Текст книги "Стратегия Византийской империи"

Точно так же было и в Константинополе. Получить доступ ко двору настойчиво стремились люди со всех концов империи, а также из других стран: ведь племенные вожди и князья прибывали с просьбой о поддержке против своих врагов, будь то внешних или внутренних, либо ради развлечений и церемониальных подарков, тогда как другие прибывали за титулами и должностями с соответствующим жалованьем – то был постоянный доход из самого надёжного на то время источника. В обмен все эти претенденты предлагали всё что угодно: военные союзы или просто свои воинские силы во временное пользование, группы воинов для императорской гвардии либо всего лишь собственное тело и верность для военной службы. Именно так император Юстин I, дядя и покровитель Юстиниана, начал свою карьеру, если стоит доверять Прокопию в его наименее достойном доверия сочинении, где он всячески пытается очернить Юстиниана, а скромное происхождение ещё не стало тогда желательным качеством для лица публичного:

В то время как в Виза́нтии власть автократора находилась в руках Льва [около 462 г.], трое юношей-крестьян, родом иллирийцев, Зимарх, Дитивист и Юстин из Бедерианы, чтобы избавиться от нужды и всех сопутствующих ей бед, с которыми им вечно приходилось бороться дома, отправились на военную службу. Они пешком добрались до Византия, неся за плечами козьи тулупы, в которых у них по прибытии в город не находилось ничего, кроме прихваченных из дома сухарей. Занесенные в солдатские списки, они были отобраны василевсом в придворную стражу [недавно учреждённого особого отборного отряда экскувитов, состоявшего из 300 человек], ибо отличались прекрасным телосложением[235]235
  Прокопий Кесарийский. Тайная история, VI. 2–3; рус. пер. А. А. Чекаловой, цит. по: http://www.alanica.rU/library/Prokop/text.htm#TOC_id2830163; англ, пер.: Dewing. Vol. VI, р. 69.


[Закрыть].

Уроженцы деревеньки Таврисий близ укрепления Бедериана, находившегося далеко от Константинополя, поблизости от столицы современной Македонии, города Скопье, эти трое предстают перед предполагаемым читателем Прокопия как изголодавшаяся деревенщина, как варвары (Зимарх и Дитивист – фракийские имена), но они, конечно, не были варварами-иностранцами, потому что Юстин говорил на латыни – во всяком случае, на том наречии, которое в Бедериане считалось латынью.

Многие иноземцы прибывали для того, чтобы защищать императора от его внутренних врагов, чтобы сражаться за империю, и это были не одни лишь изголодавшиеся крестьяне, подобные Юстину, – ведь золото, которое можно было получить при императорском дворе, служило достаточно сильным побудительным средством даже для сытых племенных вождей. До открытия богатых месторождений золота в обеих Америках, в Сибири, в Трансваале и в Австралии золото встречалось несравненно реже, чем сегодня, и соответственно этому было гораздо ценнее по отношению к прочим товарам. Один лишь император в Константинополе мог распоряжаться постоянными запасами, которые пополнялись благодаря циркуляции казённого золота, собиравшегося в его сокровищницах в качестве налоговых платежей и затем выплачивавшегося в качестве жалованья, что в конечном счёте порождало денежные доходы, которые, в свою очередь, подвергались налогообложению.

Уже сами монеты империи были источником престижа. Со времени первого выпуска при Константине (306–337 гг.) и до своего снижения в цене при Романе Аргире (1028–1034 гг.) византийский солид (откуда в конечном счёте происходит наше слово «солдат»), впоследствии номисма, был излюбленной валютой купцов далеко за пределами империи благодаря своей устойчивости: из одного римского фунта (литры) чеканили 72 номисмы весом в 4,544 метрического грамма золота 955–980/1000 пробы. Это тоже было редкостью: императорские солиды были почти полностью золотыми. Автору саги о Харальде Сигурдарсоне (Хардраде), которую Снорри Стурлуссон (1179–1242 гг.) включил в своё собрание хроник норвежских конунгов, известном ныне под заглавием «Круг земной» (“Heimskringla”), достаточно было увидеть значительное количество золота, чтобы понять, откуда оно. Вот два царька горячо спорят друг с другом о первенстве, хвастаясь своими золотыми богатствами:

Затем Харальд велел расстелить большую воловью шкуру и высыпать на неё золото из сундуков. Принесли тут весы и гири, и всё было порознь взвешено на чашах весов и разделено по весу, и казалось всем, кто видел это, в высшей степени удивительным, что в северных странах могло столько золота собраться в одном месте. И в самом деле, это были имущество и сокровища греческого конунга, у которого, как все говорят, дома полны червонного золота.

