Текст книги "Возвращение"

Глава 3
«Враги? – Врага!»

– Где я? – слабым голосом прошептала Анна, приходя в себя и приподнимая голову.

– Вы дома, и больше вам ничего не угрожает.

Анна, с трудом разомкнув веки, открыла глаза и увидела лицо Владимира. Он стоял на коленях перед кроватью и смотрел на нее с таким участием и теплом, что Анна смутилась. Она инстинктивно дотронулась рукой до пуговиц на платье – нет-нет, она была одета, она была в своей комнате. Анна поднялась и села на кровати, Владимир тут же встал и протянул руку, чтобы помочь. Анна с благодарностью кивнула ему, но от помощи отказалась.

– Что со мной, что случилось?

– Вы ничего не помните?

– Все, как в тумане. Помню Ее сиятельство. Княгиня так страшно кричала там, в конюшне! Грозила клеймом, каким клеймят лошадей. Она выкрикивала очень странные слова. Понимаете, она считает, что я разрушила ее брак. Она говорила, что я отняла у нее Петра Михайловича! – воскликнула Анна.

– Забудьте! Не обращайте внимания на слова этой несчастной, – улыбнулся Корф. – Княгиня тронулась умом. Ненависть и злость довели ее до этого, и теперь ее ждут или тюрьма, или лечебница.

– Значит, это не сон? Угрозы, пламя и дым? Мне кажется, потом я видела пистолет в ее руке…

– Да, правда, – кивнул Владимир. – Был пожар, и вы, наглотавшись дыма, потеряли сознание. Доктор Штерн привел вас в чувство, но затем опять появилась княгиня, она хотела вас убить. По счастью, мы помешали ей.

– Мы?

– Я… Потом я помог вам добраться до своей комнаты, но в коридоре вы снова почувствовали себя плохо, и я взял на себя смелость донести вас, – Владимир говорил робко, смущаясь, как будто оправдывался за то, что был добр и внимателен к ней. – Но теперь все позади. Княгиня созналась в убийстве отца, и она будет наказана за свои преступления по закону.

– Сегодня я впервые увидела ее такой. Никогда бы не подумала, что эта милейшая женщина может быть такой жестокой. Бедная Лиза! – с горечью сказала Анна и попыталась подняться. Но ее качнуло – Корф тот час же подхватил ее, не давая упасть.

Владимир прижал Анну к себе и обнял мягко и нежно, как будто хотел защитить от всего плохого и опасного на этом свете. Анна чувствовала, как он осторожно вдыхает аромат ее волос. Голова ее и так кружилась. От этого прикосновения она почувствовала, что уплывает – погружается в теплую реку, сильное течение властно увлекает за собой всю ее целиком.

Корф приблизился с поцелуем. У Анны не хватило духу прервать этот длившийся вечность поцелуй, уже и сама она не хотела останавливаться. Вдруг сделалось так легко, так сладостно, что она не смогла противиться этому неведомому доселе чувству. Анна не понимала, что с ней происходит: ощущение счастья и гармонии ясно свидетельствовало, что не только губы, но и души их слились в этот миг, став одним, неразделимым целым. И все вокруг перестало существовать для нее!..

– Что это? – тихо спросил Корф, усилием воли отрываясь от Анны. – Ты плачешь, родная? Зачем, отчего?

– Не знаю, – сквозь слезы прошептала Анна. – Не понимаю.

– Не надо, не плачь. Все будет хорошо. Успокойся, Анечка, люби… – Корф вдруг оборвал себя на полуслове и снова поцеловал ее – на этот раз быстро и резко.

– Что вы делаете? – оттолкнула его Анна. – Как вы смеете!

– А почему бы и нет? – недобро усмехнулся Корф. – Красивая девушка позволила мне себя поцеловать. Но почему же только один раз? Мне мало.

– Я позволила? – вздрогнула Анна. – А мне-то показалось, что вы изменились.

– С чего бы это я должен изменяться? Себе я нравлюсь и таким! – вызывающие ответил Корф.

– Господи! – с ужасом глядя на него, воскликнула Анна. – Владимир, какой вы недобрый. Вы все время лжете, вы боитесь быть искренним. Отчего вы так страшитесь настоящих чувств?!

– Вы смеете упрекать меня в трусости? После всего, что я сделал для вас? – тон Корфа стал надменным и жестким.

