Текст книги "Клуб одиноких зомби"

Наши лица оказались так близко, но я отстранилась назад. Расслабляться было рано.

– А как мы вычислим последнюю цифру? – спросил Саша, довольный тем, что с предыдущей все так удачно получилось.

Ответ на это вопрос прозвучал сначала в моей голове, он пришел от Высшего Разума, и я знала, что нужно делать в следующую секунду. Я взяла левую руку Александра, притянула к себе и сосредоточила свой взгляд на секундной стрелке его часов, она сделала у меня на виду несколько отрывистых движений, но я ждала знака. Когда она подошла к двенадцати часам, я увидела на самом конце секундной стрелки ярчайшую вспышку.

– Записывай, восемнадцать часов, сорок одна минута, – сказала я и отпустила его руку.

– Ну это вычислить легко… Один и восемь будет девять, плюс четыре – тринадцать, да еще плюс один, это – четырнадцать. А один и четыре – это пять! Пятерка! Все сходится!

Я закрыла глаза и увидела, на своей внутренней картинке, что деление чисел прекратилось. Я вгляделась в серебристые цифры на черном фоне, среди них не было ни одной единицы. Блоки, на которые были разбиты числа, повторяли друг друга и представляли собой не что иное, как антикод, только что активизированный нами. Мне самой с трудом верилось в это, но нам, действительно, удалось остановить разрушение системы зомби!

Я почувствовала прикосновение Сашиных губ…

* * *

Вместе с потоком толпы Валерия зашла на станцию метро «Кузнецкий мост», но она не знала, в какую сторону ей отправиться. Справа поезд только отошел, и она подошла к краю левой платформы. Она что-то рассматривала внизу, то ли рельсы, то ли оброненный кем-то носовой платок. Послышался звук приближающегося поезда. Валерия посмотрела на электронное табло и улыбнулась. Ей понравилось, что она так долго заставила ждать Даниила Святославовича. В тот момент, когда перед ней распахнулись двери, было восемнадцать часов сорок одна минута ноль ноль секунд.

Валерия вошла в вагон, чувствуя внутреннюю свободу. У нее исчезло напряжение, заставляющее постоянно быть наготове восприятия всех встречающихся на ее пути чисел. Теперь цифры, написанные на корпусе вагона, воспринимались ее подсознанием как номер вагона, цифры на часах служили только для определения точного времени… Все встало на свои места так, как было до встречи с Даниилом Святославовичем в его квартире, нашпигованной цифрами, как кекс изюмом.

Жизнь с того момента казалась Валерии страшным сновидением, она боялась поверить в то, что натворила, проснулась совесть. Ощущение свободы сменилось жгучей душевной болью. Единственное, что не могла понять Валерия – это то, каким образом ее мозг освободился от числовых кодировок. Поверить в то, что Даниил Святославович раскаялся и по-стариковской доброте снял кодировку, Валерия не могла. Она понятия не имела, что Мария во время медитации получила откровение, что противостоять неудачно выстроенной системе числовых кодировок, а потому давний сбой при встретившемся случайно аналогичном наборе чисел, может женщина, обладающая сильными экстрасенсорными способностями и несущая в себе числа антикода.

* * *

– Оля, неужели этого достаточно? – спросил Александр, не выпуская мою руку из своей. – Ну, я имею в виду числа… Мы поняли, что за ними стоит, но неужели разрушение системы зомбированных людей прекратится? Ты в это веришь?

Я высвободила свою ладонь. Нет, не потому, что такое недоверие задело мое самолюбие. Это случилось непроизвольно. Я поняла, что мне не хватит слов, чтобы объяснить Александру механизм действия антикода, понадобится еще язык жестов.

– Саша, ты должен знать обо мне всю правду… Я – охотница на ведьм… Это значит, что я по зову своего сердца, – сказала я и приложила руку к груди, – выхожу на тропу войны с теми, кто использует свои экстрасенсорные способности во вред, во зло людям. Я уже очистила Москву от многих ведьм и ведьмаков, и там на небесах это прекрасно известно. Сумских получила информацию о моих способностях неслучайно. Высший Разум направил ее ко мне, а я в этом случае была всего лишь проводником созидательной жизни, еще мне помог ты, ты тоже стал проводником…

Мои руки были обращены ввысь, к небу. Александр следил за моими жестами, но мне казалось, что он все еще не понимал меня.

