Текст книги "Мир меняющие. Книга 1. Том 1."

Проснувшись, Вита сладко потянулась, нежась ото сна. Ощущение легкости и какого-то неизведанного удовлетворения не пропало, хотя все тело ломило от непривычного ложа. Она огляделась вокруг, было темно, лишь слышался легкий шорох волн о камни. Вита выругалась, вспомнив крепкие словечки, которыми сыпал ее свободнорожденный папаша, увидев, что костер давно погас. А потом еще и голод начал давать о себе знать. Она встала, осторожно спустилась со своего не очень удобного лежбища – не хватало еще повредить себе чего-нибудь перед такими великими свершениями. В глубине пещеры увидела какой-то свет, подумалось – а не выход ли это? Пошла потихоньку, держась за влажную, склизкую стену, но делать нечего в таком мраке, не ровен час и упасть можно, и пораниться – Вита отчетливо помнила о мертвяках, валявшихся тут повсюду. Фууу, ну и воняли же некоторые из них, как только уснуть ей удалось – на такой твердой постели, в холоде и вони. В окутавшей ее темноте дама Вита – краса и гордость всего округа, жестоко каравшая своих близких за малейшее нарушение приличий, могла, наконец, стать той, кем она была на самом деле. Она стала вульгарной, жадной до всего, похотливой, уже начавшей стареть, но твердо решившей в этом не сознаваться и готовая убить за напоминание о малейшей морщинке. Да, да и она не забыла того задаваку-рыцаря, который посмел ей отказать в том, чего она так хотела – всего-то в нескольких минутах утех – подумаешь, недотрога. Вита и про него не забудет, когда она станет Примой Мира – она прикажет его найти, и будет пытать сама, собственноручно, за что – уж найдется. Представить только – купать руки в его алой крови и слушать его крики – от этой сладкой мысли и подступившего неодолимого желания глаза Виты заблестели ярче разбросанных самоцветов. И вот кралась прекраснейшая нежнейшая дама Вита, которая по коврам-то ходила не иначе, как в меховых тапочках, во мраке, босая, с разодранными ступнями, перемазанная высохшей кровью убитых ею слуг, ломая ногти об скалу, пачкая руки об слизь, в обилии сочившуюся с камней. Источник света приближался мало-помалу, вожделение не отступало – перед глазами так и виделась отрезанная голова того рыцаря, на которую она будет любоваться, когда она будет шалить с какими-нибудь двумя-тремя дюжими безотказными жеребцами.

И вот уже вокруг стало совсем светло – но выхода так и не было. Свет стал даже слишком ярким, Вита заморгала, заслонив глаза рукой. Переход из тьмы на свет был слишком резок. А то, что она увидела, было слишком неправдоподобным. Свет лился в дыру вверху пещеры. В водах озера плескался преогромный дракон, немузыкально мурлыкая какую-то песенку себе под нос. Ноги Вите отказали, и она со всего размаху села на камни. Обратив невольно внимание, что здесь лежали просто булыжники самоцветов – уже отшлифованные бриллианты, изумруды, рубины, еще какие-то, перемежаясь с золотыми самородками, величиной с голову взрослого мужчины. Дно озера, в пределах видимости, было устлано золотым песком. На берегу валялось видимо-невидимо драгоценных камней. Вита остолбенела и, вытаращив глаза, озиралась по сторонам. Дракон, вернее, как выяснилось, самка, наконец, соизволила прервать процедуру помывки и обратить внимание на пришедшую.

– О! Привет. А я тебя уж тут заждалась, и помыться решила, пока никто не тревожит. А то ведь знаешь, как бывает. Только соберешься, а тут как тут – то рыцари, странствующие во имя кого-то, зарубить норовят, то кладоискатели с ломами да топориками шастают. Никакого ведь покою нет. А начнут на мои камушки покушаться – тут я прямо зверею, и начинаю крушить все и вся. Я думаю, что ты меня понимаешь?! Иногда от дракона какого прилетишь, так и помыться спокойно не дадут, так потом ходишь и думаешь, снесешься или нет. Ты же в курсе? Спинку не почешешь? Да, ладно не напрягайся, я твоих коготков и не почувствую.