– Я не просила об этом.

– И вы согласились бы умереть? – язвительно спросил Корф.

– По мне, лучше смерть, чем ваши издевательства! А я уж думала, мы стали друзьями…

– Друзьями? – прищурился Корф. – А вы всех своих друзей так целуете?

– Друзьям я готова отдать и больше, – с вызовом бросила Анна. – Но вам это не дано будет узнать никогда! Больше вам не спрятаться под маской. А я в следующий раз уже не буду так наивна, чтобы поддаться на ваш обман.

– А вы надеялись на следующий раз?

– Вы бессердечный человек, Владимир! Немедленно оставьте меня, – Анна усталым движением указала ему на дверь.

– Похоже, дым все еще не выветрился из вашей прелестной головки, – издевательским тоном произнес Корф. – Вы забыли, что ваш хозяин я, и это я решаю, когда и что надо делать моим крепостным.

– Анна! Вы у себя? Как вы – живы, здоровы? Я могу к вам зайти? – раздался из-за двери голос Репнина.

– А, вот и следующий…как я понимаю, друг? – зло рассмеялся Корф, открывая ему дверь. – Заходи!

– Что это значит? – не понял Репнин, провожая Владимира взглядом. – Что он хотел мне сказать?

– Это он не вам, это он мне ответил, – тихо произнесла Анна.

– Владимир, может, и странно ведет себя в последнее время, но вы должны простить его, Анна, – столько волнений за эти дни.

– С каких это пор он стал нуждаться в услугах адвоката?

– Не адвоката, а друга. Тем более, что мне показалось…

– Вам показалось, – тихо и вместе с тем твердо оборвала его Анна. – Извините, князь, я очень устала и хотела бы отдохнуть.

– Анна! Вы прогоняете меня? – растерялся Репнин. – Но чем я провинился перед вами?

– Ничем, но вам надо спешить, вас ждут в таборе.

– В таборе? Зачем мне ехать в табор? – удивился Репнин. – Все благополучно завершилось, убийца найден, Владимир вернулся домой. А я могу снова занять свою комнату для гостей.

– А как же Рада?

– Рада? Она, конечно, молода, красива, но она цыганка и немного колдунья, а мне нравится совершенно другая девушка.

– Но она сказала, что вы были с ней…

– Нет, Анна, нет! – воскликнул Михаил. – Она только выдала желаемое за действительное. Как только представилась возможность, я тут же бросился вас искать, но, увы! – опоздал. Когда мы нашли способ, как уличить княгиню в совершенном ею преступлении, я вернулся за вами и спас вас из огня, я вынес вас из конюшни…

– И вы? – Анна готова была разрыдаться. – Не слишком ли много у меня спасителей сегодня?!

– Анна, чем я обидел вас? Что мне сделать, чтобы вы перестали плакать? Ведь вы дороги мне, я готов на все ради вас.

– Простите, но мне ничего не надо. Как вы и сказали, все завершилось и вернулось на свои места. Вы князь, я крепостная.

– Это можно исправить. Я думаю, Владимир подпишет вам вольную. А если нет.., если нет, я выкуплю вас у него!

– Чтобы смотреть, как я буду мыть полы в вашем доме? – сквозь слезы улыбнулась Анна, припомнив сцену, которую Корф с Репниным разыграли перед управляющим в таборе.

– Чтобы каждое утро видеть ваши сияющие счастьем глаза и наслаждаться этой картиной бесконечно, – с пафосом произнес Репнин и бросился поцеловать ей руку.

– А это из какой пьесы? – лукаво спросила Анна.

– Это из моего сердца! Я прямо сейчас отправляюсь к Владимиру, я задам ему этот вопрос. И пусть он только попробует манкировать ответом!

Репнин по-гусарски прищелкнул каблуками и выбежал из комнаты, оставив Анну наедине с невеселыми мыслями. Тревожно было на душе. Счастливое избавление, о котором говорил Репнин, ожидаемой радости от перемены в судьбе не добавило. Владимир по-прежнему играл с нею, как кошка с мышкой. Анна желала только одного – чтобы он разобрался в своих чувствах, сказал что-то с определенностью, которая положила бы конец пустым надеждам.

