Текст книги "Пропуск в рай"

Ночной обход

Завидую тем, кто встречает Новый год дома, в кругу семьи, возле празднично убранной ёлки, под звон бокалов с искрящимся шампанским.

Сочувствую тем, кто в новогоднюю ночь охраняет границы Родины, летает в космосе, ловит преступников, сторожит вверенные объекты, сидит в тюрьме, лежит пьяный в канаве.

Мне тоже не повезло – этот Новый год я встретил на ночном дежурстве в Кырской городской психиатрической больнице имени Чехова. Вместо шампанского мы с дежурной медсестрой Ниной выпили в ординаторской по стаканчику домашней рябиновой настойки, закусили мандаринами, посидели возле телеэкрана, с которого президент вскоре должен поздравить всех россиян с Новым годом, – и отправились на ночной обход.

В женском отделении почти все уже спали. Лишь безумная Марина декламировала странные стихи, размахивая руками:

 
– С Новым годом – светом – краем – кровом
Первое письмо тебе на новом…
 

– Тише, Мариночка, – перебила её медсестра Нина. – Не кричи, больных разбудишь…

Но Марина не унималась:

 
– Братья! В последний час
Года – за русский
Край наш, живущий в нас!
Ровно двенадцать раз —
Кружкой о кружку!..
 

– Может, её фиксировать и купировать? – обратилась ко мне медсестра.

– Нет, не будем портить праздник, – возразил я и подошёл ближе к пациентке. – Вы, Марина Ивановна, пожалуйста, успокойтесь… После обхода я разрешу вам пойти с нами в столовую, там новогодняя ёлка, телевизор, проигрыватель – под музыку и отметим…

– Да вы что, доктор?! – изумилась медсестра. – Какая музыка? Шеф узнает – нам с вами такую взбучку задаст!..

– Всю ответственность беру на себя, – сказал я.

– Доктор, вы гений! – воскликнула Марина. – Новый год должны праздновать все – здоровые и больные, богачи и бедняки, либералы и патриоты! Новый год – общенародный, общечеловеческий праздник! И каждый – со своей – экземой!..

– Тише, тише, – я ласково потрепал её по плечу. – Шуметь не обязательно. Кто хочет спать – тот спит. Кто хочет праздновать – тот празднует. Мы живём в свободной стране. Но следует уважать свободу других… А вам, Марина Ивановна, я бы добавил таблеточку тизерцина…

– Будет сделано, – кивнула медсестра.

– Доктор, вы – мой ангел-хранитель! – воскликнула Марина, глядя на меня влюблёнными глазами.

– Марина, не верьте мужчинам в белых халатах! – заговорила вдруг молчавшая до сих пор бледнолицая пациентка с соседней кровати. – Вы же сами недавно мне признавались, что мечтаете о мире, населённом одними женщинами…

– Ах, Софья, любовь моя… – прошептала Марина. – Не ревнуй, не слушай, не жалей, не верь, не думай…

– А эта красавица почему здесь?! – строго спросил я у медсестры. – Завтра же переведите её в другую палату! Зачем потакать лесбиянкам? У нас тут не дом свиданий!

– Ох, я совсем забыла, – смутилась Нина. – Они мне своими стихами голову заморочили! Сегодня же переведу…

– Не сегодня – завтра.

– Ах, доктор, вы – палач! – воскликнула Марина, заламывая руки. – Бог вас накажет!

А Софья привстала на кровати, вскинула руки и продекламировала, обращаясь, конечно, к Марине:

 
– Не кощунствуй, пожалуйста!
Лучше пей, сквернословь!
Не по страсти – по жалости
Узнаётся любовь…
 

– Тише, тише, Софья Яковлевна, – пытался я её успокоить. – Скоро пойдём в столовую, под ёлку – там и почитаете…

– О, доктор! – взмолилась Софья. – Не разлучайте нас с Мариной!

– Успокойтесь, ради Бога…

– При чём тут Бог?! – воскликнула Марина. – Здесь вы – наместник Бога!

