Текст книги "Лечить или любить?"

Глава 8. Больной ребенок?

Это было много лет назад. Я тогда только начинала работать психологом, практически не имела опыта и потому сначала просто не поверила ни своим глазам, ни своим выводам. Уж больно дикими они мне показались. Впоследствии я видела десятки аналогичных случаев. Но запомнился – первый…

Ребенку недавно исполнилось десять лет. Его медицинские карточки (мать выложила их на стол стопкой из объемистой сумки) имели вид и толщину карт какого-нибудь очень болезненного пенсионера.

– Ничего себе документация! – воскликнула я. – И чего ж там у нас такое, если вкратце?

Мальчик выглядел абсолютно нормальным, но я ни секунды не сомневалась в том, что сейчас мне назовут одну из очень тяжелых, с осложнениями, соматических болезней. Диабет? Сердце? Что-то с почками? С обменом веществ?

– Да, вот так… – вздохнула мать, опуская глаза. – Мы во-обще-то на электрофорез пришли, но заодно решили и к вам заглянуть. В диагностическом центре нам рекомендовали, да я и сама давно собиралась…

– Конечно, конечно, слушаю вас, – заторопилась я, испытывая искреннее сочувствие к матери такого больного ребенка. Он-то не знает другой жизни, а каково это для матери – вместо того чтобы играть и радоваться, все время обследовать и лечить!

– Вы знаете, последнее время он стал просто невыносимо поперечным! – пожаловалась женщина. – У меня уже сил нет…

Что ж, подумала я, листая первый том медицинской саги, на подходе подростковый возраст, да и постоянные болезни характер никому не улучшают…

– А в чем конкретно это выражается?

– Я говорю: обязательно надевай шапку, на улице ветер, опять простудишь уши – мы только что пропили курс антибиотиков, – а он приходит из школы с шапкой в кармане и говорит, глядя мне в глаза, что потерял!

Я перешла ко второму тому.

– Нам прописали курс витаминов в уколах и массаж. Мы каждый год так делаем, это позволяет хотя бы половину времени нормально посещать школу. Последний год начальной школы – это же важно! Он отказывается ходить в поликлинику, можете себе представить?! Каждый раз – это бой быков, уже соседи спрашивали: что у вас там творится?

Отложив вторую карточку, я принялась за третью.

– Недавно, вместо того чтобы прийти после школы домой, ушел, не переодевшись и никого не предупредив, в соседний квартал на футбольное поле и три часа там бегал с мальчишками. Я его с трудом отыскала. Бог с ним, с футболом, бог с ними, с моими и бабушкиными нервами, но ведь он был весь насквозь мокрый! А это нам категорически противопоказано! Я притащила его домой, он отказался переодеться. До прихода отца с работы ходил в мокрой фуфайке. Разумеется, заболел…

Я честно пролистала все четыре карточки и ничего не поняла. У Игоря не было никаких серьезных заболеваний! Диатез в детстве, простуды, пара бронхитов, нарушение осанки, какие-то шумы в сердце, дискинезия чего-то, масса обследований, назначений и заключений специалистов… Может быть, мама сама врач и потому ей мерещатся всякие опасности для здоровья сына?

– Кем вы работаете?

– О чем вы? Как он родился, я не работаю и едва всё успеваю. Школа, лечебная физкультура три раза в неделю, три курса массажа в год, мануальная терапия, электрофорез, процедуры, лекарства… Он болеет одну четверть из четырех. А последнее время – представьте! – стал выбрасывать в унитаз лекарства, которые мы с отцом покупаем за огромные деньги!

– А кем раньше-то были? До рождения сына?

– Окончила по настоянию родителей технологический институт. Работала по специальности года два или три. Но никогда меня это не интересовало…

– А закаливать его вы пытались? Обливать там холодной водой, еще чего-нибудь…

– Да что вы говорите, какое там закаливание! Мы просто от одной болезни до другой не успеваем…

– Можно я поговорю с Игорем?

