Текст книги "«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг."

Часть V.
1961—1974 годы
Замедление темпов роста
производства.
Поиск путей реформирования
экономики.
Участие в лунном проекте.
Семья.
Двухкомнатная квартира

В декабре 1960-го года я зашел в комнату общежития, где жила Маргарита Михайловна Кузьмичёва и попросил ее быть на следующий вечер дома. Рита догадалась о цели моего визита.

На следующий день я поехал в город и в поисках цветов бросился в обход цветочных магазинов. Хороших цветов ни в одном магазине не было. Продавцы, видя мою искреннюю крайнюю озабоченность, узнав причину, посоветовали мне обратиться в городской цветочный питомник, где могут быть хорошие цветы, выращенные в небольшом количестве для нужд Обкома или Горкома. В оранжерее питомника, который был раскинут там, где сейчас проспект Ленина, узнав причину, срезали мне несколько прекрасных белых гвоздик.

Вечером, пригласив с собой Радимира Гребенникова и Лену Булгакову, я пошел к Рите и при свидетелях сделал ей предложение. Рита согласилась стать моей женой.

Вот еще одна линия человеческих судеб в России XX века.

Родители жены

Отец Риты – Кузьмичёв Михаил Алексеевич.

В книге «Кто есть кто в Саратовском спорте», О Кузьмичеве Михаиле Алексеевиче сказано: «родился 26. 12. 1904г. умер 25. 02. 1990г. Футболист. Играл в составе «Пищевиков» (1920-ые), «Динамо» (1930-ые), одновременно в сборной Саратова (1925 – 1936), капитаном которой он был. Участник Спартакиады народов СССР 1928г. в составе сборной Поволжья (от Саратова 3 спортсмена). Также сильный легкоатлет и баскетболист. Занимаясь спортом, работал заведующим отделом агитации и пропаганды райкома партии, позднее в органах ОГПУ, НКВД, МВД. Многолетний секретарь облсовета общества «Динамо».

В автобиографии Михаил Алексеевич пишет: «родился в семье рабочего столяра, впоследствии котельщика. В 1922 г. (18лет) после школы поступил в ФЗУ при ремзаводе ж. д. В 26-м окончил ФЗУ и стал работать столяром на этом же заводе до 1930-го года. В комсомол вступил в 23-м, в 27-м был избран ответственным секретарем ячейки ВЛКСМ. В том же году был принят в кандидаты, а в 1928 (24года) в члены ВКП (б). В 29-м избран в партком Ремзавода на освобожденную должность».

В 1930-м (26лет) партия направила его в Ртищевский райком. Он в это время был капитаном сборной Саратова по футболу и через год был отозван в Саратовский Пединститут на физкультурное отделение. Одновременно стал работать в обществе «Динамо» на административных должностях. В разное время работал: начальником отдела учебно-боевой подготовки, зав. парткабинетом УМВД, секретарем парторганизации спец. торга, начальником спецотдела, начальником оборонно-спортивного отдела обл. совета «Динамо», ответственным секретарем, зам. председателя обл. совета «Динамо».

По воспоминаниям дочерей Михаила Алексеевича, его отец Алексей Иванович последние годы работал в Мордовии на сплаве плотов. В паспорте местом постоянного жительства указан сталелитейный завод Саратовского уезда. Умер он от туберкулеза в 1915-м году тридцати четырех лет отроду.

Осталось от него четверо детей, младшему был год, а старшему Мише 11-лет. Жена Алексея Ивановича, Анисья 1885 года рождения, дочь канонира 44-го летучего полка – Гавриила Карпова, после смерти мужа переехала в Саратов и сняла какое-то жилье в Вольском переулке, а после революции получила трех комнатную квартиру в Рабочем переулке, где до нее жил прокурор. Когда он съезжал, то зачем-то зашел в контору и проверил, кто у них в очереди первый. До революции она, как вдова, получала пенсию на себя и на детей сирот по закону 1912 года.

