Текст книги "Айвазовский"

Глава 3
Первый взлет и мнимая гибель. 1838—1840-е годы

Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновляет Гений![66]66
  Цит. по: Романовский А. Академизм в русской живописи. М.: Белый город, 2005. С. 186.


[Закрыть]

Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер

1838–1840-е годы можно назвать началом всемирной славы Ивана Константиновича Айвазовского, совсем еще молодого человека, которому в 1840 году исполнилось лишь 23 года. Невольно задаешься вопросом: как в течение всего одного десятилетия он смог достичь столь многого? В 1830 году Айвазовский – тринадцатилетний отрок из бедной провинциальной семьи, закончивший феодосийское уездное училище. В 1840 году он уже удостоен императором Николаем I первым чином и личным дворянством, получил аттестат об окончании Императорской академии художеств c золотой медалью и правом заграничной пенсионерской поездки. В том же 1840 году в Италии его картины признаются выдающимися полотнами мировой живописи, их приобретают титулованные заказчики. Возможно ли такое «чудесное превращение» безвестного бедняка во всемирно известного художника, удостоенного внимания не только привилегированной знати Европы, но и царствующих особ, и папы римского?

Объяснить подобное превращение и просто, и сложно одновременно. Отчасти оно логично и закономерно, отчасти определено стечением обстоятельств, отчасти, вероятно, так и останется неразгаданным, поскольку имя Айвазовского и события его жизни окружены легендами и домыслами. В студенческие годы ему приписывали роман со знаменитой балериной Марией Тальони (1804–1884), гастролировавшей в Петербурге, позднее говорили о его связи с англиканской церковью, чем, по одной из неподтвержденных версий, объясняется его женитьба на англичанке.

Однако реальные причины головокружительного успеха художника следует искать прежде всего в его незаурядном таланте, преданности своему делу, исключительной трудоспособности, принесших ему покровительство сильных мира сего. Но, вероятно, была еще одна немаловажная причина поразительного успеха молодого художника, кроющаяся в психологической сфере, – умение верно составлять стратегические планы действий, своего поведения, четко выстраивать взаимоотношения, следовать определенным стратагемам. Об этом пишут современные психологи, об этом гласят труды восточных, в том числе древних китайских философов. Стоит вспомнить, например, их «науку жить и выживать». Поэтому следует предположить, что Иван Айвазовский был одарен в сфере психологии в не меньшей степени, чем в сфере живописи, что вместе с тем не помешало ему сохранить благородство помыслов и поступков.

Итак, весной 1838 года молодой, но уже довольно известный маринист, закаленный бурями столичной жизни и вышедший из них несомненным победителем, возвратился в родную Феодосию. Достаточно долгое отсутствие на родине лишь укрепило его убежденность в том, что нигде не будет он чувствовать себя дома, нигде не будет работаться ему лучше, чем на родной крымской земле. Особый настрой и вдохновение он чувствовал в окружении степных просторов, переходящих в горные кручи, среди ветров, напоенных терпким запахом местных трав, под лучами щедрого южного солнца. Но главное – он ощущал близость Черного моря, которое воспринимал словно живое существо, то ли сказочное, то ли реальное, то ли древнее и неведомое, одновременно близкое и непостижимое. Понятие «море» слилось с впечатлениями детства, с памятью его семьи, с первым осознанием вдохновения, своих способностей, профессионального призвания. Разговор волн привносил в его жизнь особое содержание. Море он готов был слушать постоянно, как самого близкого человека, как мудрого друга, как величественную музыку природы, лучше которой не было и не могло быть для художника.

Предполагаем правомерность теории о том, что на характер и душевный склад человека влияет та местность, в которой он сформировался, ее географическая специфика. Принадлежность человека к северным студеным землям или жаркому югу, степной или высокогорной местности, безбрежным лесам или водным просторам накладывает определенный отпечаток, отражаясь в образе мыслей, темпераменте, культуре, мировоззрении народа, политическом строе, роли государств в мировой истории, на содержании выдающихся личностей и их творениях. По крайней мере, в отношении Ивана Константиновича Айвазовского данная теория подтверждается. Силу характера, широту помыслов и свершений, свободолюбие, глубину суждений, склонность к философскому анализу и обобщению можно объяснить долгим «собеседованием» пейзажиста с морем.

