Текст книги "В паутине дней"

Меня охватила такая ярость, какой никогда прежде я не знала.

– Я больше не желаю вас слушать, – проговорила я тихо, со смертельным бешенством в голосе. И тут я потеряла контроль над собой. – Оставьте меня, – завопила я. – Оставьте меня сейчас же!

От моего крика Сан-Фуа встала на дыбы, и с проклятиями Руа яростно двинул ее в сторону леса, что стеной чернел на горизонте; я стояла там, провожая глазами лошадь и всадника, пока они не исчезли под деревьями; и удары копыт Сан-Фуа раздавались в моем сердце.

Когда немного погодя я проходила через нижний зал, из гостиной меня окликнула Старая Мадам, и я остановилась в дверях. Она сидела у огня с очередным подносом на коленях, и, когда я сказала: "Да", она облизнула свои жирные пальцы, прежде чем ответить мне. Ее близорукие глаза окинули меня оценивающим взглядом, и она промолвила:

– Мой сын спрашивал вас. Где, в самом деле, вы ходите? Он хочет, чтобы вы поднялись к нему в комнату.

Когда я открыла дверь башенной комнаты и вошла, Сент-Клер сидел за карточным столиком в халате и даже не повернулся, пока я не спросила: "Что вы хотели?" Потом неторопливо положил карты и посмотрел на меня. На его лице не шелохнулись даже ресницы.

– Я только хотел довести до вашего сведения, – голос его звучал, как обычно, словно он вел учтивую беседу в гостиной, – что я не позволю дурачить себя.

Мне оставалось только стоять и смотреть на него. Я не имела понятия, о чем он говорил, хотя и уловила в его голосе многозначительный намек.

– Кто-нибудь попытался вас одурачить? – спросила я безразлично.

– Да. Вы и попытались.

– Этого у меня и в мыслях не было. Может быть, вы объясните, в чем дело?

– Вам станет все ясно, когда вы узнаете, что мне известно о прелестнейшей сцене, что разыгралась между вами и Руа.

– Известно? – начала я, затем, вспомнив, как Руа обнял и поцеловал меня, я умолкла, и молчание мое только доказывало мою вину.

Наши взгляды перекрестились, и он протянул:

– Я всегда знал, что между вами и Руа что-то было.

– Как вы могли знать то, чего не было.

Он не обратил внимания на мои слова и, не дослушав, перебил их своими:

– Но мне трудно понять, как женщина, которая так гордится своим "здравым умом", может тратить время на Руа, который увивается за каждой шлюхой, что попадается ему на глаза.

– Не делайте из мухи слона. – Я постаралась говорить спокойно и рассудительно. – Тут не о чем даже говорить.

Он снова заговорил, пока я еще не закончила, словно я и не говорила вовсе.

– От Руа у меня всегда они неприятности. Я не собираюсь, чтобы он доставил мне еще одну с вашей помощью.

Отрицать справедливость его претензий я могла не больше, чем его права порицать брата. Возможно, кроме Таун, было много, чего я не знала; но глядя на него, сидящего с таким безжизненным лицом, с видом превосходства – по крайней мере в его же собственных глазах, – я возмутилась тем, что он полагал правым только себя и вынуждал меня оправдываться перед ним.

– Вам не придется беспокоиться о неприятностях от Руа, если это касается меня, – сказала я.

– Я и не собираюсь беспокоиться. Но я этого не допущу.

– Вы собираетесь изображать ревнивого мужа? – спросила я как можно беспечнее, пытаясь перевести в шутку эту сцену, которая мне показалась пошлой.

Но в его словах не было ответного миролюбия:

– Ревность тут ни при чем. Я не позволю себя дурачить.

Он не спеша повернулся к карточному столику. Я повернулась на каблуках и вышла из комнаты. Его голос догнал меня на ступеньках винтовой башенной лестницы.

– Пусть Марго принесет мне поднос с ужином, – крикнул он, – и бутылку бренди.

