Текст книги "Берия. История легенды"

Дети

Серго

Единственным законным сыном Лаврентия Берии был Серго, родившийся в 1924 году. Его книгу я уже не раз здесь цитировала, пора побольше рассказать и о нем самом.

Биографическая справка

Серго Лаврентьевич Берия (в ссылке получил имя Сергей Алексеевич Гегечкори) родился 24 ноября 1924 года в городе Тбилиси. Родители – Лаврентий Павлович Берия и Нино Теймуразовна Гегечкори. В 1938 году, окончив семь классов немецкой и музыкальной школ, вместе с семьей переехал в Москву, где в 1941 году после окончания средней школы № 175 был зачислен в Центральную радиотехническую лабораторию НКВД СССР.

В первые дни Великой Отечественной войны по рекомендации райкома комсомола направлен в разведшколу в качестве добровольца. Там на ускоренных трёхмесячных курсах получил радиотехническую специальность и начал службу в армии в звании техника-лейтенанта. По заданию Генерального штаба выполнял ряд ответственных заданий (в 1941 году – Иран, Курдистан; в 1942 году – Северо-Кавказская группа войск).

В октябре 1942 года, приказом наркома обороны, Серго Берия был направлен на учёбу в Ленинградскую военную академию связи имени С. М. Будённого. За время учёбы неоднократно отзывался по личному указанию Верховного Главнокомандующего и Генерального штаба для выполнения специальных секретных заданий (в 1943–1945 годах – Тегеранская и Ялтинская конференции глав государств антигитлеровской коалиции; 4-й и 1-й Украинские фронты). За образцовое выполнение заданий командования награждён медалью «За оборону Кавказа» и орденом Красной Звезды.

В 1947 году с отличием окончил Ленинградскую военную академию связи имени С. М. Будённого. Под руководством д.т.н. профессора П. Н. Куксенко разрабатывал дипломный проект по ракетной управляемой системе класса «воздух – море». Получил от Государственной комиссии оценку «отлично» и рекомендацию организовать разработку его проекта в промышленности. В целях повышения эффективности действий бомбардировочной авиации по кораблям противника 8 сентября 1947 года вышло Постановление Совета Министров СССР по организации специального бюро – «СБ № 1 МВ». Серго Берия был назначен заместителем главного конструктора П. Н. Куксенко. В СБ № 1 по дипломному проекту Серго Берии была создана крылатая ракета «воздух – море» «Комета».

В 1950 году СБ № 1 преобразовано в КБ-1, Серго Берия стал одним из двух его главных конструкторов (второй – П. Н. Куксенко) и участвовал в разработке зенитно-ракетной системы ПВО Москвы С-25 «Беркут».

За успешное выполнение правительственного задания по созданию новых образцов вооружения (ракетная система «Комета») был награждён орденом Ленина и удостоен Сталинской премии.

Работая в СБ-1 и КБ-1, Серго Берия в 1948 году защитил кандидатскую, а в 1952 году – докторскую диссертации.

После ареста Лаврентия Берия в июле 1953 года Серго вместе с матерью содержался под домашним арестом на одной из подмосковных госдач, затем был арестован и до конца 1954 года содержался в одиночном заключении сначала в Лефортовской, а затем в Бутырской тюрьме.

Постановлением Президиума ЦК КПСС от 17 ноября 1954 года лишён степеней кандидата и доктора физико-математических наук, звания лауреата Сталинской премии и воинского звания «инженер-полковник». Согласно решению ВАК № 6/с от 22 декабря 1953 года «Об отмене решения Высшей аттестационной комиссии от 22 марта 1952 г. об утверждении С. Л. Берия учёной степени доктора физико-математических наук», «кандидатская и докторская диссертации Берии С. Л., как установлено проверкой, не являются его личным трудом, а являются изложением работ большого числа научных сотрудников, расчётчиков и инженеров».

Решением Президиума ЦК от 27 ноября 1954 года Серго Берию и его мать сослали в Свердловск с правом работы по ракетной тематике. Им были выданы паспорта на фамилию Гегечкори (девичья фамилия матери), – по официальной версии, чтобы защитить от возможного гнева пострадавших от репрессий. В Свердловске Серго Берия почти десять лет проработал в должности старшего инженера в НИИ п/я 320, все это время находясь под постоянным наблюдением.

