Текст книги "Лечить или любить?"

Глава 14 Всё по Фрейду?

– Вы, часом, не психоаналитик? – подозрительно спросил меня интеллигентный мужчина с седыми висками.

– Нет, нет, что вы! – открестилась я. – Ни в коем разе не психоаналитик. Я совершенно обычный консультант.

– А какими методами вы пользуетесь? – продолжал он допытываться.

– Да так, знаете, с бору по сосенке… – я неопределенно помахала в воздухе пальцами и перешла в наступление. – А ребенок-то ваш где?

– Я без нее, она не знает, – мужчина сгорбился в кресле. – Извините меня. Просто я уже обращался… Если я решусь рассказать, вы поймете… Мне трудно говорить словами. Я, видите ли, математик и больше привык формулами… – он мужественно пытался шутить.

– Я слушаю вас, – сочувственно произнесла я, уже видя, что его проблема и вправду не из простых.

Математик помолчал, собираясь с мыслями или с духом. Я не торопила его.

– Я плохо схожусь с людьми – это раз, – наконец сказал он. – Я был женат четыре раза – это два.

Все-таки математики очень странные люди, непрофессионально подумала я.

Первые три брака математика были недолгими. Если я правильно поняла ситуацию, мужчина попросту женился на всех женщинах, с которыми вступал в интимные отношения. Польщенные дамы выходили за него замуж, потом обнаруживали его полную незаинтересованность во всем, что не касалось формул и матриц, и тихо (или громко) уходили туда, откуда пришли в его большую, но темную и запущенную квартиру на Васильевском острове. Потом математик долго жил один. Его немудреное хозяйство вела почти глухая пожилая женщина, которая приходилась ему дальней родней. О степени тогдашней незаинтересованности математика в происходящем в обыденном мире можно судить по нижеследующему обмену репликами:

Я: «Эта тетушка… она тогда жила у вас?»

Математик: «Гм-м… Жила? Возможно. Я ее иногда видел… иногда не видел… Может быть, она куда-то уходила? Не знаю! Простите, если это важно, я боюсь вас дезинформировать».

Зато последний его брак оказался счастливым – без дураков. Надежда была сотрудницей факультета, матерью-одиночкой с трудной судьбой. Они часами разговаривали на кухне, точнее, говорила в основном она, а он просто смотрел на ее лицо и иногда подавал реплики, как в театре. Они гуляли по городу. Она обновила его гардероб, заставляла его прямо держать спину, и на него стали засматриваться женщины-коллеги. Ее одиннадцатилетняя дочка стала называть его папой через четыре месяца после того, как они переехали к нему. Он дарил ей кукол и бантики, потому что не знал, что еще можно подарить девочке. В куклы она уже не играла, бантики не носила, но смеялась и висла у него на шее.

Возможно, Надежда была больна уже тогда, когда они поженились. Но примерно через полтора года стало ясно, что надежды практически нет. Во всех смыслах. Искать так долго, чтобы почти сразу расстаться! Он, наверное, умер бы вместе с ней, если бы не Светлана. Она спасла его. Они вместе горевали по Надежде и вместе выжили.

Теперь Светлане пятнадцать. Она поразительно похожа на мать, но намного красивее ее. И веселее. И жизнерадостнее. Он показал мне карточку – девушка и вправду была эффектна и выглядела на фото несколько старше своих лет.

– Я – ее отец, – как заклинание, повторил мужчина. – Она – моя дочь. Надежда, умирая, просила меня позаботиться о ней.

– Вы заботитесь, – сказала я. – Красота – это от природы. Но Светлана не была бы веселой и жизнерадостной, если бы вы плохо выполняли завет Надежды.

– Почему вы не спрашиваете?! – крикнул мужчина и сжал руками виски. – Вы же учились, проходили в институте этого чертового Фрейда и уже должны понимать! Они спрашивали все время! Что я чувствую, когда она ко мне прикасается?.. Она всегда была очень ласковая, но после смерти матери ей особенно не хватало прикосновений… О чем я думаю, когда она моется в ванной? Когда она сидит на диване перед телевизором в этих своих обтягивающих трусах и этой странной майке, которая больше похожа на лифчик… Она еще ребенок и ничего не понимает. После смерти матери она просила, чтобы я ложился с ней на диване и стоял за дверью туалета – ей было страшно одной. Они просили меня описать всё подробно! Они говорили, что это нормально и я не должен испытывать чувства вины! Вы слышите?! Нормально!!!

