Текст книги "Возвращение"

Елена ЕЗЕРСКАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Глава 1
Секреты Забалуева

– Дело, конечно, ваше Мария Алексеевна, – уклончиво сказал Забалуев, входя в дом Корфов. – Можете ничего на меня не переписывать, но Лиза совершенно не имеет опыта в управлении поместьем.

– Когда я осталась одна, без мужа, у меня тоже никакого опыта не было. И ничего – справилась, – отвечала ему Долгорукая, между делом осматривая обшивку кресел и диванов в гостиной.

– У вас характер другой. А Лиза слишком впечатлительна. Вдруг ей крестьян жалко станет, она возьмет и всех их на свободу отпустит?

– А вы не позволяйте жене глупостей делать!

– Лизе-то я муж, а не хозяин.

– Так будьте хозяином, – Долгорукая взяла со столика графинчик с рифленым стеклом, глянула на просвет – красиво.

– А как я могу быть хозяином в доме, который мне не принадлежит? Здесь бы ремонт надо сделать да мебель обновить…

– Кстати, о ремонте, – перебила его Долгорукая и достала из дамского кошеля какие-то тряпички. – Я сама кое-что выбрала. Вот образчики обивки. Не желаете взглянуть?

– Конечно, с превеликим удовольствием. – Забалуев приблизился к ней и потянул носом воздух, воздав должное изысканному аромату дорогих духов.

– Вы извините меня, Андрей Платонович, – кокетливо поморщилась Долгорукая, – за то, что я уж решила имение оставить за собой. Для чего нам сейчас лишние хлопоты, бумаги? Вы только посмотрите, какая топкая работа, ручная вышивка – золото да серебро.

– Тончайшая работа, – кивнул Забалуев, почти склоняясь к ее плечам. – Разве в России так умеют делать? И, верно, дорого обошлось?

– Не дешево, – похвалилась Долгорукая, с любопытством оценивая траекторию перемещения забалуевского взгляда по ее телу. – В Бельгии заказывали. А вот это – китайский шелк.

– Прекрасный вкус… Великолепная фактура… – Забалуев уже терся подбородком о ее шею.

– А вы еще не видели туалетных принадлежностей, – растаяла от прикосновений Долгорукая. – Все из серебра.

– Все чудесно, вы чудесная, – зашептал Забалуев, оттесняя княгиню к дивану.

– Что-то у меня голова закружилась, – Долгорукая ловко выскочила из-под его руки. – Может, пройдем дальше по дому и посмотрим, что еще и где мы можем изменить?

– Идемте, идемте, божественная Мария Алексеевна, – Забалуев закатил глаза и выразил на своем лице полную покорность и обожание.

Из гостиной они прошли в библиотеку, откуда двери вели в спальню барона и его кабинет.

– Может быть, сюда, – Забалуев указал на дверь в спальню.

– Пожалуй, – согласилась Долгорукая, проходя вперед, – я как раз думала переменить там покрывала.

– У вас, часом, и на этот случай не имеется ли заготовок? – похотливо спросил Забалуев, прижимая к себе кошель Долгорукой вместе с руками его хозяйки. – А то еще можно и перину проверить – не затерлась ли, не свалялся ли пух.

– Отчего не проверить? – задыхаясь от волнения, шептала Долгорукая. – Можно и перину проверить. Хороша ли.

– Хороша, – процедил сквозь зубы Забалуев, роняя княгиню на постель. – Однозначно говорю вам – хороша.

– Маменька! – вдруг раздался совсем рядом голос Лизы.

– Я сама с горничными поговорю, – намеренно громко сказала Долгорукая, отталкивая Забалуева и бросаясь к двери. Но было поздно – Лиза стояла на пороге спальни.

– Маменька? Андрей Платонович?

– Мы.., мы проверяли, все ли готово к брачной ночи, – быстро нашелся Забалуев. С благодарностью во взоре Долгорукая посмотрела на него.

– Брачная ночь – здесь? Там, где умирал Иван Иванович? Даже и не мечтайте.

– Лизонька, нельзя же быть такой суеверной, – приторно улыбнулась Долгорукая.

– Люди постоянно то рождаются, то умирают, – равнодушно пожал плечами Забалуев. – Если из-за каждой смерти живым свои радости отменять, не будет ни живых, ни мертвых.