Спускаясь вниз, я думала, кто же мог видеть меня и Руа. Кто это поспешил доложить новость Сент-Клеру? Я также подумала, что, возможно, вообще за каждым моим шагом шпионят и сообщают ему, и не считает ли Сент-Клер, что он вправе судить обо всех моих действиях и по малейшему поводу навязывать мне свою волю. "В таком случае, – криво усмехнулась я, – ему придется понять, что я не собираюсь никому уступать и сдаваться, как сдалась Лорели".

Я проходила через нижний зал на кухню – сказать Марго насчет подноса с ужином. В это время большие часы, что стояли там, пробили шесть. Меня вдруг осенила мысль, что ровно сутки прошли с тех пор, как я стояла в гостиной и услышала сообщение, "протянутое" Сент-Клером: "Мисс Сноу и я поженились сегодня". Только сутки.

Глава XII

Рассвет следующего утра застал меня уже одетой и на пути к хлопковому полю, так как я велела Шему сразу же начать подготовку полей к пахоте. Я хотела узнать, справится ли он, хотя капитан Пик высоко отзывался о нем – будто мне повезло с ним, – я сама должна была убедиться в его способностях. В конце концов капитан Пик мог и перехвалить его.

Но оказавшись на поле, я поняла, что мне не о чем волноваться. Негры, шумевшие вчера после ужина, отдыхая у своих хижин, теперь тихо стояли перед Шемом, который раздавал им задания. Когда он закончил, они взяли мотыги и вилы и, весело переговариваясь, отправились на расчистку полей.

Я смотрела на них и начинала различать среди общей массы отдельные лица. Дядюшка Эрли, его волосы поседели с годами, но он оставался проворным, как крикетная клюшка; Джон Итон (ни за что не положилась бы на него, решила я); Клэренс, с увечной рукой, которой он запросто мог уложить быка, его лицо с приплюснутым носом так и излучало добрый юмор, и Большая Лу, чьи огромные ягодицы качались при ходьбе, а необъятная грудь колыхалась при каждом приступе смеха, который поминутно лился из ее горла.

Рупер уже сидел на кухне за нашим столиком у окна, когда я вернулась, и торопливо, забыв о манерах, которым я его учила, расправлялся с завтраком. Он не замедлил сообщить мне, что после завтрака собирается на хлопковое поле помогать неграм. "Шем говорит, что я могу подвозить им воду", – гордо объявил он. И когда я спокойно указала ему на то, что сначала он должен заняться уроками, он откинулся на стуле и недовольно посмотрел на меня через стол.

– Ну Эстер! Я сегодня не хочу заниматься.

– Но мы уже пропустили три дня, Руперт.

– Ну и что. Маум Люси сказала, что у вас с папой еще долго будет медовый месяц и что тебе будет не до уроков.

Я тут же посмотрела в сторону старухи, которая стала усиленно греметь котелками у камина с очень занятым видом. Что за чушь вбивает она мальчику в голову?

– Сегодня мы будем заниматься, как всегда. Он сгорбился на стуле и продолжал сердиться.

– Я хотел глянуть, как они работают в поле, – проворчал он.

– Посмотреть, – исправила я его. – Ну послушай, Руперт, – ты ведешь себя как ребенок. Сядь прямо и ешь.

Он поморщился при слове "ребенок", но выпрямился и стал есть, а я решила, что конфликт исчерпан. Но когда он снова заговорил, я поняла, что он еще злится. Его голос был спокойным и протяжным, а тон – вежливо-ироничным:

– Ты хорошо себя чувствуешь сегодня, Эстер?

Он так похоже передразнил отца, что мне стало смешно.

– Прекрасно, спасибо. Но почему вдруг такая забота о моем здоровье?

Он намазал маслом хлеб с изысканной аккуратностью.

– О, я просто поинтересовался. Марго говорит, что Таун колдует на тебя, как колдовала на маму, и ты, так же как мама, утонешь.

