Текст книги "Охота на крокодила"

– Это кто? – спросил я у Ганина.

– Кто-кто – Като! – хмыкнул Ганин.

– Какой Като?

– Вон такой! – указал Ганин на спину степенного старика. – Видишь человека в черных одеждах? Я тебе сегодня про него уже говорил. Наш восьмой самурай.

– Ты его лично знаешь?

– Вчера вечером ужинали вместе! – съязвил сенсей.

– Так как он с дедами твоими связан, этот Като?

– А он председатель вашей хоккайдской ассоциации бывших японских военнопленных, – брезгливо выплюнул Ганин. – С сорок пятого по сорок девятый тянул советскую лямку и кормил советских же вшей у нас в Хабаровском крае.

– Значит, он с вами едет?

– Да. Он с нами на этой вот «Анне Ахматовой» в Ванино направляется, чтобы однополчан своих найти и их останки в Японию вернуть.

– Культпоход по местам боевой славы?

– Я бы, Такуя, с культурным отдыхом эти поиски захоронений рядом не ставил бы. То еще удовольствие комаров кормить да по ухабам прыгать. Като помнит, где под Ванино лагерь его был. Там же и корешков его боевых наши вертухаи хоронили. Они же там пачками мерли, японцы твои! Морозов-то не нюхали толком, а там ночью до минус сорока! Но все ж таки тянет его. В общем, он решил с моими дедами одним кагалом туда заехать и останки перевезти.

– Значит, Като весь этот ностальгический тур и организовал, так получается?

– Не просто организовал, но и проплатил! Ты что, Такуя, серьезно полагаешь, что вот эти вот дедули на свои мизерные пенсии по местам боевого бесславия едут?

– Значит, таможенные барыши идут на благое дело, – заключил я. – По крайней мере, на патриотическое.

– А это не одно и то же, – заметил мудрый Ганин. – Я вот одного только, Такуя, не пойму. Если он брокер обычный, чего тогда так откровенно под якудза косит?

– Косит?

– Ну, якудза подражает.

– А ты, значит, Ганин, уверен, что он не якудза? Ты у нас такой криминально грамотный!

– Сам же дал понять, что ваша контора против него ничего конкретного не имеет. А что до моей грамотности – мне довелось тут с дедушками с моими в его компании в бане париться. Так на теле у него, кроме двух военных шрамов на спине, никакой бандитской маркировки нет. И мизинцы на руках целы.

– Понятно, наблюдательный ты мой… Ладно, давай, успокой своих дедов и отправь их в гостиницу. А я пойду со старпомом поговорю.

Ганин отвел шумных дедушек в сторону и принялся объяснять им сложившуюся международную ситуацию, а мне пришлось взойти на трап к Ежкову.

– Что, господин Ежков, как я вижу, вы решили пока пассажиров не пускать, да?

– Ну так если вы нас из порта сегодня не выпускаете, чего им на борту-то торчать?

– Но они же из гостиницы наверняка выписались, и податься им некуда. Кто же им дополнительную ночь оплатит?

– В принципе, Минамото-сан, это не моя забота, – рубанул Ежков. – У меня приказ капитана до особого распоряжения японцев на борт не пускать.

– А как же.

Я показал старпому глазами на медленно проходящего на верхнюю палубу старика Като и его грозную свиту.

– Это тоже не ко мне! – недовольно огрызнулся Ежков. – Вот что ко мне, то ко мне.

Его последняя ремарка относилась к лихо подрулившей к трапу агентской машине, из которой бойко выскочил повар Семенко. К корме теплохода тут же прилип небольшой грузовой фургончик. Семенко посмотрел куда-то поверх наших с Ежковым голов, замахал рукой и закричал:

– Летеха, давай разгружать! Приехал я!

Через минуту вниз спустился парень, откликнувшийся на Летеху, а с ним еще трое то ли матросов, то ли рабочих, которые принялись выгружать из фургона мешки и коробки с провиантом, закупленные Семенко в городе, и заносить их на судно.