Конунги очень веселились. Тут внесли слиток величиною с человеческую голову. Харальд-конунг взял этот слиток и сказал:

– Где то золото, родич мой Магнус, которое ты мог бы поставить против этого слитка?

Магнус-конунг отвечает:

– Столько было войн и больших ополчений, что я тебе отдал почти всё золото и серебро, какое у меня имелось. Теперь нет у меня больше золота, кроме этого обручья[236]236
  Снорри Стурлуссон. Круг земной; рус. пер. А. Я. Гуревича, цит. по: http://norse. ulver.com/heimskringla/h9.html; англ, пер.: Snorri Sturluson. Heimskringla. The Chronicle of the Kings of Norway (Хеймскрингла. Хроника норвежских конунгов; Norroena Society, London, 1907); электронное изд.: Douglas В. Killings DeTroyes, 1996, Online Medieval and Classical Library, Release No. 15. Saga of Harald Hardrade (Сага о Харальде Хардраде), I. 24: http://omacl.org/Heimskringla/hardrade 1.html.


[Закрыть].

Этот анекдот являет собою доказательство даже в том случае, если данный эпизод никогда не происходил в действительности (почему Магнусу пришлось вступить в состязание, располагая одним-единственным кольцом?), потому что Харальд, сын Сигурда, по прозвищу Хардрад («Суровый правитель») был фигурой вполне исторической. Рождённый в Норвегии в 1015 г., он погиб в битве при Стамфорд-Бридже в 1066 г., в ходе неудачной попытки завоевать Англию, совсем незадолго до того как норманнам, его отдаленным родичам, повезло в такой попытке гораздо больше. До этого Харальд жил в Киеве, где был предводителем военного отряда на службе у князя Ярослава Мудрого, затем служил офицером варяжской гвардии в Константинополе, после чего благополучно возвратился в Скандинавию, где взялся отстаивать свои права на норвежский трон. (Правда, до этого его ненадолго задержали во Франции, сочтя за мародёра из-за того количества золота, которое он вёз с собой; однако его освободили, когда из Константинополя пришло письмо, подтверждающее, что это золото было его «выходным пособием».)

Иноземцы часто нападали на империю в надежде захватить некоторое количество её золота или получить его в качестве дани, а зачастую и служили империи, чтобы заработать её золото. Но привлекало их и другое: возможность удостоиться имперских титулов, сияющих безмерным престижем императорского двора, – ведь некоторые из них подразумевали ежегодное жалованье золотом и драгоценными служебными одеяниями, причём не все они предполагали исполнение гражданских или военных обязанностей[237]237
  Nicolas Oikonomides. Title and Income at the Byzantine Court (Титул и доход при византийском дворе), в: Court Culture (Придворная культура), 1997, рр. 199–215.


[Закрыть]. О тяге иноземных вождей к титулам и одеяниям говорится в сочинении «Об управлении империей» (“De administrando imperio”). Текст этого трактата, обычно полный разумных и трезвых советов насчёт того, как следует строить отношения с иноземными державами, в данном случае сознательно вводит в заблуждение, притом довольно неуклюже[238]238
  Даже сам Константин согласился теперь с тем, что это была бессмысленная тарабарщина, прибегнув к посредничеству своего медиума: Ihor Sevcenko. Re-reading Constantine Porphyrogenitus (Перечитывая Константина Багрянородного), в: Shepard-Franklin, ρ. 182.


[Закрыть]:

Если потребуют когда-либо и попросят либо хазары, либо турки, либо также росы или какой иной народ из северных и скифских – а подобное случается частенько – послать им что-нибудь из царских одеяний или венцов, или из мантий ради какой-либо их службы и услуги, тебе нужно отвечать так…[239]239
  DAI Sect. 13; Lines 25–70; рус. пер. Г. Г. Литаврина, цит. по: http://oldru.narod.ru/ biblio/kb_imp 1.htm.


[Закрыть]

И далее следует утомительное разглагольствование о том, что Сам Бог ниспослал государственные одеяния и венцы исключительно для того, чтобы император пользовался ими в праздничные дни, так что отдавать их другим, видимо, не следует. Но слова «подобное случается частенько» выдают с головой: титулы и чиновничьи одеяния, им сопутствующие, обычно присваивались «народам из северных и скифских» за оказанные ими услуги, хотя, конечно же, облачения самого императора не были предметом просьб и не выдавались.

