Текст книги "С.О.Н."

– Ну, понимаешь… наши мамы, они так хотели… э-э-э… ты знаешь…

– Слава, давай не будем делать то, чего хотят наши мамы, – решительно перебиваю его я, изображая полную идиотку. – В конце концов, это наши жизни, и если мы не хотим слушаться наших родителей, то …

– Я не это имел в виду, – Слава говорит так тихо, что мне поневоле приходится придвинуться к нему поближе (англичане поют какую-то национальную песню). – Ты знаешь, я… мне было бы… я и не знал, что мне будет даже приятно в этот раз их послушаться, так как…

Господи, немедленно спасай меня, пока не поздно! Обещаю, что пойду в церковь на мессу! А еще подам какому-нибудь несчастному попрошайке.

– В общем, – решается Слава, – ты мне действительно очень нрави…

В кармане рюкзака, лежащего рядом с моими коленями, радостно и громко звонит мобильник. Как же хорошо, что я не отключила звук. Я готова расцеловать шумный кусочек пластика. Самое удивительное, что через секунду Славин телефон тоже начинает тренькать. Небеса перестарались, отправляя мне столь своевременную помощь.

– Алиса, – слышу я Наташин строгий голос (знала бы она, какой момент прервала своим звонком, наверное, искусала бы себе все локти), – где вы сейчас?

– На Марсовых полях, – отвечаю я, слыша, что Слава говорит в трубку то же самое. Ему тоже звонит мама.

– Немедленно отправляйся в отель! Мы сегодня приглашены на вечеринку к друзьям Маргариты. Тебе нужно переодеться!

Ох, не к добру эта ее последняя фраза. Интересно, что она мне приготовила за наряд? Лучше об этом не знать. Я даже готова надеть ту черную юбку, которую в магазине приняла за пояс, главное, что со Славой мы пока друзья-товарищи, и никаких глупых признаний в этот день не прозвучало.

Надо будет подать пару евро местному нуждающемуся.

– Давай быстрее, – строго говорит мачеха и, не сдерживая любопытства, добавляет: – Как там Слава?

– Хорошо.

– А что вы сегодня делали? – энтузиазму ее голоса можно откровенно позавидовать. Особенно мне.

– Гуляли, – неопределенно отвечаю я.

Слава отключается, и я торопливо прощаюсь с Ташей. Она разочарована. К невообразимым шмоткам, несомненно, прибавляется допрос с пристрастием.

– Мама попросила тебя в отель отвезти, – как-то сухо заявляет мой собеседник.

Ну почему я чувствую себя такой виноватой?

– Ты ведь с нами сегодня идешь на ужин? – мой голос звучит просто доброжелательно. Но у Славы в глазах загорается недобрый лучик надежды.

Я знаю, что пожалею об этом, поэтому отправляю свое милосердие в далекий сибирский лес. Не хватало еще, чтобы мой ухажер принял за долгожданный флирт эту исключительно дружескую фразу.

– Да, конечно, – Слава оптимистично улыбается, – ты от меня так просто не избавишься!

– Ой, как жалко, а я ведь так надеялась, – очень наигранно расстраиваюсь я.

В каждой шутке есть доля правды. А в этой доли правды даже больше, чем лжи. Но моему другу об этом лучше не знать.

Сбоку народ затягивает «Yesterday» группы «Beatles». Мы переглядываемся и смеемся.

– Прямо, как в России, – качает головой Слава. Он все еще расстроен своей неудачей с признанием.

Я согласно киваю, пытаясь заколоть волосы, вылезшие из моего пушистого конского хвоста.

Атмосфера легкости возвращается так же быстро, как и ушла несколько минут назад. С облегчением вдыхаю запах травы французского парка. Резинка рвется, и я безнадежно распускаю свою шевелюру навстречу парижскому ветру.

Слава ловит пару растрепавшихся прядей, наматывает их на палец и смотрит мне прямо в глаза.

Я проявляю невиданную для своей неуклюжей персоны ловкость, игриво высвобождаясь из спонтанных объятий, и продолжаю исключительно глупо усмехаться на всем пути к его машине.