По ходатайству перед правительством группы видных учёных в связи с болезнью матери Нины Теймуразовны в 1964 году ему с матерью был разрешён перевод в город Киев в организацию п/я 24, преобразованную впоследствии в НПО «Квант» (сейчас ГП НИИ «Квант»).

До сентября 1988 года Серго работал там ведущим конструктором, начальником сектора, начальником отдела. Потом был привлечён к работе Отделения новых физических проблем ИПМ Академии наук Украинской ССР в качестве заведующего отделом системного проектирования – главного конструктора комплекса.

С 1990 по 1999 год – научный руководитель, Главный конструктор киевского НИИ «Комета» (ранее – Киевский филиал ЦНПО «Комета»).

В 1994 году Серго написал книгу, посвящённую отцу, «Мой отец – Лаврентий Берия»

С 1999 года вышел на пенсию.

Серго был женат на Марфе Максимовне Пешковой (внучке Максима Горького, дочери Максима Алексеевича Пешкова и Надежды Пешковой). От этого брака было трое детей: дочери Нина и Надежда, сын Сергей (позже взяли фамилию «Пешков»). Брак распался во время пребывания Серго в ссылке в Свердловске. По утверждению Марфы Пешковой – из-за его измены.

Умер 11 октября 2000 года на 76-м году жизни в Киеве, похоронен на Байковом кладбище.

Немного подробностей

О Серго Берии известно довольно много, тем более что он сам написал книгу, где рассказал и о своем знаменитом отце, и о себе. Хотя и его самого, и изложенную им версию жизни и судьбы Лаврентия Берии, воспринимают по-разному. Конечно, он пристрастен в своей книге, это совершенно естественно для сына. Но до какой степени он правдив? И кто он сам – действительно талантливый ученый или сын могущественного политика, «выезжавший» на имени своего отца?

С той частью его жизни, что была до падения Берии, все понятно – получил прекрасное образование, занимался любимым делом, женился на со всех сторон прекрасной женщине, ему поручались очень ответственные дела. В 28 лет Серго Берия был уже доктором технических наук, Лауреатом Сталинской премии и кавалером ордена Ленина.

А потом Лаврентия Берию арестовали.

В этот же день был арестован и Серго Берия, который был на докладе у Б. Л. Ванникова по новым системам вооружений, разрабатываемым КБ-1. Ему позвонил его друг, лётчик-испытатель Амет-Хан Султан, который предупредил о том, что у них дома стрельба и предложил бежать на самолете за границу. «Что налицо – заговор против отца, – вспоминал Серго, – я понял сразу, что еще могла означать перестрелка в нашем доме? Об остальном можно было только догадываться. Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, побег – лишнее доказательство его вины. И почему и от кого я должен бежать, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я ответил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову».

Серго поехал домой, но в особняк его не пустили, он увидел только какое-то тело, которое оттуда выносили, и вынужден был уехать в полной уверенности, что его отец убит.

«– Ты видел отца? – это был первый вопрос мамы. Я ответил, что, по всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал, что увидел недавно дома.

Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успокаивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.

Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую форму:

– Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.

Мама оставалась здесь.

– Ты только не бойся ничего, – сказала очень тихим и спокойным голосом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, потому что Марфа тоже услышала. – Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло. Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллигенция им этого не позволит…

Как и я, мама была уверена, что мы больше не увидимся. Вновь обнялись, расцеловались. Что будет с нами завтра – никто не знал.

Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и предположить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой…

…Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную дорогу и остановились у одной из государственных дач, на которой тоже иногда бывал Сталин. Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой, как и все государственные дачи той поры, деревянный домик. Здесь нам предстояло провести в неизвестности почти полтора месяца.

Внешнюю охрану дачи, где я теперь находился с семьей, несло какое-то воинское подразделение, вооруженное автоматами и винтовками. Внутри дома тоже круглосуточно находились вооруженные люди, но в штатском. Во дворе, как и на нашей даче, стояли бронетранспортеры.

Лишь это да еще выведенные из строя телефоны напоминали нам, что мы лишены свободы.

Обычное питание, прогулки по территории, довольно корректное поведение охраны…

– Чего вам волноваться? – парировал мои вопросы начальник охраны, когда я поинтересовался своим нынешним статусом и нельзя ли разрешить жене с детьми уехать. – Вы, Серго Лаврентьевич, официально задержаны. Если вашей жене потребуется медицинская помощь, мы врача доставим сюда. Других указаний у меня нет.

