Текст книги "Маги и мошенники"

Людвиг достал из сапога бритвенной остроты нож и хладнокровно прикинул расстояние. Уэстер, схожий с волком, низко наклонил стриженую голову, неестественные складки одежды говорили в пользу того, что под нее поддета кольчуга.

Фон Фирхоф поднял камень-голыш и, коротко размахнувшись, левой рукой швырнул его подальше, в ивовые кусты. В тот же миг потревоженный мечник вскинул голову и одновременно полуобернулся, открывая незащищенное горло – брошенный Фирхофом нож точно и глубоко вошел в сонную артерию.

Мародеры, бросив кучку монет, вспомнили про оружие – один ухватился за короткий топор, второй приготовил моргенштерн.

– Убийца в кустах. Оставайся на месте, костровой, присмотришь за вещами.

Людвиг, стараясь поменьше шуметь, переменил место засады. Чахлые ивовые заросли не давали надежной защиты, уэстеры заметили врага и бросились в бой сразу, вдвоем. По счастью, переплетение ветвей мешало вольно размахивать моргенштерном, Фирхоф отбил первую атаку и довольно удачно ткнул бандита в бок. Тот с хрипом завалился назад, попав под ноги товарищу.

– На помощь, костровой! – завопил уцелевший противник и попытался вырвать у Людвига меч, поймав чужой клинок между навершием и рукоятью топора. Фирхоф уклонился и рубанул, метя по бедру бандита, но только слегка оцарапал его колено. Еще один враг, костровой, светловолосый уэстер, уже ломился в кусты с мечом. Людвиг в отчаянии заметался между двумя противниками, отбил выпад топора и, вложив в последнюю попытку все свое умение, достал грудь противника. Колющий удар пробил кожаный доспех, острие коснулось сердца, уэстер упал, Людвиг развернулся к светловолосому, инстинктом понимая – поздно. Длинное лезвие чужого меча летело прямо в лицо, сталь сверкнула у глаз, фон Фирхоф, не пытаясь отбить неотразимый выпад, колющим ударом пронзил грудь противника.

“Это моя смерть. Пусть с победой, и даже не без славы, но все равно грязная и безобразная, как любая смерть”.

Меч врага почему-то остановился в дюйме от головы Людвига, лезвие отклонилось, безвредно задев волосы на виске.

– Фирхоф?

Невредимый Людвиг замер, ошеломленный собственным спасением. Пред ним, зажимая рану на груди, стоял Кевин Этторе, клинок советника на четверть вошел ему между ребер. Фирхоф выдернул свой меч и подхватил падающего сержанта.

– Все святые! Кевин? Это ты? Как ты здесь очутился? Почему ты не ударил меня?

– Я узнал тебя только в последний момент, но я не хотел убивать, ты ошибся, клянусь. А я все-таки дерусь лучше и оказался быстрее тебя, церенец, я сумел остановить удар. Теперь мне придется умереть.

– Погоди.

Людвиг опустил обмякшего уэстера на песок, поискал свой нож и не нашел, забыв, что метнул его в самом начале схватки. Еще один короткий клинок отыскался на поясе у самого Этторе, Фирхоф поспешно вспорол куртку уэстера. Солнце било в глаза, мешая рассмотреть рану; красная влага, кажется, пузырилась.

“Он умирает,” – понял фон Фирхоф. “Владей я хотя бы остатками прежней магии, я бы мигом остановил кровь и попытался его спасти. За последние месяцы я привык считать уэстеров скотами и негодяями, для этого было сколько угодно причин. Но он узнал меня и не ударил. А я… я не узнал, а, узнай, все равно не остановил бы руки, потому что давно не верю в благодарность и никогда не доверился бы ему”.

Людвиг поднял Этторе и устроил его поближе к берегу, но так, чтобы солнце на обжигало голову раненого. Скудная повязка на груди уэстера тут же промокла насквозь.

– Кевин, ты меня слышишь? Я не хотел, я не узнал, я не понял, я просто не успел – это была моя ошибка. Я помогу тебе, ты поправишься. Прости, что так получилось.

Уэстер молчал, лицо его быстро бледнело, дыхание становилось затрудненным.

“Что, если…”

– Россенхель! Эй, где ты, милосердный Вольф Россенхель! – в отчаянии позвал фон Фирхоф.