Мы едем в отель. Слава демонстративно пытается искупить свою вину за неловкие фразы. В французском языке это, кажется, называется «se rattraper». Поэтому, рассказав мне пару деталей про Эйфелеву башню и Марсовы поля, мой ухажер возвращается к любимой теме: слишком своенравной мамаше. Слава с грустью заявляет, что ненавидит юриспруденцию, но Марго так рьяно и безоговорочно настаивала на Сорбонне, что выбора, в принципе, не оставалось.

Наши родительницы безумно похожи в воспитании детей: всегда добиваются того, чего хотят.

Почему этот «офранцуженный валенок» не понимает, что именно поэтому нам лучше с ним остаться в исключительно дружеских отношениях?

В этот момент подсознание услужливо напоминает об Ангеле, рисуя перед затуманенным взором его золотисто-карий волшебный взгляд. По спине бегут мурашки. Ах да, я и забыла о главной причине того, что мне ни в коем случае нельзя переезжать в Париж. Мое психическое здоровье и так на грани самоуничтожения.

– Не скучаешь по России? – перебивая поток своих мрачных мыслей, спрашиваю я у Славы.

– Знаешь, я столько сил потратил на то, чтобы тут устроиться. Выучить язык. Найти друзей, – он пожимает плечами. – Но я мог бы вернуться в Россию, если бы это было жизненно необходимо.

Он игриво улыбается:

– Ты что же, не хочешь тут жить?

Ну вот мы и вернулись к нашим баранам. Только сбежали от флирта, как не за горами разговоры о совместных планах на жизнь.

– Не знаю, – я стараюсь говорить непринужденным тоном с намеком на легкость, – у меня просто кошмарный французский акцент…

– О, это легко исправить!

Оставшуюся дорогу Слава учит меня картавить и говорить в нос. Вваливаясь в отель, мы продолжаем смеяться, что, естественно, не ускользает от заостренного внимания лопающейся от любопытства мачехи, которая почему-то ждет нас в холле.

Слава уезжает за Ниной. Марго и Поль (Боже, как мне не нравятся их имена, стоящие в одном предложении!) приедут позже.

Когда я надеваю отвратительную черную юбку-пояс (интуиция меня-таки не подвела), Наташа с удовлетворенной улыбкой протягивает ярко-красный топик, покрытый кучей кошмарных стразов.

– Ну? – доверительно подмигивает она, что вводит меня в состояние полного ужаса. Вот и начинается долгожданный допрос с пристрастием (странно, что она не атаковала меня еще на входе в отель).

В ответ я невинно хлопаю тяжелыми ресницами, накрашенными моей заботливой родительницей в четыре слоя. Благо, что тушь водостойкая.

– Что?

– Как погуляли? – Таша с энтузиазмом поправляет мне волосы.

Я знаю, что она старается для меня. Чтобы я была красавицей. Чтобы Слава лежал у моих ног.

Мне бы, откровенно говоря, ее проблемы. Слава и так дал мне понять, что остаток отпуска я могу провести в его сомнительных объятиях. А Поль… Боже, о чем я думаю? Даже если откинуть разницу в возрасте и менталитете, чем могу я заинтересовать Его, искушенного в жизни француза, готовящегося к свадьбе с мадам «ботокс и липосакция – мои лучшие друзья»?

Мы сидим в моей комнате, свет с улицы слегка приглушен полузакрытыми шторами, папу Наташа отправила в магазин за шоколадкой и пивом. Атмосфера идеальна для посиделок в стиле «дочки-матери».

Удрученно качаю головой, поправляя огромную красную заколку (Наташа штук десять магазинов обошла, пока ее выбирала).

– Хорошо погуляли.

Лучше поскорей закончить этот убийственный разговор. Поэтому я буду краткой и неприступной. Наташа хмурит свои тонкие брови.

– О чем разговаривали?

– О его практике, учебе, – я замолкаю, затем подчиняясь выжидающему взгляду моей мачехи, пытаюсь выдать побольше невинной информации. – О туристах, о Париже и о падежах во французском языке.

Наташа ловит каждое слово, пытаясь разгадать выражение моего лица.

– Таша, – решаюсь я, помогая ей застегнуть молнию на очередном новом платье, – почему ты так хочешь, чтобы мы со Славой стали м-м-м… встречаться?

Теперь очередь мачехи захлопать ресницами. В конце концов, играть «дурочку» я училась именно у нее.

