Текст книги "Пропуск в рай"

Навигатор

У Зайцева никогда не было своего автомобиля. И водительских прав у него тоже нет. А у жены Насти есть и автомобиль, и права. Но у неё нет свободного времени, а тут срочно потребовалось купить новогоднюю ёлку. Правда, Новый год уже прошёл – Зайцевы встретили и Новый, и старый, но тут вдруг выяснилось, что сегодня вечером к ним должны придти гости – друзья жены с детьми… а у Зайцевых нет новогодней ёлки. Игрушки есть, а ёлки нет. Вот жена и заставила срочно ехать на рынок за ёлкой:

– Без ёлки не возвращайся! – строго сказала она. – Среди гостей будет мой новый непосредственный начальник – он нас не поймёт. С ним будет его пятилетний сынишка – он тоже нас не поймёт.

– Может, просто веточек еловых купить? – предложил Зайцев.

– Купи ёлку! – приказала жена. – И не трать время на пустые споры. Садись в машину – и дуй на рынок!

– Но у меня же нет прав… – заикнулся Зайцев.

– Ничего, проскочишь. Давай, шевелись! А мне надо готовить праздничный ужин. У нас ведь нет кухарки.

– Шофёра у нас тоже нет… – робко вякнул Зайцев.

– Ты ещё здесь?!

И он кинулся к лифту – и через минуту уже сидел в машине марки «хонда». Слава Богу, завелась сразу – и вот он едет судорожными рывками по направлению к рынку.

И всё было бы хорошо, но тут вдруг на улице погасли все фонари – и сразу стало темно, хотя был ещё не поздний вечер. Что за фигня?! Зайцев включил фары – но от волнения проскочил лишний перекрёсток и выехал явно не туда… И чуть не врезался в фонарный столб!

Тут он вспомнил про навигатор – и включил голосовое сопровождение.

– Поверните налево! – сказал навигатор хрипловатым баритоном.

Зайцев повернул.

– А теперь поверните направо!

Зайцев повернул направо.

– А теперь – прямо – пятьсот метров!

– Есть, сэр! – радостно откликнулся Зайцев.

– Меньше болтай, следи за дорогой! – приказал навигатор голосом жены.

«Вот до чего дошла техника!» – мысленно восхитился Зайцев.

– До чего ты дошёл, придурок? – ехидно заметил навигатор голосом жены.

– А что такое?

– Поверни налево, идиот! Мы уже приехали! Покупай ёлку – и возвращайся домой!

– Йес, мэм!

– Заткнись, кретин! Проверь, чтоб ёлка была не кривая!

Зайцев молча отдал честь навигатору, остановил машину и вышел возле горбатой тётки, торгующей ёлками. Через пять минут машина мчалась обратно. Ёлка лежала, благоухая, на заднем сиденье.

– Не гони так быстро! – приказал навигатор голосом жены. – Не забудь, что у тебя нет прав…

Зайцев молча кивнул.

– И не нажирайся, когда гости придут, – предупредил навигатор голосом жены. – Пей только шампанское. К водке не прикасайся. Не позорь меня перед гостями.

– Да когда я?..

– Заткнись! Слушай, что говорю. Выпьешь фужер шампанского – и вали в свою комнату. Можешь писать там свои дурацкие рассказы. Без тебя будет воздух чище.

– Что-то ты слишком уж строго со мной…

– Заглохни! За дорогой следи! И не вздумай завести за столом речь о политике! Не позорься! Ни слова о президенте! Помни, что скоро выборы! Не корчи из себя либерала-диссидента!

– Ну, знаешь!.. – возмутился Зайцев.

– Молчи – и слушай. Делай, что тебе говорят. Хочешь хорошо и спокойно жить – слушайся меня. Не хочешь меня потерять – не вякай. Твоё слово – десятое. Твоё дело – говорить «да» и «так точно». Других прав у тебя нет.

– Да, – сказал Зайцев. – Так точно. Прав у меня нет.

– Ты не прав, – возразил навигатор голосом президента. – У тебя есть все права, гарантированные нашей Конституцией. Просто ты не умеешь себя правильно поставить. Ведь ты муж – глава семьи. Ты отвечаешь за стабильность и процветание своей семьи. А главное в семье, как и в стране – это стабильность!