– Ах, вот вы где! – наконец-то нашла их Соня. – Я ходила по дому, здесь все такое знакомое, как будто мы всегда жили здесь.

– Не говори глупостей, Соня, здесь нам все чужое, и мне придется немало потрудиться над тем, чтобы я и мы все почувствовали себя в этом сарае, как дома. А сейчас, – Долгорукая решительно взяла Соню за руку и стала выпроваживать из спальни, – пойдем отсюда, оставим молодых наедине.

– Но я хотела… – заартачилась Соня.

– Все, довольно разговоров. У твоей сестры сейчас совсем другие заботы.

Когда мать с сестрою ушли, Лиза встала по другую сторону кровати, давая понять, что расстояние между ней и Забалуевым не сократилось.

– Вы как будто не ласковы ко мне, Лизавета Петровна, – Забалуев обиженно прикусил губу.

– Прежде ласки мои вам ни к чему были, вы все больше о приданом заботились.

– Я передумал. Вот увидел вас сегодня в церкви – такая вы были красивая, аж дух зашелся. Вот как повезло мне с женушкой, – плотоядно облизнулся Забалуев.

– Вон отсюда, – с холодной решимостью велела ему Лиза.

– Да вы никак запамятовали, Лизавета Петровна, я муж ваш, а вы мне супружница, – Забалуев сделал попытку приблизиться. Лиза бросилась к двери и распахнула ее.

– Не смейте и надеяться. Если это моя спальня, то вам здесь не бывать. Никогда!

– И где же, по-вашему, должно быть место вашего мужа?

– Вы не на мне, вы на имении женились. Вот и выбирайте – хоть конюшню, хоть диван в гостиной.

– А если я здесь остаться хочу?

– Андрей Платонович, я вас предупреждаю, я такое устрою, вас даже дворовые на смех поднимут, опозорю – не отмоетесь.

– Хорошо, – подумав, примирительно сказал Забалуев. – Я сегодня и в самом деле устал, могу и подождать. Но и вы мне, Лизавета Петровна, впредь грозить не пробуйте – пожалеете. А вздумаете кому сказать, что я эту ночь не у вас провел – не обессудьте, накажу примерно. Вы меня уже знаете.

– Вон! – воскликнула Лиза.

Забалуев высокомерно окинул ее взглядом, от которого Лизе сделалось противно, и вышел из спальни. Лиза тут же метнулась к двери и заперла ее изнутри на ключ, торчавший в замочной скважине. Потом, чтобы успокоиться, походила по комнате и вдруг почувствовала, что замерзает. Ложиться в эту постель, которую только что приминали Забалуев и маменька, оскверняя место, где умирал добрейший Иван Иванович, – нет!

Лиза еще немного походила по комнате, но усталость и переживания брали свое, она буквально валилась с ног. И Лиза решилась – прилегла на край кровати, натянула на себя верхнее покрывало и, свернувшись под ним в клубочек, скоро заснула.

А Забалуев вынужден был устраиваться на ночь в библиотеке. От злости весь хмель прошел, но вернулась способность рассуждать здраво и плодотворно. Конечно, ссориться с мерзкой девчонкой не имело смысла, и впрямь, чего доброго, драться начнет. Забалуев был уверен, что сумел бы с ней справиться, но завтра явится с ответным визитом братец ее, начнет требовать удовлетворения. Хорошо, что сейчас он боится огласки его романа с крепостной, а вдруг… Вдруг, скажем, упрячет куда Татьяну с глаз подальше или, паче чаяния, передумает жениться – тогда все, больше ничем князька не припугнешь. И тогда уже точно за каждую пощечину, за каждый синяк его разлюбезной сестрички отвечать придется. Нет, перекрестился Забалуев, я и без брачной ночи смогу ею управлять. А лучше так ее матушкой. Вот женщина, так женщина, что тебе плечи, что тебе ручки. И, похоже, сама не против…

Забалуев растянулся было на диванчике в библиотеке, как в дверь постучали. «Ну, кто еще там – недовольно подумал Забалуев и крикнул – войди, человек!» Человек оказался весьма смазливой и видной девкой.

– Ты кто? – жадно оглядывая ее, поинтересовался Забалуев.

– Полина. Я здесь в услужении.

– Крепостная?

– А как же.

– И ты знаешь, кто у вас новый хозяин? – сладострастно улыбнулся Забалуев.

– Знаю – вы. Потому и пришла познакомиться. Спросить – не надо ли чего.