– А если бы не было записки, и ты не знала бы кода, но с нами произошло то, что произошло. Ну, я также пришел бы к тебе, мы бы также ели яблоки и творожники и также без девятнадцати семь посмотрели на часы, тогда бы саморазрушение не остановилось?

– Думаю, что нет. Понимаешь, любое действие будет нести энергетический заряд, когда в него вложена определенная мысль, – сказала я, сделав возвышенный жест рукой. – Хотя…

Саша взял мою руку в свою жилистую ладонь и поцеловал.

«Интересно, а ты понял, что у влюбленных людей очень сильная энергетика, они способны горы свернуть, поэтому нам вдвоем и удалось остановить разрушение системы зомби», – подумала я, но не сказала об этом вслух.

– Да, ты так и не объяснил, откуда у тебя увлечение больными со сверхъестественными способностями… И многими такими больными ты увлекался? – игриво спросила я.

– Нет, ты первая… Это у нас Андрей Вадимович многими пациентками увлекается…

– Мне это известно, – перебила я.

– Так он и к тебе приставал? – нахмурив брови и шутливо изображая ревность, спросил Голявин.

– Нет, – обманула я. – Я узнала о его сексуальной озабоченности по кричаще-алому цвету ауры.

– Ты – опасный человек, но я тебя не боюсь, – сказал Александр. – А что касается моего увлечения, то все началось с дельфинов…

– С дельфинов? – переспросила я.

– Да, я еще в школе учился. Мы с матушкой ездили на летние каникулы на Черное море. Дельфины произвели на меня такое впечатление! А потом, когда я уже учился в медицинском, я вспомнил слова экскурсовода в дельфинариуме. Он говорил, что соотношение массы мозга дельфинов к массе их тела больше, чем та же пропорция у людей, исключение, пожалуй, составляют «великие умы» и экстрасенсы. Я заинтересовался этим вопросом. Только по моим исследованиям оказалось, что это не так. Масса мозга различных академиков и экстрасенсов не отличалась от обычных людей. Но я понимал, что чем-то они выделяться все-таки должны от простых смертных, и кое-что обнаружил. Но тебе, я думаю, это будет не очень интересно… Скучные цифры, медицинские термины… В общем-то, материала уже достаточно…

– А я чем-нибудь тебе пригодилась? – смеясь, спросила я.

– О, да! Ты даже не знаешь как, – многозначительно ответил Голявин.

Я почувствовала, что он вложил в эти слова более глубокий смысл. Но по его лицу скользнула тень грусти и безысходности, аура по-прежнему была зеленой, только дождь серых точек, показал мне, что душевное состояние Александра изменилось. Мне не захотелось лезть к нему в душу и приставать с расспросами.

Мы еще полчасика поболтали о всяком-разном, а потом Саша нежно попрощался со мной до завтра и ушел.

Глава 29

Я думала о случившемся, о витиеватом переплетении двух сторон моей жизни – о личном и, так сказать, об общественном. Сейчас мое теплое и нежное чувство к Александру нисколько не помешало выполнению моей миссии. Правда, активизация антикода и остановка саморазрушения системы зомби очень отличалась от всех моих предыдущих охот на ведьм. Я не пускалась в погони за злодеями, не делалась невидимой и не принимала облик другого человека. Это была напряженная умственная работа, по затрате энергии нисколько не меньшая, чем схватка лицом к лицу с черным магом.

Когда я немного пришла в себя после вторичного сотрясения мозга, я решила, что мое странное, на первый взгляд, падение из машины объясняется тем, что мне надо было попасть в эту больницу ради гонга североамериканских индейцев. Теперь я думала, что это не совсем так. Только здесь я могла встретиться с Голявиным Александром Геннадиевичем, эта встреча была предопределена судьбой.

Кириллова попала в эту же больницу позже. И я думаю, что это было также неслучайно. Мое, точнее наше с Сашей, участие в спасении зомбированных людей, было запрограммировано. А наказанием злодеев в этот раз, как это и должно быть по логике вещей, занялись правоохранительные органы.