– Но как её добиться?

– Укрепляй вертикаль власти! – крикнул президент. – К чёрту гнилой либерализм и оппортунизм!

– Господи… – прошептал я. – Что мне делать, Господи?!

– Да плюнь ты на них на всех, сынок, – сказал навигатор голосом моей мамы, царствие ей небесное. – Всем ведь не угодишь. Как совесть подскажет – так и делай…

– Спасибо, мамочка, – прошептал я, чуть не плача. – Я постараюсь…

– Вот и молодец, – сказал навигатор голосом покойной мамы. – За это я тебя и люблю, мой сладенький…

Я хотел спросить, что такое совесть, но тут машина подъехала к дому, где меня уже ждали гости и строгая, но справедливая жена.

Аноним

* * *

Уважаемая Серафима Игнатьевна!

Пишет Вам один из Ваших соседей, обеспокоенный непристойным поведением Вашего легкомысленного супруга, который, пользуясь Вашей доверчивостью, изменяет Вам направо и налево с женщинами легкого поведения, коих в наше время развелось немало на просторах Отчизны.

Знаете ли Вы, к примеру, любезная Серафима Игнатьевна, что в эти предновогодние дни Ваш коварный супруг изменяет Вам со Снегурочкой? Да-да, я не шучу! Будучи актёром краевого драмтеатра, он подрабатывает в роли Деда Мороза, разнося вместе с юной актрисой в наряде Снегурочки подарки детям по разным адресам, так сказать, по заявкам родителей – и в этом, казалось бы, нет ничего особенного. Но! После каждого такого визита к детишкам, Дед Мороз заезжает к Снегурочке в гости – и там они предаются плотским утехам.

Будьте бдительны, дорогая Серафима Игнатьевна!

С Новым годом Вас, с новым счастьем!

Ваш доброжелатель.

30 декабря 2017 года.

* * *

Глубокоуважаемый господин губернатор!

Не хочу омрачать Ваше праздничное предновогоднее настроение, но вынужден довести до Вашего сведения печальную весть. Ваша любимая дочь Маргарита оказалась неблагодарной девицей, готовой ради презренных денег разрушить карьеру своего отца.

Да, это так. Мне доподлинно известно, что Маргарита продала Вашим оппонентам компрометирующие Вас документы, связанные с прошлогодним делом, касающимся банкротства «Сиб-строй-банка», к которому Вы были причастны. Боюсь, что предотвратить скандал уже невозможно, но Вы сможете успеть хотя бы разобраться с коварной Маргаритой и не допустить чрезмерной огласки.

С Новым годом Вас, с новым счастьем!

Ваш верный избиратель и давний почитатель.

31 декабря 2017 года.

* * *

Многоуважаемый господин Президент!

Во первых строках моего письма поздравляю Вас с Новым годом, желаю здоровья и счастья в личной жизни, а также надеюсь, что сбудутся все Ваши мечты и грандиозные планы.

А во вторых строках моего письма спешу сообщить, что в нашем славном сибирском городе Кырске окопалась банда Ваших врагов и завистников. Это не только зарвавшиеся и проворовавшиеся чиновники и олигархи, но и некоторые из представителей так называемой творческой интеллигенции и так называемого креативного класса, которых простой народ справедливо именует «либерастами» и национал-предателями. Именно они сочиняют про Вас всевозможные пасквили и анекдоты, распускают под видом невинных шуток злобные сплетни и клеветнические домыслы. Именно они, эти псевдоинтеллигенты, квазихудожники и лжеписатели, затуманивают сознание юного поколения, провоцируя молодежь на мелкие бунты и митинги по ничтожным поводам.

Имя им – легион. Особенно же отличаются в этом гнусном деле такие кырские литераторы, как прозаики Мышкин и Курочкин, а также поэты Гребёнкин и Хомяков.

Пока не поздно, господин Президент, наведите порядок в этой гнилой среде, в этом зловонном болоте! Давно пора внести в Конституцию РФ новые статьи о запрете антипатриотической деятельности наиболее оголтелых представителей творческой интеллигенции, об уголовной ответственности для тех, кто расшатывает основы государственного строя. Нельзя им позволить согнуть несгибаемую вертикаль власти!