– Надо, Полина, надо, – Забалуев поманил Полину к себе. – Иди-ка сюда, ты в доме живешь? (Полина кивнула.) А я как раз хотел дом осмотреть – каково оно, приданое моей женушки, пока она там к брачной ночи готовится. Не желаешь дом показать?

– Отчего не показать, – улыбнулась понятливая Полина. – Затем и пришла, чтобы новому барину угодить.

– А старому часто угождала?

– Старый больно стар был, а молодой и похозяйничать не успел, как новый объявился.

– Ну, тогда пойдем, проводишь меня, – Забалуев от души шлепнул Полину ниже талии. Она не обиделась и быстрее вперед пошла.

– Хороша, – сказал сам себе Забалуев. – Хороша. Что же, пойдем посмотрим, а как там все остальное…

В это же время Долгорукая продолжала инспектировать дом. Она вошла на кухню в тот момент, когда Шуллер воевал там с Варварой, – вернувшись, как и обещал Репнину через час, он не застал в комнате Анны ни ее самой и ее вещей, ни Никиты и понял, что его опять провели. На всякий случай он обежал двор и конюшню, но беглецов – а в том, что Анна и Никита сбежали, управляющий уже не сомневался – нигде не было. Тогда он бросился к Варваре и учинил ей допрос с пристрастием. Варвара отбивалась от него половником и кричала: «Не подходи, убью!» А Шуллер бегал вокруг стола и ругался что есть силы по-немецки.

– А вот этого безобразия я в своем доме не допущу, – грозно сказала Долгорукая, испепеляя взглядом парочку, замершую при ее появлении. – Это, смею вам напомнить, кухня. Наказывать строптивых крепостных следует на конюшне, господин управляющий.

– Простите, Мария Алексеевна, не сразу вас и заметил, – испугался он.

– Вы, я вижу, не только меня не замечаете. То же мне управляющий! Это не дом, а помойка какая-то. Сплошное запустение, все старое, не модное. Вот и на кухне беспорядок, в шкафах пусто. Пряностей раз-два и обчелся.

– Барон не любил, – пояснила Варвара.

– А я люблю, и потому – чтоб запасы были! – прикрикнула на нее Долгорукая.

– Как скажете, барыня, так и будет, – равнодушно кивнула Варвара.

– По всему видно – нет женской руки ни в чем. А что Анна, – княгиня обернулась к Шуллеру, перестав шарить по полкам, – воспитанница барона? Куда она смотрела? Как могла до такого довести? Впрочем, она все актеркой стать хотела, ей не до домашних дел. Сейчас, наверное, ушла с Корфом? Стоит ей посочувствовать, он о себе-то позаботиться не может, куда ему такая обуза.

– А при чем здесь Анна, – пожал плечами Карл Модестович. – Она и не хозяйка в доме была, а так, как и все, – крепостная.

– Что ты сказал? – в миг побелела Долгорукая. – Да ты в своем уме? Она воспитывалась на моих глазах. С детьми моими играла!

– Барин ее и воспитывал, как собственное дитя! – воскликнула Варвара, пытаясь защитить Анну.

– Ах, он старый мерзавец! Ах, мошенник! Крепостную девку за дворянку выдавал! Благородные люди ее принимали, ручки целовали! Ах, лжец! Без обмана жить не мог! Ненавижу! – накричавшись, княгиня обратила взгляд на управляющего. – А ты все знал, чертово отродье! Все это время знал и молчал?!

– Да у нас, почитай, все знали, – с довольным видом сказал Варвара, понимая, что Модестовичу сейчас же и достанется.

– Барон клятву взял, – бросился объяснять управляющий. – Крепостным грозил – кто проболтается, того сразу продадут. Говорят, даже сына заставил поклясться. О себе уж молчу, тотчас же и вылетел бы со службы.

– Ах, он хитрый лис! – задыхалась от возмущения Долгорукая. – Как посмел!

– В любовницы Анну себе держал, говорил – пусть только кто прикоснется, – продолжал он мутить воду.

– А вот это ты хватил, – вмиг остыла Долгорукая. – Нет-нет, так трепетно относятся лишь к родным детям или крестникам своим. А кем ему была Анна?

– Сирота она, – кивнула Варвара, видя, что вопрос этот к ней. – В младенчестве без родителей осталась, вот барон и пожалел ее.

