Текст книги "Точка Скольжения. Архипелаг. Часть первая"

– А Лёхе подруга не полагается, – заявил тогда Вовка, разливая вино из литровой упаковки девушкам, – У Лёхи свадьба скоро. У него девушка дома ждёт. Вот. И ей наша компания не нравится. Раньше нравилась, а как с Лёхой стала встречаться – так всё.

– Ещё немного, и мы его потеряем, – усмехнулся Андрей, – Хьюстон, у нас проблемы…

Находясь среди трёх друзей, я начал понимать – лидером в компании был Андрей. Но её душой был Лёха. А Вовка… Вовка был совестью.

Анастасия, Елизавета, Мария… Или Марина? Или Марианна? Сейчас уже не помнили точно, звали Марьей – и ладно. Настю – светловолосую, голубоглазую, совсем как Ника, несмотря на то, что была старше, года на три, заинтересовали Дементьевым, как могли.

– Настасья, это – Серёга, и ему срочно нужна помощь красивой девушки, – пояснил тогда Лёха, – Тут очень важный и серьёзный случай.

– Какой? – игриво, с искорками в глазах, спросила Настя.

Лёха доверительно наклонился к ней.

– Ему. Разбили. Сердце. Только тсссс! Больной не должен знать, ему вредно волноваться.

Настя правила игры приняла.

– Несчастный случай, доктор?

– Я бы сказал: трагедия… Прописано внимание, ласка, забота. Чередовать на ваше усмотрение.

– Сделаем, – улыбнулась Настя и переключилась на Дементьева, – Доктор, а если передозировка?

– Не страшно, – хмыкнул Лёха и занялся тем, чтобы не оказаться до поры лишним. Поддерживал общую беседу, шутил, балагурил, следил, чтобы бокалы и рюмки были наполнены.

И вечер продолжался, плавно перетекая в ночь. Что-то щебетали девушки, просили поменять музыку – танцевать будем. На что получили отказ: сейчас будем слушать поп-рок, а танцы после. Марья ушла перебирать диски с музыкой. Лиза попросила включить ноутбук, чтобы скачать нужные песни из интернета, но Андрей и тут отказал: за свою «машинку» он не пускал никого и никогда.

К полуночи обстановка стала перетекать во всё более интимную. Погасили свет, сдвинули столик, Настя с пятой – или шестой? – попытки всё ж вытащила Серёгу на медленный танец. Едва он закончился, зажёгся в прихожей свет – Лёха засобирался домой.

– Настасья, можно вас на пару слов? – позвал он и сделал Андрею жест, пока Дементьев не видел: мол, отвлеките его. И, пока Андрей выспрашивал у Серёги о самочувствии, вышедшей в коридор Насте Лёха сунул тысячную купюру и прижал палец к губам – мол, тихо.

– Зачем? – удивилась она шёпотом.

– Я ухожу, парни заняты подругами… А за Серёгой надо присмотреть. Желательно, чтобы утром он улыбался. Если не будет – приеду и попрошу вернуть деньги.

– Ты за кого меня принимаешь? – прошипела Настя.

– Ах, извини, если ошибся. Просто хотел попросить тебя помочь моему другу – а это подарок за помощь. Ну если ты не хочешь, то извини… – и начал убирать деньги обратно в бумажник.

– Нет, стой. Если надо помочь, то конечно, – улыбнулась Настя. Взяла деньги, тут же спрятала в куртку.

– Я как лучше хотел, – пояснил Лёха, вращая в руках рюмку с водкой и глядя в пустоту, – Не думал ведь, что он увидит.

Но Дементьев увидел. Увидел эту тысячу…

«Такой вот я и есть – меня можно любить только, если у меня есть деньги», – предпоследняя запись в дневнике. Её он сделал, выйдя на кухню под предлогом налить себе кофе.

Ему хотелось остаться наедине с собой. Если человек взялся за дневник, за то, куда сливалось всё, что на душе накопилось – стало быть, его лучше не трогать. Он выключил свет. Стоял и смотрел в окно на огни «Сатурна», на отъезжающие дорогие иномарки… Хотя… Какое там, «дорогие». Подержанные «тойоты», «ниссаны» и «митцубиши» дорогими не бывают. Скорее, просто недоступные для него, Дементьева. Не дорогие, а казавшиеся дорогими. Казавшиеся. Всего лишь.

