Текст книги "Бред сивого кобеля"

– Деточка, как я рада! Давненько ты не была!

Тусе стало стыдно, что вспомнила о старухе только из-за бахромы, и поняла, что просто не сможет в этот раз попросить о чем-то.

Старуха выглядела великолепно.

– Татьяна Реджинальдовна, да вы просто цветете!

– Спасибо, детка. А вот у тебя вид что-то унылый. С муженьком проблемы?

– Да как вам сказать…

– Скажи как есть.

– Хочу уйти от него.

Хозяйка дома звонко, молодо рассмеялась.

– У меня такое впечатление, что эта мысль сидит в твоей прелестной головке чуть ли не со свадьбы и лишь теперь ты ее, как нынче выражаются, «озвучила»? Кстати, я смотрю телевизор и прихожу в ужас, как теперь говорят! Чему учат детей? Что это такое «будем лопать пузырями»? Я в первый раз ушам своим не поверила! Выходит, все нынешние дети усвоят этот кошмар? Ты голодна, Туся?

– Нет, пока не голодна.

– А ты надолго?

– Не очень. Хочу вернуться засветло.

– Ты на электричке?

– Конечно.

– Знаешь, когда я была молодая, у нас собирались ставить одну оперетту местных авторов, где я играла роль девушки, мечтой которой было что бы ты подумала?

– Понятия не имею! – улыбнулась Туся.

– Она мечтала стать машинистом на паровозе! И я пела там такую арию: «На паровозе-возе-возе, возе-возе, умчусь я завтра в сверкающую даль!»

– И умчались? – рассмеялась Туся.

– Да нет, там дальше говорилось: «Жила я раньше в родном колхозе, а нынче прошлого ничуточки не жаль!» Но кто-то в горотделе культуре смекнул, что этой арией мы призываем мчаться вдаль от родного колхоза, что было несвоевременно и все в таком духе.

– Что, спектакль сняли?

– К счастью, да, сняли, даже до генеральной. Восторгу нашему не было предела. А поскольку премьера нового спектакля была в плане, пришлось срочно восстанавливать «Фиалку Монмартра».

Юбка с бахромой, вспомнила Туся. Но у нее не повернулся язык.

– Ах, как я любила этот спектакль! Карамболина-карамболетта! Это был мой коронный номер! Как я танцевала! Помню, перед премьерой у меня начались всякие страхи, кураж пропал, и вдруг мне мой партнер говорит (а он меня безумно любил): «Танечка, ты не бойся, просто как выйдешь на сцену, вспомни, что ты поешь „Карамболину“ вместо „На паровозе-возе“, и такой у тебя кураж появится! И ведь гениальный совет оказался. Я с таким огоньком это спела и станцевала, что публика едва не разнесла театр! Ну, разумеется, любовь к партнеру тоже свое дело сделала. Тогда о сексуальности и думать нельзя было, да мы и слов таких не знали, но суть-то от этого не меняется, а в оперетте еще можно было и юбками взмахнуть, и ножки показать… Антоша, принеси-ка юбку Нинон!

Туся замерла.

– Ой, Татьяна Ренальдовна, да ты ей эту юбку сколько раз показывала!

– Ничего, я сама посмотреть хочу!

– Ох, грехи наши тяжкие, о душе думать пора, а она все вспоминает, как ноги задирала! – проворчала Антоша.

– Она такая ворчунья стала, стареет, видно, а сама еще молодка, всего семьдесят пять! Так о чем это мы? – блестя глазами, спросила старая актриса.

– О «Фиалке Монмартра».

– Да нет, голубка моя, не о «Фиалке». Думаешь, у меня маразм? Ты сказала, что хочешь от мужа уйти?

– Да.

– Загулял?

– Не то чтобы…

– Подозрения появились?

– Да я не знаю… Просто мне кажется, что он меня больше не любит.

– А ты сама-то любишь его?

– Татьяна Реджинальдовна, я вам давно еще говорила, что меня мучает разница в возрасте, и чем дальше, тем хуже будет. Может, я все себе и придумываю, но… Не хочу оказаться брошенной ради молодой девчонки. Мне вот одно дело предложили… Попробовать хочу.

Тут появилась Антоша с пакетом в руках.

– На вот, Ренальдовна, держи свои юбки.

Татьяна Реджинальдовна вытащила из пакета коричневато-золотистую юбку и, кокетливо поводя плечами, взмахнула ею, и тут у всех трех женщин одновременно вырвался вопль ужаса. Юбка буквально распалась в руках бывшей опереточной дивы.

