Текст книги "Брак с Медузой"
Автор книги: Эдвард Уолдо
Жанр: Любовно-фантастические романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Глава семнадцатая
Гарлик лежал без сознания под куполом, пока тончайшие манипуляторы механического хирурга вносили в его семя жизненную суть Медузы. Поэтому он не видел, как изменилось все вокруг: приземистые механические «улитки» втянули пылесборники, световые «рожки» их потемнели, каждая из них раскрылась и передала свое содержимое другим машинам, более в нем нуждавшимся; те, в свою очередь, завершив задачи, распадались на части, рассыпались, и вещество их поглощали третьи машины, пока еще работающие; и так продолжалось, пока на изрытом поле не остались одни «танки» с журавлиными шеями и головками, увенчанными множеством рогов, а кроме них – огромные серебристые сферы, готовые принять «танки» на борт и стремительно доставить по назначению.
Запасного плана на случай поражения не было, ибо и поражения быть не могло. Устройство электроэнцефалографа и запись энцефалограммы ясно показали трансцендентному сознанию Медузы, чего недостает обычному человеческому разуму, чтобы стать разумом общим. Изготовить ловушку для человечества оказалось не слишком сложно: во многих его проявлениях – в том, как люди бессознательно подражают другим, как друзья вдалеке друг от друга одновременно садятся за стол и пишут друг другу схожие письма, как любой коллектив, будь то картель, комиссия, толпа или народ, избирает себе лидера и начинает следовать за ним, виделся живой и мощный потенциал, прочное основание для коллективного разума. О том, сможет ли (вос) соединенное человечество продолжать существование, превратившись в единую сверхличность, Медуза не задумывалась: какая разница? Едва слившись друг с другом, оно сольется и с Медузой, ибо она всегда (не «почти всегда», не «практически всегда», а именно ВСЕГДА) беспрепятственно проникает в коллективный разум, стоит лишь его коснуться.
Итак, автоматический завод погрузился в молчание; серебристые сферы бесшумно выкатились в центр распаханной равнины, открыв люки, собрали в себя «танки» – проекторы с журавлиными шеями, взлетели и помчались в разные концы земли, готовые разместить проекторы везде, где их излучение (отчасти звуковая волна, отчасти нечто иное) достигнет больших человеческих масс. До всех людей излучение не доберется, – но дойдет до большинства, а оставшихся коллективный разум сам втянет в свою орбиту. Никто не избежит его притяжения: не сможет, да и не захочет. А затем Гарлик совокупится с этим новым, единым, безупречным существом, всеет в него крохотную частицу себя – и в миг слияния этой частицы с яйцеклеткой Медуза охватит человечество так же, как кристаллизуется перенасыщенный раствор.
Глава восемнадцатая
Шерон Бревикс скорчилась на отмели каменистого берега ручья. Она умирала.
Накануне шагала целый день, но так и не нашла ни моря, ни города, ни людей. Билли рассказывал: если потеряешься, надо просто найти реку и идти по течению – все реки впадают в моря, а на берегу обязательно будет город или люди. Так что, едва рассвело, Шерон направилась по течению вперед. Остаться на дороге и ждать, пока кто-нибудь проедет мимо, ей не пришло в голову; она была уверена, что находится вблизи шоссе и что рано или поздно кто-нибудь ее найдет. Пройдя вдоль реки час, никого и ничего не видя и не слыша, она не сообразила, что уходит от дороги все дальше.
В конце концов, ей было всего четыре года.
К десяти утра ей страшно хотелось есть. К полудню уже живот подводило от голода. Она захныкала, один раз даже села и поревела как следует, но потом встала и пошла дальше. Она уже так долго идет, думала Шерон, море наверняка где-то совсем неподалеку! (Море было от нее в тысяче двухстах милях, но этого Шерон не знала.) Днем она немного поспала, а проснувшись, обнаружила на кустах малину. Рвала и ела ягоды, пока ее не ужалила оса; тогда Шерон с криком убежала. Снова нашла свой ручей и шагала вдоль него, пока не стемнело.