– «Они» – это психоаналитики, к которым вы обращались? – спросила я.

Он кивнул, как-то разом обессилев, и прошептал:

– Мне пятьдесят лет. Я – ее отец. Вы понимаете?

– Да, – сказала я. – Понимаю.

Я не могла послать его еще к одному психоаналитику, хотя это и была откровенно их епархия. Я не могла действенно изменить ситуацию, ведь у девочки никого не было, кроме него. Я должна была ему помочь. Но как узнать, что на самом деле происходит?

– Не бойтесь, – на пробу сказала я. – Светлане ничего не угрожает.

– Почему вы так думаете?! – он жадно вытянул шею, глаза, как я и ожидала, зажглись надеждой.

– Потому что она – ваша дочь. Вы любили ее мать. И еще вы – умный, сильный, интеллигентный человек, мужчина. К тому же математик. Никаким инстинктам вас не одолеть. Вот если бы Светочка была какой-нибудь хитрой формулой… – я пыталась шутить. – Он улыбнулся. – И, кстати, пришлите ко мне Свету… Да не пугайтесь вы! Я поговорю с ней о чем-нибудь нейтральном… Если что-то проявится, дам вам знать…

– Спасибо вам за поддержку, – с чувством сказал математик, уходя. – Мне было важно это услышать. Конечно, я справлюсь.

Светочка села в кресло и тихо заплакала. Тушь текла черными струйками. Я с симпатией думала о психоаналитиках: послать бы и ее к ним тоже!

– Это я во всем виновата! – сказала девочка. – Я дрянь! А папа страдает!

– Нет! – сказала я, ожидая чего-то страшного.

– Вы ничего не знаете! – горячо возразила Светочка. – Я в блоге выкладываю, а они все мне советы дают…

Я прикрыла глаза от ужаса. Где они, психоаналитики, с их вопросами?! У меня просто не поворачивался язык.

Светочка истолковала мое молчание как однозначно осужда-ющее и снова заплакала. Потом начала икать.

– Я его нарочно дразню, понимаете?! – сквозь слезы и икоту выкрикнула она. – Я вообще-то дура, а теперь у меня знаете сколько в блоге френдов… Я же на маму похожа, а папа добрый и. такой… Он вчера валидол на кухне пил… А вдруг он из-за меня умрет?! Ну что вы молчите?! Вы вообще про Фрейда читали?

Только колоссальным усилием воли мне удалось сдержать нервный смех…

Со Светочкой мы поговорили по душам. Она обещала больше не дразнить папу-математика, а направить интересы своей бурно пробуждающейся сексуальности на сверстников. Даже если ей придется из-за этого расстаться со всеми интернет-друзьями, с любопытством наблюдающими за фрейдистскими перипетиями этой истории… Папа, в конце концов, дороже!

Глава 15. Вернуть сына домой

Эти две семейные истории прямо напрашиваются на то, чтобы их рассказывали парой, хотя и пришли они ко мне в разное время, с разницей в несколько лет. Я предлагаю их для обсуждения потому, что, хотя мне и удалось помочь семье в одном из случаев, я до сих пор не очень уверена в правильности моей трактовки событий. Предлагаю поразмышлять вместе.

– Я понимаю, они богатые, вот его туда и тянет все время. – Женщина не поднимала глаз и понуро рассматривала узор на ковре в моем кабинете. – Где мне с ними тягаться!

– А нужно тягаться? – удивилась я, сделав ударение на последнем слове.

К этому моменту я уже знала семейную ситуацию и проблему, с которой мать-одиночка Анжелика пришла ко мне.

Они с самого начала жили вдвоем с сыном Витей – отец мальчика оставил мать после ее отказа сделать аборт и более на семейном горизонте не показывался. Бабушка с дедушкой каждое лето забирали Витю к себе – в маленький городок в Пермской области. Анжелика работала в проектном институте и еще брала работу на дом – в раннем детстве Витя много болел, и прорва денег уходила на лекарства, массажи и консультации специалистов. На личную жизнь и развлечения времени и сил у Анжелики не оставалось категорически. Потом ситуация со здоровьем сына, по счастью, выправилась, а к пятому классу у Вити обнаружились явные способности к математике, о чем Анжелике и сообщила классная руководительница. «Подумайте серьезно, – сказала она. – Наша школа – увы! – слабая. Надо дать мальчику шанс». Анжелика не оставила без внимания слова педагога. В седьмой класс Витя подготовился с помощью матери и, сдав сложный экзамен, поступил в престижный математический лицей.