– Что это, Антоша? – простонала она. – Моль?

– Да нет, откуда моль? Видать, срок ее вышел. Вон, глянь-ка, у швов все посеклось… Да чего удивляться-то, в театре небось из дерьма всякого шили, и то сказать, сколько лет продержалась… теперь только выкинуть.

– Ой нет, не выкидывайте! – взмолилась Туся. – Отдайте мне бахрому!

– Да тебе-то на кой? – удивилась Антоша. – Сейчас, что ли, модно?

Туся объяснила, зачем ей бахрома.

– Нет, пусть хоть бахрома на память останется… – огорченно проговорила Татьяна Реджинальдовна.

– Ой, Ренальдовна, тебе-то на кой? Девке для дела надо, ну коли так охота на память оставить, так отрежь кусочек и любуйся, а остальное ей отдай! А кстати, хорошо бы все твое добро пересмотреть. Может, ей еще чего сгодится! Глядишь, и твое тряпье кому-то на пользу пойдет. А так чего лежит? В могилу с собой заберешь? Да и мне лишние хлопоты. Все равно Сергей Леонидович, как помрешь, в помойку выкинет.

– Когда помру, тогда пусть… – упрямо заявила Татьяна Реджинальдовна. – Тогда все равно, а пока…

– Ну и зря! Ладно, вы тут попейте чайку, а я пойду погляжу, не надо ли еще чего выкинуть.

– Вот ей бы все выкинуть… А ты, Туся, свои костюмы не хранишь?

– Откуда у меня костюмы? Сроду своих не было, а из театра никто не даст, да и зачем? Мне не надо.

– Это потому, что ты свое театральное прошлое не ценишь, не любишь, а для меня в театре была вся жизнь. Больше театра я, наверное, только сына любила. Да и то не всегда.

– А я – нет. Там столько зависти было, столько злобы…

– Ну, милая моя, конечно, если у балерины не первого ранга – ты уж прости – вдруг в любовниках голливудская звезда оказывается…

– А вы думаете, балеринам первого ранга гадостей не делают?

– Почему же, делают… И все равно. Театр надо любить всем своим существом, тогда и он тебе взаимностью платит.

– Да нет, театр взаимностью платит только очень талантливым, а у меня таланта как раз и не было… Так, способности да прилежание…

– Ерунда! Ты же прекрасно училась, тебе большое будущее прочили… Куража у тебя не было, вот в чем беда. А без куража в театре делать нечего. Это мать твоя виновата, прости господи, нельзя о мертвых плохо говорить. Но это она вбила себе в башку, что ты должна стать балериной. Ну да ладно, чего уж теперь… ты вот что, если от мужа вздумаешь уйти, переселяйся ко мне. Я рада буду. С тобой веселее. И вспомнить прошлое можно, и жизни поучить. Или у тебя есть к кому уйти? У такой сексапилочки наверняка поклонников куча, я не права?

– Нет, не правы. Я в последнее время что-то дома закопалась, нигде почти не бываю. Лешка как стал главным редактором, занят страшно, а куда я без него? Если и бываю где-то, то чаще всего с Ниночкой.

– Твои отношения со свекровью – это что-то не совсем нормальное. Это почти извращение!

– Да бог с вами, Татьяна Реджинальдовна! – засмеялась Туся. – Ниночка золотой человек.

– Не знаю, не знаю. Но имей в виду, пока я жива, этот дом в твоем распоряжении. Можешь тут даже свои абажуры мастерить.

В этот момент в дверях возникла Антоша, потрясая каким-то куском материи.

– Ну что я говорила! Жучок завелся! Глянь, глянь, Ренальдовна, вона накидушка твоя из «Сильвы» во что превратилася? Труха одна. Скоро весь дом сгноим, все жучок пожрет…

– Дай сюда! – потребовала хозяйка.

– На, полюбуйся! На свет, на свет смотри!

Накидка и впрямь была в плачевном состоянии. Татьяна Реджинальдовна картинно прижала ее к груди, и глаза ее налились слезами. Однако Туся была уверена, что старуха все сыграла.

– А знаешь, что я в этой накидке пела?

– Да знаем, знаем, про кусочек черта! – сварливо отозвалась Антоша.