Зов угас, придавленный речной тишиной. Астральный эфир угрюмо звенел в ответ, Хронист на помощь не явился. “Здесь нет ни окон, ни стен, ни даже крутого склона холма, он попросту не может открыть Портала”.

Фирхоф опустился на песок, осторожно положил голову недавнего врага себе на колени. Этторе еще дышал, когда сзади раздались частые, легкие шаги. Ина подошла и печально встала за плечом советника, отбрасывая на песчаный берег ломкую угловатую тень.

– Это был ваш друг, мессир?

– Нет, конечно. Да, может быть. Наверное, он мог бы стать им. В любом случае, то, что я сотворил – это отвратительно.

Этторе внезапно открыл глаза, их бледная голубизна уже помутилась – первый признак того странного безболезненного забытья, которое порой овладевает человеком у самого преддверия Грани. Уэстер что-то прошептал, губы раненого беззвучно шевелились, но Людвигу показалось, что он ясно разбирает ответ:

– Пустое, Фирхоф, я совсем не обиделся…

* * *

Кевина Этторе похоронили в песке, Людвиг окровавленным мечом выкопал неглубокую безымянную могилу. Тела прочих уэстеров пришлось оттащить в ивовые заросли. Брошенные тюки и раненые так и остались лежать на тусклом песке. “Раненых надо бы добить, они все равно перемрут, только медленно” – подумал фон Фирхоф, но тут же забыл о своем намерении. Перед глазами колыхалась вязкая багровая каша.

– Добрый мессир, вам плохо? – спросила испуганная Ина.

– Не думай обо мне, девочка, просто нам нужно поскорее покинуть это место. Приведи брата, я стащу с отмели плот.

Фирхоф подождал, пока девушка уйдет, собрал и забросил на плот мешок с едой, потом напряг остатки сил, толкнул к воде неуклюжее сооружение из бревен, и неожиданно для себя потерял сознание, упав лицом в мокрый песок.

Очнулся он от свежего речного ветра и мерного плеска невысокой волны. Плот, лениво покачиваясь на глубокой воде, уходил вниз по течению. Девушка держала голову и плечи советника у себя на коленях, Асти скорчился в центре плота, словно ушибленный звереныш. Блики солнца и воды плясали на юных лицах брата и сестры.

– Мы давно так плывем, Ина?

– Не знаю. Солнце продвинулось на восьмую часть круга.

– Как удалось миновать переправу?

Девушка лукаво улыбнулась.

– Я отгребла к дальнему берегу. Все эти добрые люди, увидев плот, стали призывать меня, чтобы я причалила поближе, а потом обиделись и швыряли камни нам вслед.

– Не попали?

– Не-а. Река широкая, а течение быстрое… А еще вы кричали во сне.

– Я не спал. Скорее, это было видение.

– Вот это да! Мессир – волшебник?

– Уже нет. Но когда-то был им.

– И что вы сейчас такое видели?

– Бессмертного Черного Всадника и его ловчую Снежную Стаю.

– Глупости, демоны скачут по тучам только зимой, а теперь июнь, и снег давно истаял, и небо чисто, как стеклышко. Просто вы сильно горевали о том своем мертвом друге, а солнце напекло вам макушку.

Фирхоф решил не спорить, он осторожно приподнялся, опасаясь накренить шаткий плот, и осмотрелся по сторонам. Берега – плоский правый и крутой левый, медленно проплывали мимо. Русло Аргены, петляя, уходило к югу, равнина, обжигаемая июньским солнцем, выглядела пустынной, но это было обманчивое впечатление. Прибрежная зелень наполовину скрывала дома деревень. По правому берегу они почернели от огня, по левому – опустели, покинутые жителями. Тишину не нарушал ни лай собак, ни крики скота, никто не зажигал очагов, а дымы пожаров уже развеялись. Далеко впереди, возле небольшой плоской мели, чернел, медленно приближаясь, какой-то предмет. Фирхоф отвернулся, испытывая жалость и отвращение. На мели застрял еще один плот – тяжелый и большой, он, скорее всего, никем не управляемый, сам спустился вниз по реке. На плавучем помосте из бревен кто-то наспех устроил виселицу. Четыре тела вытянулись на веревках – два солдата-уэстера, церенский горожанин и безвестная женщина, с которой перед смертью сорвали чепец. Птицы исклевали лица мертвецов.