Оплачиваемые титулы, не предполагавшие исполнения каких-либо обязанностей, то есть синекуры, становились источниками ежегодной ренты в современном смысле слова, когда ими торговали, чтобы собрать основные суммы, и могли быть особо ценными подарками иноземцам, полезным для империи. Но даже титулы, не предполагавшие ни должности, ни жалованья, ни служебного одеяния, пользовались немалым спросом, ибо они обозначали признание со стороны императора и предполагали негласное обещание дальнейшего допуска ко двору с его пиршествами, церемониями и развлечениями. Например, титул «патрикий», некогда прилагавшийся только к древнейшим семьям первого Рима, к седьмому веку был доступен и особо обласканным чужестранцам. Но никакого единственного почётного титула не было бы достаточно, чтобы примениться к великому многообразию правителей и вельмож, состязавшихся друг с другом в тщеславии. В «Книге церемоний» перечисляется значительное количество титулов, подходящих для чужеземных властителей. Они восходят к самым разнообразным прецедентам; одни из них расшифровываются легко, другие – нет:

Эксусиакратор, эксусиарх, эксусиаст [варианты «внешнего» правителя], архонт архонтов, архиг, архегет, архонт, эксархонт [из древнего именования правителя или чиновника высокого ранга, в вольном переводе «князь»], проигемон, игемонарх, игемон, кафигемон [варианты «предводителя»], династ, проигетор, игетор, протос, эфор [спартанский «надзиратель»]; гиперэхон, диатактор, панипертатос, ипертатос, киран, мегалодоксос [велеславный], реке [царь], принкипс [принцепс, лат. princeps = «первый гражданин»: титул, который Август избрал, чтобы лицемерно умолчать о своих широких властных полномочиях; к этому термину восходит позднейший титул «принц»], дукс [лат. dux, «вождь», военный наместник, на германской почве ставший «герцогом»], синклитик, этнарх [глава народа], топарх [то же самое], сатрап [изначально правитель провинции в Персии], филарх [глава племени], патрарх, стратег, стратарх, стратиарх, стратилат [четыре варианта звания «генерал»], таксиарх, таксиархис [командир отряда пехотинцев], мегалопрепестатос [велепреподобнейший], мегалопрепес, пепофименос, эндоксотатос [наиславнейший], эндоксос, перифанестатос, перифанис, перивлептос, перивлептотатос [варианты титула «знаменитый»], эвгенестатос, эвгенес [два варианта титула «благородный»], арипрепестатос, арипрепес, аглаотатос, аглаос, эритимотатос, эритимос, герусиотатос, герусиос, фай-димотатос, файдимос, кириотатос, кириос [оба слова означают «господин»], энтимотатос, энтимос, проигумен, игумен [ныне «настоятель»], ольвиотатос, ольвиос, вулифорос, арогос, эпикурос, эпиррофос, амантор[240]240
  De Cerimoniis (О церемониях), кн. II, глл. 46–47. Vol. I, рр. 679—86. Но здесь цитируется по изданию: Paul Stephenson, http://homepage.mac.com/paulstephenson/trans/ decer2.html.


[Закрыть].

Столь значительное разнообразие было, несомненно, полезным, потому что оно безнадёжно запутывало иерархию рангов. Если какой-нибудь племенной вождь, гордо носящий величественный титул мегалопрепестатос («велепреподобнейший»), встречался с другим, носящим титул мегалодоксос («велеславный»), оба могли почувствовать, что получили от императора величайшие почести, и оба могли поэтому осознать свой долг выказывать предельную лояльность ему.

Императорский двор мог извлечь выгоду из запутанного беспорядка, царившего в титулатуре, но его тщательно разработанные церемонии требовали ясности и порядка. Их едва ли можно было придумывать прямо на месте, потому что в ходе каждой церемонии множество людей должны были находиться на должном месте в должное время, причём в порядке предшествования. Соответственно этому во всём предписывался строгий протокол, включая точные формулировки официальных приветствий и ответов на них. Их нельзя было просто придумать прямо на месте, не рискуя быть неправильно понятым или даже подвергнуться опасности. Если только целью иностранных послов не было нанести оскорбление, они нуждались в помощи, чтобы подготовить свои официальные заявления и выучить свои шаги в тщательно поставленных церемониях; и такая помощь должным образом оказывалась.