Спокойный и вежливый мальчик хорошо вписался в коллектив, легко справлялся с программой. В старом классе болезненного в прошлом Витю считали «ботаником», не всегда принимали в компанию, могли и поколотить. Новые одноклассники разительно отличались от прежних: мальчик быстро нашел себе друзей, с которыми его связывали общие интересы, стал бывать у них в гостях. Сначала Анжелика, разумеется, только радовалась. Но потом…

Отношения матери и сына были достаточно доверительными. Витя охотно рассказывал обо всем, что видел дома у новых друзей, простодушно удивлялся уровню их семейного достатка, подробно, с горящими глазами описывал экзотические игрушки и аппаратуру (в основном, конечно, речь шла о компьютерной технике).

– Представляешь, у Артура целая отдельная комната. Совсем своя. В нее даже мама стучится. А обедают они все вместе в столовой, и такая люстра красивая над столом висит, а мама у них к обеду обязательно переодевается… А на даче у них три этажа, и у Артура есть такой маленький мотоцикл, они меня уже туда пригласили на зимние каникулы, а Артур сказал, что научит меня на нем ездить, и можно будет съездить на озеро. А папа Артура обещал, что обязательно летом покатает меня на катере. Он раньше был яхтсменом и даже в Стокгольм из Петербурга на яхте ходил. Я фотографии видел. И компьютер у Артура такой мощный, что…

Витя не был завистлив и не предъявлял матери никаких претензий. Она изводилась сама и задавала ему провокационные вопросы. Потом ловила себя на недоброжелательности к людям, которых видела только на родительских собраниях. Потом корила себя за то, что не сумела дать сыну таких возможностей, как у Артура, за то, что у него нет отца, который покатал бы его на катере, еще за что-то…

Витя что-то понял и перестал рассказывать о друзьях. Потом – вообще обо всем, что происходит в его жизни. А чуть позже просто перестал приходить после школы домой – вместе с Артуром они сразу шли к нему. Возвращался он иногда за полночь и сразу ложился спать. «Мы вместе делаем уроки», – объяснил Витя. «А почему бы вам иногда не делать уроки у нас?» – спросила мать. «Это неудобно, ведь у нас всего одна комната», – холодно возразил мальчик. «Но послушай, – Анжелика попыталась воззвать к хорошим манерам сына. – Это неприлично, в конце концов. Допустим, у Артура своя комната, вы никому не мешаете. Но родители Артура ведь не обязаны всю неделю тебя кормить!» – «Я понимаю, но мама Артура сказала, что ей приятно, когда на столе много тарелок, – ей всегда хотелось иметь еще детей, а мы с Артуром – как близнецы. Я не думаю, что она врет… Кстати, в пятницу я иду с Артуром и его папой на футбол, а потом мы сразу поедем к ним на дачу. В понедельник папа Артура сразу привезет нас в школу. Учебники я возьму с собой».

– Конечно, «тягаться» – это я не так выразилась. Я понимаю, они, скорее всего, хорошие люди, – в глазах Анжелики блеснули слезы. – Но лучше бы Витя оставался в той, старой школе. Там его не всегда понимали, но нас всегда было двое – я и он. А здесь… Мне кажется, что у меня отняли сына. И ничего другого у меня нет… Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы его вернуть?

А вот другая история.

– Скажите, вы верите в сглаз или… как это говорят… в приворот? – Моложавая, стройная, дорого одетая женщина испытующе смотрела на меня.

– Если говорить на уровне газетных объявлений, то не верю, – ответила я. – Но существует эффект плацебо. И внушение. И самовнушение. А в чем, собственно, дело?

– Иногда мне кажется, что они его приворожили. Иначе это просто нечем объяснить. А у них там такая странная бабушка – знаете, с клюкой и одним зубом, просто чистая ведьма…

– Гм-м… – промычала я. (А вы бы что сказали на моем месте?)

– Мой муж очень хорошо зарабатывает. У него растущий бизнес. Мы не стеснены в средствах. У нас прекрасная четырехкомнатная квартира. Дача, компьютер последней марки, любые возможности для развлечений – путешествия, горные лыжи, бассейн; когда он только упомянул о собаке – я тут же купила ему стаффорд-ширского терьера с отличной родословной… Прекрасная библиотека, домашний кинотеатр, еда из экологически чистых продуктов…

– Послушайте, – мне надоело это рекламное перечисление. – Я очень рада за вас. Но в чем все-таки проблема?