– Не смотри туда, Ина.

Девушка близоруко прищурилась.

– Почему? Я не боюсь. Я видела в Эбертале, как вешают мятежников.

Фирхоф промолчал – он не хотел говорить про отсеченные уши и обожженные ноги покойных.

Легкий плот вильнул, огибая мель, и зловещая находка осталась позади.

– Мы не можем так плыть до бесконечности. Как только попадется город или замок, который сможет принять тебя и твоего брата – я причаливаю, как только вы окажетесь в безопасности, я заберу плот и отправлюсь на юго-восток, скоро русло Аргены повернет.

– Зачем вам на восток, мессир?

– Хочу посетить моих друзей-варваров, – лукаво отшутился Фирхоф.

“Не важно, куда, лишь бы побыстрее покинуть пределы Империи”.

К ночи пристали к левому берегу, выбрав для этого более-менее пологое место. Костер из сырых веток быстро потух, так и не разгоревшись. Советник устроился около него, завернувшись в плащ. Ина и Асти ушли под навес, наскоро сооруженный из ивовых ветвей.

“Завтра я уйду,” – подумал ироничный фон Фирхоф. “Я должен или умереть или покинуть пределы Империи. Наверное, герой сказания взялся бы за меч и исправил свою невольную вину, геройски пав в первых рядах какого-нибудь заранее обреченного на бесполезную погибель, но очень храброго войска. Но только я не герой, и пользы от моего меча было бы чуть. И я не баран, влекомый на бойню, я знаю, что повредило ткань мира, и оружие, и волшебство здесь бессильны. Уж лучше уйти куда-нибудь за горизонт – туда, где мое существование не принесет вреда. А перед этим сделаю-ка доброе, но совершенно бесполезное дело – спасу двух нищих бродяжек. И не буду думать о том, что если их убьют не сейчас, то наверняка убьют парой месяцев позже.”

Река, беззвучно соглашаясь, текла в темноте. Фирхоф заснул и увидел во сне профиль брата. Бруно-из-сна, сердито отвернулся, не желая разговаривать.

Когда Людвиг проснулся, ветер свистел в ивах, мелкие звезды наполовину скрыл тонкий слой перистых облаков, этот слой плыл на недосягаемой высоте – серое пятно полумрака на фоне сияющего неба. Мягкая, легкая, бесформенная тень метнулась в сторону.

– Кто здесь? Это облако или привидение?

Тень вернулась и Фирхоф понял, что она принадлежала не небу, а всего лишь земле. Девушка села на траву рядом с советником, гладкие черные волосы блестели и пахли травой, на бедные щеки падала тень от пушистых ресниц.

– Иди спать, Ина. Уходи под навес, к утру выпадает роса, здесь холодно и мокрая земля.

Девушка промолчала, она сидела на корточках, обхватив тонкими гибкими руками колени.

– Что-то случилось?

– Завтра ты уходишь, а за мною долг и я никогда не увижу тебя.

– Пустое. За тобой нет долгов, как не могут задолжаться птицы, ветер или солнечный зайчик. Спи спокойно, Ина.

Фирхоф сказал это и внезапно ужаснулся в душе – словами о спокойном сне напутствовали уходящих за Грань. Он замолчал, опасаясь, что напугал девушку, но она даже не заметила оговорки советника.

– Я знаю, что спутала твои планы и помешала тебе, и мне нечем расплатиться. Если бы я умела, я бы сражалась ради тебя с мечом в руке, если бы ты захотел, я бы умерла за тебя.

Советник беззвучно рассмеялся в темноте.

– Из тебя плохой воин, Ина. Не надо умирать, живи долго, этим ты доставишь мне большее удовольствие.

– Ты твердый, замкнутый и полон смыслом в себе, как орех.

– Конечно – скучный перезрелый орех на вершине глупого дерева.

– Не смейся! Я-то бедная, незнатная и неученая, у меня нет ничего. Ты завтра уходишь, и мне хочется плакать, если я тебе нравлюсь хоть немного, бери меня – я посчитаю это не позором, а честью.

Ина придвинулась ближе, Фирхоф осторожно отстранил ее.