Сколько выдающихся творцов, представителей различных эпох и культур посвящали свои произведения морской стихии. Она занимает особое место в библейских сказаниях, в легендах древних славян, в мифах Древней Греции и Рима, в трудах одного из отцов христианской церкви Аврелия Августина Блаженного, в средневековых сочинениях, например Франциска из Паолы. В XIX–XX веках море воспевали ярчайшие отечественные и зарубежные авторы: А. П. Боголюбов, А. А. Борисов, Ж. Верн, М. А. Волошин, И. А. Гончаров, К. А. Коровин, Л. Ф. Лагорио, М. Ю. Лермонтов, П. П. Муратов, А. С. Пушкин, А. К. Саврасов, У. Тёрнер, Э. Хемингуэй, М. К. Чюрлёнис и многие другие.

Вступив на крымскую землю, благоухающую с приходом весны, озаренную особым, именно крымским прозрачным, будто хрустальным, светом, Иван Айвазовский еще более укрепился в решении, которое принял намного раньше – жить и писать картины именно в родной Феодосии, посвятить свое искусство морской стихии. Этому решению он будет следовать всю жизнь. В Крыму он писал марины и батальные полотна, пейзажи прибрежных крымских городов: Феодосии, Севастополя, Керчи, Ялты, севастопольские рейды с военными судами. Тем самым положил начало обширному циклу своих произведений – летописи подвигов отечественного флота, а также задумал написать серию полотен о пребывании на крымских землях наиболее чтимого им поэта – Александра Пушкина.

Он писал много, вдохновенно, а часто и виртуозно. Шесть лучших картин, созданных на протяжении всего лишь одного 1838 года: «Море при заходящем солнце», «Два корабля, освещенные солнцем», «Мрачная ночь с горящим судном на море», «Тихое море и на берегу судно с матросами», «Часть Кронштадта с разными судами», «Кораблекрушение» – подарил Академии художеств. Затем эти марины решил приобрести император Николай Павлович, что документально подтверждено «Уведомлением президенту Академии художеств от министра Двора о разрешении поездки И. К. Айвазовского в Крым и выдаче ему денег за картины, подаренные Академии»:

«14 февраля 1838 г.

Государь император высочайше повелеть соизволил за шесть картин работы академиста Айвазовского, означенных в прилагаемом при сем реестре, заплатить ему из Кабинета три тысячи рублей; картины сии подарить Академии художеств, а Айвазовскому дозволить отправиться в Крым на один год для писания там картин с тем, чтобы оные, по возвращении его сюда через год, представлены были на высочайшее усмотрение.

Уведомляя о сем Ваше высокопревосходительство для зависящего от Вас распоряжения, имею честь присовокупить, что о заплате Айвазовскому вышеупомянутых денег дано от меня Кабинету предложение.

Министр императорского Двора

князь Волконский»[67]67
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. Д. 1670. Л. 18–18 об.


[Закрыть].

Итак, за свои труды молодой пейзажист был щедро награжден казенным содержанием и, что не менее важно, вниманием, которое проявили его высокие покровители. Об этом узнаём из официального письма президента Академии художеств А. Н. Оленина профессору А. И. Зауервейду, датированного февралем 1838 года:

«Милостивый государь Александр Иванович!