Теперь было уже совсем темно, и Шерон умирала. Чувствовала она себя даже лучше прежнего; точнее сказать, ничего особенного не чувствовала, кроме голода. Голод не уменьшал все иные ощущения, но милосердно их приглушал. Страх, холод, даже одиночество в присутствии этого острого голода меркли, как звезды в полдень. В суете переезда, а затем в двухдневном путешествии Шерон ела меньше обычного; а ведь четырехлетнему ребенку и так-то немного нужно, чтобы выбиться из сил.
После полуночи ее тревожный сон сменился иным состоянием, более глубоким и опасным. Она больше не вздрагивала на холодном ветру, не чувствовала покалывания в онемевших руках и ногах. Шерон спала сидя, наполовину втиснувшись спиной и боком в крохотную «пещерку» в скале. Проснувшись утром, скорее всего, уже не сумела бы встать, едва ли могла бы даже ползти. Но…
Шерон подняла голову: ее разбудил какой-то звук. Сперва ей показалось, что прямо перед глазами, в нескольких футах от нее, блестит серебристый шарик с рождественской елки. Шерон заморгала, вгляделась – и поняла, что шар, бесшумно спускающийся с ночного неба, на самом деле гораздо дальше и гораздо больше. Затем до нее донесся сердитый рев моторов. Подняв глаза чуть выше, она увидела во тьме мигающие хвостовые огни небольшого самолета; он стремительно несся вниз.
Шерон вскочила на ноги, пошатнулась и схватилась за скалу, чтобы не упасть. Она видела, что огромный шар готов приземлиться на плоскую, травянистую вершину холма милях в трех отсюда. Видела, как самолет, когда шар был всего в тридцати футах от земли, протаранил его носом, и все вместе – самолет, шар и все, что шар нес в своем серебряном чреве – запылало ярким пламенем.
Шерон смотрела на пламя, пока оно не угасло; потом легла, закрыла глаза и продолжила гаснуть сама.
Глава девятнадцатая
«Сколько сообщений о летающих тарелках! Прямо эпидемия какая-то!» – так думали наблюдатели в те несколько минут, что осталось им думать прежним, привычным образом.
Эти же последние минуты принесли немало тревог военным. Радары сообщали об объектах, движущихся с такой скоростью, что маршрут их можно было вычислить и предсказать безошибочно: чем выше скорость, тем точнее предсказание. Однако затем начали поступать новые сообщения, странные и тревожные: объекты появлялись, исчезали и с быстротой молнии снова появлялись совсем не там, где их ждали. Такие траектории на такой скорости были попросту невозможны; однако прежде, чем теоретики пересмотрели свое понятие «невозможного», сами они и все их сотрудники, коллеги, знакомые, соседи, родственники и домочадцы избавились от необходимости рассуждать и вычислять поодиночке. Произошло это в один миг: только что человечество говорило на разных языках и не слушало друг друга – и вдруг окончилось проклятие Вавилонской башни.
Пятилетний Генри спал, как обычно, на спине, лицом вверх, плотно сжав ноги, подсунув под ягодицы стиснутые кулачки. Ему снился беззвучный кошмар: со всех сторон окружали его улыбчивые папы. Иные из них носили маски других ребят в саду, или уличных собак, или продавцов в магазинах; но все это были папы, ласковые, улыбающиеся, как всегда перед тем, как заорать ему в лицо. А между ним и всеми этими папами стояла добрая богиня с мягкими руками, полными запретных леденцов и бутербродов с арахисовым маслом, тех, что сует она потихоньку маленьким мальчикам, когда за трусость их отправляют спать без ужина. Богиня была здесь, чтобы заботиться о нем и его защищать; но когда неизбежное случилось и все мальчишки, собаки, продавцы, отцы разом заорали и ринулись на него, она ничего не сделала. Просто стояла, виновато улыбаясь и протягивая леденцы, и как будто не замечала, что они все с ним творят. Кошмар этот был окрашен безнадежностью, абсолютной уверенностью в том, что то же самое ждет Генри и по пробуждении; ибо сон и мир были для него одним.