Надеждам на что? Анна поймала себя на мысли, что впервые думает о Корфе, как о Михаиле, и даже серьезней. Прежде ей казалось, что самое главное – это стать Владимиру другом. В ее мечтах он относился к ней, как к сестре, которой на самом деле у него не было. Теперь же в сердце вкралась новая печаль, подспудно она ждала от него прямого объяснения в любви, страдая из-за боязни Корфа открыться в своих истинных чувствах.

Все! – решила Анна, ждать у моря погоды она больше не в ее силах. Она должна предпринять что-то сама. Анна взяла свой саквояж, стоявший собранным еще с того момента, как Полина сообщила ей, что Репнин у цыган в таборе умирает, и, оглядев комнату, как ей казалось, в последний раз, вышла.

– Ой, и куда же это мы собрались? – всплеснула руками Варвара, когда Анна появилась на кухне с саквояжем в руках. Она не могла уехать, не попрощавшись с доброй и верной нянькой и поверенной в ее сердечных делах.

– Уезжать мне надо, Варвара, а не то я погибла.

– Да что случилось? Сейчас-то тебе чего бояться – княгиня-злодейка умом подвинулась, да и Модестович наш от нее не сильно отстал, видать, так волновался, что все в голове перепуталось. Молодой барин домой вернулся!

– Вот это меня и страшит, Варвара. Ты даже не представляешь, что произошло, – Анна остановилась, словно собираясь с духом. – Владимир поцеловал меня.

– Здравствуйте! – с облегчением рассмеялась Варвара. – Тоже мне, нашла ирода! Я жизнь прожила – чтоб поцелуй кого вот так напугал, первый раз слышу.

– Варя! – смутилась Анна.

– Что-то ты, девка, темнишь, что-то не договариваешь. Брось-ка по кухне метаться, садись да рассказывай, – Варвара силой усадила Анну рядом с собой у стола.

– Чем же тебе барин наш так плох показался? Или не полюбился тебе его поцелуй?

– Если честно, Варя, – покраснев, прошептала Анна, – я до сих пор чувствую прикосновение его губ.

– Сдается мне, что ты и сама не знаешь, чего хочешь, – подвела итог Варвара.

– Мне, Варя, казалось, я Михаила люблю, но этот поцелуй…

– Не думаю я, чтобы молодой барин тебе зла желал.

– Но и добра он мне не желает. Не хочет он меня от себя отпускать. Никогда Владимир не даст мне вольную. Хочет, чтобы я навсегда осталась крепостной. Запуталась я, Варвара. Вот и решила: бежать надо, бежать, чтобы забыть и того, и другого.

– Да разве от чувств убежишь, девонька? – вздохнула Варвара. – Тот, кто люб, всегда будет рядом. Если и не наяву, то в мыслях да в сердце. Их куда выкинешь?!

– В Петербург поеду, Владимир обещал меня продать Оболенскому. Пусть так и будет.

– Дело твое, я тебя неволить не стану и выдавать тоже. Но учти, бежишь ты от самой себя. Одни мучения здесь оставляешь, другие появятся.

– Нет, я бегу от унижения, Варвара! И, быть может, если я не буду каждый день его видеть, скорее забуду. Ведь правда, Варварушка?

– Жизнь покажет, храни тебя Господь, – Варвара широко перекрестила ее и обняла на прощанье.

– Ты только не переживай за меня, слышишь, все будет хорошо! Я не пропаду, – Анна расцеловала Варвару в обе щеки и вышла. Она решила попросить Григория заложить карету и тут же и уехать, пока не хватились. Анна не сомневалась – Григорий перепроверять указания барина не пойдет, мужик он был доверчивый и добрый. Она только не заметила Полину, которая подслушивала за дверью весь их с Варварой разговор.

* * *

– Что же, мой мальчик, можешь быть доволен собой – ты получил такую прекрасную возможность открыть Анне свои чувства и сделал все, чтобы она ответила тебе взаимностью!

Отец! Не смейтесь надо мной! – Владимир не заметил, как начал кричать, обращаясь к барону. Призрак возобновил свои визиты, на этот раз возникнув в момент наивысшего раздражения. Уйдя к себе, Владимир уже не сдерживался, круша все, что попадалось под руку, смел со стола бумаги, пресс-папье и не горевший – слава Богу! – светильник.