– Я не то чтобы так хочу…

– Ты ведь понимаешь, что мы с ним просто друзья? – продолжаю я нападать, в который раз поправляя короткую юбку.

– Ну… Вы так друг другу подходите, – беззаботно отвечает мачеха, закалывая черную прядь своих волос в очередной шедевральный шиньон. – Он ведь тебе нравится?

– Только как старший брат, – решительно разбиваю я ее надежды.

– Знаешь, Алиса, в каждой дружбе есть доля любви, – Наташа поучительно трясет указательным пальцем. – Я знаю, что ты думаешь, будто я просто хочу породниться со своей лучшей подругой. Но ведь я Славу знаю еще с пеленок. Он мне практически как сын…

Она ловит мой скептический взгляд.

– Ну ладно, не как сын. Как племянник. И он, черт побери, действительно хороший! Когда я вижу вас вместе, то мое сердце поет от радости! Два близких мне в жизни ребенка взрослеют и влюбляются и…

– Прямо сюжет из «мыльной» оперы, – невинно отрезаю я, принимая у нее из рук красный лак.

– Ха! Жизнь, девочка моя, порой преподносит сюрпризы похлеще, чем любая «мыльная» опера!

Отвожу глаза. Тут она права на сто процентов. Знала бы моя романтичная мачеха, как безнадежно и неотвратимо я влюблена в жениха ее подруги.

– Я же не заставляю тебя выходить замуж, – Наташа цинично смеется. – Расскажи-ка мне лучше, как вы провели день.

Да уж, мои жалкие попытки перевести стрелки потерпели сокрушительное фиаско.

– Зачем мне красный лак? – рассматриваю я тюбик, сохнущий, как предупреждает производитель, за одну секунду.

– Ох, Алиса, ну под цвет топика, – закатывает глаза Таша. – Ты не захотела делать постоянный маникюр, и я купила тебе лаки. Просто вчера не было времени ногти красить.

Она с интересом роется в моем чемодане и, выуживая из него черную полупрозрачную накидку на плечи, радостно причмокивает губами.

– И вообще, не заговаривай мне зубы. Где вы были сегодня со Славой? – Наташа хитро прищуривается.

Ой, как мне не нравится этот ее загадочный взгляд а-ля «допрос начинается, где мои утюг и плойка?».

– Гуляли по Елисейским полям, катались на лодке, поели возле Нотр-Дама.

«Краткость – сестра таланта», – напоминаю я себе. Лучше сказать меньше, чем потом раскаиваться за свой длинный язык.

– А почему вы смеялись, когда приехали в отель?

– Он учил меня картавить, – я с нескрываемым раздражением слежу за улыбкой, расползающейся на только что покрашенных Наташиных губах.

– Как мило. Это тебе и правда может пригодиться.

Ох уж эти взрослые, которые умеют любой подтекст привязать за уши к своим аргументам.

– Нет, не пригодится, – сквозь зубы объявляю я.

– Только давай снова не будем ругаться, – тут же приторно обижается Наташа. – Можешь стать художником или кем там ты хочешь? Но учиться-то лучше здесь!

– Я буду скучать по дому, – нерешительно отвечаю я и, махнув кисточкой, сажаю себе на палец мягкую красную каплю.

– Милая, все скучают. Но все уезжают. Ты же не будешь жить с родителями вечно, – злится Наташа.

– Вот оно что? Значит, хочешь избавиться от меня?

Черт! Я перегнула палку. Наташа быстро хлопает своими тяжелыми ресницами. Ее глаза становятся огромными. Меня ждет истерика. Настоящая. Быстрее несите Оскара за лучшую женскую роль. Моя мачеха умеет очень красиво играть оскорбленное достоинство. Как жаль, что ее талант останется в рамках этой комнаты!

– Неужели ты действительно так думаешь? – непризнанная актриса вскакивает с кровати, на которой мы уютно сидели, поджав под себя ноги. – Я не понимаю, как можно быть такой приземленной! Благодаря нам с папой тебе открыты все двери! А ты! Воротишь свой нос, словно избалованная Пэрис Хилтон какая-нибудь! Не хочешь учиться в Париже? На дизайнера? Встречаться с действительно хорошим парнем? Что ты хочешь вообще? Уборщицей работать в соседней забегаловке и сидеть на шее у своего отца? Да если бы мне… в твои годы… предложили хотя бы сотую долю того, от чего ты отказываешься… да я… да ты…

В ее глазах стоят слезы.