– Не кусочек, а частицу! Частица черта в нас заключена подчас… И сила женских чар родит в груди пожар… Ах, «Сильва», это был такой успех… А какой у меня был Эдвин однажды! К нам приезжал гастролер из Ленинграда. Забыла его фамилию, он рано умер… Трагическая судьба, но он был красив как бог! Ладно, выкинь эту тряпочку… «Сильву» я и так не забуду!

– А если еще что найду, все тебе тащить?

– Да нет, к чему… Говорят, вещи долговечнее человека, а я их пережила…

– Так то вещи, а это тряпье театральное, мусор один, вон у меня пальто ратиновое еще с пятьдесят пятого года, ничего ему не делается!

Туся еще посидела, поговорила со старухой, а потом собралась домой.

– Так ты помни: если что – добро пожаловать! И не вздумай жильцов из квартиры турнуть, пусть живут и платят, а ты сюда…

– Спасибо, спасибо вам, только я сама еще ничего не знаю.

Они нежно обнялись и расцеловались на прощание. Потом Туся заглянула на кухню попрощаться с Антошей.

– Ты у калитки сумку найдешь, с собой забери, я там тебе тряпочек набрала, авось пригодятся!

– Каких тряпочек? – искренне не поняла Туся.

– Да из сундуков-то. С отделками, сгодится тебе.

– Но мне неудобно…

– Чего неудобно? Все равно на помойку пойдет! Бери-бери!

Сумка оказалась объемистой, но не тяжелой. В электричке Туся заглянула внутрь. Чего там только не было! И все же она пребывала в смущении. Хотя вполне разделяла точку зрения Антоши.

С вокзала она взяла такси – тащиться с такой сумкой в метро не хотелось. Но въезжать во двор не стала. Противная тетка с первого этажа всякий раз, когда она приезжала на такси, считала своим долгом отчитать ее за расточительность.

– Да пошли ты ее куда подальше! – советовал Алексей.

Один раз она попробовала сказать, что это ее личное дело, но старуха только пуще развопилась. Так зачем портить нервы себе и ей, если сумка совсем не тяжелая. Она остановила такси у въезда во двор. И вдруг сердце учащенно забилось, ей померещилось, что в наступивших сумерках она видит у подъезда фигуру того мужчины… Незнакомца. Да нет, ерунда, никого там нет. Она постояла, переводя дух, заглянула во двор. Никого. Глянула на свои окна – темно. Хорошо, подумала она. По крайней мере не надо «держать лицо». Как я от этого устала… Я, наверное, больше не могу… Вставать всегда раньше мужа, чтобы он не увидел меня не в форме. Я не хочу больше. Не могу просто… Устала… Это превратилось в докучную обязанность… Казалось бы, вошло в привычку, стало второй натурой, а вот поди ж ты… Устала. Она медленно побрела к подъезду.

– Туся! – тихо позвал ее чей-то голос.

Она вздрогнула, обернулась.

– Вы? – ахнула она.

– Я. Я не хотел, но это оказалось сильнее меня… – хрипло проговорил он.

– Что? Что сильнее?

– Желание увидеть тебя. Я не вовремя? Тогда скажи, где и когда?

Она плохо видела его лицо, перед глазами стоял туман, но отчетливо различала его запах, и от этого кружилась голова и подгибались колени.

Он взял у нее из рук сумку.

– О, с виду такая здоровенная, а легкая… Туся… Ты не спешишь?

– Нет, не спешу, – вопреки намерению проговорила она. При нем она становилась совсем безвольной…

Он закинул сумку на заднее сиденье какой-то иномарки. Потом усадил Тусю на переднее. Сам сел за руль и быстро выехал со двора.

– Куда вы едете?

– Не знаю. Неважно.

Проехав два квартала, он затормозил в каком-то переулке. Она, сжавшись, ждала, что вот сейчас он обнимет ее, твердо зная, что не сможет сопротивляться. Но он сидел, положив руки на руль и вцепившись в него так, словно это был спасательный круг.

– То, что произошло, ужасно, почти трагично, но бороться с собой я не в силах. Ничего подобного со мной никогда не было, я всегда или почти всегда… умел справляться со своими чувствами, а тут… Я сбежал тогда, уехал, думал, что дома приду в себя… А потом все бросил и вернулся… Я даже не знаю, нужен я тебе… нет, скорее всего, нет, у тебя муж… своя жизнь, и вдруг я… И все так скоропалительно и… Это же почти ничто… Но я отравился… Это как отрава… Я считал себя сильным, а тут… И дело не в том, что было между нами… Это, по-моему, не главное… главное то, что я совершенно лишился покоя и рассудка…

Смысл его речей плохо доходил до нее, она только поняла, что это любовь… любовь, которая свалилась на нее всей тяжестью чужой судьбы, и от этого было страшно и так странно спокойно и сладко. И не надо «держать лицо»… совсем не надо… Он и так будет ее любить.

