Текст книги "Возвращение"

Глава 5
Возвращение блудного отца

«Ах, какое прекрасное утро!» – с восторгом подумал Андрей Платонович Забалуев, потягиваясь на мягкой и теплой перине. Снежок искрился на солнце, на небе – ни облачка. «Я жив и здоров, я свободен, и скоро буду снова на коне – при деньгах и удовольствиях, какие только пожелаю. Если этот маменькин сыночек думает, что Забалуева можно не принимать всерьез, то он глубоко заблуждается. Нет, князьку придется раскошелиться, а мне пора бы уже и вернуться к нормальной жизни».

Забалуев вытянул руки вперед и сделал гимнастику для пальцев – тонких ловких пальцев игрока. Забалуев истосковался по азарту и зеленому сукну. Он с большим трудом переносил необходимость соблюдать приличия, вести светские беседы под сладенькие настоечки и расписывать с княгиней долгими вечерами пульку по маленькой. Забалуев жаждал крупных, рискованных ставок, ему было душно в домашней гостиной – хотелось полной грудью вдыхать сигарный чад, витающий над столами в игровом клубе.

Забалуев не был изнеженным сибаритом, но он любил жизнь с ее самыми острыми удовольствиями. Скачки – ставки, рулетка – ставки, карты – ставки, проигрыш – выигрыш. И особенный, главный момент – это когда фарт пошел. Когда ты еще не знаешь, каков окажется результат, но игра завертелась до необратимого, и тебя втягивает под колесо. Восторг, близость абсолютного предела – мечтаний, жизни… Кровь беснуется в жилах – то носится по ним, одуревшая от вина и возбуждения, то припадает к вискам и топит голову в вязкой сладковатой жиже.

«Но ничего, ничего, – улыбнулся Забалуев своим самым дорогим и желанным ощущениям. – Доведу эту игру до конца и все! Тут же в карету, и – в Петербург. А то еще лучше – в Ниццу. Если князь окажется не дурак, он сочтет за лучшее от меня откупиться, но конечно и я себя в обиду не дам, за дешево не отделаются. Развода захотел, Андрей Петрович? А пусть попробует, я им не какой-нибудь граф Суворов – обобрать себя не дам и в монастырь не сбегу. Хочет для сестры свободы – пусть положит мне годовое пособие в счет приданого, да еще поможет должок мой закрыть».

Вконец разорившийся на игре Забалуев успел залезть и в казенный карман, да спрятать растрату не успел – дернул же черт княгиню на преступление! Атак все было хорошо придумано – влиятельный и обеспеченный жених, готовый породниться с наследницей солидного состояния и родового имени. А что жених не молод, так оно и лучше, по сторонам смотреть не станет, дом будет укреплять. Все рассчитал, кроме одного – недооценил Забалуев будущую свекровь. Ох, недооценил!..

* * *

Забалуев оделся и вышел в гостиную. Долгорукая уже сидела там на своем излюбленном диване – разнаряженная и разрумяненная, как кукла. Она по-совиному крутила головой, зорко оценивая каждого входящего, и стращала и так, и эдак крутившуюся вокруг нее Татьяну.

– Да отойди ты, надоела мне, – махала на нее руками Долгорукая. – Ты кто?

– Господи, барыня, – чуть не плакала Татьяна. – Таня я, прислуга ваша. Вы меня совсем не помните?

– Таня? – княгиня как будто погрузилась в отдаленные воспоминания, но ничего там не найдя, просто решила смилостивиться. – Так и быть, ладно, – помню, помню. А чего тебе надобно от меня?

– Чай я вам принесла – ваш любимый.

– Что же ты врешь, что прислуга? – оттолкнула Долгорукая чашку. – Если и впрямь ты у меня в услужении, то знать должна, что я шоколад люблю, горький и горячий.

– Откуда шоколад-то? – расстроилась Татьяна. – Мы ж в Петербург уже сто лет не ездили.

– А нам и незачем. Вот Петенька вернется и все привезет. И иди ты от меня, утомила, однако.

Татьяна всхлипнула и попятилась к двери.

– А мне ты чая не предлагаешь? – подпер ее со спины Забалуев.

Татьяна ойкнула и отскочила.

– Да вот, возьмите…

– Ты что же это – мне объедки с барского стола суешь? – осадил ее Забалуев. – Свежего принеси, чтоб парок стоял. Да печенье не забудь – с мармеладом. Сладкое люблю, ох, как люблю. Здравствуйте, княгиня.