– Свои трудности ты создаешь себе сам! – продолжал отец, наблюдая за сыном из дальнего угла кабинета. – Ты ведешь себя, как мальчишка, который всего боится, но желает прослыть храбрецом и оттого путает смелость с наглостью.

– Я не хотел! Я просто не смог сдержаться в ту минуту. Увидел это прекрасное заплаканное лицо и потерял самообладание. Она так красива, отец!

– Сначала реши, что для тебя важнее, краткий миг обладания этой красотой или любовь, которая стоит всей жизни. Наберись терпения.

– Разве теперь она поверит мне? – Владимир без сил рухнул в кресло и схватился руками за голову. – Я все испортил. Я снова восстановил ее против себя. Как я мог? Забудет ли, простит ли она меня?

– Тобою сейчас движет ревность, которая мутит разум…

– О да!.. – вздохнул Корф.

– Если не готов к борьбе – уйди в сторону, чтобы не потерять еще и друга.

– И навсегда потерять Анну? Нет, никогда!

– Борись за свою любовь!

– С кем? С Анной или Репниным? Или с обоими одновременно?

– С самим собой! Усмири гордыню! Ты любишь Анну – так докажи самому себе, что ты достоин ее любви!

– Легко сказать!

– И трудно сделать, – кивнул ему отец. – Но стоит однажды переломить гордыню, и ты поймешь, что любовь – это искусство отдавать, а не завоевывать.

– Да что Вы знаете о любви? Как вы можете советовать? Вы, кто за всю жизнь не отдавался безумию страстей. Благополучный семьянин, унылый вдовец! Оставьте меня с запоздалыми нравоучениями! Оставьте меня!

– Сейчас тобой руководит вполне законная ненависть к моей семье. Я не стану докучать и тотчас же откланяюсь, – растерянно сказал Андрей Долгорукий, неожиданно вошедший в кабинет.

– А? Что? – Владимир посмотрел на него мутными глазами, но через мгновение опомнился. – Нет-нет, прости, Андрей. Я, кажется, просто перенервничал.

– Это неудивительно. Столько пережить за какие-то несколько дней! Сможешь ли ты говорить со мной? Готов ли выслушать мою просьбу?

– Конечно, проходи, садись. Я слушаю тебя.

– Прежде всего, – кивнул Андрей, присаживаясь к столу в кресло напротив друга, – я бы хотел извиниться перед тобой, если, конечно, слова могут послужить утешением.

– Ты говоришь об имении? – недобро улыбнулся Корф.

– Побойся Бога, Владимир! – вздрогнул Андрей. – Я говорю о твоем отце! Все, что случилось, просто ужасно! В голове не укладывается, что матушка – убийца. Сможешь ли ты простить меня и мою семью?

– Есть вещи, которые, к сожалению, исправить нельзя.

– Но мы всегда были дружны. И ты знаешь, что я не разделял планов матушки насчет поместья. Осталось оформить бумаги, восстанавливающие тебя в правах на него.

– Что ж, спасибо. Хотя я никогда и не сомневался в твоей честности и благородстве. И рад, что ты принял это решение.

– Все, что случилось, не должно разрушить нашу дружбу!

– Ни что не совершенно, – горестно заметил Корф.

– Ты прав. В твоей власти решение – казнить или миловать.

– О чем ты?

– Владимир, моя мать совершила чудовищное злодеяние, но она была не в себе. Моя вина, что я не заметил этого раньше и поэтому не смог предотвратить худшее. Но сейчас маман – просто больная, истерзанная безумием женщина. Ей кажется, будто она снова молода, дома ждут маленькие дети – я, Лиза, Соня… Она потеряла рассудок…

– Мне жаль, – прервал друга Корф. – Я сожалею о твоем несчастье, но я не доктор. Тем более, не судья.

– Вот именно об этом я и хотел говорить с тобой! Владимир, будь снисходителен…

– К убийце?

– К болезни! Во имя нашей дружбы, во имя милосердия! Я прошу тебя не выдвигать против маменьки судебных обвинений.

– Это невозможно! Твоя мать не только попрала дружбу, но и посягнула на творение Господа – на жизнь человека. Она убийца, убийца! – вскричал Корф, вставая.

– Владимир! – Андрей тоже поспешно встал. – Выслушай меня! Ревность овладела ею и управляла всеми ее поступками. Только мать и твой отец знали правду, и я уверен, он чувствовал свою вину перед ней.