В «Книге церемоний» сохранился текст приветствий императору, которых ожидали от послов и властителей; в нём есть пропуски для внесения надлежащих имён, а также текст ответов, предписанный протоколом. Приветствия, которые неизбежно требовали серьёзной предварительной муштры, дабы избежать ошибок, предполагают использование греческого языка всеми – разумеется, через переводчиков, когда это было необходимо:

Главные из святых Апостолов да хранят тебя: Пётр, ключарь небесный, и Павел, учитель языков. Наш духовный отец [имя], святейший и вселенский патриарх, вместе с преосвященными епископами, священниками и диаконами и со всем чином духовенства святой Церкви Римской шлёт тебе, василевс, преисполненные веры молитвы. Достопочтеннейший принцепс ветхого Рима вместе с вельможами и со всем народом, им подчинённым, выражают твоей императорской особе самое преданное послушание[241]241
  Книга I, гл. 47—8 (Reiske. Vol. I, начиная с p. 680). Но здесь цитируется по указанному изданию в Сети: Paul Stephenson.


[Закрыть].

Император слишком высокопоставлен для того, чтобы отвечать на это приветствие. За него это делает логофет – это был логофет дрома, на которого, как мы видели, возлагалась обязанность иметь дело с иностранными послами:

Как поживает святой епископ Римский, духовный отец нашего святого василевса? Как поживают все епископы, священники, диаконы и иные духовные лица Римской Церкви? Как поживает достопочтеннейший [имя] принцепс ветхого Рима?

Последнее представляло собою выражение приверженности древности в подлинно византийском стиле, а возможно, намеренно пренебрежительное напоминание о нынешнем упадке Рима, ибо там, конечно же, уже в течение пятисот лет не было императора, способного защитить папу Римского.

Далее идут поздравления послов от правителя болгар, которые в течение веков были важнейшими соседями Византии, а зачастую и опаснейшими, особенно после своего обращения в православное христианство, как отмечалось выше, ибо с тех пор болгарские правители могли даже притязать на императорский престол как соперничающие защитники веры. В «Книге церемоний», составленной в ту эпоху, когда болгарское государство становилось всё более могущественным, его посланникам даётся указание прибегать к такому приветствию, которое особо предназначалось для того, чтобы сбить спесь с болгарского правителя, воображавшего себя равным императору, – но чрезвычайно утончённым образом:

Как поживает боговенчанный император, духовный дед (пнууматикос паппос) богоданного (эк феу) князя (архонт) Болгарии? Как императрица (аугуста) и госпожа (деспина)? Как императоры, сыновья Его Императорского Величества и Высочества, и другие его дети? Как святейший и вселенский патриарх? Как оба магистра (магистри)? Как весь Сенат? Как четверо логофетов? [логофетис ту дрому, отвечавший за почтовую службу и за дела с иностранными послами; логофетис тон икиакон, отвечавший за общественную экономию и безопасность Константинополя; логофетис ту генику, отвечавший за налоги, и логофетис ту стратиотику, главный казначей.]

Ответ логофета болгарским послам опять же намекает на то, что по своему статусу их правитель подчиняется единственному подлинному императору в Константинополе: правитель Болгарии (он тоже притязал на титул императора) становится «внуком» императора, своего номинального духовного отца:

Как духовный внук (пнеуматикос экгонос) нашего святого императора, богоданный князь Болгарии? Как богоданная княгиня (архонтисса)? Как… сыновья богоданного правителя Болгарии, и другие его дети? Как шестеро великих бояр (волиадес)? Как простой народ?

Как отмечалось выше, с 945 г. самым важным для византийцев мусульманским владыкой стал Али ибн Хамдан, или Сайф-ад-Даула. Едва ли можно было ожидать от мусульманских послов, что они станут призывать милость Иисуса и Его апостолов на императора, но их тоже обучали вежливым приветствиям, удачно отсылавшим к иудейскому монотеизму, образующему общую основу обеих религий:

Мир и милость, счастье и слава от Бога да пребудут с Вами, Ваше Величество, могущественный император ромеев! Богатства и здоровья, благой император-миротворец! Да пребудут в Вашей державе справедливость и прочный мир, миролюбивейший и щедрейший император!

Ответное приветствие логофета было изысканно вежливым:

Как поживает велепреподобнейший (мегалопрепестатос), благороднейший (эугенестатос) и прославленный (перивлептос) эмир верных? Как эмир и Совет (герусия) города Тарса? <…> Как вы сами? Как принял вас патрикий и стратиг Каппадокии? [Византийский правитель той области, которую послам из Сирии пришлось пересечь.] Как обращался с вами уполномоченный императора (василикос), посланный заботиться о вас? Не случилось ли каких-нибудь несчастий или огорчений во время вашего путешествия? Пребывайте в ликовании и веселии оттого, что ныне вы разделите трапезу с нашим святым императором.