Интересен паспорт Алексея Ивановича. Паспорт выдан Алексею Иванову Кузьмичеву, т.е. сыну Ивана Кузьмичева. Окончание отчества «вич» применялось только к детям родовитых родителей, крестьянским детям такого почтения не полагалось. В паспорте важные для того времени отметки о том, что православный, и о том, что неграмотен, и еще более важная запись:

«При нем жена Анисья Гаврилова» – не Гавриловна, а дочь Гавриила, и она при муже. А когда Алексей умер, она оказалась не при ком, и заботу о ней и об их детях по новому закону (12 года) взяло на себя государство.

Меня эта запись: «При нем жена…», навела на мысль, объясняющую, почему женщины меньше мужчин. Эта запись, когда появились записи, следовала из образа жизни «Человека разумного» в продолжение прошедших тысячелетий эволюции, в течение которых она была при муже, и мужу легче было прокормить существо, которое обладало меньшей массой, а сытая женщина хоть и меньшего веса, вынашивала с большей вероятностью здорового ребенка.

Когда пишешь, то невольно фантазируешь.

У Анисьи Гавриловны сохранились членская книжка Союза рабочих металлистов, из которой следует, что с 18 января 1919 года по 1921 год она работала и платила членский взнос 28р. 82коп, что составляло 1% зарплаты, а с 1921г по 1925г, как следует из записи в пенсионном удостоверении, получала на себя и на младших детей пенсию – 1920р.

В 1929-м году Михаил Алексеевич женился на Пивоваровой Татьяне Ивановне 1908-го года рождения, которая работала на почте и увлекалась конькобежным спортом и греблей. Сохранилась фотография родителей Татьяны Ивановны. Сидит мать Татьяны Ивановны – Александра Даниловна (урожденная Семенычева) со своей мамой (прапрабабушкой Захара, Вали и Жени), стоят брат Александры Даниловны (над своей мамой) и муж Александры Даниловны – Пивоваров Иван Григорьевич, отец Татьяны Ивановны.

Иван Григорьевич держал скобяную мастерскую. Под мастерскую и квартиру они занимали полуподвальный (цокольный) этаж на ул. Чапаева. Весной квартиру часто заливало и жене приходилось отчерпывать воду то со стороны улицы, то со стороны двора. Работы в мастерской было всегда много; несли к нему лудить и паять кастрюли, чайники, самовары.

Рассказывают, как починил Иван Григорьевич один из самоваров: принесла какая-то тетка самовар, а в нем дыра на дыре, выбросил он этот самовар, а тетке купил целый. Эта тетка потом всем рассказывала, как прекрасно починили ей самовар в этой мастерской.

У Александры Даниловны было 11 детей, среди которых Татьяна была старшая, и ей постоянно приходилось помогать матери. Она научилась шить и обшивала всю семью. Из 11 детей выжило трое: Татьяна, Рая и Костя.

После замужества Татьяна Ивановна поселилась у мужа в квартире Анисьи Гавриловны (бабы Они). С ними жила еще сестра Михаила – Таисья. В Рабочем переулке жили в основном немцы, которых в начале войны всех выслали. Женщины – баба Оня и Татьяна Ивановна, общаясь с соседями, на бытовом уровне немецким овладели. Как они жили, описывают их дочь: Людмила (для моих детей – тетя Мила, для меня Милка).

Квартира была на втором этаже деревянного двухэтажного дома на четыре трехкомнатные квартиры с печным отоплением. Крыша дома частенько подтекала, так что на чердаке выставляли кастрюли и ванночки. Ни канализации, ни водопровода в доме не было. За водой ходили сначала на Вольскую, а потом воду подвели во двор.

В квартире было две печки для отопления и большая русская печь, в которой Татьяна Ивановна пекла пироги и варила борщ в большом чугуне. Для хранения дров все квартиры имели во дворе сараи; для хранения продуктов были погреба. Часть двора занимали крошечные садики – огородики. Дрова закупали, пилили, кололи и складывали в сараи летом. Позже для приготовления пищи в дом подвели газ.