Что произошло с моим отцом? Что с моей мамой? Что, в конце концов, произошло в стране? Все мысли были заняты только этим.

Окружающие нас люди старались в контакт не вступать, а когда мы о чем-то пытались спросить, тут же вызывали старшего, у которого на все случаи жизни был стандартный ответ: «Других указаний у меня нет».

Несколько раз просил дать мне газеты. «Не положено». Стало ясно, что и впредь нас намерены держать здесь в неведении. Ни телефона, ни радио, ни газет. Полная изоляция от внешнего мира.

Однажды, гуляя с детьми по саду, увидел оставленную на скамейке газету. Умышленно это было сделано или нет, не знаю, но находка оказалась весьма кстати. В газете были опубликованы обвинения в адрес отца, и если я еще сомневался в чем-то до этого, то теперь окончательно понял, что в стране произошел государственный переворот, направленный против определенной группы людей. Честно говоря, я думал, что жертвой заговора стал не только мой отец, но и другие члены высшего руководства страны. Теперь все окончательно прояснилось.

Сообщению об аресте отца я, разумеется, не поверил, сопоставив прочитанное с тем, что увидел своими глазами на Малоникитской.

Месяца через полтора в три часа ночи к нам в комнату вошли вооруженные люди и объявили, что я арестован. Что ж, решил я, по крайней мере с неопределенностью наконец покончено…»

В тюрьме

В Лефортово Серго ждали необычные условия – он сидел не в общей камере, но и не один – с ним постоянно находились охранники. Через некоторое время ему предъявили обвинение: «Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма…»

Дальше он пережил примерно то же, что другие арестованные, как до него, так и после, – испытал, так сказать, на себе всю мощь системы, во многом созданной его же отцом. Правда, пыток к нему не применяли – тут можно вспомнить, что их как раз недавно отменили, тоже благодаря его же отцу. Так и тянет пофилософствовать, но это и без меня уже многие делали, поэтому я вернусь к фактам.

После ареста Серго, идя по проторенному пути, стали осуждать, исключать из партии и лишать всех званий и наград. «Собрание шло три дня, – рассказывал он впоследствии. – Как ни «давили» на моих товарищей и бывших подчиненных, никто не сказал, что я оказался на своей должности благодаря связям, а именно этого и добивался партийный аппарат. Партийное собрание отказалось голосовать за мое исключение из партии. Это пришлось сделать самому ЦК. Случай беспрецедентный. Мало того, специальным решением Совета Министров СССР были проведены повторные испытания всех систем, где я являлся Главным конструктором. В них участвовали наряду с военными члены специальной комиссии, созданной ЦК КПСС. Так сказать, на предмет возможного вредительства. Найдись люди, которые захотели бы меня «подставить», сделать это было в той обстановке очень просто. Техника ведь такая вещь, что два-три пуска «завалить» нетрудно. Но и здесь ни одного подлеца не нашлось. Все испытания прошли успешно, подтвердив годность и необходимость созданного нами оружия… Я до сих пор благодарен им за все, что они для меня сделали. Своими действиями эти порядочные люди доказали, что, несмотря на все вздорные обвинения, я – честный человек, работавший на свою страну».

Ничего этого Серго, конечно, в тюрьме не знал, он день за днем ходил на допросы, отрицал свою связь с английской разведкой, пытался объявить голодовку – но его накормили насильно. Потом, по его рассказам, приезжал лично Маленков и пробовал убедить его дать нужные показания для блага государства «как члена партии и полезного члена общества».

Самое интересное произошло потом:

«Маленков действительно приехал еще раз.

– Ну, как?

Помолчал.

– Хорошо. Может, в другом ты сможешь помочь? – как-то очень по-человечески он это произнес. – Ты что-нибудь слышал о личных архивах Иосифа Виссарионовича?

– Понятия не имею, – отвечаю. – Никогда об этом дома не говорили.

– Ну, как же… У отца твоего тоже ведь архивы были, а?

– Тоже не знаю, никогда не слышал.

– Как не слышал?! – тут Маленков уже не сдержался. – У него должны были быть архивы, должны! – Он явно очень расстроился.

Я действительно ничего не слышал о личных архивах отца, но, естественно, если бы и знал что-то, это ничего бы не изменило. Все стало предельно ясно: им нужны архивы, в которых могут быть какие-то компрометирующие их материалы.