С верой, надеждой и любовью – Ваш вечно и верноподданный аноним-доброжелатель.

1 января 2018 года.

* * *

Уважаемый господин прокурор!

Ваша честь!

Прежде всего, позвольте поздравить Вас и всю нашу славную краевую прокуратуру с наступившим Новым годом! Будьте счастливы!

А теперь я хочу чистосердечно покаяться и признаться в содеянных мною тяжких прегрешениях. Дело в том, что вот уже на протяжении многих лет я забрасываю анонимными письмами разных людей, начиная с соседей по дому и до самого президента страны. Долгое время мне казалось, что я делаю доброе дело, пытаясь вершить справедливость, но сегодня утром, когда по радио звучал государственный гимн, меня вдруг осенило, что сей путь порочен и бесперспективен. Нельзя прятаться за маску анонима, если хочешь добиться справедливости!

И вот я каюсь, каюсь, каюсь.

Прошу привлечь меня к уголовной ответственности и подвергнуть строжайшему наказанию.

На конверте указан мой адрес, а своё имя я назову при личной встрече, на первом же допросе. Жду повестки!

С нижайшим поклоном и глубочайшим прискорбием

Ваш аноним-доброжелатель.

5 января 2018 года.

* * *

Привет, придурок.

Предлагаю тебе заткнуться и сменить жанр – перейди на мемуары, что ли.

У меня нет времени и охоты разбираться в твоих доносах. Скажи спасибо, кретин, что ни губернатор, ни президент не приняли всерьёз твои кляузы. Ничего нового ты не сообщил. Все твои «страшные тайны» легко найти в СМИ, в Интернете.

Твоё место – в дурдоме.

Ты туда хочешь?

Могу устроить. Местечко для патриота найдётся.

А если не хочешь – заглохни и сиди, как мышь, в своей норке. Понял, мудак?

И больше никому ни слова, ни строчки, ни звука, ни писка.

Твоё имя меня не интересует.

И никому в этом мире не интересно – кто ты такой.

Ты никто. Ты пустое место. Ты моль. Ты ноль.

С прокурорским приветом!

И с Рождеством!

7 января 2018 года.

* * *

Всем, всем, всем!

В моей смерти прошу никого не винить.

Я напрасно ждал, когда же за мной придут, когда меня заберут, арестуют… Но никто за мной не приходит, никто меня не забирает. Я никому не нужен. Я совсем никому не нужен. Я совсем-совсем никому-никому не нужен. И не всё ли равно – как меня зовут? Никому это не интересно.

Прокурор был прав. Я никто. Я пустое место. Я моль.

Я ноль.

А ведь так много всего хотелось, так о многом мечталось! Мама верила, что я буду счастлив и что меня полюбят… Мама, прости. Я не оправдал твоих надежд.

Я и сам не помню – как меня зовут. И не всё ли равно? Ну – Иван Петров, ну – Евгений Хоменко, ну – Абрам Печкин, ну – Джон Леннон…

Не помню, совсем ничего не помню.

Всем привет.

И до скорой встречи.

Любящий всех вас и не любимый никем – Аноним.

13 января 2018 года.

Первое свидание

Мне было пятнадцать лет, когда я, румяный девятиклассник, влюбился в свою одноклассницу Галю Аронову, смешливую озорную девчонку с распахнутыми карими глазками, вздёрнутым носиком и ямочками на круглых щеках. Я писал ей любовные записки, приглашая на свидания, но Галя лишь отмахивалась и хихикала, показывая эти записки своим подружкам. Но я не шутил! Я впервые тогда всерьёз влюбился – и всячески пытался обратить на себя её внимание.

Однажды мне повезло – наша классная руководительница Зоя Ильинична назначила нас с Галей дежурными. Мы должны были в тот день следить за порядком и чистотой в классе, а после уроков – прибраться, протереть окна, помыть полы. И во время этого дежурства я пытался развлечь Галю всякими байками, шутками, забавными стишками и анекдотами.