Упоминание «несчастий или огорчений» вполне объяснимо. Чтобы по суше добраться до Константинополя из столицы Сайф-ад-Даула, находившейся в Алеппо, послам пришлось пересечь приграничную зону, бывшую тогда ареной набегов и ответных набегов, засад, внезапных нападений, грабежей и угона скота, производимого приграничными военными силами, отрядами воинов джихада, жителями приграничной полосы, бродячими бандитами и контрабандистами – если не учитывать того, что эти категории были взаимозаменяемы, как мы увидим ниже.

Текст продолжается приветствиями и ответами для послов от эмиров Египта, Персии и Хорасана (что соответствует областям нынешнего северо-восточного Ирана, северо-западного Афганистана, Таджикистана, Туркменистана и Азербайджана) в числе иных правителей.

Нетрудно представить себе психологическое воздействие, которое эти церемониальные обмены приветствиями оказывали на обе стороны. Отношения почти со всеми упомянутыми державами были практически всё время натянутыми и очень часто выливались в вооружённые конфликты. Тогда, как и теперь, правители-мусульмане, послушные своей религии, должны были рассматривать все немусульманские страны на планете как «дом войны», дар ал-харб, который мусульманам предстоит завоевать до дня искупления. Поэтому постоянный мир (салам) с немусульманской державой нельзя было (да нельзя и сейчас) заключить на законных религиозных основаниях. Соответственно этому мусульманские притязания на византийские земли были безграничны. Верным позволялось лишь перемирие (худна), временное, прагматически обусловленное соглашение, целью которого было выиграть время: на неделю, на год или на срок одного поколения – покуда джихад не возобновится. Однако, пока длилась худна, нужно было вести переговоры, и обе стороны были заинтересованы в цивилизованных взаимоотношениях, которых удавалось достичь независимо от того, насколько жестокой была или будет война до или после перемирия[242]242
  См.: Walter Emil Kaegi Jr. The Frontier: Barrier or Bridge? (Граница: барьер или мост?), где обильно цитируются арабские источники: см.: Haldon 2007, рр. 269–293, с пространными библиографическими указаниями.
  Не располагая ни дипломатической службой, ни министерством иностранных дел, византийцы тем не менее могли использовать (и действительно использовали) все средства дипломатии, а они, конечно, включали в себя и династические браки, целью которых было упрочение отношений с могущественными иноземцами¹. В Риме они не практиковались в отсутствие стоящих партнёров, но для византийцев прецедентом служили династические браки между соперничающими эллинистическими державами, основанными преемниками Александра Великого. Эти грекоязычные государства, которыми поначалу правили его непосредственные подчинённые, а затем – их потомки или почти потомки, нередко заключали мирные договоры посредством браков, хотя чаще они воевали, с разводами либо без оных.
  Но в случае императора ромеев всё обстояло куда тоньше и сложнее. Брак со смертными, стоящими ниже него самого, его сестры или ребёнка, рождённого во дворце, был несовместим с провозглашавшимся положением императора как наместника Бога на земле и предполагаемого верховного владыки всех христиан, который должен занимать более


[Закрыть].

Впрочем, и до возникновения ислама дело обстояло ничуть не лучше на месопотамской границе империи, где Сасаниды представляли собою постоянную опасность и время от времени предпринимали широкомасштабные наступления, включая последнее, в 603 г. и позднее, приведшее к крушению обеих империй, с роковым исходом.

Что же касается северного фронта империи, пролегавшего по Дунаю или на Балканах, то Болгария, ставшая к тому времени полностью христианской, была ничуть не лучшим соседом. Когда болгарские цари располагали реальным могуществом, они не удовлетворялись частичным захватом территорий и пытались притязать на византийский трон, да и на всю империю. Другие враги, предшествовавшие болгарам или чередовавшиеся с ними, то есть гунны, авары, Киевская Русь, мадьяры, печенеги и куманы, могли быть почти столь же опасны, даже если они не предъявляли притязаний на императорский престол.

Поэтому, когда послы прибывали к византийскому двору, война с их владыками либо только что завершилась, либо ещё шла, либо должна была вот-вот начаться. Это было ровно то же самое, что начинать разговор с обмена любезностями, перед тем как незамедлительно приступить к переговорам с неизбежными взаимными обвинениями и предполагаемыми или открытыми угрозами. Язык, предписанный дворцовым протоколом, был строго формальным и отнюдь не приветствовал обмен спонтанными репликами, но он мог хотя бы предотвратить непреднамеренные проявления пренебрежения и оплошности, создающие излишние затруднения.