После рождения первой дочери (Риты) мама на почте не работала, а подрабатывала дома шитьем на заказ: шила и платья, и пальто, и костюмы. Для семьи шила, реализуя свою творческую фантазию. Иногда, вспоминает Мила, начинала она с пуговиц – покупала понравившиеся, а затем подбирала под пуговицы материал и выдумывала фасон. Носили все до износа, неизношенное мама перешивала во что-то другое. Полностью изношенные куски использовали как необходимые в домашнем хозяйстве тряпки.

В кухне Михаил Алексеевич оборудовал верстак и на нем все время что-то делал – то клеил клюшки, то делал багетки, то рамочки, то еще что-то. Багетки и рамочки Мила с мамой носили на базар и продавали.

Каждое лето выращивали достаточное для пропитания количество картошки и овощей. Землю брали везде, где давали: и в поле, и в охотхозяйстве, и на острове. На остров ходили два парохода – «Смелый» и «Решительный» – с двумя остановками. На первой остановке был огород, который выделяли папе, а на второй бабе Оне. Засаживали огороды после половодья, и росло там все без полива. Однажды, как помнит Людмила, огород был в Богаевском саду, и копать его помогали заключенные.

Дубовые бочки капусты, помидор, огурцов и арбузов стояли в погребе, и все это поедалось с картошкой. В дровяном сарае иногда держали то кур, то поросенка, во время войны держали козу. На зиму для козы заготавливали листья. Ловили возможность на мельнице купить комбикорм. После войны уже некому было пасти козу, и ее продали. А в это время отец получил талон на право покупки игрушки и он ее купил – «отоварился». Игрушку ему дали в закрытой коробке, в ней оказался негритенок. По этому поводу мама смеялась, что козу на негритенка поменяли. В конце войны отца с какой-то комиссией послали проверять работу мясокомбината. После проверки членам комиссии предложили купить по себестоимости мяса. Михаил Алексеевич купил требухи. Обескураженная Татьяна Ивановна не знала – смеяться или плакать: «Миша, настоящего мяса мог принести, мы и так „требуху“ едим». Видно запомнилось Мише это мясное лакомство в какие-то годы. Так и кормились, Рита и Мила ходили в детский садик. О посещении детского сада у Риты осталось воспоминание, что она никак не могла понять слова нянечки, когда та днем укладывала их спать: «Ручки под щечки». У нее эти слова укладывались в одно слово, и она мучилась оттого, что этого слова она не понимает. (На нашем заводе немец со злостью бросил на пол наш русско-немецкий словарь, из-за того, что не мог найти слова «ширеплеч» – команда при зарядке: «поставьте ноги шире плеч»).

В соседней квартире жили Бахчихчевские – дядя Миша, тетя Люба, Аллочка – Ритина ровесница – и Слава – Милкин друг, с которым они были «неразлей вода». Когда им было лет по 5 (1942г.), незадолго до майских праздников они не пошли в садик, а играли на улице не далеко от дома. К ним подошла тётя и позвала их с собой, чтобы дать им игрушек. Привела она их в Липки (городской сад) и сказала, чтобы они дали ей свою одежду, куда она завернет игрушки. После продолжительного ожидания Слава понял, что тётя их раздела. Мила предложила Славе идти к своей детсадовской подружке, у которой папа работал в милиции, чтобы он поймал тётю. Пришли они к Юлиному дому на углу Советской и Чапаева и заигрались. Мимо шла с рынка их соседка, удивилась, что дети так далеко от дома, расспросила их и дома рассказала все Татьяне Ивановне и Любе, которые обе в это время, как сговорившись, занимались стиркой; все бросили они и побежали за детьми. А когда вели детей домой, то уж весь переулок знал, что детей раздели, и все высыпали на улицу посмотреть на них. На следующий день в садике во всех группах рассказывали об этом, чтобы дети никуда, ни с кем не ходили.