Я поняла, что гонг североамериканских индейцев станет для меня щедрым вознаграждением за проделанную работу, за все мои прежние охоты на ведьм. Когда я занималась энергетическими слепнями, пострадало мое физическое здоровье, я едва не отправилась на тот свет, зато во время клинической смерти смогла просмотреть все свои предыдущие жизни. «Однажды звуки гонга североамериканских индейцев спасли меня, теперь целительные звуки гонга смогут помочь мне восстанавливать мои энергозатраты, – думала я. – Все мои мечты сбываются. Я чувствую себя счастливой, на грани блаженства».

Дверь распахнулась и незнакомый парень внес в палату его – гонг! Следом зашла Людмила.

– Вот и мы, не ждали? – засмеялась жизнелюбивая медсестра.

Я отметила про себя, что никогда не видела Людмилу в плохом настроении. Эта высокая полная женщина с простыми русскими чертами лица всегда светилась внутренним огнем и была очень проста в общении.

– Куда поставить? – спросил паренек.

Я мгновенно освободила для своего сокровища тумбочку, убрав с нее цветы и уже набившие оскомину яблоки.

– Ну я побежал?

– Иди, Васечка, иди, – сказала Людмила, и мы остались с ней вдвоем. – Оля, я хочу с тобой немного посплетничать… Я поняла, что Александр Геннадиевич к тебе клинья подбивает…

– А вы имеете что-нибудь против? – без удовольствия спросила я.

– Оля, ты уж прости меня, но я договорю… Он сам по себе мужик неплохой, но… – она замолчала, видимо, подыскивая подходящие слова. – У вас ничего не получится, все безнадежно…

– Почему? – удивилась я.

– Я расскажу, только ты не обижайся на меня, ладно?

Я немного поколебалась, позволить ли Людмиле возводить на Сашу напраслину или закончить наш разговор. Мне не хотелось верить, что есть какие-то обстоятельства, способные помешать моему счастью, тем более, если Голявин предназначен мне судьбой, и к тому же после всего, что произошло сегодня. Похоже, что женское начало взяло верх над правилами хорошего тона, и я не смогла отказаться от того, чтобы не посплетничать с Людмилой. Мое сердце учащенно забилось, а щеки загорелись огнем.

– Хорошо, я вас слушаю, – сказала я, приготовившись к самому худшему.

– Голявин – очень интересный и порядочный мужчина, и мы всегда удивлялись, почему он не женат. Ой, сколько девчонок по нему сохло! Коллектив-то у нас в основном бабский… Знаешь, девчонки даже спорили на него, кто из них сможет уложить его в постель… Умора! Ни у кого ничего не получилось, – с чувством рассказывала Людмила.

Ко мне в голову стали приходить самые ужасные мысли, вроде того, что Голявин либо голубой, либо импотент. Но Людмила продолжала свой рассказ.

– Но однажды он обратил внимание на самую скромную и не слишком симпатичную, на мой взгляд, лаборантку. Светочка была от него просто без ума, и они даже сошлись, она переехала к нему…

Людмила тяжело вздохнула и сделала многозначительную паузу в своем рассказе. Мне в голову стали приходить еще более сумасшедшие идеи, вроде того, что Голявин – сексуальный извращенец. Неужели, «в тихом омуте черти водятся» – это про него? – спрашивала я себя.

– Александр Геннадиевич живет со своей матушкой, – собралась с мыслями медсестра. – Это не женщина! По словам Светочки, это – настоящая змея, Медуза Горгона, мигера, короче злыдня! Сашка у нее полностью под каблуком, без ее разрешения шагу ступить не может. Представляешь, Светочка рассказывала, что она даже по ночам под их дверью стояла и могла войти к ним в любой момент. Она даже копалась в Светкиных вещах и, буквально, в грязном белье… Зато свою комнату на ключ запирала и прятала в ней самые необходимые вещи с кухни… Вот так! Светочка, естественно, от него ушла…

Людмила смотрела на меня и ждала ответной реакции. Я молчала, обдумывая услышанное. Все оказалось не так ужасно, как я сначала предположила. Мне даже стало стыдно за свои фантазии. Я сопоставила отдельные фразы, оброненные сегодня Сашей, и красочные картины зверства его матушки, описанные Людмилой. Почти все совпадало, я не могла не верить медсестре. К тому же внутренний голос говорил мне: «Ты хотела, чтобы не было совсем никаких проблем? Вот так вот встретились под счастливой звездой, влюбились… Ан, нет! Помучайся, пострадай! Влюбленные всегда должны пройти через испытания и тогда их чувства укрепятся или…»

– Спасибо, что рассказали, – задумчиво проговорила я. Предупрежден, значит вооружен!