– Господин… – Долгорукая пристально посмотрела на него.

– Забалуев, – с готовностью подсказал он. – Андрей Платонович.

– Ах, да, – кивнула Долгорукая, наш новый предводитель уездного дворянства. Рада вас видеть. Как ваши дела? Вы, наверное, к мужу приехали? Но Петруша в Москве. Даже и не знаю, имеет ли вам смысл его подождать.

– Подождать? – рассмеялся Забалуев. – Мария Алексеевна, голубушка, я здесь живу!

– Как мило! – захлопала длинными ресницами Долгорукая. – Погостить приехали? Что же, я гостей люблю. Мы с вами беседовать станем. А в преферанс вы играете, любезный?

– Только ради вас, Мария Алексеевна, только ради вас, – Забалуев вальяжно подплыл к Долгорукой и принялся ей ручку лобызать.

– Ваш чай, – объявила Татьяна, возвращаясь в гостиную.

– Вот и умница, – поблагодарил ее Забалуев, велев поставить чашку на столик рядом с диваном. – А пока еще одно поручение исполни-ка. Вели в уезд ехать – портного мне привезти. Новый сюртук хочу, этот я на нарах пролежал, попортился матерьяльчик, поистерся.

– Что же это вы меня не спросили – крепостной девкой в чужом доме распоряжаться? – приподняла бровь Долгорукая.

– А вы мне давно уже и не чужая, Мария Алексеевна, – осклабился Забалуев.

– Это в каком смысле? – тоном оскорбленного достоинства сказала Долгорукая. – Я – мужняя жена, у меня деточки, трое. Или вы думаете, раз Петр Михайлович в Москве, то можете здесь похозяйничать?

– Да, да, в Москве, – ухмыльнулся Забалуев. – А скоро ли вернется?

– Сама заждалась! Как дело обернется. Да и путь не близкий. А он вам по делу нужен?

– По важному, по очень важному и очень срочному делу, – громко сказал Забалуев, наклонившись к самому уху Долгорукой.

– А почему вы кричите, Андрей Платонович? Я сумасшедшая, а не глухая.

– Вот как? – Забалуев впервые за это время с интересом посмотрел на княгиню, но она ответила ему кристально чистым и невинным взглядом. – Ну, раз супруг ваш в отъезде и вернется не скоро, тогда, может быть, вы окажете мне услугу, о которой я хотел просить Петра Михайловича? Дело-то важное, не терпящее отлагательств. Видите ли, на мне, как предводителе дворянства, лежит ответственность следить за всем в уезде. К примеру, за уплатой налогов в казну.

– Да-да, очень ответственная должность! – согласилась Долгорукая.

– Так вот, ваш муж, Мария Алексеевна, как это не прискорбно, не заплатил в этом году подушные подати и с земель.

– Не может быть! У нас нет задолженностей по акцизному ведомству, мой муж – добропорядочный человек и он никогда такого не забывает.

– А в этот раз забыл! – развел руками Забалуев. – А, имперская казна не может ждать.

– Ах, как же так, – расстроилась Долгорукая. – Конечно, у Петруши столько дел!.. Но чем же я могу вам в этом случае помочь? Я не вправе решать без мужа такие вопросы. Вы, однако, дождитесь его, он скоро вернется. У нас сегодня вишневый пирог! Завтра мы с девочками будем играть в шарады. Вы с нами не соскучитесь!

– Мария Алексеевна, я всего лишь не хочу, чтобы у вашего мужа были большие неприятности! Не дай Бог, поместье могут отобрать, все как есть, подчистую!

– Да неужели так серьезно? – Долгорукая на минуту задумалась. – Хорошо! Что я должна сделать?

– Вам надо только передать мне ту денежную сумму, что соответствует земельной пошлине за год. А дальше я все устрою сам! Вам – никаких хлопот! Поймите, я ведь тоже человек подневольный. Могу ли я на вас надеяться? На ту необходимую сумму?

– Разумеется, Андрей Платонович! Я не желаю, чтобы у Петеньки были проблемы с законом. Я дам вам то, что вы просите. Пополудни в два в кабинет заходите, все и получите.

– Маменька! – в гостиную в сопровождении высокой красивой молодой женщины вошла Соня. – А у нас гостья.