– И родных, значит, у нее нет, и вольную старый дурак ей дать не успел. Славно, однако! – улыбнулась Долгорукая. – Так, стало быть, Анна теперь моя крепостная? Я хочу ее видеть! Карл Модестович! Веди ее живо ко мне!

– Да где же я теперь Анну найду – ушла она, – залепетал управляющий.

– Где хочешь, ищи – всю округу переверни, под каждый куст загляни, но чтоб была она здесь передо мной, – кипятилась Долгорукая. – Вот уж потешусь, душу отведу. Вспомнят меня еще Корфы не раз – будут помнить!

От новости такой княгиня пришла в столь большое возбуждение, что никак не могла успокоиться и направилась в библиотеку – там у Корфа всегда стояли графинчики с вином и коньячком. Но, как оказалось, не одна она в этот час пробавлялась баронскими припасами.

– Андрей Платонович, вы-то что здесь делаете? Или в брачную ночь заняться нечем?

– А я одно дело уже сделал, – нагло ответил ей Забалуев. – И решил отметить свой успех. А почему вы бодрствуете?

– У меня теперь забота есть, воспитанницу барона найти.

– Далась она вам!

– Пока не далась, но пусть только в руки попадется – шкуру спущу. Воспитанница, дворянка! Анька – крепостная актерка!

– Что вы такое говорите, Мария Алексеевна? – недоуменно приподнял бровь Забалуев.

– То и говорю – дурачил нас старый Корф. Крепостную за равную нам выдавал. Но она у меня за это ответит. За всех Корфов ответит! – Долгорукая плеснула себе коньячку в рюмку и решительно выпила.

– Смелая вы, Мария Алексеевна, – как бы между прочим отметил Забалуев. – В этом доме пить надо осторожнее. Особенно крепкие напитки.

– А я не из пугливых!

– Разумеется, вы же сама себе не враг, – усмехнулся Забалуев.

– На что это вы намекаете? – насторожилась Долгорукая – Да бросьте, княгинюшка! Каждая собака в поместье уверена, что это я отравил барона. И только два человека знают правду. Догадываетесь, о ком речь?

– Догадываюсь, Андрей Платонович, что затмение на вас от брачных трудов нашло. Перенапряглись, однако, вот кровь в голову и ударила.

– Зря вы так, Мария Алексеевна. Постельное занятие для мозга полезное – потом расслабишься, подумаешь да на многое прозревать начнешь.

– И какое же прозрение на вас снизошло, зятек дорогой?

– А то, что вы барона убили. И теперь об этом знают только два человека – вы и я.

– Да вы и впрямь съехали, Андрей Платонович! – зашлась в деланном смехе Долгорукая. – Али грибки на свадебном столе не хороши были?

– Грибки были в самый раз. И факты – тоже. Один к одному.

– Это какие же факты? – озлобилась Долгорукая.

– А вы присаживайтесь, Мария Алексеевна, чтобы слушать удобнее было.

Долгорукая посмотрела на него с презрением, но села – расположилась на диванчике напротив и вперила взгляд свой в Забалуева.

– А факты… Вот вам и факты, – сказал вполголоса Забалуев. – Для начала вы украли у меня яд. Тот самый, что был в индийском флакончике, – помните, вы еще рассматривали его?

– Конечно! И прекрасно помню, что вы забрали флакончик с собой.

– Вот именно – флакончик. Содержимое осталось у вас. После чая в тот день вы попросили Софью Петровну показать мне новые рисунки. Свой флакон я тогда неосмотрительно оставил на столе, и вы просто подменили его содержимое.

– У вас богатая фантазия, Андрей Платонович, – недобро скривилась лицом Долгорукая.

– Это не фантазия, Марья Алексеевна, это факты, и у меня есть доказательства. Когда Корф обвинил меня в убийстве барона, я отправился в свое поместье, чтобы уничтожить яд, так – на всякий случай. И как истинный ценитель прекрасного, бутылочку решил оставить. Но, высыпав содержимое, понял, что это была обыкновенная соль.

– Невероятно! – с притворным восхищением воскликнула Долгорукая.

– И главное – как остроумно! – в тон ей поддакнул Забалуев.