Я знал от отца, что Сталин держит в сейфе какие-то бумаги. Но его уже нет в живых, и где его личный архив, мне неизвестно».

После расстрела Лаврентия Берии нужда в показаниях Серго, видимо, отпала, поэтому его перевели в Бутырскую тюрьму. Там и произошел тот случай, о котором я уже писала в главе про Нино, – когда его вывели во двор и имитировали расстрел, чтобы получить у его матери необходимые показания. Видимо после этого стало ясно, что они оба действительно ничего не знают об архивах Сталина и Берии, поэтому Серго оставили в покое и вскоре сильно смягчили условия – разрешили пользоваться библиотекой, «принесли массу технической литературы и даже логарифмическую линейку, необходимые для работы справочники».

«Последние месяцы в Бутырке я продолжал работать над своим проектом, – вспоминал Серго, – и неожиданно для меня его проверила специальная комиссия, которая и вынесла решение: вещь интересная, надо реализовывать. Позднее системой, созданной мною в московской тюрьме, будут оснащены все отечественные ракетно-ядерные подводные лодки».

Сергей Алексеевич Гегечкори

Эти тюремные разработки, возможно, сыграли решающую роль в его дальнейшей судьбе – через некоторое время Серго объявили, что советская власть его помиловала, его допускают к секретной работе и даже дают возможность выбрать город, где он будет жить (из предлагаемого списка, разумеется). Он выбрал Свердловск, который неплохо знал.

«В Свердловск мы ехали под охраной. Мне выписали паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори, а на все мои недоуменные вопросы я получил единственный ответ: «Другого у вас не будет…» Я был лишен звания инженер-полковника, доктора технических наук, лауреата Государственной премии СССР. Не вернули орден Ленина – как и Государственную премию, я получил его в свое время за создание нового оружия. В войну был награжден орденом Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа», другими медалями. Не возвратили и их. В моем военном билете написано: звание – рядовой, военно-учетная специальность – стрелок. Образование – Военная академия. Но награды вписали… Когда меня арестовали, мне было 28 лет. Теперь предстояло начинать все сначала. В Свердловске меня ждала должность рядового инженера, правда, с приставкой «старший».

Г. В. Кисунько, «Секретная зона: Исповедь генерального конструктора»

Когда я вернулся из отпуска, уже не было ни Третьего, ни Первого (атомного) управлений при Совмине СССР, ранее подчинявшихся Берия. Из них было образовано Министерство среднего машиностроения, в котором бывшее ТГУ получило новое название – Главспецмаш, однако никаких кадровых изменений в этом главке не произошло.

Зато существенные кадровые катаклизмы произошли в подчиненном Главспецмашу КБ-1. Прежде всего были упразднены две должности главных конструкторов КБ-1, которые занимали основатели этой организации – Павел Николаевич Куксенко и Сергей Лаврентьевич Берия. Серго после непродолжительного содержания под арестом был отправлен на жительство и на работу в Свердловск под новой фамилией и даже с измененным отчеством. Мне довелось читать циркулярное письмо ВАКа об отмене присуждения Сергею Лаврентьевичу ученой степени доктора физико-математических наук.

Павла Николаевича Куксенко – одного из старейшин отечественной радиотехники, ранее бывшего узника НКВД, теперь объявили «ставленником» Берия, но не арестовали, а только допросили в Прокуратуре СССР. В расстройстве чувств он забыл, что приехал в прокуратуру на служебном ЗИМе, и отправился домой пешком. А водитель ждал его до поздней ночи, подумал, что шефа посадили, и решил сообщить об этом его жене и был обрадован, когда по телефону ответил сам Павел Николаевич…

…Система «Беркут» была переименована в С-25, так как в ее наименовании заподозрили намек на фамилии двух главных конструкторов: БЕРия + КУксенко. Главным конструктором С-25 был назначен Расплетин. «Беркуту», как Сергею, поменяли не только фамилию, но и отчество, да еще и назначили отчима…

Начальник Ленинградской Военной академии связи им. С. М. Буденного Муравьев Константин Хрисанфович говорил о Серго уже спустя много лет после падения Берии: «…Я тогда не из подхалимажа расхваливал Серго… Серго никогда не чванился, не бравировал и не пользовался своим фантастически исключительным положением. Он был интеллигентно воспитанным и тактичным. И голова у него варила неплохо».