– е Fais – tu fais – il fait, – бубнил голос Руперта монотонно, как муха, что бьется о стекло, и почти без успеха. – Ну, теперь мне можно пойти?

– Еще раз повтори, и тогда можешь идти.

Он зевнул и с тоской посмотрел за окно, но с неохотой зазубрил глаголы опять. Я тоже с трудом подавляла свое нетерпение, ведь и мне поскорее хотелось отправиться туда, на поля, посмотреть, как идет работа; мне совсем не сиделось в этой классной, с этими скучными французскими глаголами.

Но неожиданно оба мы были избавлены от скуки. Дверь отворилась, и, подняв глаза от французской грамматики, я увидела на пороге Сент-Клера с письмом в руке.

– Да? – вежливо спросила я.

– Нам необходимо отправиться в Саванну сегодня же вечером, – протянул он. – Скажите, чтобы Марго собрала вещи. Мы можем пробыть там несколько дней.

– Но я не могу ехать в Саванну. А как же работы на плантации, негры.

– Ваш староста присмотрит здесь за ними – и получше вас.

– Но я не хочу ехать – мне незачем туда отправляться.

Он слегка шевельнул рукой, в которой находилось письмо.

– Оказывается, есть причина. Поверенный в делах моей первой жены просит, чтобы мы явились в его контору. И как можно скорее.

– Но что поверенному вашей первой жены нужно от меня?

Его птичьи глаза пристально смотрели на меня.

– Об этом мы узнаем завтра.

Руперт бросился к нему: "Папа, можно я поеду с вами. Пожалуйста, папа". Он схватился за полу отцовского халата; но Сент-Клер, не глядя на поднятое к нему лицо мальчика, неторопливо отодрал от себя его маленькие пальчики.

– Почему бы нам не взять его? – предупредила я отказ, который совершенно ясно должен был последовать в ответ. – Я была бы рада, если б он поехал с нами.

– Вы-то – наверняка, – понимающая улыбочка, – но у меня нет ни малейшего желания терпеть его надоедливые выходки. – Не дожидаясь дальнейших просьб, он своей томной походкой направился к залу.

Руперт стоял, стиснув кулаки, его миниатюрное личико было переполнено чувствами.

– Ненавижу папу, ненавижу! Так бы и разбил ему нос до крови.

Как ни пыталась, я не смогла найти нужных слов, чтобы отругать его.

Если бы не воспоминание о маленькой одинокой фигурке Руперта на причале, смотрящей вслед удаляющейся по проливу лодке, я бы была весьма довольна, оказавшись в шумной толпе на борту "Капитана Флинта" в тот вечер. Там собралось множество дам и джентльменов, отправлявшихся по делам в Саванну. Они были веселы и оживлены, джентльмены выпивали в баре, а их дамы, в огромных новых турнюрах, которые я видела еще только на картинках, порхали, как гигантские бабочки, по салону и палубе.

Однако мы с Сент-Клером не включились в общее веселье, хотя я видела, что, проходя мимо, многие джентльмены заговаривали с моим мужем. Но они говорили с настороженной учтивостью, как если бы не особенно радовались этой случайной встрече. Даже капитан Пеллет – тот самый, что привез меня в Лэриен, был как-то напряжен при приветствии. Я заметила, что дамы поворачиваются и смотрят вслед высокой элегантной фигуре моего мужа, который – как и всегда – не обращал внимания на окружающих. Как только он проходил мимо них, они начинали шептаться, прикрывшись изнеженными ручками.

В тот вечер я стояла на палубе одна и была так занята своими мыслями, что не заметила двоих мужчин, которые недалеко от меня стояли, облокотившись на перила, пока до меня не донеслись их голоса и сразу не приковали мое внимание. Потом я разглядела, что это капитан Пеллет и какой-то толстяк, лица которого не видно было в ночи; я с удивлением поняла, что они говорили обо мне.