В это время наверху показался седовласый Като – теперь уже в сопровождении самого капитана Кротова. Като повернул голову к одному из своих телохранителей, тот прижал к уху мобильный телефон, и через несколько секунд к судну подъехали грузовой трейлер и таможенный «Ниссан». Из кабины фургона вылезли четверо японцев в чистеньких рабочих комбинезонах, которые тут же принялись вытаскивать из грузового отсека картонные коробки средних размеров. Они выгрузили на причальный бетон два десятка картонок и стали по очереди заносить их на судно. Из «Ниссана» вышел пожилой таможенник, прислонился спиной к своей машине и стал безучастно наблюдать за разгрузкой. На трапе моментально возник затор – рабочие с коробками вклинились в работу «живого» продовольственного конвейера, организованного деловитым коком.

– Эй, мужики! – закричал на японцев Семенко. – Вы что, слепые?! Мы же грузимся! Что вы тут таскаете, а?

Японцы в комбинезонах, явно не балующие себя вечерними курсами русского языка, продолжали молча делать свою работу, не обращая ни на Семенко, ни на его славянских кули никакого внимания.

– Я что говорю вам, а?! – продолжал выражать недовольство повар. – Куда вас японский бог гонит, а?!

На поясе у Ежкова запищала портативная рация, он щелкнул тумблером приема, и из динамика донесся голос Кротова:

– Анатолий Палыч, скажи кулинару нашему, чтобы притормозил. Пускай наши гости загрузятся, а уж потом он свой сельдерей в маринаде заносить будет.

– Понял, Виталий Евгеньевич! А как насчет таможни? Чего этот бычок стоит и не телится?

– Не беспокойся. Коробочки через таможню уже прошли, декларация тут у меня.

Кротов сверху помахал Ежкову белой бумажкой.

– А таможенник для проформы приехал.

– Эй, Котлетыч! – крикнул старпом Ежков. – Тормозни своих мясорубов! Перекурите пока! У японцев дел на три минуты! Слышь, Летеха? Поставь пока свой мешок и подыши морским воздухом!

Бригада Семенко покорно приостановила работу, а японцы в комбинезонах продолжили слаженно заносить на судно свои коробки.

– А что это за имя такое у это вашего парня – Летеха? – спросил я у Ежкова.

– У Лешки? – ухмыльнулся Ежков. – Да его фамилия – Майоров. Ну, до майора-то он вряд ли когда дослужится, а вот лейтенант для него в самый раз. Тем более что он еще и Алексей у нас, то есть самый натуральный Леха! Он же Летеха.

– А Котлетыч почему?

– Да это шеф-повар наш.

– Да, я с ним уже встречался сегодня.

– Ну а как еще повара назвать можно?

– Не очень понятно, но, конечно, к профессии подходит больше, чем, скажем, Аспириныч или Бензиныч.

– Да он у нас, вообще-то, Глебович по батюшке – Егор Глебыч. В начале навигации, в конце апреля, как он у нас плавать начал, мы его Хлебычем звали. Ну, Егор Хлебыч, короче. Он же Семенко, из украинцев, а для них это «хэканье» – норма жизни. Ну, а уж потом для краткости или не знаю для чего там мы его в Котлетыча переделали. Он, кстати, классные котлеты из свежей кеты делает.

– А что за коробки загружаете?

– Да это Като что-то с собой берет… Вы насчет Като и его дел у капитана спрашивайте. Я вам не помощник в высоких материях. Тут все вопросы на мостике решаются.

– Пойду спрошу, – кивнул я Ежкову и поднялся наверх.

– А, Минамото-сан! – воскликнул капитан Кротов, едва моя голова пересекла нижнюю кромку его зрения.

Стоявший рядом Като, облаченный в черную тенниску с зелененьким крокодильчиком на нагрудном кармане, скосил на меня свои холодные стеклянные глаза, но прямым взглядом так и не удостоил. Охранники его сделали предупредительные полшага в моем направлении, но их молчаливый босс легким движением локтя остановил их.

– Вернулись? – спросил капитан.

– Да, надо было товарищам объяснить, что им нечего беспокоиться, – кивнул я вниз на все еще взбудораженную толпу ветеранов, которая никак не хотела успокаиваться даже под умиротворяющие речи сладкоголосого Ганина.

– Из иммиграции мне уже позвонили, – сообщил Кротов, – сказали, к обеду подъедут, начнут оформление задержки.

– Хорошо.