С началом войны во дворе дома вырыли бомбоубежище, куда прятались во время воздушной тревоги. Таисья Михайловна выходила на крышу сбрасывать зажигалки с крыши. Однажды, когда объявили воздушную тревогу, Таисья, как обычно, полезла на крышу, а Татьяна Ивановна стала детей собирать в бомбоубежище. Неожиданно раздается крик Таи: «Таня, Таня, иди сюда!» Татьяна бросила детей и помчалась к ней, думая, что чем-то надо помочь, а Таисья ей говорит: «Посмотри, как красиво зажигалки летят». Обиделась так Татьяна, спустилась на чердак и заблудилась там – не в ту сторону пошла.

Основной удар немцы наносили по промышленному району и старались железнодорожный мост уничтожить, но в мост так и не попали. Дежурившие женщины, как только проходил поезд, мазали рельсы черной сажей, чтобы не блестели они в ночном свете.

Вскоре после начала войны баба Оня умерла. Таисья после завершения учебы в медицинском институте была направлена в только что освобожденную Калининскую (Тверскую) область, где вышла замуж за Александра Пожарова.

Михаила Алексеевича в армию не взяли, так как у него была язва желудка. Во время войны в медицину вошли антибиотики, и хирургия поднялась еще на ступень. В конце войны Михаилу Алексеевичу по поводу язвы сделали резекцию желудка, и он избавился от изнуряющей болезни.

В 1941-м году Рита пошла в школу. Школа находилась на «плац-параде» МВД. Первой учительницей у неё, как потом и у Милы, была Мария Артемьевна Иванова – родная сестра артиста Ивана Слонова, именем которого назван драматический театр, и она старалась привить детям интерес к театру и не безуспешно. Потом в школе на плац-параде открыли военную спецшколу, а общеобразовательную перевели сначала на Вольскую, а после войны – на Мичурина.

«На углу нашей улицы, – рассказывает Мила, – находилась госконюшня, и много саней ехало мимо школы, когда она была на Вольской. Дети просили подвести в школу ли, из школы ли и были рады прокатиться».

«По нашим улицам машины днем иногда проезжали, а уж вечером их не было, и мы зимой прямо по заснеженной улице катались. У всех детей на нашей улице были лыжи, самодельные деревянные санки и снегурочки, которые веревками прикручивались к валенкам. На санках по Вольской мы до самой Волги доезжали, а мальчишки днем на Вольской крючками за машины цеплялись, когда те шли вверх, а затем с горы катились».

По вечерам ходили на каток «Искра», там играла музыка, была теплушка и раздевалка, но надо было брать билеты. Детвора и подростки с Рабочей и других улиц, которые были рядом с катком, надевали коньки дома, а на каток пролезали через дыры в заборе.

На праздничные вечера и на танцы в школу, где училась Рита, приходили ребята из спецшколы.

Тогда в стране там, где это было возможно, мальчики и девочки учились в разных школах. Рита рассказывает, что поддерживать атмосферу послушания в женских школах учителям было труднее, чем в мужских. Девчонки изощреннее строили учителям и друг другу каверзы.

В 1946-м году у Риты появилась еще одна сестра – Лида.

После войны родители для детей через обком снимали летом дачу. С детьми на даче жила бабушка Александра Даниловна, а иногда мама, но чаще папа с мамой приезжали только на ночь. Порой у них на даче жили Ритины или Милкины подруги.

За пользование дачей платили недорого – как в то время за квартиру такой же площади. Дачи находились на 9-ой дачной остановке трамвая. Раз в день на даче на два часа открывался магазин, где продавали хлеб, тушенку, молоко, иногда яблоки и ягоды. В магазин все шли, как на гуляние, для общения. Чиновные женщины ходили в нарядных шелковых халатах, но с большинством детей жили или их няни, или бабушки. Два раза в неделю привозили кино, в другие дни подростки бегали в соседний пионерский лагерь. Бабушка очень любила ходить в лес и внучек с собой водила. Трамваем не пользовалась – только пешком. Собирали грибы и ягоды.