– Я привез ее сюда прошлой осенью, – слышался голос капитана Пеллета. – Она говорила, что собиралась стать гувернанткой в семье Ле Гранда. А теперь каким-то чудом стала его женой. Никогда бы не подумал.

– Смазливая кобылка, – безлицый грубо расхохотался, – но не то, что ему хотелось бы. И такие разговоры ходят… Ведь первая его жена утонула. – Он снова рассмеялся, и я почти видела неприличное подмигивание, которое сопровождалось следующими словами: – Говорят – самоубийство.

– И она тут же вышла за него? – спросил капитан.

– Еще первая остыть в могиле не успела. Капитан с отвращением сплюнул в воду.

– Никогда бы не подумал, – повторил он. – Она выглядела настоящей леди. И такой растерянной! Бог мой! Я боялся даже заговорить с ней.

– А она наняла в Дэриене черномазых, – безлицый заговорил тише, – собирается сеять рис и хлопок. О, она собралась развернуться вовсю, – теперь вдруг его голос стал злым, – как и все эти стервятники, что слетаются сюда склевать нас до костей. Ну ничего – мы доберемся до таких, как она, и до всех остальных. И до проклятого Союза лояльных.

Они пошли прочь, все еще разговаривая, а я осталась размышлять над услышанным. Ясно, что мое замужество уже стало предметом для сплетен, и воображение тут же представило мне и поджатые рты, и подозрительные взгляды, встречающие эту новость, передаваемую по всему городу. Несомненно, они не доверяли мне и презирали – для них я была лишь алчной женщиной, которой удалось оторвать себе желанное положение. Но мне их презрение представлялось презрением попрошайки, который слишком ленив, чтобы добиваться успеха, но презирает того, кто своим трудом обретает его. "Только дураки, – говорила я себе, – будут прислушиваться к мнению других, когда эти другие – рабы своего невежества и предрассудков".

Так что, возвращаясь в свою каюту мимо дам на палубе, я спокойно отвечала холодными глазами на их любопытные взгляды и прошла, высоко подняв голову.

Глава XIII

На следующее утро под пронзительный скрип буксиров и глухие крики сирен мы сошли на берег в Саванне и по булыжным мостовым поехали к Пуласки-хауз, новой комфортабельной гостинице, в которой даже было газовое освещение. Саванна напоминала морской порт в духе Старого Света, с узкими домиками, тесно прижавшимися друг к другу и выходящими прямо на улочки, с чугунными воротами и скрытыми за ними садами. Мягкий, но настойчивый оттенок старины создавал определенную ауру, как запах соленого ветра и приторный аромат магнолий.

Как только мы поднялись в свою комнату в Пуласки-хаузе, большую, прохладную, с высоким потолком, Сент-Клер сообщил, что нам надо отправляться к адвокату немедленно; так что я успела только умыться и привести в порядок волосы, что мне пришлось делать в присутствии мужа, который ожидал, расположившись в глубоком кресле. Казалось, он не обращает внимания на то, чем я занята, но мне было неловко, как любой женщине, если ей кажется, что кто-то слишком пристально наблюдает за ее туалетом; и мне пришлось дважды переколоть шпильку.

Когда я причесывалась, он проговорил:

– Если бы вы захотели, то выглядели бы красивой женщиной.

Его слова подтвердили мое подозрение о том, что он не так уж невнимателен, как притворялся, поэтому сказала резко:

– Меня это не волнует.

– Вам нравится выглядеть простушкой?

– Я никогда не стремилась стать признанной красавицей. А поскольку я простая женщина – то и одеваюсь просто.

– Это годилось, когда вы были гувернанткой. Теперь это вам не подходит.

– Может быть, вы хотите, чтобы я носила такие турнюры, в каких были дамы на пароходе? – язвительно спросила я.

– Я хочу, чтобы вы как можно меньше походили на квакершу.

Я подавила желание сказать, что одеваюсь так, как мне нравится, и впредь будут так делать. Вместо этого я пожала плечами и, надев шляпу, объявила, что готова.