Я выжидательно посмотрел на Като. Кротов предусмотрительно перехватил мой взгляд.

– Вы незнакомы?

Я как можно сильнее отрицательно покрутил головой, Като же вновь никаких эмоций не выразил.

– Минамото Такуя, майор полиции Хоккайдо, русский отдел, – по-русски представился я Като.

– Като Ёсиро, – почти без акцента также по-русски, верно артикулируя неподатливое русское «р», медленно произнес Като и щелкнул пальцами правой руки.

Стоявший ближе других к нему охранник достал из своего кармана серебристый футлярчик с визитными карточками, вынул одну и протянул мне.

– «Агентство “Като Касутому”, таможенные услуги», – прочитал я на карточке. – А-а, так вы тот самый Като!

Като никак не отреагировал на мои слова и продолжил распылять из своих глаз колкий лед.

– Като-сан – наш лучший партнер, – ответил за него Кротов. – Самый главный наш таможенный брокер. Через его фирму почти весь наш экспорт идет на Хоккайдо – и из Приморья, и из Ванина.

– А вы, Като-сан, стало быть, с нашими ветеранами в Ванино выезжаете, как я понимаю?

Я опять кивнул на начавших наконец-то отступать от судна ганинских дедушек. Като молча кивнул.

– А это багаж ваш сейчас грузчики заносят?

– Багаж? – выдавил наконец из себя гордый Като.

– Коробки эти…

– Там урны.

– Что, простите?

– Урны.

– Какие урны? Для мусора?

– Для праха.

– Для праха?

– Вы знаете… как вас там? Минамото, нет?.. Вы знаете, Минамото, зачем мы в Россию едем?

– В общих чертах.

– Мы едем, чтобы отдать последнюю дань тем, кто в ней остро нуждается.

– И в чем эта дань будет заключаться?

– В урнах.

Като чинно повернул голову в моем направлении, со злостью посмотрел на мою широкую майорскую грудь, и в глазах его блеснула скупая мужская слеза.

Глава 4

Ивахару я нашел кряхтящим и потеющим за клавиатурой новенького компьютера. Судя по его поросячьему фырчанию, с современной электроникой отарский майор был на «вы» и на «ты» в ближайшие месяцы переходить явно не собирался.

– Отчет строчите, Ивахара-сан? – улыбнулся я. – Вроде мы с вами пока ничего по делу Шепелева не накопали. На роман, по крайней мере, материала у нас нет. Да и на повесть тоже.

– Так, пролог кропаю, – недовольно фыркнул он. – Ну что там, улеглось все? На «Анне Ахматовой» этой.

– Утихло на время. Там наши ветераны в Ванино за останками своих товарищей направляются.

– На «Ахматовой»?

– Да. А благодаря нам с вами суровый капитан Кротов их запускать на борт отказался.

– Правильно сделал – нечего им на теплоходе преть! – поддержал вдруг своего русского знакомца Ивахара. – Иммиграция уже начала оформлять задержку.

Я сел в кресло напротив ивахарского стола.

– Какие новости от ваших ребят?

Ивахара перестал стучать по клавишам и не без удовольствия отодвинул от себя клавиатуру.

– Никаких. Водолазы все работы с обеда прервали.

– Чего так? Вода холодная?

– Ну да, вода… Сегодня суббота, Минамото-сан, в порту шебуршение такое, что особо не поныряешь. Яхты, прогулочные катера… Одним словом, выходной.

– Да, с календарем нам не повезло. Сколько, по-вашему, на нож времени уйдет?

– Теперь не знаю. Раз судмед утверждает, что Шепелева этого зарезали на берегу и кинули в воду уже в виде трупа, не исключено, что нож нам не найти. Убийца его мог в воду вообще в другом месте кинуть – порт у нас немаленький, вода мутная…

– И холодная, – не удержался я.

– И холодная, – согласился Ивахара и продолжил: – А мог и не выбрасывать вовсе. То же и с сотовым телефоном. Провайдерская компания проверяла, говорит, номер функционирует, сигнал есть, а ответа нет, так что он, может, совсем и не в воде лежит.

– А по судну что докладывают? На пароходе много ваших копошится, я видел.