Он все говорил что-то, потом вдруг спохватился.

– Ты почему молчишь?

– Мне хорошо, – призналась она. – Какой у вас одеколон?

– Что? – ошалел он.

– Одеколон…

– «Иссио Мияке», – В его голосе явственно звучало разочарование. Ну еще бы… Он мчался к ней, бросив все, а она…

– Нет, я спросила, потому что… Знаете, я однажды выбирала себе духи в магазине и случайно понюхала мужской одеколон Мияке. Мне он так понравился, я даже хотела купить его себе… Но не решилась.

– И мужу не купила?

– Нет, ему не понравилось бы… И ему не пошло бы… Пожалуйста, поцелуйте меня.

Идиот, что ты делаешь? Не ломай ей жизнь, не надо! – Пытался он образумить самого себя. Но где там! Она уж не девочка, разберется!

Они целовались в машине, страстно и самозабвенно. А когда не хватило воздуху, она прошептала:

– Знаете, мне пора идти…

– Нет, не пущу. Поедем ко мне сейчас же!

– Нет, я приду к вам завтра утром. Давайте ваш адрес.

– Почему? Почему не сейчас?

– Сейчас темно и можно погасить свет… А я так не хочу! – проговорила она, сама себе ужасаясь.

– Господи помилуй! Ну хорошо. Я отвезу тебя назад.

– Нет, не надо.

– Тогда я утром приеду за тобой.

– Нет, я сама… давайте адрес.

Он вытащил из кармана ручку и записную книжку, вырвал листок и написал адрес.

– Во сколько тебя ждать?

– В половине одиннадцатого. Нет, в одиннадцать.

– Так ты точно приедешь?

– Конечно…

– Я провожу тебя.

– Нет, не надо, я сама.

– Имей в виду, если ты не придешь, я явлюсь к тебе домой.

Она засмеялась низким грудным смехом, от которого у него все внутри перевернулось.

– Вам не придется. До свидания.

Она вылезла, он подал ей сумку.

– Что там у тебя?

– Тряпки. До свидания! – Она захлопнула дверцу, повернулась к нему спиной, сделала два шага, но вдруг замерла, и опять шагнула к машине. Он с готовностью подростка распахнул дверцу.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Кирилл, – ошеломленно ответил он.

– А! – Она закрыла дверцу и ушла.

Какая странная и какая изумительная… Черт, кажется, в тот раз я назвался каким-то чужим именем… Что она подумает? Неужто придет? Как дожить до утра? Может, податься к кому-нибудь из прежних приятелей? Нет, это чревато бессонной пьяной ночью, а я должен быть завтра в форме. Она не хочет темноты… Странная… А впрочем, многие женщины предпочитают любовь при свете… Хотя далеко не всем это на пользу… А может, не стоит затевать этот роман? Ничего хорошего не выйдет, только скандал, грязь, безобразные разговоры. Зачем ввергать ее во все это? Но я ведь уже столько сделал на пути к ней. И что же, отступить? Испугаться? Выходит, я трус? Нет, я же не за себя боюсь – за нее… Но она ведь не боится… Она тоже хочет… Меня хочет… Но я уеду, а она останется… Ну и что? Я просто не стану ни во что ее посвящать. Зачем? Мы утолим нашу страсть и расстанемся. Не хочу с ней расставаться. Ерунда, ты не можешь сейчас это знать. Я останусь для нее таинственным незнакомцем, очень даже романтично… Женщины это любят. Надо просто соблюдать некоторую осторожность, не таскаться с ней по ресторанам и клубам. Да она и сама вряд ли этого захочет. Поздно, друг Кирюша, нельзя разочаровывать женщину.

Он вылез из машины. Переулок был покрыт свежим снегом. И на снегу четко видны были ее следы. Он подошел к невысокой оградке какого-то отреставрированного особняка, сгреб ладонью снег и протер лицо. Завтра на лице выскочат прыщи при здешней экологии, подумал он. Ничего, это глупости, вон какой белый снег…

Глава пятая

Все такие фигли-мигли

Не кончаются добром.