Легким движением он поднялся из кресла и направился к тому месту, где я стояла, около бюро; и я увидела в его глазах что-то, от чего во мне шевельнулось беспокойство.

– Пойдемте? – быстро проговорила я и потянулась за сумочкой, лежавшей на бюро, чтобы предупредить сама не знала что. Молча он положил свою руку на мою и прижал ее к столу.

– Эстер…

– Да? – Я подняла на него глаза.

Холодная улыбка на секунду тронула его губы.

– Вы ведь ненавидите меня, да?

Сначала я ничего не сказала. Я лишь стояла и смотрела на него до тех пор, пока он требовательно не сжал мою руку. Тогда я медленно проговорила:

– О ненависти между нами не может быть и речи. Вы мой муж.

– И о любви тоже?

– И о любви.

Опять эта бледная ненавистная улыбка:

– Однако вы с готовностью принимаете мои супружеские ласки.

Я почувствовала, как краска заливает мое лицо – так бесстыдно было это сказано, то, что я принимала, считая это своим долгом, казалось мне отвратительным и низменным; я стояла, не в силах поднять на него глаза. Затем, собрав свою волю, я прямо заявила ему:

– Если я с готовностью принимала то, что вы назвали "супружескими ласками", так только потому, что считаю их частью нашей сделки.

Он отпустил мою руку.

– Тем не менее могу поклясться, что они были вам не так уж и противны, – было удивительно, как его безжизненный голос мог выразить так много. – Или вы закрывали глаза и представляли на моем месте Руа?

Я не ответила на это разоблачение моей тайны – я была не в силах овладеть голосом, который мог выдать, что это правда; так мы стояли – он абсолютно непринужденно, с улыбочкой, которая только подчеркивала бесцветность его лица. Затем он протянул:

– Теперь отправимся к адвокату.

Мы ехали по улицам Саванны в контору адвоката. Кухарки-негритянки мели ступеньки перед домами и торговались на углах с лоточниками. Мужчина и женщина с корзинами на головах распевали: "Креветки-крабы-покупайа-креветки-крабы-покупайа". Экипаж остановился на улице, где располагались старинные здания из красного кирпича с железными оградами. Велев кучеру подождать, Сент-Клер провел меня через веерообразную дверь в приемную, где солнце, проникая сквозь высокие окна, освещало множество клеток с крошечными длиннохвостыми попугаями с разноцветным оперением. Здесь мы подождали, пока пожилой негр в белом сюртуке доложил о нас.

Вскоре он вернулся и провел нас в другую комнату, большую и солидную, с прекрасным лепным потолком и с массивным столом посередине. На противоположной стене прикрытые ставни задерживали свет и не давали сквозняку потревожить уединенный покой этого кабинета. У стола в ожидании нас застыла величественная фигура Стивена Перселла.

Стивен Перселл был человек немолодой. Ему без труда можно было дать за шестьдесят, но на его лице, чисто выбритом, не было ни одной морщинки, как на лице Руа, – спокойная уверенность – надежная защита от помет возраста; из-под белоснежной копны волос на нас смотрели глаза, ясные, как у юноши.

Пока Сент-Клер представлялся, как всегда, с раздражающей медлительностью, я почувствовала, что взгляд Стивена Перселла с учтивым интересом был обращен на меня, а когда он заговорил, я услышала в его голосе с южным акцентом скрытую мягкость, которая так подкупает женщин. Когда мы сели, он обратился ко мне:

– Надеюсь, что этот визит в мою контору не очень обеспокоил вас, миссис Ле Гранд.

Когда я ответила, что не очень, он сел на свое место за столом и вынул из ящика пачку бумаг.

