Текст книги "Лжедьявол"

– Пошли вон! – приказывает Дьявол. Нечисть слушается: в комнате остаётся только молодая ведьма да подозрительно живая тень, прячущаяся от солнца за шкафом. Не удерживаемый козлятами гроб падает на крышку.

Дьявол отпускает кота, тот идёт к хозяйке и ложится подле её ног. Увлечённая своей рукой, она не обращает на Вторюшку внимания.

Мановением руки Дьявол переворачивает гроб и извлекает из его крышки все гвозди. Из гроба вываливается тощее, словно скелет, лысеющее существо: жабо его, грязное и оборванное, съехало набок, остатки волос липнут к потному лбу.

– Где козлы? – ревёт медведем лысеющий, демонстрируя всем желающим двойной набор длинных клыков. – Убью тварей!

– Оставь, Мариус, – велит ему Дьявол. – Как будто в первый раз беса встретил. Мариус недовольно шмыгает и бубнит что-то себе по нос, но метаться и реветь перестаёт. Он приставляет свой гроб обратно к стене и придирчиво осматривает крышку, всю в мелких дырочках и царапинах от гвоздей.

– Гроб мне испоганили, твари! Убью! Ох, убью!

Не обращая внимания на его ворчание, Дьявол хромает к креслу и садится, потирая больное колено. Он обращается к коту:

– Это точно она?

– Она, – отвечает Второе Знамение, лениво приоткрыв левый глаз.

Октябрь

Николай Щапоньев дал первый комментарий о своём путешествии в Ялту

Впервые после своего таинственного исчезновения с выставки и обнаружения в Ялте в состоянии беспамятства известный художник-импрессионист Николай Щапоньев прокомментировал ситуацию в студии «Пусть говорят».

Напомним, что восемнадцатого сентября Щапоньев не явился на собственную выставку, несмотря на объявленную пресс-конференцию и десятки ожидающих журналистов. На звонки организаторов выставки художник не отвечал.

Девятнадцатого сентября Щапоньев в бессознательном состоянии был обнаружен группой туристов на Приморском пляже. По собственным заверениям художник не покупал билет ни на самолёт, ни на поезд и накануне не употреблял спиртных напитков.

В прямом эфире Щапоньев признался Андрею Малахову, что винит в произошедшем Дьявола: «Это, если помните, в точности, как с Лиходеевым, было: отправили черти в «отпуск», а сами непотребства творят! Ещё неизвестно, чего они там на моей выставке наделали…» Мнения экспертов относительно вменяемости Щапоньева разделились. Организаторы выставки утверждают, что за время отсутствия художника никаких эксцессов не происходило.

Опубликовано: 01.10.2019

Источник: Чурчхеланьюз

Комментарии:

Анна Щапоньева 01.10.2019 14:32

Не употреблял он, как же! Алкаш, какого поискать! Ещё хватило же наглости врать!!!

Человек Хороший 01.10.2019 23:34

Я, блин, тоже в Ялту хочу! Ни у кого знакомые Дьяволы горячие путёвки не раздают?

Епифан Победоносный 02.10.2019 05:24

Развелось художников… Импрессионист он… Да мракобес обычный! В церковь его гоните, пусть стены расписывает, а не хернёй страдает!

Показать все комментарии (163)

Закрываю вкладку и прячу телефон в карман. Грустная ситуация, грустная и обидная. Но, в конце концов, не весь ли мир наш грустен и обиден? Щапоньев – художник, стало быть, творец, а любой творец должен быть человеком созерцающим, умеющим зреть в корень вещей и замечающим, как меняется мир, и во что он превращается. Не мог ведь он в самом деле не заметить, что годы раболепства перед богом прошли! Никто больше не верит в пришествия святых и нечистых.

