Текст книги "Дневник лабуха длиною в жизнь"

Гуля

Следующая остановка – Термез, город на самой границе с Афганистаном. Нас поселили в вагоне, прицепили к составу, и мы поехали. По дороге должны будем остановиться на одну ночь с концертом в каком-то небольшом городке.

Когда открыли занавес, я увидел ее. На нее нельзя было не обратить внимание – узбечка, лет девятнадцати, она сидела в первом ряду. Платьице в разноцветную полоску, на лебединой шее – красивая, вся в маленьких косичках голова. Все это дополняли слегка раскосые глаза газели. Девочка смело могла бы украсить обложку журнала «Узбекистан». Я играл и любовался ею. Она заметила мое к ней внимание, улыбнулась, обнажив белоснежные зубки и стала чаще бросать взгляды в мою сторону.

В антракте увидел ее, стоящую в сторонке. Подошел. Ее звали Гуля, работала она воспитательницей в детском саду. Гуля сказала, что живет в небольшом селении и приехала специально на концерт, а в этом городишке у нее живет тетя, у которой она и остановилась. Поболтав пару минут, мы договорились встретиться после концерта у вокзала.

Наш вагон стоял на путях рядом с вокзалом. Автобус забрал нас с концертной площадки и привез к вагону. Я быстро загрузил инструменты в вагон, сказал Коле Медному, что иду встретиться с девочкой.

– Ты же не можешь привести ее в вагон?

– Не могу, но я могу с ней просто погулять.

– Ты что, осмурел?! На ночь глядя, в городке, где нет русских, идти гулять с их девчонкой. Да тебя прибьют!

– Не прибьют, да и темно сейчас. Я знаю, у тебя есть разные отвертки, дай одну, так на всякий случай.

– Смур! – сказал Коля и дал мне длинную отвертку.

Гуля не обманула и ждала меня у вокзала. Мы пошли рядом. Было довольно душно. Редкие фонари бросали на дорогу расплывчатые пятна света. Пришли к какому-то парку, нашли уединенную скамейку и… через несколько минут целовались. Руки распускать Гуля не давала, мы целовались и болтали. Через пару часов спросила, не хочу ли я зайти вместе с ней к ее тете.

Тетя жила одна в маленьком глиняном домике. Несмотря на позднее время, тетя встретила нас радушно. Видимо, она любила свою племянницу. Мы сели на ковер со множеством подушек. Хозяйка поставила перед нами тарелку с начищенными яйцами, примерно штук тридцать, много зеленого лука, лепешку и кувшинчик с каким-то вонючим спиртным. Я съел штук пять яиц, выпил рюмку. Гуля с тетей о чем-то поговорила. Тетя постелила для нас на полу рядом со своей кроватью и потушила свет.

Раздевшись до трусов, я забрался под одеяло. Гуля, не снимая платья, легла рядом. Я понимал, что у нас с ней ничего не будет. Пару раз пытался под одеялом своей рукой достать до вожделенного места, но каждый раз Гуля решительно останавливала мои поползновения.

Скоро рассвет. В десять утра отправляемся в Термез. Боясь проспать, я засобирался уходить. Гуля вышла со мной и объяснила, как дойти до вокзала. Мы поцеловались.

– Можно я приду проводить тебя? – спросила она.

– Зачем? – удивился я.

– Я очень хочу. Пожалуйста.

– Приходи, если хочешь, – пожал я плечами.

До вокзала оказалось недалеко. Отвертка, к счастью, не понадобилась.

Гуля появилась за полчаса до отправления. Мы стояли у вагона. Вдруг она произнесла:

– Ты бы хотел жениться на мне?

Глянул на нее, подняв в удивлении брови:

– Жениться? Я бы… в принципе, мог… Ты очень хорошая девушка… Но дело в том, что я уже женат.

Гуля с минуту помолчала, потупив взор, затем посмотрела на меня:

– Я бы могла стать твоей второй женой.

«В зобу дыханье сперло!»

– Я бы с удовольствием, но боюсь, что моя жена будет против. У нас, к сожалению, нет такого хорошего обычая.

Разглядывая стройную, красивую узбекскую газель, представлял себе, как я бы привел ее к себе в дом и спросил Иру – не будет ли она против, если Гуля станет моей второй женой?