– Ордер прокурор, чтоб ему пусто было, дал только на каюту Шепелева, – горестно вздохнул Ивахара. – В ней ничего примечательного мы не нашли. Про записную книжку с номером вы знаете.

– А показания команды?

Я кивнул на компьютер, в который разочарованный в городской прокуратуре майор только что загнал накопившуюся у него в голове и бумагах информацию.

– В последний раз Шепелева видели двое матросов. Где-то, по их словам, около одиннадцати вечера он шел по нижней палубе по направлению к трапу.

– В «Адидасе»?

– Да. Судя по словам его соседей по каюте и осмотру вещей, другого костюма у него просто не было. Футболки только менял. Ну, куртка еще осенняя есть, две пары носков. Чистых, в смысле.

– Куртка у покойного Шепелева есть, чистые носки – тоже, а у нас с вами, Ивахара-сан, на данный момент ничего на этого хорошо экипированного Шепелева нет.

В лице майора блеснула зарница счастливой перемены.

– Не совсем… Не совсем…

– А что у нас есть?

– Сейчас начало первого, значит, уже можно… Сома-кун! – крикнул в телефон Ивахара.

Сержант явился в кабинет немедленно после этого окрика, казалось, что он ждал команды от своего босса прямо за дверью.

– Покажите Минамото-сан наше кино!

– Есть! – ответил Сома Ивахаре и повернулся ко мне. – Пойдемте, господин майор. Это здесь, недалеко.

– Ну если только недалеко, – согласился я.

Мы с Сомой вышли из кабинета Ивахары и отправились в другой конец коридора. Сержант остановился у крайней двери с табличкой «Отдел по борьбе с проституцией» и кивнул мне на нее.

– Тянет вас, Сома-сан, в родные места, нет? – съехидничал я. – Отсюда вас на российские линкоры и фрегаты с ответственным и венерически опасным заданием засылают?

– Отсюда, – холодно отозвался он, пару раз постучал по двери и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.

В просторном офисе я разглядел только двух сотрудников, один из которых поднялся нам навстречу.

– Мы пришли, Сиба-сан! – сказал ему Сома.

Офицер покорно склонил передо мной свою лысеющую голову.

– Минамото-сан?

– Так точно, – кивнул я в ответ.

– Капитан Сиба, полиция японских сексуальных нравов, – представился он и указал на внутреннюю дверь. – Пожалуйста!

Сиба провел нас в смежную комнату, темную и без окон, главной достопримечательностью которой был огромный, в полстены, плоский телевизионный экран и несколько стеллажей с компьютерной и видеоаппаратурой. Затем он указал на стулья возле небольшого письменного стола перед экраном.

– Садитесь, пожалуйста.

Он достал из нагрудного кармана флешку, вставил ее в ноутбук, стоявший на столе, и взял в руки дистанционное управление.

– Давайте смотреть! – сказал он и приготовился нажать на кнопку «Пуск».

– А как насчет краткого вступительного слова? – остановил я его. – Знаете, как по телевизору: фильм нельзя просто так показать, сначала умный дядя или красивая тетя должны объяснить, насколько замечательна эта картина, внушить зрителям, что им сейчас покажут нечто уникальное, а уж потом только…

Суровый Сиба явно не был настроен на мою панибратскую волну.

– У нас, Минамото-сан, кино не художественное, а документальное. Тут никакого умного вступления не требуется: сами все сразу поймете, без вступлений.

– И прелюдий, – добавил я.

– И прелюдий, – согласился Сиба.

На экране сначала прошли лапидарные титры, указывающие на принадлежность флешки ведомству Сибы, а следом за ними появилось белеющее в ночной темноте гигантское пятно, на котором я тут же прочитал по-русски знакомое название «Анна Ахматова». Камера была сфокусирована не на самом теплоходе, а на причальной площадке перед также хорошо знакомым мне судовым трапом. Часы в углу экрана показывали вчерашние 22:17:30.

– Из жизни отдыхающих… – усмехнулся я.

– Для нас, Минамото-сан, чужой отдых – это работа, – гордо заявил Сиба и нажал на кнопку скоростной прокрутки видео, отчего вверх по трапу бойко запрыгали деформированные цифровым форматом фигурки наших бюджетников.

– Это наша клиентура, господин майор, – пояснил Сиба. – Вам она неинтересна.