Разве что я верю, но я-то видела своими глазами, хотя даже и мне, несмотря на юность и приписываемую этому возрасту наивность, достало рассудка не болтать о том, что я с Сатаной на трамвае каталась. А этот орёт… Может, и впрямь пиара хочет, а может, разума от страха лишился: всякое бывает с людьми, проснувшимися утром на незнакомом пляже. Догадываюсь, что Дьявол выдворил Щапоньева из города не ради выставки, а ради квартиры, и прихожу к мысли о том, что, скорее всего, художника в скором времени снова выдворят за городскую черту, потому как Сатане бомжевать не пристало. А может, его упекут в психбольницу к прочим свидетелям явления Лукавого – всё это был хитроумный многоступенчатый план.

Может статься и так, что я тоже являюсь частью этого плана. Вот только я не продам душу Дьяволу ни за то, чтобы только узнать, где сейчас господин Щапоньев, ни за освобождение оного. Он и как художник-то, признаться, довольно посредственен…

Беззвучно на парту запрыгивает кот – не Второе Знамение: этот кот рыжий, хотя такой же толстый – бесцеремонно проходится по тетрадям, расползающимся под его лапами, и тыкается в руку тупой мордой, требуя ласки. Ко мне он почти никогда не подходит, поэтому я рада коту. Сажаю его к себе на колени, глажу.

– Фу! – кривится рядом женский голос. Вернее, кривится, конечно, лицо, но голос эту перемену неплохо передаёт. – Убери его отсюда!

– Как же можно, – удивляюсь я, – учиться на ветеринара и не любить котов?

Я вообще не понимаю, как можно не любить котов. Большая часть планеты со мной солидарна. Я даже встречала аллергиков, которые сквозь сопли и слёзы обнимали котов. Я видела и слышала множество доводов в пользу любви к котам, большая часть из которых, сказать по правде, была довольно абсурдна и основывалась на схожести котов с людьми.

На самом деле всё объясняется всего лишь наличием шерсти. Как известно, человек произошёл от обезьяны – а у той шерсть имеется – детёныш которой в поиске поддержки, успокоения и уверенности в том, что мама рядом, частенько хватается лапами за шерсть оной. Поэтому нам приятно прикасаться к животным – это утерянный инстинкт, вроде сосательного. А утерян он потому, что человек, если только у него нет гипертрихоза, шерстью не покрыт, и цепляться детям не за что. Ну, может, только за волосы соседей в автобусе или ещё где… Точно вам говорю, так и есть, это британские учёные оказали, уже года три как.

– Он же лишайный! – не унимается кривящийся голос.

Забавное существо! Бояться болезни и по возможности избегать её – желание совершенно нормальное. Хотя по причине отсутствия этого желания всех до единого врачей можно считать умалишёнными и после смен запирать в палатах, чтобы их там лечили. Тех, кто станет лечить врачей, мы потом тоже запрём в палатах: раз полезли к больным, значит, с головами у них не всё в порядке, значит, на улицах, среди здоровых, им не место… Однажды дойдём до того, что все люди, за редким исключением в виде нозофобов, окажутся запертыми в больницах, где будут по очереди лечить друг друга до скончания веков.

Многие скажут, конечно, что профессия врача благородна: эти люди, мол, рискуют своим здоровьем ради вашего! О том и речь. Странно любить только здоровых животных, тем более, что в клинику таких чёрта с два принесут. По-хорошему, надо бы хоть изредка приводить на осмотр, чтобы диагностировать болячку на ранней стадии, прививки там делать, справки для путешествий получать, но менталитет у нашего народа такой: пока не заболит, к врачу не пойдут. С животными та же история. Подберут на улице чудо лохматое с блохами, глистами и лишаём и приводят – лечите! Да и на том спасибо.

Но справедливости ради замечу, что за все те восемнадцать лет, что я глажу бродячих котов, никакой заразы я от них так и не подцепила.

Я как раз собираюсь высказать всё, что я думаю об отвращении к больным животным и противоречащем ему выборе профессии, когда вспоминаю, что и сама боюсь собак, так что и мне здесь не совсем место. То есть, боюсь я, конечно, не всех собак, а только совсем диких, с вытаращенными налитыми кровью глазами и капающей из пасти слюной. В принципе, встреть я такого человека, я бы и его испугалась. Но таких людей я не видела, а вот побитые жизнью и хозяевами собаки встречались мне, увы, частенько.