– Ну, не переживай, – принялась успокаивать Людмила. – Матушка у него уже старая, по-моему, ей уже за семьдесят…

– Такие до ста лет живут, – отозвалась я.

– Ну да ладно, я пойду, – сказала Людмила и с чувством выполненного долга вышла из палаты.

Я посмотрела на гонг, и тихонько притронулась к нему своей ладонью. Раздался негромкий звук, но в нем были те же вибрации, что и в числе моего имени. Я почувствовала, что мое тело наполняется этим звуком, а затем, становясь проводником звуковых вибраций, оно начинает отражать усиленный звук по всей палате, а может быть, и сквозь стены. Я только раз ударила в гонг, но еще долгое время продолжала слышать и чувствовать всем телом воспроизведенный им звук.

Только сейчас я в полной мере осознала то, о чем мне поведала нумерология. Еще Пифагор открыл, что числа могут быть выражены посредством звука, а я ощутила на себе это сейчас. Великий математик и нумеролог утверждал, что число вибрирует и движется, его силу невозможно рассчитать, но она правит Вселенной. С тех давних времен люди говорят о музыке сфер, о симфонии Вселенной вовсе не потому, что слышат ее только обыкновенным ухом, а потому что осознают значения числа через его вибрацию всеми органами чувств.

Раньше о Пифагоре кроме его таблицы умножения и теоремы о катетах и гипотенузе я ничего не знала. Теперь я поняла, как велико его открытие о вибрации чисел и о движущей силе Вселенной. «Вот чей мозг нужно бы всесторонне обследовать. Жаль, что это уже невозможно», – подумала я, и снова мои мысли переключились на Голявина.

Я представляю, что мне придется противостоять его матушке, причем не применяя своих экстрасенсорных способностей. Я не могла сказать, что это обстоятельство меня вдохновляло, но ведь я не могла вот так взять и разлюбить Александра из-за его матушки – Медузы Горгоны!

* * *

Александр вернулся домой еще до Регины Сергеевны. Она пришла почти следом за ним и в хорошем расположении духа. Она с порога стала рассказывать сыну о том, кто еще был у Пелагеи Емельяновны в гостях, какие подарки ей подарили и чем именинница потчевала своих гостей.

– Саша, Пелагеюшка тебе гостинцы передала. Ты ведь, наверно, весь день голодный, – ласково проговорила матушка, а ее глаза лукаво следили за реакцией сына.

Александр спокойно выслушал старческую болтовню матушки, даже отведал гостинцев – голубцов и шарлотку с яблоками.

– Мама, а почему ты никогда не делаешь голубцы?

– Это вредно, – мгновенно ответила Регина Сергеевна недовольным тоном, но быстро смягчилась и добавила, – но по праздникам можно.

Александр внимательно посмотрел на мать, и понял, что они никогда не сойдутся во взглядах ни по одному вопросу. Он вспомнил, каким унижениям подвергла она Светочку, и допустить, чтобы то же повторилось с Ольгой, Голявин не мог. Он по-прежнему не знал, как жить дальше.

Регина Сергеевна опять почувствовала, что сын скажет ей что-то ошеломляющее и тотчас, чтобы избежать этого, удалилась в свою комнату. Вечер выходного дня прошел без эксцессов. Влюбленная душа Александра не хотела опускаться до мелочного скандала с матушкой из-за различного взгляда на вкусную и здоровую пищу. Он думал об Ольге…

* * *

Валерия не могла вспомнить, где она оставила свой автомобиль. Вернувшись обратно на станцию «Кузнецкий мост» и выйдя в город, она пошла в сторону противоположную от того супермаркета, около которого она бросила свою машину. Она блуждала по центральным московским улицам и, в конце концов, совсем забыла, что она ищет.

На глаза Валерии попалась облезлая бездомная кошка, она сразу вспомнила о своем породистом Абдулле, закрытом в туалете. Ее душа разрывалась от жалости к пушистому домашнему питомцу, и она снова вернулась в метро и поехала домой.