Господин министр императорского Двора в предписании на мое имя от 14 сего февраля за № 624 сообщил мне, что Государь Император высочайше повелеть соизволил за шесть картин работы академиста Айвазовского, означенных в приложенном реестре, заплатить ему из Кабинета три тысячи рублей; картины сии подарить Академии художеств, а Айвазовскому дозволить отправиться в Крым на год для писания там картин, с тем, чтобы оные по возвращении его сюда чрез год представлены были на высочайшее усмотрение. Вследствие сего я предложил правлению императорской Академии художеств сделать надлежащее распоряжение, имея в виду, что предположения Академии на счет Айвазовского не могут иметь уже места, а должно держаться точного смысла означенного предписаниями. Предположения Академии, утвержденные журналом общего ее собрания, насчет Айвазовского состояли в том, чтобы послать его в Крым на два года с содержанием в три тысячи рублей в год, то есть таким, какое производится художникам, посылаемым в чужие края для усовершенствования. Я представлял об этом г. министру императорского Двора, и когда его светлость ответствовал, что сумма 3000 руб. на 1838 год для Айвазовского не могла войти в смету государственных расходов, ибо она до того уже высочайше утверждена, то правление Академии художеств журналом своим 16-го ноября 1837 года определило: Айвазовского послать в 1838 году в Крым и сумму, на содержание его назначенную, отпустить из сумм академических, заимообразно внеся в свое время в смету расходов по Академии как сии 3000 руб. за 1838, так и другие на 1839 год. Таким образом, Айвазовский был бы послан в Крым с содержанием от казны, а деньги, которые мог бы он получить за картины, были бы его приобретением в пользу собственную или семейства отца его, как слышу, человека весьма недостаточного. Из этого Вы можете видеть, чего лишился Айвазовский преждевременным по сему делу ходатайством Вашим. С совершенным почтением и преданностью имею честь быть»[68]68
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. 1833 г. Д. 1670. Л. 21–21 об.


[Закрыть].

Картины воспитанника Академии приобретает император России, их обсуждают на уровне министерства и руководства Академии – несомненно, такого внимания удостаивались немногие. Кроме того, эти шесть полотен Айвазовского с соблюдением всех формальностей как ценные экспонаты поступили в собрание академического музея, что было зафиксировано музейным хранителем господином Устомским:

«Рапорт хранителя академического музея

в правление Академии о поступлении купленных у И. К. Айвазовского картин

14 марта 1838 г.

По предписанию господина президента мною получены из Дворца высочайше пожалованные Академии картины работы академиста Айвазовского, представляющие: 1) Море при захождении солнца, 2) Освещенные солнцем два корабля, 3) Тихое море и на берегу судно с матросом, 4) Мрачная ночь с горящим на море кораблем, 5) Часть Кронштадта с разными судами и 6) Кораблекрушение. Все сии картины по назначению господина президента мною доставлены г. профессору Зауервейду в баталический его класс.

Хранитель музея Устомский»[69]69
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. 1833 г. Д. 1670. Л. 25.


[Закрыть].

Честь, оказанная Ивану Айвазовскому его высокими покровителями, налагала немалую ответственность. В марте 1838 года его вновь командировали в Крым на год для написания пейзажей, которые по возвращении в Северную столицу он должен был представить на суд императора. Чтобы молодой маринист мог беспрепятственно работать как на крымских землях, так и везде, где пожелает на пути из Петербурга в Феодосию, он получил особый билет за подписью Президента Академии художеств:

«Билет, удостоверяющий право И. К. Айвазовского

на поездку в Крым для натурных работ.

1 марта 1838 г. С. Петербург

Предъявитель сего, императорской Академии художеств академист 1-й степени Иван Айвазовский, с высочайшего его императорского величества соизволения отправляется в Крым для писания видов с натуры сроком от нижеписанного числа на один год, т. е. по 1-е марта 1839-го года, с тем, чтобы написанные им там картины, по возвращении его, Айвазовского, были представлены на высочайшее государя императора воззрение; во уверение чего и для свободного его, г. Айвазовского, проезда в Крым и обратно, а равно для беспрепятственного занятия его писанием видов в пути и на всем Крымском полуострове, где пожелает, и для оказания ему в случае нужных содействий и пособий от местных начальств дан ему, г. Айвазовскому, сей билет из императорской Академии художеств с приложением меньшей ее печати.

Императорской Академии художества президент,

Государственного совета член,

действительный тайный советник и разных орденов кавалер

А. Оленин»[70]70
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. 1833 г. Д. 1670. Л. 24.


[Закрыть].