Паровоз дал гудок на посадку.

– Я тут написала свой адрес. Напиши мне. Пожалуйста.

Бумажку я взял. Поцеловал девушку. Поезд тронулся. Гуля махала рукой. Я выставил руку в окно и… расткрыв ладонь, выпустил бумажку на свободу.

Мне совсем не смешно

Бывает, попадает человек в ситуацию, когда, например, молоток падает на ногу, или кастрюля валится на голову, или он поскальзывается и, задрав ноги, валится наземь. Ему больно, он корчится от боли. А тот, кто смотрит со стороны, – смеется. И вправду может быть смешно.

Термез, город с древней историей, как и почти все города в Средней Азии, расположился на правой стороне реки Амударьи. В городе немало русских, и даже есть храм Александра Невского. Нас поселили в небольшой гостинице, по двое в номере. Сегодня мы с Мидным не могли себе позволить первым делом ресторан – суточные закончились. Нам надлежало по два рубля и шестьдесят копеек в сутки. Бригадир выдавал башли на неделю, которые у всех заканчивались гораздо раньше. У меня осталось пятнадцать копеек.

Мы решили посмотреть на Афганистан. До реки недалеко, и минут через десять мы пришли к речному вокзалу. На левом берегу виднелось небольшое афганское селение. Речной прохладой дышалось с наслаждением. Времени до концерта оставалось немного, надо было бы перекусить. Остановив молодую женщину, с виду русскую, мы спросили, ее где базар и не смогла ли бы она проводить нас туда. Женщина показала нам рукой направление, сказала, что тут рукой подать, и поспешила по своим делам.

Ни с чем не сравним восточный базар: здесь можно увидеть и старика Хотабыча, и Али-Бабу со всеми его разбойниками, багдадских воришек и джинов. Все они продавали, покупали и громко галдели.

Многие экзотические фрукты и овощи я увидел здесь впервые, поэтому купил то, что мне знакомо – помидоры и бутылку молока. Как раз в пятнадцать копеек и уложился. Коля купил себе что-то другое. Пришли в номер, я съел свой обед. У нас было еще полчаса времени до концерта, и я развалился на кровати.

Концерт давали в летнем театре. Сразу за концертной площадкой протекал арык. Настроив контрабас, я вышел покурить. До первого звонка оставалось десять минут. И тут началось! Помидоры не сдружились с молоком. В животе забурлило, закрутило. Я смотрел по сторонам с тоскливой надеждой найти туалет, но ничего подобного не увидел. Мне становилось совсем уж невтерпеж. Спазмы крутили кишки. Дали первый звонок. Люди поспешили в зал. Я стоял с мучительной гримасой и боялся оторвать ногу от земли. Мимо проходил аксакал. Я спросил, не подскажет ли он, где тут туалет. Дедушка показал вдаль рукой и сказал, что там, за деревьями, увижу. Какие там деревья, я и шагу не мог ступить! Боль становилась невыносимой. Дали второй звонок. Все! Я больше не могу! Расслабился и отпустил! Когда прозвучал последний, третий звонок – стоял в своих концертных туфлях посреди говняного островка. Мне стало так хорошо! Боль ушла! Стоя в островке, понял, что такое верзовое счастье! Радость была недолгой, надо идти играть. Но как? Решение пришло быстро. Я почавкал к арыку и… как был в концертном костюме, уселся в арык. Подрыгал ногами. Вышел. Встряхнулся, как пес, и поплелся на сцену.

– Где ты был?! – налетели на меня. – Ты что, не слышал звонков?! Почему ты весь мокрый?!

– Почему, почему. Шел по мостику, нога подвернулась, и я упал в арык. Чуть не утонул!

– Быстренько на сцену! Начинаем! – крикнул бригадир.

Я спрятался как мог за контрабас. Вода маленькими ручейками предательски стекала на сцену. Был обычный среднеазиатский, душный вечер, и минут через пять я подсох. Брюки затвердели, как мокрое белье на морозе, и вонь начала медленно распространяться, начиная со сцены. Музыканты вертели головами, ища источник вони. Я играл и делал вид, что меня это не касается. Вонь дошла до первых рядов. Публика закрутила носами. Люди вопросительно поглядывали друг на друга. С невозмутимым видом я продолжал играть. Коля, сидя за своей ударной установкой рядом со мной, посмотрел на мои топорщащиеся брюки и все понял.