Мы могли только гадать, о чём он думал тогда. И – да! – гадали.

Вовка уже уединился со своей пассией в спальне – пара кроватей у противоположных стен, да покосившийся шкаф – вот и вся обстановка. Андрей с Марьей танцевали. Настя вышла из гостиной за Дементьевым. То ли дело было в тысяче, то ли и впрямь искренне хотела помочь.

– Серёёёж… Ты чего там?

– Ничего. Иду, – он выдавил улыбку. С этой выдавленной улыбкой Андрей его и запомнил входящим в зал, держащим Настю за руку.

Обычно диван оставался за Андреем и его девушкой, но тут, стараясь лишний раз не тревожить друга…

– Если бы я тогда остался в гостиной… успел бы остановить. Я ведь чутко сплю, даже пьян когда, – сокрушался он.

К тому моменту мы прикончили вторую и переключились уже на третью бутылку, которую привёз с собой Лёха.

Судя по тому, что друзья увидели утром выглядывавшую из-под одеяла полностью обнажённую спину Насти, что-то у неё с Дементьевым ночью было.

На кухне лежал раскрытый дневник.

«Так, парни, теперь спокойно и два раза, если не дошло с первого… Я прощаюсь с вами – извините, что так, но иначе вы не дали бы мне уйти. Уйти насовсем. Навсегда. Я не хочу так больше. Притворяться кем-то, кем не являюсь? Платить, чтоб меня любили? Я и правда не такой, слишком не такой какой-то, видимо.

Веронику не обижайте. Скажите, что я всё-таки готов был бы принять её целиком и всю.

Лёха, Настя свои деньги заработала.

Андрей, спасибо за всё.

Вовка, ты их успокой – они как лучше хотели, знаю.

Теперь подумайте. Порезать Броню – будут искать. Единственная их зацепка к тому, кто порезал – я. Ниточка ко мне ведёт через Нику. Не хочу, чтобы она пострадала – и не хочу ломать жизнь вам. Всем будет лучше, если я исчезну. Правда. К отцу, к матери. Ну, вы поняли. Дневник мой вам на память оставляю.

Ну всё. Пора. Прощайте».

Мы перечитали эту запись. Лёха не сдержал слезу. Скупая, как говорят «мужская». Но как по мне, так гораздо более по-мужски было то, как он скорбел по потерянному другу.

Такая вот неумолимая логика – парень ушёл из жизни, чтобы защитить друзей и девушку. Девушку, которой простил предательство.

– Егорыч, говоришь, с Костей встречался? – прищурился Андрей.

Я покивал головой.

– Куда…. Куда можно прийти… Попрощаться? Следователь приходил к каждому. Вопросы задавал, сказал только, что Серёга шагнул с плотины. А где похоронили – не знаем даже.

И что им нужно было сказать?

Нет, ну что??

Я молчал.

– Егор. Прийти помянуть… Куда? – Лёха, самый трезвый, решил, что из-за выпитого я туго соображаю.

Я выдохнул.

– На плотину, ребята. На плотину…

Глава 2

Эмиадия, Архипелаг Жингкон,

на следующий день

– Ничерта себе… – протянул Серега, поднимаясь с земли и оглядывая ромб в добрых пятьдесят, если не больше, метров поперечником, из которого его вышвырнуло минуту назад. Ромб был сделан из мощных металлических балок с какими-то непонятными устройствами – антеннами? – в вершинах углов.

Состояние было близким к шоковому: вот только что, вот секунду назад летел вниз с плотины, потом – вспышка, резкая, ослепительная и… И какое-то серое Ничто, похожее на туман, липкий, вязкий, неподвижный и неощутимый, словно в нём замирало само Время, а потом… А что потом?

– Это где же я? Стоп… Я живой, что ли? – Дементьев внимательно прислушался к своим ощущениям, – Вроде живой. И не сплю, кажется… Не, это точно не рай, иначе всё тело бы так не болело. Или мне в ад полагается? Самоубийца же. Вроде… – он огляделся.