– Прости, – тихо говорю я.

– Нет это просто невыносимо! Я знала, что не смогу заменить тебе маму! Но я от всей души СТАРАЛАСЬ, чтобы ты стала счастливой!

По ее щеке катится слеза. Я вдруг чувствую себя полной дрянью. Я, наверное, действительно неблагодарная. И капризная. В конце концов, откуда знать Наташе о том, что я чувствую к Полю? Откуда ей знать, что я не могу смотреть на других парней? Она пытается. И она действительно сейчас плачет. Из-за меня.

– Черт! – Таша подбегает к зеркалу. – Ресница в глаз попала. Слезится теперь. Черт! Черт! Черт!

Ох, ну, возможно, я все же преувеличила ее материнские чувства.

– Подай салфетку, – моя мачеха аккуратно лезет в покрасневший глаз своим длинным ногтем. – Тушь потекла!

Ручка в двери поворачивается, и на пороге появляется папа с большим красным пакетом из соседнего магазинчика.

– Света мало! Ничего не вижу! Я сейчас! – Наташа со скоростью человека-молнии летит в ванную комнату.

Мы с отцом с интересом провожаем ее взглядом. Папа кидает мне на кровать бутылку с апельсиновым соком.

– М-м-м… у вас тут все в порядке? – удивленно спрашивает он.

– Да, – я аккуратно надеваю черную накидку, выбранную Наташей, но ногти, похоже, уже высохли и не цепляют ткань. – мы с ней славно поговорили по душам.

6

В 8 вечера мачеха решительно выставляет меня из номера.

– Слава с Ниной приехали, – поджав губы, заявляет она.

Спускаюсь в холл, привычно запинаясь о свои шпильки.

Нинель отрешенно хмурится, смотря на мой откровенный и, наверное, излишне модный наряд. Слава улыбается, скользя своим заинтересованным взглядом по моим голым коленкам.

– Тебе очень идет, – решительно заявляет он, явно довольный собой. И неужели он думает, что мои странные шмотки я специально надела ради него?

– Наташа заставила, – отвечаю я ему, всем своим видом обозначая мое паршивое настроение. Улыбка Славы становится на пару сантиметров менее широкой.

– Зря вы не поехали с нами на башню, – ехидничает Нина. – Хотя в такой короткой юбке ты бы продемонстрировала всему Парижу цвет своих трусов.

«Если ты их, конечно, носишь», – читается конец фразы на ее лице.

– Я не виновата, что ваши французские дизайнеры выпустили это безобразие в новой коллекции, – холодно подчеркиваю я, падая на диван и привычно снимая неудобные туфли.

Нина вспыхивает. На ней-то сегодня длинное, до пят, платье, и мой выстрел попал в цель: какая-то сибирская хамка позволила себе назвать ее отставшей от моды.

– Тебе все же очень идет, – повторяет Слава, плюхаясь на диван в паре сантиметров от меня. – Будешь Кit Каt?

– Нет, спасибо.

– Да брось, маленький кусочек? – он протягивает мне шоколадку, я ладонью останавливаю несмелое поползновение.

– Ты же знаешь, что она на диете, – слегка растягивает слова Нина.

– На диете или нет, но я бы точно не влезла в свою юбку, если бы постоянно ела сладкое, – отрезаю я.

И в чей, скажите, огород я кинула камень? Слава виновато рассматривает свои мясистые ляжки и кладет батончик на столик.

– Не хочешь есть, тогда давай снова учиться картавить? – делает он очередную попытку завязать разговор.

Я закатываю глаза. Поучись, Нинель: вот так нужно выражать свое недовольство. Сестра Славы хмыкает:

– Учишься картавить? Ну-ну! Какая замечательная подготовка ко взрослой жизни.

Если бы законом разрешалось хоть раз в жизни убивать людей, то я бы ее придушила. Хотя нет. Я оставила бы свое право на Марго.

От этих мыслей мне становится действительно страшно.

– Я не хочу картавить. Я хочу разговаривать, как все нормальные люди.

– Алиса, ты в плохом настроении? – совсем сбит с толку Слава.

– Можно и так сказать.