– А ты ничо пацан, – сказала она, смеясь над моей очередной шуткой. – Я думала, ты маменькин сынок, а ты ничо…

– Скоро Новый год, давай сходим куда-нибудь! – предложил я.

– Ну, не знаю, – покачала она головой. – Я вообще-то с мамой встречаю. И с братиком.

– Ты ж не будешь с мамой и братиком все каникулы проводить? Со скуки помрёшь!

– А чо ты предлагаешь?

– Пошли в ДК Железнодорожников на ёлку! – сказал я, показывая большой палец. – Там шикарная ёлка, и подарки дают отличные, и горка прямо в зале?

– Да ты чо? Какая горка?

– Ну, такая… прямо в большом зале, с балкона до пола – из линолеума… катушка классная! И Дед Мороз со Снегурочкой, и концерт отличный! А в фойе – танцы под джаз! Буги-вуги, рок-н-ролл!

– Да ты чо? Не врёшь?

– Гадом буду! Я в прошлом году ходил!

– И чо – танцевал стилем?

– И рок, и буги!

– Да ты – стиляга?!

– А то! У меня есть и брюки узкие, и башмаки на толстой подошве… И галстук с попугаем!

– Где? Покажи!

– Ну, не буду ж я в школу в таком прикиде ходить… Зоя Ильинична сразу к завучу пошлёт, а тот – предкам пожалуется… А вот на ёлку в ДК – приду запросто! Пошли со мной?

– А пошли! Мне тогда тоже надо принарядиться постильному… Юбочку покороче, туфельки на каблуках… Ага?

– Ну конечно, Галчонок! Пошли, не трусь! Ты же взрослая уже девчонка!

– Ладно, уговорил. А когда это, если конкретно?

– Сразу после Нового года, второго января. У меня и билеты уже есть. Две штуки.

– Да ты чо? Ну ты даёшь!

– Значит, договорились?

– О-кей, пацан. Я с тобой играю!

– А я – всерьёз. Ты мне нравишься, Галка.

– Ладно, ладно. Ты тоже мне нравишься. Значит, второго января, в двенадцать, ну, то есть в полдень – зайдешь за мной. Щас адрес напишу… Вот! Улица Кирова, дом тринадцать… я буду во дворе ждать.

Я взял шпаргалку с адресом – и с нетерпением стал ждать назначенной встречи.

Побывал я на новогодних ёлках и в школе, и в гостях у бабушки, и на центральной городской площади, и дома с мамой отметили, как же без этого, правда, без папы, но он обещал придти через пару дней… но с особым волнением ждал я, когда же мы с ненаглядной Галочкой окажемся вместе во Дворце культуры железнодорожников, куда мне достала билеты моя мама, работавшая в ту пору в управлении железной дороги экономистом. Сама же мама пойти не захотела.

И вот он настал, долгожданный день – я отправился на своё первое свидание, к Гале, которая жила на другом конце города. До этого я ни разу у неё не был, но у меня же хранилась её записка с адресом. «Улица Кирова, дом 13, в 12 часов, буду ждать во дворе».

Улицу я нашёл быстро, а вот нужный дом словно куда-то пропал, исчез. Я несколько раз прошёл по улице туда и обратно – дом 9, 11, 15, 17… дом 20, 18, 16, 14, 12, 10… А где же дом номер 13? Что за чертовщина?! Я спрашивал у прохожих, заходил во дворы, думал, может, тринадцатый номер где-то в глубине двора, на отшибе… Никто мне не мог ничего объяснить!

Я вышел на центральную улицу, обратился в киоск «Справочное бюро» – и некая злая девица мне буркнула, что, мол, этот дом находится там, где и должен находиться – то есть на улице Кирова, между домами номер 11 и 15.

– Но там нет дома под таким номером! – воскликнул я.

– Не шути, мальчик. Не отвлекай меня от работы!

Что ж, я продолжил поиски – но тщетно, дом номер тринадцать как сквозь землю провалился.

Я спросил у прохожего – хмурого дядьки:

– Вы не подскажете, где тут дом номер тринадцать на улице Кирова?

– А это вовсе не улица Кирова, – хмыкнул дядька. – Это улица Троцкого.

– Да вы что?! Такой улицы нет в нашем городе! И быть не может!