Из песен Б.Абарова

Она шла домой медленно, глядя только под ноги, ни о чем не думая, словно боялась до дому расплескать что-то не поддающееся определению. Любовь? Страх? Я подумаю обо всем дома…

Дома она медленно поставила сумку на пол, сняла куртку, ботинки и остановилась перед зеркалом. И не узнала себя. Бледная, с синими губами и лихорадочным блеском в глазах. Я заболела, температура, наверное… И я сейчас такая некрасивая… Неужто он не заметил? А завтра… Завтра я не смогу пойти к нему…

Но тут жалобное мяуканье вывело ее из оцепенения.

– Мамзинька, маленький, прости меня, дуру. – Она взяла его на руки, прижала к себе, поцеловала. – Как хорошо, что ты у меня есть…

Покормив котенка, она решила не сидеть, сложа руки. Достала из сумки тряпки и первым делом отрезала бронзовую бахрому. Ее оказалось довольно много, почти три метра. Хватит на несколько абажуров. Потом собрала тряпки опять в сумку и запихнула ее на антресоль, чтобы не мозолила глаза. Затем бестрепетной рукой достала из шкафа красивый и очень дорогой платок из золотистого шелка, купленный когда-то давно во время гастролей в Германии. Надела абажур на лампу, накинула на него платок, приложила бахрому.

– Смотри, Мамзик, какая красотища! Даже лучше, чем я предполагала.

Зазвонил телефон.

– Тусь, ты дома? Мы с Никитой сейчас заедем. Покормишь?

– Конечно. Вы когда будете?

– Минут через десять. В пробке стоим уже у нашего светофора.

Она даже обрадовалась. Быстро спрятала лампу и побежала на кухню. Минут через пятнадцать она услыхала, как ключ поворачивается в замке.

– Привет! Как дела? – привычно поздоровался Алексей.

– Тусечка, здравствуй, солнышко!

– Привет, ребята, идите мойте руки! Грибной суп будете?

– Все будем! Мы сегодня даже кофе выпить не успели. Да, кстати, что это за мужик посадил тебя в машину, а?

Этого она не ожидала, никак не подготовилась.

– Что?

– Повторяю вопрос: что за мужик посадил тебя в машину, когда ты вернулась откуда-то с большой сумкой? И почему он не привез тебя обратно с этой же сумкой, а?

– Это тебе кто насплетничал?

– Твоя подруга с первого этажа!

– А, понятно. Делать ей нечего.

– И все-таки, Туська, кто? И что за сумка?

– Господи, бред сивой кобылы! Просто возвращалась от Татьяны с дачи, по дороге кое-что купила, да еще она отдала мне кое-какие тряпочки… для Линки, она же шьет дочке театральные костюмы, – затараторила Туся.

– Это что касается сумки, а мужик?

– А мужик… Послушай, ты что, ревнуешь? – Она никак не могла придумать, что соврать.

– Ревную, представь себе. Я целыми днями на работе…

– Ладно, ребята, кончай придуриваться, я есть хочу, умираю, потом разберетесь! – пришел ей на помощь Никита.

Она облегченно перевела дух. Ничего, Алексей скоро забудет, это он с голодухи злой и подозрительный, а поест – и мир покажется ему по-прежнему прекрасным. И все же надо что-то придумать… Спасибо Никите, у нее появилось для этого время.

Мужчины накинулись на еду с такой жадностью, словно не ели двое суток.

– Что это с вами? Почему в буфете не перекусили?

– Какой буфет? Полдня проторчали в прокуратуре.

– Почему? Что случилось?

– Да ерунда, очередное дело о клевете… Мы подали встречный иск, а ответчик возьми и покончи с собой… Или его замочили, не поймешь… Короче, подарочек к Новому году!

– Боже мой, это опасно? – воскликнула Туся.

– Да нет, рассосется, но нервы помотают. Мое великое счастье, что я догадался в свое время взять на работу Виктора Игнатьича! Вот уж юрист так юрист! За ним как за каменной стеной! А сколько мне твердили, что он устарел! А я вообще прихожу к выводу… Тусь, дай горилочки, сил нет, как выпить охота!

Она с готовностью достала из холодильника бутылку.

– Так к какому выводу ты пришел? – напомнила она, стараясь направить разговор в прежнее русло.

– Ну, Никит, давай выпьем, чтобы все наши неприятности остались в старом году!