Вокруг простиралась высокая степная трава, вдали виднелось море. Вокруг ромба были разбросаны постройки непонятного назначения, ближайшая из них дымила и воняла гарью. В небе ярко светило солнце, ни снега, ничего – мало того, что непонятно было, где находишься, так и ещё непонятно, когда.… Стояла нестерпимая жара, Серёга в своей зимней одежде моментально вспотел. Посмотрел вокруг – ни души, только высокая трава почти по пояс. Недолго думая, принялся переодеваться – снял пуховик и шапку, стянул джинсы и надетые под них трико, скинул свитер. Остался в лёгкой футболке, натянул джинсы – вроде нормально, одет по погоде, ботинки вот только зимние.… Но не босиком же?

Рассовал по карманам сигареты и зажигалку, достал маленький блокнотик с ручкой – пригодится, мало ли? Свернул одежду в кучу, бросил в траву, под металлический фундамент ромба.

– Где я? – но додумать не успел: где-то совсем рядом раздались взрывы и крики, сопровождаемые короткими хлопками и жужжанием. Оно походило на звук, который издали бы пчелы, если бы им вздумалось вылетать из улья шеренгой. Только во много раз сильнее.

Серега, отчаянно хромая, подошел к ближайшей постройке и выглянул из-за угла.

То, что он увидел, заставило его быстро спрятаться обратно.

Прячась среди построек, две группы людей, одетых в разный по цвету камуфляж, вели бой. Первая группа была малочисленной и потому оборонялась от наседающей второй. Если люди в первой походили на европейцев, то вторые больше походили на азиатов. Их было больше, они уже обошли первых с флангов и прижали их к земле плотным огнем из автоматов. Автоматы были странные, Серега никогда не видел ничего подобного. Пули, вылетая из них, жужжали, трассировали и оставляли за собой дымные дорожки. На глазах у Сереги очередь таких вот пуль срезала двоих нападающих насмерть.

Но обороняющиеся тоже несли потери.

Дальше Серега смотреть просто не стал – им овладел самый, что ни на есть, животный страх. Он выбил из головы все мысли и начисто лишил способности рассуждать.

«Бежать!» – это была первая мысль, но боль в ушибленных при падении ногах быстро дала понять, что убежать не удастся. Тогда Серега просто лег в траву и постарался вжаться в землю. Так он и лежал, внимательно слушая, что творится вокруг: стрельбу, короткую перекличку боя, в которой ни слова не удавалось разобрать, короткие вскрики раненых.

Слушал – и надеялся, что его не найдут, не заметят, что не заденет случайно.

Тем временем, стрельба утихла, наступила тишина, которая вскоре сменилась голосами по-военному четкой беседы. И – внезапно – крик, которому вторят другие крики. Потом вопль боли и глухие удары, которые нельзя было спутать ни с чем: кого-то жестоко избивали. Правда, избиение скоро прекратил строгий властный окрик, голос, по-видимому, принадлежал командиру.

Язык был Сереге незнаком; оставалось только пытаться угадать, что же происходит, по звукам. Выглянуть он не решался, полностью доверившись слуху.

Звуки сказали, что группа людей не спеша куда-то направилась. А позже Сереге стало ясно, что отряд должен будет пройти мимо него. Запаниковав, принялся в спешке отползать прочь. И – ожидаемо – его услышали. Через мгновение к нему уже бежали вооруженные азиаты.

– Гэр! Кинава гэр! – заорал один из них, наставляя на Серегу оружие.

Серега не спеша встал, вытянув пустые ладони – повсеместно принятый жест, «сдаюсь»

Азиат в необычной экипировке оскалился, не сводя с Сереги прицел автомата. Другой зашел сзади, взмахнул прикладом…

И вновь – никакого понятия о месте своего нахождения. Под спиной была сырая холодная земля. Под ноющим и разламывающимся затылком – что-то мягкое.

Он разлепил глаза. Первое, что увидел – стальные прутья решетки наверху. В них виднелось ясное безоблачное небо. Вокруг – отвесные стены из земли. Судя по всему, его бросили в яму для пленных.