– Ну разумеется! Мы за этим и пришли!

– Без вас…

– Это еще почему? – насторожилась мать. – У него от меня секретов нет!

– Так положено, – уверила ее я. – А потом я с вами поговорю, без него.

– Ну ладно… – в голосе женщины явно прозвучало сомнение.

– Ну так чего ты заводишься-то? – спросила я.

– Надоело, – буркнул мальчишка.

– Лечиться? Обследоваться?

– А то… Вам бы столько…

– Вообще-то ты здоров…

– А что я, сам не знаю, что ли? Вы ей скажите!

– А чего хочется-то?

– Хочется – в футбол! И не во дворе чтобы, а по-настоящему!

Есть в психологии методика «Небесной лавки». Хорошая методика, но до встречи с матерью Игоря у меня как-то в голове не укладывалось, что в «Лавке» можно выбрать не что-нибудь, а «больного ребенка», которого потом можно будет годами обследовать, лечить, опекать, заменяя этим сложным и многокомпонентным процессом все остальные пути личностной самореализации…

Но что теперь делать-то?

Повторюсь: я была тогда почти «новорожденным» психологом. Все мои новоиспеченные коллеги отчетливо тяготели к глубинной психотерапии, азартно закрывали гештальты по Перлзу, анализировали по Фрейду, ставили якоря, искали комплексы по Юнгу, и т. д., и т. п. – стремясь забраться как можно глубже в личность подвернувшегося клиента и покопаться там жадными пальчиками. Я же на их фоне чувствовала себя слегка неполноценной, так как никакого «глубинного азарта» не испытывала. Но, тем не менее, «назвался груздем – полезай в кузов».

Я решила попробовать осторожно поменять установки мамы Игоря. Объяснила: «Вам тяжело его все время лечить, походите ко мне, станет полегче». Женщина охотно согласилась. Часами мы уныло обсуждали респираторные проблемы ее сына, преимущества сонографии перед УЗИ и т. п. вещи. Про каждую частность мне удавалось ее убедить, что это не очень страшно, но в целом установка не менялась – «больной ребенок», и всё тут! Никакие другие интересы тоже не проклевывались. Притом мама Игоря была вовсе не глупа и однажды спросила меня напрямую:

– Так вы что, хотите меня убедить, что он здоров, а я просто фигней занимаюсь?

Я еще не научилась уходить от прямо поставленных вопросов, пожала плечами и ответила честно:

– В общем-то, да…

– Всего доброго, – сухо сказала мама Игоря и ушла.

С теми же проблемами в поведении обратилась к невропатологу. Невропатолог прописала таблетки и курс остеопатии.

Некоторое время я числила этот случай в списке своих неудач. Потом однажды случайно познакомилась с симпатичным мужиком – тренером, энтузиастом детского хоккея. И он навел меня на мысль: хоккей, оказывается, полезен для часто болеющих детей! Потому что они как-то там рядом со льдом дышат и что-то там в их бронхо-легочной системе положительное происходит. Правда это или нет – до сих пор не знаю, да это для меня было и неважно.

У нас в поликлинике работает немолодая уже, с многолетним опытом врач-педиатр. Кроме того, она еще и сторонник всего нетрадиционного: обливания по Иванову, гомеопатии, психосоматического генезиса большинства заболеваний (в то время это числилось в инновациях). Я часто ходила к ней консультироваться по педиатрическим вопросам.

Спросила, знает ли она Игоря и его маму.

Ответ: «А то не знаю! От чего только и чем только я их не лечила!»

Вопрос: «Парнишка и вправду больной?»

Ответ: «Да нет, там все функциональное. Мама наводит, обычное дело».

– Обычное?!

– Конечно, а вы не знали? У меня из часто болеющих чуть ли не одна треть таких…

– Подыграете мне, чтобы парнишке помочь? Он хотел футболом заниматься, но…

– Отчего ж не попробовать?