– Шик усрался! Шик усрался! – громко зашептал он и стал смеяться. Музыканты смотрели на меня и тоже смеялись. Солист пел и бросал взгляды в мою сторону. Первые ряды внимательно смотрели на сцену.

Я шипел:

– Не смотрите на меня!

Было очень стыдно и как-то обидно. На этот раз я в антракте покурить не выходил. Стоически выдержал (и не только я) второе отделение. Летний театр, к счастью, был в десяти минутах ходьбы от гостиницы. В номере была ванна, и это все, что мне сегодня было нужно.

Бэгюль

Несмотря на неприятность в Термезе, гастролировать мне нравились. Не каждому удается за два месяца посмотреть такое количество городов. Смена декораций пришлась по вкусу. Новые места, новые действующие лица проносились калейдоскопом. Возил нас большой львовский автобус, и покатили мы в Туркменистан, в ничем ни запомнившийся город Чарджоу. Дали концерт и рано утром выехали в Мары. Переезды были не маленькими. В этом городе провел свои детские годы поэт, которого обожала советская молодежь, – Эдуард Асадов.

Мне запомнились Мары по причинам более прозаическим. Времени перед концертом оставалось немного. Я прошелся по центральной улице, перекусил и вернулся в номер. Начался концерт, я разглядывал публику. Встретился глазами с женщиной лет тридцати, сидевшей в седьмом или восьмом ряду. Она улыбнулась. В течение всего первого отделения мы бросали друг другу взгляды-призывы. В антракте я вышел покурить. Незнакомка первой проявила инициативу и подошла. Увидев ее вблизи, я сразу расхотел флиртовать. Выглядела она лет на сорок, впрочем, с хорошей фигурой. Шатенка, с собранными в пучок на затылке волосами, в розовой мохеровой кофточке, в туфельках на каблучках – она была весьма элегантна. Но даже для сорока лет у нее было уж слишком морщинистое лицо. Мне ведь было только двадцать три, да и не голодный я. Поболтали немного, и она сказала, что будет ждать меня после концерта. Я не хотел ее, но согласился. Чуть позже все же передумал.

Концерт закончился. Я раньше всех загрузился в автобус, трусливо спрятался на заднем сиденье и украдкой наблюдал, как она, высматривая меня, крутит головой во все стороны. Наконец все разместились, и автобус тронулся к гостинице. Облегченно вздохнув, я уселся нормально.

У гитариста был день рождения, и музыканты собрались у него в номере отметить. Вскорости в дверь постучалась горничная:

– Кто из вас Эдуард Шик?

– Я! А что?

– Вас к телефону.

Кто меня может спрашивать в этом небольшом туркменском городке? В голову не могло прийти, что это та, от которой я улизнул. Я даже имени ее не запомнил. Однако это была она и стала распекать меня – сказала, что я поступил с ней не по-мужски, и она, как девчонка, ждала меня, и что так нельзя! Я пытался оправдываться.

– Что вы делаете завтра? – неожиданно спросила она.

– Ну… у нас вечером концерт… – заговорил я, растягивая слова.

– Значит, так! Завтра в двенадцать дня буду ждать вас у гостиницы! И пожалуйста, не ведите себя, как ребенок! Договорились?!

– Ну да.

Какой напор, какая настойчивость!

В половине двенадцатого я еще валялся в постели. Идти к ней никак не хотелось. Хотелось пройтись по городку, где-нибудь перекусить. Среднеазиатская еда пришлась мне по нраву. Может, попадется кто-то помоложе? «Кажется, я начинаю входить во вкус?!» Но мне надобно выйти из гостиницы, а там… расставлены сети! И в то же время (видимо, последствия воспитания) не хотелось обижать женщину.

Я вышел. Меня ждала элегантная женщина в возрасте, при солнечном свете выглядевшая еще старше, чем вчера вечером. Мы поздоровались. Звали ее Бэгюль. Я предложил позавтракать. Она сообщила, что живет недалеко и что дома уже накрыт стол. Возражать я не стал. Пока шли, Бэгюль рассказала, что работает детским хирургом в местной больнице, живет одна, давно в разводе, детей нет. Я понял, ей нужен был мужчина, которого в городе не знают. Бэгюль спросила, женат ли я и есть ли дети. На оба вопроса я ответил утвердительно.