– Отчего же, – покосился я на окаменевшего Сому.

– Они все наверх идут, в поисках, так сказать…

– Земных радостей?

– Сомнительных удовольствий, – поправил меня капитан. – А вас, как я понимаю, интересуют те, кто вчера вечером с «Анны Ахматовой» спускался, да?

– Да, Сиба-сан, меня обычно интересуют лица, не заслуживающие снисхождения и сходящие по трапам, лестницам и пандусам.

Сиба, не моргнув глазом, проглотил мои «пандусы» и остановился на времени 22:56:00, после чего изображение пошло в нормальном скоростном режиме.

– Вот тут…

Сначала несколько секунд трап пустовал, а затем по нему начал спускаться какой-то человек. Лица его разглядеть из-за темноты было невозможно. Через минуту он ступил на пирс, зашагал влево и исчез из поля зрения статичной камеры, после чего на 22:58:30 с судна на берег сошел еще один мужчина. Было видно только, что он ростом пониже первого и пошире в плечах, но лица его разглядеть также было нельзя, тем более что на его голове различалось, судя по темному контуру, подобие низко надвинутой на глаза бейсбольной кепки.

– Так, это все. Мотаем дальше.

Сиба опять включил скоростную прокрутку. Во время перемотки картинка на экране стояла пустой и неподвижной: на судно уже больше никто не всходил, но на времени 23:14:24 слева в кадр вползла фигура второго мужчины в кепке и начала подниматься по трапу на теплоход. Как только мужчина скрылся в темноте палубы, Сиба нажал на кнопку «Стоп».

– Лучше что-то, чем ничего, – философски заметил я.

– В каком смысле? – спросил Сиба.

– В любом. Это что у вас, выпас, как их русские называют, «ночных бабочек»?

– Да. Чио-чио-сан русских… – Сиба замялся. – Наша задача – не допустить схода русских девиц на японскую землю. Русские, разумеется, не в курсе, что мы их снимаем каждый раз, но съемку санкционировало ваше начальство, Минамото-сан, так что наша интернациональная совесть перед гостями из-за рубежа чиста.

– А почему видно так нечетко, если совесть чиста?

– Так ночь же. А аппаратура у нас старенькая, на новую, инфракрасную, пока денег нет. Но нам и ее хватает.

– Как же хватает, если от человека только контур! А что у него на роже, не разберешь!

– Нам этого не требуется, Минамото-сан, мы же не криминальная полиция, как вы.

– Почему не требуется?

– Потому что у нас задачи другие. Это вам нужны конкретные лица в фас и профиль. Наша же задача – не допускать работы русских проституток на японском берегу. Для этого нам контура достаточно. По фигуре же видно хорошо, мужчина или женщина на берег сходит.

– М-да, капитан, к вашей высоконравственной интернациональной логике не придерешься… Правда, видал я русских женщин, которые своей фигурой любому мужику фору дадут. Но, в принципе, мне тут крыть нечем, правы вы, конечно…

Сиба на мои колкости внимания решил не обращать.

– Да и то только ночью такие накладки возникают. При дневном свете все очень хорошо видно. Тут и старой аппаратуры хватает… Да и не такая уж она у нас старая, ей всего восемь лет. Вот, смотрите!

Сиба перекрутил видео на несколько часов вперед, и на экране возникла немая сцена сегодняшнего прощания на борту «Анны Ахматовой» российского крабового магната Баранова со своей любовницей – то ли Людой, то ли Олесей. Действительно, при дневном освещении было не только хорошо видно лицо приближающегося к камере по мере спуска по трапу Баранова, но и стоящих наверху, на заднем фоне, Ивахары, Кротова, Сомы и меня любимого.

– Дайте списать, – попросил я.

– Вам тоже? – искренне удивился Сиба.

– Что значит «тоже»?

– Да у нас все съемки таких вот состоятельных русских гостей безопасность из токийского Минюста запрашивает. Говорят, она потом ею еще и с нашим МИДом делится.

– Да, не завидую я русским магнатам!

– А женам их законным? – резонно заметил Сиба.