– Мариночка, вы прелесть, – прошептала Софья – и, протянув к ней руки, произнесла с надрывом:

 
– Глаза распахнуты и стиснут рот.
И хочется мне крикнуть грубо:
«О, бестолковая! Наоборот —
Закрой, закрой глаза,
Открой мне губы!..»
 

– Ф-фу, страсти какие… – вздохнул я. – Ну что, пошли в мужское отделение?

– В общей мужской палате я уже была, там всё спокойно, все спят, – сказала медсестра. – Может, сразу пойдём в палату строгого надзора?

– Пошли.

Стараясь не шуметь, мы прошли через общую мужскую палату, сопровождаемые многоголосым храпом и стонами. Спали все, даже санитар.

В палате строгого надзора находились самые серьёзные пациенты. Некоторые не спали, провожая нас тревожными взглядами.

– Как вы себя чувствуете, Николай Васильевич? – спросил я у худого остроносого пациента с усиками и горящим взором.

– Доктор, мне приснилось, будто я заснул летаргическим сном и меня заживо похоронили… И вот я проснулся – в гробу! – Он схватил меня за рукав халата цепкими пальцами. – Доктор, это ужасно!

– Но ведь то был сон, всего лишь сон, – пытался я его успокоить. – Вот сейчас же вы тут лежите, живой и невредимый…

– А если это со мной и впрямь случится?! – прошептал безумец. – Я не хочу быть погребённым заживо! Доктор, я вас умоляю!

– Хорошо, хорошо, Николай Васильевич, успокойтесь… Я вам обещаю, что ничего подобного с вами не случится… – И я повернулся к медсестре: – Ниночка, будьте добры – продолжайте прежнее лечение. И галоперидол – не в таблетках, а внутримышечно… Пошли дальше.

Следующий пациент лежал на спине, смотрел в потолок, теребил рыжеватую бороду и бормотал:

– Константинополь должен быть наш!.. Иерусалим тоже должен быть наш! И Гибралтар должен быть наш!

– А Крым? – спросила медсестра Нина.

– Причём тут Крым? – злобно посмотрел он на неё. – Крым и так наш…

– Как вы себя чувствуете, Фёдор Михайлович? – спросил я.

– А как может себя чувствовать русский человек в окружении немцев и жидов? – злобно ответил он.

– Где же вы видите немцев и… извините, прочих?

– Да вы сами у них на службе! – крикнул эпилептик – и вдруг тело его изогнулось дугой, на губах появилась пена, он забился в судорожном припадке и завопил: – А-а-а!..

– Быстро фиксируйте, – приказал я медсестре, – но только осторожно, смотрите, чтоб не прикусил язык… И срочно купируйте – внутривенно магнезию и… можно клизму с хлоралгидратом… да вы лучше меня знаете!

– Не волнуйтесь, – сказала Нина. – Всё сделаем, как положено.

– Займитесь им, а я пойду дальше, – и я подошёл к кровати, на которой сидел, по-турецки поджав ноги, ещё один пациент. – Отчего вам не спится, уважаемый Даниил Иванович?

– Я боюсь проспать конец света, – ответил тот. – Разве вы не знаете, что этот Новый год – последний?

– Да что вы говорите? – изумился я. – И чего же нам следует бояться?

– Бояться ничего не надо, – и он рассмеялся. – Я обо всём позаботился. Каждому воздастся по делам его. Но надо достойно встретить конец света. Каждый должен заниматься своим делом. Вы должны лечить, мы должны болеть. Вор должен воровать. Палач должен казнить. Царь должен царить. Кстати, я всегда был за восстановление монархии в России. И сейчас с радостью вижу, что мечта моя близка к осуществлению. Скоро, очень скоро новый царь-государь взойдёт на кремлёвский престол! И не надо роптать. И не надо бояться. Всех нас ждут райские кущи.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно!

– А для кого же тогда предназначен ад? Если всех нас ждут райские кущи – кто же будет жариться на сковородке?