Недалеко было два пруда, куда бегали купаться, но Рита так и не научилась плавать.

Большое место в жизни Михаила Алексеевича занимала охота и еще большее – само охотничье хозяйство, принадлежащее спортобществу «Динамо», в котором он был ответственным секретарем и зам. председателя обл. совета. Все его должности давали ему право в охотхозяйстве охотиться и отдыхать.

По воспоминаниям Людмилы, после войны в охотхозяйстве Даниловских угодий был один большой дом и баня. В большом доме стояли кровати, на которых спали приезжающие охотники и рыбаки, а один угол занимал заведующий охотхозяйством с семьей. Охотники приносили уток и варили очень вкусный бульон, и рыбы было полно. Егеря из Усовки были хорошие, семьями там жили, картошку растили, бахчу растили. Осенью всю баню заваливали арбузами. Корову держали, так что молоко было всегда.

«Зав. охотхозяйством – дядя Коля – жил с конца войны в нашем доме, и были они с папой приятели, – рассказывает Людмила. – Мы часто на его лодке в охотхозяйство ездили. Там мы играли в казаков-разбойников, а обмотаем руки ноги вьющейся травой, вставим перья и становимся ирокезами, ползаем по ежевике и становимся все черными, а потом нас отмывают. Позже мы с папой в охотхозяйство ездили по грибы.

Потом выстроили там гостиницу, дом для егерей и дом для генерала, который обнесли забором. И, как папа говорил, не стало там охотничьей дружбы, и рыбы не видно, и бахчи нет, хотя егерей полно. Егеря ловят рыбу, но продать неудобно, а так отдать жалко. Только генерала снабжают: раз ехали на лодке, и егерь показал, какую рыбу везут генералу – лещ килограмма на 3 – на 4, да судак еще больше.

Дядя Коля ушел из охотхозяйства в рыбнадзор. Теперь висели над его сараем балыки, с которых жир капал – кап, кап – и в сенях стояла бочка с селедкой. Тетя Женя (его жена) выходила с вязанкой воблы, и мы садились рядом с ней на крылечке и драли эту воблу (отдирали кожу, а потом отдирали мясо от костей и ели – это и называлось «драли воблу»).

Ребятни вокруг было много, и жили мы дружно; друг к другу ходили, дома в прятки играли. Весной, озорничая, не соображая, вредничали. Студентам фельдшерско-акушерской школы устраивали ловушки. Выроем ямку, которая тут же заполняется водой, и присыпим ее снежком – девушка наступит и провалится в воду выше щиколотки.

Очень хорошо в Рабочем переулке отмечали новогодние праздники.

Каждая семья устраивала елку; приглашались дети всего двора и друзья. У нас всегда елка была у первых, т.к. это совпадало с днем рождения Риты. Елку ставили всегда в ночь с 31-го на 1-е и не раньше. Мама пекла печенье в виде разных фигурок и вывешивала их на елку, как украшение. На елку вешались мандарины, конфеты, грецкие орехи. Для детей делали пакетики с подарками. У нас был патефон, и водили хороводы, танцевали «Яблочко», «Светит месяц», читали стихи, пели песни. В общем, устраивали целые концерты».

Щедрость была в меру возможностей. Мама шила и перешивала для дочерей «наряды», но когда появились капроновые чулки, Рите их купили. Рита вспоминала, что в особенно холодный вечер по пути из консерватории ноги в капроновых чулках так замерзли, что она по дороге останавливалась и отогревала коленки руками. Еще учась в школе, а затем в университете, регулярно посещали оперный, драматический и особенно консерваторию, когда концерты давали консерваторские студенты.