И, словно почуяв мою мысль о боязни собак, с другого конца ряда меня спрашивают:

– Алиса, тебе щенок не нужен?

– Пуделя? – неожиданно для самой себя спрашиваю я и сразу удивляюсь своему удивлению: при недавнем визите в мою жизнь Дьявола, какой же собаке в ней появиться следом, если не пуделю?

– Почему пуделя? Таксы.

Спросившая меня о щенке Кристина неловко улыбается. Мне чертовски нравится её имя: куда лучше всяких популярных в наше время Эванн Ивановых и Ричардов Дыркиных… Если бы у меня была дочь, я бы непременно назвала её Кристиной, вот только дочери у меня нет и никогда не будет – не люблю детей. Многие берутся сплетничать за спиной разделяющих мои взгляды, мол, мы боимся набора веса, растяжек и боли. Так вот, я бы из детского дома ребёнка не взяла. Потому что дело не в том, что будет со мной, а в самих детях, которым, вообще-то, нужно внимание и забота, которых нужно учить и воспитывать. Но современные родители так отчего-то не делают, перекладывая свои обязанности в лучшем случае на систему образования, а в худшем и вовсе заявляя:

– Не смейте лезть к моему ребёнку! Мы воспитываем его по современной методике!

Ах, как прекрасен был бы мир, если бы люди, «воспитывающие» своих чад по каким-то методикам, умели бы читать дальше заголовков! Они бы, наверное, знали тогда, что после «нельзя ребёнку запрещать» идёт «сделайте испуганное лицо, объясните ребёнку, почему так поступать не стоит». Мы растим поколение анархистов, неприкаянных и недолюбленных, не знающих даже, что есть любовь и забота о ближнем своём. Вот увидите, в скором времени совершенно нормальным проявлением симпатии будет считаться ударить камнем по голове и уволочь объект воздыханий в свою пещеру. Безнаказанность порождает жестокость, а жестокость порождает только ещё большую жестокость. Мы сами разрушим свой мир – безо всяких метеоритов, пришельцев и зомби – потому что мы идиоты.

Я не хочу, чтобы мой ребёнок оказался в таком мире: он либо переймёт повадки сверстников и тоже превратится в жестокого идиота, либо станет изгоем. Что за мать пожелает своему чаду такого будущего?

Однако я отвлеклась. Щенка я хочу и даже очень, хотя это отнеслось бы совершенно к любому питомцу, вот только я совсем не уверена, что дядя и тётя, у которых мне жить до самых зимних каникул, позволят мне привести в их дом собаку. Я сообщаю об этом Кристине.

– Ну, ты подумай, – просит она, – ладно?

Я говорю, что, конечно, подумаю и приспрошусь. На самом деле я совсем не верю, что эта затея к чему-нибудь приведёт, но Кристине об этом не говорю: кажется, ей очень нужно пристроить куда-нибудь щенков, и мне не хочется её расстраивать.

В кабинет заходит козёл. С козлами такое часто бывает: заходят, куда их не звали, мотают головами, бьются рогами о стены, истошно блеют и ни за что не желают быть пойманными. Козлы – вестники анархии, они совсем отбиваются от рук там, где перестают воспитывать детей и поливать розовые кусты под окнами. Они выведывают обстановку, а после – перепрыгивают заборы и убегают. Искать их бесполезно: козлы уходят не в лес, а прямиком в преисподнюю, чтобы рассказать Дьяволу о том, какие люди готовы к его пришествию, и где они живут. Но эти люди обычно не ждут ни пришествия Лукавого, ни возвращения блудного жиотного, потому как думают, что козла загрызли волки.

Возможно, именно один из наших козлов поведал Сатане о самом моём существовании и о том, что я, видимо, подхожу на роль королевы. Хотя лично я за собой никаких склонностей к анархизму не замечала.

