Текст книги "Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама"

Приезд княгини

Тем временем в Дерпт прикатила дорожная берлина Натальи Голицыной. Первым делом приехавшая княгиня велела своей горничной Палаше разузнать всё то, что в городе говорят о полке карабинеров и его командире. А Панкратию Быкову, отправленному в Дерпт несколько дней назад, приказала разыскать Загряжского и доставить к ней.

Сама же княгиня привела себя в порядок после многодневной поездки и отправилась по указанному Панкратием адресу.

Её сани прикатили на малолюдную улицу. Возница спрыгнул с облучка на мостовую, огляделся по сторонам и пошёл вдоль домов.

Дверь одного из особняков неожиданно распахнулась, и на улицу вышел Василий Фомин. Возница обратился к нему:

– Желаю здравствовать, господин любезный!

– Желаю того же самого! – ответил Фомин.

– Не знаете ли вы, в каком из этих домов проживает Лизавета Киргоф?

– Госпожа Луиза Кирхгоф?

– Она самая!

– Знаю! Только что от неё.

– Стало быть, она проживает здесь? – и возница указал на дом, из которого вышел его собеседник.

– Здесь, здесь! Она как раз сейчас принимает.

– Премного благодарствуем, господин любезный, звание и чин коего мне совершенно неведомы.

– Не стоит благодарности! – ответил с улыбкой Фомин и зашагал своей дорогой.

А возница вернулся к саням, сел на облучок, взял в руки вожжи и подкатил к дому, из которого вышел Фомин.

– Приехали? – спросила Наталья Петровна.

– Точно так! – ответил возница, спрыгнул с облучка, подошёл к крыльцу и дёрнул за дужку дверного звонка.

Дверь открыла молодая девушка.

– К госпоже Киргоф! – торжественно произнёс возница.

– Прошу вас! – последовал ответ.

– Сейчас приглашу! – сказал возница, подбежал к саням и сказал:

– Пожалуйте, госпожа Наталья Петровна! Вас ждут.

Голицына покинула сани, вошла в дом и сбросила шубу на руки встречавшей её девушки. Та повесила шубу и сказала:

– Прошу пройти сюда!

Княгиня вошла в комнату.

Сквозь занавешенные окна дневной свет почти не проникал. Лишь несколько свечей тускло освещали множество самых разных часов на стенках, попугая в клетке и нахохлившуюся ворону на комоде.

– Матушка Луиза сейчас придёт, – сказала девушка.

– Поскорее бы! Долго ждать не могу!

– Чтобы поспевать всегда и всюду, надо уметь отрешаться от прошлого. Люди сами приковали себя к сиюминутным мгновениям и превратились в рабов времени.

– Что? – грозно спросила княгиня, не привыкшая к тому, чтобы кто-то её поучал.

– Так говорит матушка Луиза, – скромно пояснила девушка.

– Кто, кто? – недовольно переспросила Голицына.

– Матушка Луиза!

Попугай тотчас встрепенулся и хрипло прокричал:

– Матушка! Матушка!

Ворона тоже разинула клюв:

– Карр!

И сразу, как по команде, забили часы, закурлыкали куранты, заскрипела, заиграв, стоявшая в углу шарманка.

В комнате появилась женщина лет шестидесяти, которая сказала:

– Милости прошу к нашему шалашу!

– Матушка! Матушка! – радостно закричал попугай.

– Карр! – подхватила ворона.

– Всё! Аллес! Руих! Тишина! – строго скомандовала старушка.

Тотчас перестали бить часы, затих попугай, замерла ворона. И в комнате воцарилось тишина, которую нарушали лишь звуки падавших где-то неподалёку капель воды и тиканье часов.

– Рада приветствовать вас, госпожа Голицына! – сказала ворожея и, указав на кресло возле стола, пригласила. – Пожалуйста, садитесь!

Сама же примостилась напротив гостьи на краю кушетки.

– День добрый, матушка Луиза! – сказала княгиня, садясь в кресло. – Как вы узнали меня?

– Я знаю всех, кто живёт в Дерпте и окрест.

– Но я только что приехала из Санкт-Петербурга.

– О вас меня предупредил ваш человек всемогущий.

– Мой человек? – с удивлением спросила Голицына. – Да ещё и всемогущий? Кто это?

– Он назвал себя Панкратом и сказал, что служит у вас.

– А, Панкратий! – с улыбкой произнесла княгиня. – Мой дворовый человек.

– В переводе с греческого его имя означает «всемогущий».