– А им тем более, – согласился я с его житейским глубокомыслием. – Ну да бог с ними, с женами, тем более с женами рыбных миллионеров. Сковородок в магазинах навалом, сами со своими мужиками разберутся, чем коней на скаку останавливать и по горящим избушкам шастать. Мы с вами давайте еще раз к нашим мужикам вернемся! К тем, что без лиц и нюансов в вашем шедевре документалистики.

Сиба прокрутил видео назад, и мы несколько раз в разных скоростных режимах пересмотрели сцену ночного схода на берег двух мужчин и последующее возвращение одного из них.

– Лиц не видно, как ни крути эту вашу вертушку, Сиба-сан, а фигуры у них у обоих стандартные, – заметил я. – Хочется верить, что первый – это Шепелев. По крайней мере, хоть одна зацепка да есть.

– Зацепка? – оживился Сома, который, видимо, в силу озабоченности моральными проблемами семей российских дипломатов, долго хранил молчание.

Я попросил Сибу остановить диск в том месте, где первый мужчина приподнимает над ступенькой ногу для очередного шага вниз.

– Вот здесь… Вот видите, Сиба-сан, нога в отблеск прожектора попала? И вон, слева, тройной лампас.

– «Адидас»! – воскликнул Сома.

– Хотя зацепка слабенькая. Сейчас у них пол-России в «Адидасе» ходит – вьетнамские бабули и пакистанские детсадовцы шить не успевают.

– Но все-таки!..

– Конечно, «все-таки». Сома-сан, вы с портовыми пограничниками разговаривали? – поинтересовался я.

– Так точно! Когда вы на «Анну Ахматову» пошли, я на выезде с ними поговорил, их КПП-шные камеры проверил, списки тоже. Ни один русский через их пост этой ночью порт не покидал. Последние россияне вернулись на свои суда еще до десяти вечера, и все. Все остальные входящие – японцы.

– Значит, эти двое гуляк с «Анны Ахматовой» сошли, а в город выходить не стали, просто в порту покрутились. Если, конечно, через ограду не сиганули.

– Выходит, так, – кивнул Сома.

– И один из них докрутился…

Я вернулся из полицейского кинозала к Ивахаре. Тот по-прежнему грустил за компьютером.

– Что, все не клеится поэма? – поинтересовался я, кивая на неподатливую клавиатуру.

– Из чего ей клеиться? – вздохнул он в ответ. – Фактов – с прошлогоднюю рисинку, а ваш любимый Саппоро, Минамото-сан, требует до трех предварительный отчет представить!

Я посмотрел на телефон.

– Нисио, что ли, уже звонил? Неугомонный у меня начальник!

Ивахара в знак согласия посмотрел на тот же телефон.

– Звонил. Полковник ваш со мной был сдержан, все больше вас требовал. Вы что, сотовый отключили?

– Да я тут с вашим юнгой в кинишко ходил. Неудобно в кино мобильник включенным держать.

– И как вам кино?

– Забавное. Сплошной абстракционизм и символические намеки в духе германских экспрессионистов.

– Кого? – подернул пухлыми веками Ивахара.

– Да были такие чудаки лет восемьдесят назад. Тоже все людей без лиц, без будущего, а то и без теней и отражений в зеркале на экран выводили. Все изламывали, зигзагами изъяснялись. Короче говоря, одни сплошные Калигари с Носфератами.

– Все бы вам, Минамото-сан, балагурить! – махнул в моем направлении Ивахара.

Я решил переменить тему, так как обсуждать со мной наследие Ланга, Буховецкого и Мурнау отарский майор был явно не в силах.

– Вы Като знаете?

– Того, что на «Анну Ахматову» ящики с урнами грузил? Мне мои ребята из порта уже отзвонили.

– Значит, знаете.

– Минамото-сан, ваш Саппоро – город маленький, а уж Отару наш и подавно!

– И что за гусь этот Като?

– Таможенный брокер. На русском крабе, когда он к нам сюда, как из вулкана, полился, в середине девяностых сколотил приличное состояние. Живет в Тейне – дом у него там, на одинаковом расстоянии что от нас, что от вас.

– От нас?