Глава двадцатая
Каждый человек – частный случай общих закономерностей. Но ни один из нас не похож на другого: у каждого своя уникальная история, порожденная сочетанием личных свойств, влияющих на человека сил и того, как он воспринимает эти силы. Один видит в машине Бога, другой в Боге – всего лишь аргумент, а третий использует любые аргументы как орудия, то есть своего рода машины. При всей своей способности работать в согласии с другими, испытывать и вызывать сочувствие и сострадание, по сути человек остается одинок: никто из нас не знает точно, что чувствует другой. На высоте чувств человек приближается к потере сознания… сознания чего? Всего окружающего, но не себя.
В ночь, когда миру настал конец, люди оставались частными случаями: думали свои мысли, жили своей жизнью, не сомневались, что сегодняшний день – прямое продолжение вчерашнего, а завтра все будет так же, как сегодня… и в этом наконец-то ошибались.
В тот самый миг, когда Пол Сандерс встал с кушетки, подхватил на руки Шарлотту Данси и сказал себе: «Ну, сейчас или никогда!»…
Когда юный Гвидо шагал по предрассветному Риму и в теле его пела музыка, а резное чудо под мышкой нетерпеливо ждало прикосновения его освобожденного таланта; и ни один любовник, или скупец, или фанатик на земле не любил так свою возлюбленную, деньги или Господа, как Гвидо любил свою скрипку…
Когда братья Мбала и Нуйю, обращенный неверующий и раскаявшийся вор, повернулись навстречу новому дню, навстречу заре веры и изобильного ямса…
Когда пятилетний Генри спал и беззвучно плакал во сне, окруженный улыбчивыми палачами, и нигде в целом свете не видел себе спасения…
Когда на прикроватной тумбочке Бумазеи Кармайкл зазвонил предрассветный будильник, и Бумазея принялась стягивать свою практичную хлопчатобумажную ночную рубашку, чтобы принять душ…
Когда Шерон Бревикс открыла глаза навстречу рассвету – второму своему дню в глуши, без крова и без пищи…
В тот же самый миг все эти люди, частные случаи родовой жизни человечества, каждый со своими уникальными чувствами, желаниями, воспоминаниями, слились в единое двух-с-половиной-миллиардноголовое существо, и каждый из них два с половиной миллиарда раз повторился в каждом из своих собратьев.
Глава двадцать первая
Он замер с девушкой на руках, готовый опустить ее на диван. Но в следующий миг – молча, даже без единого удивленного звука – Пол Сандерс поставил ее на пол и поддерживал твердой рукой, пока в голове у Шарлотты не прояснилось.
Не было сказано ни слова – к чему слова? За долю секунды оба претерпели сверхъестественный переворот. Не прочли мысли друг друга – нет, это слишком грубое и неточное выражение; скорее, мгновенно поняли и признали свое новое отношение и друг к другу, и к остальному миру. Ясно осознали и то, что происходит, и принятое решение, и необходимость действовать, не теряя ни секунды.
Вместе Пол Сандерс и Шарлотта Данси вышли из квартиры. Холл был полон людей, одетых, полуодетых и вовсе раздетых; все шли молча и целеустремленно. На Шарлотту в прозрачной ночной сорочке никто не обратил ни малейшего внимания.
Они вышли в холл. Шарлотта остановилась у дверей лифта, где уже стояли с полдюжины ее соседей, а Пол открыл дверь пожарной лестницы и, прыгая через две ступеньки, побежал наверх. Поднявшись на крышу, направился к будке, скрывающей мотор и тросы лифта, одним движением сбил непрочный замок, открыл дверь и вошел. Пол никогда в жизни здесь не был, но без колебаний пошарил слева от двери, поднял лежащую поперек решетки пятифутовую пику и, взвалив ее на плечо, помчался по лестнице вниз.