– Никто, – сказал Даниил Иванович. – Все окажутся в раю. Ад придуман для устрашения – чтобы люди вели себя прилично. Представляете, что творилось бы на Земле, если б люди не боялись ада?

– Представляю, – кивнул я. – Достаточно посмотреть вокруг. Или – включить телевизор. Или – заглянуть в Интернет.

– Вы, конечно, шутите…

– А вы?

– Я? Я никогда не шучу, – сказал Даниил Иванович.

– Что ж… Поздравляю вас с Новым годом, – сказал я. – Может, какие-нибудь пожелания будут? Представьте, что я – Дед Мороз…

– Есть одно пожелание… – Он встал в позу и продекламировал:

 
– Дорогой начальник денег,
Надо в баню мне сходить.
Но без денег даже веник
Не могу себе купить!
 

– Браво! – И я захлопал в ладоши. – Замечательные стихи. Вы талантливый сочинитель. Вы гениально сочинили всю свою жизнь. И даже свою болезнь, свою параноидную шизофрению – вы тоже сочинили!

– Что ж, по-вашему, я – симулянт?

– Как это в Священном писании – «ТЫ сказал»! – И я рассмеялся. – Конечно же, вы – махровый симулянт! Вы, наверное, просто боялись, что вас призовут в армию и отправят на фронт… ну, признайтесь! Не бойтесь, я вас не выдам! И в историю болезни записывать не буду… клянусь! Мне вообще кажется, что все так называемые творческие люди – все они симулянты! И даже те, кто рвутся на фронт – симулируют свой героизм! Лишь бы уклониться от реальной жизни!..

– Ну, знаете, доктор… – смутился Даниил Иванович и покачал головой.

– Может, сделать ему укольчик аминазина? – спросила медсестра.

– Нет, зачем же. Не станем портить праздник… – И я поднял вверх указательный палец. – А сейчас все, кто не спит, могут пойти с нами в столовую, к новогодней ёлке!..

– И я – тоже могу? – осторожно спросил Даниил Иванович.

– Конечно, друг мой! Добро пожаловать!

– Ох, доктор… Ну вы и либерал, – укоризненно прошептала Нина. – Зачем вы их балуете?

– Пусть потешатся, – сказал я. – Они же как дети!..

И вскоре в столовой, вокруг новогодней ёлки, украшенной разноцветными огнями и игрушками, кружился хоровод счастливых сумасшедших. Тут были и Марина Ивановна с Софьей Яковлевной, и Фёдор Михайлович, и Николай Васильевич, и Даниил Иванович, и многие другие пациенты нашей замечательной психобольницы имени Чехова. Все они, взявшись за руки, кружились вокруг ёлки и пели вечную песенку про то, как в лесу родилась эта ёлочка, ну и так далее.

– А вы не боитесь, что они перевозбудятся? – с тревогой спросила медсестра.

– Не волнуйтесь, Ниночка! Всё будет хорошо! Впрочем, на всякий случай приготовьте несколько шприцов с аминазином и тизерцином… И санитары пусть не дремлют. Но я верю, верю, что ничего плохого не случится. Всё будет хорошо! Всё будет очень хорошо! Вот увидите, Ниночка! Надо только верить и повторять: «Всё будет хорошо!..»

– А вы не шутите? – усомнилась Нина.

– Нет, я абсолютно серьёзен. Я верю, я твёрдо знаю, что, в конце концов, всё будет хорошо! А когда он наступит, этот самый конец концов – одному Богу известно… С Новым годом, друзья! С новым счастьем!

Зима 2018 г.

Шорт-лист (Малая проза на разные темы)

Когда не с кем словом перемолвиться, а так надоело разговаривать с самим собой, и так хочется с кем-то не просто пообщаться, но даже посоревноваться в праздном сочинительстве, – в голову приходят шальные идеи. К примеру – почему бы не провести конкурс на лучший печальный рассказ? Ведь не все же писатели такие уж оптимисты, такие жизнерадостные и лучезарные… Лучше всего, конечно, было бы попробовать перевоплотиться в разных вымышленных авторов – но на это, боюсь, у меня не хватит фантазии и стилистической сноровки… Тогда почему бы не посоревноваться с самим собой?