Один из создателей советской системы противоракетной обороны Г. В. Кисунько, который присутствовал на защите Серго, писал в своей книге «Секретная зона: Исповедь генерального конструктора»: «Доклад Серго мне понравился. Речь шла о принципиально новой системе оружия, состоявшей из самолета-носителя и запускаемых с него самолетов-снарядов, наводимых по радио на морские корабли…» Да и в целом он давал ему хорошую характеристику: «Серго явно выделялся среди других известных мне отпрысков современных сиятельств».

Из интервью Юрия Шилко, лауреата Государственной премии

за разработку систем управления баллистическими ракетами

– Это был очень мягкий и вежливый человек, который за все эти годы ни с кем не поругался, ни на кого не повысил голос. Одевался он как все, а это значит – очень скромно, а на работу с Химмаша ездил, когда позволяла погода, на велосипеде.

– Вам его представили как Гегечкори?

– Да, все его называли Сергеем Алексеевичем Гегечкори. Хотя все знали, что он – сын Лаврентия Берии… Нам сразу так и сказали, чтоб потом слухов не было. Всё равно за стены института это вряд ли бы просочилось: мы же все секретные были, все под подписками. А за разглашение сами знаете, что бывало в те годы…

– Когда-нибудь он рассказывал об отце, о своей жизни до Свердловска?

– Поначалу – никогда, эта тема просто была закрытой. Потом, когда мы уже доверяли друг другу, кое-что рассказывал. Например, версию о том, что его отца убили ещё летом 1953 года, сразу при аресте, я знал ещё тогда…

– А на работе у коллег какое было мнение о Берии?

– В первую очередь – прекрасный специалист. Все знали, что он только числится обычным инженером, а на самом деле – один из ведущих конструкторов. И при этом он никогда не кичился этим…

– Вы виделись после его отъезда из Свердловска?

– Как-то встретились в Москве. Просто случайно, прямо на улице. Много говорили. Он рассказал, что ему вернули звание доктора наук. А вот боевые ордена не вернули – сказали, что не смогли их найти…

Не только сын Берии

Жизнь Серго вообще сложилась не так плохо, как можно было ожидать в 1953 году, – он получил возможность заниматься любимым делом, да и не все прежние друзья его оставили. «Артем Иванович Микоян сам со мной встречаться не мог из-за брата – Анастаса Микояна, – вспоминал он, – но через других людей тоже стремился помочь.

Академик Александр Львович Минц, узнав, что я вынужден защищать кандидатскую диссертацию, не говоря мне ни слова, добился разрешения быть моим оппонентом. Потом настойчиво требовал, чтобы мне вновь присвоили ученую степень доктора наук. С удивлением узнал я и о том, что ряд видных ученых, включая Минца, Расплетина, Берга, обратились в Высшую аттестационную комиссию с просьбой вернуть мне ученую степень, так как лишен я ее был незаконно. Сами мне об этом ничего не сказали. Но, как и следовало ожидать, обращение осталось без ответа.

Когда в свое время в Свердловске я решил экстерном сдать экзамены и получить инженерный диплом – и его ведь после ареста не вернули, – это было воспринято как вызов, но копию диплома об окончании академии мне таки выдали.

Ванников, Махнев, Курчатов, Щелкин, Туполев, Королев, Макеев… Трижды и дважды Герои, академики; Генеральные конструкторы… Любому человеку, связанному с техникой, эти громкие имена говорят о многом. А у меня связаны с этими людьми воспоминания о встречах после Лефортово и Бутырки. И они, и другие ученые и конструкторы поддерживали меня как только могли».

Безусловно, в том, как сложилась его дальнейшая жизнь, во многом заслуга самого Серго. Он сумел доказать, что он не просто сын Лаврентия Берии, но и сам чего-то стоит. И с ударами судьбы научился справляться. А это далеко не всем было по плечу, достаточно сравнить с тем, как спился Василий Сталин, превратившись из сына главы государства в обыкновенного человека.

«Серго, конечно, особенно первое время приходилось очень сложно, – рассказывает Николай Долгополов. – Но Серго был толковым человеком и хорошим инженером. У него были определенные заслуги не как у сына Берии, а как у хорошего советского специалиста. Он был на хорошем счету, котировался как один из талантливых представителей советской науки. Наверное, конечно, помогало и имя, бесспорно, как без этого. Но он и сам уверенно шел по жизни. Конечно, когда была тюрьма, потом ссылка, тогда все переменилось. Но даже выехав потом в Киев и обосновавшись там уже окончательно, он и там добился определенного положения, определенных скромных, но успехов».