– Простите, если приехала некстати, но я посылала вам заранее письмо. Вы получали его?

Долгорукая с недоумением воззрилась на вошедшую.

– Маменька, – Соня быстро подбежала к ней и шепнула. – Ты помнишь, письмо от твоей кузины?

Это наша дальняя родственница, Елена Дмитриевна Болотова.

– Надеюсь, что не стесню вас своим присутствием, – скромно улыбнулась неожиданная гостья.

– Что вы, что вы! – бросился к ней Забалуев. – Мы всегда рады гостям. Будем знакомы, я муж их старшей дочери, Елизаветы Петровны, Андрей Платонович, к вашим услугам.

– Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, – Соня неодобрительно посмотрела на Забалуева и увела гостью с собой.

– А дамочка ничего, – бодрым тоном сказал Забалуев. – Весьма приятная и даже во всех отношениях.

– Я что-то подзабыла, вы здесь кто? – ангельским тоном осведомилась Долгорукая.

– Я? – прикинулся Забалуев. – Я жертва вашей неуемной страсти, а вы мой пожизненный кредитор.

– Не помню, чтобы я любила заниматься благотворительностью.

– Судя по всему, вы много еще не помните, но я с удовольствием буду освежать вашу память, – шутовски поклонился ей Забалуев.

– Портной приехали-с, – сообщила Татьяна. – К себе пройдете или здесь разговаривать будете?

– Здесь, конечно, здесь, – воскликнул Забалуев. – Как я могу вести портного в конуру, которую мне отвели в этом доме.

– Что-то у меня голова заболела, – Долгорукая приложила ладонь ко лбу. – Пойду к себе. Верка, помоги мне подняться. Что смотришь, тебе говорю!

– Мне? – растерялась Татьяна. – Таня я, Татьяна.

– Да не все ли равно – девка же. Буду звать тебя девка, если тебе Верка не нравится. Иди сюда и руку подай! Вот так!

Татьяна сглотнула слезы и повела Долгорукую из гостиной.

– Обещание-то свое не забудете, княгинюшка? – Забалуев издалека помахал ей ручкой на прощанье.

– Я не злопамятная, я помню, – кивнула, уходя, Долгорукая.

– Месье Забалуев, – тут же впрыгнул в гостиную ловкий, похожий на стручок, портной. Он был в полосатом жилете под укороченном пиджаком с зауженными рукавами и приталенным силуэтом. И делал в фамилии Забалуева ударение на последний слог – на французский манер. – Будем смотреть журнальчики или сами обскажете мне фасон?

– Журнальчики, конечно же, журнальчики, – Забалуев развалился в кресле, а портной немедленно приспособил у него на коленях замусоленную по уголкам книжицу и принялся перелистывать ее, время от времени тыкая исколотым указательным пальцем то в одну, то в другую картинку.

Забалуев что-то одобрял, на что-то квасился. Хотелось прифасониться, но вместе с тем не опозориться – все-таки он солидный человек в возрасте и положении.

– А что, дружок, может серебряного канту по костюму подпустить?

– Для вас, Ваше сиятельство, – золотого! Золотого, и не меньше! И материала купить наилучшего! – вертелся портной.

– Соображаешь, каналья!

– Чтобы богато было, – кивал портной. – Чтобы в свете не стыдно показаться.

– Вот-вот! Шей, валяй, все равно – женины родственники заплатят, – довольно улыбался Забалуев.

Выбрав фасон, портной принялся снимать с Забалуева мерки, а тот вдохновенно предался пению.

– «Любви утехи длятся миг, а наслажденье помним вечно…»

– Прекрасный тенор, господин Забалуев, – насмешливо сказал Репнин, входя в гостиную. – Удивлен, что вы осчастливили своим присутствием здешние места.

– Из-за Лизоньки, ненаглядной, пришлось переехать сюда, – покосился на него Забалуев. – Она ведь любит есть сладкое, спать на мягком. А мое поместье не очень удобное.

– Мне кажется, господин Забалуев, это вы любите спать на мягком и есть сладкое. И желательно за чужой счет.

– Фи, как пошло и неблагородно! На вас непохоже, князь. Что ты возишься, однако, – прикрикнул Забалуев на портного – он не хотел, чтобы тот присутствовал при разговоре с Репниным. – Хватит меня обмерять, пора уж и за работу.