– Это только весна, твои шестнадцать лет и шутки звездного неба. Иди спать, Ина, за тобою нет долгов.

Девушка мелко задрожала – то ли от холода, то ли от беззвучного плача.

– Воды Аргены теплее и милосерднее, чем ты.

“А ведь и вправду, она по наивности может утопиться”, – растеряно подумал фон Фирхоф. Ина, инстинктивно уловив его сомнение, осмелела, под верхним платьем (синим) у нее оказалось еще одно, а под вторым – третье. От реки шел холод, трава и плащ намокли от росы. “Еще простудится…” Советник, передумав раздевать любимую, попросту задрал на ней все три ее юбки. “Лучше уложить ее так, как предписано Церковью. Греша по крупному, не будем уклоняться от канонов в мелочах.”

Девушка поразила Фирхофа страстью и самоотречением. Помятый советник перекатился на спину, поправил одежду и принялся отрешенно рассматривать то же самое серое перистое облако.

“Формально и по факту я теперь – обольститель и совратитель, вот так и ловятся все мужчины-простофили, beata stultica.[31]31
  Блаженная глупость (лат.)


[Закрыть] Испортив невинную девицу, я не смогу ее бросить без сильных угрызений совести. Но и жениться на ней, черт меня возьми, не хочу, потому что… да хотя бы потому, что она – наполовину альвис! А на мне частичный монашеский обет, сложение его остается юридическим казусом уже лет десять. Она красива, если бы ее еще подкормить, и очаровательна, как сама весна, но я не люблю ее, конечно, нет. И все-таки, в этаком вызове придворному обществу был бы особый шик.”

Людвиг представил себе расстроенное лицо венценосного друга и поджатые губы его сухопарой, добродетельной супруги, изысканных дам – жен и дочерей церенских аристократов, принужденных уступать дорогу баронессе фон Фирхоф – бродячей альвисианке, и с этими приятными мыслями уснул.

“Жаль только, мне уже никогда не вернуться в Лангерташ и не уладить моих дел с императором. Я – лишний элемент, хотя и в положении лишнего элемента могут быть приятные моменты”.

Утром он не ушел, утешая себя мыслью, что сделает это ближе к вечеру. Плот лениво плыл, следуя изгибам реки, угрюмый Асти сидел на самом краю, ловя ладонью здоровой руки и пропуская между длинными пальцами зеленоватую воду. Ина молчала, в ее карих глазах отражались золотые искры света. Фирхоф правил плотом, избегая редких мелей.

Развязка наступила после полудня третьего дня – Фирхоф издали заметил цепь, перегородившую узкое место реки, отмель и жесткие, словно точеные, силуэты вооруженных всадников.

Полноватый человек с гордо посаженной головой, показался советнику очень знакомым.

– Приплыли.

Плот ткнулся в песок. Фирхоф прыгнул на берег, на россыпь вынесенных волной мелких ивовый веточек. Гаген Справедливый ждал, он гордо держался в высоком седле – нервное напряжение правителя выдавали только беспокойные белые пальцы. Кунц Лохнер остановил свою приземистую лошадь почти рядом с жеребцом императора. Капитан гвардейцев настороженно щурился, разглядывая советника, лицо Кунца выражало странную смесь злорадства, самодовольства и недоверия. Еще двое верховых, рыцарь Бриан д’Артен и незнакомая, плотного сложения, молодая женщина в кольчуге, держались чуть позади. Отряд латников медлил, оставаясь в седлах. Поодаль Людвиг заметил десяток недвусмысленно прицелившихся арбалетчиков.

Ина вскрикнула, но Фирхоф заставил себя не оглядываться, он прошел несколько шагов по песку, и, остановившись перед императором, поклонился – достаточно почтительно, чтобы это не казалось вызовом, но не слишком низко – не позволяя разглядеть за этим жестом вежливости даже тени страха.

Гаген с минуту молчал, глядя прямо в зрачки друга, Фирхоф не отвернулся, император усмехнулся, улыбка получилась грустной и принужденной.

– Коня министру империи…

Людвигу немедленно подвели серого скакуна. Арбалетчики без особой охоты опустили оружие, кавалькада рысью выехала на косогор, оставив позади реку, плот, оцепеневших Асти и Ину.