– Да, «пан» – «все», «кратос» – «могущество». Я сама дала ему это имя.

– Поэтому вас оно не должно тревожить. Но ведь что-то, уважаемая княгиня, вас всё равно сильно беспокоит?

– В ваш город прибыл полк.

– Да, карабинерный, – согласилась матушка Луиза. – Он сильно впечатлил многих. Тех, кто встречать его приходил.

– Командир этого полка…

– Знаю. Видела. Красавец-полковник. Всех очаровал.

– Вот это меня и беспокоит.

– Что именно?

– Его умение очаровывать.

– А вам бы хотелось, чтобы он всех разочаровывал? – спросила старушка.

– Зачем всех? Пусть очаровывает любого! Но не женщин! Особенно молодых.

– А если они всё-таки попытаются им очароваться?

– Тогда появлюсь я.

– И всё исправите?

– Постараюсь.

– Стало быть, как я поняла, вас беспокоит верность чувств вашего фаворита?

– Совершенно верно. Меня очень беспокоит его верность.

– Но верность, – нараспев произнесла ворожея, – это, примерно, то же самое, что и вера. Все мы веруем, все верующие. И все мы знаем, как нам следует поступать. Так?

– Истинно так! – подтвердила княгиня.

– Но многие всё равно поступают по-своему. Грешат!

– Да, случается, бывает.

– То есть нарушают порядок, установленный самим Всевышним.

– Да, нарушают, – согласилась Голицына.

– Но почему?

– Дьявол нашёптывает людям всякие заманчивые предложения.

– А раз так, то почему бы нам не предположить, что этот Вельзевул или Люцифер уже нашептал что-то вашему молодцу?

– Быть этого не может! – не согласилась Голицына.

– Почему?

– Потому что мой Ванюша устоит!

– Дьявольские проделки бывают такими коварными!

– Давайте дьявола задвинем куда-нибудь в сторону, подальше! – предложила княгиня. – Будем надеяться только на Всевышнего!

– Давайте! – согласилась старушка. – Но не зря ведь на Руси говорят: на Бога надейся, а сам не плошай!

– Вот для этого я к вам и приехала, матушка Луиза!

– Слушаю вас с величайшим вниманием!

– Я должна знать!

– Обо всех, кто окажется очарован вашим Иваном?

– Да! Даже о самых неприметных! – произнесла княгиня, сняла с пальца кольцо и протянула его матушке Луизе. – Возьмите от меня на память! И знайте, что все ваши расходы будут щедро оплачены!

Старушка взяла колечко, повертела его в руках и сказала:

– Камень бирюза в делах сердечных счастье приносит.

– И ещё, – добавила княгиня, – он благоволит имени Наталья. Я буду вдвойне вам благодарна, если вы не дадите забыть это имя.

– Кому?

– Командиру полка карабинеров. Пусть он забудет все остальные имена! А имя Наталья пусть трепещет в его сердце! – и Голицына затрясла ладонью, изображая трепещущее сердце.

– Буду стараться! – сказала старая Луиза Кирхгоф. – Все силы свои и всё своё умение приложит к этому матушка Луиза! А как мне вам сообщать всё то, что станет мне известно?

– Через моего человека.

– Всемогущего Панкратия?

– Да! Всю подноготную. И вот ещё что! – произнесла княгиня. – В наше время на людей постоянно сыплются всякие хворобы, поэтому очень часто бывает необходим совет опытного медика. У вас есть такой человек на примете?

– Есть! – ответила старушка без раздумий. – Вас вполне устроит Иоганн Казимир Фолкмер, надворный советник и медикус Дерпта.

Ворожея достала с полки визитную карточку и протянула её Голицыной.

– Здесь его адрес. Весь наш город с ним знаком. Живёт он в доме с башенкой. Скажете ему при встрече, что вам его посоветовала матушка Луиза.

Услышав последние два слова, попугай встрепенулся и произнёс:

– Матушка! Матушка!

– Карр! – откликнулась ворона.

И сразу забили часы, закурлыкали куранты, зазвучала шарманочная мелодия.

Княгиня перекрестилась и громко произнесла:

– Всё! Аллес! Руих! Тишина!

Попугай и ворона смолкли, а ворожея сказала:

– Мы все будем за вас стараться!

Голицына добавила:

– А пусть Всевышний во всём вам помогает!

– Пусть! – согласилась старушка. – Просьб у вас больше нет?

– Нет.

– Тогда я хочу у вас спросить кое о чём?