Откидываюсь на холодную спинку кожаного дивана, вздрагиваю от ледяного прикосновения через тонкую ткань. В этих отелях кондиционер всегда работает в режиме «лучше заболеть от холода, чем чуток вспотеть»?

– Что случилось-то? С родителями поссорилась? – Слава бросает мне умоляющий взгляд, затем переводит его на нетронутую шоколадку на столе.

Открываю рот, чтобы ответить, но осекаюсь. Я и сама не знаю, что случилось. С мачехой мы больше этим вечером не ссорились. Она, конечно, затаила обиду и за ней не заржавеет при удобном случае нажаловаться папе и изложить ему версию всего произошедшего, далекую от истинной. Но больше Таша не устраивала истерик, и отец, распивавший с ней бельгийское пиво, был предельно счастлив и спокоен.

Однако меня всю трясет: я каждую секунду чувствую, как кровь бежит по венам, и это чертовски неприятно. Голова слегка кружится, а в заложенных ушах почему-то слышно, как громко и часто стучит сердце.

Тело в предчувствии встречи с Полем и ЕГО НЕВЕСТОЙ подвержено масштабной панической атаке.

– Просто устала, – пытаюсь я говорить ровно и безразлично. – Еще и эта разница во времени.

М-да, знали бы они, что сплю я всего часа по три в сутки. И это на протяжении последних пяти лет.

– И диета, – усмехается Нинель. – Я знаю, это так утомительно…

– А тебе-то откуда об этом знать? – я кидаю ей презрительный взгляд.

– Что ты хочешь сказать? – тут же краснеет моя оппонентка.

Слава перестает улыбаться. Совсем. Опускаю глаза и скрещиваю руки на груди, но чувство стыда все же бомбардирует меня неприятными уколами. Почему я такая злая? Зачем нападаю на Нину? Она ведь совсем не толстая, да еще и комплекс неполноценности налицо.

– Ничего не хочу сказать, – тщательно подбираю я слова. – Ты ведь стройная? Тебе же совсем не нужны диеты?

Впервые с момента моего приезда я вижу улыбку на ее лице. Она тут же натягивает на физиономию недовольное выражение, но я знаю, что ей приятно. Слава усмехается и тянется к своей шоколадке. Он продержался без перекуса целых три минуты и больше голодать не намерен.

Мы в молчании ждем папу с Наташей, слушая, как хрустящие вафли скрипят на Славиных зубах. После двух шоколадок и пары мятных леденцов родители соизволяют выйти из лифта.

Я не могу удержать вздоха облегчения.

Слава везет нас в Ла-Сэль-Сен-Клу (один из пригородов Парижа) в огромный дом с бассейном (в котором, правда, никто не купается) и с безразмерным участком. Хозяева – русская пара Андрей и Марина – лучшие друзья Маргариты в Париже – жарят шашлык или, выражаясь по-французски, готовят барбекю. Весь участок освещен маленькими оранжевыми фонариками, и по нему расхаживают человек пятнадцать, с которыми нас тут же начинают усиленно знакомить. Не запомнив ни одного имени, устало улыбаюсь и активно киваю головой, со стороны напоминая, наверное, фигурку китайского болванчика.

Меня забрасывают вежливыми вопросами, не особо прислушиваясь к ответам, дают в руки аперитив (слабый коктейль из белого вина и смородинового ликера) и предлагают закуски: рядом с шашлычницей стоит ажурного вида стол, заваленный тарелками с различными канапе. Слава уже минут десять занимается их опустошением. Нина, позабывшая про то, что я сделала ей комплимент, неодобрительно пялится на мои коленки. И не одна она. К сожалению, парижские дефиле и обычные жители никак друг с другом не контактируют: «крик моды» – моя юбка или это ее последний писк, но в нормальном обществе такие откровенные вещи никто не носит.

Мысленно ругая нехорошими словами свою мачеху, я беру очень вкусный миниатюрный бутерброд и устраиваюсь на жесткой скамеечке в углу сада.

Подальше ото всех – это то, что мне нужно. Я так устала, а силы мне ой как нужны: Марго еще не приехала, но, когда она появится, мне необходимо будет натянуть на лицо что-то, хотя бы отдаленно напоминающее вежливую улыбку. А это физически трудно сделать.

Как же мне побороть себя, чтобы не ненавидеть ее слишком уж открыто?