Вот же он, шорт-лист моих коротких грустных рассказов. Сам выберу победителя. Сам себе выдам премию. Сам себя похвалю. Сам себе скажу «спасибо». Сам у себя возьму интервью. Сам себя буду читать и перечитывать. Сам себя выучу наизусть. Сам себя буду цитировать. Сам себе буду завидовать. Ну и так далее. Как всегда, как обычно.

Плачь, Юра, плачь

Юрий Иваныч никогда не плакал.

Так его мама с пелёнок приучила: «Ты же мужчина, не будь плаксой!»

И он никогда не плакал.

Даже в раннем детстве, когда его обижали во дворе пацаны – он сжимал губы, хватал камень или палку – и набрасывался на обидчика. Пацаны разбегались в страхе и впредь старались не трогать Юру – мол, зачем с этим психом связываться?

Даже в школе, когда учительница поставила ему двойку за плохую «домашку», он не плакал, а только бледнел и дерзко улыбался. И в следующий раз получал пятёрку.

Даже когда его предал лучший друг, которому он помог устроиться на работу в престижный офис, а друг рассказал потом шефу о том, как Юра подшучивает над женой шефа, и тот выгнал Юру с работы, – даже тогда он не плакал, а лишь молча стискивал зубы. И в следующий раз был умнее.

Даже когда жена Юры изменила ему с его бывшим лучшим другом – он не плакал и не кричал, а просто ушел прочь, оставив жене и дочери трехкомнатную квартиру, за которую продолжал исправно платить, а сам поселился в однушке у старенькой мамы.

Даже когда его повзрослевшая дочь, без конца повторявшая, что, мол, «надо валить из этой страны», попросила вдруг у него приличную сумму денег – он отдал ей все свои сбережения, и она улетела с каким-то ловким брюнетом не то в Израиль, не то в Грецию, и ни телеграммы потом от неё, ни звонка, ни эсэмэски, – даже тогда он не плакал, а лишь поседел и стал слегка заикаться.

И даже когда умерла его старенькая мама, Юрий Иваныч не проронил ни слезинки – ни на похоронах, ни на поминках. И когда его бывшая жена, оказавшаяся с ним рядом на поминальном застолье, как бы сочувственно шепнула ему: «Ты, Юрка, поплачь – легче станет…» – он лишь отмахнулся от нее, как от навозной мухи. Ведь это же мама, мама, это мама его всегда учила, что не надо, не надо плакать! И он не плакал. Он лишь совсем перестал улыбаться.

Прошли годы, Юрий Иваныч постарел и жил в полном одиночестве. Редко выходил из дома, ни с кем не встречался, никого не звал в гости, да и некого было звать. По ночам ему часто снилась мама.

Вот и нынче, спустя двадцать лет после ее ухода из жизни, мама приснилась – и с упреком спросила сына:

– Что ж ты, Юрочка, даже слезинки на моих похоронах не проронил?

– Мама! – воскликнул Юрий Иваныч. – Но ведь ты же сама меня с детства учила – никогда не плакать!..

– Мало ли, чему я тебя учила, – усмехнулась мама. – Значит, я была не права. Все нормальные люди – плачут. А ты – как бревно бесчувственное…

– Так что же мне делать?!

– Плачь, Юра, плачь.

Он проснулся весь в слезах.