– Я тоже с вами за это выпью!!

– Правильно, умница! Какая у меня жена понимающая! Вообще, я везучий парень, а?

– Тусь, за тебя!

– Правильно, Никит, давай за Туську, все равно и в новом году неприятности будут, куда от них денешься, давай вспомним, что мы не только газетчики, а еще и мужики!

– Туся, твое здоровье! А ты чего сегодня такая красивая?

Она вспыхнула, а Никита как-то странно ей подмигнул, как будто они были сообщниками.

Алексей выпил подряд три рюмки и мгновенно захмелел.

– А правда, Тусь, ты чего сегодня такая?..

– Какая?

– Такая, что… Слов нет! Супер!

– Я сегодня была за городом, на свежем воздухе… А ты просто напился. Ладно, вы тут обсуждайте свои дела, а я лучше телевизор посмотрю.

Она абсолютно ничего не понимала из происходящего на экране, но не потому, что фильм был как-то особенно сложен – очередная серия «Ментов», – ей просто не удавалось сосредоточиться. Еще бы! Этот странный и даже какой-то опасный человек снова здесь, он нашел ее, он ее хочет, он даже, может быть, любит ее, а она совсем, ну совершенно ничего о нем не знает, да и не очень хочет знать… Ее просто влечет к нему с неистовой силой, и плевать, что он немолод. А вдруг он какой-то преступник? Ну и черт с ним! Больше всего меня пугает, что он может быть Ниночкиным любовником, которого я, сама того не желая, отбила. Вот это неприятно… Но что же делать? Надо просто постараться сохранить все в тайне. И потом, у Ниночки сейчас другой мужчина. С ним она уезжает на Новый год, нарушая все семейные традиции, значит, здорово влюблена. Этот… сказал, что живет в гостинице, значит, он не москвич? А машина? Машину мог взять напрокат или у кого-то из друзей. Интересно, откуда он? Похоже, откуда-то с юга, загар такой… И еще у него невероятные синие глаза и морщинки возле глаз… Неотразимые… И губы… От его поцелуев бросает в дрожь… Да что поцелуи, от одного звука его голоса… От его рук… у него потрясающие руки – огромные, мужицкие, словно привыкшие к тяжелой физической работе, и при этом в нем есть что-то аристократическое… Перестань, дура, когда ты могла успеть заметить его аристократизм? Это бред… Ты просто влюбилась в первого встречного немолодого мужика, дала ему через полчаса после знакомства, «предоставила мандюшку», и тебе это так понравилось, что ты дождаться не можешь повторения, только и всего. Это просто похоть и ничего больше. Тебе скоро сорок, самый, говорят, похотливый возраст, а тут еще обида на мужа, всякие нехорошие подозрения, ну и вот… Нет, ничего подобного… То есть все это так, да, правда, но глаза-то у него и вправду синие, и руки… и голос… Ну и таинственность тоже… Это возбуждает…

К ее удивлению, Никита довольно скоро ушел. А Алексей плюхнулся на диван рядом с ней и полез обниматься.

– Лешка, отстань, дай досмотреть…

– Не дам, хватит пялиться в дурацкий ящик! Иди лучше ко мне, ты у меня такая… От тебя можно спятить… В чем дело? Ты давно такой не была, – бормотал он. И вдруг разжал руки. – Да, между прочим, о каком мужике говорила эта дрянь с первого этажа?

Но она была уже готова к подобному вопросу.

– Да это Борька заезжал. Не мог мне на мобильник дозвониться, я зарядить забыла, а он ехал попрощаться, думал, я дома, тут и я появилась, но он спешил уже, я села к нему в машину и доехала с ним до угла…

Борька ее старый приятель и бывший партнер по сцене. К нему Алексей не ревновал по причине нетрадиционной ориентации.

– Борька? Странно это все…

– Да брось, Лешик! И вообще, если ты станешь слушать эту полоумную…

– Дело не в ней!

– Здрасте, я ваша тетя, а в чем же?

– В тебе! У тебя на лице что-то такое написано…

– Да что, черт возьми, у меня на лице написано? Просто вчера я была у косметички, а сегодня полдня провела на свежем воздухе… А вот ты, похоже, поссорился со своей девкой, она, видно, оставила тебя на голодном пайке, вот ты и обратил внимание на жену!

Видимо, в ее словах содержалась известная доля истины, потому что он вдруг вспыхнул.