– В другой раз я бы посмеялась над вашей выдумкой…

– Смейтесь сейчас, – прервал ее Забалуев, доставая из кармана серебряную солонку, – другого раза может и не представиться. Узнаете? Вы велели вещи распаковать да в порядок привести. А с этой солонкой одной девице пришлось лишнего повозиться – никак внутри темный налет счистить не могла. Случайно мне пожаловалась. А солонка-то приметная – тогда же у вас на столе и стояла.

– И что из того? Серебро всегда темнеет.

– Увы, этот налет иного свойства. Меня цыган строго-настрого предупредил – в другую посуду яд не пересыпать! Серебро для него непригодно.

– Что ж, убила я его, – страшно усмехнулась Долгорукая после невыносимо долгой паузы, от которой Забалуеву даже страшно стало. – Тогда убила, а представился бы случай – и еще раз убила бы! И вас убью, если вздумаете со мною тягаться…

– Что вы, Мария Алексеевна, – замахал руками Забалуев. – Разве я доносчик какой? Я договориться с вами мечтаю. Мы ведь и породнились уже, а дочка ваша мне как чужая, имение вы себе оставляете. И подозрение в убийстве барона – тоже на мне. Нечестно как-то. Поделиться бы надобно.

– Против вас доказательств нет. Корф не в счет. Никто не поверит опальному дворянину, изгнанному из армии. А вы богаты, влиятельны и к тому же предводитель уездного дворянства.

– Все это хорошо, но маловато.

– Ладно, – устало кивнула Долгорукая, – уговорили. Завтра в город поедем – отпишу вам поместье.

– Мария Алексеевна, благодетельница! – радостно воскликнул Забалуев, но осекся – слишком громко получилось, и дальше уже зашептал. – Никогда не забуду вашей доброты.

– И я не забуду, – тихо сказала Долгорукая.

– Я ваш, весь ваш! Можете на меня рассчитывать!

– Хотелось бы верить… – кивнула Долгорукая.

– Верьте, верьте, а уж я вас не подведу. И давайте выпьем за наш союз!

– Надеюсь, вы принесете опечатанную бутылку из подвала?

– А вы шутница, Мария Алексеевна! Я сейчас прямо и распоряжусь.

– Да разве ж это шутка! Так, баловство. А вот когда я по-настоящему шутить начну, сразу догадаетесь. Только смотрите, чтобы поздно не оказалось, – шепотом добавила Долгорукая вслед уходившему Забалуеву.

Когда Корф пришел в себя, то первое, что он увидел, было лицо Сычихи. Владимир сильно встряхнул головой, пытаясь сбросить это наваждение, но лицо никуда не исчезло, а в голове к шумам и глухой боли прибавилось кружение.

– Ты почему здесь? – с трудом разлепляя иссохшие губы, спросил Корф.

– Не помнишь? Совсем ничего не помнишь?

– А что я должен помнить?

– Как гулял в трактире, подрался с трактирщиком?

– Не знаю, может быть… – Владимир сделал попытку приподняться на узкой и низенькой деревянной кровати, но тут же вынужден был опереться на спинку – в глазах вспыхивали и гасли маленькие серебряные звездочки, а слабость была такая, что тело казалось невесомым и совершенно чужим.

– Давно я так?

– Время торопится, и тебе надо торопиться.

– Куда, зачем? – обреченно махнул рукой Владимир. – Я один, без денег. Отравитель моего отца женился на моей бывшей невесте! Я не вернул поместье, не наказал убийцу!

– Но ты еще можешь это сделать, – Сычиха попыталась положить ладонь ему на лоб, но Владимир отшатнулся.

– У меня нет свидетельств выплаты этого проклятого долга. У меня нет ничего против Забалуева. Что я могу? Я устал воевать. Мне надоело.

– Это не ты говоришь, это брага. И разве ты не воин?

– Но почему, почему за все приходится воевать?! За правду, за любовь и даже за то, что мне и так принадлежит по праву?

– Зря только тратишь силы на вопросы, вместо того, чтобы искать ответы.

– А что изменится оттого, что истина откроется мне? Все чудесным образом перевернется? Воскреснет отец, Анна полюбит меня?

– Найди убийцу отца, и ты вернешь себе поместье. И любовь вернется к тебе.

– Что ты меня гипнотизируешь? Я же не девица – верить в твои заговоры и видения.

– А ты и не верь, ты просто встань и иди.

– Куда?

– Чтобы жить в будущем, надо понять прошлое. Ищи там, – тихо сказала Сычиха и исчезла, словно на самом деле привиделась ему.