– Я попросил вас явиться сюда, миссис Ле Гранд, по вопросу, касающемуся последней воли и завещания первой миссис Ле Гранд. – Он сделал паузу, словно ожидал, что я что-то скажу, но у меня не было ни малейшего понятия, что я должна была говорить. Я инстинктивно повернулась к мужу, но помощи там не нашла. Он полусидел, полулежал в кресле, рассматривая золотую цепочку от часов, которой поигрывала его бледная рука.

– Первая миссис Ле Гранд, – голос Стивена Перселла сделался отчужденным и бесстрастным, – была молодой женщиной со значительным состоянием, когда сочеталась браком с… – здесь он замешкался в поисках подходящего слова, – с вашим мужем. – Он поднял глаза от бумаг и испытующе посмотрел на меня: – Возможно, вам об этом известно.

Что-то в его взгляде вызвало у меня необъяснимое чувство неловкости, и я сидела, напряженно ожидая, что он сообщит мне дальше.

– Большая часть этого состояния, – продолжил он. – Была… – он сделал многозначительную паузу, а глаза его устремились к Сент-Клеру, – была растрачена. К моменту трагической кончины Лорели Ле Гранд осталась лишь небольшая часть того, что было основным состоянием.

Сент-Клер подавил зевоту:

– И долго еще вы собираетесь рассказывать то, что нам уже известно, Перселл?

Что касалось его, то Стивен Перселл мог ничего и не говорить. Не сводя с него глаз, он продолжал:

– Ваш муж знаком с теми необычными условиями, оговоренными в завещании покойной миссис Ле Гранд. Он, видимо, поставил вас в известность об этих условиях?

Я отрицательно качнула головой, не в силах избавиться от странного чувства, что сейчас столкнусь с каким-то неожиданным осложнением.

Стивен Перселл легко связал прерванную нить изложения фактов:

– Тогда, наверное, мне лучше объяснить вам кое-что. В то время, когда первая миссис Ле Гранд была женой Сент-Клера Ле Гранда, женщины не обладали правом собственности. Известно ли вам, что до Закона о правах женщин 1866 года жена была под абсолютным контролем своего опекуна – короче, своего мужа?

Я снова качнула головой, на этот раз утвердительно.

– Завещание Лорели Ле Гранд было составлено незадолго до ее трагической гибели. В нем, – он положил ладонь на пачку бумаг, что лежали перед ним, – она завещает все-все своему сыну Руперту. – Он замолчал, и в комнате воцарилась тишина. – И назначает его опекуном – с предоставлением полного контроля над ее сыном, его состоянием и за его благополучием – Эстер Сноу. Вас, миссис Ле Гранд.

Ошеломленная, я переспросила:

– Меня?

Он посмотрел мне прямо в глаза своим ясным взором, дотронувшись осторожно до бумаг, лежавших перед ним.

– Все это абсолютно законно оформлено и обжалованию не подлежит.

– Но, – я, не веря, смотрела на него, – я не понимаю, – я вопросительно взглянула на Сент-Клера.

– А как же отец Руперта? – медленно проговорила я. – По закону ведь он опекун, разве не так?

Стивен Перселл не сводил с меня проницательного прищуренного взгляда.

– Я вижу, вы не знакомы с некоторыми юридическими вопросами, миссис Ле Гранд. Вы правы. Отец является законным опекуном ребенка, если… – он многозначительно задержался, – если отец не отказывается от этого права в пользу кого-нибудь другого. Сент-Клер Ле Гранд сделал это в свой прошлый визит ко мне…

– Но почему? Я все же не понимаю, – запинаясь, спрашивала я.

Он осторожно постукивал своей изящной рукой по полированной поверхности стола.

– Видимо, мне следует пролить свет на некоторые обстоятельства, миссис Ле Гранд. Менее двух месяцев назад Лорели Ле Гранд явилась в мою контору в состоянии сильного душевного волнения и пожелала составить завещание. Когда она представила его проект, я – понимая, что такое завещание, несомненно, вызовет его оспаривание со стороны мужа, – честно попытался разубедить ее. И тогда, – он прямо посмотрел на Сент-Клера, – она сообщила мне "определенные" факты (и предоставила доказательства этих фактов), которые исключат такое оспаривание. Когда, после ее смерти, я изложил их Сент-Клеру Ле Гранду, он с готовностью согласился на условия завещания.