Глава 6
Династические браки

высокий уровень, чем все иные правители. Кроме того, сама мысль о том, чтобы отдать дочь или сестру императора на ложе варвара, каким бы христианином он ни был, или же в шатёр кочевника, пусть даже полный золотых сокровищ, а ещё того хуже – в мусульманский гарем, была невыносима: ведь она оскорбляла и национальную гордость греков, и христианскую благопристойность.

Всё было несколько проще, если императоры или их сыновья женились на дочерях правителей-иноземцев. Юстиниан II, прозванный Ринотмитом («Урезанным носом»), правивший с 685 г., затем низложенный, символически изувеченный и сосланный в отдалённое поселение Херсон в Крыму в 695 г., вступил в династический союз с хазарами, правившими в прилегавших степях. Он женился на сестре кагана Бусира Главана (Ивусир Глиаван в греческой передаче), принявшей имя Феодора – хотя, как мы увидим, только с помощью булгарского хана Тервеля Юстиниан II впоследствии возвратил себе престол в 705 г. и правил с грехом пополам до 711 г., когда был окончательно низвергнут.

Век спустя Лев III (717–741 гг.), дабы заключить союз против арабов-мусульман со степной империей хазар, которых византийцы и арабы независимо друг от друга разбили на разных фронтах, женил своего сына и преемника Константина V (741–775 гг.) на дочери кагана, принявшей имя Ирина, – её сын и его преемник Лев IV (775–780 гг.) получил прозвище Хазар. Случилось так, что эту Ирину запомнили благодаря двум её деяниям, друг с другом слабо связанным: во-первых, приняв христианство, она снискала себе репутацию весьма набожной женщины. В записи под 6224 г. от сотворения мира, то есть под 731/732 гг. н. э., Феофан Исповедник сообщает:

В том же году царь Лев [III] сговорил дочь хагана… за сына своего Константина, обративши ее в христианскую веру, назвал Ириною. Она, научившись Божественным писаниям, украшалась благочестием и обличала их [иконоборцев] нечестие[243]243
  Феофан. No. 410. Рус. пер. (с незначительными изменениями): Феофан/Оболенский-Терновский; англ, пер.: р. 567.


[Закрыть].

Вторым её свершением было следующее: она ввела при византийском дворе свою национальную одежду, богато украшенный кафтан – длинное платье всадников-кочевников, которое могло распахиваться спереди, чтобы можно было сесть на коня, и которое при дворе стали называть цицакий. Хотя первоначально это была верхняя одежда кочевников, она заняла высший ранг среди разновидностей средневизантийского придворного костюма, потому что цицакий носил только сам император, да и то лишь по самым торжественным случаям. Гораздо позже Константин VII Багрянородный (913–959 гг.), тонкий любитель и знаток старины, объяснял: «Следует знать, что цицакий – это хазарская одежда, появившаяся в богоспасаемом Граде со времён императрицы из Хазарии»[244]244
  De cerimoniis aulae Byzantinae (О церемониях византийского двора), I. 17. Цит. и англ. пер. в: Elisabeth Piltz. Middle Byzantine Court Costume (Средневизантийский придворный костюм), в: Court Culture (Дворцовая культура), p. 42.


[Закрыть].

Несмотря на эти прецеденты, официальная версия гласила, что члены императорской семьи не должны вступать в брак с членами семей менее значительных правителей, сколь бы ни были велики притязания последних. Не предусматривалось рассмотрение никаких просьб со стороны религиозно враждебных мусульманских государств; степные державы ни в коем случае не были антихристианскими, но им тоже следовало отказывать. В трактате «Об управлении империей» (“De administrando imperio”) приводится «шпаргалка», содержащая предлагаемый ответ, цель которого – отклонить подобные просьбы, прибегнув к хитрости:

Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса…

Предлагается следующий типичный лукавый ответ на столь «неразумную» просьбу:

Об этом деле также страшное заклятие и нерушимый приказ великого и святого Константина начертаны на священном престоле вселенской церкви христиан Святой Софии: никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением, особенно же с иноверным и некрещёным…

Более категоричного ответа и представить себе нельзя – хотя далее допускается одно исключение:

…разве что с одними франками. Ибо для них одних сделал исключение сей великий муж святой Константин, так как и сам он вел род из тех краев… [и] ради древней славы тех краев и благородства их родов[245]245
  Разд. 13, строки 105–170 (изд. Gy. Moravcsik). Рус. пер. Г. Г. Литаврина, цит. по: http:// oldru.narod.ru/biblio/kb_impl.htm; англ пер. R. J. Н. Jenkins (Washington DC: Dumbarton Oaks Center for Byzantine Studies/Harvard University, 1967), pp. 70–71. См. также: изд. R. J. H. Jenkins. De Adminstrando Imperio (Об управлении империей). Vol. II, Commentary (London: The Athlone Press, 1962), p. 67, s. v. 13/107; 13/121—2.