При следующем обращении авторитетный педиатр объяснила маме, что следующим методом лечения респираторных проблем Игоря будет «дышать льдом». Устраиваем, дескать, по знакомству, как часто болеющему ребенку. Мой знакомый тренер в свою очередь сообщил женщине, что тренироваться нужно пять раз в неделю, а также необходимо купить дорогое снаряжение, участвовать в какой-то «клубной жизни», ездить на соревнования, обязательно присутствовать и «болеть» на играх для моральной поддержки детей-игроков.

Мама выполнила все рекомендации, полностью «загрузилась» хоккеем и оказалась азартной болельщицей.

А вот Игорь болеть перестал. Не только респираторными заболеваниями, но и всеми другими – тоже.

Глава 9. Ваша дочь – заяц?!

На первый прием они принесли длинную пластмассовую коробку.

– Вот! – сказал отец и открыл коробку. – Это делает наша дочь Даша.

Сначала мне показалось, что внутри – аккуратно приготовленная растопка для маленькой печки. Потом вспомнились годы, когда я была зоологом: похоже на «кузницу» дятла, «зимнюю столовую» зайцев, круговые следы бобровых погрызов… Их дочь Даша – бобр или заяц?!

– А… а из чего она это делает? – от неожиданности предъявленного «вещественного доказательства» вопроса умнее мне сформулировать не удалось.

– Из карандашей, – охотно объяснила женщина. – Кисточки тоже годятся, если ручка деревянная. Палочки для счета… но мы быстро пластмассовые купили.

– Ваша дочь их грызет, – догадалась я.

– Да, да, – женщина энергично кивнула и встряхнула коробку, забрав ее из рук мужа. – Вот этот набор – с начала четверти.

С начала четверти прошло три недели.

С карандашами непонятно. Но непонятно еще и то, что мужчина выглядит искренне расстроенным и обескураженным, а женщина – почти веселой, как будто знает что-то забавное, неизвестное мужу.

– Да-а-а, – неинформативно откликнулась я и поинтересовалась, чувствуя себя психиатром из детского анекдота: – И давно это с ней?

– С середины первого класса.

– А сейчас она в каком?

– Сейчас в третьем.

– Ваша дочь как-нибудь объясняет причину?

– Нет. Говорит, что сама не замечает, как это получается, – вступил в разговор отец. – И это правда. Я сам видел: она телевизор смотрит, увлеклась, взяла в руку карандаш, повертела его, потом раз-раз-раз, буквально несколько минут – и готово!

– Ну что ж, – вздохнула я. – Расскажите тогда о жизни вашей семьи. Состав, режим дня, кто занимается с Дашей, как дела в школе, чем болела девочка, особенно интересует, если была, неврология…

Из того, что я узнала за следующие полчаса, полная коробка карандашных щепок совсем не вырисовывалась. Даша родилась в срок, запланированным и здоровым ребенком, у зрелых и хорошо социально адаптированных родителей. Иногда, по обстоятельствам, с Дашей сидела няня, но в основном ребенком занимались мама и бабушка. С самого рождения ребенка на дому наблюдает один и тот же педиатр. «Это педиатр нам и посоветовала к вам обратиться, – пояснила мама. – В школе тоже есть психолог, но она говорит, что с Дашей все нормально…» Мой выразительный взгляд на коробку. «Вот-вот, и я тоже так думаю…» – поспешно подтвердила женщина.

Ребенка кормили по часам, закаливали и обучали всему, что рекомендовали специалисты. Процесс развития происходил бодро и успешно – педиатр и воспитатели в развивающем центре нарадоваться не могли. Папу к процессу тоже подключали. Он много работал, у него уже была когда-то семья (есть почти взрослый сын, с которым он часто общается), но надо, значит надо – и папа садился играть с дочкой в зоологическое лото, катался на аттракционах и читал книжки на ночь.