– За то, что не мешал другу любить?

– За то, что покрывал измену! И разве ты сам не вызвал бы обидчика на дуэль? А что могла сделать она? Я не оправдываю маменьку, но не она убивала твоего отца – обида и ревность подсыпали яд в его бокал. И они же привели ее к безумию. Теперь она неопасна – она больна, она живет в другом мире – в прошлом, где еще нет ничего: ни предательства, ни убийства. Эта женщина, любимая мужем и детьми, любящая и добрая, не может никого отравить. Ее пощади – она не заслуживает тюрьмы и каторги.

– Да, ты не зря пошел по юридической линии, твоя речь растрогала даже меня – сына убитого ею человека, – с саркастической усмешкой сказал Корф.

– Володя, матушка не может сейчас отвечать за свои поступки, она невменяема, нуждается в лечении. Она виновна, но она неподсудна. Умоляю, будь к ней милосерднее. Небо уже наказало ее, лишив рассудка. Я уверен, если бы Иван Иванович был жив, он отпустил бы ей ее грехи.

– О да, мой отец всегда был добросердечным самаритянином!

– Владимир, твой отец был благородным человеком и настоящим воином. Он никогда не стал бы воевать с женщиной и мстить ей, тем более, когда уже свершился высший суд – суд Божий, наказавший ее по всей строгости и справедливости. Моя мать уже неопасна, прости ее.

– Хорошо, – после тягостно долгой паузы тихо сказал Корф. – Я напишу письмо с отказом от претензий. Но я не желаю больше ни видеть, ни слышать ее.

– Обещаю, что, как только доктор позволит, мы увезем ее на лечение подальше отсюда. Возможно, за границу. – Андрей протянул Корфу руку. – Я благодарю тебя и прошу не отказываться от дружбы.

Корф молча кивнул и пожал протянутую Андреем руку. Тот горячо ответил на рукопожатие и, поклонившись, вышел из кабинета.

– Надо же, какой я благородный! Правду говорят, что дурной пример заразителен. И это все ваше воспитание, отец. Теперь-то вы довольны? – печально спросил Владимир, обращаясь к портрету отца на стене.

– Я доволен, я страшно доволен, что ты вернулся домой! – воскликнул Репнин, вбегая в кабинет на последних словах Корфа. – Андрей успел обмолвиться, что возвращает тебе имение и все права на него.

– Спасибо на добром слове, Миша, – сдержанно ответил ему Корф. – Наконец-то я снова чувствую себя здесь, как дома.

– И что же дальше?

– О чем ты? – нахмурился Владимир.

– Не о чем, а о ком. Когда ты намерен дать вольную Анне?

– Все еще любишь ее?

– Ты не ответил мне! Значит, ты не собираешься освобождать ее? – понял Репнин. – Тогда продай Анну мне.

– Тебе? Чего ради?

– Но ты же собирался продать ее моему дяде, князю Оболенскому!

– Собирался, но передумал. У меня есть свой театр, и я не хочу лишаться лучшей в нем актрисы.

– Послушай, Корф…

– Я не желаю слушать всякий вздор! Анна останется в моем доме на прежнем, как при отце, положении.

– Владимир! Зачем тебе Анна? Что ты задумал сделать с ней?!

– Тебя это не касается! Я могу с ней делать все, что захочу, потому что она моя крепостная!

– Нет – потому что ты ее любишь!

– И как это могло прийти тебе в голову? – с деланным изумлением рассмеялся Корф.

– Я знаю, ты давно ее любишь, но стыдишься в этом признаться – даже самому себе.

– Если бы я любил Анну, как ты это себе воображаешь, то старался бы вызвать ответное чувство, а не лютую ненависть.

– Нет-нет, тебе меня не обмануть! Все это только слова, а на деле ты боишься отпустить ее от себя. Потому что знаешь – свободная Анна никогда не станет твоею, а предпочтет тебе кого-нибудь другого.

– Уж не тебя ли?

– Надеюсь, что меня. По крайней мере, я не запятнал себя перед нею романами, приводящими к дуэли, и отвратительной грубостью, – с вызовом сказал Репнин.

– Неужели я настолько плох? – Владимир снова спрятался за спасительно иронией.

– Ты разбил много сердец, Володя, но на этот раз у тебя ничего не выйдет.

– Желаете пари, сударь?