С котами дело обстоит иначе: если в аудиторию заходит кот, то он делает это не случайно и даже не по причине праздного любопытства – у котов причин много. Некоторые приходят слушать лекции – за девять жизней они скапливают достаточно знаний, чтобы после переродиться сразу в академиков. Другие на самом деле – фамильяры и не хотят оставлять своих хозяев – а в том, что ведьмы и колдуны среди нас есть, я не сомневаюсь: в большей степени это относится к тем, кто разбирается в лекарственных растениях, фармакологии и украдкой выносит из корпуса анатомии влажные препараты. Третьи же преследуют простую цель понежиться на тёплом подоконнике, быть поглаженными, почёсанными за ухом и угощёнными колбасой из чьего-нибудь бутерброда.

Несмотря на то, что кошки – как фамильяры, так и обычные – частенько околачиваются возле ведьм, а те в свою очередь подчиняются непосредственно Дьяволу, между Лукавым и кошками по-прежнему остаётся огромная пропасть. Подчиняться они не станут – слишком свободолюбивы – поэтому котам я доверяю больше, чем козлам, и меньше их опасаюсь.

Но рыжий кот, до того тыкавшийся мордой мне в ладонь, очевидно, не знает, что ему не положено подчиняться: он в один прыжок пересекает стол, другой – вскакивает козлу на спину. Козёл разворачивается, уходит.

Все дружно смеются над этой сценой. Мишка Подпевайло срывается с места, хватает телефон и, на ходу включая камеру, бежит за козлом в коридор. Над Мишкой тоже смеются. А мне становится как-то не по себе.

– Бесовщина, – только и говорю я. – Первое Знамение…

Нет ничего странного в том, что Первое Знамение я расположила после Второго – тут ведь замешан козёл, представитель известных анархистов, а со счётом у них у всех проблемы. Где-то вдалеке слышится блеяние и мишкин мат.

***

О престиже разного рода профессий и организаций можно спорить. Кто-то утверждает, что главное в работе – уважение со стороны окружающих, другие говорят, что деньги важнее, третьим плевать и на деньги, и на уважение – лишь бы график был удобным и позволял видеться с семьёй. Иные и вовсе выбирают работу, на которой ничего этого нет. Именно к ним и относится Ева Павловна Пряникова. Это тучная невысокая женщина, чей возраст на самом деле находится между двадцатью пятью и тридцатью, однако меньше сорока трёх ей никак дать нельзя: кожа у неё дрянная, вся в рытвинах и коростах, волосы сальные, взгляд потухший. Сказать по правде, Ева Павловна гораздо органичнее смотрелась бы в болоте, среди кикимор, жаб и утопленниц, где при приглушённом лунном свете она пряталась бы в камышах, пугая или заманивая путников. Но судьба распорядилась таким образом, что Ева Павловна оказалась в подсобке книжного магазина, где имеет возможность чуть не весь день болтать по телефону да потягивать чай с пряниками. Возможность пить чай на рабочем месте удерживает на оном многих, и, пожалуй, именно она и стала решающей для Евы Павловны.

В дверь её, вделанную в раму книжного стеллажа, стучат и, не дожидаясь позволения, заходят. Еве Павловне, строго говоря, нет до входящих никакого дела, и незачем даже было стучать, потому как распивать чаи в подсобке позволяется всем, но только во время перерывов.

– А что Гришка? – кудахчет Ева Павловна в трубку. К визитёру она даже не поворачивается. Голос у неё в противовес внешности не низкий, грусавый и липкий, а высокий и довольно живой, улыбки в нём однако никогда не слышится. – Ой, дурак! А я ведь говорила тебе!..

Визитёр не уходит и даже не садится пить чай, а маячит у Евы Павловны за спиной, чем очень её раздражает.

– Я перезвоню, – обещает она и кладёт трубку. Потом медленно, словно боящийся спугнуть жертву хищник, поворачивается ко входу. Не исключено, впрочем, что медлительность её обусловлена лишним весом.

У закрытой двери в подсобку раскачивается девушка, на бейдже у неё значится: «Надя». Ей тоже больше подошло бы пребывание в болоте в качестве нечисти, хотя на Еву Павловну Надя не походит: она худая, если не сказать тощая, с глубоко запавшими мёртвыми глазами и осунувшимся лицом, спрятанным под длинной чёлкой. Можно назвать её сиреной, можно – кикиморой, можно вообще никак её не называть, а просто посоветовать бедной девушке высыпаться хотя бы изредка и закусывать свой чай без сахара пряниками.