Живущая отдельно бабушка взяла на себя кружки – сейчас Даша ходит на фигурное катание и в музыкальную школу. Учительница английского приходит на дом. Даша хорошо учится, прилежно, вместе с мамой выполняет домашние задания, у нее всё получается, но, к удивлению родителей, она совершенно не хочет быть первой и добиваться хоть каких-то успехов.

Встреча с Дашей ситуацию не прояснила.

– Что ты любишь делать?

– В компьютер играть.

– Какие у тебя любимые предметы в школе?

– Труд и рисование. Еще письмо и физкультура. Да, еще английский.

– Что ты делаешь вместе с подружками?

– Играю.

Река – Волга, поэт – Пушкин, лошади – кушают овес и сено…

И только одно как-то царапнуло.

– Кому бы ты сначала рассказала о своей радости или удаче: папе, маме, бабушке или подружке?

– Всем, всем!

– А о своей беде или неудаче ты…

Даша не дала мне договорить и ответила, глядя в глаза: «Кошке Матильде!»

Прощаясь, я посоветовала родителям купить Даше четки или дать в руки приглянувшуюся девочке ракушку, полудрагоценный камень – их можно крутить и перебирать для снятия психомоторного напряжения. Хотя понятно, что проблемы они не решат.

* * *

Новая встреча с папой Даши.

– Неужели, кроме этих карандашей, нет ничего, что бы вас беспокоило?

– Да я уже объяснял! – в голосе папы слышится легкое раздражение. – Она какая-то безынициативная. Если бабушка или жена не будут ее дергать, она может полдня в пижаме проходить, зубы не почистить. Так и будет слоняться от телевизора к компьютеру, от компьютера к кошке, от кошки опять к телевизору. А уж чтобы сама за уроки села или вспомнила, что пора на кружок… Я вообще-то не по этой части, я экономист, но где-то слышал или читал, что сейчас это часто у детей встречается. Честно сказать, у меня и у старшего сына… то же самое… Компьютер-телефон-телевизор. Но вы-то специалист! Может быть, таблетки какие-нибудь?

– Скажите, а как у вас у самого было? – поинтересовалась я. – Вас тоже родители заставляли все делать?

– Да о чем вы говорите-то?! – от души возмутился папа Даши. – Меня мама одна растила, уходила на работу в семь, приходила тоже в семь. А я сам встал, сам поел, сам в школу, сам за уроки, сам на секцию (я легкой атлетикой занимался). А потом я вообще… военное училище закончил! Нынешняя моя теща, представьте, у нас историю преподавала! Мы тогда у нее все по струночке ходили… Так что наследственность тут ни при чем. Наверное, это и вправду болезнь какая-то, а может, они теперь все такие, от телевизора этого и Интернета… Кстати, вы знаете, жена ей всяких штук в восточном магазине накупила, как вы велели. Дашута какие-то кристаллы теперь с собой носит, вертит их – и карандаши поменьше грызет. Может, еще таблетки – и совсем хорошо было бы? Или, если обследование какое надо, вы скажите, мы платно сделаем…

Встреча с мамой. Я не вижу смысла ходить вокруг да около.

– Как вы сами для себя решаете эту проблему? – спрашиваю я.

– Какую проблему?

– Ту, что «военизированные» муж с мамой пытаются вас строить. Что вы делаете?

– А! Это! – улыбается женщина. – Так я в фитнес-клуб хожу. Четыре раза в неделю. Муж одобряет, форму поддерживать – это правильно. Только я там не столько железо тягаю, сколько в бассейне плаваю, в бане сижу, травяной чаек пью, с девочками болтаю…

– Вас в кружки водили? За режимом следили?