Но нет, она, конечно, была в его комнате – на столе остывал приготовленный ею отвар. Корф понял: это для него и, поморщившись от горечи, выпил всю кружку. Через полчаса он почувствовал облегчение в голове и во всем теле. Руки, ноги – все было на месте. Он стал бодрым, уверенность вернулась к нему. Пожалуй, Сычиха права: валяться в пивной недостойно героя войны и дворянина. Больше никаких слабостей – он должен найти убийцу отца. Как она сказала – ищи ответы в прошлом? Хорошо, он тотчас же отправится в имение Забалуева и попробует разыскать там свидетельства своей правоты.

Владимир заплатил хозяину гостиницы за лошадь и отправился на поиски дома Забалуева. Ему пришлось немало поплутать по проселочным дорогам – судя по всему, Забалуев большого хозяйства не держал, поэтому мало кто видел его крепостных. Да и в гости он никого не приглашал, все больше сам навещал соседей и приятелей по карточной игре.

Когда Владимир добрался до имения Забалуева, солнце уже перевалило зенит. Под выпавшим утром снегом дом казался обычным особняком – не лучше и не хуже его собственного. Но подойти Владимиру к дому не дали. Едва он появился на дорожке, на него бросились с лаем три мохнатые собаки. Они не нападали, но обступили и принялись рычать, выразительно демонстрируя солидные клыки. Следом за собаками показались сторожа – три дюжих мужика в дохах и с ружьями наперевес.

– Здорово, братцы! – крикнул им Корф. – Собак-то отозвали бы.

– Здорово, барин, коль не шутишь! – неласково откликнулся один из них. – Фу, псины, фу!

– Мне бы хозяина твоего повидать, Андрея Платоновича, – с благодарностью кивнул Корф, видя, что собаки отбежали и два других мужика увели их за поводки к крыльцу.

– Нет его, – покачал головой сторож.

– Так проводи меня в дом. Я его подожду.

– Не велено!

– Как же не велено?! Мы с твоим барином договорились. Если я уйду, он приедет и тогда уже точно велит тебя выпороть за такое гостеприимство!

– Не стращай, барин, и не лезь на рожон! Мы зайцев бьем без промаха.

– А вот это я сейчас и проверю, – Корф стремительно сделал шаг к сторожу и выхватил у него ружье. Мужик оторопело уставился на него и пуще прежнего замотал головой.

– Зря ты это, барин, – с угрозой в голосе сказал один из вернувшихся сторожей. – Фирс у нас ротозей известный, ружье зарядить забывает.

– А вот мы свои завсегда наготове держим, – поддержал его третий сторож.

– Ладно, – кивнул Корф, поняв, что диспозиция неудачная, и осторожно опустил на землю отобранное у Фирса ружье. – Все, спектакль окончен. Так и передам вашему барину, мол, хорошие у вас, Андрей Платонович, сторожа!

– Мы воробьи стреляные, нас на мякине не проведешь, – усмехнулся второй сторож.

– Давай, давай, пока мы тебе шкуру не попортили! – с обидой в голосе пригрозил ограбленный Корфом сторож.

– Да не, Фирс, пусть катится восвояси, нам из-за него на каторгу идти неохота, – сплюнул вдогонку Корфу третий мужик.

Этот странный случай только подтвердил, что в нынешней и прошлой жизни хозяина дома что-то нечисто. Теперь уже Владимир был в этом уверен. Но как проникнуть в дом, хранящий не одну, наверное, тайну? Одному вряд ли удастся преодолеть этот заслон. Что же, пора звать на помощь Михаила. Уезжая, Репнин сказал, что найти его можно в таборе у цыган близ поместья Забалуева. Гитарные переборы ветер доносил до слуха и сейчас. Значит, это судьба. Владимир направил коня в сторону озера и пришпорил его. Вперед!..

– Снова слышу голос твой, / Слышу и бледнею. / Как расставался я с душой, / С красотой твоею. / Если б муки эти знать, / Чуя спозаранку, / Ох, не любил бы, не ласкал смуглую цыганку, – пел красивый бархатный баритон, и голос становился все ближе и ближе.

Но что это? Владимир вздрогнул – второй, зазвучавший рядом с мужским, женский голос принадлежал Анне. Корф никогда и ни с каким другим не спутал бы его. Владимир осадил коня и спешился. Он боялся нарушить ладность песни и то очарование, каким веяло от проникновенных голосов.