Дочь Ляли Дроздовой

Кроме законного сына Серго у Лаврентия Берии был только один признанный ребенок – дочь от его сожительницы Ляли Дроздовой, родившаяся, видимо, в 1950 году. Известно о ней очень мало. Настолько мало, что даже ее имя – уже спорный вопрос. Самая распространенная версия, что звали ее Мартой, в честь Марты Джакели, матери Берии. Однако в некоторых воспоминаниях она значится как Этери, а в некоторых и вовсе Людмилой.

Теоретически могу предположить, что одно из имен принадлежит другой дочери Ляли – той, которую она родила от Ильи Гальперина. Но это только мое предположение.

Впрочем, как сама Ляля после расстрела Берии не пропала, а продолжала вращаться в кругах пусть и полукриминальных, но очень близких к власть имущим, так и ее дочь не затерялась среди миллионов советских гражданок. Как-никак, она была дочерью Берии, и одно это уже привлекало к ней внимание.

«Сейчас у моей сводной сестры самой, естественно, дети, – писал о ней в своих мемуарах Серго Берия. – Одно время она была замужем за сыном члена Политбюро Виктора Гришина. Когда Гришин узнал, что его сын собирается жениться на дочери Берия, решил посоветоваться с Брежневым. Насколько знаю, Леонид Ильич отреагировал так:

– Хорошо, а какое это имеет отношение к твоему сыну? И что ты делаешь вид, будто не знаешь, что все это дутое дело…»

Алексей Пиманов, проводя свое расследование, узнавал и о судьбе дочери Берии. Он подтвердил, что она была замужем за Гришиным, и добавил, что долгое время она проработала в институте системных исследований, была кандидатом экономических наук. Больше о ней особо ничего не известно, роковой женщиной дочь Лаврентия Берии и Ляли-Катафалк, видимо, не стала, просто жила и работала как все.

Марфа Пешкова – невестка Берии

Рассматривая частную жизнь Лаврентия Берии, нельзя обойти вниманием еще одну женщину, тоже очень важную для понимания его личности. Марфу Максимовну Пешкову – жену его сына Серго.

Марфа Пешкова – ценнейший свидетель, если не самый ценный (разумеется, я говорю только о личных делах, не о политических). И дело прежде всего в ней самой. В том, что она была далека от политики, не относилась ни к богеме, ни к партийной элите, не зависела от смены лидеров и не боялась репрессий. Внучка такой легендарной личности, как Максим Горький выросла с ощущением безопасности и без страха перед власть имущими. Она знала, что ее бабушку не выносил сам Сталин, вынужден был ее терпеть, потому что тронуть семью Горького означало покуситься на «святое», на одного из столпов новой советской идеологии и культуры.

Поэтому и Марфа смотрела на высших лиц в государстве без трепета и без предрассудков, они для нее были обычными людьми. И ее оценки этих людей и их действий – тоже совершенно частные, без политической или идеологической окраски.

Любовный треугольник – Марфа/Серго/Светлана Сталина

«Совсем недавно, в этом году осенью я встречался с Марфой Максимовной Пешковой, – рассказывал Николай Долгополов[23]23
  Из интервью 2019 года. Более подробно о Марфе Пешковой Николай Долгополов рассказывает в своей книге «Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля».


[Закрыть]. – Мы продолжили наше знакомство, которое началось довольно давно, уже несколько лет назад. И на этот раз мы как-то разговорились с Марфой Максимовной. Она пригласила нас с супругой к себе домой, устроила небольшую экскурсию по своей квартире. Вы знаете, что меня удивило, – что в этой квартире на самом видном месте рядом с фотографией ее дедушки, Максима Горького, по-прежнему висела фотография ее мужа – Серго Берии. Хотя я знал, что это история довольно печальная, что они развелись. Я спросил: «А как, вообще, произошел развод? Почему? Ведь вы были такая дружная пара». И Марфа Максимовна мне откровенно призналась: «Вы знаете, шепнули люди, что появилась у него одна симпатичная блондиночка. И точно появилась. Я не стала терпеть и сразу развелась, это была моя инициатива. Но я его всю жизнь любила, и очень горевала, когда он ушел».