– Спрашивайте!

– Давно хочу услышать из уст сведущего человека про памятник, который собираются установить в Петербурге. Многие дамы Дерпта часто спрашивают меня: правда ли, что французский скульптор…

– Его зовут Этьен Фальконе.

– …что этот Этьен привёз с собой из Франции девушку?

– Да, её зовут Мари Анн Колло. Его ученица.

– Назвать можно по-всякому, а держать совсем для другого.

– Не знаю, что вы имеете в виду, матушка Луиза, но когда этот Фальконе не смог вылепить голову Петра…

– Как это «не смог»? – с удивлением спросила ворожея. – Он же скульптор!

– Да, скульптор, довольно известный во Франции. Но государыне его лепнина не нравилась, и она не могла утвердить ни одну из трёх вылепленных им голов.

– И Фальконе пришлось лепить четвёртую?

– Нет, – сказала Голицына. – Четвёртую голову вылепила Мари Анн. И её лепка всем понравилась, императрице – особенно! Эту голову и отлили.

– А что стало с Мари Анн?

– Её наградили ежегодной пенсией, и она стала членом Российской академии художеств.

– Вот вам и ученица! Нам бы таких! В Лифляндию. Да побольше!

– Пока в Дерпте находится карабинерный полк, пусть «таких» будет поменьше! Чтобы у меня на душе спокойнее было.

– Будем стараться, чтоб так оно и было! – заверила ворожея.

Звон колокольный

В торговых рядах Дерпта, куда заглянула горничная княгини Голицыной Палаша, было многолюдно. Среди покупающей публики прохаживались коробейники, которые торговали перстнями, булавками, нитками для вышивания, шёлковыми лентами и кружевами. Палашу это очень заинтересовало, и она принялась с интересом рассматривать продававшуюся галантерею.

Внезапно появились ехавшие верхом Иван Загряжский и его ординарец.

Палаша стремительно юркнула в ближайшую лавку.

А полковник, подъехав к одному из коробейников, спешился и принялся рассматривать его товар. Выбрав заинтересовавшую его вещь, показал на неё.

– Kleine Glocke? – спросил коробейник.

– Ja! – ответил по-немецки Загряжский.

– Wie viel? – спросил коробейник и повторил по-русски. – Как много?

– Drei, – ответил Загряжский и показал три пальца.

Коробейник завернул покупку, полковник расплатился, положил купленное в сумку, оседлал коня и ускакал вместе с ординарцем.

Палаша проводила их внимательным взглядом.

А Загряжский принялся разыскивать сани Натальи Фитингоф, поэтому пришлось обскакать все торговые ряды.

Наконец, сани были обнаружены. Всадники приблизились к ним, остановились. Загряжский спросил у возницы:

– Хозяйка где?

– Сейчас объявится, ваше высокоблагородие!

Действительно, из лавки напротив вышла Наталья и направилась к саням. Полковник спешился и пошёл ей навстречу.

Встретились.

– Неужели Ванюша звон колокольный отыскал? – спросила Наталья.

– У карабинеров слова с делом не расходятся, – ответил Иван, достал из сумки и протянул ей то, что купил у коробейника.

– Что это? Колокол?

– Он самый!

Наталья развернула обёртку и воскликнула:

– Колокольчик?

– Да, – ответил Иван. – Но звонить он будет тихо.

– Как?

– Шёпотом, еле слышно. Только для вас, уважаемая Наталья!

– Спасибо! Буду слушать.

– Слушайте, Наташенька, слушайте!

– И про памятник петербургский он может прозвонить?

– Про памятник прозвонит только тогда, когда в Дерпте объявится сведущий человек!

– Ещё не объявился?

– Нет, но жду его со дня на день. А про что сей малый колокол прозвониться не сможет, о том при встрече договорю. На первом же балу, на втором и на третьем.

– Буду ждать! – сказала с улыбкой Наталья.

– А меня дела ждут. Очень важные!

– Счастливого вам пути!

Загряжский оседлал коня, крикнул:

– До скорой встречи! – и ускакал вместе с ординарцем.

Сеанс у художника

Проскакав несколько кварталов, Загряжский остановился, спешился и сказал ординарцу:

– Мне сюда.

– А мне?

– Скачи в казарму, Егорий! Здесь мой портрет будут малевать.

– Жену и детишек порадовать?

– Их, Егорий, их! Офицеров предупреди, что скоро буду. Через часок-другой. Пусть ждут!