– Что? – рявкает Ева Павловна. Лицо у неё такое, словно она делает подчинённой большое одолжение, обращая на неё внимание.

– Там ещё одна, – отвечает Надя, кивая головой на дверь, – на собеседование.

Ева Павловна понимающе кивает и начинает шарить по столу в поиске анкеты. Надя неслышно удаляется.

«Опять баба! – думает Ева Павловна с нескрываемой досадой. – Хоть бы один мужик пришёл! Кто коробки тяжёлые таскать будет?»

Словно кто-то мог бы слышать её мысли, в их подтверждение Ева Павловна толкает носком ботинка коробку. Она ни на миллиметр не сдвигается – тяжёлая, стало быть. Удовлетворённая собственным доводом Ева Павловна натягивает дежурную улыбку, которая, впрочем, совсем её не красит, и выходит из подсобки.

Посетителей немного: две девчонки копаются в блокнотах и тетрадях, время от времени умиляясь рисунку – скорее всего, ничего не купят; беспрерывно облизывающий губы мужчина листает «Драконов летнего полдня» – красивое новое издание, весьма недешёвое; стажёрка, заполнившая анкету чуть больше недели назад, помогает сухонькой молодой женщине найти что-то на полке с детективами. Вот и всё, больше никого. За исключением разве что вернувшейся за кассу Нади и мнущейся в дверях совсем юной девушки с огненно-рыжими волосами.

– Здравствуйте! – улыбается она ещё шире, завидев Еву Павловну. Без лишних слов понятно, что главная тут именно она, как самая заметная и до времени отсиживавшаяся в подсобке.

– Здравствуйте! – Ева Павловна пытается улыбнуться в ответ, но внушительные щёки ей мешают. Отчаявшись изобразить приветствие, она протягивает рыжей бланки. – Давайте я вас сейчас сфотографирую, а потом вы заполните анкету…

Сидевшая на корточках, наконец отыскивает нужный детектив, протягивает его женщине и встаёт. Когда она замечает огненноволосую, лицо девушки омрачается. Ева Павловна не обращает на это недовольство никакого внимания: она что, нанялась сюда, чтобы внимание обращать? Вот уж сказки! А чай сам себя, по-вашему, выпить должен? Нет, чай сам себя не выпьет!

Думая что-то вроде этого, Ева Павловна возвращается в свой кабинет, как сама она гордо именует выделенный под стол угол подсобки.

Единственный консультант подходит к мужчине, беззастенчиво читающему «Драконов». Он пришёл ещё утром, сразу после открытия, и до сих пор читает – за это время Алиса уже трижды к нему подошла. Выдворить мужчину из магазина пинком по зад и сообщением, что это, вообще-то, не библиотека, не позволяют должностные инструкции.

– Вы уверены, что вам не нужна помощь? – спрашивает Алиса, подойдя к нему уже в четвёртый раз, пытаясь вновь воззвать к его совести и полностью сознавая тщетность своих потуг.

– Нет-нет, – уверяет её посетитель, даже не отрываясь от чтения, – всё в порядке.

Алисе приходится отойти: это тоже в должностной инструкции – отираться рядом с посетителем нельзя. Вообще-то, не позволительно делать довольно много вещей, хотя нередко, приходя сюда в качестве покупателя, она видела, как эти правила не соблюдаются: никто ей тут сроду не улыбался, консультанты существовали номинально и не предлагали помощи, а то и вовсе прятались от покупателей где-то в недрах подсобки. На самом деле именно в этом и ни в чём ином заключается карьерный рост – в росте личностном и духовном и обрастании «полезными» связями. Сначала ты для них чужак, к тебе привыкают, привыкнув, предлагают чашку чая, правда, без пряника и даже без сахара – до этого ещё дорасти нужно. Если чай ты пьёшь без громких прихлёбываний и не проливая на себя – становишься своим и получаешь, спустя некоторое время, заветный пряник.