Серега поднялся, осмотрелся. В противоположном углу он нашел человека – боец из числа оборонявшихся «европейцев», видимо, единственный оставшийся в живых из всего отряда. Лицо без единого живого места, камуфляж перемазан кровью. Боец спал, хрипя явно нездоровыми легкими. Серега подсел поближе и стал рассматривать его.

Без сомнения, парень был ненамного старше Сереги.

Но не это привлекло внимание Дементьева, а необычность формы: таких знаков отличия он нигде еще не видел. Коричневая полоска на груди, сразу под ней – голубой пятиугольник, под которым надпись на совершенно незнакомом для Сереги алфавите. На коричневой полоске – тоже буквы и столь же непонятные. Во всяком случае, Серега не знал ни одного в мире языка, где использовались бы подобные символы.

Это было странностью номер один. А под номером два шло то, что дышать было почему-то тяжело, хотя легкие казались абсолютно чистыми от всяческих заболеваний. Мелькнула мысль, что в яме, возможно, скопился какой-нибудь газ.

Решив проверить это, Серега встал и задрал голову вверх, уставившись в небо.

И тут же напрочь позабыл эту мысль. Не только воздух и форма бойца были какими-то не такими, даже с небом было всё не так, как обычно.

Вместо того чтобы быть голубым, небо было какое-то слегка белесое, с оттенком морской волны. Подумалось даже, что это какой-то смог или дым так изменили привычный окрас небосвода. Глаза пытались найти кусочек привычного чистого, прозрачно-голубого во всей этой белесой картине. Взгляд наткнулся на луну – она сохранила свой обычный белый цвет и размер.

Это немного успокоило Серегу, и он перевел взгляд в другую сторону.

И чуть не грохнулся наземь от увиденного. Там, куда он сейчас смотрел, на противоположной стороне небосвода, был виден полумесяц еще одной, только желтой, луны! Дементьев переводил взгляд с одной на другую, с них – на белесое небо. Делал это до тех пор, пока не убедился – это не бред и не галлюцинации. Опустил голову и отошел. Словно в трансе, оторопело сел на земляной пол и уставился на свои ноги, сопревшие в тяжёлых ботинках.

Мысль, четкая и ясная, несмотря на свою невероятность, пробилась в сознание.

– Так… Я не знаю, где я, но зато точно могу сказать одно: я знаю, где меня нет… Я не на земле. Я на другой планете. Вот так.

Он достал из кармана сигареты и спички, прикурил и выпустил клуб дыма. Махнул спичкой, чтобы погасить её.

Но спичка трепетнула пламенем и гаснуть отказалась. Серега посмотрел на нее и уже не стал удивляться тому, что горит она необычно высоким и ярким пламенем. Уронил её, стал смотреть, как догорает.

«Всё правильно», – лениво подумал он, – «Если это другая планета, то и атмосфера здесь другая. Видимо, гораздо больше кислорода, поэтому спичка и горит ярче. Вот почему голова кружится и трудно дышать»

Он встал, несмотря на боль в ушибленной ноге, и попрыгал на месте. Прыгалось необычайно легко и высоко, и Серега лишний раз уверился, что он в другом мире, где гравитация явно меньше земной.

В затылке невыносимо ломило, видимо, сказывался удар прикладом. Но, тем не менее, случившееся надо было обдумать. Серега сел на место и стал мучительно мириться с тем, что раньше ему казалось досужей выдумкой фантастов: он находился на другой, чужой планете, о которой пока еще ничего не знает.

Непонятно как, непонятно почему – но прыжок с плотины закончился не падением на землю внизу, а… А, собственно, где это он?

Осмотрелся по сторонам: рядом лежала свёрнутая тюком одежда, в которой угадывался камуфляж – выцветший, застиранный, изношенный. Тут же стояли стоптанные ботинки.

– Ничего… – подбодрил Дементьев сам себя, посмотрев на свою зимнюю обувь, – Хуже, чем дома, быть уже не может.

Взгляд упал на спящего.