– Я забрала его из этой школы. Но это не помогло. Может быть, нам переехать? Но мы столько денег и души вложили в отделку этой квартиры…

Мне захотелось помахать растопыренными пальцами перед лицом дамы, чтобы привлечь к себе ее внимание.

– Кто такой «он»? – я решила попробовать еще раз.

– Мой сын. Дмитрий. Ему двенадцать лет, – наконец-то откликнулась она. – До пятого класса он учился в школе у нас во дворе – ее вообще-то хвалят, там хороший английский, и учительница ему очень нравилась, да и нам тоже. Но контингент…

– Что не так с контингентом?

– Вы не подумайте, я не сноб, – сказала дама (поздно, уже подумала, мысленно ответила я). – Просто уж очень странная история. Дмитрий с первого класса подружился с мальчиком-одноклассником Сеней, семья которого живет в соседнем подъезде, на первом этаже. Семья многодетная, в ней не то шесть, не то семь детей, я никогда не могла их толком пересчитать. Плюс мама с папой, плюс та самая прабабушка с клюкой, плюс – дети подбирают их на улицах – две собаки и не то три, не то четыре кошки. Все это – в трех небольших комнатах!

– Семья Сени – социально неблагополучная? – спросила я. – Алкоголь, наркотики?

– Да нет, – дама слегка смутилась. – Вроде бы ничего такого. Обычные люди. Правда, я не могу понять, зачем им столько детей. Если ты не можешь им ничего толком дать…

Я не стала уточнять, что именно не могут дать Сене и его братьям и сестрам родители. В конце концов, мы занимались не ими.

– А в чем ваша-то проблема? Дружба с Сеней влияла на Димину учебу? Он научил его курить? Материться? Приносить с улицы кошек?

– Если бы… – Я удивленно подняла брови. – Фактически Дмитрий просто переселился к ним!

– Вот как?! Расскажите подробней.

– Да что там подробней! – дама раздраженно хрустнула пальцами. – Он проводит там все время после школы. Они с Сеней делают уроки, играют, дерутся, ходят в садик за младшими детьми, гуляют с собаками (а наша собака при этом сидит дома!). У этой семьи не всегда хватает денег на мясные продукты, они варят кашу и суп из костей и овощей в таких огромных кастрюлях – Дмитрий садится с ними есть! У них в детской комнате нет плафона – висит просто голая лампочка. Вечером я пытаюсь забрать его домой – он не идет, говорит: «Бабушка Люся будет нам страшные истории рассказывать про Летучего Голландца и про руку преступника Джерри. Я хочу послушать!» Понимаете, у них уже полгода телевизора нет – они его случайно разбили во время потасовки! Там все время шум – я только загляну, у меня сразу голова раскалывается: дети орут, собаки лают, мать на всех кричит, охаживает тряпкой всех без разбора. Что удивительно: Дмитрию тоже достается не хуже всех прочих (она, кажется, в запарке своих и чужих не различает), так он не в обиде, а если я на него голос повышу, он обижается и до вечера из своей комнаты не выходит…

– Вы пытались пригласить Сеню к себе в гости?

– Да, они пришли все вместе один раз. Я угостила их чаем с профитролями. Были тихие, всё разглядывали, потом смотрели кино. Но маленькие, конечно, заляпали мне вареньем диван, чем-то залили ковер. Я ни слова Дмитрию не сказала… Но больше они почему-то не приходили… Я люблю готовить, но получается, что у нас некому есть – муж работает допоздна и ест на работе, я на диете, Дмитрий наедается у тех людей. Я ему говорила: возьми вот в контейнер тортика после праздника или салата, отнеси Сене и его братьям-сестрам, пусть полакомятся, – он отказывается. Мы меняли люстры, я предложила Дмитрию – возьми одну, отнеси твоим друзьям, пусть повесят в комнате, что ж у них так неуютно, а нам все равно выкидывать… А он вдруг полез в бутылку, заорал, что я ничего не понимаю. Но я действительно не понимаю… Может быть, вы мне объясните. И… У меня нет и по медицинским показаниям не может быть других детей, я сижу дома, мужу так удобнее, он говорит: занимайся сыном. Но как?! Я понимаю, что бываю несправедлива, но ловлю себя на том, что ненавижу эту семейку! Там, у нее, уже есть семь своих детей – зачем ей еще мой?! Простите, – дама взяла себя в руки. – Скажите, я еще могу что-нибудь сделать, чтобы вернуть сына домой?