Пряников Алисе пока не предлагают, и подходит она не к чайнику, а к Наде, как к более опытной, за советом.

– Что мне с ним делать?

– Да ничего не делай, – отвечает Надя, флегматично листающая затёртый томик Чехова, – пусть читает, если ему очень этого хочется. Иди пока чаю выпей и успокойся – всё равно покупателей нет.

Алиса послушно идёт в подсобку, ставит чайник, распаковывает лично купленное печенье – она же не Надя, чтобы пить чай пустым! Ева Павловна не поворачивается к вошедшей, хотя обращает на неё внимание: ещё не время для чьего-нибудь перерыва. Она роется в бумагах на своём столе, потом отодвигается.

– Алиса, – зовёт Ева Павловна мягко, заглядывая в листок: правильно ли назвала девушку? – Алиса, нам нужно поговорить.

Алиса бы и рада ей ответить, да только рот забит печеньем: она поднимает на Еву Павловну печальные карие, совсем как у коровы, глаза и пытается справиться с комом во рту.

– Ты уже восемь дней у нас стажируешься. Тебе нравится?

Вообще-то, на этот вопрос ответа у Алисы нет: во всём есть что-то хорошее и что-то плохое, и ей, конечно, нравится только хорошее. А как относиться к тому, что зарплата оказалась в два раза меньше, чем в объявлении? А к тому, что пряниками с ней не делятся? Непонятно…

Однако работа Алисе очень нужна: она хочет съехать наконец от грозного дяди и шумных близнецов, хочет завести собаку… Да мало ли что можно завести, если у тебя есть деньги! Поэтому Алиса неуверенно кивает.

– Хорошо, – говорит Ева Павловна тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Тебе не трудно? Ты уверена, что справляешься?

– А разве нет? – переспрашивает Алиса. Если так, почему ей не сказали раньше?

– Мне кажется, тебе тяжело, – не унимается Ева Павловна.

А какая, позвольте, Алисе разница, что там кажется Еве Павловне?

Люди идиоты и больше всего на свете любят почему-то судить о том, в чем совсем ничего не понимают. О том, что им кажется. Мужчины почему-то любят говорить о родах. Бездетные рассуждают о правильном воспитании детей; им вторят те, чьи дети курят за гаражами, заводят собственных детей уже в восьмом классе, причиняют самим себе физический вред и при всём этом не умеют варить макароны. Никогда не бывавшие за рубежом убеждают товарищей в наличии у иностранцев скверных повадок и непонятной платёжной системы. Не сталкивавшихся с суицидами и депрессией хлебом не корми – дай только написать эссе на десять страниц о причинах и мотивах. Все они уверены, что со стороны все ошибки видны отчётливее, и что их советы совершенно бесценны для желающего эти ошибки исправить. Всё это им кажется.

Если же вдаваться в этимологию, то от старославянского «казати» произошло не одно только слово «кажется», выразившее бы неуверенность Евы Павловны в своих словах, но и «сказать». Так что Ева Павловна, даже пытаясь казаться мягче, тем не менее уверенно и авторитетно заявляет Алисе: я, мол, говорю, что ты устала и не справляешься, а я старше и толще – значит, умнее.

– Если тебе не трудно, – говорит она увереннее и настойчивее, – почему ты тогда выглядишь такой уставшей и не улыбаешься?

– Я просто так выгляжу, – пытается протестовать Алиса. – И всю неделю так выглядела.

Слова эти лишние: они не только не оказывают ни малейшего влияния на Еву Павловну, но и делают Алису жалкой, по собственному мнению, в глазах руководства. Уверенный в себе, поступающий правильно человек не оправдывается – он говорит твёрдо и уверенно, не отводит взгляда, да вообще, скорее всего, прямо заявляет, что внешний вид нисколько не влияет на продуктивность.

Но обо всех этих важных вещах Алиса почему-то молчит. Наверное, ей уже всё равно: понятно, что Ева Павловна хочет её выдворить, заявив, что стажировка не пройдена, а значит, не будет оплачена, и взять новую девушку, чтобы выгнать её через неделю – это очень удобно. Ева Павловна давно уже пользуется такой схемой, и на работу ходит, как на курорт: за неё всё делают бесплатные стажёры.