– Мама, мамочка, – шептал, – но как же так…

И с этого момента всё, что он видел вокруг, заставляло его безудержно плакать. И маленькие детишки, которых он встречал во дворе, на улице или в парке. И тот старый дом, где когда-то прошло его детство, и другой дом, где когда-то он жил с женой и дочерью, и здание университета, где он учился, и его бывший офис, и краевая библиотека, где он в течение многих лет был одним из самых активных читателей, и Суриковский сквер, на скамейках которого он частенько сидел со своей первой любовью, и случайные встречные люди, многие из которых казались ему хорошо знакомыми, но он их не помнил, совсем не помнил, а может, просто не узнавал, хотя они с ним здоровались и улыбались ему при встрече, – а он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Всё вызывало в нем слёзы! Банальный лирический стишок, услышанный по радио, пошленький мелодраматический сериал на телеэкране, пролетевшая за окном синичка, примелькавшийся, но словно впервые увиденный образ мадонны на репродукции Рафаэля, висящей на стене его комнаты, случайное воспоминание о давних встречах, – всё это заставляло его всхлипывать, а то и рыдать безутешно.

Что же делать?! Как быть? Ведь дальше так жить невозможно!

И Юрий Иваныч вспомнил, что у него есть давний-предавний приятель, врач-психиатр. Лет двадцать они не виделись, но тут надо было принимать срочные меры – и Юрий Иваныч решил обратиться к нему за помощью.

Встретились они в психодиспансере, в конце рабочего дня, когда все пациенты уже разошлись, и врач тоже собирался идти домой. И тут в дверь его кабинета постучался Юрий Иваныч.

Психиатр тепло его принял, внимательно выслушал – и не стал выписывать никаких рецептов, а лишь рассмеялся и потрепал его по плечу:

– Не бери в голову, дружище! Ничего страшного! Это обычная старческая деменция! Слабодушие, слезливость, сентиментальность… Это нормально!

– Но что же мне делать? Как жить? – прошептал Юрий Иваныч. – Я не могу без слёз смотреть на этот мир!..

– Ты не один такой… – И психиатр ему подмигнул: – Я, брат, с возрастом тоже стал плаксой… Мне давно пора на покой, уж лет десять – пенсионер… но разве на пенсию проживешь? Впрочем, не будем о грустном. Давай-ка мы лучше выпьем… – Он достал из ящика стола бутылочку коньяка и два стакана. – Рабочий день закончился – имеем право… Ты как?

– Ну… не знаю… давай…

– Молодец! – Они чокнулись. – За нас, маразматиков! – Они выпили. – Пей, Юра, пей!

2018 г.

Роев ручей

– Ну что, ребята, сегодня у нас последний урок перед новогодними каникулами, – сказала учительница Роза Патрикеевна. – Выключайте гипноутбуки – и марш на крышу! Полетим на экскурсию! В антропопарк «Роев ручей»!

– Ура! Виват! Банзай! – закричали разноцветные мальчишки и девчонки.

– Лучше бы на площадь, на ёлку, – скривила губки смуглая девочка Соня.

– На ёлку ты вечером с мамой-папой сходишь, а в «Роев ручей» далеко, только на вертолёте можно долететь, – сказала Роза Патрикеевна. – Кстати, не забудьте, что завтра – ёлка в школе… Чтобы все – как штык!

– Не забудем! – хором крикнули ребята.

Вертолет на школьной крыше уже тарахтел в ожидании пассажиров.

Полёт был недолгим. В широких иллюминаторах проплывал солнечный предновогодний Кырск – хрустальные небоскребы, изумрудные скверы, центральная площадь с памятниками вождям минувшей эпохи – Ленину, Путину, Скоморохову… А вот и красавец Енисей, несущий свои бурные воды, и острова, покрытые пышной зеленью, и новые коттеджи на правом берегу, и предгорья Саян, и вечные скалы Ермак, Такмак…

– Какая красота! – воскликнула Роза Патрикеевна. – Как повезло нам, ребята, что мы живем в таком райском краю… Вы только представьте – к примеру, в Париже сейчас холодища, а у нас в Сибири – как раньше в субтропиках – плюс двадцать пять! Еще двадцать лет назад это невозможно было представить…

– Ничего удивительного, – фыркнула девочка Соня. – Глобальное потепление плюс климатические манипуляции китайских хакеров…

– Ну, это не твоего ума дело, – одернула ее Роза Патрикеевна. – Хакеры тут не при чем. Всемогущий Господь возлюбил Россию – и глобальное потепление захватило только нашу страну…

– И Китай, – добавила вредная девочка Соня. – А также Индию, и еще…

– Прилетели! – объявил пилот. – Вот вам «Роев ручей».