Лагерь на равнине не поражал размерами – временное пристанище в голой степи, под голым, без единого облачка небом. Около полусотни солдат и несколько рыцарей разбрелись кто куда и сели возле походных костров. Людвиг опустился в складное кресло, повинуясь жесту Гагена, монарх устроился напротив, сам наполнил вином кубок и долго вертел драгоценный сосуд в ладонях. На среднем пальце сверкало рубином имперское кольцо.

– Капитан Кунц, оставьте нас, будьте любезны, найдите себе дело…

Капитан нехотя удалился, норовя оглянуться через плечо.

– Где ты был все это время, Людвиг?

– Бродил где придется. В основном, шел на восток – хотел уйти из Церена.

Справедливый укоризненно покачал головой.

– Ты плохо поступил в Нусбауме – скрылся вот так, внезапно, тайком, не дождавшись нашего разговора. Быть может, я и сумел бы тебя убедить…

– В чем?

– В искренности моей дружбы. Быть может, в еще в че-то важном. Хотя, какая теперь разница?

– Конечно, никакой.

Император сжал кубок так, словно хотел его раздавить.

– Не смей порицать меня! Я был твоим другом. Я лечил и спас тебя, я доверял тебе, ценил тебя и вознес так высоко, как никого другого.

– Я знаю и благодарен вполне. Спасибо, ваше величество.

– Не дерзи. Пойми, Людвиг, есть вещи сильнее меня. Если бы я мог позволить себе то, что в состоянии позволить обычный человек, я бы не стал искать тебя – у каждого свой путь. Быть может, как ученый путешественник, или даже как нищий странник, ты был бы если не счастлив, то, по крайней мере, уцелел бы. Но я не могу позволить себе поступков обычного человека.

– Как вы нашли меня?

– Тебя предала ведьма. Она врачевала твою рану, у нее осталась твоя кровь. Остальное – дело ее искусства.

– Магдалена здесь?

– Да, в палатке. Но я не позволю вам встретиться, в конце концов, и ты, и она, вы оба, как могли, служили Империи – я не хочу слышать грубостей или упреков.

– Что теперь?

Император молчал, глядя куда-то поверх плеча Фирхофа.

Людвиг обернулся – на только что подошедшем широкоплечем здоровяке не было костюма палача. Его тяжелый меч, сгодился бы и для битвы, и для казни. Но сомнений все-таки не оставалось.

– Я не имею права на апелляцию?

– Будь ты осужденным изменником – имел бы. Но я тебя не сужу и не осуждаю, я только защищаю себя и свою страну. Конечно, ты не виновен, как не виновна взбесившаяся собака. Ты больше не человек, Людвиг, ты вредоносная стихия. Пусть нельзя казнить море или ветер, но уничтожить тебя я могу, хочу и обязан. Я убиваю не моего друга – его больше нет, а только символ. В конце концов, один обязан с охотой умереть ради многих…

– Непременно умереть? Готов поклясться – я все равно собирался уехать из Церена. Вы помешали мне.

– Уехавший может вернуться. Клятвы не столь прочны, как кажется доверчивым умам.

– Желаете подстраховаться?

– Да.

– Вы уверены, что не обманываете себя, государь? Что Нострацельс не ошибался?

– Он не ошибся, нет. Вспомни – когда ты заметил первые странности, изменения в самой природе реальности?

– После штурма Толоссы. Но у них может быть множество объяснений… Я был под арестом, не мог предпринимать никаких действий. Как, во имя всех святых, я мог повредить Империи?!

– Не умножай объяснений без нужды! Я знаю, что ты искусный спорщик, но на этот раз я не поддамся тебе. Ты сам знаешь верный ответ, Людвиг. Ты много раз толкал меня на действия, о который я потом жалел…

– Так вы и впрямь поверили Нострацельсу, государь, или просто ищете способ избавиться от надоевшего друга и опального министра?

Император вздохнул.

– Я твой повелитель и не обязан объяснять тебе очевидные вещи.

– Я могу просить…

– Нет.

Фирхоф встал.

– Тогда не будем тянуть время. Плаха у вас запасена?

Гаген криво усмехнулся.

– Тебя казнят мечом – личный друг императора Церена имеет право на всевозможное почтение. И еще – не сомневайся, я на самом деле до сих питаю к тебе симпатию и самую искреннюю дружбу…

– Оно и видно.