– Такие пари заключают только негодяи.

– Так вот, – воскликнул Корф, вставая, – этот негодяй обещает тебе завоевать сердце Анны. И его, негодяя, уже никто не остановит. Даже ты, благородный рыцарь!

– Анна никогда не полюбит тебя! – Репнин тоже поднялся ему навстречу. – Анна любила и любит только меня!

– Тебе нравится тешить себя иллюзиями? Пожалуйста, но уже через несколько дней она преданно и с любовью будет смотреть мне в глаза.

– Ни за что! Через пару дней мы уедем с Анной в одной карете, а ты благословишь нашу любовь.

– Идеалист!

– Фигляр!

– Барин, скорее! – с порога закричала Полина, врываясь без стука в кабинет Корфа. – Анна хочет бежать, она уже на конюшне, Григорий карету заложил.

– Что? – в голос воскликнули оба соперника и вместе бросились к двери, едва не столкнувшись лбами. Но Владимир так посмотрел на друга, что Репнин счел за лучшее пропустить его вперед, но и сам тут же последовал за ним.

Они вбежали на конюшню, задыхаясь не столько от бега, сколько от ужаса, но для одного – смешанного с ненавистью, а для другого – с обидой. Увидев их, Анна вздрогнула и остановила Григория, уже собравшегося выводить лошадей. Григорий с недоумением уставился на нее и пожал плечами, словно говоря – вас, благородных, не поймешь, то едут, то опять поворачивай оглобли!

– Полина, отнеси вещи Анны в ее комнату, – зло велел Корф запыхавшейся Полине. – Мне любопытно, однако, куда это вы едете?

– Вы, помнится, хотели отправить меня в Петербург, к господину Оболенскому, – нашлась Анна. – Я решила выполнить распоряжение барина.

– Да-да, ты этого хотел! Я тоже это помню, – поддержал ее Репнин. – Буду рад сопровождать вас, Анна. Знаете, в дороге всякое может приключиться. А со мной будет безопаснее. Владимир, ты даже не представляешь, как будет счастлив мой дядя! Сцена императорского театра ждет вас, Анна.

– Жаль огорчать дядю, но Анна никуда не едет.

– И таким способом ты надеешься завоевать сердце женщины?

– Мне незачем завоевывать то, что и так принадлежит мне. Я уже устал повторять, что ты говоришь о моей крепостной. Которая, к тому же, только что едва не стала беглой.

– Я никогда не решилась бы на это, если бы могла доверять вашим обещаниям. Чего они стоят, вы нам только что доказали, – гордо ответила ему Анна.

– Господину барону вообще нельзя верить, ибо он сам не знает, чего хочет, – бросил Корфу Репнин.

– Почему же не знаю? Знаю. Я точно знаю, что хочу, чтобы вы перестали вмешиваться в мои дела, князь. Это мой дом, и ты в нем – гость. Или принимай мои условия, или…

– Ты меня гонишь?

– Боюсь, что ты загостился. Пора и честь знать.

– Полагаешь, если я уеду, Анна меня забудет?

– Я всего лишь хочу покоя в своем собственном доме.

– Когда прикажете убираться?

– Немедленно!

– Думаешь, я пропаду? Уверен, Андрей не откажется приютить меня.

– Поедешь к Долгоруким? Вот и славно. Чудесная там соберется компания – мать-убийца, вор-растратчик и секретный агент Его величества. Бог в помощь! – ернически поклонился другу Корф. – А вы, Анна, отправляйтесь сейчас же в дом. До моих особых распоряжений.

– Особых? – вскинулся Репнин.

– Вы все еще не уехали, князь? Поторопитесь, а не то мое терпение может иссякнуть.

– И что тогда?

– Вот тогда и поговорим, а пока, дамы и господа, я сообщил вам свою волю и жду, что вы с пониманием отнесетесь к необходимости ее исполнять, – Корф дал понять, что разговор окончен, и вышел из конюшни. – Анна, следуйте за мной!

– Садитесь, – сухо кивнул он ей, когда они вошли в кабинет. – Я должен объяснится с вами. Я решил не отправлять вас в Петербург, но у меня есть на то свои причины. И я буду вам весьма признателен, если вы примите эту новость как данность, не подлежащую обсуждению.