– Узнаем.… Всё узнаем. Если не прибьют нафиг.… Хотя какой им смысл? Раз не убили сразу, значит, решили, что я им пригожусь. А вояка этот мне с языком поможет, – вслух поразмыслил он.

И внезапно стало легко. Проблемы решились сами собой: ведь он мертв для земли. Но всё-таки остался жив.

Серега растоптал окурок, вытащил ноги из ботинок и погрузился в раздумья. Думал то об одном, то о другом. Мысли скакали, не желали выстраиваться в хоть какой-нибудь порядок.

Сколько он просидел так, он не знал. От размышлений его оторвал шум наверху. Дементьев проследил, как откинулась решетка. Вниз сначала уставились три ствола этих самых странных автоматов: два из них смотрели на проснувшегося от шума вояку и лишь один был направлен на Серегу. Это красноречивее всего говорило о том, что хозяева этих мест хорошо представляют, кого из пленников следует опасаться больше. В яму сбросили мешок. Затем решетку закрыли. Шаги стихли, а вот собрат Серёги по сидению в яме резко проснулся и поднял голову, быстро окинул взглядом всё вокруг и неторопливо сел.

– Как спалось? – спросил Серёга не надеясь особо на ответ. Вряд ли этот необычный военный говорит по-русски. Даже на английском пробовать не имеет смысла – всё-таки это не Земля, и земные языки вряд ли здесь кому-либо знакомы.

Вояка, кряхтя, поднялся и подошел к мешку. Вынул оттуда прозрачную бутылку в форме конуса, сделанную явно не из стекла. Выдернул пробку, сделал несколько жадных, больших глотков. Утер рот, довольно крякнул и протянул Сереге.

Дементьев взял и начал вертеть её в руках, разглядывая. На ощупь она чем-то напоминала пластмассу. Материал был непрозрачный, на постукивание отозвался глухим звуком. Серега взял её за горлышко и сделал пару глотков.

Вода. С непривычным привкусом, но всё-таки это была вода. Уже отнимая бутылку ото рта, Серега увидел обращенный на него удивленный взгляд соседа по заточению. Тот смотрел с плохо скрываемым любопытством.

И было отчего: вояке, наверное, доводилось видеть всякое, но чтобы привычную для него посуду изучали так, будто видят впервые…

Дементьев же не придал этому внимания. Сидел и спокойно смотрел на своего соседа. Пусть думает, что хочет. Это Сереге только на руку.

– Кигас Атаги, – сказал воин, положив руку на грудь, и выразительно посмотрел на Дементьева.

«Имя своё назвал» – догадался Серега

– Серега. Дементьев, – повторил жест наш герой.

Атаги (или Кигас?) сделал странный жест – коснулся пальцами лба. И снова удивился, видя, что его не понимают.

– Селлестия, – сказал Кигас, указав сначала на себя, а потом махнув рукой куда-то вдаль.

– Не знаю я твоего языка, – улыбнулся самой виноватой из улыбок Дементьев.

Атаги снова удивился. Задумался. Потом натянул рукав и кивнул головой голубой квадрат с белым крестом, ориентированным по центру, – Селлестия, – показал он на эмблему и снова махнул рукой в ту же сторону.

«Говорит, что из Селлестии», – догадался Дементьев. И закивал головой.

И тут же понял, что сглупил: кивок головой мог здесь означать либо что-то другое, либо не значить ничего вообще.

– Кигас? – спросил Серега и показал на Атаги пальцем, – Да, – и кивнул головой, – Серега? – показал он пальцем на себя и снова закивал, – Да.

– Ис, – сказал Кигас и перевел для понятности: – «Да» – «ис», – И снова коснулся пальцами лба.

– Кигас – Селлестия, – махнул в ту же сторону Серега, – Кигас? – и вопросительно указал в пол.

– Жингкон, – ответил Кигас и взял с пола мешок со снедью.

Итак, прояснилось хоть что-то. Место сие звалось Жингкон. Что это: страна на каком-то континенте или остров – было неизвестно. Одно вот было понятно до конца: здесь явно жизнь не сложится. Значит, всё, что остаётся: держаться рядом с Кигасом и учиться его языку. Чтобы потом оказаться в Селлестии. А там видно будет.