– Зачем, зачем передо мной / Образ этот милый / Ох, не смогла меня ты полюбить. / Я забыть не в силах.

Владимир привязал коня к дереву и подошел ближе к кибиткам – да, это была Анна. Они сидели у костра – седовласый величавый старик, молодая красавица-цыганка и Репнин.

– Снова, снова слышу голос твой. / Слышу и бледнею. / Ох, расставалась я с душой, / С красотой твоею, – пела Анна, и как когда-то сердце зашлось от тоски. Владимир отступил назад, под ногою хрустнула ветка.

Песня оборвалась. Репнин, выхватив из-за пояса пистолет, вскочил со своего места и бросился в ту сторону, откуда послышался шум. Корф на всякий случай поднял руки и вышел из-за кибитки.

– Владимир? Дружище, как же я рад! – приятели обнялись, Седой жестом пригласил Корфа к костру.

– Я думал, вы уходите из наших мест с первым снегом, – с благодарностью кивнул Корф Седому.

– Мы бы и уехали, да должок тут один остался – надо бы получить.

– Забалуев?

– Он самый, – подтвердил Седой, раскуривая трубку.

– А что здесь делает Анна, Михаил? Она уже давно должна была жить в Петербурге.

– Карл Модестович помешал, – тихо сказала Анна.

– И мне пришлось устроить похищение и спрятать ее у цыган, – добавил Репнин.

– Это не выход, Миша. Мы можем все исправить только одним способом – уличить Забалуева в убийстве и вернуть поместье.

– Пока ты будешь возвращать свое поместье, Анна может попасть в руки какого-нибудь самодура!

– Похоже, ты сейчас не способен принимать правильные решения. И уж не знаю, то ли это дым от костра, то ли опять тебе любовь в голову ударила.

– А что за это время предпринял ты? Где был, что делал, пока я Анну спасал?

– Тоже спаситель нашелся – забрался в глухой лес и отсиживается.

– Я-то хотя бы оборону занял, а ты до передовой вообще не дошел – отдал все Долгорукой без боя и руки опустил!

– Перестаньте ссориться, господа, – прервала их Анна. Еще немного, и спор мог легко перерасти в драку и дуэль. – В нашем положении бессмысленно держать обиды друг на друга. Если вы снова приметесь враждовать, то ничего хорошего из этого не выйдет. Так что лучше обменяйтесь рукопожатием и помиритесь. Я прошу вас.

– Анна права, – подумав, признал Репнин. – Мир?

– Мир, – нехотя, сквозь зубы согласился Корф. – И хочу, чтобы ты знал: я тоже не бездействовал. Сегодня я пытался пробраться в поместье Забалуева, но сделать это оказалось не так просто. Дворня вооружена. Дом охраняют собаки. Одному там не справиться.

– Ты, кажется, просишь моей помощи? – хмыкнул Репнин.

– Я прошу, чтобы ты довел начатое дело до конца. Ведь это была твоя идея – пробраться в дом Забалуева.

– Я поеду с вами, – решительно сказала Анна.

– Женщина на корабле… – покачал головой Корф.

– Анна, мне кажется, вы недооцениваете опасность предстоящего предприятия, – поддержал сомнения друга Репнин.

– Я пойду с вами. Потому что я знаю, как пробраться в дом, а вы нет.

– Тише, – вдруг остановил их Седой. – Слушайте.

– Чужой, – подтвердила сидящая рядом с ним Рада.

– Надо спрятать Анну. Рада, помоги, – обернулся к ней Репнин.

– Хорошо, барин," – Рада поднялась и кивнула Анне. – Идем со мной. Я спрячу тебя так, что и князь не найдет.

Не успели девушки и Седой скрыться за кибитками, на поляну вышел сам Карл Модестович.

– Что будем делать? – шепнул Репнин и в следующую секунду упал, получив мощнейший удар в челюсть.

– Подлец! – закричал склонившийся над ним Корф. – Я знаю, это ты. Ты увез ее. Где ты ее спрятал? Где она?

– Да мне нет до нее никакого дела. Я с Анной порвал отношения, и тебе это хорошо известно, – со злостью сказал Репнин, держась за щеку. Он не сразу понял игру Корфа, но быстро опомнился.

– Она исчезла. Ты знаешь, куда. Отвечай!