– Просто так выглядишь… – повторяет она за Алисой, недовольно поджав губы. – Твой внешний вид вводит посетителей в недоумение… Боюсь, нам придётся попрощаться.

И снова слова излишни, но теперь Алиса понимает это: она молча встаёт, берёт свою сумку и идёт к выходу. Уже у самой двери она оборачивается и бросает, вспомнив о вежливости:

– До свидания.

***

«Не судите да не судимы будете» – высказывание довольно спорное. В первую очередь общественное порицание зависит от того, какое место вы занимаете в социальной иерархии относительно предполагаемого судьи и какие санкции можете по отношению к нему применить. Это относится зачастую только к тому, что высказывают вслух, потому что мысленно любой человек складывает о вас какое-никакое суждение. Чаще всего, кстати, оно почему-то не слишком лестное.

Ева Павловна однако первая взялась судить о моём внешнем виде, заявив, что он, якобы, вызывает у кого-то недоумение. Позвольте, если бы она сама не была похожа на покрытую бородавками жабу, я бы, может, и простила ей это заявление! Но всё, увы, так, как оно есть: болотное чудище остаётся сидеть в подсобке с чаем и пряниками, выползая оттуда изредка, чтобы испугать гостей и повысить продажи библии.

На самом деле, человек я слишком мягкий и неконфликтный, чтобы высказывать ей это, а кроме того, Ева Павловна имеет право выглядеть так, как она сама желает. И уж если ей захотелось прицепиться к моей внешности, то так тому и быть! Я и в самом деле её прощаю.

Сбегая по лестнице, с удивлением обнаруживаю, что совсем не расстроена, как будто это и не имело для меня никакого значения. А может, и на самом деле не имело. Жизнь представляется мне мозаикой, выложенной из миллиардов песчинок-событий. Если вглядываться пристально, можно заметить, что где-то песчинки не достаёт, а где-то деталь неподходящего цвета, но этого не видно на расстоянии, когда смотришь на картину целиком. Кроме того, песчинки обычно уложены не в один слой, и за их переплетением совсем непросто уследить – это может быть любопытно, но это неважно. Будет ли потеря этой работы иметь для меня значение через десять лет? А в конце моей жизни? Она даже сейчас не имеет…

Я вспоминаю и ту девушку, которую приняли на моё место, огненно-рыжую, с глазами-изумрудами. Не та ли это была ведьма, у которой я украла кота? А, впрочем, Дьявол наверняка вернул ей Второе Знамение… Но она здесь неспроста.

Я не много знаю о ведьмах, но твёрдо уверена в том, что они не появляются на улицах маленьких городов случайным образом. У ведьм есть свои негласные правила, кодекс. Они, например, должны зарабатывать на жизнь исключительно магией: гаданием, наведением порч, приворотами, изготовлениями амулетов и прочей ересью, так почитаемой людьми, которые до панических атак боятся самого Сатану. Ещё разрешено преподавание магических искусств и выращивание корней мандрагора на продажу – но это занятия на любителя. Представители младшего же поколения, не на шутку беспокоящиеся о судьбе своего мастерства, непопулярного, неизвестного и постепенно вымирающего, пытаются несколько модернизировать его и интегрировать волшебное сообщество в наш мир: они, впрочем, всё равно обычно выбирают работу с растениями, иногда идут в аптеки, а иногда – в книжные магазины…

Говоря совсем уж откровенно, я думаю, что ведьме там куда большее место, нежели мне самой: всё-таки в компанию болотного чудища и кикиморы она вписывается лучше.

Трамвай набит пассажирами, как шкафчик естественно выглядящей девушки – косметикой, сесть не получается; где-то впереди даже маячат ярко-рыжие волосы. Но это, наверное, не она.