– Да о чем ты говоришь! Нет никакой девки, сколько раз можно повторять! Ладно, к черту, я хочу тебя, как в первый день… Помнишь, я ждал тебя на лестнице… А ты стала еще лучше, я от тебя просто балдею…

Пришлось ему уступить. И она не могла бы сказать, что это не доставило ей удовольствия, наоборот, все ощущения необычайно обострились, и, когда Алексей наконец уснул, она, привычно натянув на него одеяло, подумала: не пойду я завтра к тому… Зачем мне эти сложности и страсти, это так утомительно и ни к чему хорошему не приведет. А мне и с Лешкой неплохо…

Утром, когда она кормила его завтраком, он вдруг посмотрел на нее и нежно потрепал по щеке.

– Тусь, а давай и вправду встретим Новый год вдвоем?

– Разнежился? – улыбнулась она, а у самой сердце ушло в пятки.

– Не в этом дело. Просто захотелось… Это довольно романтично, правда?

– А ты потом не станешь рваться куда-нибудь в компанию?

– Да ты что! Я так устал от людей. И потом… Знаешь, если б мне сейчас не надо было мчаться…

– Иди уже!

Он ушел. Она подошла к окну, увидела, как он сметает снег с машины, говоря о чем-то с соседом, выгуливающим черного терьера.

Он все равно родной, а тот… Вообще незнамо кто и откуда. Может, он маньяк? Вчера с Лешкой было так здорово, так зачем мне этот тип? Не пойду, твердо решила она и стала собирать белье для стиральной машины. Потом достала абажур и принялась обматывать белой лентой проволочный каркас. Надо бы позвонить Альке, что-то она пропала. Может, раздумала заниматься абажурами?

Однако в пять минут одиннадцатого она вдруг начала лихорадочно приводить себя в порядок. Я должна пойти к нему и сказать, что между нами ничего не может быть, я люблю мужа, и пусть он уезжает. Если я не пойду, он явится сюда. А это опасно… Лешка же может его знать… Черт побери, кто он такой?

Наконец она оделась и, махнув рукой на работающую стиральную машину, выскочила из квартиру. Внизу она столкнулась с той гнусной бабой, которая почему-то ненавидела ее. Ей захотелось дать ей пинка, но она не рискнула.

– Чего не здороваешься?

– Не вижу оснований! – бросила Туся и быстро выбежала из подъезда.

На улице она схватила такси, так как уже опаздывала. Интересно, он меня ждет в номере или догадается спуститься вниз? Гостиница была небольшая, частная, затерявшаяся в Сретенских переулках. Туся сразу увидела его. Он топтался у подъезда и, как ни странно, чем-то напомнил ей Лешку. Тот всегда так же нетерпеливо топтался на месте, когда ждал ее в тот долгий период ухаживания…

Едва такси остановилось, он кинулся к машине, открыл дверцу, подал руку.

– Приехала? Я почему-то все утро боялся, что ты не приедешь. Я так соскучился… Идем скорее!

– Нет, нет, я приехала, только чтобы сказать… я даже машину не отпустила… я не могу. Этого не нужно… Ни к чему… – залопотала она.

Казалось, он ее не слышал, только блаженно и даже глуповато улыбался.

– Послушайте, отпустите мою руку, я поеду.

Он вдруг рассмеялся, нагнулся к открытой дверце. И что-то сунул водителю и властно потянул ее за собой. Машина, взревев, уехала.

– Что вы себе позволяете?

– Туська, не бузи!

– Что? – ахнула она. – Я же сказала вам… я даже не знаю, кто вы такой, и вообще… Отпустите меня!

– Да ни за что на свете! Знаешь, откуда я примчался к тебе? Из такой чертовой дали, а ты…

– Все равно пустите! – слабо сопротивлялась она, а он буквально втащил ее в гостиницу.

– Я закричу!

– Не закричишь, это же привлечет внимание, а ты не хочешь привлекать внимание.

Он открыл высокую дверь, и они очутились в маленьком, необычайно уютном ресторане, где в этот час не было ни души. Она перевела дух. Слава богу, он не поволок меня в номер, успела подумать она. Он снял с нее шубку и повесил на стоячую круглую вешалку. Разделся сам, пригладил волосы.

– Ты голодна?

– Нет, спасибо.

– Но кофе мы можем выпить, правда? И немножко коньяку, да?

– Я не буду.

– Кофе тоже не будешь? Может, чаю?