Энергия и жажда свершений Айвазовского не знали границ – помимо ведения целеустремленной художественной работы, он стал очевидцем военных действий, в 1839 году принял участие в десантных операциях отечественного флота на кавказском побережье Черного моря. Выпускник Академии художеств был убежден в значимости при создании картины именно натурного материала, помимо написания пейзажей по памяти. Потому, решив работать в новом для себя батальном жанре, он понимал необходимость делать зарисовки с натуры. Таково первое значимое обращение живописца к военно-морской тематике, которая с годами прочно войдет в его творчество. Феодосийский маринист научится не только эмоционально, но и убедительно изображать и рвущиеся ядра, и всполохи пламени на горящих кораблях, и накал битв, словно спроецированных на его полотнах в борьбе стихий – моря и неба.

Адмирал Михаил Лазарев пригласил его увидеть воочию победы русского оружия. Вновь необычен этот факт: студент Академии художеств приглашен участвовать в военной экспедиции. Чтобы осуществить задуманное, было необходимо разрешение президента Академии художеств А. Н. Оленина. К нему феодосийский маринист обратился с почтительным, подробным, тщательно продуманным и, вероятно, не один раз исправленным письмом:

«Ваше высокопревосходительство,

милостивый государь Алексей Николаевич!

Пред отъездом моим из Петербурга Ваше высокопревосходительство изволили удостоить меня позволением писать к Вам. Дорожа столь милостивым и лестным позволением, я не смел часто беспокоить Вас моими письмами без особенных причин. Теперь, пользуясь им, долгом поставляю отдать Вашему высокопревосходительству, как покровителю искусств и художников, как моему благодетелю, отчет в своих занятиях.

По прибытии в Крым, после кратковременного свидания с родными, я немедля отправился, как Вам известно, с благодетелем моим А. И. Казначеевым на южный берег, где роскошная природа, величественное море и живописные горы представляют художнику столько предметов высокой поэзии в лицах. Там пробыл я до июля месяца 1838 года и сделал несколько удачных эскизов; оттуда возвратился в Симферополь и в короткое время нарисовал множество татар с натуры, потом устроил свою мастерскую на родине моей в Феодосии, где есть и моя любимая стихия. Тут отделал я пять картин и отправил их месяца три тому назад к Александру Ивановичу Зауервейду, прося представить их по принадлежности; о сем тогда же донесено мною и В. И. Григоровичу[71]71
  Василий Иванович Григорович (1786–1865) – конференц-секретарь, профессор Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге с 1829 года, секретарь Общества поощрения художеств, искусствовед и историк искусства, издатель «Журнала изящных искусств», почетный член Петербургской академии наук.


[Закрыть]. Я еще в феврале просил отсрочку до августа, но до сих пор никакого ответа не получал и решился остаться до ответа. Между тем генерал Н. Н. Раевский[72]72
  Николай Николаевич Раевский (1771–1829) – герой Отечественной войны 1812 года, генерал-лейтенант, начальник Черноморской прибрежной линии.


[Закрыть], начальник прибрежной кавказской линии, проезжая через Феодосию к своей должности для совершения военных подвигов при занятии мест на восточных берегах Менгрелии[73]73
  Менгрелия, или Мингрелия – область в Западной Грузии.


[Закрыть], был у меня в мастерской и настоятельно убеждал меня поехать с ним, дабы обозреть красоты природы малоизвестных восточных берегов Черного моря и присутствовать при высадке на оные войск, назначенных к боевому занятию означенных береговых мест.

Долго не решался я на это без испрошения позволения Вашего, но, с одной стороны, убеждения генерала Раевского и принятые им на себя ходатайства в испрошении мне сего позволения, с другой – желание видеть морское сражение при этакой роскошной природе и мысль, что изображение на полотне военных подвигов наших героев будет угодно Его Императорскому Величеству, наконец, совет доброжелателя моего Александра Ивановича Казначеева – решили меня отправить в поход аргонавтов, тем более что и сам А. И. Казначеев, давний друг Раевскому, отправился с ним почти для меня.