– …просто, как я уже сказал, благо Империи для меня важнее.

Фирхоф встал, никто не торопил советника, словно ему позволяли выбрать место. Ровная степь стлалась до самого горизонта, неподалеку, нарушая ее однообразие, белел камень руины – высокий стоячий обломок древней стены, прочие части которой давно рассыпались в мелкий щебень.

“Какие-то люди жили здесь до нас, будут жить и после” – отстранено подумал фон Фирхоф, подошел к стене и опустился в пыльную траву на колени.

“Я уже не раз склонялся перед нашим Святошей – сначала принося присягу вассала, потом прося его за тех, кто в этом отчаянно нуждался, в конце концов – пытаясь помириться с императором, когда он сам оказался в беде и нуждался во мне. И, наконец, я принял позу, удобную для обезглавливания. И, все-таки, соблюдая верности Короне, я никогда не трусил перед Гагеном, и он знает об этом”.

Откуда-то появились уже знакомые арбалетчики, они с угрюмым видом выстроились полукругом. Палач подошел поближе, Людвиг без особого интереса отметил, что орудие исполнителя – всего лишь обычный двуручный клинок боевого образца, а вовсе не “меч правосудия”. Палач устроился за спиной осужденного. Гаген благоразумно держался позади строя арбалетчиков.

Людвиг посмотрел вверх – в пустом, синем, спокойном небе парил черный очерк охотящегося коршуна, зыбко и тревожно дрожал от жары перегретый воздух.

“Вот и все.”

– Государь, вы, даже казня, опасаетесь меня?

Кунц Лохнер нахмурился.

– Молчите, Фирхоф… Мой император, будьте осторожны, он попросту ищет способа вас оскорбить!

Смущенный повелитель Церена выбрался из-за спин стрелков и немного приблизился к Фирхофу.

– Нет, Людвиг, я не боюсь тебя – ты бессилен помешать собственной судьбе. Просто мне неприятен вид твоей смерти – согласись, это не одно и то же.

– Не знаю, может быть.

Советник, не оборачиваясь, беззащитной спиной почувствовал, как приготовился палач.

– Убрали бы вы, мессир, волосы с шеи. Я в таких делах опыта не имею, могу и сплоховать, если промах приключится, вам это крепко не понравится.

Осужденный проигнорировал жалобу незадачливого мечника и с насмешкой посмотрел прямо в карие, мягкие глаза императора.

– Государь, зачем такие сложности? Хватило бы яда в кубке или стрелы под лопатку.

Гримаса гнева и обиды смяла круглое лицо Справедливого:

– Это уже слишком. Людвиг, ты забываешься. Молчать! Все, что надо, уже сказано – остальное пустые слова. Исполнитель, делайте свое дело.

“Я хочу жить,” – подумал Фирхоф. “Я сдался слишком легко, теперь поздно что-то менять. В происходящем присутствует нечто странное, неестественное – справедливость, пусть даже жестокая, так не вершится. В хаосе странных событий оказалось забыто мое собственное правило – все подвергать разумному сомнению. Надо было бороться, я оказался слаб, поддался судьбе и магии Нострацельса”.

Голодный коршун в пустом небе сложил крылья и камнем упал вниз, поймав кого-то вдалеке, Людвиг опустил глаза – по траве полз толстый черный жук-могильщик. Советник краем уха успел услышать свист воздуха, рассекаемого мечом.

– Нет!

Быстрая тень мелькнула наискось, закрыв небо, смяв траву и жука. Острие тяжелого двуручного меча зарылось в землю рядом с коленом Людвига – кто-то в последний момент толкнул палача. Фирхоф мгновенно вскочил и развернулся, собираясь встретить опасность лицом к лицу…

– Святые покровители! Только не это!

Ина вцепилась в плечо и руку мечника. Обшлаг ее синего платья уже пропитался темно-красным – скорее всего, девушка неосторожно попыталась ухватиться за лезвие. Растерянный палач отрывал от себя альвисианку.

– Эта потаскушка взбесилась. Она мне мешает.

Мечник выпустил оружие, высвободил правую руку и изо всех сил ударил девушку кулаком в висок. Фирхофу показалось, что он слышит хруст сломанной кости. Ина упала на бок, свернулась словно спящий котенок, и замерла в неподвижности, черные волосы закрыли лицо. В туже секунду советник нагнулся и поднял брошенный меч.