Глава 16. Демократ

Есть разные стратегии воспитания детей в семье и бесчисленное количество тактик. Специалисты придумали по этому поводу свои более или менее остроумные классификации, которые психолог-практик может использовать (а может и не использовать) в своей работе. Но все это бесконечное разнообразие вариаций семейного устроения может быть разделено на две большие группы, которые условно можно назвать так: воспитание авторитарное и воспитание демократичное. Первое подразумевает ясно выраженное лидерство одного из старших членов семьи, наличие семейной иерархии, четко разграниченные обязанности и чью-то фактически не обсуждаемую монополию на то, что считать правильным. Таким образом устроены практически все традиционные семьи. Второй тип семейного воспитания, демократичный, или договорной, можно считать более современным: он построен на относительно новой идее равенства всех людей. «Я хочу, чтобы у меня с ребенком с самого начала были дружеские отношения. Чтобы мы всё могли обсудить и принять совместное решение. То, чего он не понимает, я ему объясню. Я не хочу его ломать, я хочу договариваться…» – так или приблизительно так объясняют мне свою позицию сторонники демократичного воспитания.

Я сама выросла в авторитарной семье и не совсем понимаю, о каком равенстве двухлетнего ребенка и тридцатилетнего мужчины или женщины может идти речь, но не могу не согласиться с тем, что вышеприведенная программа звучит очень симпатично.

Как и бывает в жизни практически всегда, и у той, и у другой стратегии есть свои достоинства и недостатки. Но наиболее удивительные случаи происходят тогда, когда для своего удобства люди пытаются приготовить из двух противоположных по смыслу стратегий «коктейль».

* * *

– Я всего достиг сам, своими силами. Мне ничего не досталось на халяву. Я на вершине своей жизни. И у меня есть всё, что может пожелать нормальный человек.

Делая данное заявление, мужчина лет сорока с небольшим сидел в кресле и смотрел на меня спокойными серыми глазами, не обнаруживая признаков невроза или психоза. В руке у него был листок с какими-то записями – возможно, вопросы к психологу, чтобы не забыть. Бывает. Я решила подождать.

– Моя семья состоит из четырех человек. Я, жена, сын и дочь. Моя фирма производит и продает электродвигатели.

Ситуация вроде бы двигалась в нужном направлении. Я решила подождать еще.

– Мой отец был талантливым, но авторитарным человеком. Моя сестра рано вышла замуж, а я уехал из дома и жил в общежитии. Я окончил Политехнический институт с красным дипломом.

Дальше молчать было невежливо, и я спросила:

– Вы пришли, чтобы рассказать о своих успехах? Или поговорить о ком-то из ваших детей?

– Нет, – сказал мужчина и с хрустом смял в кулаке исписанный листок. – Что-то идет не так. – Потом он улыбнулся и добавил из Шекспира: – «Прогнило что-то в Датском королевстве».

Далее удрученный бизнесмен рассказал мне вполне фрейдистскую по духу историю о том, как он, протестно выломившись из родительской власти авторитарного отца, всю жизнь мечтал построить свою собственную семью совершенно на других принципах, как вы, наверное, уже догадались – демократических. С первой женой, которая была рядом с ним во время его бизнесменского становления, что-то не заладилось, и он женился на другой женщине – она замечательно его понимала, у них было много общих идей и интересов. Новая жена оказалась на пятнадцать лет моложе нашего бизнесмена, но, несмотря на это, сумела построить хорошие отношения с его сыном-подростком от первого брака. Иван сейчас живет с отцом и его семьей. «Вы же понимаете: сейчас я могу дать мальчику больше, чем мать! А моя первая жена – разумная женщина. У нас с ней и сейчас хорошие отношения. Она работает бухгалтером в моей фирме». – «Сколько лет мальчику?» – уточнила я. – «Девятнадцать». А два с половиной года назад родилась Ксюша – любимица семьи.

Честно говоря, из разговора с главой семьи я так и не уяснила, что же, собственно, пошло у них не так. Естественное предположение о бунте сына не подтвердилось – Ваня благополучно учится в техническом институте, проводит много времени с друзьями, увлекается японской борьбой и дома бывает довольно редко.