– Как это – нет? Я живу в доме 15 по улице Троцкого уже три года. А раньше, до революции, она называлась Монастырской…

– Что за бред?! До какой революции?

Дядька лишь рукой махнул – и прошёл мимо.

А я растерянно огляделся по сторонам. Где ж она, улица Кирова, дом 13?..

Было уже поздно, совсем стемнело, когда я, после долгих блужданий, наконец-то увидел на стене пятиэтажного дома желанную табличку: «Улица Кирова, № 13»… Что за наваждение?!

Я кинулся во двор этого дома, огляделся. Гали не было видно. Какие-то мальчишки катались с горки, а возле подъезда, в инвалидной коляске, сидела дряхлая старушка в пуховике и вязаной шапке, со слуховым аппаратом в ушах. Она посмотрела на меня подслеповатыми карими глазами и криво улыбнулась.

– Всё-таки пришёл… – еле слышно произнесла старушка. – Пацан сказал – пацан сделал… Долго же ты до меня добирался…

– Кто вы? – прошептал я.

– Как – кто? Я Галя Аронова…

– Галя, это – ты?! – ужаснулся я.

– А кто же ещё? Не прошло и шестидесяти лет, как ты пришёл… Явился, не запылился… Билеты-то не потерял?

– Ка… какие билеты?

– Ну, ты даёшь! В ДК Железнодорожников, на ёлку… А почему ты не в узких брюках, и ботинки не на каучуковой подошве?

– Вы о чём?

– Ну, ты, пацан, совсем не похож на стилягу!

– А вы совсем не похожи на Галю…

– На кого ж я похожа?

– На бабу-Ягу… Ох, простите. Я не хотел вас обидеть, бабушка…

– Да ты на себя посмотри, Кощей Бессмертный! – И она захихикала жутким, отвратительным смехом.

Персона нон грата

Когда известного журналиста Андрея Скворцова, соб-кора газеты «Кырские вести», выдворили из Польши за якобы некорректное интервью, взятое им у тамошнего министра культуры, он поначалу был удивлён и весьма раздосадован. Но потом понял, что просто стал очередной жертвой антироссийских санкций. Не очень, конечно, приятно, когда тебя, уважаемого и авторитетного корреспондента с многолетним стажем журналистской работы, объявляют персоной нон грата, нежелательным лицом, которому власти принимающей страны предлагают срочно убраться восвояси. Но, с другой стороны, Скворцов был даже рад, что, наконец-то, сможет вернуться домой, в Кырск, к молодой жене и любимому сыночку.

Особенно он соскучился по Насте, которая была третьей и последней его женой, подарившей ему долгожданного ребёнка. Ведь ему было уже за пятьдесят, когда родился ангел Ваничка… Как это у Тютчева? – «О ты, последняя любовь, ты и блаженство, и безнадежность…» Настя отказалась ехать с ним в Польшу, не желая ни оставлять сына с бабушкой, ни тащить его в чужую недобрую страну. Разлука с близкими людьми измучила Скворцова, и он с нетерпением ждал теперь возвращения домой. И всю ночь в самолёте не мог заснуть – предвкушал, как обнимет своих родных и любимых…

Но дома ждал его неприятный сюрприз.

Когда Скворцов рано утром поднялся в лифте на свой седьмой этаж («На седьмое небо!» – как любил он шутить) и нажал кнопку звонка на двери в квартиру, ему открыла заспанная, испуганная Настя в ночной сорочке. В её голубых глазах полыхнул ужас:

– Это – ты?!

– Ну, конечно, зайка! Твой блудный муж вернулся! А ты что, не рада?

– А почему ты не позвонил?.. не предупредил… Я тебя совсем не ждала…

– Да ладно, потом всё объясню. Принимай гостя! Ну, иди ко мне, моя лапонька! – И он обнял её, прижал, осыпал поцелуями её душистые волосы, её горячие щёки. – А чего ты дрожишь, зайка? Ваничка здоров?

– Ваничка спит… с ним всё в порядке… Андрюша, постой… подожди… я сейчас… я тебе всё сейчас объясню…

– Да что случилось? – воскликнул Скворцов, потом напрягся, нахмурился – и вдруг всё понял – Ты не одна? У нас в доме ещё кто-то есть?