Итак, осмеливаюсь просить снисхождения Вашего высокопревосходительства, что я, не дождавшись начальнического позволения, решился выйти из круга моего отпуска. Уверенный в великодушии Вашем и думая, что Вам не неприятно будет видеть новые опыты мои в изображении сюжетов морских и прибрежных сражений, усугубляю всепокорнейшую мою просьбу о дозволении мне быть на время военной экспедиции с генералом Раевским, который и сам пишет о том военному министру для доклада Государю Императору, равно и об отсрочке отпуска моего до будущей весны.

В продолжение этого времени я успею окончить все и явлюсь к своему начальству, может быть, еще прежде отсрочки. Здесь, на берегу Азии, удалось мне рисовать портреты многих черкесов, линейных казаков для будущих картин, но вот уже пароходы и флот стоят пред глазами моими для принятия войск, послезавтра надеюсь увидеть то, чего я не видал и, может быть, никогда в жизни моей не увижу. После первого десанта, что будет около 1-го мая, я отправлюсь в Феодосию докончить совершенно картины к выставке и потом опять придти с флотом на второй и на третий десант, если на то будет Ваше согласие. Я все эти сюжеты успею до весны окончить и приехать в Петербург.

Повергая себя продолжению благодетельного ко мне расположения Вашего, с душевным высокопочтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего высокопревосходительства покорным слугою.

Академист 1–5 ступени

И. Гайвазовский»[74]74
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. 1833 г. Д. 1670. Л. 29, 30 об. (Автограф.)


[Закрыть].

Необходимое разрешение было ему дано господином Олениным и подтверждено военным министерством, а именно «Отношением Военного министра министру Двора о разрешении И. К. Айвазовскому участвовать в экспедиции генерал-лейтенанта Раевского и выдаче денежного пособия»[75]75
  ЦГИА РФ. Ф. 789. Оп. 1. Ч. II. Д. 9472. Л. 41, 42. (Заверенная копия.)


[Закрыть].

Наконец долго планируемое и весьма непростое в организационном плане мероприятие состоялось. Николай Раевский со своими воинами, а также И. К. Айвазовский высадились на берегу Черного моря у Кавказских предгорий на той территории, где в наше время расположен город Сочи. Именно здесь художник познакомился с будущими выдающимися флотоводцами России В. А. Корниловым, П. С. Нахимовым, В. И. Истоминым, с которыми его будут связывать дружеские, очень уважительные отношения. На побережье Черкесии, с берега, маринист видел высадку десанта в долине реки Шахе и с натуры исполнил быстрые наброски к задуманной картине «Десант отряда в долине Субаши» (1839, Музей Морского корпуса), зарисовал кровопролитную схватку. В том же 1839 году завершилась его работа над пейзажем «Конец бури на море» (1839, ГТГ), где в динамизме композиции, мрачном колорите, трактовке гневной пены бьющихся о берег волн также передано состояние сражения, противостояния, в данном случае не людей, а стихий. Молодой пейзажист, несомненно, вновь готовил достойный художественный отчет, который должен был представить в Петербургскую академию в 1840 году.

Именно на родной крымской земле он работал особенно вдохновенно, свободно, а свойственные ему трудолюбие и самодисциплина помогали добиться желаемых результатов. О восхищении Айвазовского Крымом в письме упоминал его петербургский знакомый, коллекционер А. Р. Томилов: «Не мог я дождаться, любезный Иван Константинович, чтоб ты вспомнил меня в Крыме и откликнулся бы о чувствах и быте твоем на родине! Любя тебя, я очень дорожу знать, сколько можно подробнее, о тебе, знать не только о том, что ты делаешь, но и о том, что с тобою делается? Какое впечатление производит на тебя прекрасная твоя родина – Крым? Имел я вести, что ты жив и здоров, чрез Штернберга, чрез князя Херхеулидзева[76]76
  Захар (Захарий) Семенович Херхеулидзев (1797–1856) – князь, генерал-майор русской императорской армии, керченский градоначальник.


[Закрыть], но этого слишком для меня мало. Александр Иванович Казначеев, в бытность его здесь, утешил меня рассказом о приезде твоем, о том, как ты открывал жадные глаза твои на красоты крымской природы и как томились помыслы твои, чтоб передать восхищавшие тебя чувства…»[77]77
  ЦГИА РФ. Ф. 1086. Оп. 1. Д. 117. Л. 1–6 об. (Черновик.)


