревшись, я заметила свои вещи, разложенные на туалетном столике Лорели. Мой скудный гардероб разместился в ее просторном шкафу. Я пожала плечами. "Почему бы и нет, – спросила я себя, – какая разница, где ночевать?"

– Да, вполне. Хотя я предпочла бы остаться в другой комнате.

– Ваши предпочтения, как вы выразились, тут ни к чему.

– Похоже, что так. – Я постаралась говорить приветливее. – Вы всегда поступаете только по-своему.

Бледные, обведенные черными кружками зрачки уставились на меня, и в голосе не слышалось ответной приветливости:

– Есть вещи, в которых я лучше разбираюсь.

– Например – где мне спать?

– Да.

Я снова пожала плечами.

– Мне абсолютно все равно. А теперь – выйдите, пожалуйста. Мне надо переодеться к ужину.

Когда дверь за ним затворилась, я вымылась и переоделась, признавшись – по крайней мере себе самой, – что комната, предназначенная для хозяйки Семи Очагов, с кроватью под пологом, глубокими креслами и трюмо, была гораздо удобнее, чем та, что отводилась гувернантке. Больше всего я была довольна дамским письменным столом, отделанным слоновой костью, и я представила, как, убежав от болтовни Старой Мадам после ужина, буду за ним составлять счета.

Вдруг мне стало душно и в комнате, и в доме, и я быстро, чтобы не быть перехваченной по дороге Рупертом, сбежала вниз по лестнице и, выйдя через заднее крыльцо, устремилась к хижинам. Здесь мне открылась картина мирного домашнего вечера. Женщины, тихо напевая, сновали в хижины и обратно, а на ступеньках перед дверьми расселись мужчины, и так умиротворенно выглядели их лица, словно они знали средство от всех напастей. Джон Итон, привалившись к дереву на поляне, играл на вагране, и его черные глаза плясали вправо и влево под причудливый, похожий на взмахи птичьих крыльев, ритм своей мелодии, что разносилась в сумерках.

Шем, чинивший упряжь для мула, завидев меня, поднялся и приложил руку ко лбу в почтительном приветствии. Он передал мне расчетные книжки, которыми я снабдила каждого негра и в которых должны были учитываться расходы и суммы, положенные к выдаче, когда придет время расплачиваться. Я взяла их, чтобы просмотреть после ужина, и повернула к дому, шагая по узкой дорожке, что вилась вдоль реки и болота, которое было сейчас тихо и неподвижно. Даже птичий пересвист стих, и дикая утка сидела на болотной траве, не потревоженная никем. Сумерки, как молчаливая, загадочная женщина, мягко обнимали неподвижный пейзаж.

Не дойдя до самой короткой тропинки, ведущей к дому, я увидела Сан-Фуа, привязанную неподалеку, и Руа, прислонившегося к дереву прямо передо мной. Отведя глаза, я хотела пройти мимо, но он остановил меня, схватив за руку.

– Подождите, – скомандовал он.

Я остановилась и повернулась к нему.

– Это правда – то, что я услышал?

– А что вы слышали?

– …Что вы вышли замуж за Сента?

– Да. Правда.

Он все еще держал мою руку, но при этих словах отбросил ее от себя и гадко рассмеялся.

– Значит, теперь вы стали шлюхой, – сказал он.

– Вы не сможете меня оскорбить. – И я двинулась дальше, но он преградил мне путь.

– Но ведь это так. Вы продались, как самая обычная потаскуха. – Он снова рассмеялся.

– Не думал, что вы так недорого себя цените. Я бы смог тоже предложить свою цену.

– Я не стану торговаться ни с вами, ни с кем другим.

Его лицо было перекошено от гнева, и, подойдя близко, он поднял пальцем мой подбородок:

– Какая же вы дура.

Я снова попыталась уйти, но он пошел за мной.

– А я еще больший дурак. Я даже подумать не мог, что он сможет до вас хоть пальцем дотронуться. Даже когда Таун предупреждала меня, я ей не верил. "Она слишком холодная, слишком щепетильная", – говорил я ей. А вы в конце концов оказались у Сента в постели. Господи!

– А если я люблю своего мужа.

Тот же насмешливый, обидный смех:

– Любите Сента? О нет, Эстер. Я точно знаю, что любите вы меня.

Он подошел еще ближе и, притянув меня к себе, больно поцеловал меня в губы. Тогда я поняла, что он сказал правду. На словах я могла отрицать, но сейчас мои губы ответили ему, что это правда. Я любила его.

Подняв голову, он смотрел в мои глаза сверху вниз:

– Эстер, Эстер, зачем вы это сделали?

Я, не отвечая, смотрела в его глаза, чувствуя себя виноватой за то, что любила его, и ни на секунду не забывала о том, он – отец двоих сыновей Таун.

Я выскользнула из кольца его рук и взглянула на него сквозь сумерки. Теперь раз и навсегда я должна выяснить свои отношения с Руа.

– Я хочу, чтобы вы поняли, Руа. Я никогда не изменю своему мужу.

Его брови изогнулись.

– Разве я просил вас изменить, Эстер? Насколько я помню, – вкрадчиво проговорил он, – мы обсуждали совсем другую тему – ваш брак.

– Вы не знаете причин, по которым я согласилась на этот брак, и поэтому презираете меня…

Он перебил меня, и странная улыбочка появилась на его лице:

– Не знаю причин, Эстер? О, прекрасно знаю все ваши причины. Вы хотели стать хозяйкой в Семи Очагах – важной леди с землями, слугами и деньгами. Это все, что нужно саквояжникам с Севера, которые приезжают на Юг.

Я медленно произнесла:

– А вам ведь этого не понять, Руа.

– Да я лучше пересплю с диким зверем, чем с женщиной, которую не люблю, даже если мне придется отказаться от самых заветных наград.

Я подумала о Таун и едва сдержала презрительный тон:

– Вы молоды и романтичны, Руа.

– Я не знал, что это постыдные качества.

Я промолчала.

– К тому же – со мной вы тоже могли бы обрести дом. – Он швырнул мне эти слова.

Теперь уже расхохоталась я:

– С вами? Жить в лесу? Ждать, когда вы вернетесь домой от своих потаскух? Не думаю, что я бы выбрала такую жизнь, даже если бы ее мне и предложили. И потом вы никогда не говорили мне о женитьбе.

Он подошел к Сан-Фуа и вскочил в седло.

– Вы правы, – сказал он. – Я не говорил. У меня была такая дурацкая мысль – после той встречи у меня, – что постепенно вас можно завоевать, надо только действовать осторожно, чтобы не оскорбить ваше драгоценное целомудрие. Я не понял, что вы уже давно перезрелая слива, готовая упасть в руки любого мужчины.