– Не знаю и знать не хочу. Уходи отсюда по добру по здорову. Я здесь у друзей-цыган, сейчас мы вместе объясним тебе, что к чему.

– Не верьте ему, Владимир Иванович, – вмешался управляющий. – Он сам мне деньги предлагал, чтобы я Анну с ним отпустил.

– И ты те деньги, конечно же, взял? – Корф свирепо посмотрел на управляющего.

– Если бы я деньги взял, стал бы я сейчас Анну искать!

– Так ты тоже за ней сюда пришел?

– Вот, дорога привела. Видать неслучайно, раз и вы здесь…

– Значит, правильно привела, – кивнул Корф и снова обернулся к Репнину. – Говори, где она?

– Да я о ней и думать забыл. Купить хотел, не отрицаю. Может, мне приятно видеть, как она в моем доме на кухне картошку чистит да полы моет. А тебе-то она зачем, ты ведь не хозяин ей уже?

– Так я тебе и поверил!

– Не столь уж и важно, веришь ты мне или нет. С цыганками мое сердце успокоилось. Они песни поют страстные, объятия их – жаркие, поцелуи – сладкие. Мне до вашей Анны дела нет. Нужна она вам – так ищите, а меня не трогайте. Понятно?

– Как не понять! – Карл Модестович подмигнул появившейся на словах Репнина Раде. – Из-за такой красавицы можно забыть все на свете! Однако я все же проверю, не здесь ли предмет вашего спора.

– Я только что все проверил, Карл Модестович. Нет ее здесь, – Корф с безнадежностью махнул рукой. – Поеду дальше искать.

Что ж, если Корф отчаялся, значит, и впрямь чисто здесь, – рассудил управляющий.

– Я, пожалуй, тоже пойду. А ты, красавица, всем скажи – ищут, мол, беглую крепостную, что выдает себя за барышню. Деньги за нее обещаны хорошие. Ваш вожак знает, где меня найти.

Друзья собрались вместе не сразу.

– Однако, Михаил Александрович, вы были весьма убедительны, когда говорили с Карлом Модестовичем, – обиженно заметила Анна.

– Сказал первое, что в голову пришло. Простите, моя царица!.

– А мне показалось, вы были довольно искренни. Я даже поверила, что вы хотели сделать меня своей рабыней.

– Разве только в страшном сне, Анна! – принялся оправдываться Михаил.

– Все, друзья мои, довольно разговоров – нам пора действовать. Модестович в любой момент может вернуться. Кто знает, действительно ли он поверил нам, – остановил милую перебранку Корф. – Я сделал вид, что ушел, и обернулся вокруг табора. Надеюсь, мне удалось запутать управляющего хотя бы на время.

– Пора – значит, пора, – улыбнулся Репнин. – Мы ведь теперь в расчете?

– Что? Ах, да, в расчете, – кивнул Корф. – Думаю, твоя боль скоро пройдет. Моя успокоилась к вечеру.

– Что такое, господа? – с недоумением поинтересовалась Анна. – Вы что-то скрываете от меня?

– Так, былое! – отмахнулся Репнин. – Не стоит и разговора. Спасибо тебе, Рада, за Анну.

– Зачем цыганке слова? Сердцем благодари, любовью своей, – прошептала Рада, с грустью смотревшая на них. – Только вот сердце твое занято, а любовь слепа.

– Прости меня, – тихо сказал Репнин. – Видишь ли, Анна…

– Опять, Анна! – воскликнула Рада и пошла прочь от костра.

Репнин смутился, поймав на себе взгляда Корфа и Анны, и махнул – не стоит переживать, не о чем…

Когда они подошли к дому Забалуева – Репнин узнал у цыган кратчайшую дорогу к имению – уже смеркалось. Охранники, по-видимому, разделились и дневалили по одному на посту у небольшого костра возле крыльца. Собаки далеко не отбегали, видать, тоже мерзнуть не хотели. Первый снег, не растаявший днем, напоминал о конце осени, вечерами было уже по-зимнему зябко.

– Голову на отсечение, это тот самый мужик, с которым я давеча сцепился! – признал его Корф, выглядывая из-за угла дома.

– Побереги голову и лучше подумай, как заставить его открыть двери, – посоветовал Репнин.

– Надо подумать…

– Пока мужчины думают, женщины обычно действуют, – сказала Анна и с криком «Помогите! Помогите!» открыто побежала к дому.