[Закрыть]

Несомненный интерес представляет ответное письмо Ивана Айвазовского, датированное 17 марта 1839 года, из которого, в частности, ясно, насколько для него всегда оставалась более предпочтительной работа над крымскими, а не над петербургскими пейзажами:

«Милостивый государь, Алексей Романович!

Так как завтра я должен исповедоваться, и чтобы уменьшить свои грехи, сегодня спешу к Вам писать. Это непростительно, что до сих пор не писал к Вам. Что же делать – это один из моих недостатков, от которого трудно отвыкать, – все откладывать. Кроме сильных впечатлений [от] моментов природы, [после] которых с нетерпением жду той минуты, в которую начну писать, а в прочих случаях признаюсь сам, что очень неаккуратен, нечего делать. Вам есть много чего писать, если только успею. Сколько перемены в моих понятиях о природе, сколько новых прелестей добился и сколько предстоит впереди, которые теперь, кажется, скрываются за золотистым горизонтом, к которому много времени нужно, чтобы дойти. Здесь не близок горизонт, или, лучше сказать, зрачок природы, тут с вершин гор выше облаков я наблюдал природу, и горизонт уже не оканчивается в 20-и верстах от меня, как на севере, а на 200 и на 300 верст есть куда углубляться, и зрение Ваше уже не столкнется, как у Вас на севере, с чухонскими лайбами, а здесь и линейные корабли. Чуть заметные сквозь облака, которые трутся по морю и составляется целый пейзаж из облаков, и все это под Вами. То-то наш Крым!

Уже более двух месяцев, как я отправил пять картин в Петербург на имя Зауервейда и до сих пор никакого известия не имею о них, получены или нет. Вы верно видели, так Вам и описывать нечего, а у меня теперь еще четыре больших готовы на следующие сюжеты: 1) “Ночь на южном берегу”. 2) “Буря у Генуэзских развалин в Феодосии”. 3) “Вид царской Ореанды” и четвертая начата “Вид Севастополя с военными судами”, вот и контур: № 1 “Ночь” – два аршина длины, № 2 “Буря в Феодосии утром” – три аршина длины, № 3 “Вид царской Ореанды” – два аршина длины и еще есть 3 картины. Эти все Вы увидите в Петербурге в августе, и на всех этих картинах много фигур, как я наметил. Вот Вам и отчет отдал об моих занятиях. Я живу в Феодосии вместе с родителями. У нас уже весна и петрушки много, только не в оранжереях. Прошу передать мое нижайшее почтение Александре Алексеевне, Роману Алексеевичу, Нине, Александре Ивановне и прочим знакомым. Как бы Вы меня обрадовали, если б несколько словечек написали и Ваше мнение о посланных моих картинах. Адрес просто: в Феодосию, Ивану Константиновичу Айвазовскому. Итак, прощайте, скоро я опять буду писать к Вам.

С истинным почтением и душевной преданностью имею честь быть покорнейшим слугой

И. Гайвазовский»[78]78
  ЦГИА РФ. Ф. 1086. Оп. 1. Д. 130. Л. 3, 4 об. (Автограф.)


[Закрыть].

Уже в те годы Айвазовский применял свой особый метод работы. Он не писал картины с натуры, но использовал в их решении многочисленные натурные наброски, этюды, а также писал холсты в мастерской по сделанным на пленэре условным отметкам. При этом художник наибольшее внимание уделял работе по памяти. В «Автобиографии» он пишет: «Живописец, только копирующий природу, становится ее рабом, связанным по рукам и ногам… Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны немыслимо с натуры… Они записываются в памяти моей как будто какими-то симпатическими чернилами, проступающими весьма явственно от времени или теплого луча вдохновения. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как стихотворение у поэта; сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем своей кистью»[79]79
  Национальная картинная галерея имени И. К. Айвазовского: Электронная книга. Виртуальная экскурсия. Феодосия, 2010. Вып. 1.