Не глядя на номера этажей, он вышел на площадке четвертого, повернул налево и побежал по коридору. Последняя дверь справа открылась ему навстречу. Пол вошел, не поблагодарив пожилую даму, открывшую ему дверь; она тоже не сказала ни слова. Он промчался через прихожую и гостиную в спальню, распахнул самое дальнее окно и выбрался наружу.
Здесь был узкий карниз. Казалось, пройти по нему, балансируя тяжелой пикой, почти невозможно – однако Пол смог. Худший враг человека на высоте – ядовитый страх, нашептывающий: «Я упаду! Я упаду!» Пол ни малейшего страха не ощущал. Мелкими, быстрыми боковыми шажками он пробрался по карнизу и оказался возле рымболта, с которого свисала огромная цепь: эта цепь поддерживала с одного конца тяжелую вывеску с названием кинотеатра, что располагался на первом этаже дома. Здесь Пол повернулся лицом к улице, присел и, выдвинув свою пику, просунул ее кончик в четвертое звено цепи. И стал ждать.
Улица внизу – та ее часть, которую мог обозревать Пол, – на первый взгляд выглядела вполне нормально; людей на ней было столько, сколько и следует ожидать в субботу вечером. Однако, приглядевшись, Пол заметил, что никто из них не гуляет. Все шли быстро и целеустремленно, один или двое даже бежали – и было ясно, что бегут они не от чего-то, а к чему-то. Пол увидел, как Шарлотта Данси, босиком и в развевающейся ночной сорочке, входит в салон-магазин с вычислительными машинами на витрине. Обычно этот магазин открывался в полдень; но сейчас двери его широко распахнулись, горел свет, и множество людей внутри уже молча и сосредоточенно работали.
Затем послышался звук. Не просто звук: низкое угрожающее сотрясение воздуха, что, как казалось поначалу, шло со всех сторон сразу и даже из-под земли. Звук становился все громче, и Пол понял, что он доносится слева, а затем – что идет из-за угла. То, что издавало этот звук, медленно ползло по соседней улице вверх, к перекрестку.
Пол Сандерс терпеливо ждал.
Глава двадцать вторая
Генри беззвучно вынырнул из своего беззвучного кошмара. Тихо соскользнул с кровати и вышел из детской. Прошел мимо комнаты родителей: они не спали, но он не сказал им ни слова, и они, если и заметили его, не подали голоса. Генри спустился по лестнице и вышел в теплую ночь. Рысцой направился в центр города: пробежал три квартала к югу, один к западу, затем два снова к югу. Неизвестно, заметил ли он, что, хотя светофоры все еще работали, их сигналам не подчинялся уже никто – в том числе и он сам. Автомобили ехали, а пешеходы шли, как хотели, но никто никого не сшибал, не сталкивался, не врезался в фонарные столбы; этой ночью жители города со сверхъестественной легкостью избегали аварий.
Уже некоторое время до Генри доносилось низкое, почти на пределе слышимости, гудение. Звук быстро приближался: Генри бежал ему навстречу. Добравшись до перекрестка, он увидел и источник звука: тот двигался по этой же улице, однако находился на другой стороне, перед кинотеатром. Тяжелая машина, похожая на танк, с длинной журавлиной шеей и головой, увенчанной четырьмя рогами, а на рогах что-то вроде квадратных мегафонов или динамиков: они-то и испускали звук. «Шея» раскачивалась туда-сюда, волнообразными движениями, динамики на ней поворачивались, и звук менял направление, отчего низкое гудение окрашивалось медленной тревожной дрожью.
Генри бросился бежать через улицу. Прямо под вывеской кинотеатра вылетел машине наперерез. Не замедляя шага, Генри развернулся и прыгнул на гусеницу «танка», в узкое пространство между ходовым винтом и валиком. Брызнула кровь, мгновенно размазавшись по гусенице; другая гусеница продолжала двигаться, как раньше, «танк» занесло, он покосился и наткнулся на бортик тротуара.