– Вам не надо ничего мне объяснять, я уже смирилась с удивительными переменами и в ваших планах, и в вашем настроении.

– Почему?

– Вы, как стихийное бедствие, на вас нельзя обижаться или пытаться изменить.

– Я кажусь вам смешным? – побледнел Корф.

– Нисколько. Мне просто грустно от безысходности каждого нашего разговора.

– Ах, да, я понял! Бедная овечка! Смиренная жертва из стада Христова! Прекрасная роль, и главное – всегда вызывает сочувствие у окружающих.

– Роль? Какая роль? Я вас не понимаю.

– Глупая роль, которую вы сами себе придумали. Извините Анна, вы хорошая актриса, но только не в жизни.

– Нет, Владимир Иванович, роль – это то, чем заняты вы. Это вы все время играете, потому что боитесь быть самим собой. Разве не потому вы отменили мой отъезд, что хотели оставить меня себе? Только себе. Тому себе, который приходил в мою комнату вот за этим, – Анна решительно подошла к растерявшемуся от ее напора Корфу и поцеловала его в губы.

– Нет! – оттолкнул ее Корф.

– Лжете. Вы опять лжете. Знаете, я совершенно запуталась, и не понимаю, когда вы настоящий и когда вам верить. Скажите, друг вы мне или враг? Я боюсь вас.

– А я вас, – прошептал Корф.

– Почему вы мучаете меня? – Анна уже готова была расплакаться. – Боже мой! Вы это делаете потому… Потому что вы любите меня?!

– Ступайте к себе и выбросьте из головы сентиментальные глупости из французских книжек, – резко оборвал ее Корф, указывая Анне на дверь.

Она вздрогнула и молча вышла из кабинета.

– И не смотрите вы на меня так, – сказал Корф отцу, с сочувствием и жалостью глядевшему на него с портрета. – Довольно вам вмешиваться в мою жизнь! Вы меня оставили, ушли, вы умерли. И не смейте меня осуждать – буду жить, как могу. Как хочу!

Последние слова Владимир произнес, приблизившись к портрету вплотную, затем взял его обеими руками и перевернул лицом к стене.

– Вы чего-то хотели, барин? – тут же раздался голос вездесущей Полины. – Могу я вам чем-нибудь помочь?

Рыжая голова и роскошные плечи девушки заняли весь дверной проем, Владимир изучающе оглядел ее с головы до ног.

– Помочь? Пожалуй. Закрой-ка ты дверь. Да не из коридора, с внутренней стороны. Закрой на ключ и подойди ко мне…

* * *

Вернувшись в комнату, Анна хотела поскорее запереться, чтобы дать волю чувствам, но тут увидела на столе красную розу из оранжереи, полураскрывшийся высокий бутон на крепком длинном стебле. Роза была свежая и такая нежная и ароматная, что у Анны зашлось сердце – значит, Владимир все-таки любит ее. Он побоялся сказать ей об этом прямо, но признался, используя старинный язык цветов и красок. Анна осторожно взяла розу со стола и вдохнула от нее.

– Как бы ни был прекрасен этот цветок, его красота все равно не сравнится с вашей, – раздался от дверей голос Репнина.

– Слишком сильный комплимент для крепостной, Ваше сиятельство, – смутилась Анна, пряча розу за спину.

– Для меня вы не крепостная, Анна. Вы – самая благородная, самая чистая девушка в мире!

– Так этот цветок от вас? – растерялась Анна.

– А вы думали – от Владимира? Что же, извините, что сюда пришел я, а не он. Не собираюсь долго докучать вам. Я отправляюсь в поместье Долгоруких. Прощайте.

– Простите меня, Михаил! Сама не знаю, что говорю. И уж тем более, не знаю, что и думать.

– Вы правы, все ужасно запуталось, но вы ни в чем не виноваты. Причина в более чем странном поведении барона. Этот безумец осмелился полюбить вас, но не нашел в себе хоть капли мужества, чтобы признаться вам. Он любит вас, Анна!

– Миша, я не желаю говорить о нем!

– Аня! – воскликнул Репнин, бросаясь к ней. – Не подавайте ему никаких надежд, иначе вы рискуете навсегда остаться во власти его горячей и переменчивой натуры.

– Мы больше не увидимся? – тихо спросила Анна.