– Мама старалась, но ей некогда было. Она пыталась звонить, контролировать, но я такая врушка была, выворачивалась всегда… Мы, бывало, сидим с девчонками перед теликом, бублики едим, лимонадом запиваем, мама звонит, и я говорю сладким таким голосом: конечно, мамочка, вот посуду домыла, теперь алгебру делаю, задачка такая тру-удная… Девчонки в подушки утыкались, чтобы она смеха не слышала…

Мама смотрит на меня с веселым лукавством, обаятельно улыбается и наклоняет головку – явно зовет «в подружки».

– Даша еще не начала врать? – интересуюсь я.

– Н-нет… Она искренняя девочка, всегда всё рассказывает. Но… Вы думаете… А что я могу против них двоих?!!

В голосе – близкие слезы. Я ей не верю.

– Вы ее сдали! – жестко говорю я. – Вы неглупый человек и всё поняли с самого начала. Ей некуда сбежать, «выворачиваться» на ваш манер она не научилась, потому что три четверти генетики – от вашего «линейного» мужа и такой же бабушки. И бедная Даша ушла в полный аут, покорилась всему и превратилась…

У нее слезы брызнули, как из груши у клоуна.

– …превратилась в грызуна! – закончила я.

* * *

Поправив макияж, мама Даши изобразила на лице серьезную заинтересованность и почтение к моему профессионализму.

– Но что же нам делать, доктор?

– Приходите вместе с мужем и бабушкой.

* * *

По договоренности со всеми членами семьи в Дашино расписание внесены изменения. Теперь у нее есть один день «ничегонеделания», когда можно ходить в пижаме, пить кока-колу из бутылки, два часа болтать по телефону с подружкой и сидеть у телевизора с «кривой спиной».

Убедить бабушку и папу было нелегко. Они считали всё это баловством и уповали то на ремень, то на мифические таблетки. Мама помогала мне изо всех сил и время от времени заглядывала в глаза: видите, доктор, как я стараюсь?!

Договорились на экспериментальный срок – два месяца. Через два месяца коробка для разгрызенных карандашей опустела. Папа и бабушка Даши смирились под тяжестью фактов. Мама продолжает ходить в фитнес-клуб.

Глава 10. Война у трансформаторной будки

– Вы знаете, что сейчас идет война?!

Тощий пятнадцатилетний подросток с прыщом на носу смотрел на меня пронзительно, маленькими остренькими глазками. Самой заметной деталью его внешности были огромные, высоко зашнурованные, тяжеленные на вид ботинки. В коридоре на банкетке сидела мама юноши, обеспокоенная тремя двойками и двумя неаттестациями за последнюю четверть.

– Прости, но что ты имеешь в виду? – осторожно уточнила я. По возрасту, а также личному и семейному анамнезу парня ожидать можно было чего угодно – от израильской агрессии до нападения зеленых человечков из электрической розетки.

– Вот видите, не знаете, – горько вздохнул подросток. – И вообще никому и дела нет. И только мы…

– А кто это – «мы»?

– Я – «антифа»! – гордо вздернув прыщ, произнес юноша.

– А-а! Понятно! – искренне обрадовалась я (все-таки не зеленые человечки).

– Что это вам понятно? – подозрительно спросил он.

Внутри моего квартала есть достаточно уединенное место – две огромных кирпичных будки, расположенные рядом, через небольшую заасфальтированную площадку. Одна из будок, кажется, трансформаторная, а другая, по всей видимости, – выход давно законсервированного атомного бомбоубежища. Я часто гуляю там со своей старой собакой. И вот на этих будках давно «переписываются» между собой две группы молодых людей. Ничего необыкновенного – свастики, националистические призывы, надписи «антифа». Впрочем, встречаются и оригинальные лозунги, например: «Убей фашиста, порадуй дедушку!» Я не без интереса читала эту переписку и вспоминала Конрада Лоренца. Такая демонстрация агрессии (тексты – заменители угрожающих поз у собак) вполне меня устраивала, ведь это такая форма сублимации.

Мой кабинет – отражение жизни окружающих кварталов. И вот они появились вживую – и фашисты, и антифашисты, и что-то еще более хитрое и неопределенное. Война!