С этими словами дракониха подплыла к утесу, торчавшему из воды неподалеку, целиком сложенному из сияющих аметистов, и с видимым наслаждением начала чесаться, словно невиданных размеров кот, прикрыв все свои десять пар глаз от наслаждения. И только тут Вита заметила, что у драконихи пять голов – все разного цвета – белая, черная, зеленая, синяя и красная; разговаривали все по очереди, только голос одинаковый, поэтому сразу и не дошло, что это разные глотки извергают фразы. Сияние, освещавшее эту часть пещеры, исходило от чешуи драконихи, переливавшейся всеми цветами радуги в солнечном свете. Оно освещало драгоценное великолепие, многократно увеличивалось в нем и дробилось, освещая стены золотой пещеры, в свою очередь отдававшими весь свой свет воде, которая тоже переливалась изумрудными и бирюзовыми бликами. Вита начала уже отходить от первоначального шока. Странная она была, мало, что ее могло удивить. Кроме, как оказалось, увиденного дракона. Дракониха поплавала еще некоторое время, резвясь в прохладных волнах. Потом выплыла на берег, с чешуи на камни скатывались, подобно жидкому золоту, капли воды.

– Ах, да, милочка, а не представилась, Таймант меня зовут, ага, та самая. Я, дочь Хрона, чьим именем клянутся тиманти вашего Мира, мои дочери. Велено мне передать, что тебя заждались в чертогах наших.

Вита остолбенела от происходящего. Ни в какие чертоги Хрона ей не хотелось, у нее свои планы, которые непременно нужно претворить в жизнь. Она закричала:

– Нет! – приподнялась на груде каменьев, на которую ее опустили непослушные ноги и, кашлянув, спросила. Громко и властно, гордясь своим самообладанием и выдержкой:

– Что тебе надо, дочь Хрона? В каких таких чертогах меня заждались? Ты что мелешь?!

Дракониха рассмеялась:

– Среди смертных мало бывает храбрецов, которые могут разговаривать внятно с детьми Хрона. Удивила ты меня. Мне от тебя лично ничего не нужно. Будь моя воля, я бы тебя схрубустела уже давно, как всех остальных кладоискателей, которые на мое хозяйство покушались, а косточки к вон тому купчишке, что еще мокренький, плюнула. Или траванула чем. Но велено мне передать, уж не знаю, за какие такие доблести или подвиги твои. В общем, девка, ты хоть и смертная, но пожалуй, храбрая.

Тут Тайамант вытянула свою переднюю лапу, любуясь игрой света на полированных изогнутых когтях, каждый размером с рослого человека:

– А молчишь-то почто теперь? Начала хорошо. Спрашивай, что хотела.

У Виты в голове случился такой кавардак, что спрашивать было нечем просто – все слова куда-то исчезли, словно не знала она их прежде. Потом откуда-то протянулась спасительная ниточка букв, нанизанных друг на друга в слова:

– Раздумываю я, что ты мне можешь предложить. Я – не твои сдохшие кладоискатели, я – дама Вита фон Маар, дочь клана повитух, прекрасная и могущественная супруга пастыря. Да стоит мне только приказать и тебя уже в живых не будет, и сокровища твои я вывезу отсюда, а ничего ты мне не сделаешь. Потому как тебя саму в тот момент баграми чернь из твоего смердящего логова вытаскивать будет, а рыцари благородные на куски рубить своими разящими мечами. И рубить будут в мою, заметь, честь.

Произнося это, Вита начала верить в свои слова и страх отступал. Уже представлять даже начала, как вернется домой вся в богатстве и славе, заставляя вожделеть себя всех, кто только осмелиться поднять на нее взгляд – и стар и млад, и мужчин и женщин.