– Я постараюсь помочь вам. Нельзя позволить ему мучить вас. Я поговорю с дядей, и вместе мы что-нибудь придумаем. Вы получите вольную, станете актрисой.

– Но я никогда не стану вашей женой?

– Анна! Я боюсь даже мечтать об этом!

– Но хотите это?

– Так же сильно, как благоухает сейчас эта роза, – Репнин попытался поцеловать Анну, но она остановила его.

– Не надо, Миша… Не сейчас.

– Я понимаю, – кивнул он. – Я уезжаю к Долгоруким, но мыслями и сердцем я буду рядом с вами. Прощайте!

Дверь за Репниным закрылась, и Анна без сил опустилась на стул возле трюмо.

Она и в самом деле запуталась. Ей почти удалось убедить себя, что Репнин презирает ее, и с легкостью променял любовь крепостной на вольную любовь цыганки. Но вот уже в который раз Михаил доказывает ей свою преданность – он простил ее невольный обман, простил ее необоснованные обиды. Он, кажется, готов простить ей даже ее симпатию к Корфу. Репнин просто проявил чудеса благородства, спасая ее от управляющего и вынося из огня. Он не скрывает своих чувств, которые лишь окрепли в испытаниях. Он искренен в желании помочь ей. А что же она?

Теперь уже Анна чувствовала себя недостойной такой любви. Тем более, что позволила поселиться в своем сердце новому чувству к другому мужчине. Более закрытому и мрачному, неверному и непредсказуемому. Чувству к тому человеку, кто сводит ее с ума своей невысказанной страстью и мучает – и ее, и себя, будучи не в силах справиться с этим влечением.

Анна не знала, как себя дальше вести. Наверное, она могла бы обратиться за помощью к тому же Оболенскому, и великодушный князь, уже однажды бросившийся ей на помощь, наверняка сделал бы это еще раз. Но в глубине души Анна и не хотела ничьей помощи, с каким-то непонятным ей самой упорством жаждала она испить по капле чашу мучений до дна. Отчего-то мука казалась ей сладкой.

Ее размышления прервал странный писк за дверью. Анна вышла из комнаты и ахнула – у порога лежал хорошенький пушистый комочек, котенок. Анна подняла его и прижала к себе, стараясь согреть. И вдруг увидела, как чуть в стороне стоит Корф и смотрит на нее с тоской и отчаянностью человека, которому больше нечего терять.

– Хотите взять его себе? – грубоватым тоном спросил Корф.

– А у вас были на него другие планы?

– Да, я собирался назвать его Карлом Модестовичем и затем утопить.

– Опять вы шутите, Владимир! Я знаю, что вы на такое не способны, – укоряюще сказала Анна, ласково гладя котенка по шерстке.

– Я не ослышался? Вы только что выступили в роли моего адвоката? Неужели разглядели за маской чудовища доброе сердце?

– А вы и есть добрый. К тому же, вы очень любите кошек. Помните, как помогали мне таскать сливки У Варвары?

– Для наглого рыжего котяры, которого Григорий пригрел на конюшне? – кивнул Корф.

– И совсем не наглого! Он был такой маленький и несчастный!

– И поэтому ему потом всегда приходилось путешествовать с нами в отдельной корзине огромных размеров, – Владимир улыбнулся неожиданным воспоминаниям. – Вы можете взять себе и этого. Только таскать сливки вы меня больше не заставите. Тяжелая длань у Варвары – соломинка…

– Спасибо, – обрадовалась Анна. Она решила подойти к нему, но отчего-то остановилась.

– Вы по-прежнему меня боитесь? Боитесь, что я схвачу вас и силой утащу к себе? Поверьте, я не чудовище. Впрочем, я вас понимаю. Позвольте один вопрос, Анна. Есть ли надежда, что когда-нибудь вы сможете ответить на мои чувства?

– Не стану давать ложных обещаний. Я не знаю.

– Если бы я с самого начала признался вам в своих чувствах, могло бы все сложиться иначе?

– Возможно.

– Тогда забудем все! Давайте начнем все сначала, – с горячностью предложил Корф.

– Невозможно забыть того, что уже произошло, – промолвила Анна.

– Что же, благодарю вас за откровенность. Это даже к лучшему. Я не буду мучить себя несбыточными мечтами, а вы можете спокойно предаваться своим.

Когда Корф ушел, Анна спустилась на кухню, чтобы покормить котенка.