– Будет сделано, ваше высокоблагородие! – ответил ординарец и ускакал.

Из дома вышел паренёк лет семнадцати и приветливо произнёс:

– Добрый день, господин полковник!

– День добрый, молодой человек! – весело отозвался Загряжский.

– Я ученик господина Шлюсселя. Он сейчас подойдёт. А мы вашего коня пока поставим.

Коня отвели в конюшню, а Загряжский вслед за молодым человеком вошёл в дом и поднялся на второй этаж в салон художника. Всюду стояли и висели портреты и картины, написанные Вальтером Шлюсселем.

– Меня зовут Мартин! – сказал молодой человек.

– Мартын, если по-русски. А фамилия?

– Гулбис.

– Что она означает?

– Голубь, если по-русски.

– Мартын Голубев, значит. А меня кличут Иван Загряжский.

– Господин учитель предупредил о вашем приходе. Милости прошу, господин Загряжский! Присаживайтесь! Я свечи зажгу.

– Светло ведь! – удивился полковник.

– Скоро темнеть начнёт. Сядьте к окну поближе! Господин Шлюссель не любит работать в потёмках.

– Что он ещё не любит?

– Когда холодно. Поэтому после свечей моя главная забота – печь топить. Чтобы в ней поленья потрескивали, не переставая.

Загряжский сел на стул и стал осматривать висевшие портреты.

В комнату стремительно вошёл Вальтер Шлюссель.

– Добрый день, господин полковник!

– День добрый, господин портретист!

– Как вы меня назвали? Портретист? Неплохо! Я бы даже сказал, весьма точно!

– Было бы совсем великолепно, если бы вы с такой же точностью изобразили меня! – сказал Загряжский.

– Когда в мастерской тепло и светло, можно попробовать!

Он подошёл к мольберту и произнёс:

– А для картины «Город Дерпт встречает полк карабинеров» мне будет нужно, господин полковник…

– Называйте меня просто Иваном! – предложил Загряжский.

– Тогда и вы зовите меня просто Вальтером!

– Принято! Что вам нужно для вашей картины, Вальтер?

– Ваша лошадь, Иван.

– Хотите проскакать по Дерпту?

– Нет. Хочу её запечатлеть. Чтобы всё соответствовало действительности: командир полка по имени Иван и его лошадь по кличке…

– Удалой.

– Вот этого вашего Удалого мне и необходимо запечатлеть.

– Приезжайте к нам и запечатлевайте!

– Обязательно приеду! – сказал Вальтер Шлюссель и принялся наносить на холст облик полковника.

В мастерской воцарилась тишина.

– Чтобы вам было не скучно позировать, расскажите мне что-нибудь! – предложил художник.

– О чём?

– Хотя бы о монументе императору Петру. Вы со скульптором Фальконе знакомы были?

– Нет. Когда он работал в Петербурге, я там ещё не служил.

– У нас в Дерпте говорят, будто этот пятидесятилетний Фальконе привёз с собой из Франции очень молоденькую девушку.

– Меня уже спрашивали об этом, – ответил Загряжский, – и я не знал, что ответить. Но скоро сюда приезжает очень сведущий человек, я всё у него выведаю и расскажу то, что узнаю. У вас меня встретил тоже очень молодой человек. Он назвал себя Мартыном.

– Мартыном? Это мой ученик, – сказал Шлюссель и громко позвал. – Мартин!

Тот тут же отозвался:

– Я здесь, господин учитель!

– Другой грифель! Поострее!

Мартин подошёл к полке, на которой лежала груда портретов, и принялся искать грифель, переставляя портреты. Среди них открылся вдруг портрет молоденькой женщины.

– Ого! – воскликнул Загряжский. – Какие у вас замечательные фрау! И какие милые!

Художник повернулся в сторону портрета и крикнул:

– Мартин!

– Слушаю, господин учитель!

– Занавесь!

Ученик художника тотчас задёрнул занавеску и протянул Шлюсселю грифель.

– Какая жалость! – вздохнул Загряжский.

– Во время работы, – объяснил Шлюссель, – мой оригинал, то есть человек, над чьим образом я работаю, ни на миг не должен отвлекаться на то, что не имеет к нему отношения. Иначе он образ свой растеряет, и его изображение станет ложным, фальшивым, не похожим на оригинал.

Шлюссель помолчал и затем продолжил:

– У нас в Дерпте про этого Фальконе говорят, что у него и его ученицы… Мартин!

– Я здесь, господин учитель!