Домик оказался очень симпатичным, с небольшим ухоженным садиком, в котором росли яркие, сочные цветы. Стол был накрыт, как для эмира, весь уставлен яствами, которые во Львове можно достать только по большому блату. Еды хватило бы на весь оркестр. Я был приятно удивлен и принялся за угощение. Бэгюль предложила коньяк, но я отказался. Дама похвалила меня, сказав, что, мол, молодец, сама же выпила рюмочку. Плотно подкрепившись, я закурил. Бэгюль сидела напротив и улыбалась.

– Пошли! – неожиданно сказала она.

– Куда? – вздрогнул я.

– Идем в ванну, я помою тебя! – протянула она мне руку.

Я повиновался. Бэгюль помыла меня, обтерла полотенцем. Я как будто в детство попал. Женщина взяла меня за руку, повела в спальню – на сладкое заклание.

Окна были зашторены, в доме царила приятная прохлада. Бэгюль оказалась горячей, страстной, пахла приятными духами, и минут через пять все закончилось. Она продолжала нежно ласкать меня, и через короткое время плоть была готова к продолжению. На этот раз было дольше. Я закурил. Бэгюль лежала на спине, блаженно прикрыв глаза. Мной овладела приятная истома. Сейчас бы поспать. Но не тут-то было. Совсем немного времени прошло, и… опять ее рука поползла к межножью. Не знаю, что эти волшебные руки хирурга делали, но я, к моему собственному великому удивлению, стал готов и в третий раз. На этот раз кувыркались еще дольше. Я чувствовал, что мне просто необходимо было отдохнуть.

– Отдохни, милый, – проворковала женщина, – я принесу тебе фрукты.

Принесла на подносе арбуз, вкуснейшую дыню, персики, виноград. Я сидел на большой кровати, скрестив ноги, и уплетал угощения. Она сказала, что покажет мне кое-что, и достала журнал «Хирургия». На открытой ею странице я увидел парнишку лет восемнадцати, сфотографированного в профиль, – с двумя детородными органами?! Один как у всех, другой же торчал из затылка. Бэгюль сказала, что оба органа вырабатывают сперму. На втором фото у парнишки на затылке был послеоперационный шрам – подарка от природы больше не было. Я развеселил ее, изображая, как можно было бы быть одновременно с двумя женщинами.

– А хочешь? – загадочно улыбнувшись, произнесла Бэгюль.

– Что?!

Бэгюль встала с кровати:

– Лежи, отдыхай, я сейчас. – И вышла, прикрыв двери.

Ее не было минут десять. Меня потянуло на сон. Сквозь дрему я думал, что все же не зря пришел – с ней было хорошо. Небольшую неловкость я все же чувствовал: я не целовал ее – большое несоответствие было между молодым, довольно упругим телом и морщинистым лицом. Видимо, она и не претендовала на мои поцелуи.

Я уже стал клевать носом, как вдруг из другой комнаты поплыл волшебный звук дудука и зазвучала медленная восточная музыка. Дверь открылась, и из нее выплыла Бэгюль. Вокруг бедер она повязала прозрачную голубую накидку, шею украсила крупными красными бусами, в ушах поблескивали сережки в виде двух полумесяцев. Завершал ансамбль красный цветок в волосах цвета вороньего крыла. Глаза мои слегка округлились, челюсть приоткрылась, как будто я собирался сказать «а-а-а». Бэгюль медленно исполняла танец живота. Это было так неожиданно и так здорово! Я почувствовал себя шахом с шиком!

Бэгюль медленно приблизилась к кровати, легла у моих ног. Стала ласкать ноги, постепенно подбираясь руками к плоти. И через минуту-две плоть стала реагировать. Бэгюль легла поперек кровати и нежно потянула меня на себя. На этот раз было долго. Наконец, обессиленные, мы упали на подушки. Оба тяжело дышали. «Неужели устала? Хоть она и в хорошей физической форме, все-таки пожилая женщина, за сорок!» Уже почти пять часов, как мы занимаемся любовью.