– Как скажете, – заторопился портной, убирая в саквояж журнал и сантиметр. – Вы позволите завтра же с примеркою?

– Что значит – позволю? – с праведным гневом воскликнул Забалуев. – Жду! Жду и непременно.

Портной пару раз вежливо раскланялся и, пятясь, исчез за дверью.

– Кстати, – обернулся Забалуев к Репнину, с презрительной усмешкой наблюдавшему эту сцену. – И от вас я тоже кое-чего жду. В частности, ваших извинений.

– Извинений? За что?

– За ложные обвинения в убийстве барона Корфа.

– А я перед лжецами не извиняюсь. Ради выгодного брака вы скрыли свою нищету, в надежде, что с помощью княгини Долгорукой завладеете поместьем Корфов.

– А вот это вам доказать никогда не удастся! Никогда!

– Тогда, может быть, мне удастся доказать хищение из государственной казны в вашем уезде?

– Хищение из государственной казны? Ха-ха-ха! Никогда не докажете!

– Уверяю вас, я позабочусь о том, чтобы вор был наказан, – с тихой угрозой в голосе заверил Забалуева Репнин.

– Никогда! – выпрямился тот, приподнимаясь на носки. – Не дождетесь!

– Вы меня еще очень плохо знаете, – улыбнулся Репнин. – У нас в роду все упорные. Пока своего не добьются, не остановятся.

– Не испугали! – зло ответил ему Забалуев, сочтя все же за лучшее ретироваться из гостиной. – Не испугали, говорю вам. Зря вы все это, зря!

– Оно и видно, – рассмеялся Репнин.

– Понимаю, это так тяжело – трое суток сидеть на почтовой станции! Уж лучше путешествовать на долгих! – послышался из коридора сочувственный голос Сони. И тут же она сама вошла в гостиную в сопровождении только что приехавшей гостьи, которая объясняла ей, как избежать превратностей дальнего путешествия.

– Но так получается медленно, очень медленно! А на казенных лошадях, если повезет со смотрителями и деньги есть, то можно путешествовать без остановки!

– Ольга? – воскликнул Репнин. – Госпожа Калиновская?!

– Вы, должно быть, ошиблись… – Ольга, а это была она, изобразила на лице своем крайнее недоумение и даже обиду.

– Вы обознались, князь. Это госпожа Болотова, наша дальняя родственница. Она вдова и приехала в наши места на богомолье! – Соня с легким упреком покачала головой. – А это.., позвольте представить вам, Елена, – князь Михаил Репнин!

– Весьма рад знакомству! – не скрывая своего скепсиса, поклонился Калиновской Репнин.

– Я здесь проездом, князь, – кивнула Ольга. – После смерти мужа совершаю паломничество, дабы заглушить скорбь тяжкой утраты.

– Надеюсь, вы простите мои сомнения. Я принял вас за даму, с которой встречался при дворе.

– Надеюсь, вы нас с ней познакомите, если я окажусь в Петербурге, князь?

– Увы, это невозможно, – покачал головой Репнин. – Госпожа Калиновская покинула Россию. Навсегда.

– Наверное, это очень тяжело – расставаться с родиной?

– Дама, о которой я говорю, – Репнин посмотрел прямо в глаза Ольге, – была приглашена ко двору из Польши.

– Ах, вот как? В таком случае, ей не близка горечь подобной потери.

– Как это ужасно, – вставила Соня. – Потерять любимого человека! Вы такая молодая и такая несчастная!

– Иногда приходится умереть, чтобы доказать свою любовь! – грустно улыбнулся Репнин. – Но позволю себе оставить вас. Я бы хотел переговорить с Андреем. Он дома?

– Вы можете застать его в кабинете, – кивнула Соня. – На время болезни матушки он принял на себя управление делами. Елена Дмитриевна! Давайте, я провожу вас в столовую, вам следует подкрепиться с дороги.

– Что же, желаю приятного времяпровождения в вашем богоугодном предприятии, госпожа… Болотова, – церемонно раскланялся с дамами Репнин.