От этих слов у драконихи случился необузданный смех, до икоты, который чуть позже перешел в яростный вопль:

– Ты, козявка смертная, будешь мне угрожать?!!! Мне, дочери ХРОНА? Мне, хозяйке того, что ты даже и представить не можешь????!!! ТТЫЫЫ…

Тут громогласный рык перешел на шипение, выпустив струю какого-то зловонного тумана в воду – белесые подводные обитатели вод, в которые попала струя, немедленно всплыли кверху брюхом, дракониха с трудом обуздала свой гнев и, еще дрожа от злобы, пророкотала:

– Тебе предложено бессмертие и богатство. Ты согласна? Как вариант – я тебя убью. И твой призрак будет вечным рабом господина моего Хрона, без прав и выбора. Смерть твоя будет страшна и унизительна. Думай, только времени у тебя немного. В этой пещере время не чувствуется, его просто нет, но как только покидаешь здешнее мое, как ты говоришь, смердящее логово, смертный лет на 100 стареет, представь: вышла ты, покрылась морщинами и рассыпалась в прах. Причем только тот, кто посмел побывать здесь и покинуть по своей воле Пещеру Ветров.

Дама Вита представила себе долгие годы старения, а потом представила, что все случится в один миг – да уж, утащить отсюда даже малюсенький камушек не получится, вариантов маловато, оставалось, видимо, только одно – сказать «да», не раздумывая слишком долго. Надо вот только узнать, а взамен-то что отдаст, чтобы уж не прогадать, чтобы наверняка. А еще потребовать надо, чтобы вознаграждение ей было – смогла она покарать того рыцаря с Речного перекрестка, который с ней так пренебрежительно обошелся.

– И как я стану бессмертной и богатой? Как я получу свое бессмертие, богатство и славу?

Морды Тайамант скривились в подобии ухмылки:

– Быстро же ты очухалась. Вот если бы у меня была сестра, я бы, наверное, хотела, чтобы она походила на тебя, хоть и редкостная ты сука. Обычно смертные полдня слюнями брызжут, пытаясь мне доказать, что меня не существует, а потом еще полдня в ступоре стоят, поняв, с кем все-таки разговаривают. А потом уж по-разному, кто к повитухам бежит испуг отливать да головушку буйную лечить, кто с жизнью прощается сам и к Хрону уходит, без ушей, а вот таких, как ты, маловато было. Да без вопросов – ты станешь драконом. Вернее драконихой, почему-то при превращении пол предпочитаем не менять. Кому нужен такой дракон, который будет вечно путаться – то ли он – баба, то ли мужик. Я так понимаю, выбор у тебя небогатый. Ты же помирать не хочешь?! Я бы и не раздумывала вообще. Ты, в принципе, согласна?

Вита кивнула, все в ней всколыхнулось при мысли о сексе с драконами – натуру не победить. Да и пещерку, наверное, предоставят с драгоценностями, драконы же вроде сокровища охранять должны:

– Согласна я. Только надо рыцаря одного наказать.

Громоподобный хохот чуть не разрушил все вокруг. Вода в озерце пошла волнами, которые выплеснули к ногам Виты груды дохлых подпочвенно-подводных обитателей, подозрительно быстро начавших пованивать. Дама от резкого запаха сморщила носик:

– Ну, давай уже, что там, зелье надо пить или как у вас это делается?

– Да ты просто прелесть: хорошо, что из тебя повитухи не вышло, не хотела бы я у тебя рожать, равнодушная ты ко всему, что не касается лично тебя. Поигрались и будет. А рыцаря твоего уже наказали, братец у него был, он и наказал, так что и говорить не о чем.

Гадливенько хихикнула:

– Прислана я к тебе потому, что ты нарушила все заповеди своей небесной повелительницы и отступила от Кодекса Виты. Основным же твоим грехом признается твоя безудержная похоть, за которую отреклись от тебя небесные предки и отдали навеки с ушами отцу моему. Да, ты станешь драконихой – безо всякого зелья, сможешь бывать в своем нынешнем обличии, но превращение твое будет таким мучительным, но ты много раз подумаешь, перед этим. Даров не жди, проклята ты отныне, и казнь твоя наступит сейчас. Вина доказана.