– Устала? – Слава с тремя бутербродами и вторым аперитивным коктейлем подсаживается рядом.

– Ага…

– А хочешь убежать? Я это быстро могу устроить. Поедем ко мне… Родителей-то как раз не будет дома, – мечтательно протягивает мой собеседник.

Да, я страстно желаю отсюда смыться. Но предложение, к сожалению, не исходит из чисто дружеских побуждений. Фальшиво вздыхаю.

– Нет, я в норме, – видя его вытянувшееся лицо, вдруг снова ощущаю отвратительное чувство вины. – В другой раз, ладно? Не хочу злить Наташу, мы и так с ней поругались.

Слава уже открывает рот, чтобы сказать мне, что Наташа-то как раз обрадуется, если мы уедем вдвоем, но я перебиваю его порыв, решив сменить тему:

– Значит, ты живешь с мамой, сестрой и… Полем?

– Да, – мой кавалер, не отдавая себе отчета, мнет бутербродики своей большой рукой. – Поль не так давно переехал к нам, но еще иногда ночует в своей старой квартире. А осенью мне пообещали подарить отдельное жилье.

Он подмигивает. Непроизвольно отодвигаюсь на пару сантиметров, чувствуя, как юбка скользит по железной скамейке.

– Значит, ты поэтому дуешься? Вы все же поругались с Наташей?

– И поэтому тоже, – грустно киваю и пью глоток коктейля. – Характер у нее иногда несравнимо тяжелый.

– Ну, у моей мамы не лучше, – усмехается Слава, и на его щеках появляются ехидные ямочки.

– О да, я помню… А у Поля (я чувствую странное головокружение, произнося его имя) какой характер? Тяжело с ним жить?

Зачем я спросила? Боже, зачем я спросила? А вдруг он догадается?

– О, он просто ангел, – смеется Слава (сердце невыносимо стонет от такого сравнения). – Постоянно работает, мы видимся только по вечерам, и то не всегда. Да, он иногда читает мне лекции по правильному поведению, но я никогда не слышал, чтобы он кричал или ругался. Это больше по маминой части.

– Марго? Скандалит? И часто?

Я не удивляюсь. Сама общалась с ней по телефону в ее не лучшие времена. Она не просто скандалит: она так истерит, что может превратить самого спокойного человека в сумасшедшего психа с суицидальными наклонностями. Даже Наташе до нее далеко.

– Ну, она его постоянно ревнует…

– А есть повод? – глупый вопрос срывается с горящих губ, и я, затаив дыхание, жду ответа.

Алиса, черт побери, держи себя в руках.

– Нет, что ты? – Слава качает головой, доедая помятые бутерброды и щедро запивая их аперитивным алкоголем. Из-за туч выходит огромная луна, и я концентрирую на ней свое внимание.

– Она всегда такая была. Когда они встречались с Кристианом, то мама доводила его до белого каления своими упреками. Вот он и сбежал к другой.

Неопределенно киваю, все еще рассматривая далекий и одинокий спутник Земли.

– А сейчас, стоит только Полю поздороваться с любой персоной женского пола, так мама устраивает ему скандал, – заговорщическим шепотом добавляет он, ополовинив свой бокал одним богатырским глотком.

– А он?

– Терпит, успокаивает, оправдывается, – слегка опьяневшим тоном отвечает Слава, неопределенно взмахнув рукой, – я же говорю, просто ангел.

Разговор о Поле совсем выводит меня из колеи показного спокойствия.

Эта мерзкая, сумасшедшая истеричка устраивает ему постоянные сцены, а он… ТЕРПИТ? Слезы ярости наворачиваются на глаза.

И снова этот глупый вопрос терзает все мое существо.

И как он может на ней жениться? КАК???

Нужно успокоиться.

Я не имею права ее ненавидеть.

Я запрещаю себе!

Я переживу их свадьбу и уеду домой.

– Иногда это так смешно, – веселится вдруг мой собеседник. – Неделю назад мама закатила истерику за то, что ее жених написал письмо в…

– А вот и мы!

Марго с Полем стоят прямо за нашей спиной.

Слава виновато закрывает переполненный семейными сплетнями рот.

От неожиданности я подпрыгиваю и задеваю макушкой ветку дерева, нависшего над укромной скамейкой. А если они заметили?