«А вот это сюрприз!» – подумал он, когда Соня и Ольга вышли из гостиной. Репнин растерялся – с одной стороны, он понимал, что случилось нечто из ряда вон выходящее и опасное. С другой – стремление Ольги вернуться в объятия любимого были ему близки и понятны. Но он не мог не понимать и того, что этой встречей и молчаливым согласием принять правила затеянной Калиновской игры он невольно становился ее соучастником. Репнин не сомневался, что приезд Ольги в Россию – это побег. Что же теперь делать – исполнить долг перед государем императором, выдав местонахождение Калиновской, или сделать вид, что ничего не заметил и Ольгу не узнал?

– Послушай, ты напрасно тревожишься, все будет хорошо, обещаю тебе, – с этими словами в гостиной появился Андрей. Следом за ним, как на привязи, шла бледная Татьяна – она первой увидела Репнина и остановилась в дверях. – Что с тобою? Ах, Миша! Как я рад видеть тебя. Что у Владимира – он получил возвратные документы?

– Если честно, я не знаю, – пожал плечами Репнин. – Я вообще-то приехал к тебе со всем своим скарбом проситься на постой. Я не могу больше жить у Владимира.

– Конечно, я с удовольствием приму тебя. Татьяна, посмотри, есть ли еще свободная комната для гостей, и проверь, готова ли она. – Андрей проводил Татьяну каким-то уж слишком сердечным и теплым взглядом и обернулся к Репнину. – Так что же случилось?

– Извини, что доставляю тебе лишние хлопоты. У вас сегодня съезд какой-то. Я видел Забалуева, и эта женщина – как ее?

– Болотова? И не говори, – махнул рукой Андрей. – Но ее приглашала маман, и я не мог отправить ее обратно или предложить переехать в гостиницу женщине в таком горе. А вот Забалуев… Впрочем, с ним я и сам разберусь. Но ты не ответил на мой вопрос. Какая кошка пробежала между вами с Корфом?

– Это не кошка, но тоже.., в некотором роде… – смутился Репнин.

– Вы поссорились из-за женщины? Узнаю Корфа! Но можешь не волноваться – здесь ты будешь в полной безопасности.

– Как раз, наоборот. Я иду навстречу этой опасности и прошу тебя сопроводить меня.

– И что сие должно означать?

– Я прошу тебя стать моим секундантом.

– Нет, нет! – воскликнул Андрей. – Вы не можете…

– Прости, Андрей, что втягиваю тебя, но дуэли нам с Владимиром уже не избежать. Все зашло слишком далеко. И поэтому я обратился к тебе…

– И совершенно напрасно! – прервал его Андрей. – Я говорю тебе – нет! И, если Владимир вздумает просить меня о том же, я и ему отвечу категорически – нет, нет и нет!

– Но Андрей…

– Довольно! Больше вам не удастся втянуть меня в эти нелепые игры! Опомнись, Миша! Вы – друзья, вы столько прошли вместе. И все ради того, чтобы наброситься друг на друга из-за.., как ты изволил выразиться, в некотором роде кошки? И не проси, и не уговаривай, я тебя и слушать не стану. Или помиритесь, или перестреляйте друг друга к чертовой матери!

Репнин хотел было ему возразить, но вернулась Татьяна и сказала: «Комната готова, Андрей Петрович».

– Вот и славно, – остывая, сказал Андрей. – Проводи Михаила Александровича. И больше ни слова!

Репнин понял, что по крайней мере сейчас продолжать разговор с Андреем бессмысленно и вышел из гостиной.

"Идиоты, кретины! – подумал Андрей. – Нашли себе утеху – стреляться. И в такое время! Им бы мои заботы: мать сошла с ума, сестра с утра заложила карету и исчезла в неизвестном направлении. Забалуев настолько обнаглел, что простого шантажа ему мало – заказал за наш счет портного, ест, спит на всем готовом, третирует Лизу – как бы и она умом не тронулась от горя. Следит за мной и Татьяной, она в доме уже и тени боится. А тут еще и гостья незваная…

Здесь я конечно не прав, она давно к нам собиралась, но сейчас это очень некстати, так некстати!"

– Андрей! Андрюшенька! – в гостиную влетела раскрасневшаяся от волнения Соня. – Папа, папа… Папенька вернулся!

– Соня, – Андрей взглянул на сестру сурово и неодобрительно. – Возьми себя в руки и перестань сочинять. Иначе я начну думать, что шизофрения распространяется как инфлюэнция – по воздуху.

– Андрюша, ты не понимаешь, – Соня подскочила к нему с мокрыми от слез и вместе с тем сияющими глазами и, взяв за руку, потянула за собой к двери. – Это правда! Идем, ты сам увидишь!