Едва Валерия зашла в квартиру, она сразу поняла, что Анатолий так и не возвращался. Это обстоятельство ее даже обрадовало, она хотела начать новую жизнь без числовых кодировок и Анатолий ей уже не был нужен. Зато Абдуллу, встретившего хозяйку радостным мяуканьем, она прижимала к груди и целовала, как самое близкое на свете и родное существо.

– Мальчик мой, ты, наверно, проголодался, выбирай, что ты будешь кушать, – говорила Валерия, открывая холодильник.

Она кормила своего перса теми же продуктами, что ела сама. Абдулла, совсем не знавший вкуса «Вискаса» и «Китикета», выбрал предложенный хозяйкой карбонат и запрыгнул на специальную табуретку с высокой подушкой. На ней он сидел и лакомился со стола, когда дома не было хозяина. Да, Валерия не осмеливалась кормить кота со стола, пусть даже персидского и с родословной, при Анатолии.

Она налила в блюдечко молока и сказала:

– Сейчас мы пойдем с тобой гулять. Абдулла, тебе нужен свежий воздух. Ты знаешь, что я задумала, мальчик мой? Если ты – перс, то тебе нужен гарем. Я куплю тебе самых красивых девочек. Хочешь?

Абдулла удовлетворенно замяукал. Валерия снова взяла кота на руки и закружилась с ним в ритме вальса. Она чувствовала себя в тот момент очень счастливой.

Валерия даже не догадывалась, что резкое освобождение подсознания от числовой кодировки не прошло бесследно для ее психики. Да, теперь она уже не зависела от Даниила Святославовича, но она стала пленницей своих собственных нерешенных проблем, выразившихся в помутнении сознания. Да, она разговаривала с Абдуллой как с человеком и даже не понимала, что перешла грань, за которой нормальный человек становится потенциальным клиентом психушки.

Глава 30

– Это что такое? – строго спросила меня старшая медсестра отделения. – Калинова, скоро обход, а у тебя что на тумбочке?

– Гонг североамериканских индейцев, – ответила я, начиная понимать, что праздник души закончился и наступили суровые будни, начинающиеся с самого тяжелого дня недели.

Софья Николаевна посмотрела на меня с таким ужасом, что меня тоже пробила нервная дрожь.

– Ты хочешь, чтобы Волынский меня уволил? Немедленно убирай этот барабан! Здесь же больница, а не филармония! – гневно сказала старшая медсестра.

– Куда? – спросила я, не зная, что делать.

– Да хоть под кровать! – мгновенно нашлась Софья Николаевна.

Мое сердце больно сжалось от этих слов. Мне предстояло убрать драгоценный гонг под больничную койку на толстенный слой пыли. Но иного выбора у меня не было, точнее был – подстелить газетку. Едва я успела спрятать мое сокровище от строгих взглядов врачей, ко мне пришли с обходом.

– Ну что, Олечка, свет Антоновна, – со свойственной лишь ему суперделикатностью сказал Юрий Яковлевич Волынский, – как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – ответила я, смущаясь под пристальным взглядом десяти глаз, направленных на меня.

Я понимала, что каждая пара глаз пыталась увидеть что-то свое, но все они понимали, что я уже выздоровела, и меня можно выписывать. Андрей Вадимович, стоявший ближе всех, ждал от меня знака, можно ли ему успокоиться и забыть о девушке в палате Кирилловой. Я кивнула ему, что можно. Александр Геннадиевич хотел узнать, не изменилось ли что-то во мне со вчерашнего дня. Софья Николаевна, кажется, боялась, чтобы я не выкинула какой-нибудь паранормальный фокус, она почему-то считала себя ответственной буквально за все. Еще одна незнакомая мне женщина в белом халате смотрела на меня как на диковинку, вероятно, наслышанная о моих экстрасенсорных способностях и даже о нас с Голявиным. Она с интересом поглядывала то на меня, то на него, но вряд ли смогла увидеть что-то экстраординарное. Только Юрий Яковлевич смотрел на меня как на пациентку и боялся, что меня все-таки недолечили. Он задавал самые неожиданные вопросы, несколько раз перелистывал историю болезни, проверял мои рефлексы и, в конце концов, сказал:

– Но что ж, голубушка, придется нам расстаться. Будем сегодня вас выписывать, ну дело ли это такой красавице проводить столько времени в больнице? Оставите нам напоследок фотографию своей прекрасной головки и… можете собирать вещички… Пойдемте, коллеги, в следующую палату.