[Закрыть].

Всё это было откровенной подделкой: Константин никогда не оставлял никаких указаний относительно брака, да и родился в Верхней Мёзии (ныне южная Сербия), тогда как Франкская конфедерация сложилась в долине нижнего Рейна, – но эта выдумка действительно оправдывала династические союзы с сильнейшей державой Запада, Франкским королевством Карла Великого и его потомков, а затем с Восточно-Франкским королевством, ставшим Regnum Teutonicum, Тевтонским (Германским) королевством в десятом веке, с приходом к власти Оттоновской династии.

В 781 г. Ирина, вдова Льва IV Хазарина (775–780 гг.) и регентша при её единственном сыне, десятилетнем Константине VI, устроила его помолвку с Ротрудой, шестилетней дочерью Карла Великого, тогда ещё «короля франков», а не коронованного императора, каковым он стал в 800 г., но уже правителя большей части Западной Европы. Тогда ещё не было сколько-нибудь значительных трений между двумя империями, но, поскольку Карл Великий продолжал расширять сферу своего влияния и проявлял всё большую активность в Италии, предсказать столкновения было несложно, потому что византийцы всё ещё владели прибрежными южными анклавами, то есть Неаполем, Реджо в южной Калабрии и Бриндизи в южной Апулии, а также Венецией как остатком прекратившего своё существование Равеннского экзархата, равно как и портовыми городами Далмации на побережье Адриатического моря – хотя Истрия, на самом севере этого побережья, уже принадлежала франкам. Предупредительный династический союз с самым могущественным с римских времён западным владыкой был, конечно, мерой благоразумной.

Чтобы избавиться от варварского звучания имени Ротруда, византийцы назвали её Эритро и отправили образованного евнуха Елисея, чтобы тот обучил её греческому языку и придворным манерам. Но в 786 г., когда принцессе было всего одиннадцать лет, страшная интриганка Ирина по неизвестным причинам расторгла помолвку; что же касается Константина VI, то ему довелось закончить свою жизнь низложенным и ослеплённым по воле собственной матери.

В отсутствие династического союза отношения с Карлом Великим были не лучшими, хотя прямой войны удалось избежать вплоть до гораздо более позднего времени[246]246
  В действительности они произошли уже при Никифоре I (802–811 гг.): см. ниже. – Прим. ред.


[Закрыть]. Когда Карл Великий принял титул Imperator Augustus, «император и август», на своей коронации, совершённой папой Львом III на Рождество, 25 декабря 800 г., это стало прямым вызовом верховенству Византии, независимо от намерений самого Карла. Его официальный биограф, Эйнхард (Einhardus, Eginhard, Einhart), франкский монах-историк, преданный придворный Карла Великого, открыто порицает папу Льва III за это деяние:

…римляне, которые подвергли папу Льва большому насилию, выколов ему глаза и вырвав язык, принудили его молить короля о защите. Поэтому, отправившись в Рим, чтобы восстановить положение дел в церкви, пришедшее в полный беспорядок, он задержался там на всю зиму. Именно тогда он принял титул императора и августа [Imperator Augustus], чего вначале совершенно не желал, утверждая, что если бы заранее знал о замысле папы, то в тот день не пошел бы в церковь, несмотря на то, что это был один из главных праздников. С великим терпением переносил он зависть ромейских императоров [Константинополя], негодовавших на то, что он принял это звание. Их упорство Карл победил своим великодушием, которым он, несомненно, их превосходил, посылая к ним частые посольства и в письмах называя их братьями[247]247
  Vita Karoli Magni (Жизнь Карла Великого), 28; рус. пер. М. С. Петровой, цит. по: Эйнхард/Петрова, сс. 113–115; англ. пер. по: http://www.fordham.edu/halsall/basis/ einhard.htmlNo.Charlemagne О контексте см.: Robert Folz. The coronation of Charlemagne 25 December 800 (Коронация Карла Великого 25 декабря 800 г.: London: Routledge Kegan Paul, 1974); в дальнейшем Folz, начиная с р. 132.