И Серега взялся за дело. Сначала они поели содержимым мешка.

Так началось обучение – названия предметов, одежды, потом – простейшие действия, цвета. Междометия… Обучение новому языку было занятием интересным и необходимым, кроме того, это позволяло коротать время.

Серега ждал от Жингконцев допросов, расспросов, но ничего этого не было. Ни на первый, ни на второй, ни на третий они не появились. По-прежнему раз в день кидали им мешок. И только на девятый день в яму спустили лестницу и что-то крикнули Кигасу.

– Идти, – сказал Сереге Кигас на Селлестийском.

– Пойдем, – ответил по-русски Серега.

Атаги понял его. Ведь он не только обучал Селлестийскому языку Серегу, но и поневоле учился сам.

Оказалось, что снаружи их ждет работа. Самая черная и тяжелая. Лагерь, где они находились, явно рос и развивался. Появлялись новые здания – домики пирамидальной формы, в каждом поселялось по десять вооруженных жингконцев. Серега сделал для себя вывод, что этот лагерь – часть какой-то системы. Было здесь две машины, с виду вроде как джип, но двигатели расположены сзади, а салон – спереди. Никакого тяжелого вооружения, только несколько каких-то нацеленных в небо турелей с трубами – судя по всему, направляющими для ракет. Были катера – широкие, вместительные машины с короткими и очень широкими крыльями, были «птицелёты» – как, не задумываясь, окрестил их про себя Серёга за то, что те в полёте махали крыльями на манер птиц.

Лагерь предстояло окружить окопами, и именно эта работа и легла на плечи Сереги и Кигаса. Работа начиналась с рассветом, заканчивалась вечером, когда диск местного солнца касался горизонта и начинали восходить естественные спутники. Тут же и названия удалось выведать: дневное светило – это Белува, желтая луна носила имя Таена, белая – Гейдеир.

Мало-помалу Серега начал понимать язык. Через месяц он уже неплохо объяснялся Кигасом. Они сдружились, но, несмотря на это, Серега по-прежнему делал вид, что ничего не помнит. Его расчет был прост: рассказ о другой планете точно уверит селлестийского военного в безумии Дементьева.

Атаги в потерю памяти явно верил и с увлечением показывал Сереге новый для того мир, много рассказывая о себе, о своем городе под названием Канис, откуда был родом.

Собрат по плену носил звание глайнес и был командиром подразделения десанта, что называлось арсиан, и было чем-то вроде земного взвода. Четыре арсиана образовывали милуну, и Кигас командовал первым из них, осуществлявшим силовую разведку.

Так Атаги и оказался здесь, где, по сводкам, никаких войск не должно быть, на острове под названием Ситай, что вместе с остальными принадлежал к некой договорной зоне, образованной после войны тридцатилетней давности. В чём была причина этой войны, Сереге понять так и не удалось – просто знания языка на тот момент не хватало. А вот более простые понятия позволили узнать: Ситай был частью архипелага, целой цепочки островов, объединённых под названием Жингкон.

И чем дальше, тем сильнее крепла уверенность: на этой чужой планете под названием Эмиадия для него, Сергея Дементьева, найдется местечко.

Через полтора месяца по местному счёту землянин, наконец, начал более-менее сносно объясняться с Кигасом, жизнь, даже такая унизительно-рабская, потихоньку вошла в какую-никакую, а колею. Одежда быстро пришла в негодность, Жингконцы снабдили их сразу несколькими комплектами застиранной и кое-как заштопанной формы, которую явно до этого намеревались выбросить. Относились к ним более-менее сносно – работают, мол, и ладно, лишь бы хорошо работали…. Ни побоев, ни унижений – скорее, полное отсутствие какого-либо внимания. Было похоже, что они не интересовали никого, кроме приставленного к ним вояки, который их кормил и заодно присматривал, чтоб не отлынивали и не пытались сбежать. Ствол короткого автомата, постоянно направленного в их сторону, красноречивее всего говорил о том, что будет, если они замыслят бунт. Объяснялся надсмотрщик с Кигасом на ломанном Международном языке, который здесь изучали почти повсеместно.