Все одновременно развернулись и направились к двери, даже Голявин нисколько не задержался. Я удивлялась профессору Волынскому, он был настолько вежлив с пациентами, что с трудом верилось в его строгость с персоналом отделения. А я не раз слышала, что врачи, медсестры и санитарки его всерьез побаивались. Я чувствовала сильную энергетику заведующего отделением. Конспирация Александра меня умиляла. «Мог бы хоть улыбнуться или сделать знак рукой, все равно слух о нас распространился на всю больницу. Ведь даже Людмила из приемного отделения была в курсе. Да, хотела бы я взглянуть на Сашину матушку, может она не такая и страшная», – думала я.

Мне позвонила Даша и я сообщила ей, что я вчера все-таки активизировала антикод и разрушение системы зомби остановилось.

– Да, меня сегодня выписывают.

– Я за тобой приеду, – с готовностью ответила Даша. – К какому времени подъехать?

– Пока еще не знаю… Мне, правда, Васик предлагал свои услуги, я хотела ему позвонить, тем более у меня здесь гонг, не нам же тащить его.

– Уверяю тебя, Васик не сможет, он сегодня работает, а я свободна, – объясняла Даша. – А что этот гонг очень большой?

– Ну не так, чтобы очень… но нести его неудобно…

– Ты, Ольга, думаешь от Васика будет какой-то толк? С его «пивным брюшком» только гонг и таскать!

– Ты права, на него лучше не рассчитывать, – согласилась я. – Ой, меня зовут на какое-то обследование, я тебе перезвоню.

Я спрятала мобильник под подушку и пошла вслед за медсестрой. Я надеялась, что во время компьютерного обследования ко мне зайдет Голявин, но он так и не появился. Я уже стала жалеть, что поддалась вчера соблазну и стала слушать Людмилины сплетни. Теперь в моем воображении была матушка Александра, строго-настрого запрещающая сыну влюбляться.

Умная медицинская техника выдала показатели, пришедшего в норму организма. Рецидива, которого так боялся Волынский, не наблюдалось. Я выздоровела, и меня выписывали. А Голявин напрочь пропал из отделения. Я стала подозревать, что он меня сознательно избегал. Мне не давала впасть в отчаяние только мысль о гонге. Я знала, он поможет мне преодолеть любые трудности.

Я вернулась в свою палату в жутком настроении. Сначала я позвонила Даше и попросила приехать за мной немедленно. «Хорошо иметь такую подругу как Даша, – подумала я. – Я знаю, что она меня никогда не подведет». Взгляд упал на начавшие увядать герберы, их не стоило забирать с собой. Потом я приготовила пакет с яблоками, чтобы отдать их в знак примирения тете Любе. Когда я выходила из палаты, то столкнулась с ней и видела, как она недружелюбно на меня посмотрела. Я наивно полагала, что фрукты могут смягчить ее душу.

Потом я решила достать из-под кровати гонг североамериканских индейцев, нагнулась и… не увидела его. Под койкой гонга не было! Вот это был удар так удар! Я сидела на полу на коленях и едва не плакала. Я понятия не имела, кому он мог помешать. Я уже хотела «включить» ясновидение, чтобы узнать, кто покусился на мое сокровище, но услышала, что открылась дверь.

Я оглянулась, продолжая сидеть на полу. В палату вошел Александр с букетом роз. Надо сказать, мы были оба удивлены, увидев друг друга.

– Что ты делаешь на полу? – изумленно спросил Голявин. – Тебе плохо?

– Да, – громко сказала я, подымаясь, – еще час назад под кроватью был гонг североамериканских индейцев, его мне вчера после твоего ухода принесла Людмила, точнее ее сын. Перед обходом Софья Николаевна заставила меня спрятать его под кровать, но сейчас его там нет…

Голявин не сразу понял, что я говорю серьезно. Он, вероятно, приготовил для меня какую-то речь, а я сбила его своей пропажей. Я потеряла гонг, но вновь обрела Александра. Мне снова стало стыдно перед собой за то, что я позволила себе плохо подумать о нем. Мысль об исчезновении гонга ушла на дальний план, передо мной был тот, кого я любила и который, надеюсь, любил меня. А еще между нами были острые шипы роз, которые все еще держал Саша в своих руках…