– Почему поленьев не слышно? Не потрескивают! Во время работы над образом необходимо думать только о нём, ни на что не отвлекаясь.

– Сейчас подброшу, господин учитель!

– Подбрось, не жалея! Пусть потрещат!.. А вы, Иван, просветите меня, что у вас в Петербурге про этого Фальконе говорят.

В казарме карабинеров

В казарме, где разместились карабинеры, ожидалась большая карточная игра. На неё в гости к офицерам пришёл Василий Фомин в своём партикулярном одеянии.

Пробили часы.

– Однако ж, господа! – потеребив ус, подал голос ротмистр Шаль нов.

– Сражение вновь откладывается! – продолжил поручик Стрешнев.

– И снова из-за нашего командира! – напомнил корнет Киселёв.

– Какие черти и где его носят? – весело спросил Фомин.

– Черти? – насмешливо переспросил Стрешнев. – Ещё не родился такой чёрт, который сладил бы с нашим полковником!

– Сам светлейший князь Потёмкин ему благоволит! – назидательно объяснил Шаль нов.

– Кому? – с улыбкой поинтересовался партикулярный. – Чёрту?

– И чёрту и Ивану нашему! – ответил Шальнов.

– Взял бы своего Рафаэля сюда! – ещё более весело предложил Фомин. – Посадил бы в сторонке, пусть малюет! Было бы весьма замечательно!

– Вашими устами, дорогой наш Василий Сергеич, да мёд бы пить! – так же весело пожурил его Стрешнев. – Местный Рафаэль в большом фаворе тут! От заказов отбоя нет! Втридорога пришлось за платить, чтобы он, отложив всё в сторону, начал «малевать» нашего командира!

В комнату заглянул ординарец Загряжского Егорий:

– Гонец княгини Голицыной полковника ищет!

– Вот и расскажи ему, что нам говорил! – сказал Шальнов, подкручивая ус.

– Мне не верит, – ответил Егорий. – Офицеров требует.

– Тогда кличь! – приказал Шальнов.

Ординарец впустил в комнату Панкратия Быкова, который, оглядев присутствовавших, негромко произнёс:

– Господа офицеры, княгиня Наталья Петровна Голицына разыскивает полковника Ивана Загряжского, вашего командира. Меня на поиски послала. Но найти его не могу. Где он? Проясните Христа ради!

– Наш командир пребывает у художника, который создаёт его портрет, – строго отчеканил Шальнов и после небольшой паузы шёпотом добавил. – По заказу своей зазнобы.

– А когда сюда вернётся?

– Через часок, – ответил Шальнов. – Не раньше.

– Премного благодарен вам, господа офицеры! – сказал с поклоном Быков. – Стало быть, через часок могу заглянуть?

– Милости просим! – ответил Шальнов.

В ожидании любимого

Вернувшись от ворожеи, Наталья Голицына достала из сундучка, который прибыл вместе с нею из Санкт-Петербурга, небольшую коробочку, вынула из неё колечко с бирюзой и надела на палец.

Потом подошла к окну и принялась старательно выписывать на замёрзшем стекле вензель в виде буквы «З».

С улицы донеслось цоканье копыт, заскрипели полозья. Кто-то торопливо прошагал по ступеням крыльца. В дверь постучали.

– Да, да! – крикнула княгиня.

Вошёл Панкратий Быков.

– Весь город обшарил! Нет нигде! А сейчас он…

– И слушать ничего не желаю! – резко оборвала его Голицына. – Из-под земли достань, но привези!

– Слушаюсь! – покорно сказал Панкратий и тихо закрыл за собою дверь.

Снова затопали сапоги по ступеням, заскрипели полозья и зацокали, удаляясь, копыта.

Загряжский в казарме

Копыта зацокали и за окном казармы. Корнет Киселёв бросился к окну и радостно закричал:

– О волке речь, а он сам навстречь!

– Наконец-то! – воскликнул Василий Фомин.

В комнату стремительно вошёл полковник Загряжский. От его фигуры веяло молодостью, отвагой и удачливостью.

– К вашим услугам, господа! – бодро прокричал он. – Фатта фриттата!

– Заждались уж! – проворчал Шальнов.

– Рвёмся в бой! – подхватил Киселёв.

– Прошу вас, господа! – широким жестом пригласил к столу поручик Стрешнев.

– А где же шедевр кисти местного Рембрандта? – спросил Фомин.