Андрей хотел было ей возразить, но слова замерли у него в горле. Он остолбенел, не в силах осознать случившееся – в гостиную вошел отец. Живой и здоровый. Никита, конюх Корфов, поддерживал его, помогая идти, а замыкала процессию Лиза, бледная и счастливая.

– Здравствуй, Андрей! – тихо сказал князь. – Я вернулся.

– Отец, – только и мог сказать Андрей. – Это ты?

– Подойди и обними меня, и тогда сам поймешь, что видишь перед собой не призрак.

– Отец, – Андрей бросился к князю и порывисто обнял его. – Как это может быть?

– Долгая история, – улыбнулся Долгорукий.

– Нет-нет, не уходи от ответа. Я хочу знать правду и немедленно!

– Андрей, – остановила его Лиза. – Мы проделали тяжелый путь, и, мне кажется, было бы своевременным дать отцу отдохнуть с дороги. К тому же, папеньке трудно ходить.

– Андрей прав, – кивнул князь, с благодарностью кивая Никите, помогавшему ему сесть на диван. – Наша встреча слишком затянулась, и теперь я не должен дольше оттягивать объяснение со своими детьми.

– Я маменьку позову! – воскликнула Соня и так стремительно исчезла, что ей никто не успел помешать.

– Вы переглянулись, – заметил князь. – Почему?

– Лиза считает маман виновной в твоем исчезновении, – пояснил Андрей.

– Маша была убеждена, что я погиб, и поторопилась избавить вас от переживаний по этому поводу. Думаю, она просто защищала вас. Как любая любящая женщина, как мать.

– Но где ты был все это время? Почему не давал знать о себе?

– Пуля задела нерв, и более полугода я пролежал без движения, а меня выхаживала.., одна женщина.

– Эта женщина присвоила тебя себе! – воскликнула Лиза.

– Она меня защищала.

– О чем ты говоришь? – Андрей переводил взгляд с отца на Лизу. – Вы чего-то не договариваете. Оба.

– Этот портрет, – сказала Лиза, – помнишь, той женщины? Ее зовут Марфа.

– Я писал вам, но Марфа обманула меня – она так и не отправила ни одного из них.

– Значит, все это время Лиза подозревала правду? И она нашла тебя? Это даже в голове не укладывается!

– Не стоит печалиться о прошлом, Андрюша! Я вернулся, и отныне уже никто и ничто не сможет разлучить нас.

– Соня! – послышался из коридора недовольный голос Долгорукой. – Да не тяни ты меня так, рукав оторвешь. Я знаю, что Петя в Москве, но ему еще рано возвращаться… А!

Когда княгиню привели в чувство, она дрожащей рукой боязливо потянулась к голове мужа и провела ладонью по волосам.

– Что ж так рано, Петенька? А у нас к приезду еще ничего не готово. Пирог вот хотели с вишнею, какой ты любишь, да тесто только завели. Мы ведь не ждали тебя сегодня.

– Что с ней? – князь растерянно посмотрел на сына.

– Разве Лиза не сказала тебе?

– Нам было не до разговоров – пока собирались, пока ехали, – развела руками Лиза.

– Машенька, родная, что с тобой? Посмотри на меня. Мне надо столько сказать тебе!

– Петя, а что это у тебя с ногой? Ты с лошади упал? Я же понимаю – дела, дела, и потом Москва не так от нас и близко.

– Маша! Почему ты не слышишь меня? Господи, что я наделал! Это я во всем виноват. Только я, я один.

– Да что случилось-то Петенька? – Долгорукая смотрела на мужа, как маленькая девочка на больного отца – то ли пожалела, то ли испугалась.

– Соня, – негромко, но твердо сказал Андрей, – ты поступила неосмотрительно. Маман еще не готова к таким переживаниям. Пожалуйста, отведи ее к себе.

– Я помогу ей, – тут же вызвалась Лиза, и вдвоем они помогли княгине подняться и под руки повели ее из гостиной.

– Устала я что-то, – уходя, кивнула Долгорукая. – А ты, Петя, молодец, что приехал пораньше. Дети по тебе так соскучились – совсем ты их за делами позабыл.

– Давно это с ней? – вздохнул Петр, провождая жену полным сочувствия и тревоги взглядом.