– Вы крепко промахнулись – не надо было этого делать.

– Арбалетчики, стреляйте! – крикнул догадливый Гаген.

Палач проворно бросился в сторону, спасаясь от готовых сорваться с тетивы стрел. Людвиг попытался достать убийцу, но промахнулся тяжелым оружием, и тогда в два шага настиг императора, без церемоний обнял его одной рукой за шею, перехватил клинок за незаточенную часть возле рукояти, перевернул острием вверх и приставил острие к полному подбородку Гагена.

– Арбалетчики, залп по изменнику! – рявкнул опомнившийся Кунц Лохнер.

– Арбалетчики, не стрелять! – эхом отозвался Людвиг. – Со мною император. Вы не смеете стрелять в повелителя Церена… Государь, если вы будете вырываться, вы наткнетесь шеей на меч.

Фирхоф почувствовал, как напрягся, собираясь бороться, Справедливый, и чуть-чуть приподнял острие.

– Я не причиню вам вреда, если вы дадите мне для этого честную возможность. В противном случае – что ж, вас ждут ваши святые предки, терять мне все равно нечего.

– Жаль, что я не надел полный доспех. Прав был капитан Кунц – не надо было мне так беспечно приближаться к тебе, Людвиг. Очень жаль, что ты оказался изменником…

– Вы сами с завидным упорством толкали меня на мятеж.

Император слегка дернулся, впрочем, без особого рвения, меч прочертил на его полной шее неглубокую царапину. Капитан гвардейцев, увидев это, шагнул вперед, намереваясь отобрать у Фирхофа клинок, Гаген заметил это движение:

– Капитан Лохнер, я, ваш государь, приказываю вам отойти. Не создавайте повода для святотатственного кровопролития.

Кунц виртуозно выругался вполголоса, бросил в ножны обнаженный было меч и попятился назад, продолжая испепелять Людвига взглядом.

Ина не двигалась, ее беспомощная поза была позой мертвой. Безжизненные, мокрые от крови пальцы сжимали несколько вырванных с корнем травинок.

– Вольф! Вольф Россенхель!

Белая стена древней руины вспенилась, вскипела и обернулась зияющим Порталом. Хронист стоял, выпрямившись, напряженные руки лежали на самой кромке волшебного окна.

– Ренгер! Тьфу, то есть, Фирхоф… Где вы так долго пропадали? Я возился с запертой Гранью словно взломщик ларцов, много раз – и все безуспешно. Что вы сотворили с астральным эфиром, несчастный?

– Ничего. Вокруг не было ни скал, ни стен, ни единого места для Портала. Вольф, это не моя вина.

– Что здесь творится? Неужели играется ключевая сцена? Я смотрю, вы, как герой притчи, держите за уши того леопарда, которого не можете отпустить…

– КЛИСТЕРЕТ ВАС ЗАБЕРИ! Оставьте разговоры, оставьте в покое леопардов! Да, это ключевая сцена, если немедленно не поможете, она обернется демон знает чем.

– Помогу. Правда ведь может быть зачтена как помощь? Фирхоф, вас искали не просто так, у меня важные новости. Я пересмотрел и обдумал историю с чашей Нострацельса, то, что я откопал, в корне меняет дело.

– Что?!

– Опыт с кровью Этторе был неправильно истолкован. Вы совсем не “лишний элемент”.

– Тогда откуда в чаше взялся мой портрет?

– Я уже сказал – от крови Этторе. Он непричастен к событиям в Толоссе, зато по линии судьбы был изначально связан с вами – какими-то обстоятельствами то ли жизни, то ли, возможно, смерти… Честное слово, я не знаю, это не мой сюжет.

– Боже мой! Вы уверены, что я никогда не был причиной разрушений?

– Уверен, что не были.

– Тогда кто же “лишний элемент”?

– Понятия не имею, возможно, его не существует вообще, и все, происходящее вокруг, совершенно и несомненно естественно. Мало ли до меня и до вас было войн, нашествий, эпидемий? По-вашему, во всем виноваты безвестные авторы-сочинители?