– Шедевры вмиг не создаются! – весело ответил полковник, усаживаясь к столу. – Работа только началась! Завтра продолжим. Местный Рембрандт сделал только первый набросок. И мастерскую покинул.

– А как же…? – спросил Киселёв.

– В мастерской остался ученик. За печкой наблюдать. Чтобы и завтра тепло было.

– Мудро! – сказал Шальнов. – Этому стоит поучиться!

– Но не в печке суть! – продолжал делиться впечатлениями Загряжский. – Я в этой мастерской сокровище обнаружил! Просто удача привалила! И какая! Всё бы за эту драгоценность отдал, не жалея! Душу дьяволу заложил бы!

– Так уж и душу! – не поверил Шальнов, распечатывая колоду.

– Не раздумывая! – заверил Загряжский.

– Что ж за невидаль такая? – спросил Стрешнев.

– Шкатулка заморская? – предположил Фомин.

– Э-э-э! – пренебрежительно отмахнулся полковник.

– С бриллиантами! – вставил своё предположение корнет Киселёв.

– За камни душу отдавать? – засмеялся Загряжский. – Нет, господа, это портрет!

– Всего лишь! – разочарованно протянул Стрешнев.

– Богини! – благоговейно произнёс полковник. – Ангела небесного!

– И кто же этот ангел? – поинтересовался Шальнов.

– Понятия не имею!

– У Рембрандта спросить надо было! – подал совет Фомин.

– Спрашивал. Кучу слов в ответ услышал, но чей это портрет, так и не узнал. Потому и позвал его ученика к нам в казарму. Может быть, он эту тайну раскроет.

За окном заскрипели полозья, послышались голоса.

– Вот и он! – воскликнул усатый Шаль нов, та суя карты. – Лёгок на помине!

В комнату заглянул ординарец Егорий:

– Господин полковник, до вас гонец!

– Кличь!

Егорий пропустил в комнату Панкратия Быкова.

– Ещё раз здравия желаю, господа! – произнёс Панкратий и, обведя взглядом си девших за столом, обратился к Загряжскому. – Ваше высокоблагородие, примите письмецо-с!

Загряжский взял послание, прочёл и в изумлении хмыкнул:

– Вот оно что! Придётся, как любит говорить светлейший, употребить послед нее средство!

– Что? Что такое? – встревожились офицеры.

– Вынужден оставить вас, господа!

– Богиня вызывает? – спросил Фомин.

– Поднимай выше! – ответил полковник. – Властелин душ!

– Неужто сам дьявол? – удивился партикулярный.

– Истинный! – подтвердил Загряжский, вставая. – Но, как бы сказал светлейший князь, дьявол в юбке! А вы, господа любезные, ждите ученика художника. Мартын его зовут. И постарайтесь разузнать всё про этого ангела небесного! И не забудьте про фейерверк в честь открытия ярмарки! Вот-вот начнут палить!

Полковник шагнул к Панкратию.

– Вези, Люцифер, к княгине ночи!

Когда дверь за командиром полка закрылась, Василий Фомин спросил:

– Откуда будем дерптский фейерверк смотреть?

– Из окна, – ответил Шальнов. – Нас фейерверками не удивишь!

– В Питере на них насмотрелись! – добавил Киселёв.

– Неужели этот Мартын тайну ангела небесного нам раскроет? – поинтересовался Фомин.

– Тайн, которых нельзя раскрыть, не бывает! – заявил Шальнов тоном, не терпящим возражений. – Если не раскроет Мартын, раскроет кто-нибудь другой.

– Вот только кто? – спросил Фомин.

Со двора донёсся скрип полозьев саней.

– Сейчас узнаем! – воскликнул Стрешнев.

Корнет Киселёв подошёл к окну и сказал:

– Приехал кто-то!

И тотчас в комнату заглянул ординарец:

– К господину Фомину дерптчанин местный!

– Кто тебе, Егорий, сказал, что это дерптчанин? – насмешливо спросил Шальнов.

– Говорит, как немец нерусский.

– Кличь! – подражая Загряжскому, подал голос Фомин.

Ординарец удалился, и в комнату вошёл мужчина средних лет. Сразу найдя взглядом Василия Фомина, подошёл к нему, протянул конверт и произнёс с немецким акцентом:

– Герр фельдъегерь просил передать.

Фомин вскрыл конверт, прочёл письмо и сказал мужчине:

– Огромное спасибо, Ганс! Я ваш должник! На днях рассчитаюсь непременно!

Мужчина улыбнулся и произнёс:

– Буду с нетерпением ждать расплаты!