Бокал неприятно скользит по ладони: это руки скоропостижно вспотели. От страха, наверное. Ведь сердце, заработавшее в ритме пулемета, сейчас разорвется на части. И либо я тут же умру, либо они услышат, как оно бьется, а это еще хуже.

– Привет, – Слава вскакивает с насиженного места, и я вижу, что он слишком быстро выпил свой коктейль: скажем, его движения не отличаются особой грациозностью.

Мы обмениваемся французскими приветственными поцелуями (я в шаге от сердечного приступа).

– Слава, можно тебя на секундочку? – Марго как-то фальшиво улыбается. Или мне так кажется? Слышала ли она, о чем мы говорили? Заметила ли, что ее сын не очень трезв?

Одно могу сказать точно: наконец-то на этой вечеринке появилась юбка короче моей. Пластические операции успешно вытеснили из головы Марго любые заведомые комплексы.

Мать с сыном отходят в сторону. К ним уже спешит Наташа: видимо, ей очень нужно знать версию Славы о том, как мы провели день. Поль стоит рядом, и я отдаю себе отчет в том, что в первый раз остаюсь с ним наедине. В первый раз в реальной жизни, а не во сне, естественно.

Задыхаюсь. Он так близко. Ближе, чем в моем извечном кошмаре. Мягкий взгляд гипнотизирует, лишая возможности уйти.

Сердце, не уставая, бьется, как истерзанная птица в электрической клетке. ТУК! ТУК! ТУК! Мне физически больно. Я знаю, что выгляжу совершенно ненормальной.

– Все хорошо? – вежливо интересуется он своим чарующим голосом. Как будто одного взгляда было недостаточно. Теперь сердце не выдержит и разорвется. Не в силах вдохнуть хотя бы капельку воздуха, я лишь слабо киваю. Его вопросительный взгляд обжигает меня, словно струя из огнемета.

– Хорошо прошел день? – спрашивает Поль (можно подумать, что я говорю со своей любопытной мачехой). – Вы со Славой гуляли?

– Да, здесь очень красивые места, – охрипшим голосом отвечаю я. – А у Вас как дела? Вы же сегодня работали?

– О да, – Поль слегка пожимает плечами. – Полный завал в магазине. С этой подготовкой к свадьбе я совсем забросил свои профессиональные обязанности.

Я привычно вздрагиваю при слове «свадьба». По-французски оно звучит особо гадко. «Mariage». Поль с удивлением приподнимает брови.

В моих легких до сих пор полный вакуум: общение с ним чревато скоропостижной смертью от нехватки кислорода.

– А Вам нравится Ваша работа?

Соберись, Алиса, иначе он услышит, как ты задыхаешься, и, чего доброго, еще вызовет скорую.

– Да и нет, – Поль загадочно улыбается. – Как и любая работа. Есть свои плюсы и минусы.

Слава громко и не очень естественно смеется. Наташа-таки подвергла его допросу.

– Мне кажется, что директор магазина – очень интересная профессия, – болтаю стакан с коктейлем в своей намокшей ладони.

– Ну, на самом деле работа довольно скучная, – отзывается энигматично мой собеседник. – Отчеты, планерки, конференции, закупки. Каждый день одно и то же. Сегодня вечером еще придется рассчитать пару статистик по продажам для головного офиса.

– Конкурс! Конкурс! – к нам бежит Марина, миниатюрная брюнетка в белом брючном костюме, хозяйка этого вечера. – У нас конкурс. Победитель, как говорится, получает все, а точнее, бутылку шампанского.

Поль слегка напрягается. Я сама как стальная жердь, попробуй меня тронуть и удивишься, как сжата каждая мышца.

– Я пас, – выразительно отнекивается мой собеседник. – Алиса, может, ты хочешь?

– О нет, пожалейте, – вполголоса шепчу я. – Я и центр внимания – это настоящая катастрофа.

Из груди Поля вырывается легкий смешок. Ловлю его взгляд и обширно краснею. Слава Богу, что тут темно.

– Марго хотела с тобой поучаствовать! – кричит запыхавшаяся Марина, не добежавшая до нас метров десяти.

– Пусть со Славой участвует, – излишне холодно отвечает Ангел. – Ты же знаешь, что я этого не люблю.