– Несколько дней. И я даже благодарен небу за то, что с маменькой это случилось.

– Что такое ты говоришь?

– Если бы рассудок ее не помутился, маман ждала бы сейчас тюрьма и наказание за убийство.

– Но я же жив!

– Ты? А при чем здесь ты? Маменька отравила Ивана Ивановича, барона Корфа.

– Как, за что? – князь схватился рукой за грудь и тяжело задышал.

– А разве вам неизвестно? Уже и Соня знает, что ваши поездки к Корфам по четвергам были не так невинны, как вы представляли это нам.

– Это я, я довел ее до крайности! Маша совершила тяжкий грех, но этот грех – на мне! Причина ее ненависти в моих поступках! Бедный, бедный мой Иван!..

– Владимир не стал преследовать ее, но не простил.

– О, если бы вы могли простить меня! За все горе, что я причинил вам! Андрей, я отвезу Машу в Петербург, за границу – мы вылечим ее. Она не будет нуждаться ни в чем. И мы навсегда останемся вместе!

– К сожалению, это еще не полный список наших несчастий, отец.

– Говори, – отдышался князь. – Я хочу испить эту чашу до дна.

– Обуреваемая ревностью и обидой, маменька пыталась отнять у Корфов их имение. Она сговорилась с предводителем уездного дворянства…

– Забалуев? Этот никчемный шут и лизоблюд?

– К сожалению, он еще и заядлый картежник, проигравший все свое состояние и теперь претендующий на наше. Ибо матушка заключила с ним договор и выдала за него замуж Лизу.

– Этого не может быть!

– И теперь Забалуев живет в нашем доме и отравляет нам жизнь.

– Лиза! Девочка моя!.. – Долгорукий схватился руками за голову. – И меня не было рядом! Я писал бесполезные письма и наслаждался любовью вдали ото всех, а моя девочка отдана была в лапы омерзительного проходимца! Мне нет прощения! Я виновен, виновен, виновен!..

– Отец! – остановил стенания князя Андрей. – Сейчас не время предаваться отчаянию. Вы вернулись, вы живы, и мы должны все исправить. Я собирался написать прошение императору о содействии в разводе…

– Я сам напишу его! Я поеду в Петербург и добьюсь для Лизы свободы.

– Папа… – голос Андрея дрогнул – впервые за весь разговор. – Я не знаю, как и сказать – счастье это или нет? Я переполнен чувствами, я потрясен, я в смятении и растерянности одновременно. Я не верю, вы ли это или это чудесный сон. Но я благодарю Господа за ваше возвращение!

– Благодари Лизу, – прошептал князь…

* * *

– Андрей Платонович! – в комнату Забалуева влетел конюх и порученец Долгорукой Дмитрий.

– Ты чего орешь, как резаный, – недовольно поморщился тот, потирая ухо. – Видишь, я отдыхаю. Я думаю, мне тишина требуется и большая сосредоточенность.

– Про Петра Михайловича слышали?

– А что про него слушать! Помер он, уже год, как помер, или ты забыл?

– Вернулись наш барин – целый и невредимый! С Лизаветой Петровной приехал!

– Что за бред! – поморщился Забалуев.

– И вовсе не бред – сами подите, посмотрите! Живой и здоровый! В гостиной с молодым барином разговаривают.

– Врешь! – Забалуева подкинуло. Он рывком вытянул часы из кармашка на жилете – у него же встреча в два часа с княгиней.

– Ладно, Андрей Платонович, я пойду, – попятился не на шутку струхнувший под его взглядом Дмитрий.

– Иди, иди! Проваливай! – Забалуев засуетился. «Вот чего не доставало! – чтобы покойники оживали да сами в семью возвращались, как ни в чем не бывало. Только это что же теперь получается? Значит, князь опять в доме хозяин, и тогда не видать ему денежек, как своих ушей? Плохо это, ох, как плохо, просто отвратительно! Надо быстрее к княгине бежать, пока не передумала или мужу все не рассказала». Забалуев зайцем метнулся в коридор и бросился наверх в кабинет Долгорукого.

Княгиня, как и обещала, ждала его там – сидела за столом, с примерным равнодушием барабаня пальчиками по расходной книге.

– Рад видеть вас, Мария Алексеевна, в заботах и здравии. Никак решили счета просмотреть? Раз уж муженек ваш объявился, надо будет дела передавать?