В основном их, конечно, приводят встревоженные родители. На войне как на войне – тут не до учебы. И книжки они какие-то странные читают… Был случай, когда отец-пролетарий подрался с сыном, найдя у него «Майн кампф», потом сын объяснил ему свою позицию: «Россия – для русских, а Гитлер – это только изучение методики; ты же не станешь злиться на учебник истории». Они помирились, купили… бутылку водки, а мама прибежала ко мне в слезах. Приходят девушки: я люблю парня, он фашист, и я не знаю, как мне быть. Несколько раз приходили сами мальчишки, как правило, из тех, которые бывали у меня раньше, в младшем возрасте: хочу услышать еще мнение, точнее разобраться, родители достали, но ведь я понимаю, что правда – на нашей стороне…

У меня в кабинете на полке, запрятанные глубоко за литературу по детской и возрастной психологии, лежат с десяток националистических брошюр, которыми меня снабдили проникнувшиеся доверием подростки: «Чтоб вы узнали и разобрались».

Масса ужасных историй, с тайными могучими организациями, с преследованиями, с избиениями и убийствами, в детективном стиле: «Вы не представляете, что творится. И никто из внешнего мира не представляет…» Девяносто процентов из всего этого, по счастью, – воспаление героической фантазии: люди в черном, супермен приходит на помощь… Но остаются еще десять процентов.

«Антифа» недоуменно и подозрительно смотрит на меня.

– Я знаю, там, где трансформаторная будка, я гуляю там с собакой.

– Не делайте этого, там опасно, – почти просит он. – Я хочу вас предупредить, я вам добра желаю!

Охохонюшки-хо-хо! Доброжелатель!

А кто тебе-то добра пожелает? В дворовой школе – тоска, все предметы запущены еще с конца начальной школы, учитель вполне может раздраженно бросить классу: «Вы все дебилы, и судьба вас ждет соответствующая». Профориентации ноль, мысль, что работа может приносить не только деньги, но и удовольствие, в голове не ночевала. Единственная ассоциация на слово «творчество» (проверяла) – «народное, художественное». В семье – разговоры о деньгах, которых всегда не хватает, и заклинания: «Сынок, ты только водку не пей, а то будешь как…» Ходил ли в кружки, в секции? В хор до третьего класса. А потом? Да там же за деньги всё. Вранье, не всё и не всегда! Но кто же тебе (или хоть твоим родителям) подскажет?

Они обычные городские дети, подростки. Нормальные, психически и соматически относительно здоровые, никем не зомбированные. Но в любой день, при стечении обстоятельств, они могут убить. Искалечить. И искренне считать, что сделали они это не от собственной ненужности миру, от избытка никуда не направленной жизненной силы и агрессивности, а «по идеологическим мотивам». И в любой момент любой из них, практически любой (чуть-чуть харизмы и совсем немного материальных ресурсов) может воспользоваться этими «мотивами» в своих корыстных, благородных, идеологических, религиозных, каких угодно целях. Идет война!

Но я же (лично я) должна что-то сделать? Я пытаюсь их «приручить». Обсуждаю «Майн кампф», труды «Аненербе», книги Головачева и Лимонова. Жду, когда дело дойдет до Ницше и Мальтуса. Не доходит. Чувствую себя так же, как много лет назад в зоопарке, когда подманивала и приучала к себе трусливого и озлобленного черно-бурого лисенка по кличке Шельма. Кто-то из них пугается и пропадает. Кто-то (самая любопытная часть) остается.

– Я хочу понять. Я привыкла молчать и хранить тайны. Это моя профессия. Ты это знаешь.

Долгая пауза. Потом кивок головой.

Картинка из серии «комические старушки»: ноябрьская тьма. Мокрый снег. Железные ступеньки, облезлая жестяная табличка с черепом «Не влезай – убьет!» Полуседая тетка в длинном пальто (это я) сидит на подложенной картонке, рядом лежит огромная лохматая дворняга и стоят десятка полтора темных фигур. Речь идет о том, кого именно надо немедленно уничтожить, чтобы у нас в России настало всеобщее счастье. Вариантов, как вы понимаете, несколько.