В то самое мгновение, когда мальчик прыгнул на машину, еще прежде, чем голову и ручонки его затянуло под валик, Пол Сандерс, наклонившись вперед и вниз, изо всех сил налег на свою пику. Удар, в который Пол вложил всю свою силу, вместе с весом его тела, придал тяжелой цепи мощное ускорение. Рымболт со скрежетом вылетел из стены, под весом цепи и мускулистого тела Пола вывеска сорвалась и рухнула на «танк». Смешалось все: обломки кирпичей, жестяные листы, неоновые буквы. Машина взревела, задрожала всем корпусом; гусеницы с ревом и визгом скребли по мостовой. Но освободиться ей не удалось: длинная шея с головой, увенчанной четырьмя рогами, согнулась вдвое, голова ударилась о мостовую, низкий гул затих, и машина осталась недвижима.
К месту ее крушения немедленно бросились четверо. Двое везли тележку с кислородно-ацетиленовой горелкой. Третий, вооруженный рулеткой, микрометром и мерным кольцом, немедленно начал производить измерения. Первые двое включили горелку и взялись за работу, определяя, какую часть машины лучше отделить для изучения. Четвертый, с рашпилями и ручным зубилом, принялся исследовать ее на прочность.
А люди все шли и ехали мимо по своим делам, сосредоточенно, в неестественном молчании. На месте крушения не собралась толпа. Зачем? Все и так знали.
Все население деревни – Мбала и Нуйю во главе процессии, за ними старый колдун – было уже в двухстах ярдах от ямсовой делянки Мбалы, когда эта штука снова спустилась с небес. Стоял белый день, так что призрачного лунного сияния на сей раз не случилось; однако парящий в воздухе серебряный шар и свисающий из-под него на невидимых креплениях проектор вызвали у деревенских жителей дружный вопль изумления и страха. Мбала остановился, упал наземь и громко призвал имя своего отца, и прочие последовали его примеру.
Сфера стремительно опустилась на ямсовое поле – судя по фотографии, сделанной вчерашним добытчиком селена, идеальное место, откуда проектор сможет испускать гипнотизирующие волны.
Сфера поставила на землю свою ношу и мгновенно, стремительно, словно волейбольный мяч, пущенный опытной рукой, снова взвилась в небеса. Проектор повел рогатой головой и завел свою басовитую песнь: звуки его эхом отразились от обломков расщепленной скалы, окружающих делянку с четырех сторон, докатились до туземцев и мгновенно, словно заткнув им рты, прекратили их крики и мольбы.
Все замерли – но лишь на пару секунд; а затем половина воинов повернулась, как один человек, и устремилась в джунгли. Вторая половина, а также женщины и дети, всего более четырехсот человек, вскочили и вместе бросились вверх по склону к ямсовому полю. Никто не произнес ни слова, не издал ни звука; когда все протиснулись сквозь узкий проход меж каменных глыб, половина людей бросилась вперед, а другая половина осталась на месте и присела, перегородив проход от скалы до скалы. Те, что бежали, достигли северного прохода, перегородили и его, сели и стали ждать.
Прямо напротив первой группы, с западного входа на делянку, зашевелились кусты, и показались одна, две, дюжина… сотня голов. Люди шли быстро и бесшумно. Это были нгубве, жители соседней деревни: древняя традиция, рухнувшая в эти пять минут, предписывала им и соплеменникам Мбалы вести друг с другом войны и воровать друг у друга жен. Впрочем, народ Мбалы и нгубве, хоть и не забывали друг о друге, придерживались правила: «Живи и давай жить другим», так что последние лет тридцать в окрестных джунглях всем хватало места.
Теперь уже три входа на окруженную скалами делянку перегородили молчаливые, терпеливо ждущие аборигены. Молчали все, даже младенцы. Почти час не слышалось ни звука, если не считать тревожного низкого гула проектора, не видно было ни движения, кроме гипнотических поворотов и изгибов его журавлиной шеи. А потом раздался новый звук.