– Посох святого Иоанна на вашу многогрешную спину! Вы же сами уверяли меня в обратном! Вы подняли тревогу, вы кричали о катастрофе, вы запутались и заврались, Хронист!

– Ну, допустим, я слегка ошибся. Вы сами внушили мне ложную идею. А почему? Потому что за каждой мелочью видели мои происки, злокозненные пакости и интриги. Считайте, что вас подвела собственная недоверчивость…

Людвиг перестал слушать Россенхеля и осмотрелся. Кольцо латников медленно сжималось, Лохнер нехорошо сощурился и сделал мягкий, осторожный шаг в сторону, явно собирался зайти сзади. Фирхоф попятился, прижался спиной к руине рядом с Порталом, продолжая удерживать обмякшего императора. Мертвая Ина лежала теперь у самых ног советника.

– Вольф, из-за этой чудовищной ошибки меня собираются убить. Объясните им…

– Бесполезно объяснять, Фирхоф. Обычное дело – заурядные люди в душе любят жертвоприношения, конечно, если режут не их. Они верят в мистическую силу таких акций, надеясь чужой кровью купить собственное благополучие. Кроме того, толпе приятны острые, но безопасные ощущения…

– Замолчите! Вы правы, конечно, но мне сейчас не до нравственной философии. Раз вы так отчаянно напортачили в сюжете, я желаю компенсации. Не собираюсь вызывать вас на поединок, конечно, это было бы бесполезно – растяпа вы этакий, вы же не умеете держать меч. Лучше примените свои способности Хрониста.

– Разумно. Чего вы хотите?

Людвиг задумался всего лишь на мгновение.

– Верните мне мои магические способности. Я не прошу ни всемогущества, ни всеведения, – никаких излишеств. Верните ровно столько, сколько было когда-то утеряно.

– Всего-то? Охотно, прямо сейчас.

Портал на мгновение помутился.

– Готово.

Людвиг мысленно дотронулся до астрального эфира – и замер, ошеломленный. Магический ветер мягко пел в недосягаемой вышине. Слабые искорки – смертные души зверьков – мерцали в высокой траве. Алой яростью горели сердца воинов Церена. Душа капитана Кунца отливала огненными красками раскаленного железа, но ее подергивала рваная серая пелена – след зависти и пепел перегоревших сомнений.

“Я получил не совсем те способности, которые когда-то имел. Странно, эти ярче, сильнее и совсем другой природы.”

Чуть поодаль, под пологом палатки, мерцала загадочным, непонятным лиловым сиянием грешная душа Магдалены.

Сердце императора отозвалось мучением унижения, скорбью и искренней обидой.

Тонким пламенем свечи на ветру, трепетала, грозя погаснуть, жизнь Ины.

Асти был где-то поблизости, хотя и дальше других – Фирхоф чувствовал его настороженное ожидание, страх, жалость к сестре и холодную, готовую обратиться на весь мир ненависть отверженного.

Людвиг посмотрел на Ину, мысленно коснулся разума девушки, она повернула голову, длинные ресницы дрогнули. “Я ошибся. Девочка жива, ей нужно немного помочь, тогда она не умрет и быстро очнется.” Людвиг помог – легко, бесконечно осторожно, опасаясь повредить душу альвисианки.

“Но что мне делать с другими? Я не хочу бить людей императора молниями – с меня и так довольно мертвецов.”

– Эй, капитан Лохнер!

– Чего тебе, изменник?

– Посмотри на кончик собственного меча.

Кунц сплюнул в траву с досады – на острие его оружия горел яркий кусок огня, рукоять оставалась холодной, но металл клинка уже начал плавиться и потек.

– Я думал, ты больше не волшебник… Небесный гром! Фирхоф-колдун свеж, как весенний листок. Какие ты делаешь пакости – убери с честного клинка колдовскую дрянь, а не то пожалеешь.

– Ты ошибся на мой счет один раз, не пытайся ошибиться еще. Отойди назад, Кунц, не упрямься, отойди – тебе со мною не справиться. Клянусь, если мне позволят свободно уйти, я не посягну на жизнь императора Церена. Рыцарь д’Артен, я обращаюсь к вашему благоразумию – отведите солдат.

Арбалетчики попятились, им показалось – трава тлеет под их сапогами. Бриан д’Артен остановился в нерешительности, не желая в опасности покидать императора.