Тишина снова нависла над комнатой, пока протяжный голос Сент-Клера не прервал ее:

– Могу я еще раз взглянуть на это завещание, Перселл?

Стивен Перселл, не глядя, безошибочной рукой достал документ и положил его в протянутые пальцы Сент-Клера, которые приняли его так небрежно, будто перед ним были счета от Жана Пуатье; и, лениво, без малейшего признака какого-либо интереса развернув его и бросив на него один-единственный взгляд, положил обратно на стол.

– Я вижу, мой брат Руа был одним из свидетелей в составлении этого завещания. Только какую роль он играл во всем этом?

Стивен Перселл сложил перед собой ладони пирамидой и складывал и раскладывал кончики пальцев в неторопливом ритме.

– Он оказывал значительную помощь вашей первой жене, Ле Гранд, – много раз.

Сент-Клер подавил свою томную зевоту:

– И щедро давал советы, полагаю.

– Не думаю, что ваша жена нуждалась в советах, Ле Гранд. – Адвокат говорил уже не так бесстрастно, его тихий голос зазвучал угрожающе. – У вашей жены было достаточно причин – они вам известны, нет нужды перечислять их здесь, – чтобы беспокоиться о будущем своего сына.

– Эта женщина была безумна, – начал Ле Гранд, но Стивен Перселл перебил его:

– Если вы собираетесь что-то предпринять по этой линии, Ле Гранд, то вам будет небезынтересно узнать, что ваша первая жена предусмотрела и это. Когда она подписывала свое завещание, два доктора засвидетельствовали ее вменяемость.

Теперь его глаза смотрели на меня.

– Я постараюсь быть кратким, миссис Ле Гранд, но в завещании указаны определенные условия, которые я должен довести до вашего сведения.

Я вежливо кивнула.

Секунду он просматривал документы, лежавшие перед ним, затем, накрыв их ладонью, посмотрел на меня через стол.

– Лорели Ле Гранд заявляет, миссис Ле Гранд, первое: что все деньги и имущество – последнего немного, список прилагается – переходят под ваш непосредственный контроль. Второе: вы несете полную ответственность за благополучие ее сына – его здоровье, образование и получение будущей профессии…

Он сделал паузу, и я кивнула, что мне понятны эти условия.

– Третье: вы можете использовать деньги, которые сочтете необходимыми, для восстановления поместья Семь Очагов и в конце каждого года должны выплачивать Сент-Клеру Ле Гранду одну треть от доходов, полученных благодаря вашему управлению, с плантаций, предварительно вычтя годовые расходы на его содержание.

Он еще раз сделал паузу, и, когда заговорил опять, его голос утратил мягкость; он звучал твердо и отчеканивал слова так, что они отскакивали, как камешки от твердой поверхности.

– Условия, касающиеся Семи Очагов, действительны до тех пор, пока делами на них управляете вы, миссис Ле Гранд. – Он замолчал и одними глазами обратился к Сент-Клеру. – Вам понятно, Ле Гранд?

– Я не полный идиот, – отозвался надменный голос.

– И, – Стивен Перселл продолжал подчеркивать каждое слово, как бы желая довести до меня их важность, – "Сент-Клер Ле Гранд не должен получать никаких сумм из денег моего сына, кроме тех, что обозначены выше".

Его голос затих, и мы сидели в такой тишине, что трескотня птичек в соседней комнате проникала сюда даже через массивную дверь. Наконец стряпчий заговорил снова:

– Есть еще одно условие, которое вы должны выполнять, миссис Ле Гранд, оно касается мулатки по имени Таун и ее двух сыновей. Они должны получать кров, пищу и одежду в Семи Очагах до тех пор, пока пожелают там оставаться. И оба сына Таун должны иметь возможность получить образование.