В свободные минуты, чтобы скоротать и время и учить язык дальше, Дементьев начал расспрашивать Кигаса об Эмиадии.

И чем больше он узнавал, тем больше удивлялся этой чужой планете.

Цивилизация на Эмиадии пошла по тому же пути, что и на Земле. Только кое-где свернула не туда. Так, например, почти все жилые постройки здесь имели архитектуру, близкую к форме пирамид. Почему так – ещё предстояло выяснить. Другое, что заметил Дементьев – его собрат по плену ничего не знал о ядерной энергии или о чём-то подобном. Похоже, что здешняя наука не занималась этим всерьёз. Возможно, просто потому, что не было тому причин.

Множество гидроэлектростанций – как речных, так и морских приливных, снабжала города электроэнергией в достатке. Нефть здесь, конечно, была, но использовалась в основном в химии. Были и автомобили, но все, как один, имели заднее расположение двигателя, сиденье спереди было одно, передняя колёсная пара была у́же задней. Когда Серёга поинтересовался, почему так, Атаги ответил, как само собой разумеющееся:

– Так устойчивей. И управлять лучше.

Пространство над двигателем зачастую использовалось как багажник, а горючее, которое эти автомобили использовали – сжиженный газ. Пару таких, с позволения сказать, автомобилей, доводилось чуть ли не ежедневно наблюдать в лагере – различия, конечно, были, но Дементьев с уверенностью мог сказать, что перед ними катается ничто иное, как военный джип.

Вообще, наличие ископаемых сильно влияет на развитие технологий. Так на Эмиадии было много алюминия и мало железа, поэтому первый использовался повсеместно.

Всё было чуть не так, чуть по-другому – зато похоже в общих чертах. Самым непохожим и интересным были, пожалуй, корабли. Собранные из легкого алюминия, они имели множество отсеков, из которых выкачивался воздух до вакуума. Более плотная атмосфера и низкая гравитация позволяли им свободно плавать в воздухе. Плотность атмосферы внесла свои коррективы и в летающие машины – здесь они имели два крыла. Реактивные бипланы, ни чем не уступающие нашим самолетам, бороздили небо, в точь, как на Земле, и единственное, чего Эмиадийцам не удалось – это достичь и пересечь звуковой барьер. Самолеты эти были гораздо меньше и компактнее своих земных аналогов, а в более точном переводе с Селлестииского правильнее было бы назвать их «авиалёты».

География тоже была интересна. В южном полушарии находилось два материка: Сиборсия, которую занимало одноименное государство, и Геллия на противоположной стороне, где располагалось сразу несколько стран.

Этот материк протянулся почти от самого экватора до самых южных морей, где уже плавали айсберги. Геллия имела форму буквы «L», только очень жирной и сплюснутой. На востоке её располагалась сама Селлестия, граничившая только на западе с королевством Неолон.

Неолон занимал «угол» материка, то есть то место, где Ге́ллия сворачивала на север. Старое и обширное королевство с агрессивной внешней политикой и немалыми амбициями, оно имело довольно обширную территорию. На севере оно граничило с Кенти́ей, республикой, протянувшейся вдоль восточного побережья, и Немвалом, который занимал небольшую территорию к западу от Кентии. Между этими двумя странами находились три маленьких государства, если смотреть с запада на восток, то располагались они так: сначала Агранд, потом Тенгри и уже дальше – Менадия. Самый север материка занимала Федерация Драгман.

Другой континент, Андика́н, лежал в обоих полушариях, и экватор делил его пополам. По отношении к Геллии он находился на северо-востоке. Между этими материками тянулась цепочка островов. Начиналась она у самых берегов Селлестии и тянулась дугой до самой южной из стран Андикана – Вивии… Это и был архипелаг Жингкон – множество маленьких государств, разных как по уровню развития, так и общественному строю. Объединяло их, пожалуй, только прошлое да общая религия. Для всей Геллии это был восток – жители его были, в основном, расой, которую Дементьев и окрестил поначалу «азиатами».