– Да… Андрюша!.. ты только не волнуйся… Это мой школьный товарищ… он просто вчера засиделся – и я предложила ему у нас переночевать… Ты не думай!.. ты только не думай ничего такого…

– Дай-ка пройти, – Скворцов отодвинул жену в сторону, бросил в прихожей чемодан, снял со стены кривой самурайский меч, привезённый в прошлом году из Японии в качестве сувенира, и прошёл в спальню. – Та-ак… Очень интересно… Значит, школьный товарищ? Засиделся, говоришь? А потом – залежался? А ну, вставай, петух! – закричал он на перепуганного гостя, взлохмаченного молодого человека, совершенно голого, пытавшегося прикрыться одеялом. – Чтобы через три минуты тебя здесь не было! Пшёл вон!

И он вышел в коридор, к перепуганной Насте.

– Ох, если б не Ваничка… – прошипел ей Скворцов. – Если б не сын – я бы вас тут на месте обоих… как бешеных собак! Искрошил бы на мелкие кусочки!

– Ты чего, Андрюша?! – всхлипнула Настя. – Между нами ничего не было! Я спала на диване! Я с ним не спала!

– Ага, рассказывай, – хмыкнул Скворцов. – На диване она спала… А на кровати – с ним трахалась! А спала потом – на диване! Так, что ли?

– Да он ко мне даже не прикоснулся!

– То есть вы – как Тристан и Изольда? Только те между собой меч положили, а у вас меч – на стене висел! Нестыковочка!

– Какой меч? При чём тут меч? – прошептала Настя. – Зачем ты меня пугаешь, Андрюша?..

– А зачем ты мне врёшь? Зачем ты спишь с этим раздолбаем? Хоть бы Ваничку постыдилась!

– Андрюша, пожалуйста, не кричи – Ваничку разбудишь…

– Ничего… я ему про тебя всё расскажу! Он узнает про мамочку все её грязные тайны! Я тебе его не отдам! Сын останется со мной! А ты можешь убираться хоть на панель, хоть в бордель, хоть в монастырь!

– Ну… этого не будет… – тихо, но решительно возразила Настя. – Никуда мы с Ваничкой не уйдём… А ты – можешь идти хоть в Польшу, хоть в Японию, хоть на Северный полюс…

– Ах, вот ты как?! – взревел Скворцов, замахиваясь на неё мечом. – Да я тебя щас!..

– Ну, ударь, ударь… Оставь сына сиротой… А сам сядешь потом – лет на десять… Ударь!

– Ну и сука же ты, – пробормотал Скворцов, потом отбросил в сторону меч – и пошёл к входной двери. – Видеть тебя не могу!

– Андрюша, постой! – крикнула она вслед, но Скворцов уже вышел из ненавистной квартиры. Догонять его Настя не стала.

Когда он явился в редакцию родной газеты, там его ждала ещё одна неприятная новость. Главный редактор ему заявил, что Скворцов должен немедленно написать заявление об увольнении по собственному желанию. Если, конечно, не хочет, чтобы его уволили по статье – за профнепригодность и в связи с предпенсионным возрастом.

– Славно же вы меня встречаете, – с горечью заметил Скворцов. – Выходит, и на родине я тоже – персона нон грата? А вам не кажется, шеф, что это уже перебор?

– А не надо было выпендриваться, не надо было писать хулиганское интервью… – И шеф вздохнул. – Ты же знаешь, старичок, какая в Польше сейчас русофобия… да и не только в Польше!

– Я же следовал вашим инструкциям! – вскричал Скворцов.

– Деликатнее надо было, дипломатичнее…

– Они даже не удосужились ничего объяснить! Просто выкинули меня, как шелудивого пса!