Ни за что не поверю, что ведьма случайно оказалась в книжном именно в тот момент, когда решался вопрос о моём официальном трудоустройстве. Она знает, что я замечаю такие вещи и не верю в совпадения. Дьявол тоже это знает. Так что либо она решила насолить мне, потому что приревновала Второе Знамение, либо Сатана велел ведьме портить мне жизнь до тех пор, пока я не соглашусь быть королевой и не попрошу вернуть всё как было – варианта тут только два! Сама я склоняюсь к первому: при знакомстве Дьявол показался мне весьма приятной личностью, которая не стала бы пакостить кому-нибудь исподтишка. А кроме того, он существо мудрое и наверняка способен действовать тоньше, так, чтобы я не раскрыла его в первый же час.

И всё-таки надо непременно спросить его об этом при встрече. Только бы не забыть!

А забыть о такой неважной мелочи, как потерянная из-за ведьмы работа, на самом деле довольно легко. И тем это легче, чем чаще в твоей жизни появляется Сатана собственной персоной, коты, разъезжающие верхом на козлах, и мелкие бытовые неурядицы, которые, хотя и могут произойти во всяком доме, наталкивают, тем не менее, на мысль о вмешательстве из нижних сфер.

Так, первым, что я слышу, вернувшись в неродные стены, оказывается ругань тётки. Я уже говорила раньше, что тётка моя человек спокойный и сдержанный, добрейшей души и голос просто так не поднимающий, и потому неудивительно, что я пугаюсь этой перемены в её настроении: должно произойти что-то поистине страшное, чтобы эта женщина начала кричать. А она именно, что кричит.

– Вот же твари! – доносится с кухни сквозь грохот посуды. – Совсем совесть потеряли! Нет, ну какая дрянь!

На ходу стягивая с себя пальто, иду в кухню. Как бы тётка не кинула в меня сковородой… Кто знает, может, именно я сегодня вдруг стала для неё дрянью.

Мы отчего-то никогда не ценим ближних своих, обладающих мягким характером и ровным голосом. Они кажутся нам не то, чтобы не авторитетными, скорее – не устрашающими. Близнецы гораздо послушнее, когда в доме есть отец: он и прикрикнуть может, и подзатыльник отвесить, а иногда – в случаях бунтарства в особо крупных размерах – даже берётся за ремень. Физического превосходства опасается каждый, чтобы понять превосходство интеллектуальное и нравственное, требуется время, и относятся к нему по-разному. К превосходству, я имею в виду, а не ко времени. Между тем, терпение этого человека может внезапно оказаться не безграничным и оборваться ровно в тот момент, когда вы сядете за стол, не вымыв рук.

Именно поэтому я чрезвычайно осторожна и бдительна, когда оказываюсь перед кухонным порогом.

– Всё в порядке? – спрашиваю я, будучи абсолютно уверенной, что ничего не в порядке.

Кухня, тем не менее, выглядит нормально. Тётка оборачивается: она несколько раскраснелась, в руках у неё пластиковый кувшин под молоко и пустая бутыль из-под масла; шкафчики с посудой разинули двери.

– Алиса, – пытается тепло улыбнуться мне тётка, одновременно закрывая шкафы, – ты уже вернулась? Аккуратнее, не заходи на кухню: у меня тут бутылка с маслом лопнула.

И я действительно вижу на кухонном кафеле глянцевую маслянистую лужу.

Лужи, позвольте, на пустом месте не образуются, равно как и бутылки не лопаются сами по себе. Её можно ронять на пол, можно наполнять песком и использовать, как гантель, можно сминать, можно бросать в огонь – она и тогда просто сморщится и ни за что не лопнет. Если бы пластик разваливался от малейшего к нему прикосновения, мир не говорил бы всё время ни о каких экологических катастрофах. Но пластик делается на века! Археологи будущего, найдя наши свалки, брошенные города и останки всякой животной мелочи, вроде черепах, застрявших в упаковке от пива, останутся уверены, что в наше время пластик был частью каждого уважающего себя живого организма и предназначался для защиты от злых духов и привлечении особей противоположного пола – археологи и историки почему-то поголовно уверены, что люди прошлого нуждались только в охране и оргазме, и я не вижу причин, по которым будущие поколения не станут думать так же о нас.