– Дети, выходим быстренько на площадку, – распорядилась Роза Патрикеевна. – Не разбегайтесь, держитесь ближе ко мне. Все готовы? Пошли!

– А мне папа рассказывал, что раньше в «Роевом ручье» был зоопарк, – сказала смышленая девочка Соня. – А сейчас тут зверей нету?

– Твой папа прав, – кивнула учительница. – Раньше тут были львы, тигры, медведи… и много других зверей и птиц. Но уже лет десять как зоопарк находится в другом месте, а «Роев ручей» – антропопарк, где в клетках и вольерах содержатся представители вымерших или вымирающих пород homo sapiens, например, североамериканские индейцы, различные африканские туземцы, наши селькупы, энцы, нганасаны и кеты…

– Что за кеты? – нахмурилась девочка Соня.

– Их еще называют кето… Впрочем, вот же он, единственный представитель этого исчезнувшего вида! – И Роза Патрикеевна подвела детей к большой клетке, где на пеньке возле шалаша сидел бородатый пузатый седой старик в одних трусах. – Привет, Эжен!

Тот не ответил, лишь исподлобья глянул на учительницу – и продолжил свое странное занятие. На коленях у Эжена лежала большая доска, на которой он что-то царапал острой железной палочкой.

– Как дела, Эжен? – спросила Роза Патрикеевна.

Он только нахмурился.

– А как он здесь оказался? – спросила девочка Соня.

– Много лет назад он добровольно подверг себя криостазу, то есть заморозке, – стала объяснять Роза Патрикеевна. – Ну, это чтобы потом…

– Да я знаю, знаю, – перебила бестактно Соня. – Мне папа рассказывал про криостаз… А что потом?

– А потом, спустя много лет, его разморозили. Он, вроде, был жив, здоров… Но совсем не мог адаптироваться к новой жизни… был как ребенок – дик, слабоумен, туп… Не мог усвоить простейших навыков. Представляете – он даже телепатией и телекинезом не смог овладеть!

– Ни фига себе, – сказала Соня. – А чем же он там занимается, в своей клетке?

– Чего-то пишет, как первобытный… Всё пишет и пишет.

– Как это?

– Ну, буквы, слова… Разве тебе папа не рассказывал, что раньше все люди писали и читали? И вот наш кет Эжен – всё пишет и пишет. Царапает чего-то на дощечках. У него там в шалаше уже куча этих исписанных дощечек… Или – палочкой на песке. Впрочем, вам не понять.

– Он на своем языке пишет?

– Нет, на русском.

– А зачем? Ну… зачем он пишет? И для кого? Если есть телепатия, гипноутбук, вербальный принтер… Зачем писать?

– Так ведь он – писатель.

– Это что, порода такая?

– Ну да. Помнишь, на уроках по истории культуры я вам рассказывала, что были когда-то такие люди – писатели, они книги писали, а другие люди – читатели – эти книги читали…

– Чудеса, – и Соня покачала кудрявой головкой.

– Да, такая вот вымершая порода. Писа-атель! Их таких в мире почти совсем не осталось. Говорят, есть один в Италии, один в Израиле… И у нас вот в Сибири – единственный экземпляр.

– А что он там пишет? Вот бы почитать! – сказал любознательный мальчик Эдди.

– Да всякую чушь! – отмахнулась Роза Патрикеевна. – Я как-то пробовала прочесть – ничего не поняла…

– А я обязательно приду сюда еще раз, с папой, – сказала девочка Соня, – и мы постараемся прочитать то, что этот псих пишет.

– Привет папе, – вдруг буркнул Эжен, не поворачиваясь и не прекращая царапать палочкой на дощечке. Потом ухмыльнулся и похотливо добавил: – И маме привет… от дяди Эжена.

2018 г.