Как они с Серго познакомились? Они вместе учились в школе. В этой же школе училась Светлана Сталина… Марфа Максимовна рассказывала, что Светлана всегда была грустной. Ее отец, Иосиф Виссарионович, считал, что это из-за того, что кто-то ее очень расстроил, рассказав правду о смерти матери – о том, что она умерла вовсе не от аппендицита, а это было настоящее самоубийство. С тех пор Светлана все время грустила, и тогда было решено познакомить ее с очень веселой, всегда смотрящей на жизнь с оптимизмом Марфой Максимовной Пешковой, внучкой Горького. И они действительно сразу подружились».

Серго Берия появился в жизни подруг уже позже и сразу произвел на них впечатление, да и неудивительно – он был очень хорош собой, красавец, в маму, обаятелен, да и учился хорошо и охотно помогал девушкам с учебой. До сих пор ходят слухи, что Светлана Сталина в него влюбилась, но Марфе удалось его отбить, после чего между подругами «пробежала черная кошка». В том числе одним из источников этих слухов называется сама Марфа Пешкова, которая несколько лет назад сказала об этом в одном из интервью: «Когда мы с ней впервые встретились после того, как я вышла замуж за Серго, она сказала: «Ты мне больше не подруга!» Я спросила: «Почему?» – «Ты знала, что я его любила больше всех, и не должна была за него выходить замуж. Не важно, что у меня Гриша! Может быть, через пять лет был бы Серго». Она считала, что когда-нибудь добьется своего. Звонила нам домой. Когда я подходила к телефону, Светлана вешала трубку. А Серго жутко выходил из себя: «Опять эта рыжая бестия звонит!»

Но сейчас она эти слухи категорически опровергает и говорит, что ничего такого не было – в школе они все трое просто дружили, а потом на вечеринке после выпускного между ней и Серго вдруг действительно какая-то искра проскочила, они начали встречаться, и дело скоро закончилось свадьбой.

«Она мне говорила, что конфликта со Светланой не было, – рассказывает Николай Долгополов. – Светлана вообще была влюбчивая и благоволила ко многим. Но в тот момент, когда у Марфы и Серго пробежали искры взаимопонимания (я даже еще не говорю о любви), у Светланы был роман с одним очень приятным человеком. Но Марфа Максимовна мне не сказала, с кем. Сказала только, что это очень-очень дальний родственник Светланы Аллилуевой. Но этот роман, в отличие от многих других романов Светланы Сталиной, ничем не закончился». Николай Михайлович попробовал настаивать, переспрашивал: «А правда, что у вас потом началась вражда?» Но Марфа Пешкова категорически ответила: «Никакой вражды не было. Никакой. Может быть, первые несколько недель, но потом все вошло в свою колею. Мы жили очень счастливо. И никаких конфликтов со Светланой не было».

Развеян еще один миф? Впрочем, две небольшие оговорки в словах Марфы Пешковой указывают на то, что это все-таки был не совсем миф. Во-первых, упоминание о том, что Светлана была влюбчивой, а во-вторых, фраза про «несколько недель». Так что за основную версию стоит принять то, что Светлана действительно была неравнодушна к Серго, поэтому, даже несмотря на наличие у нее в то время мужа и нового увлечения, все же рассердилась на подругу. Ведь она привыкла всегда побеждать и получать все, что хотела.

Кстати, встречала я и упоминания, что сам Берия знал об интересе Светланы к Серго и был не очень этому рад – считал, что от чересчур любимой дочери Сталина лучше держаться подальше. Поэтому искренне обрадовался роману сына с Марфой – красивой, веселой, с приданым в виде дедушкиного наследства, и хорошо защищенной громким именем того же дедушки от возможных репрессий.

Берия глазами невестки

Расспрашивал Николай Долгополов Марфу Пешкову, конечно же, и о ее знаменитом свекре. Все-таки, она осталась практически единственным человеком, который знал Лаврентия Берию лично. Кроме того, ее свидетельство особенно интересно именно потому, что она ему не жена и не дочь, то есть не обязана быть стопроцентно лояльной. Все-таки она из-за него тоже пострадала – ее посадили под домашний арест, трепали нервы (а она как раз была беременна третьим ребенком), запугивали, у нее арестовали мужа, лишили многих привычных привилегий, она всерьез опасалась за свою жизнь. И все это – из-за ареста Лаврентия Берии, проигравшего в борьбе за власть. Более того, они с Серго потом развелись, так что и невестка она все равно уже бывшая.