– Оба сына Таун? – как эхо повторила я.

– Да, оба сына Таун, – повторил он, пристально глядя на меня. – Вы, наверное, понимаете, миссис Ле Гранд, почему первая миссис Ле Гранд заботилась о благополучии этих мальчиков?

Я хотела выкрикнуть, что слишком хорошо понимаю, что теперь, как и всегда, когда вспоминаю о них, все во мне переворачивается, потому сам факт их существования ранил меня, но я оставила при себе эти чувства. В ответ я лишь сухо кивнула.

Минуту он сидел молча, затем заговорил уже более обыденным тоном:

– Есть еще кое-какие второстепенные вопросы. – Он пробежал страницу глазами. – Вы будете продолжать поддерживать Семь Очагов и всю семью, как это делала Лорели Ле Гранд на протяжении нескольких лет – здесь письма по передаче управления делами, которые следует подписать… – Он на секунду умолк; затем взглянул на меня, и лицо его стало суровым. – Не скрою от вас, миссис Ле Гранд, что я не совсем одобряю это завещание Лорели Ле Гранд, хотя и признаю, что распоряжения, касающиеся ее сына, было сделать необходимо. Откровенно говоря, несмотря на то, что она и уверяла меня в обратном, я боялся, что определенное давление все же было оказано на нее.

Я поняла – по его глазам, – что он имел в виду: что эта выскочка гувернантка втерлась в доверие к покойной, а затем и заняла ее место, и меня возмутило то, что этот человек думал обо мне хуже, чем я того заслуживала. Поэтому, прежде чем он продолжил, я поднялась и подошла к столу.

– Мистер Перселл, мне кажется, вы находитесь в заблуждении относительно моей роли во всем этом деле. Я бы хотела прояснить кое-что.

Он поклонился слегка иронично:

– Конечно, миссис Ле Гранд.

– Вы, вероятно, сэр, считаете меня авантюристкой с огромными амбициями и отсутствием принципов, обманом занявшей свое нынешнее положение. Вы ошибаетесь, сэр. Я приехала в Семь Очагов в качестве гувернантки, абсолютно ничего не зная о положении дел в этом доме. И только потому, что увидела, в каком запустении и упадке находится дом, я сделала, что могла, чтобы поправить дела, даже вложив мои собственные сбережения, чтобы начать работы.

Он осторожно спросил:

– И это делалось с одобрения Лорели Ле Гранд?

– Я не знаю, одобряла она мои планы или нет, сэр, – ответила я резко. – Я только один раз виделась с ней, когда она была способна трезво обсуждать дела, но тогда она не выразила мне своего мнения.

– Ах, вот как, – задумчиво вставил он, – продолжайте, миссис Ле Гранд.

– То, что я начала делать, я решила начать только потому, что не могу мириться с праздностью, расточительством и равнодушной ленью. Видеть, что земля лежит запущенной, дом зарастает грязью, Руперт давно заброшен – и никто даже палец о палец не ударит… – Я запнулась, и он тихо проговорил.

– И поэтому вы вышли замуж за Сент-Клера Ле Гранда, мэм?

Я вызывающе посмотрела на него в ответ:

– Об этом, сэр, ни вы, ни кто другой не вправе допрашивать меня.

Он вежливо поклонился:

– Вы совершенно правы, мадам, – сказал он. Минуту он сидел, глядя на бумаги. Затем вдруг встал и впервые за время нашего визита улыбнулся, и я удивилась, сколько теплоты и даже симпатии было в его улыбке.

– Завтра, миссис Ле Гранд, если это вас устроит, я заеду за вами, чтобы отвезти в банк. Вы понимаете, что необходимо уладить юридические формальности. В одиннадцать вам удобно, мадам?

Я согласно кивнула, и он старомодно откланялся:

– Итак, завтра в одиннадцать, – проговорил он учтиво, но так, чтобы стало ясно, что наша беседа окончена.