Пригласила для беседы сына. Прыщавый, несколько инфантильный на вид парнишка оказался неразговорчивым и на мои вопросы отвечал односложно, но тем не менее подтвердил всё то, о чем уже говорил его отец. Искать корень неприятностей в трехлетней Ксюше не имело смысла.

Я начала склоняться к мысли, что все дело в извечной проблеме несовпадения реального и идеального. Бизнесмен так долго мечтал об идеально выстроенной семье, что теперь даже незначительные, неизбежные в повседневной жизни шероховатости заставляют его расстраиваться и волноваться.

Но для гарантии я решила отдельно поговорить с молодой женой, мамой Ксюши. Миловидная женщина вежливо и сдержанно обсудила со мной проблему грядущей адаптации дочери к детскому коллективу, проявила стандартную для современной мамы интернет-компетентность в вопросе детских аллергий и… неожиданно бурно разрыдалась после того, как я случайно упомянула то самое демократичное воспитание – мечту и вожделенную цель главы семейства. Я застыла в недоумении, потом попыталась остановить бурный поток, потом просто дала чашку с водой и пачку носовых платков.

Отрыдавшись, женщина не стала молчать.

– Мы все больные от этой его демократии, – горько сказала она. – Больные в самом прямом смысле: у Вани второй год фурункулы по всему телу, у меня астма впервые после детства обострилась, Ксюша по ночам кричит и до сих пор в постель писается. Сейчас я вам расскажу, как это выглядит, и вы всё поймете. Каждый вечер после ужина мы собираемся за круглым столом (он его специально купил: круглое – это для равенства, по королю Артуру). Низко над столом висит лампа под абажуром – он говорит, что это создает уют, но лично мне напоминает фильмы про допросы в гестапо и КГБ.

Наша задача – рассказать, как прошел день, и обсудить планы на завтра. Виктор высказывается последним, так демократичнее. Мы должны говорить не только о событиях, но и о чувствах, это необходимо – муж слышал об этом на каком-то корпоративном тренинге. Ваня – стеснительный парень, ему вообще трудно говорить о себе. Ему нравится девушка в институте, но он скрывает отношения с ней, чтоб папа не стал «докапываться». Девушка обижается, она думает, что он стыдится ее (она приезжая, живет в общежитии) и потому не приглашает домой. Витя настаивает, чтобы Ваня говорил подробно. Ксюша к этому времени уже почти спит, ее будят и стыдят, что она не слушает брата. Потом мы с Ваней слушаем, что Ксюша ела на завтрак и кто ее обидел в детском развивающем центре. У меня одно чувство: поскорее бы это кончилось. Виктор честно рассказывает обо всех своих делах. У него хорошая речь. Мне кажется, что я смотрю сериал или читаю Карнеги. Потом еще планы. Тут Ксюша засыпает, а Ваня начинает мучительно врать…

Еще его первая жена. Она у него работает, они ровесники, много лет прожили вместе, она понимает его как облупленного и крутит им, как захочет. Он во всем с ней советуется, ездит к ней, говорит, мы цивилизованные люди, у нас демократия, я тоже могу встречаться с кем хочу, а ко мне даже подружки из колледжа перестали ходить, потому что он с ними тоже беседует, они его боятся… Вы можете с ним поговорить?! Только не выдавайте меня!

Слезы снова вскипают на глазах бедной «мученицы демократии». Я кое-как успокаиваю ее и договариваюсь о встрече с ее мужем.

Не сразу, но удается убедить «горе-демократа», что его позиция в семье не имеет с настоящей демократией ничего общего. Неожиданную помощь всей компании оказывает Иван. Собравшись с духом (и побуждаемый, по всей видимости, своей девушкой), он выходит на разговор с отцом и отказывается участвовать в иезуитских семейных сценках, подобных описанной выше. Некоторое время бизнесмен переживает «предательство» родных, а потом приходит опять и спрашивает: где же найти золотую середину? Выясняем, что золотая середина существует лишь в мечтах человечества, а ему самому разумно быть тем, кем он, собственно, и является – сильным главой семьи, принимающим все важные решения, опорой и защитой для молодой жены, не слишком самостоятельного сына и маленькой дочери. Частные решения следует оставлять на усмотрение домашних, быть по возможности великодушным к их слабостям (сильному лидеру это позволено) и не вникать в мелочи. «Боги не суетятся», – процитировала я. По всей видимости, это как-то уравновесило Шекспира, и бизнесмен ушел, удовлетворенный собственными планами грядущего самоусовершенствования. В его семье воцарился мир.