– Коньяк не буду, а кофе вообще не пью.

– А я с твоего позволения выпью чуть-чуть.

Они сели за столик друг против друга. Она старалась не смотреть в его глаза.

– Туся, Тусенька моя, я так счастлив видеть тебя… Знаешь, откуда я приехал? Из Бразилии. Не ближний свет. И только чтобы увидеть тебя.

– А что вы делаете в Бразилии, вы там живете? Где много-много диких обезьян?

– Нет, сейчас уже нет, но раньше жил, я ездил туда, чтобы продать дом.

Вот тут ей стало по-настоящему страшно.

– Зачем продавать дом в Бразилии?

– Он мне не нужен больше. Я хочу купить квартиру в Москве, а это дорогое удовольствие.

– Ну, это ваши сугубо личные проблемы…

– Хорошо, пусть так. Туся, я должен тебе сказать… Я уже не мальчик, у меня в жизни чего только не было, но… такого со мной еще не бывало. Правда, честное слово. Я после той нашей встречи совершенно потерял голову и, должен признаться, безумно испугался. И сбежал, как последний трус… Я думал, что расстояние меня спасет. Уехал в Бразилию, хотя вот уже три года живу во Франции… Но это оказалось сильнее меня. Я, наверное, несу какую-то чушь, но просто в твоем присутствии я дурею… Я столько узнал о тебе… Ты так странно природнилась ко мне…

– Что вы обо мне узнали?

– Все, что можно узнать из Интернета.

– Господи, да что можно узнать из Интернета о домохозяйке?

– Ты же не всегда была домохозяйкой…

– А, вы имеете в виду роман с Мак-Лейном? Так об этом все знали…

– Ну и о твоем муже я тоже многое знаю. Ты его любишь?

– Да, люблю.

– А почему у вас нет детей?

– Слава богу, хоть об этом в Интернете не говорится.

– И все же?

– А вам-то что за дело? Зачем вам мои дети, которых нет?

Что я такое несу? – испугалась она.

– Просто я хотел бы, чтобы ты родила мне…

– Что?

– Глупо, да?

– Глупее не бывает.

Он отпил коньяк из подогретого бокала. Улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь? Это все какой-то бред. Я даже не знаю, как вас зовут. В тот раз вы назвались Александром, вчера Кириллом, а как вас зовут сегодня?

– Кириллом и зовут. Когда-нибудь я расскажу тебе, почему в тот раз соврал. Ну что, Ниночка не заметила подмены зеркала?

– Нет, по крайней мере, мне об этом ничего не говорила.

– Я убежден, что не заметила… А у тебя с ней добрые отношения?

– Да, очень. Мы с ней дружим, и вообще…

– Она легкий человек, да?

– Легкий и очень хороший. А что вас с ней связывает?

– Да ничего почти… Когда-то сто лет назад было кое-что… Послушай, мне кажется, ты еще похорошела, от тебя невозможно глаз оторвать… Я знаю, женщинам нельзя задавать такие вопросы, но сколько тебе лет?

– Скоро сорок.

– Никогда в жизни не сказал бы…

– Вы разочарованы?

– Что за ерунда! К сорокам годам женщина становится куда интереснее…

Он протянул ей обе руки.

Она замерла.

– Дай мне свои руки, пожалуйста!

Она, помедлив, вложила свои ладошки в его огромные ладони. Он сжал их.

– Чего мы тут сидим?

С ней произошло что-то странное. Такого никогда не бывало. Ей вдруг почудилось, что этот человек стал неотъемлемой частью не просто ее жизни, нет, он словно бы стал частью ее самой, как будто они сиамские близнецы или существуют вдвоем так тесно, словно у них одна общая кожа, общее тело, что между ними нет никаких преград, и это наполняло ее таким счастьем и весельем, что вдруг захотелось запеть, пуститься в пляс… Он спал на животе, обхватив подушку. Я люблю его… люблю каждый волосок на его теле, каждую морщинку на лице… и если он позовет меня в свою Бразилию, я поеду, брошу все и поеду… Только Мамзика возьму… А не позовет, буду бегать к нему на свидания, пока ему не надоест. И мне совершенно наплевать, что у меня, наверное, помятый вид… И не нужно «держать лицо»… Почему-то я в этом убеждена. А как тут хорошо, какой красивый уютный номер, что значит старое здание, высокие потолки… Интересно, куда выходят окна?