Мне пора было уходить. Я сказал, что мне понравилась розовая кофточка, в которой видел ее на концерте, и что хотел бы купить жене такую же. Она, не сказав ни слова, встала с кровати, подошла к телефону. Пока она балакала на туркменском, я разглядывал ее наготу. Жаль – такое несоответствие с лицом. Бэгюль закончила разговор:

– Минут через пятнадцать принесут, – сообщила она.

– Как, вот так сразу? – искренне удивился я.

– Меня все знают и уважают, – улыбнулась приятной улыбкой женщина. – Пока принесут, сварю тебе крепкий кофе?

– О да, конечно! – не переставал я удивляться. – Очень кстати!

Давно пора было уходить, а я все еще балдел, как Шахрияр из «Тысячи и одной ночи». Пока мы пили кофе, принесли пакет. Я спросил:

– Сколько с меня?

Нам дали зарплату.

– Ни в коем случае! – запротестовала Бэгюль. – Мне очень хочется сделать подарок твоей жене, и, пожалуйста, спрячь деньги!

– Извини, Бэгюль, я бы хотел заплатить! Скажи, сколько?

– Эдик, пожалуйста, мне это ничего не стоит, я буду рада, если ты позволишь сделать этот маленький подарок твоей жене и передай ей, – добавила лукаво, – что что у нее очень хороший муж.

– Обязательно передам, – улыбнулся я.

Я был тронут, нежно обнял ее и произнес:

– Я не знал, что такие женщины существуют. Мне было очень хорошо. Вероятно, мы больше никогда не увидимся, но я навсегда запомню эту сказку! – и нежно поцеловал Бэгюль в губы.

Пустыня Кара-Кум

Мы летели на «кукурузнике» давать концерт строителям Каракумского канала. Пока загружались, я поболтал с летчиком и штурманом, они оказались хорошими ребятами – положили дощечку между своими сиденьями и разрешили мне сесть на нее.

Самолет летел на сравнительно небольшой высоте. Барханы убегали за горизонт. Иногда неизвестно куда ползли караваны верблюдов. Фюзеляж самолета нагрелся, но в кабине у пилотов жарко не было. Они даже разрешили закурить. Закурили и сами. Приоткрыв дверь, я глянул на свою бригаду. В салоне было очень душно и неприятно пахло. Многих рвало. Быстренько захлопнул дверь.

Из-за горизонта выплыл Каракумский канал. Неожиданно поднялся сильный ветер, и самолет стало ощутимо болтать. Ветер вздымал песок, видимость ухудшалась. Я глянул тихонько на пилота, тот – спокоен.

– Не волнуйся! Успеем сесть, – заметив мой взгляд, улыбнулся он.

Показался оазис – селение строителей. Минут через пять пошли на снижение. Ветер усиливался. Потемнело. Успели приземлиться и стали быстро разгружаться. Из самолета вываливалась концертная бригада с зелеными лицами, матерившаяся похлеще одесских биндюжников. Я вынес контрабас и вернулся за баяном и чемоданом. Схватив оба, посмотрел в сторону, где должен был находиться инструмент. Метрах в пяти от земли кружился мой контрабас. Небольшой такой, совсем маленький смерчик прошелся рядом с самолетом, поднял мой инструмент и ушел в сторону. Контрабас, как огромный лист с дерева, покрутившись, упал наземь. Я подозревал – контрабасу каюк! Подняв чехол, понял, что мой инструмент превратился в большое количество щепок.

Ветер, подняв тонны песка, дул с такой силой, что те сто метров, которые мы должны были пройти до ближайшего здания, пришлось преодолевать, крепко вцепившись друг в друга. Ничего не было видно, а ведь это был только час дня. Глаза и рот боялись приоткрыть – песком забивало. Летчики вели за собой вереницу еле живых людей. Мне повезло, я летел в кабине и хотя бы зеленым не был.

Здание оказалось большой столовой. Ввалившись в комнату, зелено-желтые человечки попадали на пол. Немного отдышавшись и стряхнув песок, я открыл чехол контрабаса. Гриф не сломало, но все остальное – щепки. Сев в стороне, я разложил кусочки на полу и с тоской уставился на них. Подошли музыканты, покачали головами.

Тут дверь открылась, и зашел симпатичный мужчина высокого роста, весь в песке. Это оказался сам начальник канала, лауреат Ленинской премии.

– Ну что, артисты, никого не унесло? – весело спросил он.