Марина, пожав плечами, бежит к гостям, собравшимся вокруг огромного дубового стола. Поль поворачивается ко мне.

Когда мне было пять лет, то мама не уследила, и я залезла рукой в горелку. Мучительный ожог проходил долго. Но это ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас. От меня как будто осталась кучка пепла, каждый кусочек которой пылает болезненным огнем.

– Значит, не любишь быть в центре внимания? – усмехается мой собеседник. – Я бы так не подумал.

– Почему?

Больше не отвожу глаз. К черту. Возможно, это единственный раз, когда мы можем поговорить один на один.

– Ну… э-э-эм, – Поль вдруг смущается. – Просто ты очень м-м-м… скажем… эффектная…

Ему впервые так сложно сформулировать одну единственную фразу.

– Я?

«Это был комплимент, – истерично шепчет внутренний голос. – Он думает, что ты красивая!»

Ха! Скажешь тоже. Просто он видел меня только на каблуках и в коротких юбках. Он видел то, что Наташа всеми силами хочет показать. Он совсем ничегошеньки обо мне не знает.

Поль пожимает плечами, отводит взгляд. Почему-то безумно хочется оправдаться.

– Наташа попросила меня, – говорю с усилием, – носить эти вещи. Я совсем неэффектная. Не такая. Всегда в джинсах и в футболке. Но мачехе кажется, что мой стиль, м-м-м… скажем, не соответствует статусу. И моде. Здесь, в отпуске и под ее неустанным контролем приходится надевать эти наряды, но по жизни я скорее скромная, тихая, серая мышь.

– А теперь мальчики встают на стулья! – кричит Марина своим задорным голоском. – Возьмите в руки шарики!

Там, возле стола, народ ухахатывается. Я вижу слегка смущенного папу, радостную Наташу, у которой от усердия аж бретелька лифчика слетела на оголенное плечо. Марго бросает на нас гордый взгляд, Слава, стоящий на стуле, кажется нелепым и слишком большим.

– Значит, Наташа заставляет тебя делать то, что не хочется? Но почему ты соглашаешься?

Как объяснить взрослому мужчине, еще и из другой страны, что даже в восемнадцать лет совершеннолетие не наступает. Во всяком случае, в России. Во всяком случае, в моей семье. Если родители решили контролировать тебя, то им хочется идти до конца в этом нелегком и неблагодарном деле.

– С ней сложно спорить, – мой невидящий взгляд внезапно упирается в Славу, который изо всех сил надувает очередной шарик, пока Марго усердно лопает уже надутые своими шпильками.

– Я не должен бы говорить тебе это, – с сомнением произносит Поль, – но я все же дам совет. Борись за свою мечту. Я слышал, как твоя мама… прости, твоя мачеха настаивает на своих планах для тебя. И мне кажется, что ты права в том, что защищаешь свою позицию. Если ты хочешь быть художником, то вперед. Это твое право и твоя жизнь, и Наташа слегка перегибает палку, распланировав все за тебя.

Он смущается, замолкает. Наверное, из-за того, что мой рот слегка приоткрылся, пока я удивленно смотрела в его завораживающие глаза. Невероятным усилием воли я отрываю от Ангела свой затравленный взгляд и рассматриваю клумбу, примостившуюся в двух шагах от лавочки. Ярко-красные и розовые гладиолусы выделяются в свете маленького фонарика, который стратегически правильно расположен у их подножия. Владельцы дома, как я понимаю, прошли курсы маниакальных перфекционистов.

– Вы, правда, так считаете, Поль? – Боже, почему я не могу сказать ему «ты»? Наш диалог кажется таким странным.

– Нет, нет! Руками шарики лопать нельзя! – кричит хозяйка дома кому-то из гостей.

«И это взрослые, порядочные люди?» – я с отторжением смотрю на кучу малу возле обеденного стола.

– Мне кажется, что ты действительно хочешь этого, – хрипло шепчет Поль. – Твой рисунок, тот, где ты нарисовала Наташу, в нем что-то есть. И, поверь мне, ты пожалеешь, если не попробуешь осуществить свою мечту из-за давления твоей мачехи.

– А Вы жалеете, Поль? – неосознанно придвигаюсь поближе.

Я знаю, что права. Интуиция кричит и ругается. Он не счастлив. Он делает не то, что хочет. И на Марго он тоже женится зря.