– Ваша правда, да вот сижу и думаю – почему это Петруша так долго не идет?

– И действительно, почему? – Забалуев бочком стал перемещаться к ней поближе.

– Говорите, должен по податям? Вот я здесь решила все проверить по книгам. Да только не нашла ничего. Чист мой Петенька перед законом. Все заплачено – по полной и в срок!

– Значит, не дадите мне денег, дорогая теща?

– Не дам. Ни сейчас, ни после. И вот еще…

Забалуев вздрогнул, ему показалось, что глаза княгини смотрят на него совсем по-прежнему – холодно и жестко.

– Уезжайте-ка вы отсюда, Андрей Платонович, сами. И побыстрее.

– Вы никак угрожаете, добрейшая Мария Алексеевна?

– Я с утра в лесок ходила, – расплылась в идиотской улыбке Долгорукая, – там цветов наросло – видимо-невидимо. А цветы-то все алые. Говорят, где такие цветы – там покойники в землю зарыты. И если те цветы собирать, то покойники за ними из земли восстанут. Потому что это и не цветы вовсе, а головы. Вот восстанут они и пойдут свои головы обратно вызволять.

– То-то я и вижу, что у вас по дому живые покойники разгуливают! – вскричал Забалуев.

– Чур меня, чур! – заголосила Долгорукая, бросая в него курительной трубкой князя, что всегда лежала на столе. Забалуев едва успел увернуться и выбежал из кабинет, чертыхаясь почем зря.

А вслед ему страшным хохотом надрывалась Долгорукая.

– Что здесь происходит?! – в кабинет, прихрамывая, вошел князь Петр. – Что такое, Маша?

– Маменька! Почему вы здесь? Вам лежать надо! – появился следом за ним взволнованный Андрей.

– Тараканы, Петруша! Тараканы! – Долгорукая бешено принялась вращать глазами и шарахаться от пустоты. – У нас в имении завелись тараканы! Я увидела одного и бросила твоей трубкой.

– Успокойся, я прикажу слугам, чтобы их потравили.

– Хорошо, что ты приехал. Хорошо. С тобой спокойней, – расплакалась княгиня. – А я сломала твою трубку!

– Не беда. Куплю другую.

– Да где же здесь в лесу трубку купить?

– А вот мы в Петербург поедем. Ты не хотела бы пожить там немного?

– Одна?

– Нет. Нет, что ты? Мы теперь всегда будем вместе. Будем ходить в театры, на званые вечера. Я хочу, чтобы ты опять стала прежней Машенькой. Веселой, счастливой. Чтобы ты не боялась тараканов, и чтобы ты снова полюбила меня.

– Я всегда.., тебя любила, – прошептала княгиня.

– Прости меня, прости, – князь Петр приблизил жену к себе и поцеловал ее локон, упавший на лоб.

– Андрюшенька, – вдруг заметила сына Долгорукая, – такая радость! Папа перевозит нас в Петербург! Иди, собери игрушки, и Лизе скажи, чтобы собиралась. И Сонечке, чтобы картины свои не забыла с красками.

– Вот и славно, – Долгорукий еще раз поцеловал ее, как маленькую, и кивнул Андрею. – Отведи маму в ее комнату. А я в кабинете осмотрюсь, я так давно здесь не сиживал…

Когда они ушли, князь Петр занял свое любимое кресло за столом и откинулся на спинку. Кожа привычно приняла очертания его тела, и он опять ощутил забытое чувство комфорта и ясности жизни. Как будто не было многих лет наваждения и прошедшего года душевных страданий.

Господи, что это было? Пожалуй, впервые за все это время Долгорукий задал себе этот вопрос и не смог быстро найти для него точного ответа. Долгое время он жил, как в тумане, считая дни до очередного свидания с Марфой. Его тянуло к ней, как будто он был неизлечимо болен, а она оказалась единственным лекарством, на время снимающим невыносимую боль. Боль отсутствия любви. Тоску неизрасходованной ласки. Жажду телесной гармонии. Она была отдохновением от быта и вдохновением для сердца, которое за годы брака стало подзабывать эту возбуждающую вибрацию в области солнечного сплетения. Сплетения линий жизни и точки смерти. Марфа! Что мы наделали с тобой?

– Отец, – в кабинет, постучавшись, вошла Лиза. – Андрей сказал мне, что мы отправляемся в Петербург?