– Тамошние власти и не обязаны были объяснять причины, – вкрадчиво заметил шеф. – Согласно Венской конвенции 1961 года, принимающая сторона вправе отказать, если дипломат или журналист… или кто угодно… ну, ты понимаешь…

– Что ж, спасибо за корпоративную поддержку, – ехидно скривился Скворцов. – Не смею вас больше утомлять своим присутствием…

– Погоди, Андрей! – чуть смущённо сказал шеф, хватая его за рукав. – У тебя, вероятно, сейчас нет денег? Вот, возьми у меня… Когда сможешь – вернёшь. А расчет получишь чуть позднее…

– Ну уж нет, спасибо, – Скворцов резко оттолкнул дрожащую руку шефа с двумя пятитысячными купюрами. – Я лучше на паперти буду побираться! А ваших подачек мне не надо. Потом ведь с процентами отдавать придётся!

И он вышел из кабинета, громко захлопнув за собой дверь.

«Господи, господи, – бормотал Скворцов, шагая по мокрой после дождя улице. – За что мне всё это? В чём я провинился, Господи?!»

И только он так подумал, поворачивая за угол, как перед ним выросло здание православной церкви со сверкающими на солнце золочёными куполами.

Словно ведомый чьей-то рукой, Скворцов как лунатик зашёл в храм, перекрестился, глядя на лик Спасителя, поставил перед иконой свечу, огляделся вокруг. Увидев коробку для пожертвований на ремонт храма, он достал из кармана последние деньги – несколько тысяч рублей – пересчитал их и засунул купюры в щель на крышке коробки. На душе стало легче.

Скворцов подошёл к священнику, стоявшему возле алтаря, осторожно тронул его за рукав – и пробормотал:

– Батюшка, благословите… ради Христа…

– Что тебя гнетёт, сын мой? – спросил священник, поворачиваясь к нему. Они явно были ровесники.

– Я только что отдал последние деньги на ремонт храма… – пробормотал Скворцов.

– Благое дело, – улыбнулся священник. – И что же?

– Хотелось бы знать… Ну… поможет ли мне Господь…

– Молись – и Он услышит, – священник слегка напрягся.

– Но я ведь дал денег… Значит…

– Значит – что? И тебе не стыдно?! – рассердился батюшка. – Ты думал, что можешь купить милость Господа за свои паршивые деньги?! Христос изгнал торговцев из храма – а ты хочешь подкупить Христа?.. Что за жидовская логика!

– А причём тут?.. Ну, если я даже по маме еврей – для Господа ведь нету ни эллина, ни иудея… Кстати, сам Христос был еврей – разве нет? Ведь национальность определяют по матери, а Мария была, разумеется…

– Замолчи! – перебил его священник.

– Батюшка, я пошутил насчёт своей мамы… Она была русская, ей-Богу!

– Пошел вон! – крикнул священник и даже топнул ногой.

Слава Богу, в храме в тот час почти никого не было – и на них не обратили внимания.

А Скворцов, как оплёванный, поплёлся из храма. И потом, словно пьяный, покачиваясь и спотыкаясь, долго шёл по улице, пока не добрёл до своего дома.

Он зашёл во двор, подошёл к подъезду, но тут вспомнил, что ему, по сути, некуда возвращаться и вообще некуда идти. И направился со двора.

Но, проходя мимо детской песочницы, он вдруг увидел мальчика, игравшего в песке с машинкой и самолётиком. Это был его сын Ваничка, трёхлетний русоголовый ангел, на круглой мордашке которого сияла блаженная улыбка, а синие глаза светились.

– Папа, дластуй, – сказал, радостно улыбаясь, сын и потянулся к нему испачканными в песке ручонками. – Я по тебе так скучал! Плавда, плавда!

– Привет, моё солнышко! – подхватил его Скворцов, прижимая к себе родное тёплое тельце.

Поздний ребёнок – последняя любовь.

Они сидели в песочнице, обнявшись и что-то шепча друг другу. Скворцов не смог сдержать слёз, он прижимал к себе сына и всхлипывал, бормоча неразборчивые слова.

– Папа, не плачь… Всё будет холосо! – успокаивал его Ваничка.

– Сынок… Ты меня не бросишь?

– Никогда! Папа, я очень тебя люблю! Очень-очень!

– И я! И я тебя очень люблю!.. Больше мне просто любить некого!.. И меня больше никто не любит!.. Ты – мой единственный!..

На балконе седьмого этажа стояла жена Настя – в пёстром халате и тапочках. Она смотрела на них сверху в театральный бинокль. Лицо её было хмурым, глаза – сухими.