[Закрыть]. Он работал, как правило, легко, свободно, быстро, прекрасно импровизировал, словно вдохновенный поэт или музыкант-виртуоз.

Нередко сведущих современников поражала способность Айвазовского обходиться без подготовительного материала при создании картины. Наброски, этюды, эскизы часто были ему не нужны, поскольку живописный образ он уже ясно видел перед своим мысленным взором, а высокое мастерство позволяло точно его воплотить. Его душевному состоянию, эстетическому чувству, а следовательно, и творчеству свойственна передача романтических мотивов предрассветного и предвечернего состояния природы, а также эффектов освещения. Добиваясь завершенности своих произведений, он предпочитал классическую многослойную технику письма «старых мастеров» со сглаженной фактурой мазка. Но в то же время прекрасно владел манерой алла прима – быстрого, этюдного изображения за один сеанс, что особенно характерно при решении неба на его полотнах. Маринист прибегал и к введению жанровых элементов: фигур людей (военных, рыбаков, прогуливающихся господ, городского бедного люда, крестьян, пастухов), к изображению домашних животных (особенно часто стад овец), являющихся стаффажными элементами, гармонично завершающими композицию. Что к тому же импонировало широкому зрителю. Обширному ряду пейзажей Айвазовского присуща некоторая условность цвета, хотя в целом его живописные марины (остальные пейзажи в меньшей степени) отличаются тонкой разработкой оттенков. К несомненным достоинствам его морских видов, отражающих тонкий склад души художника, относятся лиризм звучания, передача переходных, словно тающих, состояний моря, способность создавать «пейзажи настроения».

Со свойственной ему проницательностью, зоркостью, позволяющей давать точные оценки и пейзажам, и людям, и событиям, талантливый феодосиец умел подмечать самобытность как природы России, так и пейзажных образов других стран – ярких, а порой малопривлекательных на первый взгляд. Он изображал их легко, быстро, непринужденно, получая эстетическое удовлетворение от своей работы. При этом использовал сложные цветовые сочетания и многочисленные тональные нюансировки, что уже ни у кого не оставляло сомнений в авторстве действительно великого мастера кисти.

Так, литератор Кривенко, гостивший в доме мариниста и однажды наблюдавший за ним в мастерской, рассказывал: «В наш приезд… работал Иван Константинович над большим полотном. В широком живописном халате, с палитрой и кистью в руках, с молодыми блестящими глазами, устремленными на оживающее полотно, художник был положительно эффектен. По легкости, видимой непринужденности, по довольному выражению лица можно было смело сказать, что такой труд – истинное наслаждение»[80]80
  Национальная картинная галерея имени И. К. Айвазовского: Электронная книга. Виртуальная экскурсия. Феодосия, 2010. Вып. 1.


[Закрыть]. Одной из отличительных черт творчества художника остается интерес к передаче световоздушных особенностей неба, которые он решает живописно, свободно. Нередко обращается к изображению дня или предрассветному либо предвечернему изображению природы, что позволяет сосредоточиться на ее тонких переходных состояниях и характерных для них эффектах.

Ночных пейзажей в его творчестве значительно меньше, но и они по-своему значимы, добавляют новую грань в многообразие его творчества. Понятие «ноктюрн» (от фр. nocturne – ночной), известное не только в музыке, но и в живописи с XVIII века, близко мировосприятию художников-романтиков, к которым принадлежал феодосийский маринист. Обращаясь к ночным видам моря, он, с одной стороны, опирался на живописное наследие своих предшественников в русской живописи, таких как О. А. Кипренский, С. Ф. Щедрин, М. Н. Воробьев, с другой – искал собственное прочтение. Несомненно, маринисту, так тонко чувствовавшему музыку, импонировали и сопоставления с ноктюрнами Ф. Шопена. Пожалуй, как знаменитый польский композитор, так и Айвазовский, оба истинные романтики, смогли наиболее тонко и поэтично отразить красоту образов ночи в искусстве. Музыкальность мариниста, явно выраженные с детства способности к музыке помогали ему и в живописи, влияли на строй его души, а значит, и на цветовой строй его картин. К тому же Иван Айвазовский и в зрелые годы, и на закате жизни по-прежнему не расставался со скрипкой. Известен, например, его несколько шаржированный графический автопортрет, на котором художник показал себя со скрипкой и смычком в руках, будто только что закончившим игру и еще находящимся под властью музыкальных чар.