Раздалось шипение, все вокруг начало заволакиваться клубами пара, запашок опять же серный появился, препротивный, надо сказать. Запылало, загорелось – даже камни, вода забурлила, вскипая. Сквозь шипение и потрескивание пламени раздался рык:

– Мы должны тебя сжечь. Хрон душонку твою мелкую забирает и делать с ней может все, что ему в головушку придет, только в которую и не знаем уж.

Дракониха подмигнула всеми пятью правыми глазами:

– Прощайся с ушками своими.

Растерявшаяся и онемевшая третий раз в жизни – первый был, когда родилась, второй – вот недавно, когда дракониху увидала, дама смогла только промямлить, мучительно вспомнив то, чему учили в монастыре, что нет сладостнее рассказов, что повествует на смертных полях Великая Семерка:

– А как же шепот Великой Семерки, который я бы слушала после смерти? Мне что, его не услышать?

– Нет, да и нужен он тебе, нашепчут бреда всякого, не возьмут они тебя к себе, шептать свои сказки. Порочна ты для них больно, они отреклись от тебя. Им нечего тебе дать, скука там для таких похотливых сучек, как ты. А вот Хрон – тот дааа, у того весело, тебе в самый раз будет. Мужиков у тебя будет всяких – не меряно, компания как раз по тебе, в хронилищах не держат всяких благолепных безгрешных почитателей Семерки, богатства и славы опять же – вдоволь. Хрон тебе такого нашепчет… А теперь, извини, подруга, все, наговорились. Пора нам.

Потеряв голову от прихлынувшего животного страха, Вита побежала со всех ног от проклятого озера, но цепкий коготь легко прервал ее путь, подцепив за лохмотья, которые недавно были роскошным платьем. Другой коготь легко отделил маленькие изящные ушки дамы, хлынула теплая кровь, багрово-черная в медленно тускневшем свете. Уши упали на золотящийся песок, тихонько звякнув серьгами в наступившей тишине.

Вот и пришло время казни – Вита почувствовала, что когти, сжав совсем легонько, поднесли ее вновь к озеру, омыли в закипающих водах подпочвенного озера и поставили на берег. Последним, что почувствовала дама Вита фон Маар, урожденная повитуха, был запах ее холеной белоснежной горящей кожи, паленых волос, услышала свой собственный крик, захлебывавшийся и клокочущий в груди, ощутила, как больно съеживаются ногти на пальцах, превращаясь в угольки… Мгновенно высыхающие слезы на тлеющих от невыносимого жара щеках, чувствовала, как начали обезвоживаться, а потом гореть ее кости… Вита была в полном сознании до тех пор, пока не сгорело все тело. Осталась только голова, с опаленными волосами, бешено вращавшая глазами в окровавленных глазницах, в которой пульсировал, наливаясь алым светом, мозг – она и валялась на куче камней. Сознание услужливо прокручивало только те моменты, когда она занималась сексом, получая наслаждение, напоминая всех ее любовников и любовниц, которых ее безудержное желание заставляло раз за разом, день за днем служить и удовлетворять ее изощренную похоть. Все гениталии, увиденные за жизнь, слились в один страшный, без малейшего намека на принадлежность к какому-либо полу, половой орган, который сейчас и накроет ее жизнь – всю без остатка. Мозг накалился и взорвался, от страшного жара испарившись сразу, опалив чудовищным жаром золотые самородки, лежавшие рядом и сплавив их в один. Только маленькая кучка белесого пепла осталась на взбудораженном песке, неподалеку от груды гниющей рыбы. Дракониха уже давно сидела, со скучающим видом разглядывая свои изогнутые когти и любуясь переливами света на них. Как вдруг Тайамант взревела:

– За что меня, отец? – вспыхнула таким же пламенем, отсветы которого только что сияли на ее когтях, и в миг, когда ее плоть горела, в ответ ей раздался отдаленный ехидный хохот и бестелесный голос прогремел:

– Поднадоела ты мне, дочка, кровь поменять хочется. Ты и постарела уже, а эта вон – кровь с молоком, или молоко с кровью – мне так больше нравится. А тебе пора, хронилища ждут тебя…

Раздался удар грома, и все стихло. Посвежело, налетел небольшой вихрь, неизвестно откуда в пещере взявшийся, смешал пепел дракона и казненной и затих. А на месте прошедшей казни возникло яйцо – самостоятельно перекатилось поближе к воде, остановилось среди кучки изумрудов и затихло до поры до времени.