– Да, от вас. Тейне же – район Саппоро, нет? Так что он формально обретается у вас под боком, головной офис у него около вокзала. А весь реальный бизнес делает в хоккайдских портах. В Вакканае его контора растаможивает больше половины всего русского краба, в Немуро – почти сто процентов. Плюс лосось, гребешок, морской еж. В общем, сами понимаете, все меню наших сушечных. Здесь, в Отару, он растаможивает русский лес из Хабаровского края, те же морепродукты из Приморья. Уголь еще бывает из Советской Гавани или с Сахалина. А в обратном направлении затаможивает подержанные машины, строительную технику… Короче говоря, купоны стрижет со всего подряд.

– По нашей с вами линии на него есть что-нибудь?

– Официально нет и быть не может, Минамото-сан. С якудза он принципиально дела иметь не хочет: благородный якобы! По нашим сведениям, они ему сотрудничество предлагали – разумеется, как мошна у него пухнуть начала. Причем несколько раз и весьма настойчиво. Но он всякий раз отказывался категорически. Рэкетировать пытались, но ничего не вышло. До физических столкновений доходило. С его стороны, впрочем, потерь, насколько нам известно, никогда не было. Но наезжали на него точно. И по-крупному.

– Он поэтому себя амбалами в черном окружил?

– И поэтому, и еще потому – а может, даже больше потому, – что спесив до безобразия.

В голосе Ивахары впервые за сегодняшний день зазвенели нотки искренности.

– Это я уже заметил.

– Корчит из себя сегуна с самураем вместе взятых, а сам из плебейского племени хоккайдских крестьян – тех, что картошку больше ста лет уже под Юбари разводят.

– Ну, Ивахара-сан, наш любимый император Мэйдзи для того перестройку полтора века назад и затевал, чтобы такие вот Като-от-сохи могли законным образом миллионерами становиться.

– Законным… – вздохнул Ивахара.

– А что? Как я понимаю, компромата на него у нас с вами никакого нет, так ведь? Доказанного, я имею в виду. А все эти дела с русским крабом незаконны только для русских. Наши конторы все формально легальные. Вы и без меня это знаете.

– Знаю. Формально претензий к Като нет. Государственная таможня его проверяет раз в квартал, а к исполнению государственной лицензии на таможенные операции не придерешься. Законы соблюдает, палку не перегибает, налоги платит. Но вы же понимаете, Минамото-сан, что такое русские крабы, – все, что с ними связано, априори действительно легальным быть не может, даже на нашей территории. Правда, я знаю, в последние два года русские с той стороны за своих контрабандистов потихоньку браться начали.

– Я в курсе.

– Вот. И поговаривают, что нынче по финансовой линии у Като сплошной недобор идет. Раньше он на фиксированном проценте от «ножниц» работал…

– «Ножниц»?

– Ну, на разнице между сдаточной ценой и той, по которой краба оптовик наш брал. То есть, понятное дело, контрабандистам русским надо побыстрее краба сбагрить. Они его ведь за бесценок сдавали, а оптовик уже нормальную японскую цену за него назначал, иначе с таможней проблемы возникали. Эти «ножницы» в лучшие годы до пятисот процентов доходили, так что Като не бедствовал.

– До скольких?! – не поверил я своим ушам.

– До пятисот процентов от ввозной цены, – повторил Ивахара. – Но это в годы беспредела было, лет десять назад.

– Теперь не то?

– Сейчас все цивильнее стало. Русские краба уже протаможенного через Корею ввозят, то есть он уже не «черный», а «серый».

– Вы переброску через Пусан имеете в виду?

– Да. Вы же в курсе. Везут «черного» краба туда, там оформляют реэкспорт, даже без выгрузки с судна, и тут же с чистыми документами везут к нам. В Пусан «черный» краб идет, к нам – «белый», вот и получается «серый» в конечном итоге… Да это не только краба касается. Креветка, кальмар, палтус – все по этой схеме теперь сюда везется… Кстати, поскольку Отару ближе к Пусану, чем Вакканай с Немуро, у нас опять рыбный поток расти начал. Для города-то «серый» краб лучше «черного».

– А Като от этого внезапного «посерения» тут же седеть начал, так я понимаю?

– Так, – кивнул Ивахара. – Бизнес крабовый стал постепенно легализоваться, «ножницы» начали сужаться. Поэтому наши приемщики частному брокеру стали не процент с разницы платить, а фиксированную контрактную таксу – потонно, как государственной таможне, – а это уже на порядки меньше.