При передаче характерных мотивов марин у Айвазовского сложился определенный, лишь ему присущий подход к их изображению, что указывает на состоятельность, действенность индивидуального творческого метода художника. В стилистическом плане его творчество, как и на более раннем этапе, отличается сочетанием разнообразных тенденций: многое еще остается от академической традиции, но постепенно проявляются новые черты, которые ближе к концу XIX века становятся все более отчетливыми. Условно можно выделить академические, с оттенком «салонности» черты его творчества и реалистические.

В своей мастерской с молодых лет он не размещал картины на стенах, чтобы ничто не отвлекало от новых замыслов, не мешало полету фантазии. Однако, работая по памяти самобытно, вдохновенно, со свойственной только ему спокойной экспрессией, он очень строго относился к академической точности, правильности изображения – передаче формы, пространства, освещения, к нюансам световоздушной среды в тонально-цветовом решении. М. А. Врубель, очень ценивший и тонко чувствовавший пейзажи феодосийского мариниста, выделявший его среди многих живописцев, говорил: «Пишут, как другие, потому что “мал дых” и потому что не любят формы – рисунка – природы – неба – Бога»[81]81
  М. А. Врубель: Переписка. Воспоминания о художнике. Л.: Искусство, 1976. С. 251.


[Закрыть].

Айвазовский не писал «как другие». Известно, что он считал необходимым начинать свои марины с передачи воздуха – его состояния, его тончайших оттенков. При этом, по убеждению художника, воздух должен быть написан обязательно за один сеанс, даже если придется стоять у мольберта 12 часов. Сам живописец так объяснял свой метод работы: «Я до тех пор не отхожу от холста, пока не выскажусь на нем своей кистью». Так же легко и свободно в один сеанс он изображал небо, но над изображением моря работал, напротив, кропотливо, многослойно, иногда по нескольку раз возвращаясь к одному и тому же, казалось бы, уже завершенному фрагменту воды. По еще вязкой поверхности не совсем просохшего красочного слоя вновь накладывал пастозные мазки, прорабатывая детали, а в последнюю очередь делал отрывистые «удары» пастозными белилами – передавая блики на волнах или водной глади.

Полотно «Десант отряда в долине Субаши», заказанное начальником кавказской прибрежной линии генерала Раевского, отличавшееся особенно сложным построением композиции, определенным, строго выверенным ритмом кораблей, с множеством стаффажных фигур, несомненно, всецело удалось художнику. О завершенной картине стало известно императору Николаю I, она чрезвычайно понравилась ему, и он приобрел полотно. Опала окончательно сменилась высочайшим признанием. В знак своего покровительства самодержец предложил талантливому маринисту изображать подвиги отечественного флота. Иван Айвазовский, не смея отказаться от столь лестного предложения, в конце лета 1839 года должен был вернуться в Санкт-Петербург, чтобы приступить к работе.

Император Николай I, нередко именуемый современниками «царем-рыцарем», особое значение придавал укреплению военной славы России, для чего высокопрофессиональные живописные полотна незаурядных мастеров также были важны. Недаром он приблизил к себе и своей семье художника-баталиста А. И. Зауервейда. В XVIII–XIX столетиях статус придворного живописца оставался исключительно почетным. Многочисленные парадные и репрезентативные портреты императоров и членов их семей, аллегории, баталии, роспись триумфальных арок, иносказательность театральных декораций, натюрморты и пейзажи со стаффажем играли далеко не последнюю роль в политике. Каждый из художников, более или менее приближенных к высочайшим кругам, в меру своего таланта вносил посильную лепту в дело прославления монархии, царствующей особы и ее деяний. В 1839 году такая миссия была возложена и на молодого феодосийского мариниста.