Снаружи едва только сели солнца, отполыхали яростно закаты, прошел один день. А в Пещере Ветров уже давно истлели и развеялись кости убитых, сталактиты и сталагмиты нарастали и разрушались, изменяя и без того причудливое убранство. Неосторожные посетители, осмелившиеся спуститься к озеру, привлеченные слухами о несметных сокровищах, оставляли свои кости среди останков других, таких же охотников, пытаясь выйти. Подпочвенное озеро пересохло, а потом вновь наполнилось из невидимого глазу источника. Все ценности, беспризорно валявшиеся теперь, переродились. Золотой песок спрессовался в небольшие самородки, драгоценные камни слились в каменюки невиданных размеров, унести под силу которые стало только лишь дюжим мужикам. Все текло тут, все изменялось. Будто бы уже и наступил конец света в отдельно взятой пещере, и наступило утро новой жизни. Пришло время, словно застучали молоточки внутри яйца, которое так и покоилось среди единой глыбы изумрудов, как в гигантском гнезде. С металлическим скрежетом треснула плотная скорлупа на драконьем яйце, начала ритмично приподниматься и опускаться оболочка, ставшая такой хрупкой. Раздался писк, развалилась скорлупа на две половинки, и вылупился симпатичненький дракончик. Дракончик брезгливо отряхнул с лап осколки скорлупы, переступил с лапы на лапу, со скрежетом и треском расправил крылья, сладко зевнул и открыл глаза. Голова у дракона была одна, пара крыльев, изогнутые когти, жало на конце хвоста, на месте устрашающих рогов пока бугрились маленькие холмики – все, как положено. Чешуя светилась, мерцая, багрово-черным светом, нарушая мрак пещеры. Дракончик шагнул одной, потом другой лапой, так потихоньку, пробуя силы, подкрался к воде, которая отразила ящера, вымахавшего во взрослую особь. Потом вдруг все в пещере задрожало. Откуда-то сверху посыпались глыбы, песок. Вздыбившиеся волнами воды озера попеременно отражали то блистающего дракона, то ослепительно прекрасную нагую женщину. Образы менялись, растворяясь, друг в друге. Превращение было мучительно. Прошедшая сквозь пламя, чтобы возродиться в могучем теле, дама Вита, стала, как и было обещано, драконом. Возродившись, она, казалось, помолодела лет на 10, утратила свой жирок, приобретенный от невоздержания в еде и питье, разгладилась кожа, засияли новым светом глаза. Но, как только женщина начинала любоваться собой, тут же ее начинало корежить в судорогах. Пучило во все стороны, увеличивая тело в размерах, с невыносимой болью начинали пробиваться острые пластины чешуи сквозь гладкую кожу, кости крыльев прорывались, начинали трепетать, обрастая кожей, еще не полностью раскрывшись. Горело все тело от мучительного, невидимого глазу пламени. Самым страшным зрелищем было превращение хорошенькой женской головки в драконью. Медленно, с истошными криками, истекая кровью, дракон входил в человека, два существа становились одним – словно занимаясь самым странным видом секса. В одно из таких превращений непроросшие еще холмики рогов начали свой победный путь и просверлили три кровоточащих отверстия для себя в голове женщины. Когда превращение заканчивалось, наступало краткое затишье. Но как только ящер начинал пробовать свои силы – вновь съеживалась, разглаживалась чешуя, втягивались внутрь гигантского черепа рога, усыхая на глазах, уменьшалось все в размерах. Так же мучительно и стремительно. Не вынеся такой пытки, взмолилась дракониха, кому молиться не знала, да и не умела она и в смертной жизни мольбы возносить. Жизнь научила скрывать свои чувства, хитрить и улыбаться. Говоря, что веруешь и воистину преклоняешься, смеясь при этом потихоньку. Сколько святых отцов прошло через деву Виту фон Брасс. Не смогли противостоять ее молодости, красоте, кажущейся непорочности, веруя, что спасают заблудшую овечку для Великой Семерки… А Вита, с волчьим оскалом вспоминая все эти двери – кельи, исповедальни, прачечные, столовые, за которыми были все поочередно святые отцы, клялась, ненавидя их и себя, что однажды будет умываться их кровью. Но, как только видела того, кто хоть чем-то смог потревожить ее воображение, все начиналось сначала. Ее порочная натура не могла упустить ни единого случая, который тешил похотливое начало, составляющее истинную сущность Виты.