В северном полушарии располагалось три материка, два из которых можно было смело назвать большими островами. Нот и Кандарон были населены мало. Первый вроде был чем-то вроде доминиона, второй вообще представлял собой сплошную мёрзлую тундру. Зато третий был населен густо, там располагались мировые лидеры производства электроники Тей и Кассаринадо, лидер производства в аграрной сфере – Динджи.

Было ещё кое-что удивительное. В нескольких тысячах километров от побережья Геллии – странная формация в сотни километров в диаметре. Это место звалось Зоной Аномалии, полусфера, все попытки проникнуть внутрь которой оканчивались исчезновением пытавшегося.

Кое-что примерно удалось узнать и об астрономии: Эмиадия имела почти нулевой наклон оси, и потому колебание температуры в году было очень незначительным. В уме Дементьев прикинул, что она была больше земли, сутки здесь длились дольше. Год делился на десять месяцев, месяц – на пять недель по пять дней каждая. В сутках было тридцать два часа. И соответственно, здесь были совсем другие единицы измерения: вместо часа – лейс, вместо минуты – кинс, секунда здешняя – тарн. Аналогично метр был тсэром, а тысячей тсэров – гауст. Конечно, они даже приближенно не равнялись нашим величинам, так что сопоставлять их значения земным аналогам Дементьев сначала пытался, потом бросил: всё равно бесполезно.

Из важного и первостепенного следовало усвоить кое-что ещё: довольно давно местными лингвистами был разработан международный язык, основной отличительной чертой коего была основа на созвучиях в словах из разных языков, но означавших одно и то же. Видимо, делалось это из расчётов простоты и понимания. Международный существовал и имел хождение наряду с родными языками и не принадлежал ни одной стране в отдельности. А вот синтаксис предложений, признал Кигас, был позаимствован из старого имперского языка – слишком уж во многие наречия он перекочевал в неизменном виде. Это было удобно, но в то же время излагать мысли было всё же проще на родном – международный, хоть и изучаем был повсеместно, для всех так и оставался «чужим» языком. Словом, Серега попал в довольно-таки интересный мир. Он впитывал его в себя со скоростью пересохшей губки. Ибо эта поначалу чужая планета должна была стать ему домом.

Было здесь и ещё кое-что, что вызвало интерес у Сереги – это так называемые Точки Скольжения, суть коих была в том, что если войти в ромб генератора, когда в нем открыта такая Точка, выйдешь из другого ромба, где открыта выходная. Как это работает, Атаги, будучи человеком военным, особо не понимал и на назойливые вопросы Серёги лишь разводил руками в жесте, который Эмиадийцам заменял пожатие плечами. Судя же по описанному Кигасом процессу прохождения Точки, Дементьев попал сюда именно через Скольжение, но вот каким образом оно связало не два места одной планеты, а разные миры – было непонятно. Ибо это считалось невозможным.

Дни шли за днями – за работой время летит быстро.

Рабочий день начинался с рассветом и заканчивался, едва здешнее солнце – Белува касалась горизонта. В свободное время Серёга продолжал изучать язык, учился грамоте и счёту заново – всё-таки незнакомые прежде буквы и цифры требовали привыкания к себе. Работа сильно не утомляла – сказывалась более низкая, нежели на земле, гравитация. Но вот лёгкие привыкали труднее – дышать временами становилось очень даже тяжело, Серёгу часто бил кашель – из лёгких летела какая-то жёлтая дрянь —скорее всего, отхаркивалась смола от табака. Сигареты давно кончились, а курения на Эмиадии не знали. Но вскоре привыкли и лёгкие, перестало крутить живот от непривычной еды. Всего один раз он серьёзно заболел, слёг – подцепил какой-то местный микроб, незнакомый для его иммунитета – но к счастью, у надсмотрщиков в запасе нашлись таблетки сильного антибиотика, эффективного против неведомой заразы, и Серёга быстро пошёл на поправку. Жингконцам явно было не до них – лагерь рос, прибывала техника и люди. Дементьев с Атаги закончили линию окопов, им наметили новый фронт работ, и они так же спокойно, не торопясь, начали рыть котлован под какое-то сооружение, которое, видимо, требовалось разместить под землёй.