После выпускного вечера выпускники с песнями пошли по городу, по пути переворачивая все мусорные урны. Саратов, наряду с Нижним и Казанью, университетский волжский город, и молодежь там преобладала озорная, но не хулиганистая.

Рита закончила физмат университета, поехала в Куйбышев на наш завод и до пенсии работала в отделе турбин расчетчиком. Писала программы и считала на ЭВМ, начиная с самых первых моделей. Первые программы писала еще в кодах, т.е. сама распределяла ячейки памяти.

Людмила закончила строительный и уехала на Урал, где вышла замуж за Узбека (Колю) Басырова. Потом с мужем приехала в Саратов. В 1961-м году Михаилу Алексеевичу дали квартиру на Ленинском проспекте (на Московской) и он избавился от печного отопления.

Позже и Лида окончила физмат университета, вышла замуж за Витю Бессонова. Жить и работать осталась в Саратове.

В газете «Коммунист» в 1987-м году опубликован репортаж со встречи ветеранов саратовского спорта, где говорится, что теперешние ветераны называют Михаила Алексеевича «дядя Миша». Спортсмены приходят и уходят, начальники приходят и уходят, а дядя Миша все там и все организует – то группы здоровья, то встречу ветеранов – и сейчас он председатель совета ветеранов.

Приведена старая фотография футбольной команды с такой вот надписью: «сборная Саратова по футболу 1935 года (четвертый справа – М. Кузьмичев)». Скончался он в возрасте 86-ти лет.

Вот такие два деда у моих детей – один ссыльный прижимистый собственник, а другой коммунист – бессребреник, но оба трудяги.

Регистрацию брака нам с Ритой назначили на 24 декабря 1960 года. Начались хлопоты по организации свадьбы. Я собирался устроить её в столовой, где незадолго до этого мы гуляли на свадьбе наших друзей.

Но в это время правительство озаботилось проблемой «гулянок». Директор столовой сказал мне, что им запретили устраивать в столовой коллективное распитие спиртного. После посещения ряда кабинетов, я понял, что надо идти в райком партии.

А здесь я вынужден еще раз рассказать о своей полной человеческой несуразности.

С секретарем райкома Николаем Харитоновичем мы были хорошо знакомы по его работе на заводе, и были в хороших отношениях. Я, безусловно, хотел пригласить его на свадьбу, тем более что и он, когда мы с ним гуляли на свадьбе наших друзей, высказал пожелание погулять и на моей свадьбе.

В этой ситуации я решил, что если я приглашу его до решения вопроса о месте проведения свадьбы, то он может воспринять это как «взятку», чтобы он решил эту проблему в мою пользу. Когда же я пригласил его после решения проблемы, он с сожалением сказал: «Что уж теперь» – восприняв приглашение, как плату за разрешение на проведение свадьбы в столовой. Оба мы были закомплексованы на бескорыстии и стремлении к кристальной чистоте.

На сберкнижке у меня было 2480р., на устройство свадьбы я отдал в столовую 2400р. на 60 человек (это примерно полуторамесячная зарплата). Никаких других сбережений ни у Риты, ни у меня не было. Жизнь начали с нуля – с 80 р.

И вот наступило 24-е декабря. Мы с Ритой пошли в ЗАГС. Незабываем момент, когда служащая загса подняла руку с печатью над моим паспортом. Я помню то чувство, которое я испытал, когда пали подряд Орел и Курск – чувство необратимости войны тяжелой и длительной. Это не конфликт, не игра в войну, не местный инцидент – это настоящая долгая война.

Я помню то чувство, которое мелькнуло во мне, когда в Сибири показалось, что навстречу идет волк. Чувство неизбежности встречи. Не убежишь, не спрячешься.

Я помню чувство, когда на лыжной прогулке я услышал звук треснувшей лыжи и почувствовал боль в коленке. Прогулка совсем кончилась, лыжа совсем сломалась – необратимо.