– Значит, для Като нашего трудные времена настали…

– Все, Минамото-сан, относительно, – покачал головой майор. – Сами знаете, у кого-то рис тухловат, а у кого-то жемчуг мелковат. От голода он, я уверен, не умрет. А нам с вами о своей старости лучше беспокоиться, чем о Като.

– Ну, до старости нам с вами еще далеко, мы парни бравые, молодые…

Идея созрела в моей бесшабашной голове моментально.

– Я что подумал, Ивахара-сан! А что, если мне на «Анне Ахматовой» вместе с Като и его ветеранами в это Ванино-Крокодилово сплавать?

– Как это «сплавать»? – удивился Ивахара.

– Ну, как… Вы ведь сейчас сидите, роман свой служебный пишете, и он у вас, как вы ни пыжитесь, не вырисовывается. Так ведь?

– Ну…

– И дело это дохлое, давайте признаемся честно. Оружия нет, подозреваемых нет – ничего нет, кроме невнятной съемки.

– Ну…

– Дохлое-дохлое это дело, соглашайтесь! Не сегодня-завтра «Ахматову» из Отару выпустить придется, следовательно, и убийца Шепелева – тот, что на видео на судно возвращается, если это, конечно, вообще убийца, – на нем спокойно уйдет в Россию. А это, в свою очередь, значит, что мы с вами получим верный «висяк», который будет болтаться на наших с вами шеях как раз до той самой старости, о которой вы только что не к месту вспомнили. Дело международное, срок давности – двадцать пять лет, перспективы мрачные. А у нас через три месяца зимние бонусы, между прочим. И интернациональный «висяк» нам с вами их никак не увеличит.

– Вы это серьезно?

– А то вы сами не знаете, сколько у нас по убийцам иностранцев дела тянутся!

– Знаю, – кивнул майор. – Я не об этом. Вы серьезно хотите в Россию плыть?

– Ивахара-сан, дело это такое же мое, как и ваше. Или даже больше мое, поскольку я в русском отделе как раз за таких вот Шепелевых отвечаю. Так что мне тоже надо что-то делать, чтобы убийцу искать. Других радикальных способов я не вижу. Не нырять же мне под все суда в порту в поисках ножа и мобильника!

– Заманчиво звучит ваша идея, Минамото-сан. Очень заманчиво…

В грустном Ивахаре постепенно начал пробуждаться дремавший последние лет тридцать авантюрист и дерзкий рыцарь не такого уж и печального образа.

– Чем ближе к вечеру, Ивахара-сан, тем больше мне хочется воплотить ее в жизнь!

– А Нисио-сан даст вам разрешение?

– Даст, я думаю. В Саппоро у меня сейчас ничего нет. А не даст – возьму отпуск. Я его уже четыре года толком не гулял. Туда сгоняю, а одиннадцатого той же «Анной Ахматовой» вернусь. Всего неделя и уйдет на эту мою «идею».

– А в дороге надеетесь судно перетряхнуть? Один-то справитесь?

– На все судно ни сил, ни времени не хватит. Чего тут – меньше двух суток плыть. Но потрясу, думаю, многих.

– Заманчиво-заманчиво… Я о таких выездных следствиях еще не слышал. Только в английских романах читал.

– Только тогда, чтобы убийцу, если он на судне, не спугнуть, а, наоборот, убедить его в том, что все в порядке, нужно пароход сегодня выпускать, по расписанию то есть.

– Кротов обалдеет от наших шатаний!

– Кротов обрадуется, Ивахара-сан!

– Думаете?

– Во-первых, я же билет должен купить туда и обратно. Им лишний доход в иностранной валюте, думаю, пригодится.

– А во-вторых?

– А во-вторых, опять же, деньги. Кротову судно лишние сутки в Японии держать накладно во всех финансовых отношениях.

– Хорошо. Давайте попробуем. Звоните Нисио-сан.

Ивахара потянулся было к телефону, но замер на полпути.

– Нет, стоп! Что же это я? Раньше понедельника все равно у нас с вами ничего не получится, Минамото-сан.

– Почему это?

– Вам же виза российская нужна. Так ведь, Минамото-сан? Или она у вас есть?