– Да уж, – забормотали мы.

К нему подошли две наши певицы.

– Что нам делать, нам ведь помыться надо.

– Все уладим. Через час-другой ветер спадет. Мы пока вам выделим две комнаты – для мужчин и для женщин. Обе с душем. Накормим, ну а вечером – концерт. – Тут он заметил меня, сидящего на полу, и подошел. – Что это? – кивнув на щепки.

– Это был контрабас.

– Что случилось?

Я рассказал.

– Чем могу помочь?

– Я вот думаю, что, если попробовать все это склеить хорошим клеем? И было бы хорошо, если бы за это взялся специалист по дереву.

– Будет тебе клей и специалист по дереву! – тут же живо пообещал начальник.

Как и предсказал лауреат, ветер стихал. Через полчаса пришел специалист по дереву с маленьким чемоданчиком, и через два часа собрали и склеили этот ребус.

– Теперь надо больного забинтовать, – сказал специалист и достал из чемоданчика парусиновые ленты.

Контрабас стал похож на раненую женщину с тонкой шеей и большой попой.

– Получай свою бабу! – улыбнулся мастер. – Поиграй сегодня на ней одетой. Завтра сможешь раздеть.

Вместе посмеялись. Настроение поднялось, треволнения улеглись.

Поселок строителей разрастался вместе с оазисом, в котором расположился, и так как каждому поселку в Советском Союзе полагалось иметь свой клуб – был он и здесь, и довольно вместительный.

К трем часам дня все успокоилось. Солнце нещадно грело, как будто бури и в помине не было. На концерт все пришли чистые, отдохнувшие. Контрабас, конечно, звучал неважно. Самое главное, что было слышно, это – бум, бум.

После концерта к нам подошел Ленинский лауреат, поблагодарил за хороший концерт и отозвал в сторонку нашу певицу Тину. Улыбаясь, он что-то говорил ей. Тине явно было приятно его внимание – видимо, понравилась. Оба подошли к нам.

– Вот тут Тина мне сказала, что у вас завтра свободный день, – обратился к нам начальник, – я приглашаю всех завтра ко мне домой, к часу, на обед.

Бригада одобрительно загалдела:

– Да, конечно, придем, придем!

Рано утром мы с гитаристом, заядлым рыбаком, пошли порыбачить на канал. Клева не было. Солнце нещадно палило, и было приятно окунуться в прохладный канал имени Ленина. Сидя в воде, мы наблюдали за снующими корабликами – канал на протяжении четырехсот километров был судоходен.

К часу дня все собрались в доме у начальника канала. Большой каменный дом укрылся в большом саду, в тени деревьев. Нас усадили на ковер с множеством пестрых подушек. Все сняли обувь. Привлек внимание необычный запах, мы украдкой поглядывали друг на друга, но через короткое время привыкли и больше не замечали запах. Хозяйка дома сновала между кухней и гостиной. Еды было очень много. Те же деликатесы, которые были у Бэгюль, только на всю ораву, уплетавшую всю эту снедь за обе щеки. В довершение ко всему хозяйка вынесла вкуснейший плов. Жаль, что желудок не резиновый. Ребята хорошо приложились к коньяку. За все время обеда хозяйка дома ни разу не присела к нам – обслуживала.

Хозяин сидел рядом с Тиной и что-то ей на ушко ворковал. Она внимательно, с благосклонной улыбкой слушала и кивала головой. Обед закончился, и лауреат, продолжая впечатлять Тину, пригласил желающих прокатиться по каналу на его большом катере. Покатались на славу. Все были в приподнятом настроении. День удался.

Вечером мы все наблюдали за солнцем, садившимся в песок, давая всему живому передышку до утра. Тины и начальника с нами не было.

Утром вылетали в Ашхабад. Бригада с большой неохотой грузились в самолет. Я опять занял место между пилотами. В салоне еще не успел выветриться запах от предыдущего полета, как почти все стали вновь блевать. Благо было чем. Через два с половиной часа, выползли в Ашхабаде. К вечернему концерту пришли в себя и отработали нормально. Город запомнился широкими и просторными проспектами, большим красивым фонтаном. У меня ничего нового не произошло. Просто не хотелось пока никаких связей. Съездили на два выездных концерта. Следующий – Таджикистан.