[Закрыть].

Действительно, папа и Римская Церковь сильнее нуждались в западном императоре, способном защитить их, чем Карл Великий – в этом титуле: ведь к тому времени и его личное преобладание, и его гегемония над континентальной Западной Европой не подлежали никакому сомнению. Тогдашние византийские императоры стали еретиками в глазах римлян из-за своего иконоборчества, но ещё большее оскорбление они нанесли тем, что находились слишком далеко и потому не могли оградить пап от воцарившейся вокруг них дикости, причём не всегда варварской: ведь именно шайка римлян, посланная раздосадованными родственниками предшественника Льва III, Адриана I, напала на него, простолюдина по происхождению, вынудив его искать защиты у Карла Великого.

Византийский взгляд на коронацию Карла Великого как на политический акт, тщательно рассчитанный с обеих сторон, куда более правдоподобен:

…[подвергшись нападению, папа Лев] прибегнул к франкскому королю Карлу, который горько отмстил врагам его и снова посадил его на своем престоле, и с того времени Рим находился под властью франков. Папа из благодарности к Карлу венчал его в римские цари в храме святого апостола Петра, помазал его елеем от головы до ног декабря 25 индиктиона 9 [25 декабря 800 г.][248]248
  Феофан. No. 473, AM 6288; рус. пер. (с некоторыми изменениями) Феофан/Оболенский-Терновский, с. 345; англ, пер.: р. 649.


[Закрыть].

Ирина, фактически правившая как императрица с 797 по 802 г. в качестве регента при своём сыне, не желала ставить под сомнение первенство империи, признав Карла Великого «императором и августом» (Imperator Augustus). Последовавшие события, с другой стороны, засвидетельствованы лучшим для той эпохи источником, с другой же – поверить в них нелегко:

В сем году 25 числа декабря месяца индиктиона 9 [800 г.] Карл, король франков, коронован был папою Львом, и намеревавшись отправиться с флотом против Сицилии, раздумал, и лучше хотел соединиться браком с Ириною, и для того отправил послов в наступающем году…[249]249
  Феофан. No. 475, AM 6293; рус. пер. (с некоторыми измнениями) Феофан/Оболенский-Терновский, с. 348; англ, пер.: р. 653.


[Закрыть]

Кроме того, разгорелся давно уже ожидаемый территориальный конфликт, предметом которого стала Венеция и её окрестности, – о своих притязаниях на Истрию, находящуюся на противоположной стороне Адриатики, заявлял уже отец Карла Великого, Пипин III.

Преемник Ирины, Никифор I (802–811 гг.), добился мирного соглашения в 803 г., но всё ещё отказывался признать за Карлом Великим титул императора. Затем война возобновилась и продолжалась до тех пор, пока при императоре Михаиле I Рангаве (811–813 гг.) не был заключён новый мирный договор в 812 г., по которому Венеция и Истрия возвращались империи, а за Карлом Великим признавался императорский титул: только не Imperator Augustus («император и август») и не Imperator Romanorum («римский император»), а неуклюжая и временная формулировка – Imperator Romanorum gubernans imperium, т. e. «Римский император, правящий империей». Карл Великий и его секретари удовольствовались титулом «император и август», а также «король франков и лангобардов», оставив уточнение «Римский» за Михаилом I и Византией[250]250
  Folz, р. 174.


[Закрыть].

Брак с франками, разрешавшийся автором трактата «Об управлении империей» (“De administrando imperio”), так никогда и не состоялся, а вот другие примеры были. Вот один из самых примечательных: император Иоанн Цимисхий (969–976 гг.) согласился выдать Феофано, предложенную в качестве его племянницы, за сына короля Германии и Италии Оттона I – будущего императора Оттона II. Переговоры начались при его предшественнике, Никифоре II Фоке (963–969 гг.), который презрительно отверг это предложение и был в отместку язвительно высмеян гневливым представителем Оттона на этих переговорах, Лиутпрандом Кремонским, написавшим и полемический отчёт о происшедшем[251]251
  Relatio de legatione Constantinapolitana (Рассказ о посольстве в Константинополь). Англ. пер. F. A. Wright. The Works of Liutprand of Cremona (Труды Лиутпранда Кремонского; New York: Dutton, 1930).


[Закрыть]. Это был не просто династический брак, это был стратегический брак, неотъемлемая часть плана войны.