Откуда-то извне сами собой пришли на ум слова: «Господин мой Хрон темнобородый, отец мой! Не погуби дочь свою. Жизнь отдам за тебя, помоги мне,

В этот же момент наступила блаженная тишина, и прекратился скрежет стремительно растущих костей, звуки рвущейся кожи и капающей крови, полыхающей жаром преображения. Издалека послышался раскат грома такой силы, что содрогнулась почва, и от этого в успокоившемся было подпочвенном озере, вновь пошла гигантская волна, омывшая своды пещеры. Превращения прекратились, теперь на золоте и самоцветах стояла дракониха, переступая лапами и пытаясь раскрыть еще не совсем послушные крылья. В ее незамутненное человеческими чувствами сознание дракона пришло темное знание. Знание, которое копили все драконы за все свои жизни. Вспомнилось откуда-то, что зовут ее теперь тоже Тайамант, истинная дочь Хрона, покровительница незаконных девок, властительница похоти. Проклятием и наградой ее стало превращение в человеческий облик прекрасной женщины – не солгала таки палачиха-дракониха. Превращение столь страшное по мукам своим, что все пытки мирские, да что там, пытки Хрона были детскими игрушками. После превращения не было передышек – на зверя обрушивались голод, жажда и похоть – затрачиваемая чудовищная энергия требовала возмещения. Пришедший в себя зверь – назвать это создание по-другому и не получится – женщина ли в образе дракона, дракон ли в образе женщины, это был зверь, жестокий, беспощадный убийца.

Свершилось. У ящера, с его жгуче-серным запахом, сиянием чешуи, громоподобным рыком, кожистыми крыльями, огромными глазами с вертикальным зрачком лишь взгляд остался, как у человека. Так раньше смотрела дама Вита фон Маар. С неукротимой жадностью и вожделением, со скрытой ненавистью к тому, что ей недоступно. Сгоревшая и восставшая, чтобы обитать в хронилищах, которых была она достойна. Единственная дочь Хрона, чистое зло во всех проявлениях, отрицающая все доброе и чистое, источающая злобу всеми чешуйками, каждым своим дыханием ненавидя все живое. До поры, до времени она оставалась в Пещере. Горела лютой ненавистью и за малейший камушек из своей пещеры выжигала замки, деревни и города, в которых укрывались кладоискатели. И не было им ни поблажки, ни помилования. Более всего она теперь ненавидела рыцарей и астрономов. Почему рыцарей – сначала помнила, что за какой-то отказ, а потом подзабыла, а астрономов – просто так. Лютой ненавистью, до спазмов в вечно пересохшей глотке. И лишь иногда во мраке и тиши пещер, на грани сна и яви, вспоминался маленький мальчик какой-то, с немирским отрешенным взглядом, молча смотревший на нее с любовью, и его слезы, тихо стекающие по мягким детским щекам. Он вроде бы шевелил губами и пытался что-то сказать, но голос слишком тих, речь невнятна и не расслышать слов. После таких видений неусыпная злоба вскипала и звала убивать и насиловать…

Но это случится потом. Сейчас же дракониха была голодна, она выползла сквозь узкий лаз наружу, расправила крылья и полетела. Она была голодна и хотела.