Топот, и грохот, и трубный, пронзительный, гневный рев; он повторялся снова и снова. Люди вскочили на ноги: они дождались. Женщины рвали на себе платья на разноцветные тряпки, мужчины, готовясь, набирали воздуху в грудь.
В открытый южный проход вбежали, пронзительно улюлюкая, четверо воинов. По пятам за ними мчалось стадо разъяренных слонов: три, четыре, семь… девять: один старый, двое молодых, четыре слонихи и двое слонят, все раздраженные и пышущие гневом. Бегущие воины рассыпались: двое бросились вправо, двое влево и исчезли в толпе. Старый слон пронзительно затрубил и помчался направо – там его встретили почти две сотни оглушительно вопящих, улюлюкающих людей. Слон развернулся; инерция движения протащила его вдоль каменной стены и направила ко второму проходу, где встретила его та же пугающая какофония. Другие слоны – все, кроме одного молодого и одного слоненка – с топотом побежали за ним, и, когда старый слон попытался повернуться и напасть на вторую группу, другие слоны выдавили его на середину делянки. Обезумевший от ярости, он поднял хобот, расправил могучие плечи, готовясь задать трепку всем, кто смеет так с ним обходиться… и тут свирепый взгляд его упал на блестящую и гудящую штуковину в центре поля.
Слон затрубил и бросился на врага. Враг пытался укатиться на своих бесконечных гусеницах; но двигался он медленно и неповоротливо и далеко не ушел. Тремя ударами мощных хоботов и ног слоны снесли ему голову, перевернули на бок, а затем и вверх тормашками. Гул сменился оглушительной тишиной; еще несколько минут гусеницы беспомощно вращались в воздухе, потом остановились и они.
В Берлине против машины, возникшей неподалеку от прославленного зоопарка, тоже использовали слонов. Здесь было проще: ручные слоны просто выполнили команды.
В Китае проектор засел в горной расселине под железнодорожным мостом и оттуда принялся гудеть что есть мочи. Один старый хромой кочевник, с трудом поднявшись по скалам, вбил между рельсами два клина и сдвинул одну рельсу. На дороге в полумиле от моста машинист и кочегар локомотива, тащившего за собой смешанный пассажирско-грузовой поезд с четырьмя сотнями людей на борту, не обменявшись ни словом, покинули свои посты, взобрались на тендер и отцепили локомотив от первого вагона. В тот же миг в каждом вагоне кто-то из пассажиров нажал на стоп-кран. Поезд остановился – а локомотив промчался по мосту, перевалился через край эстакады и раздавил проектор, прежде чем инопланетная машина успела шевельнуть гусеницей.
На Земле Баффина группа охотников-эскимосов стояла и завороженно смотрела, как проектор удобно устраивается на непроходимом и неприступном леднике, поднимает рогатую голову и заводит в морозном воздухе свою песнь, предназначенную для четырех или пяти рассеянных по этому краю поселений. Долго ждать охотникам не пришлось: высоко в атмосфере над ними появилась мощная ракета «Атлас», снизилась и, прицелившись, выпустила по проектору небольшой серебристый «Хоук». «Хоук», маленький, да удаленький, с пронзительным воем спустившись с небес, описал широкий полукруг, чтобы сбросить избыточную скорость, и вонзился в проектор с точностью, о которой бомбардиры былых времен говаривали: «Засадил прямо между глаз!»
И дальше большинство проекторов уничтожали ракетами; лишь в густонаселенных районах приходилось применять иные меры. Больше всего жертв унес проектор в Бомбее – сто тридцать шесть жизней: здесь толпа просто набросилась на машину и голыми руками разобрала ее на части. А в Риме один-единственный человек уничтожил четыре машины и остался невредим.
Впрочем, точно ли невредим?
Да и остался ли он человеком?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.