– А что вы скажете?

Я начинаю говорить. Я вообще-то неплохой лектор, и отнюдь не кабинетного толка. Доводилось читать и в лесу (для юннатов), и на берегу Белого моря (для студентов), и даже на борту МРС (малый рыболовный сейнер) на Дальнем Востоке (для рыбаков – чтобы знали, кого надо поймать). Но это место и контингент, пожалуй, самые экзотические.

Ницше и Мальтуса – к черту. Чистая биология, здесь я сильна и уверена в себе. Кажется, это называется социал-дарвинизм. В каждом поколении рождается и вырастает сколько-то молодых людей, предназначенных погибнуть на баррикадах. Это нужно для выживания и в идеале для экспансивного развития данной популяции. Это можно назвать любым термином, но это нельзя отменить. Люди сложнее зверей. Этому стремлению можно придать фантик: идеологический, классовый, религиозный и т. д. Король Артур отправлял своих рыцарей на поиски Грааля. Крестовые походы решали европейскую проблему избыточности молодых самцов в сражениях с жителями мусульманских стран. Я рассказала, что подобное происходило в Египте, на Палестинских территориях, в Грузии, в Каракалпакии… Если продолжить в будущее, открыть космос и организовать Свободный Поиск, то получится Максим Каммерер из фильма «Обитаемый остров», который долетит, шлепнется и все равно ринется на первую подвернувшуюся баррикаду. Флибустьеры, ушкуйники, «Народная воля», казанские уличные войны времен моей ранней юности, хулиганствующие стаи молодых ворон, подростковое группирование у павианов…

Слушают, развесив уши, встряхивая головами, чтобы лучше уложилось. Прямо слышу треск: пытаются встроить приводимые мною примеры и обобщения в уже имеющиеся в мозгах конструкции.

Неожиданное и даже капризное возражение от одной из черных фигурок в огромных ботинках:

– Что же, это все только для самцов? А нам, девушкам, что же? Киндер, кюхен, кирхе? У нас не так!

Можно списать на эмансипацию, внутренне усмехаюсь я. Но если вспомнить кое-какие эпизоды из Ветхого Завета, полотно Дела-круа «Свобода на баррикадах», Софью Перовскую, то картина получается несколько сложнее…

Я говорю: не позволяйте никому собой манипулировать. Ищите интересное занятие, смысл. Свое, собственное. Кто предупрежден, тот вооружен.

Они говорят: где же его взять?

Разница между «фашистами» и «антифашистами» для меня почти незаметна. Вопрос выбора: кого надо «мочить в сортире»? Я говорю: ты понимаешь, зло не способно к созиданию. Только к разрушению. Всё, что в мире создано, воплощено, – это намерения и деяния добра.

– Я понимаю, – говорит фашист. – Всех хачей и черных замочить. Тех, которые перед Западом преклоняются, прибить. И строить нашу Россию – русскую и православную. Воплощать – это вы красиво сказали.

– Я понимаю, – говорит антифашист. – Убить всех фашистов. Тех, которые не понимают демократии и что все равны, прибить. И строить нашу Россию – свободную и демократическую. Воплощать – это правильно.

Я опасаюсь: что же будет, если они узнают, что я – «и нашим, и вашим»?! Однажды выясняется: они знают, у них разведка во «вражеском» лагере. Я покупаю баллончик с краской и пишу на трансформаторной будке: «Да здравствуют молодые павианы! Всех видов и расцветок!» Через некоторое время внизу появляется смайлик со свастикой. И чуть позже – смайлик со знаком «антифа».

Это наши дети. Если мы будем искать «зло» вне нас, объяснять его чьими-то происками, то это зло так и останется с нами.